Где-то часа в 4 утра за домами начала лаять собака.

Часам к 5 её лай усилился. Люди стали вставать на работу, с раздражением слушая этот истеричный лай. Около 5-30 утра потянулись из домов на работу жильцы.
Первыми, вышедшими за пределы домов людьми, были мужчина и женщина, видимо, муж и жена. Они решили всё же посмотреть, что за собака так орёт всё утро.
Пройдя совсем немного в сторону гаражей, они увидели её. Она всё так же лаяла, причем мордой повернувшись к домам. За ней, на земле лежал человек. Мужчина с женщиной побежали в сторону собаки. Было понятно, что она зовет людей.
Но чем ближе они подходили, тем больше собака лаяла на них. И лай становился агрессивным. Это была овчарка, собака серьезная. Близко не подойдешь. Женщина предложила вызвать скорую.
Скорая приехала быстро. Они подъехали близко, двое медработников вышли из машины. Женщина предупредила, когда звонила, что там собака не подпускает.
И когда они двинулись в сторону человека, то тоже крикнула им про это. Но собака перестала лаять, как только увидела скорую. Она подошла к хозяину и села рядом.
Два медика подошли к человеку достаточно близко. Собака сидела не шевелясь.
-Что будем делать?
-Вроде умная, подпустила. Я подойду . Если что - баллончиком брызни.
Врач аккуратно поставил ящик с лекарствами, присел на корточки около человека, поглядывая на собаку. Собака молча смотрела.
Пульс был, но слабый. Мужчина, довольно молодой, лет 35, большая кровопотеря. Ранение в область живота. Один из медиков открыл чемоданчик с лекарствами, быстро сделал перевязку, другой набрал два шприца, быстро сделал уколы. Собака внимательно наблюдала.
К этому времени собралось уже немало зевак. Но стояли они на расстоянии метров в 10. Никто не решился подойти ближе.
Один из медиков сходил за каталкой. Они аккуратно положили мужчину, загрузили в машину. Собаку взять было нельзя. Она смотрела на них, они на неё. Но инструкция... Да и что дальше?
Скорая аккуратно поехала по неровной дороге. Собака бежала рядом...
До больницы было недалеко. Всю дорогу овчарка то отставая, то догоняя, бежала за машиной. Перед шлагбаумом больницы скорая остановилась. Охранники подняли шлагбаум, скорая заехала на территорию. Водитель сказал одному охраннику:
-У нас мужчина с ранением.Это его собака.
-Я понял, а что я сделаю? - и глянув на собаку, шикнул - А ну стой! Фу! Нельзя! Сидеть!
Этот набор команд немного сбил овчарку с толку . Но она остановилась, села перед шлагбаумом и только взглядом провожала эту машину.
Просидев около часа в ожидании, она легла поближе к краю забора, чтобы не мешать проезжающим машинам.
Охранники сначала смотрели за ней, чтобы она не шмыгнула на территорию. Но потом, поняв, что она будет ждать тут, уже просто иногда поглядывали в её сторону.
-Что делать-то будем?
-Ничего, а что ты предлагаешь?
-Так она тут сколько лежать-то будет?
-Да кто её знает? Может полежит да уйдет.
-Не.. Она умная, вроде. Неужели ждать будет?
-Да сколько ждать? Если там всё плохо, так и не дождаться может.
-Вот ведь... Беда.. Может, ей поесть дать чего?
-Ага! Ты прикорми её тут, а тебя потом уволят.
-Да, что делать-то?
-Ничего. Посмотрим, может сама уйдет. А не уйдет-тогда и будем решать.
_______________________________
Наступило утро. Овчарка так и лежала у въезда. Охрана должна была поменяться. Пришедшим объяснили ситуацию. Один из тех, кто сменился, сказал:
-Я пойду, узнаю, что там с мужчиной. Да ситуацию объясню. Чтоб отлов не вызвали случайно. А то по камерам посмотрят..Да может принесу ей что поесть...
-Не прикармливай тут!
-Не, пусть сдохнет тут под забором!
Собака внимательно смотрела на говорящих и смотрящих на неё людей.
Прошло минут 40. Ушедший за новостями охранник вернулся.
-Ну что? Что там с мужчиной?
-Прооперировали. В реанимации. Говорят, что более-менее. Вот, в столовой стребовал остатки..- мужчина принёс в пластиковой тарелке котлету, сосиску, а в другой глубокой миске воды.
- Но тут кормить нельзя... Иди сюда, - позвал он собаку, ставя миски под дерево у края дороги.
Овчарка внимательно смотрела на него, не двигаясь с места.
-Иди, ешь. Хоть воды попей. Возьми! Можно! -мужчина пытался вспомнить команды.
Овчарка встала, но с места не двигалась. Было явно видно, что она думает. Она смотрела на человека, на миски, на шлагбаум. Села.
-Ну, как хочешь, -мужчина отошел от дерева и подошел снова к будке.
Собака медленно встала и подошла к миске. Понюхала, жадно начала лакать воду.
____________________________
Прошла неделя. Хозяина этой умной собаки уже как два дня перевели в палату. Он потихоньку поправлялся. Спросить про собаку было не у кого. И от этого было очень тоскливо.
Они жили вдвоём после того, как он ушёл в запас по ранению. Вместе служили, вместе ушли на гражданку. Он очень надеялся, что такая умная собака не пропадёт.
Овчарка тем временем переместилась от забора к деревьям. Оттуда было так же удобно наблюдать за въездом. Охранник её подкармливал понемногу. Ему пришла мысль, что можно сходить к хозяину и сказать, что собака тут, у больницы сидит. После смены он пошёл в отделение, где лежал мужчина.
Охранник вошёл в палату. Там было четыре кровати, на двух лежали пациенты. Один был лежачий, другой ходил, видимо, потому что был в тренировочном костюме.
-Здравствуйте, -охранник обратился к лежачему - Вы Фомичёв Алексей?
-Здравствуйте, да, я. Что случилось?
-Я охранник этой больницы, не волнуйтесь! Ничего плохого, наоборот, хорошее! Это Ваша овчарка была?
-Почему была? -с тревогой в голосе спросил Алексей.
-Ну я не правильно выразился, простите. Она и есть! Она всё это время на въезде лежит. Сейчас, правда, отошла чуть дальше, но не уходит. Мы её подкармливаем немного.
Алексей закрыв глаза, улыбался и покачивал головой из стороны в сторону.
-Что? Не Ваша?
-Моя, моя! Альма моя... Мы служили вместе. Она дрессированная. Умная очень.
-Да мы уж поняли, - охранник улыбался. Ему было так радостно, что так решилась ситуация.
-Могу я Вас попросить? Дайте мне салфетку с тумбочки.
Охранник дал салфетку. Алексей потер об неё руки, вытер лицо.
-А теперь возьмите пакетик целлофановый, я туда салфетку положу. Отнесите её Альме, пожалуйста, она поймет!
_________________________
Охранник вышел с территории больницы, подошел к деревьям где дежурила Альма. Она увидела в его руках пакет. Встала. К рукам она так и не подходила. Он положил пакет на землю, раскрыв его. Отошел в сторону. Альма подошла к пакету. Долго, очень долго она нюхала эту салфетку. Потом, аккуратно вытащив её, отошла под дерево, легла, положила салфетку на лапы и голову сверху.
Послесловие. Альма дождалась хозяина. Было столько радости, что и описать нельзя! Они не раз выручали друг друга и знали, что нужно ждать. Она дождалась!
Анфиса
— Аркадий! Послушай мать. В самом деле, она тебе не пара.
— Аркаша! Она деревенская девушка, понимаешь, простая. Ну, ты посмотри на неё, она прямо создана для того, чтобы жить на селе. А ты совсем из другой среды. Тебе нужна другая невеста. Ищи себе ровню, — вторил матери отец.
Родители битый час уговаривали сына. А он ни в какую. Люблю, говорит, её и всё.
Отец Аркадия — профессор, Евгений Борисович, преподает в университете филологию. Интеллигентнейший человек. Мягкий, добрый. Мать Аркадия, Эльвира Степановна, преподаёт в том же в университете психологию. Познакомились они двадцать пять лет назад, когда молоденькая Эля устроилась работать на кафедру специальной педагогики. Умницу красавицу тут же заметил молодой, тогда ещё, доцент, Женя. Стали встречаться. Отношения у них развивались неспешно и красиво. Женя дарил Эле шикарные букеты, приглашал в рестораны и на выставки. Они очень любили ходить по музеям и театрам, а потом подолгу разговаривали и делились впечатлениями об увиденном.
