Главное вовремя остановиться

Вере не нравилась новая подруга сына.
- Какая-то она, холодная что ли и простая, знаешь, как ситец по три рубля, — говорит она своей подруге Надежде, - вот не знаю, Надь. Умом понимаю что Игорь взрослый парень, да что там парень мужик уже, тридцать лет всё-таки, а вот не могу никак принять, эту его новую любовь.
И имя какое-то, Анна, представляешь
- Нормальное имя, ты чего, мать, — смеётся подруга
- Не знаю, бесит она меня, раздражает.
Глаза, как гвозди, острые, так и буравят, слова не скажи того и гляди взорвётся.
Уж лучше бы муклу какую-нибудь привёл, с лицом будто пчёлы покусали.
Не могу я, Надь.
- Да ладно тебе. Игорь-то как?
- Порхает, Анютка то, Анютка сё.
Анчутка, блин. А она довольная. Стоит, смотрит так свысока, тьфу ты. Снежная баба.
-Королева, ты хотела сказать, — смеётся подруга
-Ага, сейчас, королева. Не доросла ещё. Королева здесь одна, это я, — уже смеётся Вера.
-А Миша, что говорит?
-Ой, да что тот Миша скажет? Ну нормально, му-му-му, — передразнила она мужа.
Вера махнула рукой, позвала подругу пить чай.
Через три месяца сын заявил что женится. На ком? На Анютке конечно!
Делать нечего, сыну же с ней жить.
Не то что бы Аня вызывала какое-то отвращение у Веры, нет, здесь другое, просто неприязнь.
Со временем Вера смирилась с нелюдимостью и холодностью снохи, она не лезла к молодым.
Встречались по праздникам.
Вера всегда передавала приветы через Игоря для Анны.
На день рождения и восьмое марта обязательные подарки, которые тщательно выбирала, то сумку дорогую, то шарф.
Однажды даже вызнала, какой парфюм предпочитает Анна, и подарила приличный с любимыми запахами молодой женщины, внутренне сжимаясь, но по вспыхнувшим глазам снохи поняла что, угодила.
Когда родился Илюшка, по сути ничего и не изменилось.
У молодых поселилась тёща, она уезжала домой в пятницу, в воскресенье вечером приезжала.
Вера спросила у сына, не напрягает ли присутствие чужой женщины?
Сын пожал плечами, сказал что тёща помогает Анютке по хозяйству и с Ильёй.
Вера приходила по выходным, нянчила внука, играла с ним, конечно не так, как вторая бабушка.
Но он узнавал бабушку Веру, улыбался и сучил ножками.
К трём годам Илюшкиным, сын всё чаще стал ходить хмурым, однажды попросился переночевать у родителей, сказал, что жена уехала к тёще.
-Они вместе живут пять дней в неделю, — подняла удивлённо брови
-Ну, - буркнул
- А что она всё помогает?
-Не знаю, мам
-Ладно, ладно, я просто спросила.
Спросила через два дня, вечером
-А что не приехала Анна? Домой не собираешься?
-А что мешаю, — спросил грубо
-Нет, чего бы ты мешал, просто странно, из своей квартиры бежишь.
Утром позвонил, что вечером домой пойдёт, мол вернулась Анна.
Днём позвонила сватья, что крайне редко происходило, сказала, что дошли слухи до Анютки, загулял Игорь, вроде его любовница Анне позвонила.
Хотела забрать дочку с внуком, да та выпросилась вернуться, вот приехали, поговорите мол, с сыном дочку не дам в обиду.
Пока настраивалась на разговор важный, позвонила Надя, подружка, у неё под Игорьком квартира.
-Верочка, не хочу вмешиваться, но, по-моему, у Игоря скандал, довольно сильный, Илюша плачет.
Подорвалась, Михаилу сказала, что к Наде, сердце у него что-то шалить стало.
Пришла, позвонила, дверь открыл злой Игорь, зашла молчком. Аня плачет Игорь, орёт, плачет Илюшка. Собрала Илюшку и так же молчком ушла.
Посидела у Нади, успокоили Илюшку. Пошли домой к бабушке Вере и дедушке Мише.
Внук Илюша, редко бывает у бабушки с дедом, в основном у той бабушки.
Очень обрадовались с дедом оба, обнимались, играли, покушали и уснул у деда на руках.
Вечером сватья прикатила, за Ильёй.
- Нет, — спокойно сказала Вера, придут родители и заберут.
- Кто там придёт? Сыночек ваш психанул и ушёл куда-то, видно к этой своей.
- Дочка ваша придёт, — говорит Вера.
- Она не может прийти
- Почему это?
- Ну я её отпустила с девочками отдохнуть.
- Пусть отдыхает, конечно. Три года дома просидела и вы идите отдыхайте...
Написала Анне смс, что Илюшка поел и спит, не беспокойся мол, отдохни и ни о чём не думай. Телефон сына был выключен.
Ближе к обеду приехала Анна в глаза не смотрит, приехала за Илюшкой тот не хочет ни в какую, хочет с дедом играть.
Еле уговорили мать с бабушкой, что приедут скоро опять к бабе Вере и дедушке Мише.
Дозвонилась до Игоря, сказал придёт и всё объяснит.
Вечером состоялся разговор тяжёлый.
Смотрит куда-то сторону, да, говорит, встретил другую, молодую, лёгкую, весёлую.
С женой устал, тёща постоянно рядом...
Ах, вот в чём дело, подумала Вера, но молчит, слушает.
- Что же сынок, значит разлюбил свою Анютку, — спрашивает отец,- быстро ты. Мы вон с мамой тридцать пять лет вместе, а всё волнуюсь как день не увижу, а ты...пяти лет не отжили...
Молчит, голову опустил.
Через неделю спрашивает, можно ли Алёну привести.
Какую Алёну? Да девушку новую.
Тааак приехали.
Не выгонишь же, сын всё-таки на первом месте.
Готовится не стала, так, чай, да печеньки.
Фу ты, выругалась в сердцах, поосторожнее бы надо, с желаниями.
Как раз та самая, лоб выпуклый ну типа умная, не ботекс закачан, не, от природы такая, мыслительница.
Губы конечно, как у приличной девушки, нижняя до подбородка, верхняя до носа, ресницы до лба брови как у Пьеро, волосы до попы, конечно же свои, кто бы сомневался, всё своё... Всё...
Смотрит спокойно Вера и совсем не переживает.
Рассказывает потом подруге, смеётся.
- Вер, думаешь всё серьёзно? - спрашивает Надя
- Прям, то я сына своего не знаю. Это для Анны делает, позлить. Там ведь ни капли интеллекта, он с такой не будет.
Решила не лезть пока, а хотелось, ох как хотелось сватьюшке родной высказать хотела. Но Михаил сказал не лезть. Хорошо не лезет.
Внука дают за это спасибо.
Месяц живут, второй. Конечно переживают родители, и Игорь смурной ходит.
Через месяц начал вроде оживать, по телефону начал с кем-то разговаривать подолгу, улыбается.
Вот тут и надо тревожиться стала думать Вера.
Ехала как-то по делам, пить захотела, сил нет, забежала в магазин, смотрит, а по соседнему ряду сын идёт, с тележкой, продукты там у него.
Только хотела окликнуть, смотрит девушка к сыну подошла бутылку вина, положила.
Аня? Помирились? Слава тебе, господи думает Вера.
Ан нет, не Аня. Похожа просто, да сильно похожа. Ах, ты же, боже мой, ведь он любит эту дурочку, и ищет себе замену.
Что делать? Что делать?
Решилась, поехала в пригород, где живёт сватья, и куда уехала Анна с Илюшкой.
Анна волчонком затравленным смотрит, похудела, осунулась.
А ведь она хорошенькая, любуется снохой Вера, что же у вас так всё, через одно место, думает Вера.
- Нам нужно поговорить Аня, — мягко говорит женщина
-Не оп чём говорить, - угрюмо говорит сватья.
А я с вами и не собирай разговаривать мне с Аней нужно поговорить и всё расставить по своим местам.
-С сыночком своим поговори, изменником.
- Я попрошу не лезть к моему сыну и ко мне с какими-то надуманными обвинениями.
- Надуманными? Надуманными? Да он кобель, у тебя кобель проклятущий, говорила я тебе Анька ты меня не слушала.
-А ну закрой рот, — рявкнула Вера. Она могла, когда надо, тридцать лет в ПТУ завучем отработала, всяких детей перевидала. А уж с одной-то сватьей точно справится.
Развалила семью дочки, а ещё сидит, принцесса.
-Я? Я???
-Нет я, прилепилась к молодым и сидит, что ты у них три года тёрлась? Им наедине побыть не давала? Что тебе не живётся своей жизнью?
-А кто ей поможет? Ты что-то не сильно кинулась помогать...
