«Не нужны мне твои подарки, можешь забрать все с собой!», — кричала я вслед Артему. Но тут же осознав, что один из его подарков, я ношу под сердцем, пожалела о своих словах и разрыдалась, присев прямо на пороге. Когда в жизни происходит тот самый переломный момент, люди, чаще всего не задумываются о его судьбоносности. Вот и сейчас, если Артем нажмет на газ, жизнь моего ребенка изменится. Возможно, она не станет какой-то несчастной, или категорически плохой, просто другой. Сидя на пороге квартиры, которую в результате обычной ссоры, только что покинул отец моего ребенка, я ясно представила, как однажды мой ребенок спросит: «А почему?». Он будет недоумевать, отчего его отец не рядом? И зачем рядом живет тот, кто не приходится ему отцом? «Потому что мы поссорились», — поясню я, а он скажет: «Но, ты и с новым мужем ссоришься. В чем же тогда разница?». И будет совершенно прав, потому что для ссоры не нужно много труда, а вот для сохранения чего-то действительно важного — мира, любви, отца твоего ребенка — требуется поработать. Артем тогда еще не знал о ребенке, я не успела ему сказать, но он все равно «нажал на тормоз». Он оказался намного мудрее меня. И в течение всей нашей последующей жизни я не уставала учиться у него этому свойству человеческого разума. — Жена, хвали меня, мы выиграли тендер! — Артем улыбается так счастливо, что я невольно заражаюсь его хорошим настроением. — Ничуть не сомневалась в этом, — я, поцеловав мужа в щеку, прибавляю еще комплимент, — кто же откажет такому красавчику! — Думаешь, только харизма сыграла роль? — Ну, конечно, во всем другом ваши конкуренты лучше, и умнее, и богаче, — я начинаю хихикать, подначивая его. — Вот кто, значит, ставит нам подножки! — муж при этом, шутя, пытается поймать меня. Я, увернувшись, бегу в комнату. — И давно это у вас с конкурирующей фирмой Альбатрос? — спрашивает Артем наигранно грозным голосом. — Что именно? — сквозь смех, спрашиваю я в ответ. — Сейчас выясним, что именно! — муж, наконец, дотянувшись до меня, начинает щекотать при этом, пытаясь поцеловать в губы. Именно за таким занятием нас застает сын. — Взрослые вроде бы люди, а ведут себя хуже маленьких. Я автоматически строю сыну гримасу, пытаясь показать, что это он слишком часто стал корчить из себя взрослого. Тима качает головой, но тоже начинает улыбаться. Мы все втроем давно поняли, что в нашей семье хорошее настроение заразно. Так что, поймав его, всеми способами стараемся не выпускать этого зверька из нашего дома. Как-то раз соседка из квартиры напротив, крайне степенная дама, чуть старше нас самих, завидев меня, спросила: — Что у вас в доме за постоянное веселье? — Что вы имеете в виду? — не поняла я. — Я постоянно слышу смех. — А разве это плохо? — растерялась я. Она недоверчиво оглядела меня и сквозь зубы проронила: — Не знаю, но смахивает на дурдом. Но однажды муж пришел домой в совершенно расстроенных чувствах: — Соня, по-моему, я обнаружил на фирме, что-то идущее в разрез с законодательством. — Что именно? — тут же подключилась я. — По всему выходит, что наша фирма существует как ширма, чтобы продавать муниципальные земли иностранцам. Я случайно обнаружил эту информацию, пока заменял заболевшего Вадика. — Ты уверен в этом, или есть шанс, что тебе показалось? — Уверен. Я много раз проверил все, прежде чем сделать выводы. — Думаешь Вадик в курсе? Вадик был нашим другом еще со студенческих лет, и подозревать его в подобных махинациях совершенно не хотелось. Тем более что на эту фирму Артема устроил именно он. — Не знаю, — Артем потер виски, — но по всему выходит, что да. — Тогда, милый, думаю, стоит подумать о смене места работы. Артем вздохнул, но возражать не стал. Однако как это часто бывает беда пришла нежданно и буквально через неделю на фирме начались аресты. Оказалось, что помимо «стоковой распродажи» муниципальных земель, компания вела и более серьезную торговлю не слишком законными предметами, веществами и так далее. Вадик знал только о торговле землей, и то имел дело лишь с частью сделок. Но на большинстве договоров оказалась его подпись, равно и как подпись моего мужа, который даже не успел понять, как такое могло произойти. Артема забрали прямо из офиса, не дав времени даже на сборы. В местном изоляторе действовали какие-то варварские законы, и в течение месяца я не могла даже просто увидеть мужа. К тому же ему было запрещено пользоваться мобильным, и лишь изредка Артем каким-то образом умудрялся позвонить с чужого номера. Всю информацию я узнавала только от следователя, а это были лишь скупые фразы, что-то типа: «Не могу сказать вам ничего нового. Следствие продолжается». Спустя месяц нам дали свидание, и я немного успокоилась, убедившись, что муж выглядит почти так же, как раньше. Только немного похудевшим, и блеск в глазах его немного потух. Но даже сквозь все эти неприятности и на фоне зарешеченных окон он сразу одарил меня улыбкой и тихонько подмигнул. — Наконец-то ты побываешь в роли жены декабриста! — Даааа, — мечтательно протянула я, — такой колорит кругом, впечатлений хватит надолго. — Жизнь нужно разнообразить, правда, малыш? — Конечно, а то мы в последнее время из необычного, видели только плато Бермамыт рядом с Кисловодском. — При этом, как мне помнится, Тимофей был не очень впечатлен, — рассмеялся Артем. — Точно. Вот здесь впечатлений намного больше, — поддержала я. Конвоиры, присутствующие на этом свидании, смотрели на нас как на идиотов. Откуда им было знать, что наши сцепленные руки, и устремленные друг на друга глаза, говорят намного больше, чем слова. Спустя еще две недели, Артема просто отпустили. «За недостаточностью улик», — как сказал следователь. Я, конечно, не стала его переспрашивать, достаточно ли у них было улик для заключения безвинного человека на полтора месяца. Спорить с законом дело хлопотное и совершенно бессмысленное. Почему? Правильно. Потому что, закон всегда прав! Не успели мы насладиться семейными объятиями, как в двери к нам постучалась новая беда. Прогонять ее было бессмысленно, для того она и приходит, чтобы пожить с людьми бок о бок, согреться и пойти далее по своим делам. Самое неожиданное, что после беды в дом всегда приходит счастье, даже если это не сразу заметно на фоне разрушительных действий первоначальной гостьи. Через неделю после того, как выпустили Артема, в автокатастрофе погибла его младшая сестра. Вместе с мужем и еще одной молодой парой из числа их друзей. Артем очень любил свою сестру, и я тоже ее безумно любила. Рита была настолько жизнерадостным человеком, что вместе с ней, как будто ушел некий кусочек света. То есть солнце на небосклоне не померкло, но, несомненно, стало менее ярким. У Риты с мужем было двое детей. Сережка только, что окончил четвертый класс, и Манюня, то есть Маша, которой было всего четыре года. Мы, естественно, не сомневались, с кем теперь останутся дети, единственное, о чем болели наши сердца, это как помочь малышам пережить такую утрату. Однако тут нам на помощь пришел Тима. Сережка и Маша и раньше при каждой встрече ходили хвостиком за своим старшим двоюродным братом, а тут просто словно прилипли к нему. — Так вот, малышня, — напутствовал Тима, — в нашем доме главный — это я. Вы будете моими заместителями. Родители вашими подчиненными. Сегодня назначаю командующей Машку. Чего бы вам хотелось на ужин, принцесса? — Чизкейк, — сразу же заявила девочка. — Слушаю и повинуюсь, ваше высочество, — тут же подхватил игру Артем и метнулся в кондитерскую. Я ткнула в бок Сережку и, скорчив плаксивую рожицу, шепнула ему на ухо: — Попроси хотя бы пасту, а то придется одним шоколадом питаться. — О ваше высочество, нельзя ли нам добавить к списку еще одно блюдо из макарон и мясного фарша? — обратился мальчик к сестре. — Разрешаю, — снисходительно ответила Манюня. Машка намного быстрее адаптировалась в нашем доме, тем более оба брата носили ее на руках. А вот Сережка хоть и старался казаться взрослым, очень болезненно переживал утрату. Я знала, что он иногда плачет, закрывшись в ванне. И, чтобы никто не заметил его слабость, долго умывается после этого. Мы решили, что не стоит слишком докучать ему своим вниманием, а лучше дать время привыкнуть к новой жизни, поэтому никогда не лезли с разговорами. Но как-то раз он сам подошел к нам и поднял эту тему. Я видела, что ему крайне неловко, но он старается взять себя в руки. — Хотел сказать вам спасибо, что не оправили нас в детский дом, как Димку и Сашку. Артем кивнул, а потом по своему обыкновению, свел все на шутку. — Мы просто надеялись, что, когда состаримся, вы тоже не отправите нас в дом престарелых. Обещаешь? — Куда? — В дом, где живут никому не нужные старики. Сережка недоверчиво переводил взгляд с моего лица на лицо