Через год они поженились. Вскоре родился сын, Аркаша. Родители его баловали, холили и лелеяли и не напрасно. Сын их не разочаровал. С самого детства он начал проявлять недюжинный ум, рассудительность и усидчивость. Очень хорошо учился. А ещё он всегда был послушным мальчиком и не доставлял родителям никаких хлопот. Школу окончил блестяще, на одни пятерки. Великолепно сдал экзамены и, конечно же, поступил в тот университет, где преподавали родители. Там же и познакомился с Анфисой.
Анфиса родилась и жила в деревне. Прилежно училась, старалась и после окончания школы уехала в город получать образование. Баллы по экзаменам она набрала высокие и могла выбирать любой институт. Родители были рады за дочь и гордились ею. Однако с её отъездом рабочих рук в семье поубавилось. Анфиса не чуралась никакого труда. Убирала за поросятами, доила корову, часто помогала отцу, косила траву. Она всегда была рада помочь родителям, ведь у них росли ещё трое маленьких детей. И матери по дому помогала, а уж какие пироги научилась печь, всем на радость! Девушка она была смелая, решительная, добрая и немного наивная. Анфиса никогда не стеснялась своего происхождения.
Первое время в университете она немного отличалась от остальных. Однако, в общежитии, живя бок о бок с городскими девчонками, Анфиса быстро научилась у них одеваться и краситься и стала совсем как они. За отличную учёбу она получала дополнительную стипендию, и девушке вполне хватало денег не только на жизнь, но и на одежду и косметику. Характер у неё был замечательный, с ней все дружили, а ещё все знали, что Анфиса — надежный друг, на неё можно было положиться в любой ситуации.
Судьба свела Аркадия и Анфису в университетской столовой. Яркая красивая девушка с огромными голубыми глазами и шикарной косой пшеничного цвета сразу понравилась парню. Именно своей непосредственностью она привлекала больше всего. Она не старалась казаться лучше, чем есть, а была сама собой, смело высказывала своё мнение, очень по-умному рассуждала и умела слушать. Аркадий влюбился.
Стеснительный, интеллигентный молодой человек тоже пришёлся по сердцу Анфисе. Они стали встречаться, а потом Аркадий решил, что пришла пора познакомить девушку с родителями. Тем более, что мать уже давно поняла, что у сына кто-то есть, но в его дела старалась лишний раз не вмешиваться, предоставляя ему право самому решать, когда рассказывать о своей личной жизни. Про Анфису она ничего не знала — Аркадий встречался с ней после учебы, да и училась девушка в соседнем корпусе, потому с Эльвирой Степановной не пересекалась.
***
—Кто ж так косу держит? — звонко засмеялась Анфиса, указывая рукой на экран телевизора, — Сразу видно, что не умеет. Надо не руками махать, а всем телом двигать, руками только держать её крепко! И повернуться надо, чтобы ветер в спину дул, а не наоборот, трава ж не туда наклоняется, неудобно так!
Они сидели на кухне за столом с родителями Аркадия и пили чай. Был включен телевизор и по нему шёл какой-то фильм, где показывали косаря.
Эльвира Степановна поперхнулась чаем, а потом, откашлявшись, спросила:
— Деточка, откуда ты знаешь, как держать косу?
И Анфиса рассказала о своей жизни в деревне, о том, как она помогала родителям, когда жила дома, о том, как скучает по своим родным и по деревенской жизни.
— Но в городе мне понравилось больше. Я думаю, что буду лучше в городе жить. Тут возможностей больше, — простодушно призналась девушка.
В глаза Анфисе родители ничего не сказали, и та даже подумала, что знакомство с ними прошло вполне удачно. Однако вечером в семье Аркадия состоялся серьёзный разговор.
— Аркаша! Что ты с ней будешь делать? Она же совсем тебе не подходит, — мать наливала себе уже четвертую кружку чая — они так и сидели за столом, — Ты и корову-то ни разу не видел, а она доит, сеет, пашет и траву косит. Ох… Не такую мы тебе невесту прочили, сын!
Евгений Борисович тоже не одобрял выбор Аркадия. Но он молчал и только нервно барабанил по столу пальцами. Первый раз в их семье возникли такие серьёзные разногласия. Сын стоял на своём и родители, поняв, что не могут его переубедить, решили на некоторое время отложить неприятный разговор.
В выходной они всей семьёй отправились на дачу. Это был конец июня, сессия в университете закончилась, и можно было расслабиться. Аркадий пригласил Анфису. Девушка с радостью согласилась.
Не успели они приехать, как Анфиса начала удивлять.
— Это что такое?! Она же тень даёт на пол огорода!
Схватив пилу, Анфиса ловко забралась на огромную соседскую яблоню, что росла за границей его участка. Евгений Борисович и Эльвира Степановна уже много раз в корректной форме пытались объяснить наглому соседу, что крона этого дерева затеняет их грядки, но он не хотел ничего слушать и заявлял, что это дерево его, трогать его нельзя и пусть растёт на здоровье, а они пусть не лезут.
— Ишь, какой! Сейчас я ему покажу!
Девушка быстро и умело отпилила ветки, которые давали тень, и спустилась на землю. На шум вышел сосед. Эльвира Степановна закрыла руками лицо, приготовившись к вселенскому скандалу. Однако сосед был настолько ошарашен смелым поступком Анфисы, что только молча открывал и закрывал рот, как огромная рыба, выброшенная на берег. Спустя пару минут молчания он почесал затылок и, наконец, изрёк:
— Чего ж вы так? Сказали бы, я и сам тогда… Того… Этого… Отпилил бы…
Анфиса деловито сложила ветки около забора и увидела на земле мокрое пятно.
— Это что? Дайте-ка лопату! — скомандовала она.
Аркадий пошёл за лопатой, а из дома выглянул Евгений Борисович и, поправив очки, сказал:
— Эллочка, вода из крана еле капает… Поломалось что-то…
Эльвира Степановна только пожала плечами, однако Анфиса принялась копать то место, где было мокро. Протечка быстро обнаружилась…
— Вот так девушка! — восторгался Евгений Борисович, убирая инструменты, после того, как трубу удалось починить, — Молодец! С такой не пропадешь, верно, Эллочка?
— Умница. И работящая и всё умеет и за себя постоять может! — улыбнулась мама Аркадия.
Сам же Аркадий смотрел на Анфису влюблёнными глазами. Девушка откинула косу за спину и сказала:
— А соседу отпор надо давать! Ишь, какой! Просто вы не такие люди и он знает, что на конфликт не пойдёте, вот и наглеет. У нас в деревне, знаете, какой случай был? Ох, умора! Сейчас расскажу. У соседей петух жил задиристый и бестолковый, жуть. А сам яркий, красивый, крупный, хоть на выставку, а уж орал, так оглохнуть можно. Но я б его давно уже в суп пустила, одни проблемы от него. У нас и утки и куры, все жили дружно, а у них этот петух никому житья не давал. Наш петушок кур-то своих стерег, селезень тоже за уточками глядел, а однажды не усмотрел, видать. Соседский петух ни с того ни с сего вдруг сдуру кинулся на нашу утку и начал топтать, а наш селезень, как это увидел и давай шипеть, крыльями махать, возмущаться. Согнал петуха. А тот нагло отошёл и идёт важно, не спеша, всем своим видом, как будто говоря, что он тут главный и никто ему не указ. Тогда селезень возмутился такой наглостью и в отместку на соседскую курицу набросился, которая топталась рядом. Курице-то совсем плохо, хрипит, того и гляди раздавит её селезень. Петух кинулся на селезня, отбил клушу и сцепились они крепко. Пух, перья летели. Уточки и курочки разошлись стайками по сторонам, стоят, пёрышки чистят, смотрят, кто победит. А никто не победил. Я с ведром воды выскочила и окатила обоих. А соседскому петуху ещё пинка знатного дала, далеко летел! Ишь, надумал наших птиц обижать!
Анфиса раскраснелась от своей речи — такая красавица! Откинула опять за спину свою косу шикарную, улыбнулась ярко, лучезарно и говорит:
— Эльвира Степановна! Вы скажите, чем помочь-то ещё? Я всё умею!
— Спасибо, девочка! — улыбнулась мама Аркадия и обняла свою будущую невестку.
Поговорили родители и решили, что пусть Аркадий женится на Анфисе. Замечательная девушка! С такой умницей не пропадёшь. А что простая, деревенская, так пообтешется. Главное чтобы человек был хороший!
Съездили в деревню, на родину Анфисы. Познакомились с будущими родственниками. Они им очень понравились. Люди добрые, душевные, открытые. Места там живописные, природа! Продукты натуральные, молоко, сметана, яйца деревенские! Уехали они оттуда с гостинцами и обещали ещё в гости приехать, очень уж у них хорошо. А Евгению Борисовичу баня сильно по душе пришлась. Решил себе на даче, непременно, такую же построить.
Жанна Шинелева.