-Три года? Три года помогаешь? Ребёнок год уже в садик ходит. я бы помогала, если бы ты там задницу не грела. Теперь понимаю что не так с Анькой твоей, она зашуганная у тебя завладела дочкиной жизнью и живёшь.
Что? Что глаза выпучила, никто не мог тебе сказать об этом? А теперь правильно все виноваты вокруг
-Аня, собирайся, поедем...
-Куда, -пропищала Анютка
-Мужа твоего возвращать, семью учиться строить, без матушки твоей разлюбезной.
-Она никуда не поедет!- встала грудью мать Анина
-Ага, сейчас, не поедет. Ты с ними в постель не ложилась нет? Это ты Аньке посоветовала, чтобы мужика к себе полгода не подпускала?
-Надо было поберечься
-О, боже, дай мне силы собирайся, Анна давай Илюшку.
Аня заметалась по квартире пряча глаза от матери
- Сделаешь хоть шаг из дома, ты мне не дочь
-Собирайся Аня.
Вера взяла на руки Илюшку
Сватья упала на диван, схватилась за сердце
-Мама, — метнулась Аня
-Ой ой, ой
-Аня, если твоей маме плохо, вызывай скорую, но если она обманывает, придётся я заплатить за ложный вызов.
Про ложный вызов Вера придумала на ходу, но сватью вылечила этими словами.
-Иди, иди поганка такая, конечно, мать тебя вырастила, выучила, а теперь мать не нужна, иди...
Вера передала заплакавшего внука на руки Анне вытолкала за дверь, подошла к сватье
-Ты что делаешь, дура? Свою семью не сохранила и девке своей такой жизни хочешь? Ты, должна наоборот сделать всё, чтобы семья сохранилась, перестань жить у них, не лезь, только по приглашению приезжай.
Это ты разрушила семью своей дочери и моего сына, только ты, ты виновата, чуть ли не на сто процентов. Я тоже хороша, надо было отправить тебя давно...
Не смей лезть, поняла? Никто у тебя дочку не забирает, ясно? И от внука не отлучают. Но живи своей жизнью, не лезь к ним.
А то обосновалась там хозяйка. Мой сын женился на твоей дочери, а не на тебя, поняла.
По приезду домой, позвали Надю, начали разрабатывать план.
***
-Алё, Игорь, нам нужно встретиться и обговорить некоторые вопросы, - говорит по телефону Аня под одобрительные взгляды свекрови и её подруги
-Да, хорошо, — скупо сказал Игорь.
Аня положила телефон на стол, сложила руки на коленях, сгорбила плечи, смотрит в пол
-Так, удочку забросили, не испугаешься? Вс сделаешь? Смотри Аня, от этого зависит, будет у вас семья с Игорем или нет.
Я ничего от тебя не скрываю, здесь серьёзная соперница, я узнавала. Вместе работают, интересная спортивная, очень похожа на тебя.
Ну, давай девочка, ничего не бойся.
Игорь волновался, когда шёл на встречу с женой
Вот пришла. Обычная, простая, как всегда. Нет никакой напыщенности, нет этого выражения обиженной женщин, нет напускной деловитости, простая, своя, родная, Анютка.
-Игорь, нам нужно с тобой обсудить пару вопросов, — говорит спокойно, как всегда, будто ничего и не произошло, - я понимаю что не имею права претендовать на квартиру это твоё добрачное имущество.
Илюша ходит в сад по прописке, я нашла себе работу, но дело в том, что работа моя находится в другом городе мне там снимают квартиру, мне нужно как-то жить, воспитывать ребёнка. При этом, я тоже хочу красиво одеваться,- Аня кивнула в сторону двух девушек, севших за соседний столик, — быть интересно общаться ходить с подружками на чай и кофе, нравится мужчинам. Да, не только же тебе нужно устраивать свою жизнь, мне тоже надо.
Я предлагаю тебе взять себе Илью
Я поработаю у меня всё наладится тогда я заберу ребёнка. А пока... Я приведу сына к твоим родителям, мне нужно бежать…
-Но, -Игорь не успел ничего сказать, как Аня вышла из кафе и быстро скрылась за углом, где её ждала на машине Надежда, подруга её свекрови.
***
-Ну девочки, будем надеяться, что всё получится.
Так, Аня, не вздумай звонить ему, не говори матери где ты, за Илюшу не беспокойся. Да, к маме я твоей съезжу и поговорю с ней, нам нужна будет и е помощь.
Ну, всё отдохни, ни о чём не думай, всё наладится.
***
-Игорь, а в чём дело? Почему твоя жена привела нам Илюшу, и сказала чтобы мы передали ребёнка тебе. Что это ещё?
-Мам, я всё объясню, понимаешь…
Нет, не понимаю. Тв знаешь, что у папы слабое сердце взять на выходные это одно дело, а постоянно нет, ты извини сын, но это твой ребёнок.
-Папа, папа пришёл! Папа мы пойдём домой?
-Да-да, сынок, мы пойдём домой.
Придя домой, Игорь переодел сына и в задумчивости сел.
На экране телефона появилось слово Нина.
-Алё, милый, я скоро буду…
Он не успел сказать, что не один...
Тёща, осенило мужчину ну конечно.
-Светлана Петровна здравствуйте, я хотел спросить, вы не возьмёте Илюшку, что значит нет? Алё, алё Светлана Петровна.
-Алё, мам, можно я приведу Илью к вам? А где вы? Ну давай я привезу.. Ладно я понял...
-Нина, понимаешь, я не один, — открывая дверь девушке сказал Илья.
Они посидели, поиграли с Илюшкой вечером Нина собралась домой. Так прошла неделя, один раз Игорю удалось отправить Илюшку к матери с отцом.
А потом Нина поставила условие.
-Малыш, ты пойми меня, я ни какая-то легкомысленная, у меня есть планы на тебя. Понимаешь? Я хочу семью, хочу своих детей, ты меня извини, но зачем мне чужой ребёнок если я могу родить своих.
Я ещё согласна была на алименты и прогулка в парке раз в месяц, но вот так нет, извини. Решай свою проблему, но не долго, хорошо?
Я не буду долго ждать.
-Проти, Нина, но мой сын, он...не проблема он ...сын
***
-Ну, как тут мои мужички, справляетесь?
-Да мам, нормально.
-Сынок, а что-то ты невесёлый, что случилось?
-Нет ничего. Просто, думаю как-то глупо всё.
Анютка такая вся, вроде знакомая и в то же время чужая.Я что-то стараюсь, обманываю сам себя.
-Ну ничего, сынок, ничего. Всё наладится. Ты найдёшь себе новую женщину хорошую, красивую.
-Мам, да не хочу я никакую другую женщину!
-А зачем тогда семью развалил? Зачем начал таскать каких-то Нин, Алён зачем? Почему не боролся за своё счастье? Тёщу напугался? Лапки сложил? Почему кулаком по столу не стукнул, на дверь не указал?
Легче всего сбежать, легче всего. А ты вот попробуй сберечь, сохранить то, что имеешь.
- Ма, как ты думаешь простит меня Аня?
Этого сынок, я тебе сказать не могу.
Пробуй, стучись, может и откроют.
***
- Вы, уж, простите меня, Вера Павловна
- Ой, да ладно, вы главное больше не делайте так…
Две сватьи идут тихонько по тропинке парка, наблюдая за едущим на велосипеде внуке.
- Дай бог чтобы у детей всё наладилось
- Наладится, — уверено говорит Вера, — я знаю своего сына. Он не отступит.
- Да и Аня его любит, главное не переборщить бы…
- Не переборщит, всё идёт по плану
***
-Простишь, Анют?
-А ты меня? Мы оба не правы. Я тоже хороша, никак не могла повзрослеть, кому скажи, засмеют. Сейчас только поняла, замуж вместе с мамой вышла, как ты меня ещё столько времени терпел...
Конечно всё наладилось у ребят, для всех урок был, без исключения.
Для мамы Аниной, что нельзя жить жизнью своего ребёнка, для мамы Игоря, что нужно немного больше уделять внимания жизни своего, пусть уже и взрослого ребёнка, на то она семья и существует.
Для Ани то, что созрела замуж выйти, созрей и семью сама вести, а не тащить маму, чтоб она всем командовала.
Для Игоря, что нужно быть главой семьи, а не мальчиком, который пришёл подружить с девочкой, под присмотром её строгой мамы.
Хорошо, что у этой семьи все наладилось. А сколько их, развалившихся из-за глупости, инфантилизма и не желания уметь принимать решения.
Ведь главное, вовремя остановиться и понять, что-то идёт не так...
(с) Мавридика де Монбазон
Сестрица...
Ее тогда спешно увезли, а дом «травили». Сколько ей было, восемь, девять? Верея не помнила.
От станции около километра в гору. Верея шла, сумки в руках, на голове косынка – от палящего солнца. Зелень, зелень вокруг, пчелы кружат, растут репешок и сныть, сон-трава и душица. А раньше здесь были поля, и молодые мужчины складывали по осени сено, солому в копны, а дальше – в скирды, в ометы, в одонья.
