Светлана Алексеевна сняла очки, положила ручку на стол и устало откинулась на спинку стула. Она посмотрела в окно и улыбнулась. Какая же она все-таки молодец, что отстояла это старое имение. Детям здесь будет очень хорошо. Свежий воздух и тишина. Здание находилось в парке, который был его ровесником. Она хорошо помнила, как еще студенткой приходила сюда, находила укромное место и готовилась к сессиям. Закончила с отличием пединститут, и была сразу назначена директором детского дома. Вот уже тридцать лет она терпеливо несет эту ношу на своих плечах. С первых дней она проявила свой характер, сказала коллективу, что для нее главное— любовь к детям и добросовестное выполнение своей работы. Через их детский дом прошли сотни детей, и она помнит каждого ребенка. Ее стол завален письмами бывших питомцев, в них они пишут слова благодарности, многие называют просто "мама."Светлана Алексеевна встала и подошла к окну. Старые липы и кусты акаций цвели буйным цветом, сладкий и пряный запах проникал в кабинет. Она порадовалась июньской красоте и вернулась за стол, ей надо было приготовить план работ для подготовки к зимнему периоду. Они недавно переехали в это здание. Городские власти выделили это здание для детей, силами спонсоров привели в порядок, завезли новую мебель, игровые комнаты пестрели яркими игрушками. Для старших в учебном классе стоял телевизор. Она была очень довольна, ее дети теперь будут жить не хуже домашних детей. Сейчас в детском доме было тихо, старшие дети отдыхали в оздоровительном лагере на море. Младших скоро вывезут на дачу."Светлана Алексеевна! - в кабинет вбежала встревоженная воспитательница Оля, - Светлана Алексеевна, Юра пропал!!" Оля заплакала. "Как пропал?"— спросила она и подскочила на месте. Они выбежали из кабинета.Юру искали везде: обыскали все здание, все хозяйственные постройки. Выбежали в парк. "Оля, ты иди по этой аллее, — она показала рукой вправо, аллея выходила на улицу, — а я побегу к автобусной остановке."Светлана Алексеевна выбежала за ограду парка и направилась в сторону остановки. В ее голове крутилась одна мысль: "Господи, хоть бы было все хорошо." Юру она увидела еще издали. Маленькая, худенькая фигурка сиротливо сидела на большом камне... Он отличался от всех детей. Несмотря на свои пять лет, был очень умным ребенком и поражал всех своей не детской серьезностью. Он редко улыбался, она любила его, но скрывала это, она не имеет права кого-то выделять. Они все ее дети. Юра был очень похож на ее младшего внука Егорку. Вечно торчащий вихор на голове и большие голубые глаза. Егорка рос в семье, где его очень любили, а Юрка — подкидыш. Его ,совсем крошечного, подкинули к дому малютки, где он прожил до четырех лет, и вот уже год, как живет в детском доме. Светлана Алексеевна подошла к нему. "Юра, ты почему сидишь здесь?"--тихо спросила она. Он уставил на нее небесного цвета глаза, вздохнул и почти шепотом тихо сказал: "Маму жду. Она должна приехать."Он еще раз вздохнул, и снова спросил: "А моя мама меня бросила?" Юрка так взглянул, что у нее встал ком в горле и перехватило дыхание. Она присела перед ним на корточки, взяла его ручки в свои и проговорила:"Понимаешь, малыш, в жизни так бывает, что дети иногда живут без мамы. Но ты не отчаивайся, твоя мама обязательно к тебе приедет, надо только подождать."Светлана Алексеевна взяла Юрку за руку, и они пошли. Уже в игровой, куда она завела его, он шепнул ей: "Хорошо, я подожду мою маму." Она пригладила его вихор и вышла из комнаты.Сердце ее разрывалось от жалости, она никак не могла привыкнуть к тому, что эти дети несчастны просто потому, что не нужны своим родителям. Оля подошла к ней и спросила: "Где Вы его нашли?" Светлана Алексеевна посмотрела на нее и ответила: "На остановке. Он там маму свою ждал",— потом подумала и добавила: "Впредь, Оля, пожалуйста, будьте внимательней, это дети".Воспитательница покраснела и кивнула головой. Светлана Алексеевна зашла в свой кабинет, села за стол, взяла ручку и тут же положила обратно. Настроения работать уже не было, да и рабочий день уже заканчивался. Из головы не выходил Юрка. Он был самым спокойным ребенком, часто сидел у окна и смотрел в никуда. Так он мог сидеть часами. Ей всегда было интересно, что сейчас происходит в его светлой головке, какие мысли посещают его. Он был всегда в стороне от остальных детей, избегал ссор и драк, всех взрослых любил своей детской любовью.Однажды он принес ей рисунок и попросил: "Светлана Алексеевна, отдайте мой рисунок моей маме. Скажите, что я его сам нарисовал, ей понравится, и она приедет за мной." На рисунке были изображены две фигуры: женщина крепко держит за руку ребенка. "Хорошо, малыш, - сказала Светлана Алексеевна, - я передам рисунок твоей маме". После ее слов он убежал довольный.Перед уходом она зашла на кухню, посмотреть что будет на ужин, повариха Зоя Петровна сказала, что сырники со сметаной. По пути заглянула в игровую, малыши сидели тихо и смотрели мультики, Оля помахала ей рукой.Домой она пришла уставшая, но увидев радостного Егорку, она засмеялась счастливым смехом. Вся семья была в сборе: дочь с зятем, старший внук Максим, он учился в пятом классе, и Егорушка, которому было четыре года. Они поужинали, потом взрослые стали смотреть фильм, а они с Егоркой закрылись в ее комнате, и она продолжила ему чтение его любимой сказки "Мальчиш-кибальчиш".Утром, придя на работу, она увидела Юрку, сидящего уже на своем месте. При виде ее глаза его радостно заблестели. В кабинет зашла Оля, отчиталась, что ночь прошла спокойно, попрощалась и ушла. Светлана Алексеевна посмотрела на часы, на одиннадцать у нее была назначена встреча с одной семейной парой. Они хотят усыновить мальчика. Их фамилия Смирновы, они уже приходили, и ей они понравились. Муж работает на заводе, жена - медсестра в городской поликлинике. Они выбрали Рому, ему четыре года, очаровательный малыш, к тому же сирота. Его родители погибли в автомобильной аварии. Сегодня пара должны забрать Рому. У нее было еще час времени, и она решила сделать обход групп. По пути услышала, как завхоз Зина отчитывает нерадивую нянечку, которая плохо обработала горшки у малышей. Светлана Алексеевна не стала вмешиваться. Зина сама все знает, как и кого учить работать. Они с Зиной уже больше двадцати лет тянут одну лямку. В спальнях был порядок, игровые блестели чистотой. Слышался шум и гам внизу в раздевалке, там переобували для прогулки детей.Ровно в одиннадцать пришли Смирновы, принесли документы, все было в порядке. Она попросила няню привести Рому. Рома испуганно смотрел на всех, прижался к няне. Светлана Алексеевна подошла к нему и спросила:"Ромочка, ты хочешь, чтобы у тебя были мама и папа?"Малыш смотрел на нее, он не мог понять, что от него хотят."Вот эта тетя - твоя мама, а дядя - твой папа", - сказала она ему. Взяла его за руку и подвела к Смирновым. К ее удивлению малыш спокойно пошел на руки. Светлана Алексеевна облегченно вздохнула, еще один ребенок будет счастливым.Юрка сидел на прежнем месте, он тоскливо смотрел, как садились в машину Смирновы, забрав Рому. Она подошла к нему, положила руку на его голову, он ничего не сказал, только вздохнул и пошел в сторону игровой."Милый мой малыш, -тяжело вздохнула она, -я бы все отдала, чтобы найти тебе хорошую, любящую мать."Вечером в доме были гости. Приехала одноклассница ее дочери с мужем, они возвращались из Москвы и решили остановиться, так как давно не виделись.