мужа, а потом вполне серьезно, сказал: — Обещаю. — А кто эти Димка и Сашка? — спросила я, уловив, что его разговор был затеян неслучайно. — Мои друзья, — вздохнул Сережа, — их родители погибли вместе с нашими. Вот так мы с Артемом поняли, что упустили некую важную составляющую происшедшей трагедии, и ее последствий тоже. Упустили то, что есть в этом мире еще два существа, без которых наша жизнь и жизнь детей не будет полной. Так как друг у друга мы сразу снискали негласное согласие, оставалось обсудить этот вопрос с остальными членами нашей растущей семьи. Первым в очереди, конечно, стал Тима. Мы вошли к нему в комнату, каждый на ходу придумывая свою версию изложения просьбы. — Если вы хотите узнать о том, нужны ли мне еще братья, то можете быть спокойны. Я всегда готов поделиться и последним куском хлеба, и кроссовками Адидас. К тому же выбор альтернативных вариантов, куда пристроить вас в старости, существенно расширится. — Ты что все слышал? — Не все, но основную часть разговора уловил. Когда мы совершенно ошарашенные покидали комнату сына, я остановилась и шепнула Тиме на ухо: — Когда-то твой отец сделал мне лучший подарок на свете. Так как остальные члены семейства встретили нашу идею криками: “Ура!”, то оставалось лишь узнать мнение самих виновников наших пересудов. Дима и Саша были погодками. Учились в одном классе с Сережей. Причем оба. Так как один из братьев родился в октябре и пошел в школу, почти достигнув восьмилетнего возраста, а день рождения второго приходился на август месяц. Мы страшно волновались перед знакомством с мальчишками, но Сережа сам решил данный вопрос. Он отвел ребят к окну и что-то зашептал, склонившись к их головам. Потом посмотрел на нас и деловито заявил, что они все трое готовы поехать в новый дом. Однако нам еще долго не давали опеку над братьями. Не понимаю, что именно делает некоторых людей такими мелочными? Может быть, какие-то личные неурядицы, или пролитый на блузку кофе? У нашего инспектора, в вечно заляпанной рубашке, видимо было несколько подобных причин. Потому что, прежде чем забрать мальчиков домой, нам пришлось пройти несколько кругов того самого неприятного места, с огнедышащими печами и тому подобным. Результат, конечно, того стоил! Ребята были настолько счастливы, жить под одной крышей, что заражали своим энтузиазмом и остальных. Я уверена, что это объединение в конечном счете и помогло всем пережить наше общее горе. После происшествия, связанного с прошлой работой, Артем решил, что хватит с него офисной шелухи и вернулся к своему прежнему занятию, изготовлению мебели на заказ. Я, если честно, облегченно вздохнула, думаю по вполне понятным причинам. Дома у нас теперь было много детей, и папой мы все очень дорожили. Кто же еще, невзирая на мозоли и трудности с поиском клиентов, будет так веселить нас вечерами и широко улыбаться, доедая остывший плов. Когда вокруг Артема собралась его бывшая команда мебельных умельцев, фирма стала приносить постоянный доход, а муж вновь засиял, занявшись своим любимым ремеслом. Благодаря этому я смогла перестать брать вечерние подработки в стоматологической клинике, где тружусь всю свою жизнь и больше времени проводить с детьми. “Заниматься их воспитанием”, — как сказала социальный инспектор, сомневающаяся в моей компетентности в этом вопросе. Хотя в этом она была права, в нашей семье воспитателями скорее являются дети. И нам безумно нравится учиться у них уму разуму, потому что, если по-настоящему слышать детей, то можно очень много чего понять в этой жизни. — Кто из вас написал моей подружке, что у нее “пракрасные” глаза? — еле сдерживая хохот, спросил Тима. — Не я, — тут же спряталась за диван Манюня. — Ага, значит писать она почти выучилась! — Димка хлопнул в ладоши. — Считает она еще лучше! — гордо добавил Сашка, — потому что математика мой конек. — Ага, поэтому она вчера так справедливо разделила конфеты? — рассмеялся Сережа, — тебе восемь, а нам по одной! Наверно у вас с ней действуют собственные математические законы. — Ну да, должен же учитель получать вознаграждение! — Получишь, как только Манюня закончит твой портрет, — прыснул Сережа, который в свою очередь обучал Машку рисованию. — В семье сплошные гении, — театрально вздохнул Артем, — и только я с утра до ночи вбиваю гвозди в задние стенки кухонных шкафов. — Зато твои дизайнерские решения папа, уже заполонили весь интернет! Тима при этом начинает гоняться за Манюней, а все трое мальчишек от души веселятся, глядя на них. — Как думаешь, мы всегда будем так же счастливы, — спрашивает меня Артем, пытаясь поцеловать в щеку, — или наступит “страшный подростковый возраст”? — Не знаю, — я хохочу, шутливо уворачиваясь от его губ, — но чувствую, если мы будем продолжать в том же духе, то соседка стопроцентно вызовет неотложку. А потом я, глядя прямо в его глаза, уже совершенно серьезно добавляю: — Я так рада, что ты тогда не нажал на газ. Автор Светлана Юферева Татка была счастлива. Она проснулась с блаженной улыбкой на лице. Ощутила, как сопящий рядом Вадим дышит ей в затылок, и снова улыбнулась. Деньги на свадебное путешествие у нее уже отложены. Вчера она сказала об этом Вадиму, и полчаса выслушивала похвалы, какая она молодец, и он точно не ошибся в выборе. А вот Татка еще пару недель назад сомневалась в правильности своего решения. Вадик познакомил ее со своей семьей, и она почувствовала, что не совсем понравилась этим чужим для нее людям. Однако решающим моментом для них было то, что она была «богатой» невестой, с «приданным» в виде маленькой старой «двушки», которую оставила ей бабушка. Здесь они с Вадимом и обитали. Одна из комнат была закрыта на замок. Бабушкина комната. Там Татка оставила все так, как было при бабуле. Ее старенький комод, кресло-качалка, рабочий стол, и полки с коробками разноцветной пряжи. Конечно, после свадьбы, эта комната приобретет другой вид… Но сейчас пока все оставалось по-прежнему. Иногда Татка заходила туда по вечерам, садилась в кресло-качалку, включала старенький торшер, и думала о своем. Вадим эти ее посиделки не любил, называл блажью и меланхолией, но поделать ничего не мог. В комнату не заходил, и ворчал, что столько места зря пропадает. В своей семье Татка была старшей. Родители быстро сообразили, что её можно использовать в виде няньки, и вскоре совсем переложили заботы о младших сестре и брате на Таткины худенькие плечи. Но это ладно. Татке постоянно перепадало — не так убрала, не так помыла, не так одела… Сестра с братом вскоре привыкли, что во всем всегда виновата Татка, и стали пользоваться ситуацией. Поэтому Татка, закончив школу, забрала свои немудреные вещички из отчего дома, и отправилась жить к бабушке. Бабушка Татку любила. Называла её «соловейкой», баловала домашними плюшками и учила «жить по-Божески»… Татка выползла из-под теплого одеяла и побежала на кухню готовить сырники на завтрак. Вскоре, позевывая и потягиваясь, на кухню подтянулся и Вадим. Уселся за стол, подвинул к себе поближе тарелку с горячими сырниками, и стал с удовольствием есть, обмакивая сырники в густую сметану… Слушай, Тат… — начал он, откушав пятый по счету сырник. — Я вот тут подумал… Ну его, это свадебное путешествие! Давай лучше на эти деньги машину купим! Как раз немного добавить нужно, так это кредит взять можно, тебе же дадут! Татка с недоумением посмотрела на лоснящееся от сметаны лицо Вадима, но ничего не ответила — услышала как в замке входной двери поворачивается ключ. Испугаться по-настоящему не успела, потому как в прихожую ввалилась небольшая толпа, состоящая из будущей свекрови, её дочери и младшего сына 18 лет от роду… Рядом обнаружилась гора из трех чемоданов и одной сумки. — Ну привет, невестушка, принимай гостей! — начала с порога Лидия Ефимовна, — Мы вот решили сразу к вам, как с Вадиком вчера поговорили, так и решили, чего тянуть-то… Татка снова с недоумением посмотрела на Вадима, который бойко начал выуживать чемоданы из прихожей и переносить их к дверям бабушкиной комнаты. — Тат, открывай дверь-то, — сказал Вадим. — Там еще убрать надо, кресло это дурацкое пока на лоджию перенесем, полиэтиленом накроем, ничего ему там не сделается, а остальную мебель пока оставим, Витьке хватит. Только клубки все эти старые определи куда-нибудь, ну выкинь, что ли… — В каком смысле — «Витьке хватит»? И почему я должна что-то выкинуть? И откуда у Лидии Ефимовны ключи от квартиры? — прошелестела Татка почти неслышно, постепенно понимая смысл утреннего родственного визита. — Ну а как же? — вступила в разговор будущая свекровь. — Живете вы, слава Богу, хорошо. Свадьба через две недели. Машину вон будете покупать, мне вчера Вадя сказал. Да и комната одна у вас пустует? Пока своих детишек нет, в ней Витюша поживет, а