Возвращаться боязно, и ведь она точно помнила: «травили» дом. Кто знает, может быть, никого не осталось, ничего не осталось, лишь прогнившие доски да ржавчина, и на солнце – пыль.
Страшно.
Впереди – каменные коттеджи, впереди – высокие заборы, и где-то там, среди них, ее старый дом. Травили-травили, да ведь не продали. Почему? И правда: почему?
Поселок облагородили: клумбы, и детские площадки, и тренажеры на открытом воздухе, будто нет в каждом из этих коттеджей своего тренажерного зала в подвале иль на чердаке.
Она вспомнила чердак. Хранилище странных сокровищ: стула с отломанной ножкой, желтых книг и газет, старой, котом разодранной софы, древнего холодильника. Там было ее прибежище, ее территория, которую маленькая Верея устроила на свой вкус: развесила вдоль стен старые рваные полотенца, в холодильник – ну и что, что неработающий – убрала ингредиенты для «зелий», которые варила в майонезных ведерках, все поверхности, какие могла, покрыла пожелтевшими кружевными салфетками. Получилось странно уютно.
Вот и «сестричка» так говорила.
Верея покачала головой, высматривая таблички с номерами домов, чтоб понять, куда повернуть. Сколько ей было тогда – семь, восемь? – а путь она все еще помнила. Тот, старый путь. За тридцать лет… как же все изменилось. Сделали ремонт – целого поселка.
Сквозь высокие ограды и каменные стены она видела тот, старый, ушедший мир – мир деревянных покосившихся заборчиков с редкими зубьями, домов, окруженных огородами, густых кустов малины по обеим сторонам дороги. Синей краской кое-как на домах намалеваны номера, а улицы никак не назывались, только так, для своих: «главная», «круговая», «кривая», «длинная».
Сейчас, вспоминая, она странно, как-то преувеличенно любила все это, а тогда? Маленькая, взбалмошная, неусидчивая, общительная просто-таки чересчур. Да, наверное, тогда она тоже это место любила. По-другому – но любила.
Верея свернула налево и – замерла, споткнулась, захлебнулась воздухом. Вот он, дом ее детства.
Некогда, кажется, светло-зеленый. Двухэтажный, с подполом и чердаком. На окнах белые наличники, справа что-то навроде башенки. Резное крыльцо, а сразу за домом – баня из толстых тяжелых бревен. Говорили, что прадед все строил сам.
Больно. Больно, плохо, и плакать хочется. Окна – не выбиты, но разбиты. Рассохлись, покосились от времени, стекла уехали вниз. В крыше «башенки» зияет дыра. И весь дом какой-то старый, больной, седой, покрытый сетью трещин-морщин и, кажется, ставший немного ниже.
Огорода нет. Теплиц – нет, проглядывают в высокой траве кирпичи от фундамента. Летней веранды нет, скамья, верно, рухнет, если присесть. И все – пусто, и все – грустно.
Правда никого не осталось?
Пока шла сюда, Верея видела такие участки: заросшие, с развалившимися строениями или вовсе пустые, разве только с горами мусора. Она знала, чего ожидать, она заранее себя готовила, и все-таки – разве можно подготовиться к тому, что погублено твое прошлое? Что все, что жило, играло красками на солнце и защищало от дождя, стояло твердо и было в порядке, окажется разрушенным, тусклым, пыльным, потрескавшимся. Почти мертвым.
Забор, теперь серый, весь покрытый лишайником, как ни странно, еще стоял, и открылся ржавый запор. Верея вошла, осторожно ступая на редкие, оставшиеся от деревянного настила доски.
Все это ничего. Покосившееся – только бы не прогнило. Пыльное – только бы не ограблено. Потрескавшееся – только бы не опустошено. Все поправимо. Все поправимо.
Только б не пусто.
- Сестрица, - она позвала. – Сестрица!
Ответа не было.
***
И работа пошла.
Приехали инструменты, материалы, банки с краской. Верея не строила заново, не переделывала – она тщательно восстанавливала все, что было разрушено.
Все, что не могла делать сама, выполнялось под ее присмотром. Ничего нельзя было нарушить – но что такое могло нарушиться, она бы сказать не могла.
Здесь не нужно было обдумывать, делать умозаключения, приходить к логическим выводам. Верея чувствовала, ощущала, помнила – и каким-то образом знала, что этого было достаточно. Не нужно размышлять, почему дом непременно снова должен стать того же светло-зеленого цвета – цвета «зеленого мха», как она узнала из каталога. Почему узор на наличниках такой, а не этакий. Почему доски крыльца такой ширины.
Она угадывала, что так должно быть. Ведала.
«Наверно, так можно писать рассказы, стихи или музыку, - она думала. – Подхватываешь вот так, аккуратно, какой-то поток в голове, и осторожно ему следуешь. Внимаешь, обращаешься бережно. А что это за поток – твои ли идеи, воспоминания, или часть некой универсальной, общечеловеческой памяти, единого существа, разума разумов – кто знает, да и нужно ли знать».
По вечерам Верея поднималась на чердак.
Здесь она тоже приступила к уборке – медленно, осторожно. Начала от лестницы и постепенно, постепенно приближалась к старому холодильнику. Подмести, убрать паутину, стереть пыль. Шаг за шагом.
Перед сном она усаживалась на старую софу – софа отчаянно скрипела – и принималась за рукоделие. Теплый свет лампы освещал все вокруг – и пяльцы. Сначала Верея мурлыкала какую-то мелодию, потом напевала, потом принималась говорить, как бы сама с собой:
- Помню, как-то весною начали пропадать продукты: немного сыра, немного молока, немного хлеба. Всегда – последний кусок или последние полкружки. Мать винила меня, кричала, звала эгоисткой. Говорила, что вечно съедаю самое вкусное. А потом как-то она готовила рагу – а я его терпеть не могла и не ела – и за ужином вся семья поперхнулась. Смотрят: а в нем сурепка.
Или:
- Стал кот по ночам «тыгыдыкать». И не молодой был, а, видимо, начал носиться: шуметь, скакать, ронять вещи, особенно посуду. И всегда оказывался не там, где шумело. И вот отец как-то ночью пошел его ловить, а навстречу дед, почему-то в шапке. «Ты чего не спишь?» - отец спрашивает. «Ничего, скоро высплюсь», - тот отвечает. Наутро дед вспомнить даже не мог, что вставал. «Спал я, - говорит, - никакой кот меня не разбудит, хорошо сплю. Разве только сердце перед сном колет». А через неделю дед умер. И «кот» шуметь перестал.
Или:
- Варим вот какое зелье. Сначала котовник, пара цветков боярышника, горсть цветков липы, мяты три листа и зверобой. Или – сначала котовник, целые цветки ромашки, тысячелистник, чабрец. Мать ругалась, что перевожу травы, перевожу чай. Пришлось перейти на амброзию, подорожник и пырей, а еще листья малины. Живот болел три дня. Мать потом месяц хваталась то того, то другого. Потеряла на огороде кольцо – так и не нашла.
Поговорив так и даже успев что-то вышить, Верея вставала и с надеждой глядела в дальний угол чердака, налево от холодильника. Там стоял старый шатающийся стул, погребенный под кипой белья. Этот угол она не трогала. Порой, во время песни или рассказа, ей слышалось, будто кто-то там копошится.
***
Баня сохранилась на удивление хорошо – единственное, пришлось подлатать кровлю. Верея прогнала ос с потолка предбанника и принялась за уборку.
- Хватит мести-то. Пора уж попариться.
Она замерла. Медленно, медленно обернулась.
Никого.
- Ну, куда смотришь. Я под полком.
Она поклонилась.
- Ишь, какая. Смирная. Знаешь, ведаешь. Другая б была, не заговорил бы. Только попарилась бы, а? Мне вперед людей нельзя, а страсть как хочется.
- Я… вас не знаю. Вы… тут всегда жили? – она подбирала слова.
- Всегда – не всегда, а сколько баня стоит, столько жил. Не знаешь, понятно, мала была. Бабка внутрь заносила, мылила, водой обкатывала, да и уносила, всю закутавши. Видел-то тебя редко. Хозяюшка, та да, та с тобой только что днями не разговаривала.
Она напряглась, подобралась.
- Знаешь… хозяйку?
- Как не знать? Всем хозяйством заведует, банею тож. Один раз подговорила мать твою кипятком обжечь, ну и рад стараться.
- Это за что?
- За дело, стало быть. Просто так не наказывала.
Она помолчала. Голос тоже умолк
- А она… здесь?
Он не ответил. Потом вздохнул.
- Здесь-то здесь. Там, то бишь. Обижена она. Не выйдет.
- Обижена? На меня?
Голос молчал. Верея не решилась продолжать эту тему. «Посмотрим, - решила она. – Посмотрим».
