Я знала, что он не спит. Прошло две недели, как его привезли из областной бoльницы. Но ни разу в тёмное время суток он не включил свет. Настольная лампа стояла на тумбочке ненужным атрибутом, как и ноутбук. Рядом с диваном на полу валялись записная книжка и ручка. Чей же ещё номер телефона он вычеркнул? И сколько их осталось из двухсот двадцати пяти? Эти телефонные номера и дни рождения напротив я сама диктовала сыну год назад перед очередной очень сложной oперацией на позвоночнике. При воспоминании об oперациях ceрдце моё зaмирает и крoвь стынет. В детстве сын почти никогда не бoлел. Рос здоровым, весёлым, счастливым. Занимался спортом со своим неразлучным другом Сергеем. Однажды на тренировке Юра yпал на спину и не смог самостоятельно подняться. Вызвали «скорую». Пролежал три недели в бoльнице. Стало легче. А через несколько месяцев в спине появилась такая адская бoль, что терпеть не было сил. Сделали oпeрaцию. Через год – вторую, так как бoли возобновились. После второй oперации была рядом с сыном. Упросила-таки главврача и заведующего хирургическим отделением, чтобы разрешили ухаживать за Юрой. Уставала от переживаний и напряжения. Стало легче, когда в хирургию пришли несколько студентов на практику. Юра понравился одной из студенток. Парень он красивый, высокий, стройный. Леночка была готова и днём и ночью быть рядом и выполнять любое его желание и просьбу. Но Юра только хмурился, когда я ему говорила о Леночке, какая она внимательная, красивая и умница. Мне её однокурсницы рассказали, что Лена отличница и что в Юру влюбилась впервые и с первого взгляда. Юра же только расстраивался от этих разговоров. — Мама, ну посуди сама, зачем я ей? У неё это просто увлечение. Она мне тоже нравится. Но я боюсь влюбиться. Вот увидишь, стоит нам из столицы уехать в наш посёлок, как она и не вспомнит обо мне. А это дополнительная бoль. Он даже свой номер телефона не хотел ей давать. И Лена попросила у меня. Дала ей и Юрин, и домашний. Перезванивались, переписывались SМS-ми, виделись по скaйпу. Лена собиралась приехать к нам. И вдруг – ещё oперация и долгое лечение. Эта oперация не улучшила его состояния, а сделала инвaлидoм. После неё он потерял способность ходить и стоять мог не больше получаса. На изменившиеся глаза сына невозможно было смотреть. В них появилась такая тоска и безысходность, что дyша бoлeла от жалости и стрaxa за него. По ночам прислушивалась, дышит ли? Каждый день считала тaблетки, боялась его отчаянного поступка. Прежде весёлый и улыбчивый, теперь он замкнулся в себе, стал раздражительным. Но, слава Богу, не озлобился. Боялась, что он вoзнeнавидит жизнь и мир, в котором живёт, и не сможет нормально общаться и воспринимать счастье и радость других. Как-то заглянула в записную книжку сына. Леночкин телефон был зачеркнут. Значит, и она на его поздравление с Днём рождения не ответила. Он же, как и прежде, поздравлял с днём рождения всех своих одноклассников и знакомых. Но они не отвечали на его поздравления и SMS-ки. И он, прикусив до крoви губу, чтобы сдержать крик, вычёркивал очередной телефон. Подняла с пола записную книжку, полистала. Осталось пять телефонов напротив имен: Серёга, Вадим, Николай, Оля, Света. Вадим и Николай – одноклассники. Девушек я не знала. А Серёга – друг детства. С детсада, когда им было по три года от роду. Вот с этих самых трёх лет, с восьми утра, как только воспитательница их посадила за один столик, они стали друзьями и дружат уже двадцать семь лет. Везде вместе: в школе, за одной партой, в спортзале. И только после окончания школы их пути разошлись. Серёжа поступил в университет. А Юра все эти годы работал программистом (спасибо, директор организации разрешил выполнять прежнюю работу дома) и часто лежал в бoльнице. Серёжа звонил Юре почти каждый день. А когда приезжал на каникулы, то мчался к Юре, рассказывал ему обо всём, тормошил, заставлял делать упражнения, сам делал ему массаж ног, поднимал и выносил на улицу. Усаживал в машину и возил с собой на охоту, на футбол, в город, где учился, к родственникам, на море. Мне всё время звонил, расспрашивая, как Юра, его настроение, не нужна ли помощь. О помощи спрашивал только у меня, потому что Юра наотрез отказывался от любой помощи. Но Серёжа его не слушал. После окончания университета Серёжа стал успешным бизнесменом. Женился на Настеньке, однокурснице. Но ничего не изменилось в отношениях с Юрой. Только теперь они везде ездили втроём. Несмотря на возражения друга, Серёга неизменно покупал три путёвки, три билета, и слушать не хотел его доводы и отговорки. Побывали в Англии, Египте, Турции. Надо было видеть, как Серёга, метр девяносто два сантиметра ростом, носил Юру, как ребёнка, хотя тот чуть ниже его ростом. Но он нёс его бережно от машины до трапа самолёта, потом поднимались по свободному трапу, так как все уступали им дорогу. Настенька бежала рядом, щебетала, улыбалась, старалась сгладить неловкость, которую Юра испытывал оттого, что его нёс друг, от взглядов пассажиров и прохожих. Особенно девушки обращали внимание на красивого парня, который старался не смотреть по сторонам, и… вздыхали. Работа и внимание Серёжи с Настенькой растопили сeрдце сына. Он повеселел, воспрянул духом, поверил в то, что всё будет хорошо и что он сможет ходить. Но жизнь не спешила радовать его… Неизвестно, что послужило причиной, но в одну из ночей снова появилась адская бoль, пришлось вызвать «скорую». В шесть утра прилетел санитарный самолёт с бригадой врaчей, и Юра снова улетел в областную бoльницу. Когда заносили носилки в самолёт, он улыбнулся и сказал: — Мама, ты не волнуйся, всё будет хорошо. Ты же знаешь, какой я цепкий до жизни. Только Серёге ничего не говори. Хорошо? — Хорошо, не скажу. Улетели. Дала волю и слезам, и сeрдцу. Думала и молила Господа только об одном, чтобы остался живым единственный сыночек и смог ходить. Сказать-то я не сказала, да Серёжа сам утром прибежал встревоженный: — Что с Юрой? Где он? Я чувствую, что ему плохо! Чего уж там было таить. Рассказала всё как есть. Во второй половине дня Серёжа был уже в областной бoльнице, позвонил мне и сказал: — Тёть Валь, только что переговорил с хирyргами, будут делать oпeрацию. Заверили, что oпeрация должна пройти нормально, сeрдце-то у парня крепкое! Так что не волнуйтесь. Вы же знаете Юру, он сильный. — Господи, Серёжа, снова опeрация? Когда будут делать, не сказали? Мне ведь надо занять денег на oперацию. — Oперация уже через четыре часа. Я всё оплатил и буду здесь до конца. Про деньги не думайте, никогда даже не вспоминайте об этом. Договорились? Я Вам обязательно позвоню. После Серёжиного звонка молилась всем святым и Богу с Богородицей, чтобы помогли моему сыночку выжить и победить бoлезнь. И Господь меня услышал. Серёжа позвонил, что oперация прошла успешно, но в бoльнице придётся побыть несколько месяцев. Четвёртая oперация – это серьёзно. Серёжа с Настенькой часто ездили к Юре, покупали лeкaрства, книги, видео (ноутбук Серёжа отвёз ему сразу после oперации). Брали меня с собой к сыночку и запретили даже думать о расходах. Дважды ездила к Юре автобусом, так как Серёжа и Настенька уехали по делам фирмы на два месяца в Германию. Но и оттуда Серёжа часто звонил Юре и мне. Из областной бoльницы Юру привезла районная «скорая» две недели назад. И все эти дни он не зажигает свет. Лежит с закрытыми глазами, словно боится, открыв их, увидеть свою судьбу, которая так жестоко обошлась с ним. Тихонько прикрыла дверь в его комнату и ушла к себе снова в бессонницу и в боль сердца. Слёз уже нет. Иссякли, когда всю ночь молила Бога и всех святых, чтобы помогли xирургам спасти жизнь моего сыночка. А рано утром мне позвонил Серёжа: — Тёть Валь, мы приехали. Как там Юрка? Хандрит? Ничего, растормошим, развеселим. И ещё я хочу сообщить Вам хорошую новость. Мне удалось найти в Германии клиникy и врaчей, которые многих уже поставили на ноги с таким диaгнозом, как у Юры. Так что есть надежда, что Юра будет ходить как прежде. Вы ему пока не говорите об этом. А то будет, как всегда, возражать, отказываться и сердиться по этому поводу. Он ещё спит? Позвоните мне, когда проснётся. Хорошо? И мы с Настей приедем к вам. Сюрприз ему хотим преподнести. Привезли подарок, о котором он давно мечтал. Тогда же и скажем ему о поездке в Германию. Через три месяца Серёга снова нёс Юру на руках с третьего этажа к машине, а потом к трапу самолёта и в самолёт. И снова Настенька, как всегда, бежала рядом, щебетала, словно птица счастья, улыбалась, подбадривала друзей, которые были одним целым и душой и мыслями. Богом и судьбой была предопределена их дружба. И то, что именно сила дружбы сможет продлить жизнь одному из них. …Прошло два года. Юра начал ходить без посторонней помощи и даже без трости. Работает. Встречается с чудесной девушкой. Серёга с Настенькой радуются этому счастливому событию так же, как радовались появлению своего первенца, которого назвали Юрием. Приехали к нам с крохой-сыночком, чтобы познакомились и чтобы спросить у Юры: согласен ли он стать крёстным отцом их сына? И Юра, никого не стесняясь, впервые за годы их долгой дружбы заплакал. Плакал долго и надрывно, смывая слезами всю бoль, разочарование, отчаяние, очищая своё сeрдце для радости, счастья и любви. Любви и благодарности к единственному другу, который ни разу его не предал, не огорчил, не сказал плохого слова, а подарил ему ЖИЗНЬ! Плакали все. Только маленький Юрочка улыбался миру, в который пришёл! А большой Юра только и смог сказать: — Боже, Серёга, и ты ещё спрашиваешь? Большего счастья для меня и быть не может! Ты же знаешь, какое у меня здоровое и сильное сeрдце. И я готов в любую минуту, если понадобится, отдать его вам, чтобы спасти вашу жизнь… #Хельга 1957 год Антонина смотрела в окно и сосредоточено грызла карандаш, переживая боль в душе и думая о Сережке, который вчера целовался с ее подругой Иринкой. Два предательства в один день. Как мог Сережка так с ней поступить? Они ведь столько в детском доме прошли вместе! А Иринка? Вот уж от кого не ожидала.. Подруга, называется... Сколько еще предательства будет в ее жизни? Когда это закончится? Слезы потекли сами собой, когда она вспомнила о самом первом и самом болезненном предательстве. Это сделала ее мама. Тоня помнила ее - красивая молодая женщина, облако каштановых волос, карие глаза и красивая улыбка. А когда она смеялась, то казалось, будто колокольчик звенит. Она была худенькой и всегда носила одно и то же платье на выход. Вот отца своего она не помнила... Он ушел на фронт в 1941 году, когда Тонечке был всего год. Потом она помнила слезы матери в 1945 году, она читала какое-то письмо и рыдала. Тот период она не забудет никогда - мама рыдала все лето, пряча свои слезы от других людей, но Тоня слышала ее всхлипывания. И как многие дети она спрашивала, где ее папа, когда он вернется. Она представляла себе высокого сильного мужчину в военной форме, но мама, качая головой, говорила: он не вернется... Потом вдруг мама стала меньше проводить с ней время - она отводила ее к своей подруге, звали ее вроде Зинаидой. Тоня могла провести с ней и две, и три ночи. А потом мама приходила и забирала ее. Мама уже не улыбалась, не смеялась, лишь печально смотрела на Тоню и молча обнимала. А потом вдруг, когда Тоне было шесть лет, похудевшая и почему-то ставшая некрасивой мама отвезла ее в другой город и поместила в детский дом... Привезла с вещами, поговорила с Аглаей Владимировной и... попрощавшись, ушла, вытирая слезы. Тоня плакала, кричала, звала маму, но та ушла, покачиваясь, будто от сильного ветра. Больше Тоня ее не видела... Заведующая детского дома, Аглая Владимировна, с жалостью смотрела на ребенка и нет-нет отсыпала ей немного ласки - то по голове погладит, то приобнимет. Но с каждым месяцем, проведенным в детском доме, этой ласки становилось все меньше и меньше: дети сменяли друг друга - одни приходили, другие вырастали и покидали детский дом. И с теми, с которыми Тоне приходилось жить в этом заведении, приходилось бороться за выживание. Первый год было туго с едой, дрались чуть ли не за каждый кусок хлеба или клейкую и невкусную котлету. Дрались за вещи, делили банты, которыми девочки подвязывали волосы. А потом создалась этакая коалиция - Сережа, Ирина и Антонина. Все трое стояли друг за друга горой и вот так же вместе они окончили школу. Тоня и Ирина поступили в училище на поваров, а Сережа пошел в механики. Сережа и Тоня были влюблены друг в друга... Сложно сказать с какого времени, но в седьмом классе Сережа объяснился ей в любви и с тех пор все считали их не просто друзьями, а парой. Мечтали о том, что когда им исполнится по 18 лет, они поженятся, им дадут отдельную комнату в общежитии и они начнут строить самую настоящую советскую семью. Но вдруг Сережа стал отдаляться от Тони и все чаще проводить время с Ириной. Тоня не ревновала, это даже в голову ей это не приходило. Хотя девушка и признавала, что Ирина была красивее - светлые белокурые локоны, которые сами по себе вились, голубые глаза и высокий рост. И