Пустышка
Женя жила обычной жизнью одинокой женщины. Имела дом, небольшое хозяйство, неплохую для деревни работу, а вот семьи не имела.
Не сложилось.
Вообще-то замуж она выходила и даже успела развестись, но детей в том браке у неё не было. Хотя она, и бывший муж их очень хотели. Прожили они пять лет, а деток всё не было. Тогда супруги решили сходить к врачу, где и выяснилось, что детей Женя иметь не может.
После такого вердикта брак затрещал по швам, а вскоре и вовсе лопнул, словно мыльный пузырь.
Муж сказал, что ему " пустышка" не нужна и отбыл восвояси.
Уход мужа Женя восприняла как предательство. Сначала она замкнулась в себе, а потом, когда немного оттаяла, просто перестала верить в мужчин.
Совсем.
Теперь они для неё совершенно не существовали, а мысли о любых отношениях она заменила работой.
Со стороны казалось, что Женя сильная и самодостаточная женщина. Впрочем, такой она и старалась быть и никому никогда Женя бы не призналась, что порой воет в подушку.
От одиночества. От обиды. От боли.
Но если ночами она давала слабину то утром на работу шла вполне довольная жизнью женщина.
Работала Женя бухгалтером на малокозаводе. Зарплата неплохая, но одной то много и не нужно. Вот и скопила приличную для себя сумму.
Скоро предстоял отпуск и Женя задавалась вопросом поехать к сестре, единственному родному человеку, или рвануть куда-нибудь в санаторий.
С сестрой у Жени были хорошие отношения, разногласия были лишь в одном.
Альбина, сестра Жени, детей иметь могла, но не хотела. На этой почве у них обычно и случались разногласия.
Всё споры Жени с сестрой всегда заканчивались одинаково. Они просто напросто ругались. Хотя довольно быстро мирились, но осадок от ссоры оставался.
Понимая, что скорее всего всё пойдёт по обычному сценарию, Женя решила ехать в санаторий.
На самом деле ехать ей не очень то и хотелось, но замучили сочувствующие взгляды местных кумушек. Как бы не хотелось Жене казаться счастливой, а этих дамочек не обмануть!
Они всегда всё знали и всё ведали.
Женю это порой удивляло. Она и сама была деревенской, но таких " способностей" не имела и всегда обо всём узнавала последней в отличие от местных барышень, которые всех жалели и всём сочувствовали.
Сочувствия Женя не терпела и для того чтобы не тревожить умы и сердца своих землячек она всё таки решила поехать на отдых.
Долго не выбирала, решила ехать в ближайший санаторий. Тем более, что люди его хвалили и никого он ещё не разочаровал.
В поездку собиралась недолго, покидала в сумку всё необходимое и на этом подготовка к поездке была окончена. Оставалось доделать кое-какие дела на работе и можно было ехать, но в ночь перед отъездом случилось то, что изменило жизнь Жени полностью.
Женя обычно ложилась спать рано, но в тот вечер ей никак не спалось.
Она долго крутилась в кровати, а потом решила, что нужно принять успокоительное, хотя к такому способу Женя прибегала крайне редко.
До кухни Женя дойти не успела, так как услышала громкий стук в дверь.
Женя удивилась.
Обычно, в это время, никаких гостей у неё не бывало.
Женя накинул халат и пошла открывать. Дверь открыла без малейшей опаски и была весьма удивлена когда увидела на пороге знакомую, соседскую девочку Аню.
Девочка была напугана и явно очень встревожена, а самое странное было то, что за руку она держала своего двухлетнего брата Никиту.
Этот факт больше всего удивил Женю. Время было позднее и двухлетний ребёнок, по уму, давно должен был спать. Впрочем, обоим детям давно пора было отдыхать и факт их нахождения на пороге дома ни мог не удивлять.
Самой Ане было 14 лет и она не раз забегала к Жене на чай, конечно не так поздно, но всё же.
Жили Аня и Никита с матерью, через два дома от Жени.
Семья была как принято говорить не благополучная, мамка о детях не очень то и заботилась. Причём об этом знали все и как могли старались помочь ребятишкам.
Мысли о том чтобы сообщить куда следует ни у кого не возникало, мать у детей была хоть и раздолбайка, но Аню с Никитой не обижала, а в те моменты когда была не в запое слыла очень даже не плохой хозяйкой. Дети её любили, а как говориться мать никто не заменит. Вот поэтому люди и молчали.
- Здрасте, т. Женя.
- Здравствуй, Аня. Вы почему не дома? Что-то случилось?
Женя настолько растерялась, что даже не сразу пригласила детей в дом.
Опомнившись, она завела их домой и провела в кухню. Всё это время она наблюдала за Аней, которая была сильно напряжена.
- Так, что случилось, Аня?
Девочка молчала. Она села на стул, посадив маленького братишку на колени.
- Ань, что случилось?
- Т.Женя, кажется мама умерла.
Сначала Женя даже не осознала слова Ани, а после того как до неё дошёл смысл сказанного она в шоковом состоянии присела на стул.
- Аня, ты что такое говоришь?
Девочка посмотрела на Женю, её глаза были полны слёз.
- У неё с вечера сердце болело, она жаловалась, а сейчас не дышит и не просыпается.
До Жени наконец-то до конца дошло о чём говорит девочка.
Она соскочила и стала звонить в скорую. Потом быстро переоделась, на ходу разговаривая с Аней.
- Аня, ты братика спать уложи. Там на диване ,и сама ложись. Если есть хотите, загляни в холодильник. Найди что-нибудь, а я быстро. Сейчас всё проверю, скорую встречу. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо.
Через минуту она бежала к дому соседей.
Дом встретил её тишиной.
Жене было жутко и страшно, но она пересилила себя и вошла в спальню Люды, мамы ребятишек.
Та лежала на кровати и не шевелилась.
Каким-то шестым чувством Женя поняла, что Аня права и Людмиле больше ничем не поможешь.
В это время подъехала скорая.
Всё время пока медики находились в доме, Женя ждала на улице. Находиться там она не могла...
Медики, после осмотра, подтвердили смерть Людмилы. Предварительно сказали, что остановилось сердце.
Домой Женя не шла, а плелась. Она не знала как сообщить детям, что их мамы больше нет.
Действительно нет.
Дома тоже стояла тишина. Женя решила, что дети спят и тихонько прошла в кухню.
Аня сидела за столом. Она подняла глаза и с каким-то пугающим спокойствием спросила.
- Я была права, да? Мамы больше нет?
Из глаз Жени хлынули слёзы. Она подошла к девочке и крепко её обняла.
Потом они долго плакали вместе и единственное, что сказала Аня за всё это время было:
- Никитку жалко. Маленький совсем. Плохо ему без мамы будет...
Хоронили Людмилу всей деревней. Ни родных, ни родственников у неё не было, а отцы детей были не известны.
Аню и Никиту забрали в детский дом...
Прошло полгода.
Жизнь Жени вошла в свою колею. Однако не было ни одного вечера, чтобы она не вспоминала Аню и Никиту.
Женя даже навещала их несколько раз и видя грустные глаза Ани сама не могла сдержать слёз.
Женя вдруг осознала, что с радостью забрала бы деток к себе, но тут же понимала. Не позволит система.
Однажды Женя зашла в магазин.
Там была не большая очередь и Женя встала в сторонке.
Неожиданно к ней подошёл дедушка из их деревни и спросил.
- Ну, что милая. Как там ребятишки-то? Знаю, ты у них бываешь?
- Да бываю. Плохо им там дедушка, но ничего не поделаешь.
- Да! Поизголялась судьба над сиротинками. Бедные, бедные.
Женя молчала. Она не знала, что ответить дедушке.
Тот немного помолчал, а потом произнёс.
- А ведь ты им ,девонька не чужая.
- Ну да ,дедушка. Соседка.
- Да нет. Родня ты им. По тётке своей.
Женя опешила.
Она расспросила дедушку и выяснила, что действительно является для детей дальней роднёй.
Женя была шокирована.
А дальше понеслось.
Она обивала пороги нужных заведений почти год и наконец ей удалось выбить разрешение на опеку.
Счастью всей троицы не было предела.
Аня и Никита почувствовали себя нужными, а Женя в полной мере ощутила себя мамой. Она больше не была " пустышкой".
Она стала мамой.
Да и личное счастье, Женя это чувствовала, было уже где-то совсем-совсем рядом.
Потому-что это было правильно.
Потому-что так и должно было случиться.
Автор Диана Ди
Kот пoдoшёл к кpовати и cпpоcил:
- Ηe cпится?
- Ηе cпитcя - призналаcь я.
- Χoчешь, муху дам? - cпрocил oн.
- Ηе нaдo - поморщилaсь я.
Ηo он вcё равнo дал. Положил муху на кoвер, а вoкруг пo часовой cтрелке вылoжил пять нoг и oднo крылo.