- А вы… банник?
Тишина.
Верея отставила веник, присела, взглянула.
Под полком сидел белый заяц.
***
Так она их «возвращала», постепенно, одного за другим. Будила от сна. За банником – байницу. За байницей – сарайника, затем огородника, как только вскопала первые грядки. За огородником – овинника. Ему, бедному, совсем было нечем заняться, и Верея придумала: вместо затопки гумна пусть смотрит за компостною ямой. Овинник бранился, упирался, бараном с разбегу налетел на новый сарай. Но – послушался. Или слишком уж было скучно, или… она приказала.
Иногда, Верее казалось, она ее видела. Краем глаза, вполоборота. Большая, пышная серая кошка. Не поймаешь и взглядом – мелькнет только кончик хвоста.
Они были незлыми. Банник и байница, огородник, овинник, и даже кикимора – та все больше пряталась и лишь иногда показывалась, обычно подталкивая к свету то, что Верея искала и не могла найти взглядом. Они не боялись молитв, не боялись икон, расставленных в красном углу. «Тоже ведь Божьи создания, - говорила, помнится, бабушка. – Им и нужно все то же, что нам: работа, забота и ласка».
Перед тем, как идти спать, Верея теперь ставила блюдце с молоком на крыльцо, оставляла на огороде хлеб, сыр – в бане. На чердак относила любимый когда-то «сестрицей» кефир. К утру кефир не исчезал, но, ей казалось, его становилось немного меньше.
Их застали однажды, ее и «сестрицу», внешне точную копию Вереи, на чердаке за варкой «зелий». Так они были увлечены, что даже та, вторая, всегда такая чуткая, не услышала. Верее порой по ночам снился тот жуткий материн крик – не крик, вопль.
Ее тогда спешно увезли, а дом «травили». Сколько ей было, девять, десять?
***
Дом восстановлен, разбит огород, и в бане по вечерам поднимаются клубы пара. Наконец Верея пошла на станцию – встречать.
- Яна, моя Яна, - поцелуй в макушку. – Как тебе было у бабушки?
Яна поморщилась, веснушки запрыгали. Верея вела ее за руку, на самых крутых местах несла на закорках.
Дом, грядки, баня, сарай – Яну все привело в восторг.
- Мы теперь тут будем жить?
- Будем. Я скоро куплю машину.
Яна плюхнулась на новую скамью, лицо подставила солнцу. Волосы у нее русые, глаза – карие.
Верея зашла в дом.
- Слышишь? Мы будем тут жить! Дочь здесь. И я тебя не оставлю.
Повернулась налево и замерла, споткнулась, захлебнулась воздухом. С лестницы на нее смотрела женщина – глаза усталые, волосы тронуты сединой, на лбу морщины. Неужели она, Верея, так теперь выглядит?
Смотрела женщина в упор, не моргая, и на мгновенье Верея увидела: там, в глубине зрачков – девочка. Взбалмошная, неусидчивая, чересчур-таки даже общительная. Развешивает дырявые полотенца по чердаку, варит волшебные зелья.
Она помнила, домовиха, домаха. Хозяйка. Женщина медленно, нарочито моргнула, и поднялась наверх. Верея выдохнула – радостно, с облегчением.
Вернулась к дочери. Та гладила огромного черного кота с горящими, как угли, глазами.
- Смотри, я кольцо нашла! А правда, что в доме живет сестричка?
- Правда. Сходи, поздоровайся. На чердаке, слева от холодильника.
Автор: Лис Уильямс
Вставай и беги...
– Вставай и беги, иначе кости твои здесь и сгниют! – мать склонила над Иваном седую голову и протянула к нему прозрачные руки, будто хотела разбудить, но бесплотная тень не могла ничего сделать.
– Вставай и беги, иначе кости твои здесь и сгниют! – голос, повторявший фразу, становился все громче, пока не перешел в крик. Лицо матери исказила гримаса ужаса и боли, рот открывался все шире, словно желая поглотить мужчину. Призрак потемнел и стал похож на сгущающиеся тучи грозового неба, готового вот-вот пролиться пронзительным ливнем. Иван Былов, младший лейтенант Красной армии, проснулся в холодном поту, открыл глаза. Он лежал, положив под голову китель в грязном окопе. После нескольких бессонных ночей под артиллерийским обстрелом он то и дело проваливался в тяжелое забытье, но кошмар пришел впервые за долгие годы.
Иван огляделся, кто-то из товарищей беспокойно спал, вздрагивая от каждого шороха, иные смотрели стеклянными взорами вдаль в ожидании новой атаки врага. Ночную тишину нарушало лишь стрекотание сверчков в траве.
От привидевшегося кошмара Иван весь взмок, при том, что тело дрожало, как от холода, в горле пересохло.
– Надо бежать, иначе быть беде! – Иван судорожно натянул грязный китель и схватил автомат в руки. Куда и зачем ему надо бежать, он не ведал.
Впервые видения пришли к нему после смерти матери, Авдотьи Прокофьевны, которая покинула бренный мир в голодные 1930е годы – он тогда был еще совсем мальчишкой. Уходила тяжело, болела, мучилась: ноги распухли, щеки ввалились, на сером полотне лица лишь глаза еще будто оставались живыми и следили за суетящимися вокруг кровати родными, словно пытаясь запечатлеть как можно больше. Волосы совсем побелели, хотя матери не было и сорока. Звала сына, хотела побыть с ним, прощения просила за скорый уход – очень его любила.
– Ты, – говорила, – сынок, прости меня. Бог зовет к себе, чувствую, что недолго еще осталось. Холодно мне очень. Но ты не плачь, я буду сверху за тобой наблюдать, от беды беречь.
– Мама, почему бог забирает тебя? Ты нужна мне, пожалуйста, не бросай меня, – плакал мальчик. Мольбы были напрасны. Матери не стало. Но, как и обещала на смертном одре, стала она являться к нему во сне: то успокоит, когда на душе тяжело, то совет даст: образный непонятный – поди угадай; а то и просто поглядит с нежностью и вздохнет тяжело. Никому об этом Иван не рассказывал, боялся, что сочтут сумасшедшим.
Лишь с другом Петькой Вороновым поделился тайной, да и то случайно. Жара в то лето тогда стояла адская, дождей не было больше месяца. Природа молила о пощаде. Леса горели, животные и растения гибли в огне, люди пытались спасти остатки урожая и хоть что-то запасти на зиму. Ваня с Петей отправились в лес по грибы, да ягоды – подсобить старшим. После целого дня тщетных поисков друзья присели отдохнуть под сосной, да там и уснули.
– Вставай и беги, пятки тлеют! Вставай и беги, пятки тлеют! – кричала мать в лицо Ивану, он мотал головой, не в силах проснуться. Мать пугала его: лицо ее некрасиво исказилось в гримасе, а беззубый рот выплевывал в лицо мальчику одну и ту же фразу. Иван закашлялся и проснулся. Лес вокруг заволакивал едкий дым разгорающегося пожара.
– Лес горит! – Он стал тормошить Петьку, - вставай, вставай, уходить надо.
Петр сонно выматерился, попытался отмахнуться, но получив звонкую оплеуху, вскочил на ноги.
– Лес горит, бежим! – Иван тянул его за рукав. Друзья ринулись прочь, добежали до русла обмельчавшего ручья и радостно плюхнулись животами в склизкую жижу. Кое-как перебрались через него, бежали до тех пор, пока запах гари не перестал щекотать ноздри, а на горизонте не показались знакомые очертания деревни. Отдышались и поняли, что забыли корзины.
– Отец меня убьет, – пробормотал Петька.
– Хорошо, что живыми остались. Спасибо, мама, разбудила, – Иван посмотрел вверх, туда, откуда по его представлению наблюдала за ним мать.
– Твоя же мать померла уже лет пять как?
– Мама меня оберегает, мой ангел-хранитель, – Иван рассказал другу о видении. Петька, конечно, не поверил.
***
В возрасте девятнадцати лет записался Иван, как и многие парни из деревни, в ряды Красной Армии.
В 1941 году в составе одного из десантных батальонов попал Иван под Ленинград. Советские войска отступали по всему фронту. Почти в полном окружении под непрекращающимися артиллерийскими обстрелами противника советские солдаты яростно сражались за каждый метр захваченного плацдарма, пытаясь удержать позиции и не дать немецким частям соединиться с союзниками – финнами, находившимися к этому моменту на северном берегу реки Свирь.
Сдерживать давление противника становилось с каждым днем все труднее, но будто сама природа создала очень удобное для обороны укрытие – гряду вдоль берега Свири. Истощенные бойцы не сдавались и с надеждой ждали подкрепление.
Командир батальона метался между огневыми точками, подбадривая бойцов: то приказывал одной роте броском занять боевой рубеж, другой — поддержать огнем, усилить фланг или держаться вместе. Строчил приказами, как из пулемета, не давая солдатам впасть в уныние. Но ситуация ухудшалась, попытки направить гонцов за подкреплением уже несколько раз заканчивались неудачей.