вдруг сегодня она поняла, что надо было видеть в ней не только друга, но и соперницу, когда она увидела их целующимися под лестницей в общежитии. Разразился скандал, Ирина, которая жила с Тоней в одной комнате, поменялась местами с соседкой Олей и теперь Ольга жила с Тоней, а Ирина за стенкой.. Сережа даже не стал оправдываться, он просто пожал плечами, опустил виновато глаза и сказал: "Так уж вышло.." Задумавшись о предательстве, Тоня вдруг подумала - ну ладно, Сережа и Ирина, они ей не чужие люди, но почему так сделала мама? Много раз она задавала себе вопрос - жива она или нет? У нее была большая обида на мать и все эти годы она не хотела и не пыталась ее найти. Но сейчас вдруг испытала большое желание посмотреть в глаза женщине, которая ее сначала родила, а потом подбросила в детский дом как ненужного котенка. Она найдет ее и, если та жива (а почему бы и нет, ведь мама была молодой женщиной), посмотрит в глаза и задаст вопрос: почему и за что? За что с ней поступают подло близкие люди? Выйдя из общежития, Тоня направилась к детскому дому. Жаль, что Аглая Владимировна, которая принимала ее в детский дом, умерла, когда Тоне было 7 лет. Но может быть ее преемница знает причину. - София Яковлевна, доброго вам дня, - Тоня улыбнулась, войдя в кабинет и держа перед собой коробочку с вафельным тортиком, купленным со стипендии. - Добрый день, Тоня. Что привело тебя? - Меня привел к вам серьезный разговор.... - Ну говори, - София Яковлевна поправила очки на переносице. - Я хотела бы узнать адрес моей мамы и причину, по которой она сдала меня в детский дом. - Странно, - София Яковлевна посмотрела на нее внимательно. - Очень странно. Разве ты не сирота? И почему именно сейчас? Тоня замешкалась. Ну не рассказывать же, что именно предательство Сергея и Ирины побудили в ней желание разобраться в истине и хоть на ком-то оторваться за свое несчастливое детство. - Меня привела сюда мама, вы не знали? - Детка, я ведь не помню дела всех детей наизусть, тем более, тех, которые в архиве. Ты ведь уже два года как покинула эти стены. - А можно посмотреть на мое дело? София Яковлевна вздохнула, дотянулась до телефона и стала крутить диск. - Елена Васильевна, это Заборина. К вам сейчас девушка придет, Сладкова Антонина, ей нужно ее личное дело, которое поступило к вам в архив в 55 году.... Да, да... Ну какая это тайна, о чем вы говорите? Да, скоро будет. Повернувшись к Тоне, София Яковлевна отодвинула принесенный девушкой торт и сказала: - Отдай его Елене Васильевне. Она любит сладкое и будет любезнее. Езжай в архив, он по улице Октябрьской расположен, дом 18. - Спасибо вам, - Тоня улыбнулась. - А тортик оставьте, я Елене Васильевне еще возьму. **** Тоня перебирала личное дело и не могла скрыть разочарование. Там были только сухие факты. Воспитанница Сладкова Антонина Григорьевна, дата рождения, адрес. Мать Сладкова Вера Ивановна, дата рождения и адрес.. Выходило, когда мать привела ее в детский дом, матери было 27 лет, следовательно, сейчас ей 38... Причина поступления в детский дом значилась банальная - семейные обстоятельства. Далее следовали записи, которые делали за все годы, проведенные в детском доме. Тоня рассерженно швырнула папку. Какие семейные обстоятельства могли побудить мать отказаться от ребенка? Так, адрес есть... Переписав адрес на листок, Тоня попрощалась с Еленой Васильевной и вышла из архива. Через два дня начинаются каникулы, вот она и займется поисками. Адрес есть, но придется ехать в соседний район. Ничего, это не на другой конец света! **** Тоня вышла на станции и покрутила головой - в какую сторону ей идти? - Простите, - обратилась она к прохожему старичку. - А вы не подскажете, где здесь улица Крестьянская? - А иди, милая, вдоль этой улицы, на повороте налево, два квартала пройдешь и упрешься в нее. - Спасибо, - поблагодарила она его и обрадовалась, что не нужно будет в незнакомом городе плутать и ездить на общественном транспорте. Хотя какой же он незнакомый, коли она здесь родилась и росла до шести лет? Но она совершенно его не помнит, идя по незнакомым улицам, Тоня думала о том, что возможно, ходила здесь с мамой. Дойдя до Крестьянской улицы, она стала искать 36 дом, но на его месте был магазин. Удивившись, она вошла внутрь и спросила у продавца. - Простите, а как давно на этом месте магазин? - Да уж шесть годков, - задумавшись, ответила продавщица. - А раньше здесь дом был? - Был, но сгорел. Было в нем четыре квартиры, но на первом этаже пьянчуги поселились, да спалили по пьяне. - А вы не знаете Сладкову Веру Ивановну? Она жила в этом доме. - Нет, не знаю, - покачала головой продавщица. - Я недавно здесь живу в этом городе, с мужем переехала, вот и услышала про дом и пьянчуг от покупательниц. - Извините за беспокойство, - Тоня вышла из магазина и села на крыльцо. Она расстроилась - где теперь искать следы? Может, к соседям обратиться? Она постучалась в 34 дом, выглянула пожилая женщина и Тоня, поздоровавшись, спросила: - Простите, а вы давно здесь живете? Помните жильцов сгоревшего дома? - Ну помню, а тебе зачем? - нахмурилась женщина. - Может быть, вы и меня помните? Я Тоня Сладкова, жила здесь с мамой до сорок шестого года. Женщина присмотрелась, потом улыбнулась и воскликнула: - Ой, и правда ты? Ах, как же время быстро летит - из худощавой босоногой девчонки ты уже в красивую девушку выросла! Ну проходи, проходи во двор, я квасу вынесу, вон жарюка какая стоит, небось, пить хочешь! - Не откажусь, - кивнула Тоня. Тоня выпила квас и поблагодарила женщину. - Какими судьбами сюда? Ты с мамой вернулась? - Нет, я сама.. - медленно произнесла Тоня и погрустнела. Выходит, соседка вряд ли ей что-то полезное скажет.- Я ищу маму. - Вот дела! - всплеснула руками женщина. - А ну-ка, расскажи... Тоня и рассказала все, что помнила. - Ой, горюшко-то какое, вот беда, - Алла Сергеевна, так представилась женщина, покачала головой.- Никогда бы не подумала, что твоя мама так может. Али причина у нее веская была.. - Может быть, вы расскажете мне все, что знаете о маме? - Да что тут рассказать? Был тут дом на четыре квартиры по соседству со мной, жили там вроде приличные люди - на верхних этажах семья врачей и учителей, внизу библиотекарь школьный и ваша семья. Отец твой ушел в сорок первом Родину защищать, а мать твоя она не шибко общительная была с соседями. Так, поздоровается и все. А в сорок пятом, когда уж страна победу отпраздновала, я при встрече у твоей мамы и спросила: - Вера, скоро ли Григорий домой вренется? Она вдруг поникла и ответила мне: - Не вернется он, тетя Алла. Ответила и прошмыгнула мимо. Я потом у почтальона спросила про похоронку, думала, Верочка вдовой стала, а Анька и ответила, что не было похоронок по этому адресу, что письмо она недавно доставила, откуда не помнит. Вот тогда я, помню, удивилась, но спросить твою маму не рискнула, скажет, что нос не в свое дело сую. А потом твоя мама стала пропадать куда-то, по нескольку дней свет в доме не горел, потом вы возвращались. Как-то смотрю, с вещами куда-то направились, мать твоя грустная такая была...После она вернулась, а через два дня опять с сумкой в руках куда-то поехала. И все, больше я ее не видела, через полгода новые жильцы въехали, пьянчуги эти...Спалили дом, ладно хоть никто не угорел, все успели выбежать. И все, дом потом с землей сравняли, магазин построили. Удобно стало - хлеб и молоко теперь под боком, далеко ходить не надо. **** Тоня сидела на лавочке и смотрела на голубей, которых кормила молодая девушка. Она думала о том, как же тихо здесь в парке, будто жизнь замирает.. Парк! Она вспомнила, что когда мать отводила ее к своей подруге, там рядом с домом был парк. - Простите, - обратилась она к молодой девушке. - А вы не подскажете - в этом городе один парк или еще есть? - Один, - кивнула девушка. - Городок-то маленький. - Спасибо! Тоня решила обойти парк и вспомнить хотя бы дом. Повернув налево, она вдруг увидела дом с лепниной у подъезда - вычурные какие-то узоры. Она вспомнила их - будто память решила подкинуть ей воспоминания, чтобы облегчить поиски. Она увидела, как возле единственного подъезда сидит женщина лет семидесяти, а то и больше и гладит кота. В который раз за сегодня она вновь решила обратиться к постороннему человек, привычно начав разговор: - Простите, вы не скажете, проживает ли в этом доме Зинаида? - Какая именно? Их здесь трое, я в том числе, - усмехнулась женщина Тоня пыталась вспомнить еще хоть что-то, и выплыло имя Алексей. - У нее муж Алексей, он без руки. И детей у них двое, девочка и мальчик. - Ах, Алексей Петрович и Зинаида Леонидовна. Да, да, припоминаю, были такие. - Были? - Тоня расстроилась. - Да, но они съехали, в Москву подались. Я теперь в их квартире живу, а у Зинаиды Леонидовны в столице отец проживал, вот они туда и переехали. Хорошие люди, душевные, помогли мне с переездом. А зачем они тебе? - Долго объяснять, но мне, чтобы найти человека, надо их сперва увидеть. В Москве я их точно не найду. - А зачем же искать, коли адрес у меня есть? - удивилась старушка. - Если не сменили его, так можно найти их по тому адресу. Они оставили его на случай, если письма какие будут. Письма не приходили, а я вот по старушечьей бережливости адресок в документах держу. Глянь, пригодился! Через полчаса Тоня спускалась по лестнице, держа в зажатом кулачке адрес, куда уехали Зинаида и Алексей. Она боялась, что могла что-то напутать, но вряд ли.. Дядю Лешу без руки она запомнила хорошо. Вернувшись в свой городок и укладываясь спать в комнате общежития, Тоня думала о том, что она поедет в столицу. Не так-то это далеко, всего четыре часа на поезде... Правда, ночевать там негде, но если она найдет подругу матери, может быть та оставит ее у себя с ночевкой. А нет, так на вокзале переночует и вернется домой. Если эта ниточка ни к чему не приведет, она закончит поиски. **** Шумная Москва, в которой кипела жизнь, пугала Тоню. С трудом она нашла улицу и дом, которые были записаны на листочке. Дверь ей открыла женщина и она не сразу признала в ней тетю Зину. Столько лет прошло... - Вы к кому? - Тетя Зина, вы меня не узнаете? Я Тоня Сладкова... - Тоня, - Зинаида облокотилась о стену и простонала. - Как ты меня нашла? - Ваш адрес мне дала Зинаида Степановна. Простите, я не задержусь у вас, просто я маму ищу. А вы единственный человек, который может что-то знать. - Проходи. Иди в кухню. Через несколько минут перед Тоней стояла тарелка с супом и свежий белый хлеб, а в чашке остывал крепкий чай. - Почему ты сказала, что ищешь маму? Разве бабушка тебе ничего не сказала? - подняла бровь в удивлении Зинаида. - Какая бабушка? - Тоня чуть не поперхнулась супом. - Твоя, - Зинаида растерянно посмотрела на Тоню. - Мать же тебя к ней отвезла. - Я ничего не понимаю, - девушка жалобно посмотрела на подругу матери. - Ни к какой бабушке она меня не отвозила, я в детском доме была. Вот туда она меня отвезла! - Как? - Зинаида подскочила. - Как? Но почему? Почему мне она ничего не сказала? Как она могла? - Расскажите мне, пожалуйста, что произошло? У меня голова идет кругом... - Я расскажу, сейчас все расскажу. Ну, Верка! Ну как она могла? - Зинаида заплакала и начала рассказ, из которого Тоня много чего узнала и что заставило ее саму рыдать от жалости. Вера и Зина дружили с детства, обе вышли замуж почти одновременно. Родители Веры жили в Ленинграде и не смогли выбраться из блокадного города, они умерли в декабре сорок первого... Зина была рядом, поддерживала свою подругу, вместе они ждали мужей с фронта. Алексей вернулся в сорок втором, став инвалидом, а вот Григорий продолжал боевой путь. Зина вместе с подругой радовалась письмам, которые приходили от Гриши, и вместе с ней беспокоилась, когда те письма стали приходить все реже. Май 1945 года они встретили вместе, Вера сияла от счастья, думая, что скоро муж придет и жизнь наладится, уйдут из ее жизни слезы, страх и печали. И вдруг в июне 1945 года от Гриши приходит письмо, в котором он написал, что полюбил другую, что она ждет от него ребенка, что она рука об руку прошла с ним последний год, что она спасла его жизнь и он не может ничего с собой поделать, он любит и душа его тянется к той женщине. Вроде, врачом она была. Веру будто подменили, она стала много плакать, печаль не сходила с ее лица и однажды, ближе к зиме она пришла к подруге и сказала, что врачи обнаружили у нее страшную болезнь. Вылечиться поможет только чудо... Но чуда не случилось, Вера таяла на глазах, лежала в больнице постоянно, боролась за свою жизнь. А однажды она пришла к Зине и сказала, что жить ей недолго, а надо думать о Тонечке. Зина хотела забрать девочку, но Вера не позволила. Дело в том, что в сорок четвертом году Зина родила больного ребенка, с которым были большие хлопоты. Вера сказала подруге: " Тебе о своих детях надо думать, Захарушку выхаживать, а Тоню я отвезу к матери Григория. В конце концов она бабушка, не чужой человек. А там может быть родной папашка объявится и заберет ее." Зина пыталась отговорить подругу, но та была непреклонна. Она съездила к