Светлана Алексеевна приветливо поздоровалась, поинтересовалась, что они делали в Москве? Люба сказала, что ездили в Институт материнства, она проверялась, что столько лет живут с мужем, а детей все нет и нет. В своем городе она очень много лечилась, но все безрезультатно. Решили съездить в Институт материнства, но там тоже после обследования сказали, что детей она иметь не может. Они с мужем так хотят ребенка, одному Богу известно, сколько слез она пролила, просила помощи у него.Светлана Алексеевна слушала ее и сказала: "Любушка, дорогая моя, Любушка, да тебя сам Бог ко мне прислал! У меня есть такой малыш, возьмите его, никогда не пожалеете в жизни. Будете Бога и меня благодарить."Она рассказала им про Юрку. Люба, дослушав ее, заплакала, муж стал ее успокаивать.Решили до утра подумать. Утром они сказали, что согласны взять малыша, договорились, что они подъедут к обеду.Она пришла на работу и сразу окунулась в проблемы. Зина пришла с жалобой, что в прачечной нет горячей воды, медсестра Вика принесла список необходимых лекарств, на кухню завезли продукты. Потом она вспомнила про Юрку, он как всегда сидел на своем месте. Она подошла к нему и сказала:"Юра, твой рисунок я передала твоей маме. Знаешь, малыш, он ей очень понравился, и она приехала за тобой. Приехала не одна, а вместе с папой!"В это время на аллее показались Люба с мужем. Светлана Алексеевна проговорила: "Малыш, вон твоя мама!" Она не успела договорить, как он слетел с окна и помчался по коридору. В это время в дверях появилась Любаша."Мама! Моя мама меня нашла!" - громко закричал он и бросился к ней. Люба сначала растерялась, потом подхватила его, прижала к себе и прошептала: "Здравствуй, мой родной!!" Слезы текли по ее лицу и у всех, кто выбежал на крик Юрки. Светлана Алексеевна облегченно вздохнула. Она чувствовала себя самой счастливой на свете. Судьба Юрки была решена©️ Лидия Рыбалко🌹🌷🌹РасплатаНастроение было испорчено с самого утра. Вместо воскресного пирога Мария подала к завтраку яичницу с салом. Григорий Антонович хотел было спросить, где Сергей, почему не выходит к столу, но раздумал.С Сергеем предстоял серьезный разговор, и сейчас не время было его начинать. Вчера вечером после работы Григорий Антонович здорово «набрался» у Веньки Пастухова. Как всегда, на людях он не позволял себе распускаться. По улице шел прямо, твердой походкой и, хотя в глазах все плыло и двоилось, степенно раскланивался со встречными.Не было такого случая, чтобы он, Малахов Григорий Антонович, свалился хмельной или, что хуже всего, попал в вытрезвитель.Он всегда успевал добраться до дома, иногда даже раздеться успевал самостоятельно. Дома, правда, он нередко вел себя не очень достойно. То просто колобродил, не давал семье спать, а иногда начинали вдруг всплывать старые обиды, чудилось, что жена и ребята недостаточно его уважают и хотят как-то унизить.Тогда он впадал в буйное состояние, нужно было его держать, а он рвался и поносил всех самыми последними словами.Раньше, еще каких-то три-четыре года назад, за ним такого не замечалось. Да и пил-то он тогда только по праздникам в своей, хорошей компании. А что касается сквернословия, то в трезвом виде он и сейчас терпеть не мог, если какой-нибудь стервец похабничал, особенно при детях или женщинах.Вчера же его развезло раньше времени. Он смутно помнит, как Мария стаскивала с него сапоги, а тапки домашние вроде бы не поставила перед ним, как положено, а бросила на пол… Он очень рассердился, пинком отшвырнул разношенные шлепанцы, один из них ловко смазал Марию по лицу… Помнит, что Сережка не выскочил, как всегда, из своей боковушки… Помнит, как швырнул сапогом в раскрытую дверь кухни, зазвенела сбитая со стола посуда, он наклонился за вторым сапогом, но тут его самого швырнуло куда-то вбок, потолок косо опрокинулся и стремительно, но совершенно беззвучно рухнул, увлекая Григория Антоновича в душную бездну.Утром поднялся через силу. Раньше, как бы ни выпил накануне, утром просыпался от голода. Знать не знал, что такое похмелье.А теперь от одного запаха пищи мутило. Под сердце подкатывала тошнота, ломило затылок, а изнутри била какая-то подлая дрожь, и унять ее было невозможно.Поковыряв вилкой яичницу и выпив через силу стакан крепкого чая, Григорий Антонович набросил телогрейку, прошел в свою «мастерскую», небольшой сарайчик, где у них с Сережкой были оборудованы два столярных верстака.Закрывшись в столярке, Григорий Антонович бросил в изголовье телогрейку и лег на верстак. Нужно было решить основное: как, в каком тоне говорить с Сергеем? Шестнадцатилетнего парня в угол не поставишь, ремешком уму-разуму не поучишь. Придется, видно, говорить по душам, как мужчина с мужчиной. Прежде всего рассказать о вчерашнем позоре.Вчера, в конце рабочего дня, Григория Антоновича пригласили в партком. В кабинете, кроме секретаря Виктора Захаровича, сидел директор подшефной средней школы, которую два года назад окончила Веруська, а в этом году будет кончать Сергей.С директором школы знакомство у Григория Антоновича было, как говорится, шапочное. На родительские собрания всегда ходила Мария. Григорий Антонович в школе побывал всего два раза: на Веруськином выпускном вечере да еще как-то лет шесть назад, когда проводили встречу школьников с передовиками производства. Он тогда еще ходил в передовиках. И в тот раз сидел за красным столом на небольшой сцене школьного зала, а этот вот самый директор рассказывал ребятам, какой он — Малахов Григорий Антонович — есть работник. Золотые руки, ударник, гордость завода.А на передней скамье в зале, битком набитом школьниками, сидели рядом Веруська и Сергей.Непоседу Веруську распирало от счастья и гордости. Она поминутно крутилась, вглядываюсь в лица ребят, — ведь они могли не понять, не расслышать, что говорят о ее папке, о ее, Верки Малаховой, отце! Сережка же сидел неподвижно, зажав ладони между колен, смотрел на отца снизу вверх, исподлобья, багровый и вспотевший от радостного волнения.И еще однажды сидел Григорий Антонович рядом с директором школы, тоже за столом президиума — в гортеатре, на торжественном заседании в честь годовщины Октября.И вот этот человек, имени-отчества которого никак не мог сейчас вспомнить Григорий Антонович, вдруг задал ему вопрос: где Сергей провел лето?Вопрос ошеломил Григория Антоновича. Кто, как не директор школы, должен знать, что Сергей Малахов сразу после окончания учебного года был направлен школой и комсомольской организацией в пионерский лагерь в качестве младшего вожатого, а потом уехал на уборочную в совхоз?— Не был он, Григорий Антонович, ни в лагере, ни в совхозе не был, — хмуро перебил его директор. — К бабушке он ездил, к вашей матери, а потом будто бы на какой-то рудник, со знакомыми парнями. Беда в том, что мы не знаем, что с ним творится последние три года. Уже в седьмом классе он стал более замкнутым, а зимой прошлого года резко снизил успеваемость, пропускал занятия… Учителям стал дерзить, чего раньше с ним никогда не было.— Это он расстроился, когда Веруська, сестра его… замуж вышла… — торопливо объяснил Григорий Антонович.— Поступок Веры не одного Сережу расстроил… — Директор пристально посмотрел Григорию Антоновичу прямо в глаза. — Веру в школе считали умной и серьезной девушкой. Она готовилась в институт и, несомненно, поступила бы. Естественно, насколько всех удивил этот странный брак. Это не замужество, Григорий Антонович, это бегство из дома. Простите, я не закончил. Ваша жена очень больна, и нам приходится ее щадить… Она очень тяжело переживает Сережины срывы и в то же время чего-то недоговаривает, о чем-то умалчивает. Вы на наши приглашения не являетесь, классный руководитель много раз приходила на квартиру — вас или нет дома, или с вами нельзя говорить, потому что вы пьяны…Затылок наливался каменной тяжестью, в ушах шумело. Григорий Антонович сипло кашлянул, — нужно было в конце концов объяснить уважаемому товарищу директору, что перед ним не школьник, которого можно отчитывать, как мальчишку, но тут заговорил секретарь Виктор Захарович.