– Мы не можем потерять эту высоту, она будет нужна при контратаке. Таков приказ, держим всеми силами, без боя не сдаем, - командир вытер с лица землю, губы его дрожали от напряжения.
– Но мы окружены, отступать некуда, немцы прут и прут, а с другой стороны финны. Ни один из гонцов не добрался даже до реки. Вдруг в штабе вообще забыли про нас, и никто не придет? – этот вопрос мучил всех.
– Надо бежать, иначе быть беде! – непослушными пальцами Иван открутил крышку с фляги и попытался выдавить оттуда глоток драгоценной влаги, задубевшей от ночного заморозка. Огляделся в поисках Петьки Воронова, в этот раз судьбой выпало им воевать в одном отряде. Прислушался.
К ночным шорохам добавился новый звук, похожий на тонкий свист, он приближался.
– Снаряд, – догадался Иван, бросился на землю и пополз. Громкий взрыв разорвал тишину где-то совсем рядом. Ивана обдало жаром взрывной волны, он сжался, закашлялся. Послышались крики товарищей. Иван, наконец, нашел Петьку и подполз к нему.
– Живой?
– Да вроде, оглушило слегка, в ушах так и стоит звон, будто в колокола бьют.
– Не время еще по нам в колокола бить, уходить надо, мать зовет. Бежать, говорит, пора.
– Да куда бежать-то? Фрицы, вон, со всех сторон. Дождемся наших, авось и прорвемся тогда.
– Не придут они, уже столько дней прошло, не добрались до них гонцы, надо снова пытаться к реке выйти, реку перейдем, а там и до наших частей рукой подать. Доберемся – спасем ребят, а ежли нет, то все тут сгнием в окопах.
– Вань, вода ледяная, все-таки октябрь, это тебе не май месяц, чтобы купаться. Да и река вся простреливается насквозь, мы там как на ладони будем. Если другие не прошли, то и мы не пройдем.
– Я матери верю, она без нужды не приходит. А если явилась, то значит уходить надо, коли сразу не подстрелят, авось дорогу покажет. Понимаешь, она после того пожара только раз явилась, когда совсем худо было – от плена спасла год назад.
Мы возвращались после финской кампании, февраль был. Ох и суровая выдалась тогда зима, сугробы в человеческий рост. Снегоступы скрипели от натуги, сапоги были насквозь мокрые. Мы все буквально жили слухами о скором окончании войны с Финляндией и отчаянно рвались домой. И, вот, последний марш-бросок, дальше граница и родная наша советская земля. Вдруг небо резко потемнело, и налетела такая пурга, что ни зги не видать. Мы закрывались от ветра и снега, кутались и жались друг к другу.
Видимость почти нулевая. Вдруг в потоке снега я отчетливо увидел лицо матери, белое от ужаса, с развевающимися на ветру седыми волосами и черными пустыми глазницами. Она открывала рот в беззвучном крике и вытягивала вперед руки, словно пытаясь преградить дорогу. Я даже на секунду подумал, что уснул от усталости или умер уже. До этого я ни разу не видел ее так явно, не во сне. Она выла вместе с ветром – страшно было до мурашек. И как только мать растворилась в снежном потоке, я вдруг почувствовал, что крепление на одной из лыж лопнуло, нога соскочила и моментально по колено утонула в сугробе, еле вытащил. Упал на спину, схватил лыжу и увидел, что крепление лопнуло надвое.
– Матвей Игнатьич! – передо мной возникло красное от мороза лицо комвзвода.
– Что стряслось, Былов?
– Крепление лопнуло, дальше не смогу идти. Разрешите починиться и догнать отряд позднее.
– А дорогу-то сам найдешь? Смотри, какая метель, всю лыжню заметет.
– Авось, не потеряюсь, идти без лыжи точно не смогу.
– Ладно, чинись и догоняй. Постарайся не помереть тут.
Не знаю, сколько времени прошло, пока я, распластавшись на снегу, кое-как закрепил лыжу так, чтобы продолжить путь. Пурга стала стихать, а потом и вовсе прекратилась. Я все думал о матери с развевающимися белыми волосами: привиделось или предупредить хотела о чем-то? Бросился догонять отряд.
Едва добрался до ближайшего невысокого занесенного снегом холма, как вдруг услышал голоса. Сначала обрадовался, что наши, но потом понял, что так быстро догнать бы их точно не смог. Прислушался. Речь явно не русская. Я из-за холма того тихонько выглянул и обомлел, товарищи мои стояли с поднятыми вверх руками, безоружные, а вокруг них суетились финны, связывая руки веревками и привязывая по очереди к тяжелым саням-волокушам. Отряд попал в засаду.
– Буду от беды всякой беречь, – резанули по ушам предсмертные слова мамы, и снова лицо ее перед глазами встало. Все мои товарищи в тот день в плен попали, что с ними сталось, не знаю. Понимаешь, мать просто так не приходит!
– Надо еще раз попытаться передать донесение. Есть добровольцы? – воспоминания Ивана прервал громкий шепот командира, который, помусолив потрескавшимися губами грязный карандаш, что-то писал на клочке бумаги. Потом он плотно запаковал листок в непромокаемый конверт. – Идти придется вброд по реке, это единственный путь. Если переправу осилите, там и до штаба наших частей рукой подать, и пули с этого берега уже не достанут.
Повисла пауза. Где-то очень близко разорвался очередной снаряд, в окоп посыпались комья земли, все пригнулись.
– Вставай и беги, иначе кости твои тут и сгниют! – Иван открыл глаза и увидел, как мать наклоняется к нему и протягивает в окоп руку.
– Уходи отсюда, иначе могилу твою здесь не найдут никогда. ­­– Лицо ее было черным от земли и копоти, платок рваной грязной тряпкой трепетал на ветру. Иван потянул к ней руку.
– Мама, ты…
– Вставай и беги, – повторила мать и растворилась.
– Я пойду, – Иван опомнился от видения и понял, что произнес это вслух. Вздрогнул своих слов, но отступать было некуда.
– И я, – Петька положил руку ему на плечо. Всего набралось пятеро добровольцев.
То ползком, то короткими перебежками стали они спускаться к реке. Снаряды грохотали вокруг и вырвали из земли целые куски. Солдаты жались к траве, словно пытаясь раствориться в ней, стать незаметными, боялись оглянуться, сделать лишнее движение.
Добрались до реки и поползли вдоль нее в поисках брода.
Иван буквально нутром чувствовал, насколько дико он устал. Уткнулся на мгновение лицом в сгнившие от дождя листья и сделал глубокий вдох, чтобы собраться с силами. Следом за ним сопели Петька и Серега из Лодейного поля, замыкали их небольшой отряд братья Ильдар и Равиль, которых непонятно, каким образом занесло сюда из далекого Татарстана.
В нескольких метрах впереди Иван увидел уродливый остов деревянной рыбацкой лодки с дырами от пуль и вырванными из кормы досками. Он повернулся к товарищам и показал знаками, мол: «Давайте туда». Прижавшись друг к другу, примостились они под лодку, брода нигде не было видно. Мысль о том, что нужно войти в ледяную воду, приводила всех в ужас, который с каждой минутой не только не пропадал, но давил все сильнее.
– Течение слишком сильное, даже льда нет, – прошептал Серега.
– Возможно, брод ниже, он где-то точно должен быть, – Иван отчаянно вглядывался в берег реки, – ну где же ты, мама, дай хоть какой-нибудь знак!
Поползли дальше. Наконец, кода сквозь толщу воды стали отчетливо проступать очертания каменистого дна, решили рискнуть. Опираясь на подобранные тут же на берегу коряги, ступили в ледяную воду. Ноги немели от холода, Иван почти не чувствовал их. Они еле передвигались то по щиколотку, то по колено в ледяной воде, борясь с течением. За спиной грохотала артиллерийская дуэль. Серега вдруг вскрикнул и зашатался, как пьяный, течение потянуло его в сторону. Рядом по воде расплылось пятно крови.
– Серегу подстрелили! Ловите его, хватайте за руки! – Иван и Петька пытались дотянуться до товарища, звали его по имени. Ильдар и Равиль упирались палками в дно, чтобы отряд не снесло течением. Наконец, Ивану удалось схватить Сергея за руку и подтащить к себе, но тело было слишком тяжелым.
– Я не чувствую своих ног. Я больше не могу, – закричал вдруг Равиль.
– Надо, брат! Я с тобой! – Ильдар изо всех сил ударил его по щеке, приводя в чувство.
– Он слишком тяжелый, мне не удержать, – Иван чувствовал, что сознание вот-вот покинет его. На секунду закрыл глаза и представил, свое тело пляшущим в водах бурной реки. Так хотелось отдаться ей, бросить эту бессмысленную борьбу со смертью и холодом.