свекрови, а потом вернулась и на ней лица не было. Зина тогда думала, что подруга переживает по поводу того, что придется расставаться с дочерью. И вот настал день, когда Вера отвезла дочь, как Зина думала - к свекрови в деревню, а сама в тот же день легла в больницу и через пять дней умерла. - Значит, моя мама умерла? - глотая слезы, спросила Соня. - Да, - вытирая слезы, ответила Зина. - Она серьезно болела и умерла. Мы с Лешей ее хоронили. Я не поехала за тобой в деревню, не хотела, чтобы ты все видела. Да и адреса у меня не было, знаю только название села - Вершки. - Я ведь все время думала, что она меня предала, а оказывается, отвезя меня в детский дом, она заранее побеспокоилась обо мне... - прошептала Тоня. - Если бы я только знала, что ты в детском доме! - простонала Зина. - Почему, почему я ни разу не ездила в ту деревню? - У вас ребенок был больной... - погладила ее по плечу Тоня. - Это оправдания. Да, Захарушка у меня был больной... После смерти твоей мамы мы через месяц уехали в Москву, отец нашел тут профессора и мы стали лечить его. Из одной больницы в другую, так время и пролетело. Я даже ни разу не приехала в город, где мы жили ранее... А про тебя я думала так - ты с бабушкой живешь, она тогда еще молодой была, шестидесяти не исполнилось. К тому же, Григорий в любом случае навещал бы мать, может быть и тебя к себе забрал. Почему же Вера ничего мне не сказала? - Кажется, я знаю ответ на этот вопрос, - прошептала Тоня. - Наверное, у нее не получилось отвезти меня к бабушке, а вас она не хотела обременять, не хотела вешать на вас еще одного ребенка, когда своих двое было у вас, да еще один из них болеющий. Как Захар? - Состояние лучше, чем врачи нам прогнозировали. - Где он сейчас? - спросила Тоня. - В школе-интернате учится. Там разные детки... - Зинаида похлопала ее по руке. - Мне теперь так стыдно, что я о матери плохо думала. - Но теперь ты знаешь правду, - Зинаида взяла ее руку. - Твоя мама была прекрасным человеком, со светлой душой... **** Тоня провела в Москве три дня, уезжая, она пообещала Зинаиде вернуться в столицу после учебы. Теперь путь ее лежал в деревню Вершки. Любопытство не покидало ее, хотелось узнать, почему мать не отвезла ее к бабушке. Тоня нашла через местный сельсовет дом, в котором проживали Сладковы. Она постучала в окно и вышла на крыльцо женщина лет шестидесяти. Она плохо выглядела, куталась в теплую шаль и едва стояла на ногах. - Кто такая? - Я Тоня. Тоня Сладкова... Женщина качнулась и едва удержалась на ногах. - Вы моя бабушка, так? - Тоня сделала шаг. - Ну бабушка. Проходи, говори чего приехала? Столько лет ни слуху, ни духу, а тут приехала, гляди-ка! - Я не приехала, потому что жила в детском доме, - шагнув в дом, ответила Тоня. - Вона как! - протянула бабушка. - А сейчас чаго явилася? - Я хотела узнать, приезжала ли мама к вам в сорок шестом году? Она болела тогда. - Ну приезжала, - недовольно ответила бабушка. - Просила тебя забрать. А куда, скажи на милость? Время какое было, едва концы с концами сводили, животы раздувались от травы да картошки гнилой. А тут еще дитенка шестилетнего на шею посадить! Да и хватит, отнянчилась я уже. Сказала, что не имею возможностей взять дитятку к себе, самой жрать нечего. - Значит, мама просила меня забрать, а вы отказали! - Отказала! А чего, и правда Верка померла? - Померла, - Тоня кивнула и слеза покатилась по ее щеке. - А я уж думала, что притворяется она, что через тебя Гришку вернуть хочет. Он ведь, шельмец, бабу другую нашел, жил с ней в Белоруссии семь лет. - А сейчас где живет? - А туточки, - развела руками женщина. - Дала ему пинок под пятую точку та баба, вот он суды вернулся и пьет горькую. Сил моих нет. А я ведь болею, уход за мной нужен. - А где он сейчас? - А у Славки. Ну что, кликнуть его? Тоня огляделась.. Стоит ли? Хочет ли она встретиться с отцом? С тем, кто предал ее и маму, с тем, который даже не искал их.. - А ты, значит, в детском доме росла, - бабушка внимательно на нее смотрела. - Росла, - кивнула Тоня. - А сейчас чем занимаешься? Учишься или работаешь? - Учусь на повара. - Вона как! - Бабушка внимательно посмотрела на нее. - А сейчас каникулы? - Каникулы. - Ну вот видишь, как славно. Раз уж приехала, оставайся на каникулы, а как учебу окончишь, так я тебя в бригаду поваром определю, похлопочу за тебя перед Сергеевичем. Тоня молча переваривала услышанное. С одной стороны она с бабушкой познакомилась, а с другой стороны ей хотелось бежать отсюда. - А чего? Может, Гришка с тобой меньше пить начнет, да за мной присмотришь, а то ноги не ходят, сердечко шалит.. Тогда Тоня все поняла! Когда она маленькой была, то бабушка отказалась ее взять, чтобы лишний рот не кормить. А теперь, когда она выросла, бабушка решила ее приголубить, да не от доброты душевной, а чтобы ее сынок меньше пил, да за ней самой чтобы было кому ухаживать. - А в Белоруссии у папы вроде был еще ребенок? - Да, Наташка. Но я ее даже в глаза не видела. Да и на кой мне внучка от такой-то невестки? Виданое ли дело мужиками разбрасываться? Увела его из семьи, да выкинула потом как собачку ненужную. - Я поеду, пожалуй, - Тоня встала. - Куда же ты? - всполошилась бабушка. - А с отцом пообщаться? - А о чем мне с ним говорить? Я его даже не знаю, последний раз он меня видел шестнадцать лет назад. Он предал меня и маму. Все, что я хотела узнать - узнала. - И что же, со мной, с родной бабушкой не посидишь? Сколько лет не виделись? - Да примерно столько же, сколько и с отцом, - Тоня сделала шаг к двери. - И вы не стремились к общению. Не помню я, чтобы вы хоть раз из деревни приехали или нас к себе позвали. Тоня вышла и быстрым шагом помчалась к станции. Ну вот и все, ответы на вопросы найдены. У нее есть отец и есть бабушка, но росла она в детском доме... И не мать ее предавала... **** ЭПИЛОГ Тоня нашла могилу матери и ухаживала за ней. Через год, окончив училище, она уехала в Москву и Зинаида устроила ее работать в заводскую столовую поваром. Через два года она вышла замуж за Петра, токаря, работающего на этом заводе. Каждую годовщину смерти матери они приезжали на кладбище вместе с Зинаидой. Тоня завидовала такой дружбе. Вот у нее не было таких подруг, но может быть все еще впереди. Иринка вышла замуж за Сергея, но Тоня никогда не жалела, что ее жизнь так повернулась. Зато теперь она счастлива, живя в столице с любимым, а ее дети называют Зинаиду бабушкой. Пусть она названная, но настоящая, с открытой душой. Что же до отца и его матери - Тоня больше никогда не ездила в Вершки и не знала, что с ними, и как сложилась их судьба. Однажды они вычеркнули ее из жизни, а теперь и она не хочет иметь с ними ничего общего. 🌹🌹🌹🌹🌹🌹🌹🌹🌹 Бойтесь данайцев. Часть 1 Третий день Дарья находилась в дурном настроении. Сосало под ложечкой. Тяжелое, томительное чувство не давало покоя, выбивало из колеи, мешало дышать, работать, просто жить. Если бы давление беспокоило или какой-нибудь ревматизм – ерунда, это можно перетерпеть, плохо, больно, но можно. Но беспокойство было вовсе не хворью, а предчувствием чего-то дурного. Бывает так – одному человеку все нипочем, ничего не беспокоит и не мучает. Несчастье падает на него сверху неожиданно, как кирпич на голову. Человеку плохо и страшно. Но все плохое уже случилось и надо жить дальше, хорошо или не очень, но жить. А бывает, что перед горем или просто неприятностями сердце одолевает муки и томления. Человек ждет, гадает – с какой стороны обрушится гадость? Где соломки подстелить? Что его ждет? С сыном стрясется что-то? С самим человеком? С родителями? С супругом? На работе? А, может, с любимой собакой? Господи, да намекнул бы хоть как-нибудь! Когда? Где? А внутри сосет и сосет, ноет и ноет. Может, день проноет, а может, две недели. Тошнехонько! Под конец, мученик, измаявшись в конец, готов и на стенку лезть, лишь бы не ждать. Лишь бы не гадать. Случилось бы уже, Господи. Ну сколько можно? Провались пропадом эта интуиция, толку от нее – все равно не угадать! Предчувствия Дарью никогда не обманывали. Все сбывалось. И перед увольнением она так страдала. И перед болезнью матери. И перед смертью отца. И перед тем, как муж завел интрижку, обернувшуюся его громким разводом, с разделом имущества и женитьбой на Дарьиной подруге. И перед тем, как любимый пес под машину попал. И чем тяжелее горе, тем тяжелее его ожидание. Потому и сейчас Дарье ничего не оставалось, как укутаться в глухое одеяло и замереть в томительном ожидании. Но ведь не будешь медведем в берлоге лежать? Надо как-то подниматься, умываться, работать, оплачивать квартиру и кредиты, ходить в магазин, поливать цветы, действовать. Жить. Дарья вылезала из постельной норы, тащила себя за шиворот на улицу. Пялилась в монитор компьютера на работе. После шести ползла через снежные завалы к дому, мыла посуду и так же, как и в офисе, пялилась на стиральную машинку, крутившую белье. Вроде, отвлечется, и тоска откинется от души, забудется. Но наступит ночь, как она с новой силой привалится к груди, присосется и начинает по новой откачивать кровь из артерий, забирать оставшиеся силы и радости. Через десять дней в груди, будто тумблер отключился: снова можно было дышать и ничего не боятся. Или враги угомонились, или неприятности обошли несчастную Дарьину голову стороной. Она начала спокойно спать и даже шутить с коллегами. Она всегда любила посмеяться. Чувство юмора, казалось, родилось вместе с маленькой Дашей. Где она – там смех. Такие, как Дарья – незаменимы в местах, где тяжело. На войне или в хосписе, в тюрьме или еще в каком аду. Слава Богу, пронесло. Дарья не была нигде: ни на войне, ни в больнице, ни в тюрьме. От сумы и от тюрьмы не зарекайся, но Даше везло. Во всем, если сравнивать с другими людьми. Квартира у Даши от покойных родителей. Она в ней и прописалась после развода с мужем. Дима, бывший супруг ее, на пару с новой любимой остался в благоустроенной трешке. Даша ушла от Димы с ребенком на руках, плюнув на все благоустроенности. И не разу не пожалела о своем поступке. Даже вещи в шкафу оставила, не говоря уже о технике. Несколько раз при встрече с новой семейной парой - Димы и Люси - маленький Костик кричал, дергая Дашу за руку: - Мама, мама, смотри, тетя Люся в твоей шубе! Ну, мама, ну смотри! Дима утаскивал Люсю на другую сторону улицы. Дарья отворачивала лицо, чтобы не сгореть от испанского стыда. Потом, конечно, хохотала: интересно, Люська точно в Диму влюбилась или в ее шубу? Она вспоминала вытянутые лица самых близких людей, ставших предателями, и снова взрывалась от смеха пополам со слезами. Застеснялись, бедненькие, даже с Костиком, родной кровиночкой, сил не было поздороваться. Шипят теперь друг на друга от конфуза. У Димки характер отвратительный, он злопамятный. Всю плешь, наверное, Люське с этой шубой проел: - Я говорил тебе, не надевай шубу в люди! Я из-за тебя с сыном не поговорил! Дура! Люська, конечно, в слезы. - Я не знала, что ты такой жмот! Купи мне тогда новую! Ага. Как же, купит он. Димочка – редкостный жмот. Он всегда ратовал за отдельные кошельки и раздельные расходы. Дарья привыкла рассчитывать только на себя. Толку скандалить – Димочку так воспитала мамочка. Все для сыночки единственного. Он понятия не имел, что мужчина должен содержать семью, которую создал. Что это нормально. Если не можешь – живи у мамочки. Но маме с годами стало тяжело кормить свою «радость», и она сбагрила «кровинку» на Дашку, дуру безмозглую. Иначе так просто бы не отдала свой «цветочек» недостойной швабре, мизинца Димочкиного не стоющей. Какое разочарование, какой пассаж. Бедная Люся. Она-то думала… Или не думала совсем, отбивая чужого мужа, такого сильного, красивого и благополучного со стороны. Плакала, наверное, от обиды! Впрочем, Люся пожила с Димочкой недолго. Года хватило, чтобы потом без сожаления покинуть уютное гнездышко. Впрочем, это уже совсем другая история, Дарье совсем неинтересная. Даже шуба, которую Люся, в отличие от бывшей хозяйки, не забыла прихватить с собой. Песец! Не в шкафу же его оставлять! Сын Костик давно вырос. С отцом долго не общался. Зачем ему папа, ни разу за всю жизнь сына не навестивший. Это же так удобно: придумать байку о том, что Костика Даша «нагуляла» от чужого дяди. Даша даже оспаривать в суде эту подлую сплетню не стала. Мерзко. Пачкаться? Тьфу, пусть подавится. И квартирой пусть подавится. Жизнь Дашу давно научила – подальше от всяких мерзавцев держишься – подольше проживешь. Это еще она Люсе спасибо сказать должна – до сих пор бы перед муженьком на одной ножке скакала. Лет семь назад Дима приперся к ней с поклоном. И даже голова не отвалилась. Даша не хотела открывать дверь бывшему. Но тот караулил ее целый день. Ну не сидеть же целый день дома – дел полно. Даша разговаривала с Димой в скверике, на нейтральной территории, чтобы и духа Диминого не было в родном доме, чтобы видом своим не осквернил милое сердцу гнездо. Опустившийся, неухоженный, небритый, он сидел рядом на скамеечке и… вонял. Вонял отвратительно: немытым телом и перегаром. - Мама умерла. Мне плохо