- Здеcь не хватает кое- чегo. Деталей кoе - каких ,- пoяcнил кoт.
И дoбавил oзадаченнo. - Пpоглoтил чтo ли...
Кoт пoмoлчал. Я начaла былo гладить егo пo cпине, нo oн останoвил мeня твёрдым взглядом:
- Ηе натиpaй. Ηе люблю я этoгo.
- А для чегo тогда кoт?
- Ηи для чегo, - oтветил кoт пocле небoльшoй паузы. - Μне тyт и делать ocoбеннo нечегo. Μышей нет. Птицы на улице, а вы мeня туда хрен пуcтите. Βедpо муcoрнoе прячeте.
Пoтoм oн пocмoтрел на мoё лицo, измятoе беccoнницей, и cдeлал oдолжение:
- Μoгу пocидеть у тебя на коленях.
Он гpел мoи колени cвоим живoтом.
За oкном виceла oгpомная долька oранжевoгo апельcина- луны.
Mиp мoлчал.
Ηaтaлья Алексeeва.
.показать ещё
Вчeра разговорилась с соседкой по даче. Спрашиваю - чeго такaя невесёлaя?
Она задyмчиво вздохнула, печально улыбнулась и отвечает:
- Не успела оглянуться, а жизнь прoшла.
Я, конечно, стала её успокаивать, на что она произнесла фразу, которая, собственно, и спoдвигла меня на этот пост.
-Я всё думала - вот зарaботаю денег, вот построю дачу, вот дети выpaстут и я начну жить для себя. Сделаю модную стрижку, буду носить только платья . Я вeдь всегда в брюках хожу, - она прихлoпнута себя по располневшим бёдрам, - а мечтала о платьях. Но в брюках удoбно...
Она замoлчала. Я не стала торопить её.
-Дети выросли, дача построена, деньги есть, а... я так и ношу джинсы. Да и прическа все тaкая же - глупый хвостик на затылке.
Мне очень хотелось пoдбодрить знакомую.
-Так в чем же дeло? Давай быстро в парикмахерскую! Платье купи мoдное!
Она устало усмехнулась.
-Не хочется. Устaла я. Понимаешь, реальность не оправдала ожидания. В вeчной суете я не заметила, как постарела. Крысиные бега побeдили.
Полночи я размышляла над её словами.
Крысиные бeга победили...
У этoй женщины не оказалось «потом». Она иссякла, выгорела.
Увы, этот пример не единичный. Таких - миллиoны.
Когда то прoчитала прекрасное высказывание - Дорога под названием «потом», приводит в страну под названием «никогда».
Живите здесь и сейчас! Пoнимайте решeние!
Действуйте! Второй жизни в этом теле не будет!
Ешьте и пейте из красивой посуды. У меня три фетиша по жизни - книги, шарфики и посуда. Так что поверьте мне - это восхитительно.
Насладитесь вкусом свежего гуся - не стoит его замораживать.
Отведайте плод яблочка наливного - не ждите пока оно потеряет свою сочность.
Облачитесь в стильнoе платьице, приоденьте туфельки и под восхищенные взгляды пройдитесь за покупками к местнoму супермаркету.
Пейте любимый кофе - пyсть ваши вкусовые рецепторы задoхнуться от удовольствия.
Читайте книги, пyтешествуйте.
Хoчется подурачиться - вперёд!
Испeките, наконец-то, тот самый пирoг, приготовление которого постоянно отодвигаете из-за отсутствия времени.
И самое главное - не откладывайте на потoм, не экономьте нежность, дoброту, забoту.
Любите на пoлную катушку!
Обнимайте, целуйте своих родных. Дарите комплименты. Будьте щедрыми на сердечность.
Всё это сделает вас счастливым чeловеком!!!
А счacтливый человек мoжет ВСЁ!
Анжела Бaнтовская
Уходи! Забирай, что хочешь и уходи!
— Давай хоть ноги ей укутаем! — Петр не мог без жалости смотреть на покойницу.
Она лежала в летнем сарафане и босоножках, накрытая тонкой простыней. На дворе было — 30 °С. Место под могилу двое суток отогревали кострами. Дура-жена стояла на своем. Дескать, что бабушка приготовила, то и надели. А мертвое тело мороза не боится, потому как не чувствует!
Петр не знал, что чувствует бабка жены, но сам почему-то испытывал неловкость. Ну не по-человечески это, если можно так сказать про покойного, хоронить зимой в чем мать родила! Он еще раз взглянул на заледеневшее лицо, почти слившееся с подушкой, плюнул и отвернулся.
Гроб забросали комьями мерзлой земли, быстро выпили по чарке за помин души и поспешили домой, в тепло — помянуть как следует. Стол был накрыт от щедрот русской души: кутья, блины, клецки, холодец и прочее. Рюмки тоже не пустовали.
Через час скорбные лица разгладились и зарумянились. К вечеру собравшиеся, как это частенько бывает, забыли по какому поводу встретились. За столом шутили, смеялись, лезли обниматься. Еще чуть-чуть — и потребовали бы гармошку.
Петр в общей вакханалии не участвовал. Сидел, сгорбившись, на углу стола и думал об умершей бабке. Каково ей там, в ледяной могиле? Пусть плоть мертвая — душа-то живая. Ну, как обидится на них за такое небрежение, станет являться, пугать. Суеверный Петр украдкой крестился и просил усопшую о прощении.
Ночью его разбудил крик жены. Она вжалась в спинку кровати, таращилась в темноту и шептала: “Уходи! Забирай, что хочешь и уходи!” Петр включил свет — в комнате никого не было. Он принес воды и добился от испуганной женщины внятного рассказа.
Приснилось ей, что кто-то в окошко стучит. Выглянула за дверь и обмерла: на дворе следы кровавые, а у крыльца стоит бабушка.
— Не пугайся, внученька. Это я о ветки еловые, что вы за гробом бросали, ноги исколола. Платок свой пуховый пришла забрать. Не думала я зимой-то помирать, а вон как пришлось! Холодно мне лежать… И Петеньке “спасибо” передай, что думает обо мне!
От услышанного Петр похолодел. Схватил со стены любимую бабкину шаль и не дожидаясь утра помчался на кладбище. Там он старательно укрыл могилку платком и присыпал снегом. Потом еще раз попросил у покойницы прощения за себя и за жену.
С тех пор супругов никто по ночам не тревожил. Только на сороковой день они увидели одинаковый сон: бабушка уходила от них по тропинке через овраг. На плечах у нее была серая пуховая шаль.
Автор неизвестен
ДУНЬКА - ДУРОЧКА
– Не умирай, дед, – по-щенячьи скулила Дуняша, – не умирай…
– Не бойся, не помру, воды принеси, да холодней, горит всё внутри.
– Сейчас, сейчас, – вскочила и резво застучала толстой деревянной подошвой башмачка, глубоко приседая на изуродованную ногу.
– Только студёной налей, сил больше придаст, – прохрипел вослед внучке дед и тяжко вздохнул, – нельзя мне помирать – на кого же я тебя, дурочку, оставлю.
– А вовсе и не дурочка я, – обиделась Дуняша, протягивая полный ковш воды.
Дед отвёл рукой: «Святой водицы добавь. Огнём в груди всё пылает, помру, видать, скоро».
Дуняша, мелкая да ловкая, что подросток, быстро юркнула в тёмную комнатку за образа и аккуратно достала бутылочку крещенской воды. Чуть капнула в ковш, и помолившись про себя, перекрестила.
– Не помирай, деда, – заплакала вновь Дуня, прикрывая небольшой иконостас вышитыми картинами. Времена неспокойные, вера в Бога не одобрялась, вот и прятали иконы, кто как мог.
– Не помру, дурочка, отлежусь малёк и встану.
– Да не дурочка я, – рассердилась, – в работе равных мне нет, сам говоришь. Зачем за всеми глупости повторяешь?
– Твоя правда. Только вот замуж-то за это не берут. Была б нога нормальная, да глаз глядел прямо, может и нашёлся тебе какой-никакой мужичок, а так, – махнул рукой, – не думал я, что так рано род мой закончится, не думал…
Откинулся, усталый, на подушку, и подумал: «А Дунька – может и не дурочка, но всё равно странная – разве будет нормальный человек всё время улыбаться?»
Старик – красивый, породистый, могучий, словно дуб вековой. Борода окладистая серебристая, густая шапка волос, также подёрнутых инеем седины. Дуняша взяла в руки пяльцы, думая, что дед уснул. А он – может, и спал, а может, и бредил, вспоминая жизнь свою, что мелькала фрагментами в воспалённых болезнью мозгах и душе. Да волновалось сердце, плача от горьких невозвратимых потерь.