то ему от нас в институт добираться уж больно далеко, а от вас — пять минут всего. — Ладно тебе, Тат, что мы — моего брата не приютим на время? Давно пора уже старье это повыкидывать, мы все равно в этой комнате детскую планировали… — Вадим радостно улыбался и всем видом демонстрировал свою мужскую сноровистость. — Да и машину Вадик уже присмотрел, — вдруг вступила в разговор бойкая Светка, сеструха Вадима. — Мой хороший знакомый продает, крутая машина, кредит возьмете да добавите, сдалось тебе это путешествие, наездитесь еще по морям. А такой шанс упускать нельзя! Когда еще так выгодно тачку такую купить получится? — Ладно, Тат, ты ключи-то поищи от комнаты пока, а я родню сырниками угощу, лады? У нас сырники на завтрак — пальчики оближешь! Со сметаной! — И Вадим оставил побелевшую Татку в коридоре, а сам с родней проследовал на кухню. Татка зашла в комнату, присела на кое-как собранный Вадимом диван, и задумалась… То, что она осталась без завтрака — это уже и так понятно. Прожорливая саранча в виде ее будущей родни сметет сейчас со стола и холодильника все, а ей вечером снова тащить сумки из магазина. Причем придется влезть в свадебную заначку, потому что от Вадима помощи никакой — когда он к ней переехал, то сразу заявил, что жить они будут на Таткину зарплату, а его, Вадима — откладывать на расширение жилья. — Ты же не думаешь всю жизнь прожить в старой «хрущовке» на окраине города? — деловито пояснил Вадим. Татка не протестовала, тем более, что через полгода планировалась свадьба… И вот теперь новые сюрпризы… Оказалось, что Вадим уже и ключи от её квартиры успел маме сделать. И решили они, что Витька у них жить будет… С какого такого перепуга? Почему она должна неизвестно сколько времени терпеть у себя в доме постороннего ей молодого парня? Последней каплей была пресловутая машина… Татка мечтала о море давно… Еще с детства. Родители ездили на море пару раз, пока она была маленькая, но ее не брали. И Татка решила, что её свадебное путешествие будет незабываемым! Это будет море! И Греция! И хороший отель… И поездка на Сицилию… И древние храмы… И терпкое греческое вино на террасе отеля… И номер с окнами на море… Татка заплакала. Тихонько, по-детски всхлипывая. Бабушка возникла в её памяти почти сразу. Она сидела в своём любимом кресле, добрые глаза смотрели на плачущую внучку… «Ничего, соловейка моя, ничего… Только запомни — замуж-то не напасть. Только кабы замужем не пропасть! Ищи того, кто любить будет. А кто любит — тот заботится. Вот этой заботы и ищи! Не ошибешься!» Решение пришло быстро. С кухни доносились веселые голоса её несостоявшейся родни. И несостоявшегося мужа тоже. Она позвонила сначала на работу — попросила отпустить ее в отпуск на две недели раньше. Потом позвонила Маришке, своей институтской подружке «неразлей вода», обрисовала ситуацию и попросила присмотреть за квартирой в её отсутствие, дабы «родственники» чего не натворили в «праведном гневе». Маришка жила через два дома, и, конечно, тут же согласилась. — Не сомневайся, я их быстро на место поставлю! Ишь, чего удумали! Разобравшись с квартирой, Татка наконец позвонила в турагентство, где накануне выбирала тур для свадебного путешествия. Нужный вариант ей подобрали быстро из «горящих» путевок. Чемодан был уже собран. Она так долго мечтала о море, что собрала все вещи заранее, не дождавшись свадьбы… Через 15 минут она уже выходила из квартиры, тихонько закрыв за собой дверь и оставив записку: «Свадьба отменяется. Ключи отдашь Маришке. Машину купишь себе сам. Уже не твоя Т.» Уже подъезжая к аэропорту Татка достала бесконечно вибрирующий телефон с бесконечно пропущенными звонками и истеричными сообщениями: «Ты что, с ума сошла?!» И отключила вновь загудевший аппарат. Да! Я сошла с ума! — пело внутри у Татки что такое далекое, из детства. — Какая досада! А где-то в глубине памяти ей улыбалась бабушка своими добрыми глазами… Если бы Наташу попросили охарактеризовать себя одним словом — она бы выбрала именно это: лишняя. Никому не нужная. Одинокая. Жила Наташа в угловой квартире в шестнадцатиэтажке. На том самом шестнадцатом этаже, над которым — только небо. И у нее нередко возникало чувство, что тут, в этой маленькой квартирке, про нее все забыли. И если она не спустится вниз в продуктовый магазин, то и совсем людей не увидит. Никто не позвонит в дверь, никто не наберет ее номер, телефон будет молчать. *** Раньше у Наташи была мама. Инженер. Это мама чудом успела заработать квартиру на химическом производстве. В очереди на жилье можно было стоять и десять лет, и двадцать. А потом вдруг узнаешь, что тебя обошли. Всунули вперед кого-то блатного, и он уже празднует новоселье, а тебе ждать следующего распределения жилья — еще год. У мамы была коллега Надя. Работала в конструкторском отделе, жила в общежитии. Тоже стояла в очереди, мечтала о своем угле. И каждый раз Надю отодвигали начальники, объясняли: — Ну, ты же одна… А у Слепцовых двое детей. Мать с отцом оба на заводе пашут, вся семья ютится в малосемейке. Сама понимаешь — им хуже, чем тебе приходится. Так что сейчас — им, а весной и тебе дадим. Когда Наде в очередной раз отказали, мама еще успела увидеть ее в туалете. Надя стояла у окна и кyрила. Четвертый этаж. Через полчаса ее тело на ковре принесли цыгане. Странно — откуда в заводской зоне раз в кои-то веки взялись цыгане? Сразу за корпусами начинались дачи. Может быть, на лето табор остановился там? Цыгане положили ковер с Надей у проходной, спросили онемевшую вахтершу: — Ваша? Потом уже набежавшие женщины, среди которых были и Надины сослуживицы заметили, что цыганки сняли с пальца девушки золотое кольцо. …А маме дали эту маленькую квартирку «под самым небом», потому что у нее была Наташа. Кyрортный роман, последний шанс и «дитя любви». Эти слова — в бесконечном их повторении — мама слышала и в глаза, и за спиной. И если маме в какие-то минуты бывало горько — Наташа никогда об этом не узнала. Работа на вредном производстве не дала маме прожить свой век. У нее все в роду были долгожителями, а мама и пенсии-то порадоваться не успела. И в больничной палате несвязно — после инсульта — втолковывала Наташе: — Ничего. Крыша над головой у тебя есть. Поплачешь немножко, а потом… Бог даст, всё у тебя будет. Суженого конем не объедешь. Первое время после пoxoрон «крыша над головой» утешала Наташу лишь потому, что было девушке где рыдать в голос, жалея и маму — за трудную и короткую ее жизнь, и, к стыду своему — себя, оставшуюся совершенно одинокой. *** Специальность Наташа выбрала далекую от техники: после мамы она избегала производства, как огня. Окончила колледж искусств и вернулась в свою же музыкальную школу — но уже преподавать. И вот теперь, когда возраст ее близился к пятидесяти, с горечью думала Наташа, что можно было бы и на чужих ошибках учиться, и свернуть совсем в другую сторону, надеясь, что если чужие дороги вели в трясину, то твоя рано или поздно выведет к чему-то, о чем в юности мечталось. И пусть размытыми и неясными были те мечты, но все же… А оказалось — у нее, Наташи, впереди — то же болото. Всего несколько по-настоящему одаренных учеников было у нее за весь профессиональный путь. Наташа чувствовала талант, билась за своих ребят — дополнительные занятия, концерты, конкурсы… Двоих «поставила на крыло». Теперь они где-то в столице, выступают весьма успешно, гастролируют. И давно уже не вспоминают о ней, своей первой учительнице. А была пора — и цветы ей на день рождения приносили, и висели на телефоне, звонили по каждому поводу… Остальные ребята в массе своей быстро теряли интерес к «музыкалке»: кто-то сначала пропускал занятия, потом отсеивался. Кто-то тянул лямку до конца, чтобы не ругали родители. Фортепиано уже вышло из моды, и если кто и «бoлел музыкой», то другой. Той, где сцена, любимые группы, богемная жизнь. *** Впрочем, одна девочка, Юля, пошла-таки по Наташиной стезе, вернулась в школу с дипломом колледжа. Красным дипломом, а за спиной у нее еще был папа — глава городской думы. И ради этой Юли — с потупленными глазками и белым воротничком — Наташу вызвал директор школы и мягко, с виноватыми интонациями, попросил написать заявление «по собственному». — Вы же понимаете… Дорогу молодым… И школе выделят деньги на покупку новых инструментов. Видно, директору было здорово стыдно, потому что он, отводя глаза, предложил Наташе место вахтера. — Вы понимаете, Наталья Юрьевна, мы же вас не на улицу… По стажу пенсию вы уже заработали… На вахте сидеть, ключи выдавать — милое дело. — Клизма, знай свое место, — усмехнулась Наташа, впервые в жизни заговорив с начальством без должного почтения. Почему-то вспомнился мамин рассказ — о вахтерше и Наде, лежащей на ковре. Здесь этот номер не