сейчас, Даша. - Сочувствую. Но денег на опохмелку нет. - Да не надо мне денег! – с разрывом в голосе, со скорбью, вскрикнул тогда Дима, - Даша даже прониклась. Потом, правда, прошло. Потому что, бывший закончил фразу, - от мамы квартира и наследство кое-какое осталось. - Чем могу помочь? С похоронами, - уточнила она. - Да уж полгода прошло, не утруждайся, - ответил Дима, - я по другому вопросу. Вопрос был прост. Диму гложет совесть, и он очень жалеет, что так обидел Костика. Злился на Дашу, вот и нес всякую околесицу. Что зла больше (вот как!) на нее не держит. О сыне скучает. И переживает – парень без жилья остался. Вот и хочет прописать сына на законных квадратных метрах. - Мне самому много не надо – в квартире мамы проживу. А Косте пусть трешка остается. Не спеши с отказом, Даша. Забудь про все обиды. О сыне подумай. Даше хотелось тогда закричать Диме, чтобы он засунул царские подарки себе куда-нибудь подальше. Чтобы он шел с советами подумать о сыне туда же. Что уж она как-нибудь разберется без соплей. Но… не стала. В бредовых речах Димы было осмысленное зерно. И она тогда сгоряча выписала ребенка, мало подумав о последствиях. Костя имел право на квартиру. Полное. И он взрослеет. И ему нужно будет где-то жить самостоятельно. И ютиться в сменных углах при законной жилплощади – высшая глупость. Он когда-нибудь заведет семью. Детей. Пусть у него все будет хорошо. Продолжение завтра Бойтесь данайцев. Часть 2 Она прописала сына в злополучной трешке. Находиться в ней было противно – Дима каким-то образом умудрился загадить такое светлое, такое просторное когда-то жилище. Но… Стены есть, остальное приложится. Еще тогда мелькнула мысль: разделить квартиру на доли, чтобы долги бывшего не достались в наследство. Но Дарья, подумав, сколько хлопот прибавится с бесконечной бумажной волокитой, отказалась от дележа. Она плюнула: в конце-концов зарплата нее неплохая, коммунальные расходы она оплачивать в состоянии. Подзатянется, поднатужится, зато не надо будет думать о Диме: заплатил, не заплатил. Складывать квитки в коробку с документами и спать спокойно. На том и порешили, как говорится. Дима пропал из горизонта так же внезапно, как и появился. Дарья о нем и не вспоминала. Не та личность, чтобы вспоминать о нем. Есть у человека жилье, ну и хорошо. За трешкой Даша следила, платила и радовалась: у сына будет собственный дом. Так и случилось. Костя, ее хороший и замечательный Косточка, отслужив в армии, поступил на заочное отделение универа, работал и учился одновременно. Он встал взрослым незаметно, без подростковых проблем и возрастных бзиков. Он всегда был самостоятельным и самодостаточным. В жизни сына появилась девушка, хорошая девчушка, такая, как надо. Симпатичная, скромная, умненькая, из прекрасной семьи заводских работяг, положивших свою жизнь на воспитание прекрасного человека. Небалованная девочка, ко всему приучена, прекрасно образованная. Она ли не заслужила спокойного и надежного Костика? Ребята переехали в трешку. Занялись ремонтом, ни копейки не содрав с родителей. А главное – были благодарны. Понимали, что это такое – собственное жилье. Ровесники их, измученные ипотекой и съемными конурками, искренне паре завидовали! Поднапряглись, справили молодым хорошую свадьбу. Дети сопротивлялись всячески. Молодежь! Практичные люди, оказывается, новое поколение. Новых людей раздражают пупсы на машинах, длинные столы буквой «П», ломящиеся от кушаний, обилие гостей, больше половины которых - совершенно незнакомые люди. Новые люди лучше выпьют шампанского и съездят на море на пару дней. К чему пир на весь мир – пыжиться достатком с голой задницей? Зачем разорять себя и близких? Не лучше ли сэкономить лишнюю копейку на будущее? Уже через некоторое время Ксюша, невестка, пузатенькая, как шарик, семенила на тоненьких ножках в женскую консультацию. Хотела дочку, малюсенькую девчушку. Чтобы бантики и платьица. Ксюша показывала самосвязанные пинетки, розовые башмачки с помпончиками, прислушивалась к себе, смешно наклонив голову – за нее радовалось сердце. Дарья привязалась к невестке всем сердцем, с удивлением выслушивая жалобы свекровей на неблагодарных невесток. Как их не любить? Почему их не хочется любить? Семья, близкие люди, мамы твоих внуков. Хорошо! Слишком все хорошо. Слишком… Первым неприятным звоночком было «явление» Димы. В один прекрасный день он пришел к ребятам в «гости». Те накрыли стол, Ксюшка, дурешка, напекла блинов – папа мужа! Блины Диму интересовали мало. Он мялся, тужился, и его синий кадык шевелился, будто там, внутри горла свинцовый шарик перекатывался туда-сюда. Костик все правильно понял. Достал из холодильника бутылку, налил в рюмку отцу. Тот, правда, выпил всего одну только эту рюмку. - Костик, меня обманули с бабушкиной квартирой. Мне жить негде. Что делать было Костику? Отец имел право на жилье – владелец. Так и поселился папа в спальне. Ребята обосновались в гостиной, а светлая детская ждала своего часа. Никто никому не мешал. Дима оказался на удивление тихим жильцом. Порой, он целыми днями не выходил из комнаты, и Костик всерьез волновался за его здоровье. Что он там делал? У Димы был очень хороший компьютер – купил на деньги, оставшиеся от материнского наследства. И целый день он зависал в интернете. Костик, приходя к Дарье в гости, смеялся: - Как тинейджер, мама! В танчики, что ли, рубится? - Убоище! Свалился на голову. У него за долги квартиру отобрали? – волновалась Дарья. - Не знаю, говорит, обманули. Я уже предлагал юриста найти, так тот – ни в какую, - Костя беспечно грыз сушки, запивая чаем, - а Ксюшка рада. «Дедушка у Насти будет» - говорит. - Девочка, все-таки? – улыбнулась Дарья. - Девочка, - отвечал Костя. *** Да. Родилась девочка, Анастасия, маленькая царевна-несмеяна. Серьезное личико, сдвинутые бровки и ротик точечкой. «Сердитая какая. Чистый генерал!» - подумала Дарья, взглянув на внучку. - Академик! – в унисон Дашиным мыслям протянула сватья Галина, - вся в прадеда! - А прадед – академик? – лукаво повела бровью Дарья. - Слесарь высшего разряда! – горделиво ответил Егор Петрович, сват, - это, считай, почище всяких академиков! Такой же серьезный был! У детей началась хлопотливая, неспокойная пора – академик-Настя требовала внимания и днем, и ночью. Ксюшка не могла нарадоваться на дедушку Диму. - Он мне помогает. И в магазин, если надо, сбегает. И коляску спустит вниз. И сам любит с Настюшкой гулять. Неужели исправился? Неужели нормальным человеком стал? – думала-гадала Даша. Дима старался не попадаться ей на глаза. Да и Бог с ним. Лишь бы не путался у ребят под ногами. Может быть, сама Даша такая ущербная? Ну чего привязалась к мужику? Может, это и есть – нормальные семейные взаимоотношения? Ну бывает – люди совершают ошибки. Бывает, что осознают свои грехи и исправляются. Ну бывает же… А? Кто же Димочку «обманул», отобрав квартиру матери? Почему он не обращается в милицию? Что-то тут нечисто… И вот, предчувствие, томительное, тягучее, настырное – не давало покоя Даше. Психоз? Бог его знает… С утра дедушка Митя (как стала величать Дмитрия Ксюша), заглянув на кухню, сообщил, что «погодка сегодня такая прекрасная и замечательная, что дома сидеть нет никакого смысла» - Собирай Настену, дочка, погуляем пару-тройку часиков в парке, - сказал он. Ксюша обрадовалась: дел невпроворот, стирка, уборка, ужин, да еще пару шкафов надо перебрать, зимнюю одежду почистить и отправить в недра шкафа на лето. Через полчаса дед с внучкой отправились на улицу. Ксюша принялась за нескончаемые женские дела. Хотелось управиться до прихода Костика, провести вечер в тихой, уютной обстановке. Пока она копошилась с бельем, не заметила, как прошел час. Зазвонил дверной звонок. Неужели дед Митяй нагулялся? Открыла. В дверях возвышался здоровенный амбал, по виду – застрявший где-то во временах родителей: черная кожаная куртка, светлый ежик стриженых волос, каменное лицо. - Белов здесь живет? – коротко спросил он. - А… Да. А вам какой нужен? – растерялась Ксюша. - А че, их много тут? – спросил амбал, - и не дождавшись ответа, сказал, - все! Передай им: часики тикают, долг растет. Срок – неделя. Если через неделю не отдадут деньги, приду не один. Больно будет всем. Поняла? Он даже голоса не повышал, этот амбал. Он просто констатировал факт. Бездушно и без эмоций. Как машина. Или терминатор, которому совершенно наплевать на страх и смятение человека, застывшего перед ним. Ксения металась по дому. В голове черти что творилось. Откуда-то извне мутной волной поднималась паника: за всех. В первую очередь, за дочь. Ксения никак не могла набрать номер мужа, как в дурном сне, дрожащие пальцы не могли нащупать кнопку вызова. Наконец, смогла. - Какие долги? Кому вы должны? За вами приходил-и-и-и! – сквозь истерические рыдания Костик не мог ничего разобрать. - Кто должен? Кому? – едва пробившись сквозь крики, спросил Костя. - Бе-ло-вы! Бе-ловы! Вы – Беловы! – всхлипнула Ксюша и бросила трубку. Она звонила «дедушке Мите». Звонила, звонила, звонила… И бессердечная тетка-автомат равнодушно отвечала ей, что телефон вызываемого абонента отключен или… И снова – звонок мужу: - Он украл ребенка! Костя! Он! Украл! Нашего! Ребенка! Или убил! Господи, Костя! Растерянность и страх, помноженные на материнский инстинкт и чувство потери рождают страшную, гремучую смесь. Ксюша уже ничего не могла соображать. Откуда ей научится умению соображать в критической обстановке, домашнему дитю, выросшему в покое и ласке немолодых родителей? Она фильмы про бандитов воспринимала как сказки про Кощея или Бабу Ягу. Она вообще ничего не знала про реальное зло. Не научили… Вот в таком состоянии Дарья и обнаружила свою невестку. Она решила заглянуть к детям в гости по случаю выходного дня на работе, повидать малышку, попить кофейку, погреться около семейного счастья… Погрелась. Безумные глаза Ксюшки, осевшей среди разбросанной зимней одежды с зажатым в пальцах смартфоном – вот что увидела Дарья. - Что случилось? – одними губами спросила она у Ксении. - Беловы должны деньги. Дед не берет трубку. Настя у него, - паника накрыла невестку, утопила ее. Та уже не металась, отупев от страха. - Костик где? - Едет, - ответила Ксюша. Едет. Хорошо. Пусть едет. Не будем отвлекать его истериками. Дарья набрала номер бывшего: абонент находится вне… Открыла аптечку, накапала валерьянки. Силой влила девушке в рот. Четким голосом, стараясь не особенно нажимать, сказала ей: - А теперь успокойся. У деда просто сел телефон. У него всегда что-нибудь случается с этим чертовым телефоном. Он вернется. - Уже прошло три часа. Он не возвращается, - Ксюша равнодушно как-то ответила. Не хорошо ответила. - Мы сейчас позвоним в полицию. Одевайся. Костя вот-вот придет. Все выясним. Все будет нормально, слышишь? Она обняла Ксюшу, маленько встряхнула: - Одевайся. Нужно будет давать показания. Соберись! Время тянулось томительно долго. Томительно долго ехал Костя (хотя он летел домой стремительной птицей), томительно долго собиралась невестка (хотя она просто накинула на себя куртку), и очень, очень долго Дарья осматривала комнату, где проживал бывший муж. Скромно. Аскетично. Компьютер, стол, кружка с вековым чайным налетом. Не заправленная, смятая в кучу постель. Дарья включила компьютер. Она не понимала, зачем вообще это делает – откуда ей знать пароль? Но паролей никаких не было. Диме, наверное, лень было ставить защиту. Он всегда таким был: ленивым и бестолковым. На экране всего две иконки: одна из них – сайт знакомств. Другая… Если бы у Дарьи спина была бы покрыта волчьей шерстью – она обязательно встала дыбом. Предчувствия не изменили ей, гребаная интуиция, ну конечно! Танчики, ха-ха! Танчики, паровозики, самолетики – как бы не так! Самые обыкновенные «спины», рулетка, так его растак! Рулетка, и еще куча всякого цифрового г*вна, обирающего азартных дебилов до нитки! Как она не могла догадаться? Как не мог догадаться Костя? Как они пропустили самое главное зло в их жизни: им повезло! Рядом с ними пригрелся игрок! Вот они, нечаянные подарочки Ксюшке (так приятно, мама, так мило), вот она «украденное мамино наследство» (меня обманули с квартирой, можно я у вас поживу). - Тебе кто-то звонил, Ксюша? Или приходил кто-то? – спросила она. - Приходил. Мужчина в черной куртке. Большой. Сказал, что Беловы должны деньги. Срок неделя. А потом… - Ксюшу опять выдергивало мутной волной истерики. - Тихо! Тихо! Теперь нам всем нужно быть исключительно тихими и максимально спокойными, Ксюша, - сказала Дарья. Продолжение следует
Мир
🌹🌹🌹Юра лежал с закрытыми глазами.
Я знала, что он не спит. Прошло две недели, как его привезли из областной бoльницы.
Но ни разу в тёмное время суток он не включил свет. Настольная лампа стояла на тумбочке ненужным атрибутом, как и ноутбук. Рядом с диваном на полу валялись записная книжка и ручка. Чей же ещё номер телефона он вычеркнул? И сколько их осталось из двухсот двадцати пяти? Эти телефонные номера и дни рождения напротив я сама диктовала сыну год назад перед очередной очень сложной oперацией на позвоночнике.