Род Игната Савельева знатным был, крепким. Честь пуще жизни берегли. Без устали работать умели, водкой, табаком не баловались, на чужих жён не засматривались, но своих выбирали долго и придирчиво. Каждая была рада попасть в эту семью, ведь мужчины в ней надёжны, красивы и сильны, что богатыри былинные, и из поколения в поколение укреплялся, расцветая, именитый на всю округу род, здоровым потомством. «Ну да всё имеет своё начало и конец», – подвёл итоги дед и, выздоравливая, крепко заснул.
К началу войны у Игната было два сына: Павел и Пётр, да любимица дочка – веселушка и хохотушка Настенька. Старший, закончив десятилетку, ожидая призыва в армию, в колхозе работал. Младший в десятый класс перешёл, когда содрогнулась и захлебнулась слезами да кровью земля родная. От ужаса душа каменела, сердце останавливалось, но народ силой мощной поднялся на борьбу с врагом – никогда не будут жить наши люди в неволе. Игната и Павла с первого дня войны на фронт забрали, а Петька – пострел – сам сбежал. Савельевы все ростом высоки, плечами широки, телом могучи – вот обманом и пошёл с шестнадцати лет фрицев бить. Да только недолго воевать сыновьям пришлось: в первый год войны сложили они головушки свои на полях сражений, а вот Игната до конца 1944 года ни одна пуля не догнала, ни один штык не достал, хоть и не кланялся он им. А за полгода до победы списали его подчистую по осколочному ранению.
Плакал, вернувшись, с Фросей своей надрывно за сынов погибших, что и пожить не успели, девок не полюбили… Петька-то ещё и усов не брил… Плакал горько, причитая, что лучше б его убили, волосы рвал на себе от горя, но… смиряется человек с любыми потерями, особенно в час всеобщей беды, всеобщего лихолетья. Не забывает – нет, смиряется.
Верно говорят, что сердце не камень – сердце, понятное дело, крепче любого камня, иначе как может оно, не разорвавшись, преодолеть столь непереносимые скорби и дать человеку силы жить дальше.
Поседели Фросины косы, покрылось горестными морщинками ещё не старое красивое лицо. Гладил Игнат жену по волосам, прижимал к груди: «Ничего, милая, мы с тобой ещё сынов нарожаем». Но не получилось больше. Радость и счастье, что дочка осталась.
После войны избу новую поставили. Игнат председательствовал в колхозе, Фрося бригадиром на ферме трудилась. Настенька, забалованная, в любви и ласке, красавицей выросла. Сразу после школы замуж собралась. «Да и хорошо, – подумали родители, – внуков успеем помочь поднять».
Свадьбу сыграли богатую, весёлую. Хороша невеста была, и жених ей под стать!
– Добрые детки должны получиться, – радовались все.
Через месяц поняла Настенька, что беременная. Радостная прибежала в поле к любимому: «Ребёночек у нас будет!»
Обнял что есть мочи, поднял на руки, закружил в радости, посадил, целуя, в траву, и побежал в поле за ромашками…
Громким страшным взрывом содрогнулась земля – ничего не поняла и не помнила после Настя, кроме оторванных рук любимого, что отбросило в сторону взрывной волной… Фашистская мина долго ждала своего часа. Сколько людей по ней прошло-проехало, а вот сработала именно сегодня.
Не пережила бедняжка горя – тронулась умом. Сидела у окна, покачиваясь из стороны в сторону и зажимая уши руками, всё в одну точку глядела. Каким только докторам не показывали, к знахаркам водили – ничего не помогало. «Ну, может, родив, отпустит боль», – разводили руками все. Не отпустило. Девочка родилась недоношенной и уродливой. Ножки искривлённые, одна другой короче, и ступня недоразвитая. Лобастая, лопоухая, голова словно в плечи вросшая, и глаз один смотрит в сторону. Глянула Настя, равнодушно головой покивала: «Страшная-то какая – фу». И всё. Грешным делом, все думали, что не выживет младенчик, ан – нет. Быстро окрепла малышка, хорошо вес набрала.
– Может, оставите? – предложили в роддоме, – неизвестно ещё что с мозгами. Станет на всю жизнь обузой, мало вам дочери…
Бросил Игнат гневный осуждающий взгляд на доктора: «Савельевы детей и стариков не бросают». Новорожденную назвали Евдокией – Дуняшей по-простому.
Настя долго не прожила – тихо так и померла, сидя у окна. Вослед за ней и Фрося во сне ушла, и остался дед с внучкой один. Девочка с добрым весёлым покладистым нравом росла, да и с мозгами всё было в порядке. Ну, если только самую малость – немного чудаковатой казалась Дуняша.
В городе ей на короткую ногу специальные ботиночки заказывали. Быстро и ловко, смешно приседая и переваливаясь, словно уточка, она в них бегала, и никогда не запутывалась в длинной до пола юбке. «Колченогая Дунька», – дразнили её, а она не обижалась. В профиль глянешь – вроде и ничего, а в анфас – невольно рассмеёшься – один глаз в сторону смотрит и она, чтобы лучше видеть быстро и часто, как это делает курица, поворачивала головой. «Курица, курица, хромая курица», – дразнили её, а она не обижалась.
Улыбнётся, головой покивает и дальше своими делами занимается – вроде и не про неё говорят.
Ни минутки без работы не сидела. Ноги кривые и больные, зато руки золотые! Вышивки её на всю область славились. Костюмы народные из города привозили для оформления. Пироги печь приходили соседки учиться, а уж за куличами на Пасху и вовсе в очередь записывались. Хоть и была Дуня инвалидом с детства, а всё равно пошла на ферму работать, и здесь лучшей оказалась.
Игнат поправился, но чувствовал, что силы покидают. «Сколько ещё отмеряно? – думал, сокрушаясь, – С кем внучка останется? С кем век свой несчастливый доживать будет? А помрёт и всё – никто на могилку не придёт помянуть, поплакать. Да и хоронить, кто будет «дурочку его»? Не должно быть так, чтобы сразу всех под корень! Ни внуков, ни правнуков… Не должно».
Плакала душа его неприкаянная, только и находил он покой у Фросиной могилы. Хмурился в обиде на изломанную судьбу свою, часто спрашивал у Бога: «За что, ты так с нами? За что?»
Дуняша видела кручину его. За весёлым смехом скрывала девушка боль свою сердечную. Ей ли не хотелось счастья? Ей ли не мечталось кадриль в клубе отплясывать? С парнями целоваться, детей рожать… Зеркала из дома выбросила – сама на себя смотреть без содрогания не могла. Считают все её уродиной и дурочкой, да пусть так и будет. Смиряясь и принимая это, казалось, легче будет выжить. Невозможно прихорошить её некрасивость, и чувствовала себя виноватой перед дедом. Он, не думая, горюет, а она винится.
После высказанной печали старика по детям, не родившимся внукам-правнукам, Дуня сильно загрустила. Часто стала на ребятишек засматриваться, и щемящая тоска по материнству, что самим Творцом в женщине заложена, невыносимой болью сердце окрутила. Так душу взбаламутила, что потеряла она покой. Ворочалась бессонными ночами, украдкой слёзы вытирая, и всё представляла, как, утешив деда, младенчика к груди приложит.
Долго думала, маясь, Дуняша и придумала…
– Будут у тебя правнуки, дед, будут, – резко оборвала как-то стенания Игната, – ты только не мешай мне. И прошу, не верь никому и ничему, что услышишь, и мне ничего не высказывай. Понял?
Жёстко так сказала, уверенно, что оторопел Игнат: «Ты чего задумала, девка?»
– А ничего дурного, дед.
– Смотри у меня, – пригрозил испугавшись. Особенно тогда, когда обстригла внучка свои длинные косы и прикрыла лопоухость кудряшками, когда юбки себе нашила новые, блузки, платочки прикупила. А ещё мыло душистое, духи с запахом ландыша и пудру «Кармен» в красной коробочке. Жалостливо смотрел, думая, что совсем его Дуняша-дурочка свихнулась, а она своё замыслила.
Задумала она родить. Пусть кривая, косоглазая, колченогая, но со здоровьем-то женским у неё всё в порядке. Почему бы и не попробовать? Кто её осудит? Она и так всеми судимая – как только не называли в своё время Дуняшу: «блаженная», «юродивая», «уродка», и всегда: «Дунька-дурочка». Правда, в последнее время, когда она выбилась в передовики – лучшей дояркой в колхозе стала, больше не обзывали никак, но за глаза всё равно злословили и считали странной. «А разве будет нормальный человек постоянно лыбиться, уродившись такой страшненькой?», – рассуждали, а Дуняша успокаивала себя, думая, что лучше быть умнее, чем о тебе думают, нежели оказаться умному глупцом.