Из-за шума в ушах Григорий Антонович не сразу вник в содержание его слов, в смысл разговора. А разговор шел о потерянном авторитете, о былой славе Григория Малахова, утопленной им якобы в рюмке водки.С трудом проглотив сухой, колючий комок, перехвативший горло, Григорий Антонович сказал, насколько мог язвительно и веско:— Я, Виктор Захарович, извините, что перебил вас, хочу задать один вопрос: было ли когда, чтобы Григорий Малахов плана не выполнил? Или, возможно прогул совершил? Или вы из вытрезвителя на Григория Малахова данные имеете? А может быть, будучи в трезвом состоянии, он ценную деталь запорол?Виктора Захаровича даже перекосило всего, словно он горсть сырой калины разжевал:— Да разве в плане дело-то, Григории Антонович? Чего ты младенцем прикидываешься? В твоем цехе народ за звание борется — кто раньше в таком деле был бы закоперщиком? Антоныч! Дядя Гриша Малахов! Раньше ребята в цехе в тебе наставника видели, а теперь?! А что касается ценных деталей, так… ну ладно не о том речь. Анатолий Ильич тебе о Сергее не все еще сказал… Оказалось, вчера Сергей пришел в кабинет Анатолия Ильича, заявил, что школу кончать намерен, и потребовал свои документы.— Именно потребовал, причем грубо и заносчиво… Сережа Малахов, которого я знаю с семи лет, один из лучших учеников школы, комсомолец… Страшно сказать, Григорий Антонович, Сережа был… пьян!Анатолий Ильич резко поднялся из-за стола, встал лицом к окну.— Вот так-то вот, Антоныч… — негромко сказал секретарь. — Неладно у тебя в семье, и с тобой неладно… Как бы тебе не упустить Сережку-то? С дочкой скверно получилось, смотри, сына не потеряй.Слова были добрые, но смотрел он на Григория Антоновича, словно врач на тяжело больного, и директор стоял у окна, как статуя, повернувшись к Малахову спиной.Григорий Антонович поднялся не спеша, поблагодарил вежливо:— За беседу спасибо. С сыном меры приму. Послезавтра в школу он сам придет извиниться за свои проступки… А что касается семейных моих дел, то в них я уж сам лично как-нибудь разберусь.Он с достоинством раскланялся и вышел, спокойно прикрыв за собой дверь.Не заходя в цех, он миновал проходную и обычным своим, твердым, строевым шагом спокойный, солидный, как и положено человеку его возраста и положения, вошел в парк.Идти домой с таким нагаром на сердце было невозможно. Напиваться он не собирался, нужен был просто один стакан красного, чтобы хоть немного сполоснуть с сердца эту едучую накипь, но тут на него навалился Венька Пастухов, потащил к себе обмывать новокупку — мотоцикл, попробуй откажись, человеку кровная обида.За обедом Григорий Антонович спросил, где Сергей, почему к столу не идет. И тогда Мария сказала, что Сергей уже две ночи дома не ночевал. Голос у нее был тусклый, бесцветный, словно муж у нее о котенке спросил: чего это Мурзика сегодня не видно?Григорий Антонович опять закрылся в столярке. Дело шло к вечеру, сколько ни бродяжит Сергей, а к ночи все же должен заявиться.Натворил, стервец, дел в школе, а теперь не смеет домой глаз показать. Что же все-таки делать-то с ним? Строгостью брать или добром? Рассказать, как они с матерью всегда гордились его успехами в школе, мечтали дожить до того счастливого дня, когда придет он к ним с дипломом инженера, а может, и аспирантом станет, доцентом, диссертации научные будет защищать?.. Что в школе никто на него зла не держит, все беспокоятся о нем? Пойти надо — извиниться. Ничего не поделаешь — вот его, Григория Антоновича, вызвали в партком и за сыновьи проступки отчитали, как мальчишку… Да… а в парткоме-то он повел себя с самого начала в корне неправильно. Глупо себя повел, нетактично.Люди-то они стоящие, а главное — свои люди! Сказать бы просто: «Точно, мужики, всю мою жизнь — и заводскую, и семейную — словно трещиной раскололо…» И про детали Виктор Захарович справедливо намекнул… Забыл уж Григорий Антонович, когда ему сложный заказ поручали. А он и не просил. Не надеялся он теперь на себя. На золотые свои умелые руки. Ни силы, ни точности, ни верности в них не стало.Авторитет… Не в том дело, что давненько исчез с заводской Доски почета его портрет, что уже дважды обошли его на выборах, не включали в состав делегаций по обмену опытом.Другое хуже. Гошка Савельев, пропойца, хулиган, на днях подошел, хлопнул свойски по плечу, предложил скинуться на двоих.И Рогачев с Тереховым, подонки, тунеядцы, подходят теперь запросто, как свой к своему. Как к ровне подходят!И в семье неладно. Еще год назад, бывало, Мария плакала, ругалась, уговаривала его не пить. А потом, как Веруська сбежала и с матерью он поругался, замолчала. В доме словно только что покойника вынесли. Не тянет теперь домой. Опостылело все.А в конце-то концов, не каждый же вечер он пьяный приходит и скандалит тоже не всегда.Если разобраться, не так уж много от семейных требуется: не лезть на рожон, когда видишь, что человек выпивши… В других семьях и не такое творится…Ну Мария… больная, точно, даже с работы пришлось уволиться, а ребятам чего не хватало? Ни разу пальцем не тронул, трезвый словом плохим не обидел, одевал обоих, как картинку, ни в чем отказа не имели.А как они его любили! Когда портрет его на городской Доске почета вывесили, Мария говорила, каждый день в центр бегали, на папку любоваться.Однажды по радио передавали репортаж о его цехе. Он сам и думать забыл о передаче. Лежал в воскресный день на диване с газетой, а Веруська услышала, завизжала: «Тихо! Слушайте!!! О папке передают!!!»Серега, тот в чувствах своих сдержанный, даже улыбаться от радости стесняется, а Верка, как передача закончилась, шлепнулась на отца сверху, как тигрица, обхватила за шею, растрепала всего, зацеловала, а ведь большая уже дуреха была, годов четырнадцать, не меньше.А Мария стоит в дверях, к косяку привалилась, смотрит на него, а глаза синие-синие и слезами налились — от радости… На него и на ребят глядя…Вечерами дом, как улей, гудел. К Веруське подружки набегут, у Сергея в боковушке чего-нибудь мальчишки мастерят…А когда начал он выпивать, перестала дочь подруг в дом водить и сама вечерами подолгу нигде не задерживалась— боялась мать одну оставлять… А у него все чаще стали выпадать ночи, когда колобродил он и бушевал часами и сон не мог его повалить.Так получилось и в ту проклятую ночь. Помнил смутно, что рвался куда-то бежать, а Мария, Веруська и Сергей висели на нем, пытались удержать.И не то он кого-то грубо толкнул, не то его кто-то по лицу смазал — свалился он, уснул мертвым сном, заспал все, что произошло. А на другой день, проспавшись к обеду, узнал, что Веруська уехала, а проще сказать, сбежала с Леней Кружилиным. Этого Леню, заезжего сахалинского рыбака, перекати-поле, Ивана безродного, никто в доме и за жениха не принимал. Приходил по вечерам, сидел в уголке на диване, следил за Веруськой робким, преданным взглядом. И высидел. Дождался, когда девчонка сгоряча разум потеряла. Увез тайком, как вор.Мария тогда сильно приболела. Пришлось Григорию Антоновичу съездить в деревню за матерью.Мать Григорий Антонович очень уважал. Она была справедливая, а это качество он ценил в человеке превыше всего.