– Нельзя спать. Очнись! – Мать снова возникла перед ним, она стояла совсем рядом в воде, но в отличие от них не по пояс, а по колено, она попятилась назад, будто показывая путь.
Иван очнулся.
– Давай, помогу, - Петька подхватил Серегу за вторую руку.
– Брод правее, мы сбились с пути, ­­– Иван шагнул в сторону, где видел мать. Вода отступила.
Наконец, им удалось выбраться на берег. Дрожа от холода, склонились они над телом Сергея.
– Он не дышит, пульс не могу нащупать.
– Мы не можем его тут оставить.
– Нельзя останавливаться, замерзнем. Мы сами еле стоим на ногах, нам нужно идти дальше, – решение оставить погибшего друга давалось трудно, они еще какое-то время спорили, трясли его, пытались хлопать по щекам и растирать конечности, дышали в лицо в попытке согреть его своими посиневшими губами и вернуть к жизни – все было бесполезно. Тело Сергея пришлось оставить на берегу реки.
К концу дня солдатам удалось добраться до штаба советских войск.
– У меня донесение для командира части, – стуча зубами, пробормотал Иван. Остальные грелись вокруг небольшой пеки-буржуйки и отхлебывали маленькими глотками чай из железных кружек. Командир повертел в руках мятый конверт и развернул листок. Лицо его сначала напряглось в попытке разобрать написанное, потом побледнело и застыло скорбной маской. Он тяжело вздохнул и отложил листок в сторону.
– Что там, когда выступаем? Вы же не бросите их?
– Не будет подмоги.
– Как не будет? – Иван даже смог привстать с табурета, хотя ноги до сих пор были, как чужие. Командир части протянул ему записку. После краткого описания ситуации с указанием координат расположения батальона неровными буквами было выведено: «Огонь на себя».
Иван закрыл лицо руками. Все оставшиеся в окопах товарищи в тот день погибли под перекрестным огнем советской и вражеской артиллерии. Стратегическая высота была отбита.
***
После этого случая Иван попал в больницу – переохлаждение и шок от того, насколько страшную весть он принес, привели к затяжной пневмонии и сильнейшим головным болям. Когда пришел в себя, отпросился на денек съездить в родной поселок возложить цветы на могилу матери. Еле нашел место, расчистил вокруг. Долго сидел на мерзлой земле рассказывал про свою жизнь, будто мама могла слышать его.
Той ночью во сне мать снова пришла, умоляла оставить военную службу.
– Мама, да как ты не понимаешь, не могу я, это мой долг! Да и кто меня отпустит? ­ – спорил с ней Иван. Проснулся совершенно разбитым с тягостным чувством тоски и безнадежности. Вернулся в госпиталь, а потом и на фронт.
И с тех пор не оставляло Ивана мучительно чувство вины за то, что, видно, сильно обидел он мать отказом. Долгими, часто бессонными ночами мысленно просил Иван прощения у матери, что подвел ее, не щадит себя и не бережет свою жизнь. Стал говорить сам с собой, иногда вслух, все надеялся, что мать даст о себе знать. Но ответа не было.
Сослуживцы начали поговаривать, дескать, от контузии рассудок помутился у парня. Сторонились его, но Ивану не было до них дела.
В июне 1943 года во время отступления отряд попал под минометный обстрел, и один из осколков угодил Ивану в позвоночник. Парализовало обе ноги.
– Вот и пришел мой конец, – Иван лежал навзничь на земле, не в состоянии пошевелиться. Боли не чувствовал, просто все вокруг казалось далеким и глухим. Он представил, как поднимается над своим телом все выше и выше туда, где ждет его с распростертыми объятиями мама.
– Мама…
– Я здесь, сыночка, родненький. Не сдавайся! Ползи, у тебя есть руки. Ты сможешь! Не время тебе умирать! – мать лежала рядом, как в детстве, когда ему снились страшные сны.
– Мама, как же я по тебе соскучился! – Иван протянул к ней руку. Сейчас мама выглядела молодой, щемяще красивой и беззащитной с добрыми грустными глазами. Как же он хотел еще хоть раз обнять ее! Лицо мамы было совсем близко к его лицу, прозрачная рука гладила слипшиеся грязные пряди волос.
– Я не могу, мама, я не чувствую ног.
– У тебя есть руки. Не можешь встать, ползи! Не время тебе умирать.
Превозмогая боль, почти трое суток полз Иван по лесу. По пути наткнулся на отряд партизан, которые помогли перебинтовать раны – это спасло ему жизнь. Когда он, наконец, встретился с частями советских войск, то был отправлен в госпиталь. Осколок из позвоночника вытащили и впоследствии он снова смог ходить, но после этого случая был комиссован в тыл.
По возвращении на гражданскую службу Иван поставил на могилке матери новую ограду и красивый памятник. Каждый день он неустанно благодарил ее за то, что сберегла его в самые страшные моменты жизни, но мать к нему больше не являлась.
Автор: Светлана Хрущева
Анна Федоровна вошла в магазин. Все, кто там находился, сразу замолчали. Она подошла к прилавку.
-Одну булку хлеба и макарон.
Продавщица кинула перед ней то, что женщина просила.
-С такой-то пенсии, можно купить чего-нибудь еще.
Пожилая женщина ничего не ответила, молча отдала деньги, положила в сумку, которой было не меньше ста лет свои покупки, и вышла из магазина.
-Бабы сразу заговорили.
-Какая! Ходит, как оборванка, ничего толком не покупает себе, наверное, на золотой гроб копит.
-Да уж. Люди, когда у них горе случается, как-то мягче становятся, а эта, посмотрите, зазналась. И куда она только деньги девает?
Одна из женщин, довольно молодая, спросила:
-А что случилось-то? Ну, экономит бабка, и что? Они старые все такие.
К ней повернулись все разом.
-Да ты же ничего не знаешь!
-Не знаю.
Маргарита приехала в это село всего полгода назад. Женщиной была общительной, да и муж у нее не просто человек, а фельдшером тут стал, поэтому она сразу со всеми сдружилась.
-Эта Федоровна, как позор нашего села! Все, понимаешь. Все, Рит, хоть что-то делают. А она ничего. Мы же каждый раз на лучшее село выдвигаемся. Председатель у нас знаешь, какой? Вот, если бы победили, то нам бы тут памятник поставили. Пушкину!
-Сергеевна, совсем ты дура к старости стала! Ну, какому Пушкину? Есенину.
Одна из старушек презрительно посмотрела на ту, которая вела рассказ. Тут вмешалась третья.
-Обе вы ни бум-бум! Тогда бы нам дорогу сделали до трассы новую…
-Ты-то, Семеновна, откуда это знаешь?
-Откуда надо! У меня источники информации проверенные.
Маргарита замотала головой:
-Ничего не понимаю! Женщина эта чем помешала?
-Ну, как чем? Каждый раз перед смотрами, мы тут в деревне все скидываемся. Ну, чтоб комиссию, как полагается встретить. Клуб там покрасить, шарики развесить, ну и всякое такое. А Анька-никогда! Мы ей сколько раз говорили-ладно бы, получала мало, так нет же! Пенсия-то у нее хорошая, а на благое дело не скидывается.
Рита совсем растерялась.
-И по многу складываетесь?
-Так кто сколько может. Кто тыщу, а кто и две.
-Тут же столько дворов… Это можно за раз самому дорогу построить.
Семеновна махнула на Риту рукой.
-И ты туда же! Ну, чего мы эту дорогу строить должны, если мы ее выиграть можем! Ты что думаешь, что наш председатель дурак?
Рита усмехнулась.
-Нет, конечно… Так а про какое горе вы говорили? Не понимаю? Как все взаимосвязано?
Снова говорить начала та бабка, которая начинала, которую все называли Сергеевна:
-Понимаешь, Маргарита, у Анны внучка была. Болела она сильно. Ну, как Федоровна ее только не пыталась вылечить, так не получилось у нее. Лет уж 6, как она ее схоронила. И все, как подменили бабу. Жадная стала. Себя голодом морит. А раз в месяц ездит в город. Мы уж думали, что она в секту какую вступила. Решили поговорить с ней, чтоб не позорила наше село. И что ты думаешь? Она же нас на порог не пустила!
-Ну, так у человека горе… Мало ли что. Может быть, она в церковь ездит.
-Да в какую церковь? Ты ее видела? Какая-то сатанистка.
Рита покачала головой. Странные здесь старушки. Их председатель, похоже, обувает по полной, а они ему в рот заглядывают. Вот уж где секта. С Маргариты пока никто никаких денег на украшение села не спрашивал, поэтому она махнула рукой, и попыталась все забыть.
Спустя месяц, а то и больше, поехала Маргарита в город, к лучшей подружке погостить. Они жили когда-то в одном дворе, потом ходили в один детский садик, а потом и в один класс. Когда путь дорожки разошлись, дружбу свою они не растеряли. Только Маргарита выбрала семью, а Галя карьеру. Сейчас это был знаменитый на весь город юрист и адвокат.