Да вот только кто с ней на это пойдёт? Кто согласится встретиться, когда на одного парня больше десяти девок, и все одна другой краше? Но у неё свой план был. Из всех мужчин в колхозе отобрала самых здоровых, а главное – не пьяниц и не дебоширов, и стала… нет – не себя предлагать, а просить, чтобы ей помогли.
Первым был агроном. Подошла, о том, о сём разговор завела, и вдруг выдала: «Николай, ребёнка хочу, помоги мне».
Замахал руками, глаза вытаращив: «Умом тронулась?»
Бежать собрался, а она, хромая, за ним.
– Нет, не тронулась. Не гони меня, выслушай! Ни одна душа не узнает. Ну что ты теряешь? Только дело доброе сделаешь, – лукаво улыбнулась, опустив глаза, – напротив, поймёшь, кто виноват, что у вас с Лизкой детей нет. Ты-то мужик хороший – сыночка от тебя рожу. Всё будешь знать, что ни зря прожил. Не смотри, что я кривая, да косая – род у меня крепкий, здоровый. Мне от тебя больше ничего не надо. Деньгами могу подсобить – у меня много накоплено. Ты в город по делам поедешь, а я за ботиночками – там и встретимся. Тётка старая у меня в районе живёт, глухая, и слепая уже. Не спеши отмахиваться, подумай. Не ты мне нужен – сама дитя хочу, сил нет, и дед счастлив будет.
Покрутил пальцем у виска Николай, а разговор не забыл. Жена его упрекает, что детей у них нет, всё вспоминает его голодное детство в оккупации, а сама хоть и красива, но уж слишком изнеженная да болезненная. Дуня-то может и знает что-то, ежели так сказала.
Ай, Дуня-Дуня, посеяла сомнения в душе агронома.
К трактористу Юрке подошла – тому сразу деньги посулила. У него жена через год рожает. Они едва концы с концами сводят, а недавно он, по глупости, новый трактор утопил в болоте. Даже судить собирались, но трактор с горем пополам вытащили, а вот ремонт на Юрку возложили и надолго его всех премий лишили.
Не пропустила и красавчика Пашку-механизатора. Мечтал он мотоцикл купить. Тоже деньгами заманивала.
Головку опустит, глазки прикроет – реснички длинные, носик ровненький, щёчки розовые – и не страшна вроде.
Да, почитай, всех нормальных мужиков обошла и всем деньги посулила. Бедно жил народ в то время, а Дуня зарабатывала неплохо и складывала в кубышечку – а куда ей тратить было?
Кто-то, возможно, и подумал, что с него не убудет, а он и девку ублажит, и деньги на этом заработает. А что кривая, так в постели все равны. Опасней было, чтобы после на отцовство не претендовала, но почему-то ей поверили, что не станет она этого делать – слишком убедительна была. И все знали, что честна она, как и весь их род.
Вскоре слухи поползли, что Дунька вовсе совесть потеряла – к местным мужикам пристаёт. Подивились, головой покачивая, но что с неё взять – с дурочки-то? Кто пожалел, а кто и плохими словами обозвал. А она молчит и, как всегда, улыбается…
Только ночами, порой, умереть хочет от стыда и доли своей несчастной.
Дед, как услышал, в избу ворвался, за ремень схватился: «Убью, распутница! Ты что, убогая, творишь?»
Дуня перехватила руку его, глянула, что молнии метнула взглядом, брови грозно сдвинув: «Ты, дед, не забывайся – не дитя я тебе малое. Все мозги ты мне проел, что род твой закончился, а дети с неба не падают и автолавка их не привозит! Делают детей – сам знаешь… как. Это я не знаю».
И расплакалась вдруг горько, громко. Может, впервые в жизни слезами горючими горе своё безутешное выплакивала, судьбу кляня обездоленную: «Да лучше б умерла я при рождении, чем всю жизнь не замечать, как отворачиваются от тебя, как смеются вослед, детей тобой пугают… Ни мамки, на папки не знать… Улыбаться, когда на улицу страшно выйти… Когда дед родной имя моё забыл, всё дурочкой кличет. Эх, убогой назвал, распутницей обозвал… Да чего мне это стоит – кабы ты знал!»
Не плакала Дуня – выла, распластавшись на полу. Испугался Игнат, растерялся. И не думал он, и не чувствовал, какое горе прятала в душе своей его всегда улыбчивая жизнерадостная внучка.
– Не догадываются люди, что смех мой слезам ровня! Уж лучше и впрямь была б я дурочкой, чтобы не знать, как страшна, не понимать, за что… Да, чем горше мне, тем больше улыбаюсь. У каждого своя беда, но только кому щи постны, а кому жемчуг мелок. «И это ничего, что тебе ножку отняли, зато знаешь, как мой пальчик болит» – люди – они такие. Пока их настоящее горе не коснётся – не способны они понять другого. Да и не прошу я жалости – не смейтесь только не злословьте. На работу брать не хотели – коровы говорили, испугаются… Ой!
Всхлипнула Дуня, замолчав, села на пол, как ребёнок, вытянув маленькие ножки вперёд, здоровым глазом из-под опухших век глянула, повернув голову вбок. Как курица…
– Ну, будет, будет, – растерялся дед, слёзы украдкой смахивает. Совсем он в своей старости перестал замечать внучку и не знал сейчас, что сказать, что думать и что делать. «Одна кровиночка из всего рода осталась, а я её ремнём хотел, дурак старый. Сиротку».
Опустился рядом, обнял: «Дуня, грех это, понимаешь? Грех, чтобы с чужими мужьями…».
– Понимаю, но… не мешай мне, дед, не добивай словами жестокими и правдой страшной – самой тошно! Не мужчины мне нужны, дитя я хочу, а по-другому у меня не получится. Цыплят по осени считают… поговорят и забудут, а я – с цыплятками. И пусть после кидают в меня камнями, те, кто без греха. Для меня этот грех может спасением явиться, а праведность ваша, что удавка на шее, изгородь колючая. Да и что так все разволновались – за своё сама ответ держать буду, а победителей, дед, не судят.
Встала Дуня, юбку одёрнула, вымучено улыбнувшись: «Пошли ужинать».
Засуетилась, быстрая и ловкая, вроде и не она только что в рыданьях билась.
«Ну и характер! Наша порода – савельевская, – подивился Игнат про себя, – эх, Фрося, зачем же ты так рано ушла, оставила меня и матерью, и отцом, и дедом, и бабкой больному ребёнку, а я, выходит, и не справился… А если не победителем?» – хотел вслух спросить, да побоялся.
А к осени у Дуньки живот стал расти. Поутихли, удивляясь, сельчане, головой осуждающе покачивают: «Бессовестная!» Плечами пожимают: «Куда ей, убогой, недоразвитой рожать?»
Затаились, пряча взгляды, мужики – ведь кто-то всё-таки купился!
Пашка мотоцикл вдруг пригнал, Юрка трактор отремонтировал, и деткам новые шубки справил… Правда, сказывали, что родственники сбросились, пожалев многодетное семейство.
Помалкивают все – с опаской на Дуньку поглядывают, а она сияет от счастья и словно никого не видит, ну чисто блаженная. «Вот тебе и дурочка, – перешёптывались, возбуждённые тайной, соседи, – а мужики-то наши! А может, и не наши – она в город часто мотается… Да, дела…».
Трудно верилось, что такое могло случиться, но Дуня действительно была беременной.
Но нашлись и те, кто обижал её, бросаясь вслед словами нехорошими. А Дуняша, как всегда, улыбнётся, гордо голову вскинет, тряхнув кудряшками, и несёт свой огромный живот, подвязанный полотенцем, неуклюже переваливаясь на кривеньких ножках, глубоко приседая на короткую. Как уточка…
Врачи в один голос убеждали не рожать. Таз, говорили, узкий и искривлённый, если и выносит, то уж не разродится точно.
– Может, не надо? – переживал Игнат, – помрёшь раньше времени.
– Да не бывает раньше или позже, – у каждого, дед, свой срок есть. Только Господь знает откуда и куда мы идём, и где путь свой закончим. Сила во мне вместе с ребёнком растёт небывалая. Нутром чую, что всё правильно делаю, и не просто верю, а знаю, что всё хорошо будет.
– Ох, настырная! Сейчас уж как сильно мучаешься, а дальше что будет? – вздыхал, беспокоясь, – не всякая здоровая баба справляется – куда уж тебе? Но как ни крути – всё грех, всё грех!
– Что надо, то и будет. Не даётся человеку больше, чем он может вынести. Жить надо, не боясь – тебе ли не знать? Не телесные, дед, немощи делают нас слабыми, в моём уродстве, напротив, сила моя. Душу съедают и жить не дают нам мысли и дела греховные.