Жизнь матери досталась трудная. Овдовела она двадцати семи лет, замуж больше не пошла — молодая, здоровая, красивая, пронесла свое вдовье звание, ничем его не замарав, потому что нужно было ей вырастить трех сыновей. Первенца Павлушу и двойнят-близнецов Мишу и Гришу.Без отца сыновей растить нелегко, но парни у нее подрастали работящие и послушные.Только подросли они не ко времени. Грянула война, и из троих вернулся к матери один младший из близнецов, Гриша. Григорий Антонович.Демобилизовавшись, Григорий Антонович в деревне не остался. Уехал в город, поступил на завод, встретил Марию.Каждый год отпуск они проводили в деревне, у матери. А когда народились Веруська и Сергей, мать подолгу гостила у них.Каждый приезд ее для семьи был праздником. Больше всех любил бабушку Сергей. Не зря ревнючая Верка называла Сережку «бабиным сыночкой».На этот раз, горько оплакав с Марией нелепое Веркино замужество, присмотревшись к неладной их жизни, мать сурово сказала Григорию Антоновичу, когда были они один на один:— Ты, Гришенька, Манькиного ноготочка не стоишь… Она, дура, любит тебя, все твои подлости покрывает, жалеет тебя… Тебе бы поберечь ее, не заради ее самой или детей, а заради своего собственного интересу… Ты же пропадешь без нее…Слова эти очень обидели Григория Антоновича. Два месяца как мать у них гостила, он сдерживал себя, натуру свою ломал. Всего раза два пошумел выпивши… Но разве на них угодишь? Все равно в доме ни шутки, ни смеха, как раньше бывало.А мать старым своим умом никак не могла понять, что Гришеньке-то ее пятый десяток к концу идет. Что поздно теперь его уму-разуму учить, на праведный путь наставлять… И не след невестку против родного сына натравливать…И он сорвался. Пришел во втором часу ночи. Велел Марии горячего сготовить, пошел к Сергею в боковушку, но тот, стервец, завернулся с головой в одеяло, отвернулся к стене.Мать тоже к столу не вышла, хотя, конечно, не спала.И вот от этого молчания, от этого их безмолвного бунта, накатило такое зло, такая охватила обида… Видимо, вся выпитая за вечер водка в тепле в мозги ударила. Дальше он ничего почти не помнит… Матери вроде бы показалось, что он Марию хочет ударить, она Марию собой загородила…Утром, когда он спал, мать уехала, не повидавшись с ним, не простившись. Хотя бы выругала как следует на прощание. Расспрашивать, чем и как он обидел мать, было не в его правилах. Что было, того не исправишь, пройдет время — помаленьку забудется материнская обида и все образуется.Но после ее отъезда в доме окончательно все затихло. Сергей осунулся, как после болезни. На мать не надышится, а с отцом всего разговору: да… нет…Потолковать бы с сыном по душам, но дыбом вставало отцовское самолюбие: нет же, щенок лопоухий, не тебе перед отцом этаких принцев Гамлетов разыгрывать, между отцом и матерью клинья вбивать… Родители поссорятся и помирятся, а твое дело телячье…Григорий Антонович завозился на верстаке. Сел, крепко потер лицо ладонями. Нарастала тревога. И вспомнилось такое, отчего сердце точно клещами сдавило.Четырнадцать лет назад… Тогда их теперешний микрорайон был городской окраиной, отделенной от центра речной протокой. Моста еще не построили, и жители заречья с городом общались своими средствами — зимой по льду, летом переправлялись на лодках.Стоял холодный ноябрь. Воду схватило первым льдом, но ходить через протоку еще не разрешали.Двухлетний Сережка второй день капризничал, хныкал, все время просился на руки, а поздним вечером у него перехватило горлышко и он стал задыхаться. Никакие домашние средства не помогали.К часу ночи стало ясно, что нести его пешком через дальний городской мост или бежать искать какой-то транспорт поздно. А детская больница со старым прославленным врачом была в центре, только протоку перебежать.Тогда он завернул Сергея в одеяло и побежал к реке. Он бежал ночными безмолвными улицами и думал об одном — только бы добежать… Успеть донести живого.Он спустился под крутой берег, ступил на тонкий, еще не окрепший лед. Под ним лежала темная ледяная глубина. Стиснув зубы, он легким звериным шагом отошел метра на два от берега и побежал на маячившие впереди городские огни.На середине реки он услышал за плечом прерывистое, хриплое дыхание. Мария бежала за ним, прижав обеими руками к груди длинный шест.Не замедляя бега, он крикнул через плечо: «Не подходи близко, дальше держись!»На бегу он приоткрывал уголок одеяла, ловил уже совсем тихое сиплое дыхание Сережки, припадал на миг к набухшей пульсирующей жилке на мокром от холодного пота виске.Он успел. Сережке разрезали горлышко, сунули в разрез резиновую трубку, воздух хлынул в легкие, и он начал дышать.А в приемной на диване, запрокинув голову, лежала Мария. Лицо у нее было голубое, на голубом темнели фиолетовые губы. Время от времени она открывала глаза: огромные, пустые, нездешние. Около нее хлопотали люди в белых халатах.Только тогда Григорий Антонович узнал, что у нее больное сердце. Сначала он очень напугался, ходил за ней, как за ребенком, но, выписавшись из больницы, Мария осталась такой же молодой, красивой, веселой. Больное сердце не мешало ей работать, растить ребят и любить своего не очень-то покладистого и удобного в житье Гришу.Григорий Антонович, сидя на верстаке, все поглядывал в оконце, чтобы не прокараулить, когда заявится блудный сынок с повинной своей головушкой. И все же прокараулил. Поднял голову на скрип двери. В дверном проеме стояла Мария, седая, с окаменевшим лицом.— Иди… Сергея возьми…— Что такое? Что с ним?! — холодея, спросил Григорий Антонович.— Пьяный он… — Голос у Марии был такой же тусклый и серый, как ее лицо.Сергей сидел на земле, привалившись спиной к калитке. Григорий Антонович приподнял его, поставил на ноги, и сын довольно бодро прошагал до крыльца. Потом вдруг бессильно повис, начал валиться, и его пришлось внести в дом на руках.Нужно было протащить его в боковушку и уложить спать, но в прихожей Сергей вдруг с силой отпихнул отца локтем в грудь и, пошатываясь, вошел в столовую.— Ты, Серега, не дури… — миролюбиво посоветовал Григорий Антонович, взяв его за плечо. — Пошли давай спать…— Нет, батя, не выйдет! — Сергей, покачнувшись, оперся о стол. — Мы с тобой сейчас… за круглый стол… мы с тобой сейчас ассамблею проводить станем… — Он громко, по-дурацки захохотал и тяжело плюхнулся на стул.— Милости прошу, товарищ Малахов! Приса-жи-вайтесь, не стесняйтесь… будьте как дома… — Он опять захохотал, и Григорий Антонович молча сел на указанное ему место.— Ты на меня, батя, не выбру… не вы-бу-ривайся! Больше я тебя не боюсь… потому что ты… нуль, понятно? Нуль… и без палочки. Ты все еще себя считаешь: я — Малахов! Идешь по улице — пьяный вдребезину… нос кверху… грудь колесом… как верблюд, с незнакомыми людьми направо-налево раскланиваешься… милостиво… а ребята за тобой бегут… хохочут, потешаются…Сергей не то хохотнул, не то всхлипнул, вытер рот мокрой рукой.— В бригаде твоей мужики говорят: «Малахов… жернов у нас на шее… гнать надо… и жалко — все же был… Малахов!» Конечно, там ты тихий, не нашумишь… это дома тебе раздолье… здесь тебе все дозволено! Мы с мамой забыли уже, как это люди вечером лягут и спят… Мы, батя, не живем… а ждем… какой придешь! Чего над нами вытворять будешь? А ты, батя, хитрый! Знал, что мама в партком не побежит жаловаться, она и нас приучила… только бы люди не знали, что ты дома творишь! Я все паспорта ждал, хотел, как Верка… дунуть куда глаза глядят, а потом, думаю: нет, шалишь! Мы сперва с батей на пару — попьем, погуляем. Ты — рюмку, я — две…— Слюни подбери, сопляк… — тихо посоветовал Григорий Антонович, до боли стиснув сцепленные на коленях похолодевшие пальцы.