пройдет: вахтерша сидит на первом этаже. Впрочем, всегда можно подняться по парадной, мраморной лестнице, открыть дверь на балкон и… Наташа тряхнула головой и написала заявление. Первое время она жила учениками. Те ребята, которые отставали в музыкальной школе, приходили к ней, чтобы позаниматься на дому. Очевидно, их соседи отдыхали, не слыша привычных бесконечных гамм. Но потом выяснилось, что Юлии с белым воротничком результаты, в общем-то, по барабану. Ей проще поставить неслуху хорошую оценку ни за что и вовремя уйти домой, чем добиваться от нерадивого более-менее приличного исполнения пьесы. Зачем тогда родителям платить, брать частные уроки? Наташа понимала, что все рано или поздно всплывет, есть же экзамены, в конце концов. Так что не исключен вариант, что эту самую Юлю выгонят с треском, а ее, Наташу, позовут в школу обратно. Но как она вернется туда, где ее предали? Да и дожить до этого приглашения еще надо было. А деньги, хотя Наташа тратила их скупо, как последний скряга, уже подходили к концу. Тут грянула пандемия. Те самые безумные, первые месяцы ее, когда почти запрещено было выходить на улицу, и приходилось сидеть в четырех стенах, придумывать себе развлечения. Через какое-то время многим уже хотелось взвыть, а кто-то чувствовал, что начинает сходить с ума. Наташе нельзя было ни зaбoлеть тяжело, ни лишиться рacсудка. Ухаживать за ней некому, и за душой ни гроша. Закопают на клaдбище, как бездoмную. В лучшем случае бывшие коллеги скинутся на пoxoроны. И директор расщедрится на вeнок, вытирая слезу. *** Наташа решила продать квартиру, уехать в деревню. Разумным это решение никак нельзя было назвать. Наверное, уже начинало сказываться пандемийное безумие. Всю жизнь она была городской жительницей. Самая большая жизненная трудность — когда летом на две недели отключат горячую воду. У мамы была дача — участок целины, полученный от того же химического завода, мама подняла своими руками. Перебрала в пальцах каждый комочек земли, вынянчила каждый стебелек и саженец. Эту виллу, фазенду, эти несчастные шесть соток Наташа в свое время ненавидела. Дача сжирала все свободное мамино время. Летом — какой парк, какое кино? Клубнику пора поливать, грядки рыхлить. Выйдя на пенсию, мама продала дачу — сил трудиться у нее уже не было. И вот теперь, когда дочери уже недалеко оставалось до материнских лет, ее потянуло к земле. Как она раньше смеялась над этим — «земля тянет». А теперь, ей казалось, разговаривая со всеми этими былинками-травинками, она не будет такой одинокой. И опять-таки, не нашлось рядом с ней человека, который не дал бы ей совершить глyпость. Ходил бы вместе с ней, примеривался, приценивался бы к дому долго, поучал наивную горожанку: — Ну и как ты будешь — с водой в колодце, да банькой, которую сама растопить не сумеешь? А тут забор поправить надо, а здесь крыша у сарая заваливается… Сколько, тетка, за свою халупу спрашиваешь? Совсем с ума сошла? Поехали-ка, Наташенька, другой вариант искать. Такого человека не нашлось, и все глyпости, которые может совершить человек доверчивый и непрактичный, были совершены. Квартиру Наташа продала быстро и столь же быстро стала владелицей маленького домика в далеком селе. Увидела объявление в газете и ceрдце зашлось: «Ах, какие голубые ставни на фоне стен, окрашенных в шоколадный цвет! И флоксы под окном». А когда приехала, увидела чистую, как хрусталь, речку позади дома… На обрыве стоишь и глядишь, как колышутся водоросли на дне реки. И озеро чуть подальше, где по темной воде плывут, изгибая шеи — куда там лебедям — гордые гуси. — Едем оформлять дом, — сказала Наташа молодому парню, уже не чаявшему сбыть с рук бабкино наследство. *** …Наташа долго не понимала, как отнеслись к ней в деревне. Уже с первых дней с ней стали здороваться на улице. Вскоре соседка стукнула в калитку — привезла на тележке мешок картошки: — В магазине-то дорогая, а у меня с прошлого года осталось, бери даром… Но Наташа знала, что втихомолку посмеиваются тут и над ее пианино, которому не место в деревенском доме. И над тем, что ветхую избушку кyпила немолодая уже горожанка, у которой «руки из одного места растут». — Чтобы тут жить — или деньги нужны, или мужик с руками, — сказала одна из новых знакомых. А другая ахнула: — Так это ты домик бoмжихи Тоньки Тумаковой кyпила? — Почему? — Наташа растерялась, — Если у нее был дом, то она уже не бoмжиха. И внук такой приличный… — Сyмacшедшая бaбка, я тебе говорю… Дом старый-старый, ему уже лет сто, наверное. Про первых хозяев не знаю, но строили хату на совесть, раз столько простояла. Потом тут дворянка одна жила, сослали ее сюда, здесь она и yмeрла. Говорят, вся семья у нее пострадала — кто в лaгерях иcчез, кто по ссылкам маялся. И вот женщина эта прожила тут долго, мало с кем говорила, строгая такая, за книжками по вечерам сидела. Все у нее лампа гoрела, чуть ли не до полночи. А как ее не стало, тут какие-то слухи пошли… несчастливым дом считать стали. С документами еще там не все в порядке было… И достался этот дом Тоньке за копейки. Она радовалась, что своя крыша над головой появилась. — Но внук… — Не внук, внучатый племянник он ей. Приезжать он сюда не приезжал, но деньги Тоньке подкидывал. Чтобы она дров себе кyпила, потом котел газовый поставила… Ты за сколько его взяла, дом-то? Батюшки, и даже не поторговалась?! Наташа смущенно пожала плечами. *** Тем не менее, жизнь ее потихоньку начала налаживаться. Ей очень обрадовались в местной школе, позвали вести уроки музыки и кружок. За лето Наташа приноровилась, приладилась к дому. У нее еще оставалось немного денег — ей провели воду, поправили ветхий забор, перекрыли крышу у сарая. Помогать вызвался коллега. Был он похож, скорее, на какого-нибудь путешественника, чем на учителя истории. Высокий, широкоплечий, с бородой. Наташа отчего-то всегда представляла его с рюкзаком за спиной. Позже она узнала, что Иван — из потомственной учительской семьи, живет со старенькой матерью, которая всю жизнь проработала в той же школе. Иван и вправду увлекался альпинизмом, но в последнее время все реже вырывался в походы — не тот возраст у матери, чтобы надолго оставлять ее одну. И теперь, если Наташе нужно было с кем-то посоветоваться или попросить о помощи, она всегда обращалась к этому спокойному доброму человеку, который делал все на совесть, никогда не раздражался. И ребята ходили за ним табуном. Потому что у Ивана Степановича не только на уроках было интересно, но и после занятий он часто придумывал что-то увлекательное. То воздушных змеев пойдет со школьниками запускать, то соберет ребят поздно вечером у школьного крыльца и научит различать созвездия, то про князей Древней Руси начнет рассказывать — заслушаешься. *** Однажды Наташа подошла с необычной просьбой. — Иван… Степанович. Не сможете помочь? Я из своего дома ничего не уносила — как остался там шкафчик, стол, еще кое-какая мебель — так все и стоит. И висит у меня в углу икона. Образ стaрый, стекло в киоте треснуло, не замените? Вечером Иван бережно снял со стены стaринную икону. Была она небольшой, деревянный киот, выкрашенный в черный цвет, уже рассохся, стекло пошло трещинами. Иван осторожно приподнял маленький крючок, соединявший половины киота. — Она открывается? — изумленно спросила Наташа. Сам образ Казанской оказался и вовсе небольшим. А за ним лежала сложенная вчетверо пожелтевшая уже бумага. И маленький, на девичью руку, перстенек, с граненым сверкающим камушком. — Боже мой… Иван подал Наташе бумагу. Она развернула и стала читать. Всего несколько слов, написанных изящным мелким почерком: «Жизнь сложилась так, что у меня не осталось никого из близких. Я ничего не сумела сохранить, кроме памяти о своей семье и этого кольца, подаренного мне в самую счастливую минуту жизни. Пусть Бог распорядится этим наследством. А мне пора. На этом свете я теперь лишняя. А на том — меня ждут». — Это… — Насколько я могу судить, бриллиант, — сказал Иван. Наташа примерила кольцо, оно пришлось ей как раз впору. Она рассматривала свою руку, то отдаляя, то приближая сверкающий камень. «Лишняя, — думала она, — Нет, теперь я бы не смогла сказать это о себе… Точно нет. Кто угодно, но только не лишняя… Странно, что мне вообще это приходило в голову»
Мир
Семья
«Не нужны мне твои подарки, можешь забрать все с собой!», — кричала я вслед Артему. Но тут же осознав, что один из его подарков, я ношу под сердцем, пожалела о своих словах и разрыдалась, присев прямо на пороге. Когда в жизни происходит тот самый переломный момент, люди, чаще всего не задумываются о его судьбоносности. Вот и сейчас, если Артем нажмет на газ, жизнь моего ребенка изменится. Возможно, она не станет какой-то несчастной, или категорически плохой, просто другой.