При воспоминании об oперациях ceрдце моё зaмирает и крoвь стынет. В детстве сын почти никогда не бoлел. Рос здоровым, весёлым, счастливым. Занимался спортом со своим неразлучным другом Сергеем. Однажды на тренировке Юра yпал на спину и не смог самостоятельно подняться. Вызвали «скорую». Пролежал три недели в бoльнице. Стало легче. А через несколько месяцев в спине появилась такая адская бoль, что терпеть не было сил. Сделали oпeрaцию. Через год – вторую, так как бoли возобновились.
После второй oперации была рядом с сыном. Упросила-таки главврача и заведующего хирургическим отделением, чтобы разрешили ухаживать за Юрой. Уставала от переживаний и напряжения. Стало легче, когда в хирургию пришли несколько студентов на практику. Юра понравился одной из студенток. Парень он красивый, высокий, стройный. Леночка была готова и днём и ночью быть рядом и выполнять любое его желание и просьбу. Но Юра только хмурился, когда я ему говорила о Леночке, какая она внимательная, красивая и умница. Мне её однокурсницы рассказали, что Лена отличница и что в Юру влюбилась впервые и с первого взгляда. Юра же только расстраивался от этих разговоров.
— Мама, ну посуди сама, зачем я ей? У неё это просто увлечение. Она мне тоже нравится. Но я боюсь влюбиться. Вот увидишь, стоит нам из столицы уехать в наш посёлок, как она и не вспомнит обо мне. А это дополнительная бoль.
Он даже свой номер телефона не хотел ей давать. И Лена попросила у меня. Дала ей и Юрин, и домашний. Перезванивались, переписывались SМS-ми, виделись по скaйпу. Лена собиралась приехать к нам. И вдруг – ещё oперация и долгое лечение. Эта oперация не улучшила его состояния, а сделала инвaлидoм. После неё он потерял способность ходить и стоять мог не больше получаса. На изменившиеся глаза сына невозможно было смотреть. В них появилась такая тоска и безысходность, что дyша бoлeла от жалости и стрaxa за него. По ночам прислушивалась, дышит ли? Каждый день считала тaблетки, боялась его отчаянного поступка. Прежде весёлый и улыбчивый, теперь он замкнулся в себе, стал раздражительным. Но, слава Богу, не озлобился. Боялась, что он вoзнeнавидит жизнь и мир, в котором живёт, и не сможет нормально общаться и воспринимать счастье и радость других.
Как-то заглянула в записную книжку сына. Леночкин телефон был зачеркнут. Значит, и она на его поздравление с Днём рождения не ответила. Он же, как и прежде, поздравлял с днём рождения всех своих одноклассников и знакомых. Но они не отвечали на его поздравления и SMS-ки. И он, прикусив до крoви губу, чтобы сдержать крик, вычёркивал очередной телефон. Подняла с пола записную книжку, полистала. Осталось пять телефонов напротив имен: Серёга, Вадим, Николай, Оля, Света. Вадим и Николай – одноклассники. Девушек я не знала.
А Серёга – друг детства. С детсада, когда им было по три года от роду. Вот с этих самых трёх лет, с восьми утра, как только воспитательница их посадила за один столик, они стали друзьями и дружат уже двадцать семь лет. Везде вместе: в школе, за одной партой, в спортзале. И только после окончания школы их пути разошлись. Серёжа поступил в университет. А Юра все эти годы работал программистом (спасибо, директор организации разрешил выполнять прежнюю работу дома) и часто лежал в бoльнице.
Серёжа звонил Юре почти каждый день. А когда приезжал на каникулы, то мчался к Юре, рассказывал ему обо всём, тормошил, заставлял делать упражнения, сам делал ему массаж ног, поднимал и выносил на улицу. Усаживал в машину и возил с собой на охоту, на футбол, в город, где учился, к родственникам, на море. Мне всё время звонил, расспрашивая, как Юра, его настроение, не нужна ли помощь. О помощи спрашивал только у меня, потому что Юра наотрез отказывался от любой помощи. Но Серёжа его не слушал.
После окончания университета Серёжа стал успешным бизнесменом. Женился на Настеньке, однокурснице. Но ничего не изменилось в отношениях с Юрой. Только теперь они везде ездили втроём. Несмотря на возражения друга, Серёга неизменно покупал три путёвки, три билета, и слушать не хотел его доводы и отговорки. Побывали в Англии, Египте, Турции. Надо было видеть, как Серёга, метр девяносто два сантиметра ростом, носил Юру, как ребёнка, хотя тот чуть ниже его ростом. Но он нёс его бережно от машины до трапа самолёта, потом поднимались по свободному трапу, так как все уступали им дорогу. Настенька бежала рядом, щебетала, улыбалась, старалась сгладить неловкость, которую Юра испытывал оттого, что его нёс друг, от взглядов пассажиров и прохожих. Особенно девушки обращали внимание на красивого парня, который старался не смотреть по сторонам, и… вздыхали.
Работа и внимание Серёжи с Настенькой растопили сeрдце сына. Он повеселел, воспрянул духом, поверил в то, что всё будет хорошо и что он сможет ходить. Но жизнь не спешила радовать его… Неизвестно, что послужило причиной, но в одну из ночей снова появилась адская бoль, пришлось вызвать «скорую». В шесть утра прилетел санитарный самолёт с бригадой врaчей, и Юра снова улетел в областную бoльницу. Когда заносили носилки в самолёт, он улыбнулся и сказал:
— Мама, ты не волнуйся, всё будет хорошо. Ты же знаешь, какой я цепкий до жизни. Только Серёге ничего не говори. Хорошо?
— Хорошо, не скажу.
Улетели. Дала волю и слезам, и сeрдцу. Думала и молила Господа только об одном, чтобы остался живым единственный сыночек и смог ходить.
Сказать-то я не сказала, да Серёжа сам утром прибежал встревоженный:
— Что с Юрой? Где он? Я чувствую, что ему плохо!
Чего уж там было таить. Рассказала всё как есть. Во второй половине дня Серёжа был уже в областной бoльнице, позвонил мне и сказал:
— Тёть Валь, только что переговорил с хирyргами, будут делать oпeрацию. Заверили, что oпeрация должна пройти нормально, сeрдце-то у парня крепкое! Так что не волнуйтесь. Вы же знаете Юру, он сильный.
— Господи, Серёжа, снова опeрация? Когда будут делать, не сказали? Мне ведь надо занять денег на oперацию.
— Oперация уже через четыре часа. Я всё оплатил и буду здесь до конца. Про деньги не думайте, никогда даже не вспоминайте об этом. Договорились? Я Вам обязательно позвоню.
После Серёжиного звонка молилась всем святым и Богу с Богородицей, чтобы помогли моему сыночку выжить и победить бoлезнь. И Господь меня услышал. Серёжа позвонил, что oперация прошла успешно, но в бoльнице придётся побыть несколько месяцев. Четвёртая oперация – это серьёзно.
Серёжа с Настенькой часто ездили к Юре, покупали лeкaрства, книги, видео (ноутбук Серёжа отвёз ему сразу после oперации). Брали меня с собой к сыночку и запретили даже думать о расходах. Дважды ездила к Юре автобусом, так как Серёжа и Настенька уехали по делам фирмы на два месяца в Германию. Но и оттуда Серёжа часто звонил Юре и мне.
Из областной бoльницы Юру привезла районная «скорая» две недели назад. И все эти дни он не зажигает свет. Лежит с закрытыми глазами, словно боится, открыв их, увидеть свою судьбу, которая так жестоко обошлась с ним.
Тихонько прикрыла дверь в его комнату и ушла к себе снова в бессонницу и в боль сердца. Слёз уже нет. Иссякли, когда всю ночь молила Бога и всех святых, чтобы помогли xирургам спасти жизнь моего сыночка.
А рано утром мне позвонил Серёжа:
— Тёть Валь, мы приехали. Как там Юрка? Хандрит? Ничего, растормошим, развеселим. И ещё я хочу сообщить Вам хорошую новость. Мне удалось найти в Германии клиникy и врaчей, которые многих уже поставили на ноги с таким диaгнозом, как у Юры. Так что есть надежда, что Юра будет ходить как прежде. Вы ему пока не говорите об этом. А то будет, как всегда, возражать, отказываться и сердиться по этому поводу. Он ещё спит? Позвоните мне, когда проснётся. Хорошо? И мы с Настей приедем к вам. Сюрприз ему хотим преподнести. Привезли подарок, о котором он давно мечтал. Тогда же и скажем ему о поездке в Германию.
Через три месяца Серёга снова нёс Юру на руках с третьего этажа к машине, а потом к трапу самолёта и в самолёт. И снова Настенька, как всегда, бежала рядом, щебетала, словно птица счастья, улыбалась, подбадривала друзей, которые были одним целым и душой и мыслями.
Богом и судьбой была предопределена их дружба. И то, что именно сила дружбы сможет продлить жизнь одному из них.
…Прошло два года. Юра начал ходить без посторонней помощи и даже без трости. Работает. Встречается с чудесной девушкой. Серёга с Настенькой радуются этому счастливому событию так же, как радовались появлению своего первенца, которого назвали Юрием.
Приехали к нам с крохой-сыночком, чтобы познакомились и чтобы спросить у Юры: согласен ли он стать крёстным отцом их сына?
И Юра, никого не стесняясь, впервые за годы их долгой дружбы заплакал. Плакал долго и надрывно, смывая слезами всю бoль, разочарование, отчаяние, очищая своё сeрдце для радости, счастья и любви. Любви и благодарности к единственному другу, который ни разу его не предал, не огорчил, не сказал плохого слова, а подарил ему ЖИЗНЬ!
Плакали все. Только маленький Юрочка улыбался миру, в который пришёл!
А большой Юра только и смог сказать:
— Боже, Серёга, и ты ещё спрашиваешь? Большего счастья для меня и быть не может! Ты же знаешь, какое у меня здоровое и сильное сeрдце. И я готов в любую минуту, если понадобится, отдать его вам, чтобы спасти вашу жизнь…
#Хельга
1957 год
Антонина смотрела в окно и сосредоточено грызла карандаш, переживая боль в душе и думая о Сережке, который вчера целовался с ее подругой Иринкой. Два предательства в один день. Как мог Сережка так с ней поступить? Они ведь столько в детском доме прошли вместе!
А Иринка? Вот уж от кого не ожидала.. Подруга, называется...
Сколько еще предательства будет в ее жизни? Когда это закончится?
Слезы потекли сами собой, когда она вспомнила о самом первом и самом болезненном предательстве. Это сделала ее мама.
Тоня помнила ее - красивая молодая женщина, облако каштановых волос, карие глаза и красивая улыбка. А когда она смеялась, то казалось, будто колокольчик звенит.
Она была худенькой и всегда носила одно и то же платье на выход. Вот отца своего она не помнила... Он ушел на фронт в 1941 году, когда Тонечке был всего год. Потом она помнила слезы матери в 1945 году, она читала какое-то письмо и рыдала. Тот период она не забудет никогда - мама рыдала все лето, пряча свои слезы от других людей, но Тоня слышала ее всхлипывания. И как многие дети она спрашивала, где ее папа, когда он вернется. Она представляла себе высокого сильного мужчину в военной форме, но мама, качая головой, говорила: он не вернется...
Потом вдруг мама стала меньше проводить с ней время - она отводила ее к своей подруге, звали ее вроде Зинаидой. Тоня могла провести с ней и две, и три ночи. А потом мама приходила и забирала ее. Мама уже не улыбалась, не смеялась, лишь печально смотрела на Тоню и молча обнимала.
А потом вдруг, когда Тоне было шесть лет, похудевшая и почему-то ставшая некрасивой мама отвезла ее в другой город и поместила в детский дом... Привезла с вещами, поговорила с Аглаей Владимировной и... попрощавшись, ушла, вытирая слезы. Тоня плакала, кричала, звала маму, но та ушла, покачиваясь, будто от сильного ветра. Больше Тоня ее не видела...
Заведующая детского дома, Аглая Владимировна, с жалостью смотрела на ребенка и нет-нет отсыпала ей немного ласки - то по голове погладит, то приобнимет. Но с каждым месяцем, проведенным в детском доме, этой ласки становилось все меньше и меньше: дети сменяли друг друга - одни приходили, другие вырастали и покидали детский дом. И с теми, с которыми Тоне приходилось жить в этом заведении, приходилось бороться за выживание. Первый год было туго с едой, дрались чуть ли не за каждый кусок хлеба или клейкую и невкусную котлету. Дрались за вещи, делили банты, которыми девочки подвязывали волосы. А потом создалась этакая коалиция - Сережа, Ирина и Антонина. Все трое стояли друг за друга горой и вот так же вместе они окончили школу. Тоня и Ирина поступили в училище на поваров, а Сережа пошел в механики. Сережа и Тоня были влюблены друг в друга... Сложно сказать с какого времени, но в седьмом классе Сережа объяснился ей в любви и с тех пор все считали их не просто друзьями, а парой.
Мечтали о том, что когда им исполнится по 18 лет, они поженятся, им дадут отдельную комнату в общежитии и они начнут строить самую настоящую советскую семью. Но вдруг Сережа стал отдаляться от Тони и все чаще проводить время с Ириной. Тоня не ревновала, это даже в голову ей это не приходило. Хотя девушка и признавала, что Ирина была красивее - светлые белокурые локоны, которые сами по себе вились, голубые глаза и высокий рост. И вдруг сегодня она поняла, что надо было видеть в ней не только друга, но и соперницу, когда она увидела их целующимися под лестницей в общежитии.
Разразился скандал, Ирина, которая жила с Тоней в одной комнате, поменялась местами с соседкой Олей и теперь Ольга жила с Тоней, а Ирина за стенкой..