— А что? Противно?! — Навалившись грудью на стол, Сергей, ухмыляясь, смотрел в побелевшее лицо Григория Антоновича. — А нам не противно за тобой убирать, за пьяным? А маме не противно, когда ты… такой вот, в постель к ней лезешь?!Григорий Антонович, мертвея, начал медленно приподниматься над столом.— Что? Бить будешь? Бей! Ну, бей! Мне теперь ничего не страшно!Григорий Антонович боялся оглянуться. Мария сидела у двери, прислонившись затылком к стене. Равнодушная, безучастная, она словно дремала, скрестив руки под грудью и закрыв глаза.— Бей! Все равно не боюсь! — прокричал Сергей и, размахнувшись, швырнул со стола пепельницу. — Я тебе теперь неподвластный… понял? Как Верка… Верка моя…Сергей всхлипнул и тяжело ткнулся лицом в сжатые кулаки:— У нее пальцы хирургические… она бы теперь на второй курс перешла, а у нее скоро ребенок… зачем ей ребенок?! Конечно, ты никогда не помнишь, что пьяный над нами делаешь, так я тебе напомню!! Я тебе объясню!! Почему она из дома сбежала, что тогда было…Мы с мамой тебя держали, а Верка все тебя оглаживала, уговаривала: «Папуленька, не надо! Папуленька, успокойся!» А ты маму локтем в грудь, наотмашь, со всей силы, прямо по больному ее сердцу… она упала… Тогда Верка размахнулась и тебя по… по морде!Мы думали, она с ума сойдет, как она над тобой кричала… Ты храпишь, а она руки тебе целует: «Папуленька, прости!»А что ты с бабушкой сделал?! Тоже не помнишь? За то, что маму она от тебя заслонила… ты ей прямо в лицо: «Отойди, старая падаль…» — а потом еще…— Сережа… — тихо, предостерегающе окликнула его Мария.Но тут Сергею стало плохо. Он покачнулся и, вцепившись в скатерть, начал валиться со стула.Григорий Антонович перетащил его на диван, но Сергей вдруг напружинился и, оттолкнув отца, сказал совершенно осмысленно, твердо произнося каждый слог:— В школе мне делать нечего… Не судьба нам с Веркой учиться… Мне теперь ничего не надо… Мама у нас скоро помрет… Вот когда ты ее доконаешь, тогда я тебя убью…Он хотел еще что-то сказать, но судорожный спазм перехватил его горло. Сергей бился в руках Григория Антоновича, то обессиленно откидывался на подушку, то вновь корчился, сотрясаемый мучительными спазмами.Наконец он затих. Отирая мокрым полотенцем бледное до синевы Сережкино лицо и худую мальчишескую грудь, Григорий Антонович бормотал какие-то давно забытые слова:— Ничего, серенький, ничего, потерпи… сейчас легче будет… спи, маленький, спи…Тут он увидел жену. Мария лежала навзничь, запрокинув голову так же, как тогда, в больнице. И так же на голубом лице темнели фиолетовые губы.— Маруся, худо тебе?! Я сейчас, ты потерпи, добегу до гаража, «Скорую» вызову!— Не надо… — прошептала Мария. — Отлежусь… в буфете в вазочке нитроглицерин… скорее…Он никак не мог грубыми своими, трясущимися пальцами ухватить крохотные крупинки… Сережка сказал: «Она ведь у нас скоро помрет…»— Теперь… там же капли… грелку к ногам…Он делал все, как положено, но флакончик с каплями прыгал в пальцах, звенел о край стакана… Кипяток фыркал, вырываясь вместе с паром из резинового жерла грелки.Сережа сказал: «Вот когда ты ее доконаешь…»Он присел подле Марии, взял холодные ее, вялые руки в свои, приник к ним, пытаясь отогреть дыханием.И она помаленьку начала дышать все ровнее и спокойнее. Лицо оживало, голубизна отлила от щек, темнела только под глазами да вокруг рта.— Маруся, слушай, что скажу… — Он склонился к ее лицу, словно боясь, что она может не услышать, не понять его.— Сама знаешь, я тебе обещаний никогда не давал, прощения не раз просил, а слова не давал… А ты знаешь: слово мое твердое… Ты только скрепись, не дай болезни ходу, станет вам с Сережкой получше, я за мамой съезжу, ты не бойся, я уговорю ее, упрошу… она простит…И тут фиолетовые Марусины губы тронула усмешка:— Она-то простит…— А ты?!— Господи! — тяжело вздохнула Мария. — Разве во мне дело, Гриша? Дети…— Маруся, мы Веруську рожать сюда заберем… — торопливо зашептал Григорий Антонович. — Захочет, пусть Леню своего сюда перетащит, он парнишка неплохой… Пущай Веруська учиться идет, а маленький ее для нас с тобой не обуза, знаешь… будем мы его нянчить… А за Сергея ты не бойся. Мой грех, мне исправлять…— Иди к нему… не отходи… чтоб не случилось чего…Сергей лежал скорчившись, поджав колени к груди. Григорий Антонович принес из прихожей теплый полушубок, положил поверх одеяла.Сергей застонал, заметался, вцепился руками в руку отца. На миг открылись его мутные, налитые страхом и болью глаза:— Папа!— Я с тобой, я с тобой, сынок! Спи давай, я с тобой! — подтыкая сбившееся одеяло, шептал Григорий Антонович.Он сидел, сгорбившись, у постели Сергея. Когда накатывала дремота, ему чудилось, что бежит он по тонкому, неокрепшему льду.Сережа, укутанный в ватное одеяло, оттянул руки, бежать ему трудно и неудобно, но его гонит страх…Успеет ли? Донесет ли? Не поздно ли?ХАЛФИНА МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВНА🌹🌷🌹В деревне прошёл слух, к ним едет «медичка», это на деревенском говоре, а так — фельдшер. Деревенские жители уже и не надеялись, что у них когда-нибудь откроется медпункт. До райцентра, где есть поликлиника и бoльница — двадцать два километра, и скорую ждут долго. А если распутица по весне, то и совсем не дождаться. Потому что от трассы нужно идти пешком или ехать полем три километра до деревни, хорошо по сухой дороге, в этом случае глотаешь только пыль, а если сыро, дождь, то считай – застряли.И тогда нужно звонить трактористу, просить, чтобы приехал на подмогу, если конечно днём, а вечером можно до него и не дозвониться. Он спит после тяжелого, трудового дня, потому что по дороге домой после работы заглянул в местную «забегаловку», где всегда есть знакомые, которые угостят чем-нибудь.Ксения ехала на автобусе по трассе, попросила водителя, чтобы он подсказал ей, когда остановка «Заозёрье». Она уже хотела было задремать, но водитель крикнул:— Кто в «Заозёрье»? Через пять минут остановка.Ксения взяла сумку с вещами, а в другую небoльшой медицинский чемоданчик оранжевого цвета. Вышла из автобуса. Была осень, сухая осень, солнце еще теплое, мягкое, листья желтые уже вовсю летели по дороге следом за машинами, проезжающими по трассе. Вместе с ней вышла молодая женщина и мальчик лет десяти. Ксения смотрела на них, а женщина приветливо и дружелюбно спросила:— Здравствуйте, а Вы к нам в «Заозёрье»?— Здравствуйте. Да в деревню. Я не знаю, куда идти.— Мы с Гришкой проводим, едем вот из поликлиники. Мне надо было анализы сдать, а Гришке кyпить батарейки и подставку под телефон. Пошли. Гриша, возьми у девушки оранжевый чемоданчик.— Ой, нет, не нужно. Мне не тяжело, там медицинские принадлежности и медикаменты.— Так значит Вы наша «медичка»! А мы давно поджидаем. Нам обещают и обещают уже четыре года. Ну наконец-то. Вас все ждут с нетерпением. Теперь у нас будет своя медпомощь.— А как Вас зовут? Меня – Варвара, а это Гришка, ну ты уже поняла.— Ксения, я фельдшер, буду работать в деревне. Мне сказали там есть медпункт хороший.— Медпункт-то есть, а вот хороший или нет, сама посмотришь.Где-то через минут через сорок они были в деревне. А еще через полчаса деревню облетела весть – «приехала медичка»! Время еще рабочее, около трех часов дня. Варвара направила Ксению к главе сельской администрации – Ивану Петровичу. Когда она вошла в кабинет, он разговаривал по телефону, кивнул головой на стул и махнул рукой.Потом уставившись на Ксению, спросил:— Вы кто, по какому вопросу?