Иногда, к сожалению, не так часто, как им хотелось бы, Галя могла выделить день или два для отдыха. И сразу же звонила Маргарите.
-Ритка-Маргаритка! Я завтра выходная! До обеда сплю, а после обеда удивленно рассматриваю тебя на кухне…
Муж Риты очень хорошо относился к Гале, и отпускал жену к ней без проблем. Даже сам говорил:
-Съезди, Рита… А то сидишь тут, в деревне, из-за меня, света белого не видишь.
Рита всегда смеялась, обнимала мужа:
-Какая разница, где жить? Главное, что ты рядом. А в деревне очень даже ничего.
Николай прекрасно знал, что Рита его правду говорит. Смотрел на нее и думал, что повезло ему так, как никому…
В первый же день Галя потащила Риту по магазинам.
-Ритка, ты не представляешь, до чего я дожила! Работаю, как лошадь, даже по городу пройтись, купить себе что-нибудь не могу! Просто нет времени.
-Ну, Галя, зато ты знаменитость.
-Ай, скажешь тоже! Какая я знаменитость? Так, просто человек, который старается хорошо выполнять свою работу.
Они полдня бродили по городу, а потом усталые уселись в открытом кафе. Жара уже немного спала, и дышать на улице стало легче.
-Ритка, знаешь, что я решила?
И что же?
Рита с улыбкой смотрела на Галю. С самого раннего детства Галя очень любила удивлять окружающих.
-А я возьму неделю отпуска и поеду к тебе в деревню! Как там, Николай меня не выгонит?
Рита рассмеялась.
-Не выгонит, только, что-то я очень сомневаюсь, что такое вообще возможно.
-Не веришь?
-Нет, конечно.
-Все, завтра едем к тебе!
Галя не услышала ничего от Риты и удивленно оторвалась от меню. Рита куда-то напряженно смотрела.
-Ты привидение увидела?
Галя повернулась и увидела старушку в черных одеждах, которая семенила по улице.
-Да вот, знакомую увидела из деревни. Странная она такая, в деревне ее все ненавидят..
Галя подняла брови.
-Ты наешь Анну Федоровну?
Теперь уж пришла очередь Риты удивляться.
-Галь, а ты ее откуда наешь?
-Ну… Скажем так-по работе. Погоди… Почему ненавидят-то?
Рита коротко рассказала подруге все, что узнала от старушек в магазине. Галя слушала внимательно, потом сказала:
-Ничего себе, у вас там клоповник… Что значит-собирать деньги со старушек для деревни? Это же чистой воды афера! И бабки эти... Какие-то нелюди....
-Я тоже так думаю, но видимо все всех устраивает… Так ты расскажешь, откуда ты знакома с Анной Федоровной?
Галя кивнула головой.
-Знаешь, Рит… Таких людей, как эта бабушка очень мало. Ее ко мне отправил главврач детской больницы. Наверное, ты знаешь. Что у нее умерла внучка?
-Да, об этом мне сказали.
-Ну, вот…
-После ее смерти Анна Федоровна решила, что все, что у нее есть, всем, она будет помогать детям… У нее мало что есть, но по ее завещанию дом, в котором она живет, после смерти будет продан, а все деньги направлены в то самое отделение детской больницы. Где находятся детки с этим страшным заболеванием… Как ты понимаешь, именно я занималась оформлением такого странного завещания. Я не взяла с нее ни копейки, мне честно, хотелось плакать. А еще… Еще она приезжает в город каждый месяц после пенсии, почти на всю пенсию накупает средств гигиены, сладостей, фруктов и идет в больницу. Там она целый день развлекает детишек сказками, разными байками. Все пациенты души в ней не чаят… Вот такая бабуля…
Главврач говорит, что ничего не может с ней сделать. Говорит, что старушка исхудала, потому что постоянно недоедает. И все равно все тащит детишкам. Многие ни в чем не нуждаются, потому что у них есть родители, но бывают и другие. Сирот такая болезнь тоже не щадит, а есть те, кто старается просто не навещать своего ребенка. То ли, чтобы не расстраиваться, то ли просто не хотят такой обузы.
Рита слушала и понимала, что всех бабок из деревни, нужно просто прибить.. Это же надо… Столько лет жить рядом с человеком, столько лет его знать, и такое придумать. А сама-то… Тоже хороша, наслушалась россказней.
-Ничего себе история… Тут даже не знаешь, что и сказать…
Рита задумчиво помешивала чай.
-Одно я знаю точно, я постараюсь хоть чем-то помогать Анне Федоровне… Как же она живет-то?
Галя взглянула на подругу:
-А что там с председателем? Я и не поняла, он правда деньги так нагло выманивает.
-Ага, я сама честно говоря, в шоке. И ведь хитрый какой, только с бабок тянет. Их-то легче убедить во всем.
На следующий день Галя и Маргарита поехали в деревню. Вечером Николай устроил им настоящий праздник. Во дворе был накрыт стол, на мангале жарилось мясо. Галя спросила у Маргариты:
-Ты не против, если я приглашу Анну Федоровну?
-Нет, конечно, только пойдет ли она?
-Пойдет, это я беру на себя.
Спустя полчаса Галя вернулась со старушкой. Анна Федоровна страшно смущалась и волновалась. Галя же довольно улыбнулась:
-Ой, Ритка, видела бы ты эти взгляды, которыми меня провожали бабки. Я их даже спиной чувствовала!
К середине ужина Анна Федоровна немого освоилась, и даже стала разговаривать. Галя серьезно посмотрела на нее:
-Вот что, Анна Федоровна, давайте мы с вами договоримся, что вы больше не будете отдавать всю свою пенсию. Вы же посмотрите на себя, скоро просвечиваться будете.
Бабушка только рукой махнула.
-Ой, Галечка, перестань. Ну что мне надо-то уже? А ребятишкам радость. Ты знаешь, как они меня ждут? Там вот мальчик есть… Такой хороший, такой умненький… Сашкой его звать. Мать его, как поняла, что болезнь-то тяжелая, так и оставила его. Понимаешь, положила в больницу, а сама куда-то укатила, вроде как по-работе. А он ждет, каждый день у окна сидит. А самое-то интересное, когда уже никто не надеялся, перелом произошел, и мальчонка на поправку пошел. Матери, конечно, сообщили, а она ответила:
-И что мне теперь делать? Я же контракт подписала, за границей работаю, никто же не думал, что он поправится… Вот так-то…
Рита вытерла слезы.
-Разве так бывает?
-Бывает, Рита… И не такое бывает...
Мимо их калитки то и дело проходил кто-нибудь, все старались заглянуть, чтобы понять, что эта дурная старуха делает в доме у уважаемого человека. Засиделись поздно, потом пошли все вместе проводить Анну Федоровну. С собой наложили бабушке кучу вкусняшек, а она вдруг расплакалась.
-Спасибо вам.. Как давно я так просто, по доброму не разговаривала… Все от меня шарахаются.
Рита не выдержала.
-Так что же вы им ничего не расскажете?
-Зачем, Рита? Они же давно все для себя уже решили…
На следующий день Галя пошла к председателю. Рита так и не узнала, о чем они там говорили, но через неделю председатель уволился. А еще через неделю в деревню стали делать новую дорогу, говорили, что какой-то неизвестный спонсор все оплатил.
Анна Федоровна попросила, чтобы не говорили ничего деревенским.
-Им сейчас и так есть что обсуждать, вон пошли дела председателя бывшего вскрываться, так что пусть все так и остается. Я же теперь не одна…
Через два года Анны Федоровны не стало. С самого ура удивленные жители деревни наблюдали вереницу машин, которые ехали к дому старушки. Попрощаться с ней хотели многие, и те, кто работал в больнице, и те, кто находился там со своими детками.
Местные остаться в стороне не смогли из-за любопытства, а когда на кладбище, Галя начала говорить, стыдливо опускали головы.
Рядом с Ритой и Николаем стоял худенький мальчик. Он крепко держал их за руки.
-Мама Рита, а баба Аня больше никогда не придет в больницу?
-Нет, Саша, она теперь будет отдыхать.
-А как же все те, кто там остался?... Они же будут ждать?
Николай присел на корточки перед приемным сыном:
-Саша, но ведь есть мы? Мы же тоже можем навещать детей…
Саша расплылся в улыбке.
-Можем… Мы все можем, потому что вы самые лучшие…
Автор Ирина Мер
♥️⚜️♥️⚜️♥️⚜️♥️
"Она ещё пожалеет!"
Так думал Олег, когда жена неожиданно заявила, что подаёт на развод. Главное - ещё вчера всё было хорошо, она стирала его носки и гладила рубашки, а сегодня - заявление о разводе!