Сережа даже не стал оправдываться, он просто пожал плечами, опустил виновато глаза и сказал: "Так уж вышло.."
Задумавшись о предательстве, Тоня вдруг подумала - ну ладно, Сережа и Ирина, они ей не чужие люди, но почему так сделала мама?
Много раз она задавала себе вопрос - жива она или нет? У нее была большая обида на мать и все эти годы она не хотела и не пыталась ее найти. Но сейчас вдруг испытала большое желание посмотреть в глаза женщине, которая ее сначала родила, а потом подбросила в детский дом как ненужного котенка. Она найдет ее и, если та жива (а почему бы и нет, ведь мама была молодой женщиной), посмотрит в глаза и задаст вопрос: почему и за что? За что с ней поступают подло близкие люди?
Выйдя из общежития, Тоня направилась к детскому дому. Жаль, что Аглая Владимировна, которая принимала ее в детский дом, умерла, когда Тоне было 7 лет. Но может быть ее преемница знает причину.
- София Яковлевна, доброго вам дня, - Тоня улыбнулась, войдя в кабинет и держа перед собой коробочку с вафельным тортиком, купленным со стипендии.
- Добрый день, Тоня. Что привело тебя?
- Меня привел к вам серьезный разговор....
- Ну говори, - София Яковлевна поправила очки на переносице.
- Я хотела бы узнать адрес моей мамы и причину, по которой она сдала меня в детский дом.
- Странно, - София Яковлевна посмотрела на нее внимательно. - Очень странно. Разве ты не сирота? И почему именно сейчас?
Тоня замешкалась. Ну не рассказывать же, что именно предательство Сергея и Ирины побудили в ней желание разобраться в истине и хоть на ком-то оторваться за свое несчастливое детство.
- Меня привела сюда мама, вы не знали?
- Детка, я ведь не помню дела всех детей наизусть, тем более, тех, которые в архиве. Ты ведь уже два года как покинула эти стены.
- А можно посмотреть на мое дело?
София Яковлевна вздохнула, дотянулась до телефона и стала крутить диск.
- Елена Васильевна, это Заборина. К вам сейчас девушка придет, Сладкова Антонина, ей нужно ее личное дело, которое поступило к вам в архив в 55 году.... Да, да... Ну какая это тайна, о чем вы говорите? Да, скоро будет.
Повернувшись к Тоне, София Яковлевна отодвинула принесенный девушкой торт и сказала:
- Отдай его Елене Васильевне. Она любит сладкое и будет любезнее. Езжай в архив, он по улице Октябрьской расположен, дом 18.
- Спасибо вам, - Тоня улыбнулась. - А тортик оставьте, я Елене Васильевне еще возьму.
****
Тоня перебирала личное дело и не могла скрыть разочарование. Там были только сухие факты. Воспитанница Сладкова Антонина Григорьевна, дата рождения, адрес. Мать Сладкова Вера Ивановна, дата рождения и адрес..
Выходило, когда мать привела ее в детский дом, матери было 27 лет, следовательно, сейчас ей 38... Причина поступления в детский дом значилась банальная - семейные обстоятельства. Далее следовали записи, которые делали за все годы, проведенные в детском доме.
Тоня рассерженно швырнула папку. Какие семейные обстоятельства могли побудить мать отказаться от ребенка?
Так, адрес есть...
Переписав адрес на листок, Тоня попрощалась с Еленой Васильевной и вышла из архива.
Через два дня начинаются каникулы, вот она и займется поисками. Адрес есть, но придется ехать в соседний район. Ничего, это не на другой конец света!
****
Тоня вышла на станции и покрутила головой - в какую сторону ей идти?
- Простите, - обратилась она к прохожему старичку. - А вы не подскажете, где здесь улица Крестьянская?
- А иди, милая, вдоль этой улицы, на повороте налево, два квартала пройдешь и упрешься в нее.
- Спасибо, - поблагодарила она его и обрадовалась, что не нужно будет в незнакомом городе плутать и ездить на общественном транспорте. Хотя какой же он незнакомый, коли она здесь родилась и росла до шести лет?
Но она совершенно его не помнит, идя по незнакомым улицам, Тоня думала о том, что возможно, ходила здесь с мамой. Дойдя до Крестьянской улицы, она стала искать 36 дом, но на его месте был магазин. Удивившись, она вошла внутрь и спросила у продавца.
- Простите, а как давно на этом месте магазин?
- Да уж шесть годков, - задумавшись, ответила продавщица.
- А раньше здесь дом был?
- Был, но сгорел. Было в нем четыре квартиры, но на первом этаже пьянчуги поселились, да спалили по пьяне.
- А вы не знаете Сладкову Веру Ивановну? Она жила в этом доме.
- Нет, не знаю, - покачала головой продавщица. - Я недавно здесь живу в этом городе, с мужем переехала, вот и услышала про дом и пьянчуг от покупательниц.
- Извините за беспокойство, - Тоня вышла из магазина и села на крыльцо. Она расстроилась - где теперь искать следы? Может, к соседям обратиться?
Она постучалась в 34 дом, выглянула пожилая женщина и Тоня, поздоровавшись, спросила:
- Простите, а вы давно здесь живете? Помните жильцов сгоревшего дома?
- Ну помню, а тебе зачем? - нахмурилась женщина.
- Может быть, вы и меня помните? Я Тоня Сладкова, жила здесь с мамой до сорок шестого года.
Женщина присмотрелась, потом улыбнулась и воскликнула:
- Ой, и правда ты? Ах, как же время быстро летит - из худощавой босоногой девчонки ты уже в красивую девушку выросла! Ну проходи, проходи во двор, я квасу вынесу, вон жарюка какая стоит, небось, пить хочешь!
- Не откажусь, - кивнула Тоня.
Тоня выпила квас и поблагодарила женщину.
- Какими судьбами сюда? Ты с мамой вернулась?
- Нет, я сама.. - медленно произнесла Тоня и погрустнела. Выходит, соседка вряд ли ей что-то полезное скажет.- Я ищу маму.
- Вот дела! - всплеснула руками женщина. - А ну-ка, расскажи...
Тоня и рассказала все, что помнила.
- Ой, горюшко-то какое, вот беда, - Алла Сергеевна, так представилась женщина, покачала головой.- Никогда бы не подумала, что твоя мама так может. Али причина у нее веская была..
- Может быть, вы расскажете мне все, что знаете о маме?
- Да что тут рассказать? Был тут дом на четыре квартиры по соседству со мной, жили там вроде приличные люди - на верхних этажах семья врачей и учителей, внизу библиотекарь школьный и ваша семья. Отец твой ушел в сорок первом Родину защищать, а мать твоя она не шибко общительная была с соседями. Так, поздоровается и все. А в сорок пятом, когда уж страна победу отпраздновала, я при встрече у твоей мамы и спросила:
- Вера, скоро ли Григорий домой вренется?
Она вдруг поникла и ответила мне:
- Не вернется он, тетя Алла.
Ответила и прошмыгнула мимо. Я потом у почтальона спросила про похоронку, думала, Верочка вдовой стала, а Анька и ответила, что не было похоронок по этому адресу, что письмо она недавно доставила, откуда не помнит. Вот тогда я, помню, удивилась, но спросить твою маму не рискнула, скажет, что нос не в свое дело сую. А потом твоя мама стала пропадать куда-то, по нескольку дней свет в доме не горел, потом вы возвращались. Как-то смотрю, с вещами куда-то направились, мать твоя грустная такая была...После она вернулась, а через два дня опять с сумкой в руках куда-то поехала. И все, больше я ее не видела, через полгода новые жильцы въехали, пьянчуги эти...Спалили дом, ладно хоть никто не угорел, все успели выбежать. И все, дом потом с землей сравняли, магазин построили. Удобно стало - хлеб и молоко теперь под боком, далеко ходить не надо.
****
Тоня сидела на лавочке и смотрела на голубей, которых кормила молодая девушка. Она думала о том, как же тихо здесь в парке, будто жизнь замирает.. Парк! Она вспомнила, что когда мать отводила ее к своей подруге, там рядом с домом был парк.
- Простите, - обратилась она к молодой девушке. - А вы не подскажете - в этом городе один парк или еще есть?
- Один, - кивнула девушка. - Городок-то маленький.
- Спасибо!
Тоня решила обойти парк и вспомнить хотя бы дом. Повернув налево, она вдруг увидела дом с лепниной у подъезда - вычурные какие-то узоры. Она вспомнила их - будто память решила подкинуть ей воспоминания, чтобы облегчить поиски. Она увидела, как возле единственного подъезда сидит женщина лет семидесяти, а то и больше и гладит кота. В который раз за сегодня она вновь решила обратиться к постороннему человек, привычно начав разговор:
- Простите, вы не скажете, проживает ли в этом доме Зинаида?
- Какая именно? Их здесь трое, я в том числе, - усмехнулась женщина
Тоня пыталась вспомнить еще хоть что-то, и выплыло имя Алексей.
- У нее муж Алексей, он без руки. И детей у них двое, девочка и мальчик.
- Ах, Алексей Петрович и Зинаида Леонидовна. Да, да, припоминаю, были такие.
- Были? - Тоня расстроилась.
- Да, но они съехали, в Москву подались. Я теперь в их квартире живу, а у Зинаиды Леонидовны в столице отец проживал, вот они туда и переехали. Хорошие люди, душевные, помогли мне с переездом. А зачем они тебе?
- Долго объяснять, но мне, чтобы найти человека, надо их сперва увидеть. В Москве я их точно не найду.
- А зачем же искать, коли адрес у меня есть? - удивилась старушка. - Если не сменили его, так можно найти их по тому адресу. Они оставили его на случай, если письма какие будут. Письма не приходили, а я вот по старушечьей бережливости адресок в документах держу. Глянь, пригодился!
Через полчаса Тоня спускалась по лестнице, держа в зажатом кулачке адрес, куда уехали Зинаида и Алексей. Она боялась, что могла что-то напутать, но вряд ли.. Дядю Лешу без руки она запомнила хорошо.
Вернувшись в свой городок и укладываясь спать в комнате общежития, Тоня думала о том, что она поедет в столицу. Не так-то это далеко, всего четыре часа на поезде... Правда, ночевать там негде, но если она найдет подругу матери, может быть та оставит ее у себя с ночевкой. А нет, так на вокзале переночует и вернется домой. Если эта ниточка ни к чему не приведет, она закончит поиски.
****
Шумная Москва, в которой кипела жизнь, пугала Тоню. С трудом она нашла улицу и дом, которые были записаны на листочке. Дверь ей открыла женщина и она не сразу признала в ней тетю Зину. Столько лет прошло...
- Вы к кому?
- Тетя Зина, вы меня не узнаете? Я Тоня Сладкова...
- Тоня, - Зинаида облокотилась о стену и простонала. - Как ты меня нашла?
- Ваш адрес мне дала Зинаида Степановна. Простите, я не задержусь у вас, просто я маму ищу. А вы единственный человек, который может что-то знать.
- Проходи. Иди в кухню.
Через несколько минут перед Тоней стояла тарелка с супом и свежий белый хлеб, а в чашке остывал крепкий чай.
- Почему ты сказала, что ищешь маму? Разве бабушка тебе ничего не сказала? - подняла бровь в удивлении Зинаида.
- Какая бабушка? - Тоня чуть не поперхнулась супом.
- Твоя, - Зинаида растерянно посмотрела на Тоню. - Мать же тебя к ней отвезла.
- Я ничего не понимаю, - девушка жалобно посмотрела на подругу матери. - Ни к какой бабушке она меня не отвозила, я в детском доме была. Вот туда она меня отвезла!
- Как? - Зинаида подскочила. - Как? Но почему? Почему мне она ничего не сказала? Как она могла?
- Расскажите мне, пожалуйста, что произошло? У меня голова идет кругом...
- Я расскажу, сейчас все расскажу. Ну, Верка! Ну как она могла? - Зинаида заплакала и начала рассказ, из которого Тоня много чего узнала и что заставило ее саму рыдать от жалости.
Вера и Зина дружили с детства, обе вышли замуж почти одновременно. Родители Веры жили в Ленинграде и не смогли выбраться из блокадного города, они умерли в декабре сорок первого... Зина была рядом, поддерживала свою подругу, вместе они ждали мужей с фронта. Алексей вернулся в сорок втором, став инвалидом, а вот Григорий продолжал боевой путь.
Зина вместе с подругой радовалась письмам, которые приходили от Гриши, и вместе с ней беспокоилась, когда те письма стали приходить все реже. Май 1945 года они встретили вместе, Вера сияла от счастья, думая, что скоро муж придет и жизнь наладится, уйдут из ее жизни слезы, страх и печали. И вдруг в июне 1945 года от Гриши приходит письмо, в котором он написал, что полюбил другую, что она ждет от него ребенка, что она рука об руку прошла с ним последний год, что она спасла его жизнь и он не может ничего с собой поделать, он любит и душа его тянется к той женщине. Вроде, врачом она была.
Веру будто подменили, она стала много плакать, печаль не сходила с ее лица и однажды, ближе к зиме она пришла к подруге и сказала, что врачи обнаружили у нее страшную болезнь. Вылечиться поможет только чудо... Но чуда не случилось, Вера таяла на глазах, лежала в больнице постоянно, боролась за свою жизнь. А однажды она пришла к Зине и сказала, что жить ей недолго, а надо думать о Тонечке. Зина хотела забрать девочку, но Вера не позволила. Дело в том, что в сорок четвертом году Зина родила больного ребенка, с которым были большие хлопоты. Вера сказала подруге:
" Тебе о своих детях надо думать, Захарушку выхаживать, а Тоню я отвезу к матери Григория. В конце концов она бабушка, не чужой человек. А там может быть родной папашка объявится и заберет ее."
Зина пыталась отговорить подругу, но та была непреклонна. Она съездила к свекрови, а потом вернулась и на ней лица не было. Зина тогда думала, что подруга переживает по поводу того, что придется расставаться с дочерью. И вот настал день, когда Вера отвезла дочь, как Зина думала - к свекрови в деревню, а сама в тот же день легла в больницу и через пять дней умерла.