— Ксения, фельдшер. Я по направлению в деревню. У меня к Вам два вопроса — покажите мне медпункт, и где я буду жить?Иван Петрович топтался, глядя то в окно, то на Ксению, думал про себя:— Ишь какая, фельдшер она! И сразу с вопросами, серьезная, а с виду девчонка. И как она будет нас лeчить? Дааа, интересно. Посерьезней у них мeдиков там нет, что ли?А вслух произнес:— Ксения значит, ну поехали, сейчас я довезу до медпункта, а там определимся, где жить будешь.— Мне сказали, дадут отдельное жилье.Иван Петрович смотрел на неё с ухмылкой:— И кто это сказал, что дадут отдельное жилье? У меня здесь не город, а деревня! Общежития нет. Если только у кого-нибудь комнату снимем тебе.Иван Петрович открыл медпункт, в помещении холодно, неуютно, отопления нет. Ксения была разочарована.— А почему здесь холодно, неуютно, пыль.— А я не знал, когда прибудет фельдшер. Вот завтра придет Степановна, вымоет все, подключим тепло и все будет, как в Париже, — он громко засмеялся.Достав телефон, позвонил кому-то:— Степановна, фельдшер прибыл. Нужно привести в порядок медпункт. Ну хочешь завтра с утра, а хочешь прямо сейчас. Ну ладно, ждем.Он посмотрел на Ксению:— Сейчас Степановна прилетит, она здесь рядом живет, да кстати можно у неё комнату снять, она одна живет.Немного погодя пришла Степановна, женщина лет пятидесяти. Она уставилась на Ксению:— Ты что ли «медичка»? Совсем девчонка, как лeчить-то нас будешь? Небось и опыта нет?— Да я, фельдшер, Ксения.— Степановна, а ты комнату сдаешь Ксении?Она осмотрела с ног до головы Ксению:— Не кyришь? Не пьешь? А то сейчас вся молодежь балованная.Ксения замотала головой:— Нет, что Вы. Не кyрю и не пью, и никому не советую.— Ну ладно, разберемся, — деловито сказала Степановна. – Пошли, я тут рядом.Иван Петрович радостно сказал:— Ну вот Ксения, всё и разрешилось, завтра прямо приступай к работе, будут вопросы, обращайся. С утра завезём оборудование, сейфы, шкафы, кушетки. Сработаемся, не бойся, у нас в деревне тихо и спокойно, народ хороший. Ну ежели нужна будет машина в соседнюю деревню, обращайся. Ладно, я пошел.Ксения зaкрыла медпункт, и послушно пошла за Степановной. В доме у неё было тепло и по-деревенски уютно. На столе скатерть, в углу телевизор, сервант, ну все, как в деревне. Было тихо и чисто.Хозяйка показала комнату, небольшую, но тоже чистую с заправленной кроватью.— Вот здесь и будешь жить. У меня тихо, я одна, так что никто тебе докучать не будет. Я вижу, ты хорошая девушка, скромная, сколько хоть лет-то тебе, уж очень молодая!— Мне двадцать шесть, уж не девчонка.— Хорошо, двадцать шесть, это хорошо. Одна? Мужа нет?— Одна, нет никого, замужем не была.С этого времени у Ксении началась работа, и днем, и ночью, и в дождь, и в холод. Они со Степановной привели в порядок медпункт, стало чисто, белоснежно, Ксении нравилось, и тем более бoльным. Бoльных было не слишком много, тянулись люди, кто с чем, бабушки с давлением, женщины за тaблeтками, даже приходили страдающие от похмелья мужики, в основном просили плеснуть спиртика. Но с этим у Ксении строго, она их отправляла назад.Ксения была занята с утра до вечера, на обед ходила к Степановне, но если много бoльных, то Степановна несла обед ей прямо на работу, ужин всегда был готов и ждал дома медичку. Ксения была благодарна Степановне, оказывала ей посильную помощь в хозяйстве, и все у них было хорошо, дружно. Нравилась постоялица хозяйке.Наступила зима, а там и весна, снег таял, солнце пригревало по-весеннему. Ксения все также работала. Жил в деревне Михаил, егерь, почти все время пропадал в лесу, а когда приезжал в деревню, всегда заходил в медпункт. Высокий, черноглазый балагур, нравилась ему Ксения, интересовался, как ей живется у них в деревне, не обижает ли кто? А потом они гуляли за деревней, держась за руки.Однажды под утро к Степановне в окно кто-то сильно постучал, они обе подскочили. Отдернув занавеску, увидела своего соседа:— Степановна, скорей, где наша медичка. Мишку ранили.Ксения быстро оделась и вылетела из дома, следом Степановна. Открыла медпункт, трое мужчин занесли Мишку и уложили на кушетку. Он был без сознания.— Скорей звоните в скорую, вот телефон, — быстро сказала Ксения.Она быстро стала оказывать первую помощь, Михаил видимо потерял много крoви. Пока его нашли в лесу, привезли. Ей показалось, что скорая ехала очень долго, хотя после вызова, мeдики моментально выехали. Ксения переживала за Михаила, она делала все, лишь бы он остался жив. Наконец его увезли в город, потом она звонила в бoльницу почти через каждые десять минут. Когда сказали ей, что всё обошлось, она зaкрыла лицо руками и заплакала. Степановна обняла её и гладила по плечу.— Ничего Ксюша, все будет хорошо. И Мишку поднимут на ноги. А ты молодец, не растерялась, я смотрела, как ты управлялась со своими делами. Теперь я точно знаю, хоть ты и молодая, но надежная, не дашь пoмeреть. А еще я заметила, что Мишку ты любишь. С какой любовью отнеслась к нему.— Ой, Степановна, скажешь тоже. Я сама еще не знаю, люблю ли его, а ты уже вывод сделала, — ответила стушевавшись, Ксения.— Ксюша, у меня опыт, я в два раза старше тебя, и глаз у меня наметанный.Ксения попросила у Ивана Петровича машину, навестить Михаила в бoльнице. Быстро по деревне пронесся слух, что она едет к нему в городскую бoльницу. Односельчане принесли много гостинцев, и Ксения с двумя полными корзинами поехала к Михаилу.Она вошла в палату, Михаил лежал у окна с закрытыми глазами, соседи по палате поздоровались. Михаил открыл глаза и не поверил, увидев Ксению, а она улыбалась и гладила его по руке.Когда Михаила выписали, Иван Петрович лично привез его домой в деревню. Очень был рад, все-таки его родной племянник, да еще задержал одного из браконьеров, это они в него стрeляли. В деревне все были благодарны своей медичке, которая не растерялась, и оказала первую помощь Михаилу. Теперь все жители деревни уважают и доверяют Ксении, если не дай Бог что, она всегда придет на помощь.Летом Михаил с Ксенией поженились, а Иван Петрович распорядился построить для молодой семьи коттедж, так что жителей в деревне прибывает понемногу.Если честно, когда Иван Петрович увидел впервые Ксению, у него пролетела мысль:— Ну эта пичуга ненадолго к нам. Убежит от деревенской жизни, особенной зимой по морозу, да метели испугается.А Ксении все нипочем, она принимает всех бoльных, а если нужно, сама бежит, или едет в дальнюю деревню, она любит свою профессию, и с удовольствием помогает людям. А уж они с благодарностью и любовью относятся к своей медичке….Автор: Акварель Жизни.У Екатерины сердце разрывалось глядя, что стало с ее сыном за месяц после развода. Она так рьяно гнала из дома невестку, что теперь была не рада результату! -Сынок, сойдись с бывшей женой! Лучше пусть Таня вернется, чем эта твоя новая Соня! Она же пьет, неряха, грязнуля.... Почему же ты нашел еще хуже, чем бывшая жена? Соня тебя в могилу сведет! - причитала Екатерина, сжимая руку своего сына.Рассказ "Счастье сына" Глава 2Начало рассказа здесьЛеша лежал на больничной койке бледный и, по всему, мать не слушал. А Екатерина после разговора с лечащим врачом поняла: гадина Соня взялась погубить ее сына!-Мам, хватит истерик. Таня ушла, и я познакомился с Соней. И со мной все в порядке! У меня просто почки прихватило и сердце немного, - еле пошевелил губами Алексей.-Ты пить с ней начал! Соня тебя спаивает, признайся?! - не унималась мать.-Нет, Соня хорошая и добрая. Я просто выпивал после работы, перебрал, - как заговоренный, лепетал взрослый мужчина.Но материнское сердце чуяло беду.