Сидя на пороге квартиры, которую в результате обычной ссоры, только что покинул отец моего ребенка, я ясно представила, как однажды мой ребенок спросит: «А почему?». Он будет недоумевать, отчего его отец не рядом? И зачем рядом живет тот, кто не приходится ему отцом? «Потому что мы поссорились», — поясню я, а он скажет: «Но, ты и с новым мужем ссоришься. В чем же тогда разница?». И будет совершенно прав, потому что для ссоры не нужно много труда, а вот для сохранения чего-то действительно важного — мира, любви, отца твоего ребенка — требуется поработать.
Артем тогда еще не знал о ребенке, я не успела ему сказать, но он все равно «нажал на тормоз». Он оказался намного мудрее меня. И в течение всей нашей последующей жизни я не уставала учиться у него этому свойству человеческого разума.
— Жена, хвали меня, мы выиграли тендер! — Артем улыбается так счастливо, что я невольно заражаюсь его хорошим настроением.
— Ничуть не сомневалась в этом, — я, поцеловав мужа в щеку, прибавляю еще комплимент, — кто же откажет такому красавчику!
— Думаешь, только харизма сыграла роль?
— Ну, конечно, во всем другом ваши конкуренты лучше, и умнее, и богаче, — я начинаю хихикать, подначивая его.
— Вот кто, значит, ставит нам подножки! — муж при этом, шутя, пытается поймать меня.
Я, увернувшись, бегу в комнату.
— И давно это у вас с конкурирующей фирмой Альбатрос? — спрашивает Артем наигранно грозным голосом.
— Что именно? — сквозь смех, спрашиваю я в ответ.
— Сейчас выясним, что именно! — муж, наконец, дотянувшись до меня, начинает щекотать при этом, пытаясь поцеловать в губы. Именно за таким занятием нас застает сын.
— Взрослые вроде бы люди, а ведут себя хуже маленьких.
Я автоматически строю сыну гримасу, пытаясь показать, что это он слишком часто стал корчить из себя взрослого. Тима качает головой, но тоже начинает улыбаться. Мы все втроем давно поняли, что в нашей семье хорошее настроение заразно. Так что, поймав его, всеми способами стараемся не выпускать этого зверька из нашего дома. Как-то раз соседка из квартиры напротив, крайне степенная дама, чуть старше нас самих, завидев меня, спросила:
— Что у вас в доме за постоянное веселье?
— Что вы имеете в виду? — не поняла я.
— Я постоянно слышу смех.
— А разве это плохо? — растерялась я.
Она недоверчиво оглядела меня и сквозь зубы проронила:
— Не знаю, но смахивает на дурдом.
Но однажды муж пришел домой в совершенно расстроенных чувствах:
— Соня, по-моему, я обнаружил на фирме, что-то идущее в разрез с законодательством.
— Что именно? — тут же подключилась я.
— По всему выходит, что наша фирма существует как ширма, чтобы продавать муниципальные земли иностранцам. Я случайно обнаружил эту информацию, пока заменял заболевшего Вадика.
— Ты уверен в этом, или есть шанс, что тебе показалось?
— Уверен. Я много раз проверил все, прежде чем сделать выводы.
— Думаешь Вадик в курсе?
Вадик был нашим другом еще со студенческих лет, и подозревать его в подобных махинациях совершенно не хотелось. Тем более что на эту фирму Артема устроил именно он.
— Не знаю, — Артем потер виски, — но по всему выходит, что да.
— Тогда, милый, думаю, стоит подумать о смене места работы.
Артем вздохнул, но возражать не стал.
Однако как это часто бывает беда пришла нежданно и буквально через неделю на фирме начались аресты. Оказалось, что помимо «стоковой распродажи» муниципальных земель, компания вела и более серьезную торговлю не слишком законными предметами, веществами и так далее. Вадик знал только о торговле землей, и то имел дело лишь с частью сделок. Но на большинстве договоров оказалась его подпись, равно и как подпись моего мужа, который даже не успел понять, как такое могло произойти.
Артема забрали прямо из офиса, не дав времени даже на сборы. В местном изоляторе действовали какие-то варварские законы, и в течение месяца я не могла даже просто увидеть мужа. К тому же ему было запрещено пользоваться мобильным, и лишь изредка Артем каким-то образом умудрялся позвонить с чужого номера. Всю информацию я узнавала только от следователя, а это были лишь скупые фразы, что-то типа: «Не могу сказать вам ничего нового. Следствие продолжается».
Спустя месяц нам дали свидание, и я немного успокоилась, убедившись, что муж выглядит почти так же, как раньше. Только немного похудевшим, и блеск в глазах его немного потух. Но даже сквозь все эти неприятности и на фоне зарешеченных окон он сразу одарил меня улыбкой и тихонько подмигнул.
— Наконец-то ты побываешь в роли жены декабриста!
— Даааа, — мечтательно протянула я, — такой колорит кругом, впечатлений хватит надолго.
— Жизнь нужно разнообразить, правда, малыш?
— Конечно, а то мы в последнее время из необычного, видели только плато Бермамыт рядом с Кисловодском.
— При этом, как мне помнится, Тимофей был не очень впечатлен, — рассмеялся Артем.
— Точно. Вот здесь впечатлений намного больше, — поддержала я.
Конвоиры, присутствующие на этом свидании, смотрели на нас как на идиотов. Откуда им было знать, что наши сцепленные руки, и устремленные друг на друга глаза, говорят намного больше, чем слова.
Спустя еще две недели, Артема просто отпустили. «За недостаточностью улик», — как сказал следователь. Я, конечно, не стала его переспрашивать, достаточно ли у них было улик для заключения безвинного человека на полтора месяца. Спорить с законом дело хлопотное и совершенно бессмысленное. Почему? Правильно. Потому что, закон всегда прав!
Не успели мы насладиться семейными объятиями, как в двери к нам постучалась новая беда. Прогонять ее было бессмысленно, для того она и приходит, чтобы пожить с людьми бок о бок, согреться и пойти далее по своим делам. Самое неожиданное, что после беды в дом всегда приходит счастье, даже если это не сразу заметно на фоне разрушительных действий первоначальной гостьи.
Через неделю после того, как выпустили Артема, в автокатастрофе погибла его младшая сестра. Вместе с мужем и еще одной молодой парой из числа их друзей. Артем очень любил свою сестру, и я тоже ее безумно любила. Рита была настолько жизнерадостным человеком, что вместе с ней, как будто ушел некий кусочек света. То есть солнце на небосклоне не померкло, но, несомненно, стало менее ярким.
У Риты с мужем было двое детей. Сережка только, что окончил четвертый класс, и Манюня, то есть Маша, которой было всего четыре года. Мы, естественно, не сомневались, с кем теперь останутся дети, единственное, о чем болели наши сердца, это как помочь малышам пережить такую утрату. Однако тут нам на помощь пришел Тима. Сережка и Маша и раньше при каждой встрече ходили хвостиком за своим старшим двоюродным братом, а тут просто словно прилипли к нему.
— Так вот, малышня, — напутствовал Тима, — в нашем доме главный — это я. Вы будете моими заместителями. Родители вашими подчиненными. Сегодня назначаю командующей Машку. Чего бы вам хотелось на ужин, принцесса?
— Чизкейк, — сразу же заявила девочка.
— Слушаю и повинуюсь, ваше высочество, — тут же подхватил игру Артем и метнулся в кондитерскую.
Я ткнула в бок Сережку и, скорчив плаксивую рожицу, шепнула ему на ухо:
— Попроси хотя бы пасту, а то придется одним шоколадом питаться.
— О ваше высочество, нельзя ли нам добавить к списку еще одно блюдо из макарон и мясного фарша? — обратился мальчик к сестре.
— Разрешаю, — снисходительно ответила Манюня.
Машка намного быстрее адаптировалась в нашем доме, тем более оба брата носили ее на руках. А вот Сережка хоть и старался казаться взрослым, очень болезненно переживал утрату. Я знала, что он иногда плачет, закрывшись в ванне. И, чтобы никто не заметил его слабость, долго умывается после этого. Мы решили, что не стоит слишком докучать ему своим вниманием, а лучше дать время привыкнуть к новой жизни, поэтому никогда не лезли с разговорами. Но как-то раз он сам подошел к нам и поднял эту тему. Я видела, что ему крайне неловко, но он старается взять себя в руки.
— Хотел сказать вам спасибо, что не оправили нас в детский дом, как Димку и Сашку.
Артем кивнул, а потом по своему обыкновению, свел все на шутку.
— Мы просто надеялись, что, когда состаримся, вы тоже не отправите нас в дом престарелых. Обещаешь?
— Куда?
— В дом, где живут никому не нужные старики.
Сережка недоверчиво переводил взгляд с моего лица на лицо мужа, а потом вполне серьезно, сказал:
— Обещаю.