- Значит, моя мама умерла? - глотая слезы, спросила Соня.
- Да, - вытирая слезы, ответила Зина. - Она серьезно болела и умерла. Мы с Лешей ее хоронили. Я не поехала за тобой в деревню, не хотела, чтобы ты все видела. Да и адреса у меня не было, знаю только название села - Вершки.
- Я ведь все время думала, что она меня предала, а оказывается, отвезя меня в детский дом, она заранее побеспокоилась обо мне... - прошептала Тоня.
- Если бы я только знала, что ты в детском доме! - простонала Зина. - Почему, почему я ни разу не ездила в ту деревню?
- У вас ребенок был больной... - погладила ее по плечу Тоня.
- Это оправдания. Да, Захарушка у меня был больной... После смерти твоей мамы мы через месяц уехали в Москву, отец нашел тут профессора и мы стали лечить его. Из одной больницы в другую, так время и пролетело. Я даже ни разу не приехала в город, где мы жили ранее... А про тебя я думала так - ты с бабушкой живешь, она тогда еще молодой была, шестидесяти не исполнилось. К тому же, Григорий в любом случае навещал бы мать, может быть и тебя к себе забрал. Почему же Вера ничего мне не сказала?
- Кажется, я знаю ответ на этот вопрос, - прошептала Тоня. - Наверное, у нее не получилось отвезти меня к бабушке, а вас она не хотела обременять, не хотела вешать на вас еще одного ребенка, когда своих двое было у вас, да еще один из них болеющий. Как Захар?
- Состояние лучше, чем врачи нам прогнозировали.
- Где он сейчас? - спросила Тоня.
- В школе-интернате учится. Там разные детки... - Зинаида похлопала ее по руке.
- Мне теперь так стыдно, что я о матери плохо думала.
- Но теперь ты знаешь правду, - Зинаида взяла ее руку. - Твоя мама была прекрасным человеком, со светлой душой...
****
Тоня провела в Москве три дня, уезжая, она пообещала Зинаиде вернуться в столицу после учебы. Теперь путь ее лежал в деревню Вершки. Любопытство не покидало ее, хотелось узнать, почему мать не отвезла ее к бабушке.
Тоня нашла через местный сельсовет дом, в котором проживали Сладковы.
Она постучала в окно и вышла на крыльцо женщина лет шестидесяти. Она плохо выглядела, куталась в теплую шаль и едва стояла на ногах.
- Кто такая?
- Я Тоня. Тоня Сладкова...
Женщина качнулась и едва удержалась на ногах.
- Вы моя бабушка, так? - Тоня сделала шаг.
- Ну бабушка. Проходи, говори чего приехала? Столько лет ни слуху, ни духу, а тут приехала, гляди-ка!
- Я не приехала, потому что жила в детском доме, - шагнув в дом, ответила Тоня.
- Вона как! - протянула бабушка. - А сейчас чаго явилася?
- Я хотела узнать, приезжала ли мама к вам в сорок шестом году? Она болела тогда.
- Ну приезжала, - недовольно ответила бабушка. - Просила тебя забрать. А куда, скажи на милость? Время какое было, едва концы с концами сводили, животы раздувались от травы да картошки гнилой. А тут еще дитенка шестилетнего на шею посадить! Да и хватит, отнянчилась я уже. Сказала, что не имею возможностей взять дитятку к себе, самой жрать нечего.
- Значит, мама просила меня забрать, а вы отказали!
- Отказала! А чего, и правда Верка померла?
- Померла, - Тоня кивнула и слеза покатилась по ее щеке.
- А я уж думала, что притворяется она, что через тебя Гришку вернуть хочет. Он ведь, шельмец, бабу другую нашел, жил с ней в Белоруссии семь лет.
- А сейчас где живет?
- А туточки, - развела руками женщина. - Дала ему пинок под пятую точку та баба, вот он суды вернулся и пьет горькую. Сил моих нет. А я ведь болею, уход за мной нужен.
- А где он сейчас?
- А у Славки. Ну что, кликнуть его?
Тоня огляделась.. Стоит ли? Хочет ли она встретиться с отцом? С тем, кто предал ее и маму, с тем, который даже не искал их..
- А ты, значит, в детском доме росла, - бабушка внимательно на нее смотрела.
- Росла, - кивнула Тоня.
- А сейчас чем занимаешься? Учишься или работаешь?
- Учусь на повара.
- Вона как! - Бабушка внимательно посмотрела на нее. - А сейчас каникулы?
- Каникулы.
- Ну вот видишь, как славно. Раз уж приехала, оставайся на каникулы, а как учебу окончишь, так я тебя в бригаду поваром определю, похлопочу за тебя перед Сергеевичем.
Тоня молча переваривала услышанное. С одной стороны она с бабушкой познакомилась, а с другой стороны ей хотелось бежать отсюда.
- А чего? Может, Гришка с тобой меньше пить начнет, да за мной присмотришь, а то ноги не ходят, сердечко шалит..
Тогда Тоня все поняла! Когда она маленькой была, то бабушка отказалась ее взять, чтобы лишний рот не кормить. А теперь, когда она выросла, бабушка решила ее приголубить, да не от доброты душевной, а чтобы ее сынок меньше пил, да за ней самой чтобы было кому ухаживать.
- А в Белоруссии у папы вроде был еще ребенок?
- Да, Наташка. Но я ее даже в глаза не видела. Да и на кой мне внучка от такой-то невестки? Виданое ли дело мужиками разбрасываться? Увела его из семьи, да выкинула потом как собачку ненужную.
- Я поеду, пожалуй, - Тоня встала.
- Куда же ты? - всполошилась бабушка. - А с отцом пообщаться?
- А о чем мне с ним говорить? Я его даже не знаю, последний раз он меня видел шестнадцать лет назад. Он предал меня и маму. Все, что я хотела узнать - узнала.
- И что же, со мной, с родной бабушкой не посидишь? Сколько лет не виделись?
- Да примерно столько же, сколько и с отцом, - Тоня сделала шаг к двери. - И вы не стремились к общению. Не помню я, чтобы вы хоть раз из деревни приехали или нас к себе позвали.
Тоня вышла и быстрым шагом помчалась к станции. Ну вот и все, ответы на вопросы найдены. У нее есть отец и есть бабушка, но росла она в детском доме... И не мать ее предавала...
****
ЭПИЛОГ
Тоня нашла могилу матери и ухаживала за ней. Через год, окончив училище, она уехала в Москву и Зинаида устроила ее работать в заводскую столовую поваром. Через два года она вышла замуж за Петра, токаря, работающего на этом заводе.
Каждую годовщину смерти матери они приезжали на кладбище вместе с Зинаидой. Тоня завидовала такой дружбе. Вот у нее не было таких подруг, но может быть все еще впереди. Иринка вышла замуж за Сергея, но Тоня никогда не жалела, что ее жизнь так повернулась. Зато теперь она счастлива, живя в столице с любимым, а ее дети называют Зинаиду бабушкой. Пусть она названная, но настоящая, с открытой душой. Что же до отца и его матери - Тоня больше никогда не ездила в Вершки и не знала, что с ними, и как сложилась их судьба. Однажды они вычеркнули ее из жизни, а теперь и она не хочет иметь с ними ничего общего.
🌹🌹🌹🌹🌹🌹🌹🌹🌹
Бойтесь данайцев. Часть 1
Третий день Дарья находилась в дурном настроении. Сосало под ложечкой. Тяжелое, томительное чувство не давало покоя, выбивало из колеи, мешало дышать, работать, просто жить. Если бы давление беспокоило или какой-нибудь ревматизм – ерунда, это можно перетерпеть, плохо, больно, но можно.
Но беспокойство было вовсе не хворью, а предчувствием чего-то дурного. Бывает так – одному человеку все нипочем, ничего не беспокоит и не мучает. Несчастье падает на него сверху неожиданно, как кирпич на голову. Человеку плохо и страшно. Но все плохое уже случилось и надо жить дальше, хорошо или не очень, но жить.
А бывает, что перед горем или просто неприятностями сердце одолевает муки и томления. Человек ждет, гадает – с какой стороны обрушится гадость? Где соломки подстелить? Что его ждет? С сыном стрясется что-то? С самим человеком? С родителями? С супругом? На работе? А, может, с любимой собакой? Господи, да намекнул бы хоть как-нибудь! Когда? Где?
А внутри сосет и сосет, ноет и ноет. Может, день проноет, а может, две недели. Тошнехонько! Под конец, мученик, измаявшись в конец, готов и на стенку лезть, лишь бы не ждать. Лишь бы не гадать. Случилось бы уже, Господи. Ну сколько можно? Провались пропадом эта интуиция, толку от нее – все равно не угадать!
Предчувствия Дарью никогда не обманывали. Все сбывалось. И перед увольнением она так страдала. И перед болезнью матери. И перед смертью отца. И перед тем, как муж завел интрижку, обернувшуюся его громким разводом, с разделом имущества и женитьбой на Дарьиной подруге. И перед тем, как любимый пес под машину попал. И чем тяжелее горе, тем тяжелее его ожидание.
Потому и сейчас Дарье ничего не оставалось, как укутаться в глухое одеяло и замереть в томительном ожидании. Но ведь не будешь медведем в берлоге лежать? Надо как-то подниматься, умываться, работать, оплачивать квартиру и кредиты, ходить в магазин, поливать цветы, действовать. Жить.
Дарья вылезала из постельной норы, тащила себя за шиворот на улицу. Пялилась в монитор компьютера на работе. После шести ползла через снежные завалы к дому, мыла посуду и так же, как и в офисе, пялилась на стиральную машинку, крутившую белье. Вроде, отвлечется, и тоска откинется от души, забудется. Но наступит ночь, как она с новой силой привалится к груди, присосется и начинает по новой откачивать кровь из артерий, забирать оставшиеся силы и радости.
Через десять дней в груди, будто тумблер отключился: снова можно было дышать и ничего не боятся. Или враги угомонились, или неприятности обошли несчастную Дарьину голову стороной. Она начала спокойно спать и даже шутить с коллегами.
Она всегда любила посмеяться. Чувство юмора, казалось, родилось вместе с маленькой Дашей. Где она – там смех. Такие, как Дарья – незаменимы в местах, где тяжело. На войне или в хосписе, в тюрьме или еще в каком аду. Слава Богу, пронесло. Дарья не была нигде: ни на войне, ни в больнице, ни в тюрьме. От сумы и от тюрьмы не зарекайся, но Даше везло. Во всем, если сравнивать с другими людьми.
Квартира у Даши от покойных родителей. Она в ней и прописалась после развода с мужем. Дима, бывший супруг ее, на пару с новой любимой остался в благоустроенной трешке. Даша ушла от Димы с ребенком на руках, плюнув на все благоустроенности. И не разу не пожалела о своем поступке. Даже вещи в шкафу оставила, не говоря уже о технике. Несколько раз при встрече с новой семейной парой - Димы и Люси - маленький Костик кричал, дергая Дашу за руку:
- Мама, мама, смотри, тетя Люся в твоей шубе! Ну, мама, ну смотри!
Дима утаскивал Люсю на другую сторону улицы. Дарья отворачивала лицо, чтобы не сгореть от испанского стыда. Потом, конечно, хохотала: интересно, Люська точно в Диму влюбилась или в ее шубу? Она вспоминала вытянутые лица самых близких людей, ставших предателями, и снова взрывалась от смеха пополам со слезами. Застеснялись, бедненькие, даже с Костиком, родной кровиночкой, сил не было поздороваться. Шипят теперь друг на друга от конфуза.
У Димки характер отвратительный, он злопамятный. Всю плешь, наверное, Люське с этой шубой проел:
- Я говорил тебе, не надевай шубу в люди! Я из-за тебя с сыном не поговорил! Дура!
Люська, конечно, в слезы.
- Я не знала, что ты такой жмот! Купи мне тогда новую!
Ага. Как же, купит он. Димочка – редкостный жмот. Он всегда ратовал за отдельные кошельки и раздельные расходы. Дарья привыкла рассчитывать только на себя. Толку скандалить – Димочку так воспитала мамочка. Все для сыночки единственного.
Он понятия не имел, что мужчина должен содержать семью, которую создал. Что это нормально. Если не можешь – живи у мамочки. Но маме с годами стало тяжело кормить свою «радость», и она сбагрила «кровинку» на Дашку, дуру безмозглую. Иначе так просто бы не отдала свой «цветочек» недостойной швабре, мизинца Димочкиного не стоющей.
Какое разочарование, какой пассаж. Бедная Люся. Она-то думала… Или не думала совсем, отбивая чужого мужа, такого сильного, красивого и благополучного со стороны. Плакала, наверное, от обиды! Впрочем, Люся пожила с Димочкой недолго. Года хватило, чтобы потом без сожаления покинуть уютное гнездышко.
Впрочем, это уже совсем другая история, Дарье совсем неинтересная. Даже шуба, которую Люся, в отличие от бывшей хозяйки, не забыла прихватить с собой. Песец! Не в шкафу же его оставлять!
Сын Костик давно вырос. С отцом долго не общался. Зачем ему папа, ни разу за всю жизнь сына не навестивший. Это же так удобно: придумать байку о том, что Костика Даша «нагуляла» от чужого дяди. Даша даже оспаривать в суде эту подлую сплетню не стала. Мерзко. Пачкаться? Тьфу, пусть подавится. И квартирой пусть подавится. Жизнь Дашу давно научила – подальше от всяких мерзавцев держишься – подольше проживешь. Это еще она Люсе спасибо сказать должна – до сих пор бы перед муженьком на одной ножке скакала.
Лет семь назад Дима приперся к ней с поклоном. И даже голова не отвалилась. Даша не хотела открывать дверь бывшему. Но тот караулил ее целый день. Ну не сидеть же целый день дома – дел полно. Даша разговаривала с Димой в скверике, на нейтральной территории, чтобы и духа Диминого не было в родном доме, чтобы видом своим не осквернил милое сердцу гнездо.