-Леша, тебе нужно ее выгнать! Я против такой невестки, - проговорила Екатерина и поймала себя на мысли, что недавно тоже самое требовала от сына. Только речь шла о его бывшей жене Татьяне.-Мама, я сам разберусь! Я устал, хочу спать, - пробормотал слабым голосом Леша.Катерина ушла, но решила не оставлять ситуацию и не пускать на самотек. Сначала она позвонила своей бывшей невестке. Но...-Таня! Это мама Леши! - бодрым, настойчивым тоном начала она.А бывшая невестка просто отключила ее.-Алло! Алло! - тщетно кричала в трубку свекровь, но ответа не было. - Как так? Она, что, не собирается со мной говорить? Это как так!Катя повозмущалась, но быстро успокоилась. Она бы на месте Тани и слушать не стала такую противную свекровь. Вот и слабая, милая Таня оказалась с "острыми зубами".Тогда Катерина решила выдворить наглую будущую невестку Соню из дома, но не тут-то было.В поселок она не приехала, а прибежала бегом. Нашла местного участкового Александра Михайловича и потребовала разобраться с захватчицей.Михалыч был на работе. На столе перед ним лежал обед, любезно приготовленный женой. Только мужчина наколол на вилку несколько макарошек и запустил их в красивую, мясную подливу... Как в двери вломилась Катя.Михалыч продолжил трапезу. Уж очень хотелось ему есть после целого дня, проведенного в разъездах по своей территории. Он мало вникал в то, что пыталась до него донести настырная Катерина.-Катя! Я тебя сто лет знаю и знаю, что не отвяжешься! - прервал он женщину, угрожая вилкой. - Имей совесть, в конце концов! У меня обед!-Как ты можешь есть? Сонька Стрельникова - моя будущая невестка. Она недавно освободилась и поселилась в доме моего сына. Эй! Ты слышал, что толкую? Без спроса живет там, пока мой Леша в больнице! Это - твоя компетенция! Так что давай, поднимайся, бросай свои тефтели с подливой. И вперед!Михалычу было по сути плевать на Стрельникову. София - девица матерая, и сожителей у нее было много. Пол поселка за ней увивалось, а вот почему - мужчина никогда не вникал. На вкус и цвет, как говорится...-Катя! - крикнул на нее Александр, уронив вилку с куском тефтели на пол. - Твой Леша в доме официальный хозяин, говоришь?-Да! Но по факту хозяйка - только я! Мой отец ему подарил дом перед смертью, но это ничего не значит! - упиралась женщина.-Так! Гражданка Симонова! Будьте добры покинуть помещение в обеденный перерыв! - приосанился Михалыч.-Саш! Ты чего? Я говорю, ее выгнать надо!-Может, и надо. Только ты в доме никто и звать тебя никак. Невестка имеет полное право послать тебя, вышвырнуть и будет права!-Как же права? Это она там тоже никто! - возмутилась Катя.-Ее твой сын пустил пожить? Да! - сам сказал и сам ответил Саша. - А он собственник, а вот если ты в чужой дом вызовешь кого следует, то никто не приедет даже, Катя. Не мешай мне есть! Если собственник заявит - будем разбираться, а пока... До свидания!Он легко подпихнул женщину под спину, и Катя вылетела из "участка".-Я буду жаловаться! - прикрикнула она и погрозила кулаком Саше, но тот не видел.Катерина пошла к дому, где окопалась Соня.-Выходи, гадина! Чего там засела?! - кричала Катя около калитки.-О, мама пришла! - высунулась из дверей София. -Вы нам подарок на свадьбу принесли? Без денег я вас на порог не пущу! Это мой дом теперь, а вы уходите, - властно заявила невестка.-Ты совсем с ума сошла? А ну убирайся! - Катерина поддела калитку, но на нее кинулась большая белая собака, живо вылетевшая из будки.Еще день назад собаки не было, а теперь такая махина лаяла и бросалась из-за забора на Катерину. Позади женщины внезапно появилась та самая соседка, которая пару дней назад отчитала Катю.-Соня, не глупи! Опять пойдешь куда следует, если твоя псина порвет старушку! - кричала женщина, грозя кулаком племяннице.-Я не старушка! - отпрянула Катерина. - Хватит хамить!-Да ну вас! Злыдня! Защищайтесь сами, - отмахнулась соседка и потопала восвояси.-Сейчас спущу Трезора! Пошла отсюда! Без денег и не приходи даже! И Леше скажу, чтобы тебя не впускал! - крикнула осмелевшая София.-Ах ты! - Катя подняла с земли камень и запустила в Соню.Камень угодил по круглой мордашке Софии. Максимум - будет синяк, но этого мало, так посчитала Катерина.Екатерина ушла, выслушав гневную тираду в свой адрес.По родному поселку брела, едва не плача от обиды. Ну надо же! Из родительского дома ее никто, никогда не выставлял. Да еще и какая-то грязная, неопрятная девица.-Подождите, эй вы, стойте! - прокричала вслед та самая вездесущая соседка.-Что, опять хамить будете? - всхлипывая сказала женщина.-Нет, успокойтесь вы уже! Что же вы ведете себя, как маленькая?! Я вам рассказать хотела про Софию. Она присушила вашего сынка. Или приворожила, как это называется, не знаю точно. Только Леха ваш от нее никуда не денется теперь. На крови сделала приворот у бабки какой-то и все! Вот вам результат.-А что же теперь делать? - спросила Катя, прижимая ладонь к губам.-Ничего! Потеряли вы вашего Леху! Высохнет, зачахнет, но от Сони не уйдет.-Разве никак это снять нельзя?-Тут я не советчик, но знаю, что есть бабки в соседних поселках. Но, давайте начистоту. Я здесь уже год живу и скажу вам прямо: зря вы вашу невестку Таню прогнали. Жила она тут, всегда чистота была. Наготовлено-наварено. А теперь... Хоть Соня мне племянница, но очень жалко, что ваш сын в ее сети попался. Крепитесь...Так сказала ей соседка и пошла прочь.А Екатерина только крепче прижала платок к лицу. Что делать? Неужто сына она потеряет и никак нельзя спасти его такой напасти?Продолжение рассказа здесьЖду вас в гостиПодпишитесь на мою группу в Одноклассниках, чтобы не пропустить продолжение рассказа https://ok.ru/group/70000004022346 Татьяна вернулась домой после смены. В прихожей она увидела пару чужих женских туфель. Из кухни донесся смех и звуки незнакомого голоса.-Таня это ты? У нас гости! - прокричала мать из кухни.Татьяна внесла тяжелые пакеты прямиком к холодильнику. Никто помогать ей не собирался. Брат был во флигеле с молодой супругой, отец - как обычно у телевизора, а мама с соседкой Ларисой за вечерним кофейком обсуждали свежие сплетни.Рассказ "Счастье сына" Глава 2Начало рассказа здесь- Танюша, ты купила для отца пивка? Он просил, - ласково позвала Татьяну мать.-Не купила, - сухо ответила та матери. - И не приучай его к пивку! Ты же сама знаешь, что ему нельзя ни пиво, ни рыбу вяленную.После развода Таня переехала жить обратно в родительский дом. Возвращаться она не хотела, было стыдно, но ничего не поделаешь.Неудобство и теснота сначала никак не мешали ей. Таня отходила от развода тяжело и ей было не до бытовых мелочей. Но прошел месяц и женщину стало напрягать, что родня откровенно пользовалась ее незамужним положением, щедро нагружая домашними хлопотами.Кроме нее в доме жил отец с матерью и младший брат с молодой женой. У молодых скоро должен был родиться долгожданный первенец, а вот Таня с мужем детишек завести не успели. Зато всю грязную работу за беременной невесткой приходилось выполнять Татьяне.Соседка Лариса живо разглядывала Таню. Немного прищурилась, скривила лицо. Тане "смотрины" не понравились, каким-то уж слишком осуждающим и язвительным был взгляд соседки.-Сто лет тебя не видела. Как жизнь молодая? - наконец, заговорила Лариса.-Какая жизнь! Работа-дома, вот и вся моя жизнь. Я развелась, Лариса Анатольевна, вернулась к родителям. Уже месяц здесь живу, - то ли поделилась, то ли пожаловалась Таня.-Присядь с нами, отдохни. Брось ты эти пакеты! А то ты как неживая выглядишь. Бледная, замученная... Неужто, так сохнешь по своему мужу? А вот он по тебе не скучает. Новую женщину в дом привел, да какую! Я вот маме твоей рассказывала, это просто умора!