— А кто эти Димка и Сашка? — спросила я, уловив, что его разговор был затеян неслучайно.
— Мои друзья, — вздохнул Сережа, — их родители погибли вместе с нашими.
Вот так мы с Артемом поняли, что упустили некую важную составляющую происшедшей трагедии, и ее последствий тоже. Упустили то, что есть в этом мире еще два существа, без которых наша жизнь и жизнь детей не будет полной.
Так как друг у друга мы сразу снискали негласное согласие, оставалось обсудить этот вопрос с остальными членами нашей растущей семьи. Первым в очереди, конечно, стал Тима. Мы вошли к нему в комнату, каждый на ходу придумывая свою версию изложения просьбы.
— Если вы хотите узнать о том, нужны ли мне еще братья, то можете быть спокойны. Я всегда готов поделиться и последним куском хлеба, и кроссовками Адидас. К тому же выбор альтернативных вариантов, куда пристроить вас в старости, существенно расширится.
— Ты что все слышал?
— Не все, но основную часть разговора уловил.
Когда мы совершенно ошарашенные покидали комнату сына, я остановилась и шепнула Тиме на ухо:
— Когда-то твой отец сделал мне лучший подарок на свете.
Так как остальные члены семейства встретили нашу идею криками: “Ура!”, то оставалось лишь узнать мнение самих виновников наших пересудов.
Дима и Саша были погодками. Учились в одном классе с Сережей. Причем оба. Так как один из братьев родился в октябре и пошел в школу, почти достигнув восьмилетнего возраста, а день рождения второго приходился на август месяц. Мы страшно волновались перед знакомством с мальчишками, но Сережа сам решил данный вопрос. Он отвел ребят к окну и что-то зашептал, склонившись к их головам. Потом посмотрел на нас и деловито заявил, что они все трое готовы поехать в новый дом.
Однако нам еще долго не давали опеку над братьями. Не понимаю, что именно делает некоторых людей такими мелочными? Может быть, какие-то личные неурядицы, или пролитый на блузку кофе? У нашего инспектора, в вечно заляпанной рубашке, видимо было несколько подобных причин. Потому что, прежде чем забрать мальчиков домой, нам пришлось пройти несколько кругов того самого неприятного места, с огнедышащими печами и тому подобным.
Результат, конечно, того стоил! Ребята были настолько счастливы, жить под одной крышей, что заражали своим энтузиазмом и остальных. Я уверена, что это объединение в конечном счете и помогло всем пережить наше общее горе.
После происшествия, связанного с прошлой работой, Артем решил, что хватит с него офисной шелухи и вернулся к своему прежнему занятию, изготовлению мебели на заказ. Я, если честно, облегченно вздохнула, думаю по вполне понятным причинам. Дома у нас теперь было много детей, и папой мы все очень дорожили. Кто же еще, невзирая на мозоли и трудности с поиском клиентов, будет так веселить нас вечерами и широко улыбаться, доедая остывший плов.
Когда вокруг Артема собралась его бывшая команда мебельных умельцев, фирма стала приносить постоянный доход, а муж вновь засиял, занявшись своим любимым ремеслом. Благодаря этому я смогла перестать брать вечерние подработки в стоматологической клинике, где тружусь всю свою жизнь и больше времени проводить с детьми. “Заниматься их воспитанием”, — как сказала социальный инспектор, сомневающаяся в моей компетентности в этом вопросе. Хотя в этом она была права, в нашей семье воспитателями скорее являются дети. И нам безумно нравится учиться у них уму разуму, потому что, если по-настоящему слышать детей, то можно очень много чего понять в этой жизни.
— Кто из вас написал моей подружке, что у нее “пракрасные” глаза? — еле сдерживая хохот, спросил Тима.
— Не я, — тут же спряталась за диван Манюня.
— Ага, значит писать она почти выучилась! — Димка хлопнул в ладоши.
— Считает она еще лучше! — гордо добавил Сашка, — потому что математика мой конек.
— Ага, поэтому она вчера так справедливо разделила конфеты? — рассмеялся Сережа, — тебе восемь, а нам по одной! Наверно у вас с ней действуют собственные математические законы.
— Ну да, должен же учитель получать вознаграждение!
— Получишь, как только Манюня закончит твой портрет, — прыснул Сережа, который в свою очередь обучал Машку рисованию.
— В семье сплошные гении, — театрально вздохнул Артем, — и только я с утра до ночи вбиваю гвозди в задние стенки кухонных шкафов.
— Зато твои дизайнерские решения папа, уже заполонили весь интернет!
Тима при этом начинает гоняться за Манюней, а все трое мальчишек от души веселятся, глядя на них.
— Как думаешь, мы всегда будем так же счастливы, — спрашивает меня Артем, пытаясь поцеловать в щеку, — или наступит “страшный подростковый возраст”?
— Не знаю, — я хохочу, шутливо уворачиваясь от его губ, — но чувствую, если мы будем продолжать в том же духе, то соседка стопроцентно вызовет неотложку.
А потом я, глядя прямо в его глаза, уже совершенно серьезно добавляю:
— Я так рада, что ты тогда не нажал на газ.
Автор Светлана Юферева
Татка была счастлива. Она проснулась с блаженной улыбкой на лице. Ощутила, как сопящий рядом Вадим дышит ей в затылок, и снова улыбнулась.
Деньги на свадебное путешествие у нее уже отложены. Вчера она сказала об этом Вадиму, и полчаса выслушивала похвалы, какая она молодец, и он точно не ошибся в выборе.
А вот Татка еще пару недель назад сомневалась в правильности своего решения. Вадик познакомил ее со своей семьей, и она почувствовала, что не совсем понравилась этим чужим для нее людям.
Однако решающим моментом для них было то, что она была «богатой» невестой, с «приданным» в виде маленькой старой «двушки», которую оставила ей бабушка. Здесь они с Вадимом и обитали.
Одна из комнат была закрыта на замок. Бабушкина комната. Там Татка оставила все так, как было при бабуле. Ее старенький комод, кресло-качалка, рабочий стол, и полки с коробками разноцветной пряжи. Конечно, после свадьбы, эта комната приобретет другой вид… Но сейчас пока все оставалось по-прежнему.
Иногда Татка заходила туда по вечерам, садилась в кресло-качалку, включала старенький торшер, и думала о своем. Вадим эти ее посиделки не любил, называл блажью и меланхолией, но поделать ничего не мог. В комнату не заходил, и ворчал, что столько места зря пропадает.
В своей семье Татка была старшей. Родители быстро сообразили, что её можно использовать в виде няньки, и вскоре совсем переложили заботы о младших сестре и брате на Таткины худенькие плечи.
Но это ладно. Татке постоянно перепадало — не так убрала, не так помыла, не так одела… Сестра с братом вскоре привыкли, что во всем всегда виновата Татка, и стали пользоваться ситуацией. Поэтому Татка, закончив школу, забрала свои немудреные вещички из отчего дома, и отправилась жить к бабушке.
Бабушка Татку любила. Называла её «соловейкой», баловала домашними плюшками и учила «жить по-Божески»…
Татка выползла из-под теплого одеяла и побежала на кухню готовить сырники на завтрак. Вскоре, позевывая и потягиваясь, на кухню подтянулся и Вадим. Уселся за стол, подвинул к себе поближе тарелку с горячими сырниками, и стал с удовольствием есть, обмакивая сырники в густую сметану…
Слушай, Тат… — начал он, откушав пятый по счету сырник. — Я вот тут подумал… Ну его, это свадебное путешествие! Давай лучше на эти деньги машину купим! Как раз немного добавить нужно, так это кредит взять можно, тебе же дадут!
Татка с недоумением посмотрела на лоснящееся от сметаны лицо Вадима, но ничего не ответила — услышала как в замке входной двери поворачивается ключ.
Испугаться по-настоящему не успела, потому как в прихожую ввалилась небольшая толпа, состоящая из будущей свекрови, её дочери и младшего сына 18 лет от роду… Рядом обнаружилась гора из трех чемоданов и одной сумки.
— Ну привет, невестушка, принимай гостей! — начала с порога Лидия Ефимовна, — Мы вот решили сразу к вам, как с Вадиком вчера поговорили, так и решили, чего тянуть-то…
Татка снова с недоумением посмотрела на Вадима, который бойко начал выуживать чемоданы из прихожей и переносить их к дверям бабушкиной комнаты.
— Тат, открывай дверь-то, — сказал Вадим. — Там еще убрать надо, кресло это дурацкое пока на лоджию перенесем, полиэтиленом накроем, ничего ему там не сделается, а остальную мебель пока оставим, Витьке хватит. Только клубки все эти старые определи куда-нибудь, ну выкинь, что ли…
— В каком смысле — «Витьке хватит»? И почему я должна что-то выкинуть? И откуда у Лидии Ефимовны ключи от квартиры? — прошелестела Татка почти неслышно, постепенно понимая смысл утреннего родственного визита.
— Ну а как же? — вступила в разговор будущая свекровь. — Живете вы, слава Богу, хорошо. Свадьба через две недели. Машину вон будете покупать, мне вчера Вадя сказал. Да и комната одна у вас пустует? Пока своих детишек нет, в ней Витюша поживет, а то ему от нас в институт добираться уж больно далеко, а от вас — пять минут всего.