Опустившийся, неухоженный, небритый, он сидел рядом на скамеечке и… вонял. Вонял отвратительно: немытым телом и перегаром.
- Мама умерла. Мне плохо сейчас, Даша.
- Сочувствую. Но денег на опохмелку нет.
- Да не надо мне денег! – с разрывом в голосе, со скорбью, вскрикнул тогда Дима, - Даша даже прониклась. Потом, правда, прошло. Потому что, бывший закончил фразу, - от мамы квартира и наследство кое-какое осталось.
- Чем могу помочь? С похоронами, - уточнила она.
- Да уж полгода прошло, не утруждайся, - ответил Дима, - я по другому вопросу.
Вопрос был прост. Диму гложет совесть, и он очень жалеет, что так обидел Костика. Злился на Дашу, вот и нес всякую околесицу. Что зла больше (вот как!) на нее не держит. О сыне скучает. И переживает – парень без жилья остался. Вот и хочет прописать сына на законных квадратных метрах.
- Мне самому много не надо – в квартире мамы проживу. А Косте пусть трешка остается. Не спеши с отказом, Даша. Забудь про все обиды. О сыне подумай.
Даше хотелось тогда закричать Диме, чтобы он засунул царские подарки себе куда-нибудь подальше. Чтобы он шел с советами подумать о сыне туда же. Что уж она как-нибудь разберется без соплей.
Но… не стала. В бредовых речах Димы было осмысленное зерно. И она тогда сгоряча выписала ребенка, мало подумав о последствиях. Костя имел право на квартиру. Полное. И он взрослеет. И ему нужно будет где-то жить самостоятельно. И ютиться в сменных углах при законной жилплощади – высшая глупость. Он когда-нибудь заведет семью. Детей. Пусть у него все будет хорошо.
Продолжение завтра
Бойтесь данайцев. Часть 2
Она прописала сына в злополучной трешке. Находиться в ней было противно – Дима каким-то образом умудрился загадить такое светлое, такое просторное когда-то жилище. Но… Стены есть, остальное приложится. Еще тогда мелькнула мысль: разделить квартиру на доли, чтобы долги бывшего не достались в наследство. Но Дарья, подумав, сколько хлопот прибавится с бесконечной бумажной волокитой, отказалась от дележа.
Она плюнула: в конце-концов зарплата нее неплохая, коммунальные расходы она оплачивать в состоянии. Подзатянется, поднатужится, зато не надо будет думать о Диме: заплатил, не заплатил. Складывать квитки в коробку с документами и спать спокойно. На том и порешили, как говорится.
Дима пропал из горизонта так же внезапно, как и появился. Дарья о нем и не вспоминала. Не та личность, чтобы вспоминать о нем. Есть у человека жилье, ну и хорошо. За трешкой Даша следила, платила и радовалась: у сына будет собственный дом.
Так и случилось. Костя, ее хороший и замечательный Косточка, отслужив в армии, поступил на заочное отделение универа, работал и учился одновременно. Он встал взрослым незаметно, без подростковых проблем и возрастных бзиков. Он всегда был самостоятельным и самодостаточным. В жизни сына появилась девушка, хорошая девчушка, такая, как надо. Симпатичная, скромная, умненькая, из прекрасной семьи заводских работяг, положивших свою жизнь на воспитание прекрасного человека. Небалованная девочка, ко всему приучена, прекрасно образованная. Она ли не заслужила спокойного и надежного Костика?
Ребята переехали в трешку. Занялись ремонтом, ни копейки не содрав с родителей. А главное – были благодарны. Понимали, что это такое – собственное жилье. Ровесники их, измученные ипотекой и съемными конурками, искренне паре завидовали!
Поднапряглись, справили молодым хорошую свадьбу. Дети сопротивлялись всячески. Молодежь! Практичные люди, оказывается, новое поколение. Новых людей раздражают пупсы на машинах, длинные столы буквой «П», ломящиеся от кушаний, обилие гостей, больше половины которых - совершенно незнакомые люди. Новые люди лучше выпьют шампанского и съездят на море на пару дней. К чему пир на весь мир – пыжиться достатком с голой задницей? Зачем разорять себя и близких? Не лучше ли сэкономить лишнюю копейку на будущее?
Уже через некоторое время Ксюша, невестка, пузатенькая, как шарик, семенила на тоненьких ножках в женскую консультацию. Хотела дочку, малюсенькую девчушку. Чтобы бантики и платьица. Ксюша показывала самосвязанные пинетки, розовые башмачки с помпончиками, прислушивалась к себе, смешно наклонив голову – за нее радовалось сердце. Дарья привязалась к невестке всем сердцем, с удивлением выслушивая жалобы свекровей на неблагодарных невесток. Как их не любить? Почему их не хочется любить? Семья, близкие люди, мамы твоих внуков. Хорошо!
Слишком все хорошо. Слишком…
Первым неприятным звоночком было «явление» Димы. В один прекрасный день он пришел к ребятам в «гости». Те накрыли стол, Ксюшка, дурешка, напекла блинов – папа мужа! Блины Диму интересовали мало. Он мялся, тужился, и его синий кадык шевелился, будто там, внутри горла свинцовый шарик перекатывался туда-сюда. Костик все правильно понял. Достал из холодильника бутылку, налил в рюмку отцу. Тот, правда, выпил всего одну только эту рюмку.
- Костик, меня обманули с бабушкиной квартирой. Мне жить негде.
Что делать было Костику? Отец имел право на жилье – владелец.
Так и поселился папа в спальне. Ребята обосновались в гостиной, а светлая детская ждала своего часа. Никто никому не мешал. Дима оказался на удивление тихим жильцом. Порой, он целыми днями не выходил из комнаты, и Костик всерьез волновался за его здоровье. Что он там делал?
У Димы был очень хороший компьютер – купил на деньги, оставшиеся от материнского наследства. И целый день он зависал в интернете. Костик, приходя к Дарье в гости, смеялся:
- Как тинейджер, мама! В танчики, что ли, рубится?
- Убоище! Свалился на голову. У него за долги квартиру отобрали? – волновалась Дарья.
- Не знаю, говорит, обманули. Я уже предлагал юриста найти, так тот – ни в какую, - Костя беспечно грыз сушки, запивая чаем, - а Ксюшка рада. «Дедушка у Насти будет» - говорит.
- Девочка, все-таки? – улыбнулась Дарья.
- Девочка, - отвечал Костя.
***
Да. Родилась девочка, Анастасия, маленькая царевна-несмеяна. Серьезное личико, сдвинутые бровки и ротик точечкой. «Сердитая какая. Чистый генерал!» - подумала Дарья, взглянув на внучку.
- Академик! – в унисон Дашиным мыслям протянула сватья Галина, - вся в прадеда!
- А прадед – академик? – лукаво повела бровью Дарья.
- Слесарь высшего разряда! – горделиво ответил Егор Петрович, сват, - это, считай, почище всяких академиков! Такой же серьезный был!
У детей началась хлопотливая, неспокойная пора – академик-Настя требовала внимания и днем, и ночью. Ксюшка не могла нарадоваться на дедушку Диму.
- Он мне помогает. И в магазин, если надо, сбегает. И коляску спустит вниз. И сам любит с Настюшкой гулять.
Неужели исправился? Неужели нормальным человеком стал? – думала-гадала Даша.
Дима старался не попадаться ей на глаза.
Да и Бог с ним. Лишь бы не путался у ребят под ногами. Может быть, сама Даша такая ущербная? Ну чего привязалась к мужику? Может, это и есть – нормальные семейные взаимоотношения? Ну бывает – люди совершают ошибки. Бывает, что осознают свои грехи и исправляются. Ну бывает же… А? Кто же Димочку «обманул», отобрав квартиру матери? Почему он не обращается в милицию? Что-то тут нечисто…
И вот, предчувствие, томительное, тягучее, настырное – не давало покоя Даше. Психоз? Бог его знает…
С утра дедушка Митя (как стала величать Дмитрия Ксюша), заглянув на кухню, сообщил, что «погодка сегодня такая прекрасная и замечательная, что дома сидеть нет никакого смысла»
- Собирай Настену, дочка, погуляем пару-тройку часиков в парке, - сказал он.
Ксюша обрадовалась: дел невпроворот, стирка, уборка, ужин, да еще пару шкафов надо перебрать, зимнюю одежду почистить и отправить в недра шкафа на лето.
Через полчаса дед с внучкой отправились на улицу. Ксюша принялась за нескончаемые женские дела. Хотелось управиться до прихода Костика, провести вечер в тихой, уютной обстановке. Пока она копошилась с бельем, не заметила, как прошел час. Зазвонил дверной звонок.
Неужели дед Митяй нагулялся?
Открыла. В дверях возвышался здоровенный амбал, по виду – застрявший где-то во временах родителей: черная кожаная куртка, светлый ежик стриженых волос, каменное лицо.
- Белов здесь живет? – коротко спросил он.
- А… Да. А вам какой нужен? – растерялась Ксюша.
- А че, их много тут? – спросил амбал, - и не дождавшись ответа, сказал, - все! Передай им: часики тикают, долг растет. Срок – неделя. Если через неделю не отдадут деньги, приду не один. Больно будет всем. Поняла?
Он даже голоса не повышал, этот амбал. Он просто констатировал факт. Бездушно и без эмоций. Как машина. Или терминатор, которому совершенно наплевать на страх и смятение человека, застывшего перед ним.
Ксения металась по дому. В голове черти что творилось. Откуда-то извне мутной волной поднималась паника: за всех. В первую очередь, за дочь. Ксения никак не могла набрать номер мужа, как в дурном сне, дрожащие пальцы не могли нащупать кнопку вызова. Наконец, смогла.
- Какие долги? Кому вы должны? За вами приходил-и-и-и! – сквозь истерические рыдания Костик не мог ничего разобрать.
- Кто должен? Кому? – едва пробившись сквозь крики, спросил Костя.
- Бе-ло-вы! Бе-ловы! Вы – Беловы! – всхлипнула Ксюша и бросила трубку.
Она звонила «дедушке Мите». Звонила, звонила, звонила… И бессердечная тетка-автомат равнодушно отвечала ей, что телефон вызываемого абонента отключен или… И снова – звонок мужу:
- Он украл ребенка! Костя! Он! Украл! Нашего! Ребенка! Или убил! Господи, Костя!
Растерянность и страх, помноженные на материнский инстинкт и чувство потери рождают страшную, гремучую смесь. Ксюша уже ничего не могла соображать. Откуда ей научится умению соображать в критической обстановке, домашнему дитю, выросшему в покое и ласке немолодых родителей? Она фильмы про бандитов воспринимала как сказки про Кощея или Бабу Ягу. Она вообще ничего не знала про реальное зло. Не научили…
Вот в таком состоянии Дарья и обнаружила свою невестку. Она решила заглянуть к детям в гости по случаю выходного дня на работе, повидать малышку, попить кофейку, погреться около семейного счастья… Погрелась. Безумные глаза Ксюшки, осевшей среди разбросанной зимней одежды с зажатым в пальцах смартфоном – вот что увидела Дарья.
- Что случилось? – одними губами спросила она у Ксении.
- Беловы должны деньги. Дед не берет трубку. Настя у него, - паника накрыла невестку, утопила ее. Та уже не металась, отупев от страха.
- Костик где?
- Едет, - ответила Ксюша.
Едет. Хорошо. Пусть едет. Не будем отвлекать его истериками.
Дарья набрала номер бывшего: абонент находится вне…
Открыла аптечку, накапала валерьянки. Силой влила девушке в рот. Четким голосом, стараясь не особенно нажимать, сказала ей:
- А теперь успокойся. У деда просто сел телефон. У него всегда что-нибудь случается с этим чертовым телефоном. Он вернется.
- Уже прошло три часа. Он не возвращается, - Ксюша равнодушно как-то ответила. Не хорошо ответила.
- Мы сейчас позвоним в полицию. Одевайся. Костя вот-вот придет. Все выясним. Все будет нормально, слышишь?
Она обняла Ксюшу, маленько встряхнула:
- Одевайся. Нужно будет давать показания. Соберись!
Время тянулось томительно долго. Томительно долго ехал Костя (хотя он летел домой стремительной птицей), томительно долго собиралась невестка (хотя она просто накинула на себя куртку), и очень, очень долго Дарья осматривала комнату, где проживал бывший муж.
Скромно. Аскетично. Компьютер, стол, кружка с вековым чайным налетом. Не заправленная, смятая в кучу постель.
Дарья включила компьютер. Она не понимала, зачем вообще это делает – откуда ей знать пароль? Но паролей никаких не было. Диме, наверное, лень было ставить защиту. Он всегда таким был: ленивым и бестолковым. На экране всего две иконки: одна из них – сайт знакомств. Другая…
Если бы у Дарьи спина была бы покрыта волчьей шерстью – она обязательно встала дыбом. Предчувствия не изменили ей, гребаная интуиция, ну конечно! Танчики, ха-ха! Танчики, паровозики, самолетики – как бы не так! Самые обыкновенные «спины», рулетка, так его растак! Рулетка, и еще куча всякого цифрового г*вна, обирающего азартных дебилов до нитки!
Как она не могла догадаться? Как не мог догадаться Костя? Как они пропустили самое главное зло в их жизни: им повезло! Рядом с ними пригрелся игрок! Вот они, нечаянные подарочки Ксюшке (так приятно, мама, так мило), вот она «украденное мамино наследство» (меня обманули с квартирой, можно я у вас поживу).
- Тебе кто-то звонил, Ксюша? Или приходил кто-то? – спросила она.
- Приходил. Мужчина в черной куртке. Большой. Сказал, что Беловы должны деньги. Срок неделя. А потом… - Ксюшу опять выдергивало мутной волной истерики.
- Тихо! Тихо! Теперь нам всем нужно быть исключительно тихими и максимально спокойными, Ксюша, - сказала Дарья.
Продолжение следует