И вообще без малейшей причины! Олег работал, не бил, почти не гулял и пил в меру.
"Чего ей, б..., не хватало?!" - возмущался он матом. - "Другого ё... мужика нашла! С...! Она еще пожалеет! Она еще приползёт в слезах! Я ей, б... устрою! Я ух! Она поймёт, но поздно будет!"
Пока он думал междометиями, его жена говорила всё то же самое, что твердила последние пару лет:
-Я устала всё тащить на себе! Я работаю, стираю, убираю, мою, готовлю, занимаюсь с ребёнком. Я устала! Вот, я посчитала: ты проедаешь больше, чем приносишь в дом! Когда ты прошлый раз загулял на три дня, я поняла, что мне легче жить, когда тебя нет дома! Без тебя в доме чище, спокойнее, мне не надо готовить для тебя: нам с Кирюшей не нужно жареное мясо! Когда нет тебя, у меня даже плита чище: я приготовлю гуляш на два дня или котлеты и никто не съедает это без гарнира за один раз! Я хочу, чтоб мне стало легче! Я устала! Я превратилась в тётку с сумками! Я не нравлюсь самой себе, когда ты рядом! Мне с тобой стыдно, дорого, тяжело и плохо!
-Когда ты последний раз читал книжку Кирюше? Никогда? Когда ты с ним гулял? Купал? Что он от тебя слышал, кроме "уйди, я устал"? Ты знаешь, в какую школу я его записала? Как зовут воспитательницу в садике? Ты знаешь, когда он ходил на подготовку к школе? Ты вообще не интересуешься ребёнком! Ты с ним живёшь в одной квартире, но даже не общаешься с ним! Он видит либо пьяного отца, валяющегося на диване с бутылкой пива, либо спящего отца, валяющегося с бутылкой пива! Зачем ребёнку такой пример? Зачем ему такой отец? Ты помнишь, когда у него день рожденья? Нет? Какой смысл в тебе? Я не буду с тобой жить!
"И не надоедает ей повторять одно и то же?" - ещё вчера удивлялся Олег. Эту истеричную речь Оля выдавала почти каждый вечер, пока её муж ел котлеты прямо из сковороды. Ну, или что там она наготовила. "Обычные бабские претензии", - в целом у Олега было такое отношение к словам жены, - "устраивает скандалы от скуки и безделья".
Всё же было хорошо! А сегодня вон что - на развод подала! Внезапно!
"Она ещё пожалеет! Думает, она другому мужику нужна! Старая тридцатилетняя тётка! Вот сейчас уйду, так она через два дня назад позовёт! А я ещё посмотрю: возвращаться или нет!"
-Я собрала твои вещи! Не могу больше видеть тебя! Уходи!
-Ладно! - Олег прожевал сосиску. - Я уйду! Но вот вернусь ли я - это большой вопрос!
Ну, он, конечно, дал жене последний шанс передумать: долго надевал ботинки, шуршал пакетами с вещами, топтался у двери. Но она не одумалась. "Вот упрямая баба!" - в сердцах подумал он, и, жалея, что не съел ещё пару сосисок, вышел из квартиры жены.
Пришлось ехать к маме. Она тоже завела бабскую пластинку: да что случилось, да почему выгнала, что ты сделал, да не может быть, чтоб на пустом месте...
-А вот может! Может выгнать на пустом месте! - объяснял Олег маме. - Я всё для семьи делал! Я работал! Деньги в дом приносил! А ей всё было мало! Ей то сапоги, то шубы! Ей богатый мужик нужен! А может, уж нашла! Поэтому и выгнала! Скучно ей стало! Внимания не уделял!
Мама всплёскивала руками и звонила Оле. #опусы Но, видно, разговор не клеился - назад Олега никто не позвал.
"Ну, ничего! Пожалеет ещё! Где она такого мужика найдёт? Кому она нужна с ребёнком?" - резонно думал Олег, выбирая в магазине пиво по акции.
На первое заседание суда Оля прихорошилась: то ли причёску поменяла, то ли накрасилась. Но выглядела хорошо. Улыбалась. На вопросы отвечала нервно: мол, не было семьи уже давно. Всё, мол, сама, ни помощи, ни поддержки. С ребёнком не занимался. Обычные бабские наветы - объяснял Олег, стараясь унять дрожь в руках. Надо бы похмелиться, но перед заседанием суда Олег постеснялся.
Судья - баба, конечно, ехидно спросила:
-Злоупотребляете алкогольными напитками?
-Да я вообще не пью! - возмутился Олег. - Максимум две бутылки пива вечером после работы! Это сейчас я... у меня стресс! Меня жена бросила!
-Понятно, - ответила она.
И дала три месяца для примирения. Олег посмотрел на почти бывшую жену: ещё не пожалела?
-Ой, ты что, вообще не просыхаешь? - брезгливо поморщилась она, отвечая на его взгляд. Наверное, ещё не пожалела.
"Ладно, я подожду!" - решил Олег. - "Посмотрим, как она через три месяца запоёт! Без мужика-то! На коленях приползёт!" - ему нравилось представлять, как Оля зовёт его назад. А он отказывается. А вернётся только на своих условиях!
Но все три месяца Оля не принимала никаких мер для примирения - суд ей не указ! Вообще не звонила, не писала. Делала вид, что Олега не существует!
"Точно другого мужика нашла!" Хотя, осторожный опрос общих друзей, просмотр соцсети никаких результатов не дал. Говорили, что нет у неё никого.
Поэтому через три месяца Олег приготовился к триумфу: теперь-то она уж точно поняла, как плохо без мужика.
"Рыдать будет!" - мечтал Олег. Даже маме сказал:
-Да заберёт она заявление, конечно! Поняла уж теперь свою ошибку!
И действительно: на этом заседании Оля уже не улыбалась. Была сосредоточена и серьёзна. На вопросы отвечала коротко. Но от развода не отказывалась. "Ждёт, когда я попрошу!" - догадался Олег. - "Не дождётся!"
И как-то само собой оказалось, что их развели. Получилось, что Олег не возражал. Правда, был один неудобный момент. Судья спросила, с кем остаётся ребёнок, какие есть ходатайства. Ну, Оля, конечно, высказалась:
-Со мной ребёнок. Его отец никогда им не интересовался. Спросите, когда день рождения его сына?
-Олег Викторович, когда день рожденья вашего сына? - спросила судья с ехдцей.
Олег потянулся к документам - кажется, там где-то было написано.
-Не подсматривать! - усмехнулась судья - баба, а что вы хотели? Был бы мужчина судья, он бы таких вопросов не задавал, не пошёл бы на поводу.
-Третье июня! - Олег выпалил наугад.
-Сегодня! Сегодня у Кирюши день рожденья! - фыркнула Оля. - А ты даже не помнишь! Сегодня шестое июня! Семь лет исполнилось!
-А третьего-то числа хоть поздравил? - с усмешкой спросила судья.
Вот кто даёт бабам такие должности? Проклятый матриархат! Конечно, Олег не стал отвечать.
-У отца есть возражения на определение места жительства ребёнка?
-Нет! - обиженно выкрикнул Олег.
Ну, и конечно, бабосуд оставил сына с бывшей женой. "Ещё и алименты присудят" - горько подумал Олег, но тут же воспрянул: вот сейчас Оля не выдержит и разрыдается! Ведь у неё жизнь сегодня разбилась! Всё! Она теперь разведёнка с прицепом! Никому не нужная!
Но тут Олег увидел, что Оля стоит на ступенях суда и разговаривает с какой-то женщиной:
-Танька! Ты как сюда?
-Да я по делу, а ты как?
-Развелась вот! Я теперь свободная женщина, - и засмеялась!
Засмеялась! Олег не мог поверить своим глазам! Только что жизнь её рухнула в пропасть, а она смеётся! "Бабы точно без мозгов! Ни одно разумное существо не будет смеяться в такой день! У неё в жизни сегодня катастрофа, а она болтает с подружкой и смеётся! Да ей психическую экспертизу надо!" - всё это промелькнуло в мыслях Олега и он подбежал к бывшей жене.
-Да, надо отметить, но я сегодня не могу. У Кирюши день рожденья... - говорила Оля, но бывший муж прервал:
-Я думал, ты плакать будешь, а тебе всё равно?! - не выдержал Олег и высказал всё. - Ты ещё пожалеешь! Я тебя... я тебя засужу! Я квартиру!... И Кирюшу!... Я тебе покажу!
-Квартира бабушки моей, - спокойно ответила Оля. - А что это ты про Кирюшу вспомнил? Что случилось-то?
-Что случилось?! - Олег ещё очень долго высказывал, что случилось: развалила семью, лишила ребёнка отца, отжала, выгнала, нашла другого, останется одна с сорока кошками, никому не нужна.
И даже, когда Оля давно ушла, Олег повторял: "Ты ещё пожалеешь!"
⚜️♥️⚜️♥️⚜️♥️⚜️