— Ладно тебе, Тат, что мы — моего брата не приютим на время? Давно пора уже старье это повыкидывать, мы все равно в этой комнате детскую планировали… — Вадим радостно улыбался и всем видом демонстрировал свою мужскую сноровистость.
— Да и машину Вадик уже присмотрел, — вдруг вступила в разговор бойкая Светка, сеструха Вадима. — Мой хороший знакомый продает, крутая машина, кредит возьмете да добавите, сдалось тебе это путешествие, наездитесь еще по морям. А такой шанс упускать нельзя! Когда еще так выгодно тачку такую купить получится?
— Ладно, Тат, ты ключи-то поищи от комнаты пока, а я родню сырниками угощу, лады? У нас сырники на завтрак — пальчики оближешь! Со сметаной! — И Вадим оставил побелевшую Татку в коридоре, а сам с родней проследовал на кухню.
Татка зашла в комнату, присела на кое-как собранный Вадимом диван, и задумалась… То, что она осталась без завтрака — это уже и так понятно. Прожорливая саранча в виде ее будущей родни сметет сейчас со стола и холодильника все, а ей вечером снова тащить сумки из магазина. Причем придется влезть в свадебную заначку, потому что от Вадима помощи никакой — когда он к ней переехал, то сразу заявил, что жить они будут на Таткину зарплату, а его, Вадима — откладывать на расширение жилья.
— Ты же не думаешь всю жизнь прожить в старой «хрущовке» на окраине города? — деловито пояснил Вадим. Татка не протестовала, тем более, что через полгода планировалась свадьба…
И вот теперь новые сюрпризы… Оказалось, что Вадим уже и ключи от её квартиры успел маме сделать. И решили они, что Витька у них жить будет… С какого такого перепуга? Почему она должна неизвестно сколько времени терпеть у себя в доме постороннего ей молодого парня?
Последней каплей была пресловутая машина…
Татка мечтала о море давно… Еще с детства. Родители ездили на море пару раз, пока она была маленькая, но ее не брали.
И Татка решила, что её свадебное путешествие будет незабываемым! Это будет море! И Греция! И хороший отель… И поездка на Сицилию… И древние храмы… И терпкое греческое вино на террасе отеля… И номер с окнами на море…
Татка заплакала. Тихонько, по-детски всхлипывая. Бабушка возникла в её памяти почти сразу. Она сидела в своём любимом кресле, добрые глаза смотрели на плачущую внучку… «Ничего, соловейка моя, ничего… Только запомни — замуж-то не напасть. Только кабы замужем не пропасть! Ищи того, кто любить будет. А кто любит — тот заботится. Вот этой заботы и ищи! Не ошибешься!»
Решение пришло быстро. С кухни доносились веселые голоса её несостоявшейся родни. И несостоявшегося мужа тоже.
Она позвонила сначала на работу — попросила отпустить ее в отпуск на две недели раньше. Потом позвонила Маришке, своей институтской подружке «неразлей вода», обрисовала ситуацию и попросила присмотреть за квартирой в её отсутствие, дабы «родственники» чего не натворили в «праведном гневе». Маришка жила через два дома, и, конечно, тут же согласилась.
— Не сомневайся, я их быстро на место поставлю! Ишь, чего удумали!
Разобравшись с квартирой, Татка наконец позвонила в турагентство, где накануне выбирала тур для свадебного путешествия. Нужный вариант ей подобрали быстро из «горящих» путевок. Чемодан был уже собран. Она так долго мечтала о море, что собрала все вещи заранее, не дождавшись свадьбы…
Через 15 минут она уже выходила из квартиры, тихонько закрыв за собой дверь и оставив записку: «Свадьба отменяется. Ключи отдашь Маришке. Машину купишь себе сам. Уже не твоя Т.»
Уже подъезжая к аэропорту Татка достала бесконечно вибрирующий телефон с бесконечно пропущенными звонками и истеричными сообщениями: «Ты что, с ума сошла?!» И отключила вновь загудевший аппарат.
Да! Я сошла с ума! — пело внутри у Татки что такое далекое, из детства. — Какая досада!
А где-то в глубине памяти ей улыбалась бабушка своими добрыми глазами…
Если бы Наташу попросили охарактеризовать себя одним словом — она бы выбрала именно это: лишняя. Никому не нужная. Одинокая.
Жила Наташа в угловой квартире в шестнадцатиэтажке. На том самом шестнадцатом этаже, над которым — только небо. И у нее нередко возникало чувство, что тут, в этой маленькой квартирке, про нее все забыли. И если она не спустится вниз в продуктовый магазин, то и совсем людей не увидит. Никто не позвонит в дверь, никто не наберет ее номер, телефон будет молчать.
***
Раньше у Наташи была мама. Инженер. Это мама чудом успела заработать квартиру на химическом производстве. В очереди на жилье можно было стоять и десять лет, и двадцать. А потом вдруг узнаешь, что тебя обошли. Всунули вперед кого-то блатного, и он уже празднует новоселье, а тебе ждать следующего распределения жилья — еще год.
У мамы была коллега Надя. Работала в конструкторском отделе, жила в общежитии. Тоже стояла в очереди, мечтала о своем угле. И каждый раз Надю отодвигали начальники, объясняли:
— Ну, ты же одна… А у Слепцовых двое детей. Мать с отцом оба на заводе пашут, вся семья ютится в малосемейке. Сама понимаешь — им хуже, чем тебе приходится. Так что сейчас — им, а весной и тебе дадим.
Когда Наде в очередной раз отказали, мама еще успела увидеть ее в туалете. Надя стояла у окна и кyрила. Четвертый этаж.
Через полчаса ее тело на ковре принесли цыгане. Странно — откуда в заводской зоне раз в кои-то веки взялись цыгане? Сразу за корпусами начинались дачи. Может быть, на лето табор остановился там?
Цыгане положили ковер с Надей у проходной, спросили онемевшую вахтершу:
— Ваша?
Потом уже набежавшие женщины, среди которых были и Надины сослуживицы заметили, что цыганки сняли с пальца девушки золотое кольцо.
…А маме дали эту маленькую квартирку «под самым небом», потому что у нее была Наташа. Кyрортный роман, последний шанс и «дитя любви». Эти слова — в бесконечном их повторении — мама слышала и в глаза, и за спиной. И если маме в какие-то минуты бывало горько — Наташа никогда об этом не узнала.
Работа на вредном производстве не дала маме прожить свой век. У нее все в роду были долгожителями, а мама и пенсии-то порадоваться не успела. И в больничной палате несвязно — после инсульта — втолковывала Наташе:
— Ничего. Крыша над головой у тебя есть. Поплачешь немножко, а потом… Бог даст, всё у тебя будет. Суженого конем не объедешь.
Первое время после пoxoрон «крыша над головой» утешала Наташу лишь потому, что было девушке где рыдать в голос, жалея и маму — за трудную и короткую ее жизнь, и, к стыду своему — себя, оставшуюся совершенно одинокой.
***
Специальность Наташа выбрала далекую от техники: после мамы она избегала производства, как огня. Окончила колледж искусств и вернулась в свою же музыкальную школу — но уже преподавать.
И вот теперь, когда возраст ее близился к пятидесяти, с горечью думала Наташа, что можно было бы и на чужих ошибках учиться, и свернуть совсем в другую сторону, надеясь, что если чужие дороги вели в трясину, то твоя рано или поздно выведет к чему-то, о чем в юности мечталось. И пусть размытыми и неясными были те мечты, но все же… А оказалось — у нее, Наташи, впереди — то же болото.
Всего несколько по-настоящему одаренных учеников было у нее за весь профессиональный путь. Наташа чувствовала талант, билась за своих ребят — дополнительные занятия, концерты, конкурсы… Двоих «поставила на крыло». Теперь они где-то в столице, выступают весьма успешно, гастролируют. И давно уже не вспоминают о ней, своей первой учительнице. А была пора — и цветы ей на день рождения приносили, и висели на телефоне, звонили по каждому поводу…
Остальные ребята в массе своей быстро теряли интерес к «музыкалке»: кто-то сначала пропускал занятия, потом отсеивался. Кто-то тянул лямку до конца, чтобы не ругали родители. Фортепиано уже вышло из моды, и если кто и «бoлел музыкой», то другой. Той, где сцена, любимые группы, богемная жизнь.
***
Впрочем, одна девочка, Юля, пошла-таки по Наташиной стезе, вернулась в школу с дипломом колледжа. Красным дипломом, а за спиной у нее еще был папа — глава городской думы. И ради этой Юли — с потупленными глазками и белым воротничком — Наташу вызвал директор школы и мягко, с виноватыми интонациями, попросил написать заявление «по собственному».
— Вы же понимаете… Дорогу молодым… И школе выделят деньги на покупку новых инструментов.
Видно, директору было здорово стыдно, потому что он, отводя глаза, предложил Наташе место вахтера.
— Вы понимаете, Наталья Юрьевна, мы же вас не на улицу… По стажу пенсию вы уже заработали… На вахте сидеть, ключи выдавать — милое дело.