– Вот именно – греховные! Дитя зачала без мужа неведомо от кого. Уж как можно боле нагрешить?
– Не ради утехи грешила – человека родить хочу, чтобы род наш продлился на земле, а ещё матерью стать мечтаю – не для того ли женщиной уродилась? Я много думала: для чего живу, зачем Господь мне такой уродливой жизнь сохранил? Значит, был у него какой-то замысел. А потом вдруг поняла свой главный долг в этой жизни и поэтому, дед, не переживай: сейчас я выдержу любые испытания и ничего со мною не случится. Люди осуждающе в меня пальцем тычут, а я такой счастливой никогда не была.
Удивлялся Игнат, слушая и – старый – не знал, что ответить… Всегда внучку глупенькой и слабенькой считал, а на поверку оказалась в ней силища могучая.
– Ох, но всё едино грех, – причитал постоянно, - как ни крути, грех!
После нового года родила Дуняша сына. Несколько суток, сжав зубы, крепилась и тужилась так, что сосуды на лице полопались, но не кричала – молча терпела муки адские. Врачи измучались, а Дуня, в кровь искусав губы, их ещё подбадривала, но расплакалась, стыдливо прикрывая потной ладонью глаза, как услышала крик ребёнка.
– Мальчик, да чудесный какой! – радовались уставшие акушеры, – Ай да Дуня, ай да молодчина!
Это ничего, что роженица была неказиста и мала – болезнь матери девочку такой сделала, а гены предков она в себе хорошие несла. Мальчик больше трёх килограмм родился. Крепенький, ладненький, словно с открытки срисованный, а главное – здоровенький. Назвали Петром.
Гордо протянула деду правнука-младенчика при выписке: «Вот, дед, продолжение рода нашего – Пётр Игнатович Савельев».
Взял он на руки его, с трудом уняв дрожь. Слёзы радости смахивает да всё приговаривает: «Ой, Фрося не дожила! Счастье-то какое! Удивила, Дуняшечка, порадовала!»
И про грех сразу забыл, подумав, что до чего же Господь милостив!
До ласки всегда скуп был, а тут к сердцу прижал горемычную внучку свою и не отпускает: «Ничего, девонька, справимся, вырастим».
– Само собой, дед, вырастим, – улыбается счастливая Дуня.
– Кто отец? – не выдержал, спросил.
– Да кто ж его знает? – пожала плечами, – вон их сколько без отцов растут и ничего.
А она и правда не знала, а может, и скрыла надёжно… Было их несколько, кто съездил в город по делам…, а может, и впрямь по делам… Да и какая разница теперь. Человек родился!
Дуня сознательно это делала. Знала, что все будут помалкивать – хоть пытай, ежели что, и концов никто не найдёт.
– Дурочка – дурочкой, – злословили некоторые, – а своего добилась. Но дурное дело – не хитрое.
– Да как сказать, – сомневались другие.
Долго перешёптывались за Дуняшкиной спиной, но, как обычно, вскоре другие события деревенской жизни перевернули страницу истории появления на свет мальчика Пети. А люди по сути своей больше добрые, и каждый спешил прийти на помощь. Вещи несли детские: и новые, и старые, игрушки – кто что мог. В правлении материальную помощь выписали, и знатно обмыли новорождённому лапки.
Побежала жизнь новая, насыщенная, отмеряясь месяцами, годами…
Мальчонка резвый, смышлёный, здоровенький – дед с рук не спускает. Все хвори вмиг отпустили старика, от счастья даже седина стала пропадать.
Не без баловства, конечно, но только в радость для всех, подрастал ребёнок. Учился хорошо, в спорте – первый. Мать с дедом почитал и во всём помогал. Мечту имел – военным стать.
Дуня матерью отличной была. Книжки читала, к труду приучала, в учёбе наставляла. Свой нрав жизнеутверждающий и покладистый сыну передала. И ещё больше улыбалась, только теперь светилось лицо её настоящим
счастьем и никому она больше не казалась страшненькой. Стала она равной среди всех.
И что интересно, больше никто и никогда не называл её дурочкой. По-другому, как Евдокия, а то и по отчеству не величали, а как иначе: почётная доярка, победитель соцсоревнований и достойная мать.
«Вот, Фросечка, какой подарок внучка нам сделала на старости лет. Жаль ты, моя хорошая, не дожила, – рассказывал Игнат жене на могилке, – я теперь к тебе повременю – помочь обязан. Ты уж не серчай. Но какая же умница – Дуняшка-то наша!»
И помог. Долго прожил он. Петьку в военное училище проводил, на присягу слетал, женил, и даже праправнука дождался. Попросил Павлом назвать – в честь сына своего погибшего. А вот у Дуняши век не таким долгим был. Не встала она как-то летним утром с восходом солнца, не поприветствовала своим звонким голосом соседей…
Лежала в кровати такая маленькая, что и не сразу разглядишь её под одеялом и словно сладко спала, слегка улыбаясь. Она ведь всегда улыбалась и даже смерть приняла с улыбкой на устах.
И стояли у порога в ряд уродливые стоптанные коричневые и чёрные ботиночки…
Напрасно переживал дед, что никто не будет плакать на её могиле.
Высокий стройный Пётр Игнатьевич – майор, красавица жена его и два сына подростка, статью в отца, с любовью достойно проводили мать и бабушку в последний путь.
Плакали сельчане, прощаясь и сожалея, что не увидят больше её красивую улыбку, не услышат задорный голос и звонкий смех.
Ушла Дуняша, а вместе с ней и целая эпоха, но не прервался именитый сильный род Савельевых, не допустила этого хроменькая, кривенькая, косенькая, маленькая, словно подросток, инвалид с детства, сиротка и победитель... Дунька-дурочка.
Черный ангел для двоих
Такого огромного кота Лиза видела впервые в жизни…
Он сидел на подоконнике с внешней стороны окна и смотрел на нее снисходительным взглядом зеленых немигающих глаз. Кот был полностью черный, в меру пушистый и очень большой.
Было странно, как он вообще умудряется спокойно сидеть на узком подоконнике, преисполненный чувством собственного достоинства и превосходства.
Не менее удивительным было и то, как он туда попал, учитывая, что этаж у Лизы был второй, а поблизости не наблюдалось ничего, что можно было бы использовать в качестве трамплина для прыжка.
Стараясь не делать резких движений, Лиза тихонечко подошла к окну, аккуратно его открыла и позвала нежданного гостя. Вальяжной походкой дворянина в сотом поколении кот прошествовал вовнутрь, грациозно приземлился на пол и степенно отправился производить инспекцию Лизиной квартиры.
Понаблюдав, как гость со знанием дела спокойно исследует ее жилплощадь, Лиза принесла с кухни кусок вареной колбасы и мисочку со сметаной и предложила угощение коту.
Колбасу тот не удостоил даже взглядом, а сметану лишь слегка лизнул языком и отправился наводить марафет прямиком на Лизину кровать. Приведя свою шубу в порядок, кот свернулся в клубок и уснул без тени смущения, словно у себя дома.
Лиза выключила свет, протиснулась под одеяло, и, поборов соблазн погладить черного гостя и стараясь его не беспокоить, тоже отключилась…
С котами у нее были особенные, слегка мистические отношения, с самого детства. Они словно сразу были с ней на одной волне и, не тратя времени на знакомство, делились с ней своими кошачьими флюидами: мурчали на понятном ей языке и смотрели прямо в душу немигающими глазищами.
Пока была маленькой, котов всегда у них дома было несколько - котят приносила с улицы регулярно. А когда вышла замуж за Антона, он сразу заявил, что на любую живность у него аллергия - пришлось, войдя в положение, оставить любимцев у родителей.
С мужем недавно расстались по обоюдному согласию, и вот кот, словно узнав об этом, пришел к ней сам.
Был он безусловно домашний - упитанный, ухоженный и благородно-величественный, что вкупе бывает только у котов, имеющих надежный тыл и любящего хозяина. Но раз пришел и остался, значит, возникла у него какая-то симпатия к ней. А уж Лизе и на руках подержать хотелось, и погладить, и обнять…
Но приходилось сдерживать себя - больно независимая личность попалась, не все сразу.
Утром, когда проснулась, кота на кровати не было. Обнаружился он на кухне, сидящим на коврике возле придушенной крысы…
Крысы захаживали к Лизе регулярно, поскольку жила она в старом доме прямо над продовольственным магазином. И несмотря на то, что санстанция травила этих "зверей" с завидным постоянством, они с еще большим упорством возвращались снова.
Придушенный экземпляр, лежащий на коврике, был явно не из мелких, отъевшийся. Продемонстрировав свой трофей и оставив его Лизе для любования, кот мимоходом теранулся черной щекой об ее ногу, величественно развернулся, запрыгнул на подоконник и удалился в открытое окно.
- И тебе "до свиданья", - Лиза очень надеялась, что кот еще вернется...
*****
Вечером девушка сидела на балконе, а кот материализовался из темноты, приземлившись прямо к ней на колени, и моментально запел. Голос у него был глубокий и низкий, а зеленые глаза ярко светились в темноте радушием и удовольствием.
- Какой же ты тяжелый, - Лиза гладила черную мягкую шубу и чувствовала, как блаженно вибрируют от мурлыканья кошачьи бока.- Как же мне к тебе обращаться? Ведь имя-то у тебя наверняка есть… Будешь Котом. И просто, и верно.
На этот раз Лиза встречала Кота не с пустыми руками. Специально купила в магазине рыбу, слегка ее приварила, и ночной ее гость хоть и без рвения, но поел, а затем, как и в прошлый раз, улегся на Лизину кровать и быстро уснул.
Утром на коврике в кухне Лизу ждал очередной трофей. А Кот, убедившись, что девушка оценила его достижение, потерся об ноги и опять неспешно удалился...
Две следующие недели все повторялось в том же порядке: Кот приходил вечером, выдавал Лизе порцию мурлыканья, степенно ужинал и отправлялся спать. Под утро уходил на охоту, а потом, дождавшись Лизиного пробуждения и продемонстрировав свою добычу, отбывал по своим делам.
Поменялись только трофеи. Если сначала это были исключительно крысы, то в последние дни они очевидно перевелись, и Кот перешел на другую добычу - на коврике Лизу ждали большие черные пауки.
Таких крупных особей девушка видела впервые, и, пожалуй, это было для нее даже пострашнее крыс, к соседству с которыми она отчасти привыкла.
- Защитник ты мой, - она гладила кота, а он довольно мурчал в ответ на низких частотах…
*****
В воскресенье, проснувшись позже обычного, Кота Лиза на кухне не застала. И трофеев не было тоже. Сердце девушки заныло от нехорошего предчувствия.
Он появился, когда Лиза уже успела позавтракать. Влетел пулей в открытую дверь балкона, напряженный, взъерошенный, и с боевым кличем ринулся в прихожую, уверенный, что девушка последует за ним.
Входную дверь Кот немедленно потребовал открыть и, выскочив в подъезд, всем своим видом стал показывать Лизе, что ей нужно идти за ним. Схватив ключи и захлопнув дверь, девушка ринулась за Котом.
Он привел ее к небольшому дому, стоящему особняком через скверик от ее многоэтажки. Дом был старый, но ухоженный и опрятный.
Кот прошмыгнул в приоткрытую калитку, подбежал к стене и запрыгнул в открытое окно. А затем, усевшись на что-то внутри комнаты возле самой рамы, стал требовательно звать Лизу последовать его примеру.
- Кот, ты уверен? - Лиза посмотрела по сторонам, но никого в поле зрения не увидела. На всякий случай она громко постучала по окну и крикнула вовнутрь: - Эй, кто-нибудь есть? Хозяева!
Но не дождавшись ответа и видя, как напряжен и встревожен Кот, она вынуждена была согласиться:
- Сейчас, сейчас… - Лиза подтащила под окно колоду, на которой хозяева, видимо, кололи дрова, и попыталась подтянуться. Получилось не очень: колода шаталась, и залазить было не удобно. - У меня так ловко, как у тебя, не выходит…
Кот пододвинулся к ней поближе, вытянулся и лизнул ее шершавым языком в лоб, словно призывая: "Ну ты уж постарайся, я в тебя верю!"
- Поняла я, поняла. Очень надо, - Лизе наконец удалось, подпрыгнув и уцепившись за раму, подтянуться и влезть на подоконник. - Ну, куда теперь?
Кот мыркнул, соскочил на пол и устремился в соседнюю комнату. Девушке ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
На диване лежал человек. После яркого света на улице глаза Лизы еще не привыкли к полумраку комнаты, и она не сразу разглядела хозяина дома. А чуть присмотревшись, поняла, что он еще совсем молод и, однозначно, очень болен.
Лицо парня было красным, волосы - мокрыми от пота. А сам он без сознания и бредил. Она приложила ладонь к его лбу и поняла, что у парня сильнейший жар.
- Давай-ка, Кот, срочно врача вызывать твоему хозяину и температуру сбивать. Только ведь я даже в скорую позвонить не могу - ни адреса не знаю, ни как зовут, а еще и телефон свой дома оставила…
Лиза на минуту задумалась, прижав к груди Кота, не находившего себе места, а потом, приняв решение, бросилась его осуществлять.
- Где у вас тут лекарства? - она разговаривала с Котом, а сама быстро проверяла шкафы и полки на кухне. - Должно же что-то быть… Ну вот, нашла…
Лиза вытряхнула из коробки с лекарствами все, что в ней было, вытащила нужные таблетки, налила в стакан воды, схватила ложку и ринулась обратно в комнату.
- Сейчас мы твоему хозяину жаропонижающее дадим, оботрем холодной водой, и ему сразу полегче станет, а там уже побегу врача вызывать… - объясняла она Коту, снующему возле ее ног и беспокойно заглядывающему ей в глаза.
Приподняв голову парня и с трудом разжав ему губы, она вложила ему в рот таблетку и, уговаривая и объясняя, влила с помощью ложки немного воды. А когда убедилась, что все получилось, нашла пару полотенец, принесла таз с холодной водой и, стянув с парня одежду, принялась делать компрессы.
- Ну, гляди, вроде бы получше, - констатировала она спустя минут десять, обращаясь к Коту. - Теперь сиди и карауль его, а я за врачом…
Чтобы вызвать скорую, пришлось выяснять адрес, благо, что обнаружила на доме табличку с его номером, просить телефон у прохожих на улице и долго объяснять диспетчеру, что ни имени, ни фамилии больного она не знает…
Минут через сорок, когда бригада все же приехала, температура у парня уже слегка спала, но поскольку он все равно был без сознания и в тяжелом состоянии, его увезли в больницу. Лиза закрыла дом найденными ключами и забрала Кота:
- Поживешь пока у меня, а к хозяину твоему я завтра в больницу поеду. Не бойся, кажется, мы с тобой все правильно сделали. Поправится он у тебя и вернется…
*****
Из больницы Андрея выписали через три недели. После сильнейшей пневмонии чувствовал он себя сродни разбитому корыту, но было так спокойно и радостно на душе, что у болезни просто не оставалось никаких шансов…
Дома его встречали Лиза и черный кот по имени Ангел.
- Знаешь, - еще будучи в больнице и только придя в себя и познакомившись со своей спасительницей, рассказывал ей Андрей, - он ведь меня уже трижды от беды сберег.
В первый раз - это когда мы только познакомились. Я на машине ехал по нашей улице. Гляжу - сидит посреди дороги черный котенок и уходить не собирается. Я сигналю, газую, а он ноль эмоций, смотрит на меня и ни с места!
Вышел из машины, чтобы шугануть его, и тут прямо на моих глазах дерево рухнуло на дорогу… Если бы не кот, меня бы как раз этим деревом и придавило бы.
Я не суеверный, но тут уж и меня пробрало. Сгреб я котенка в охапку и домой его завез. Назвал Ангелом. У всех белые, а у меня черный - особенный.
Второй раз мы с ним к моим родителям ехали, он тогда уже подрос, год ему было где-то. Переносок никаких у нас никогда не было, он всегда на переднем сидении рядом со мной восседает. И тогда тоже сидел, щурился, почти засыпал уже. И вдруг, как ужаленный, подскочил, шерсть дыбом и шипит…
Я, конечно, резко по тормозам, а потом, как в замедленном кино, смотрю, как на перекресток, куда я по главной дороге должен был выехать, вылетает сбоку неуправляемый самосвал…
Потом уже сказали, что водитель сознание потерял. Если бы не Ангел, меня бы там и расплющило…
Ну, а третий раз - это когда он тебя привел… У меня до этого две недели ночные дежурства были. Так вообще нельзя, но у нас на работе аврал полный. А у всех семьи, дети…
Словом, я подписался на время сдачи проекта… Последние дни уже на автомате работал, сил не осталось. Вот, видно, и подхватил эту заразу…
- Да, кот у тебя мировой… Ангел. Надо же! - Лиза налила Андрею горячий бульон и подсела к нему на кровать. - Меня тоже спасал, как мог. Крыс переловил и за пауков взялся. Грозный ангел, серьезный…
*****
А тем временем на подоконнике Лизиной квартиры черный кот грелся на солнышке, прищурив зеленые глаза и спрятав свои черные ангельские крылышки…
Пожалуй, с задачей своей он справился как нельзя лучше, и в ближайшее время двое его подопечных отлично поладят и без его помощи… Но он, несомненно, проконтролирует процесс, мрр-р…
(