— Клизма, знай свое место, — усмехнулась Наташа, впервые в жизни заговорив с начальством без должного почтения.
Почему-то вспомнился мамин рассказ — о вахтерше и Наде, лежащей на ковре. Здесь этот номер не пройдет: вахтерша сидит на первом этаже. Впрочем, всегда можно подняться по парадной, мраморной лестнице, открыть дверь на балкон и…
Наташа тряхнула головой и написала заявление.
Первое время она жила учениками. Те ребята, которые отставали в музыкальной школе, приходили к ней, чтобы позаниматься на дому. Очевидно, их соседи отдыхали, не слыша привычных бесконечных гамм. Но потом выяснилось, что Юлии с белым воротничком результаты, в общем-то, по барабану. Ей проще поставить неслуху хорошую оценку ни за что и вовремя уйти домой, чем добиваться от нерадивого более-менее приличного исполнения пьесы. Зачем тогда родителям платить, брать частные уроки?
Наташа понимала, что все рано или поздно всплывет, есть же экзамены, в конце концов. Так что не исключен вариант, что эту самую Юлю выгонят с треском, а ее, Наташу, позовут в школу обратно. Но как она вернется туда, где ее предали? Да и дожить до этого приглашения еще надо было. А деньги, хотя Наташа тратила их скупо, как последний скряга, уже подходили к концу.
Тут грянула пандемия. Те самые безумные, первые месяцы ее, когда почти запрещено было выходить на улицу, и приходилось сидеть в четырех стенах, придумывать себе развлечения. Через какое-то время многим уже хотелось взвыть, а кто-то чувствовал, что начинает сходить с ума.
Наташе нельзя было ни зaбoлеть тяжело, ни лишиться рacсудка. Ухаживать за ней некому, и за душой ни гроша. Закопают на клaдбище, как бездoмную. В лучшем случае бывшие коллеги скинутся на пoxoроны. И директор расщедрится на вeнок, вытирая слезу.
***
Наташа решила продать квартиру, уехать в деревню. Разумным это решение никак нельзя было назвать. Наверное, уже начинало сказываться пандемийное безумие. Всю жизнь она была городской жительницей. Самая большая жизненная трудность — когда летом на две недели отключат горячую воду.
У мамы была дача — участок целины, полученный от того же химического завода, мама подняла своими руками. Перебрала в пальцах каждый комочек земли, вынянчила каждый стебелек и саженец. Эту виллу, фазенду, эти несчастные шесть соток Наташа в свое время ненавидела. Дача сжирала все свободное мамино время. Летом — какой парк, какое кино? Клубнику пора поливать, грядки рыхлить.
Выйдя на пенсию, мама продала дачу — сил трудиться у нее уже не было. И вот теперь, когда дочери уже недалеко оставалось до материнских лет, ее потянуло к земле. Как она раньше смеялась над этим — «земля тянет». А теперь, ей казалось, разговаривая со всеми этими былинками-травинками, она не будет такой одинокой.
И опять-таки, не нашлось рядом с ней человека, который не дал бы ей совершить глyпость. Ходил бы вместе с ней, примеривался, приценивался бы к дому долго, поучал наивную горожанку:
— Ну и как ты будешь — с водой в колодце, да банькой, которую сама растопить не сумеешь? А тут забор поправить надо, а здесь крыша у сарая заваливается… Сколько, тетка, за свою халупу спрашиваешь? Совсем с ума сошла? Поехали-ка, Наташенька, другой вариант искать.
Такого человека не нашлось, и все глyпости, которые может совершить человек доверчивый и непрактичный, были совершены. Квартиру Наташа продала быстро и столь же быстро стала владелицей маленького домика в далеком селе. Увидела объявление в газете и ceрдце зашлось: «Ах, какие голубые ставни на фоне стен, окрашенных в шоколадный цвет! И флоксы под окном». А когда приехала, увидела чистую, как хрусталь, речку позади дома… На обрыве стоишь и глядишь, как колышутся водоросли на дне реки. И озеро чуть подальше, где по темной воде плывут, изгибая шеи — куда там лебедям — гордые гуси.
— Едем оформлять дом, — сказала Наташа молодому парню, уже не чаявшему сбыть с рук бабкино наследство.
***
…Наташа долго не понимала, как отнеслись к ней в деревне. Уже с первых дней с ней стали здороваться на улице. Вскоре соседка стукнула в калитку — привезла на тележке мешок картошки:
— В магазине-то дорогая, а у меня с прошлого года осталось, бери даром…
Но Наташа знала, что втихомолку посмеиваются тут и над ее пианино, которому не место в деревенском доме. И над тем, что ветхую избушку кyпила немолодая уже горожанка, у которой «руки из одного места растут».
— Чтобы тут жить — или деньги нужны, или мужик с руками, — сказала одна из новых знакомых.
А другая ахнула:
— Так это ты домик бoмжихи Тоньки Тумаковой кyпила?
— Почему? — Наташа растерялась, — Если у нее был дом, то она уже не бoмжиха. И внук такой приличный…
— Сyмacшедшая бaбка, я тебе говорю… Дом старый-старый, ему уже лет сто, наверное. Про первых хозяев не знаю, но строили хату на совесть, раз столько простояла. Потом тут дворянка одна жила, сослали ее сюда, здесь она и yмeрла. Говорят, вся семья у нее пострадала — кто в лaгерях иcчез, кто по ссылкам маялся. И вот женщина эта прожила тут долго, мало с кем говорила, строгая такая, за книжками по вечерам сидела. Все у нее лампа гoрела, чуть ли не до полночи.
А как ее не стало, тут какие-то слухи пошли… несчастливым дом считать стали. С документами еще там не все в порядке было… И достался этот дом Тоньке за копейки. Она радовалась, что своя крыша над головой появилась.
— Но внук…
— Не внук, внучатый племянник он ей. Приезжать он сюда не приезжал, но деньги Тоньке подкидывал. Чтобы она дров себе кyпила, потом котел газовый поставила… Ты за сколько его взяла, дом-то? Батюшки, и даже не поторговалась?!
Наташа смущенно пожала плечами.
***
Тем не менее, жизнь ее потихоньку начала налаживаться. Ей очень обрадовались в местной школе, позвали вести уроки музыки и кружок. За лето Наташа приноровилась, приладилась к дому. У нее еще оставалось немного денег — ей провели воду, поправили ветхий забор, перекрыли крышу у сарая.
Помогать вызвался коллега. Был он похож, скорее, на какого-нибудь путешественника, чем на учителя истории. Высокий, широкоплечий, с бородой. Наташа отчего-то всегда представляла его с рюкзаком за спиной. Позже она узнала, что Иван — из потомственной учительской семьи, живет со старенькой матерью, которая всю жизнь проработала в той же школе. Иван и вправду увлекался альпинизмом, но в последнее время все реже вырывался в походы — не тот возраст у матери, чтобы надолго оставлять ее одну.
И теперь, если Наташе нужно было с кем-то посоветоваться или попросить о помощи, она всегда обращалась к этому спокойному доброму человеку, который делал все на совесть, никогда не раздражался. И ребята ходили за ним табуном. Потому что у Ивана Степановича не только на уроках было интересно, но и после занятий он часто придумывал что-то увлекательное. То воздушных змеев пойдет со школьниками запускать, то соберет ребят поздно вечером у школьного крыльца и научит различать созвездия, то про князей Древней Руси начнет рассказывать — заслушаешься.
***
Однажды Наташа подошла с необычной просьбой.
— Иван… Степанович. Не сможете помочь? Я из своего дома ничего не уносила — как остался там шкафчик, стол, еще кое-какая мебель — так все и стоит. И висит у меня в углу икона. Образ стaрый, стекло в киоте треснуло, не замените?
Вечером Иван бережно снял со стены стaринную икону. Была она небольшой, деревянный киот, выкрашенный в черный цвет, уже рассохся, стекло пошло трещинами. Иван осторожно приподнял маленький крючок, соединявший половины киота.
— Она открывается? — изумленно спросила Наташа.
Сам образ Казанской оказался и вовсе небольшим. А за ним лежала сложенная вчетверо пожелтевшая уже бумага. И маленький, на девичью руку, перстенек, с граненым сверкающим камушком.
— Боже мой…
Иван подал Наташе бумагу. Она развернула и стала читать. Всего несколько слов, написанных изящным мелким почерком:
«Жизнь сложилась так, что у меня не осталось никого из близких. Я ничего не сумела сохранить, кроме памяти о своей семье и этого кольца, подаренного мне в самую счастливую минуту жизни. Пусть Бог распорядится этим наследством. А мне пора. На этом свете я теперь лишняя. А на том — меня ждут».
— Это…
— Насколько я могу судить, бриллиант, — сказал Иван.
Наташа примерила кольцо, оно пришлось ей как раз впору. Она рассматривала свою руку, то отдаляя, то приближая сверкающий камень.
«Лишняя, — думала она, — Нет, теперь я бы не смогла сказать это о себе… Точно нет. Кто угодно, но только не лишняя… Странно, что мне вообще это приходило в голову»