Соседка принесла на хвосте сплетни, что ее бывший муж попал в больницу с приступом. Поделилась она и тем, что в небольшом поселке говорили о его новой пассии Софии.-Так ему и надо, кобелю! - приговаривала мать, перебивая соседку. -Танина свекровь с момента свадьбы из дома выгоняла. Дошло до того, что Катерина поставила условие "или она или Таня". Но моя дочь не стала терпеть эту семейку! Подала на развод, а теперь что стало с ее мужем? Вот, бумеранг ему прилетел за Танины страдания! Так ему и надо!Таня и сама винила во всем Екатерину, мать своего мужа. Свекровь ясно дала понять, что жить с Лешей нормально не даст, и кроме развода впереди ничего не светит.Пока Таня слушала рассказ Ларисы о том, как ее Леша живет с новой возлюбленной, она вспоминала об их семейной жизни.Все было хорошо, но Леша мягкотелый, всегда потакал матери, прислушивался. А Екатерина постоянно поливала грязью и наговаривала на невестку, буквально из кожи вон лезла, чтобы их развести.Но, даже несмотря на противную, сварливую свекровь, бывшего мужа Таня любила до сих пор...От нервных переживаний Татьяне стало не по себе. В висках гудело, а к горлу подступила волна тошноты. Сдерживая приступ, она покраснела.-Таня, что с тобой? - спросила мать.-Тошнит, - выдавила та, глотая воздух.-Ты беременная, что ли? - выдала Лариса.Татьяна встала из-за стола, побежала в ванную комнату, закрылась там. А когда вышла, за воротами их частного дома стояла еще одна нежданная гостья.-Таня, как ты? - перепугалась мать.Соседка выглядывала из кухни, хитро посматривая на Татьяну. Лариса сразу все поняла и только ухмылялась молча.-Все в порядке. Кто-то в звонок звонил или мне показалось?-Там твоя свекровь явилась. Но я ей дверь не открыла! Нечего ей тут делать! Если хочешь, выйди и сама все скажи. Или я выйду и прогоню эту гадину отсюда!-Не надо. Я сама к ней выйду, - прошептала Таня, холодея внутри.Волнение заставило сердце биться чаще. Она и сама понимала, что приступы тошноты, которые мучали ее уже третий день, не просто так. Сначала просто мутило, а теперь состояние было совсем плохим. Плюс зверский аппетит..."Беременна!" - стучало в голове, пока женщина шла к воротам дома.Когда-то они с мужем так хотели ребенка, а вот теперь все изменилось. Развод, взаимные обвинения и в итоге Леша забыл жену почти сразу, почти сразу привел другую...Сообщать свекрови радостную новость о том, что у нее будет внук, Таня не собиралась.Екатерина стояла и послушно ждала, пока ей откроют. Свекровь не собиралась уходить.Таня подошла ближе и смерила ее безразличным взглядом. Ругаться она не хотела, а теплых слов для бывшей родственницы не нашлось. Так уж сложились отношения двух любимых женщин Алексея.-Зачем вы пришли? Время видели? Для гостей поздновато, - процедила Таня, не открывая калитку.-Таня, выслушай меня, - скрепя сердце, проговорила Екатерина. - Кому ты здесь нужна? Живешь на птичьих правах, все об тебя ноги вытирают. Вернись к мужу, пока не поздно!Татьяна опешила от наглости. С чего свекровь сделала такие выводы? Почему начала разговор именно с нападок на Танину семью? Неужели, следила за ней от магазина, пока Таня тащила пакеты на всю семью.-Кроме вас об меня никто ноги не вытирал! Вы добились, чтобы я ушла от вашего сына, так что вам еще нужно? - выговаривала она.-Вернись! Вернись к нему! Я не буду вас трогать, клянусь. Живите как хотите, но только вернись. Он погибает без тебя.-Странно, мне сказали, что он женщину привел в дом. Готовится с ней в ЗАГС идти, - парировала Таня.-Не верь! Вранье все это, - тянулась к ней через забор Екатерина. -Я специально за тобой от работы шла. Вижу, как они тебя эксплуатируют, твои родственнички-то! Вернись домой, выгони Соню...-Какую Соню? Ах, вот оно что! Так я вам нужна, чтобы новую невестку выгнать? - вспыхнула Таня.-Тань, кто пришел? - прокричал брат из открытой двери, услышав голоса и заметив движения фигур у ворот.-Никто! Заходи в дом, Саша! - отозвалась сестра.Она развернулась к Катерине. Слезы уже стояли у горла, но женщина не хотела сдаваться. Если бы Леша явился сам, то может сердце ведь не железное. А тут... Не верила она в раскаяние Кати, не верила, что даст им жить спокойно.- Уходите отсюда!- прошипела она. - И сами разбирайтесь со своей новой невесткой! Если она плохая, то я только рада, что так вышло! Так вам и надо!-Злая ты! Глупая! Из-за тебя мой сын погибнет! Она ведь приворожила его! - чуть не плакала свекровь.-Не несите чушь и идите домой, Екатерина Ивановна. И с вашим сыном разбирайтесь сами! - грубо отчитала ее невестка.Катерина ушла. А Таня побрела к дому, вытирая слезы. Удержаться он не могла, рыдала беззвучно. От тоски по мужу ей стало совсем плохо.Но что делать дальше?Муж готовится к свадьбе с другой женщиной, а она узнает о беременности. Долгожданная новость была теперь совсем не в радость, но и избавиться от ребенка рука не поднималась.Татьяна вышла из такси, расплатилась и поспешила в больничный городок. По дороге она говорила с матерью, и разговор был не просто на повышенных тонах.-Зачем тебе обуза? Мужа нет, работа никакая, жилья своего нет. Хочешь нам с отцом на шею ребенка повесить? - возмущалась мать. - Я молодая бабушка, но сразу два внука мне не потянуть! Сейчас у брата будет ребенок, потом и у тебя. Так не пойдет!-Мама, я разберусь сама. Не говори о ребенке так, будто это ошибка! - отрезала Таня.-А что же это, по-твоему?! Зачем разводилась тогда, если рожать будешь? Возвращайся к мужу и терпи свекровь, ради ребенка! Некоторые женщины так живут и счастливы!-Мам, мне пора к доктору, - соврала Татьяна и выключила телефон совсем.Финал рассказа здесьЖду вас в гостиПодпишитесь на мою группу в Одноклассниках, чтобы не пропустить продолжение рассказа https://ok.ru/group/70000004022346
Мир
🌹🌷🌹Подкидыш.
Светлана Алексеевна сняла очки, положила ручку на стол и устало откинулась на спинку стула. Она посмотрела в окно и улыбнулась. Какая же она все-таки молодец, что отстояла это старое имение. Детям здесь будет очень хорошо. Свежий воздух и тишина. Здание находилось в парке, который был его ровесником. Она хорошо помнила, как еще студенткой приходила сюда, находила укромное место и готовилась к сессиям. Закончила с отличием пединститут, и была сразу назначена директором детского дома. Вот уже тридцать лет она терпеливо несет эту ношу на своих плечах. С первых дней она проявила свой характер, сказала коллективу, что для нее главное— любовь к детям и добросовестное выполнение своей работы. Через их детский дом прошли сотни детей, и она помнит каждого ребенка. Ее стол завален письмами бывших питомцев, в них они пишут слова благодарности, многие называют просто "мама."
Светлана Алексеевна встала и подошла к окну. Старые липы и кусты акаций цвели буйным цветом, сладкий и пряный запах проникал в кабинет. Она порадовалась июньской красоте и вернулась за стол, ей надо было приготовить план работ для подготовки к зимнему периоду. Они недавно переехали в это здание. Городские власти выделили это здание для детей, силами спонсоров привели в порядок, завезли новую мебель, игровые комнаты пестрели яркими игрушками. Для старших в учебном классе стоял телевизор. Она была очень довольна, ее дети теперь будут жить не хуже домашних детей. Сейчас в детском доме было тихо, старшие дети отдыхали в оздоровительном лагере на море. Младших скоро вывезут на дачу.
"Светлана Алексеевна! - в кабинет вбежала встревоженная воспитательница Оля, - Светлана Алексеевна, Юра пропал!!" Оля заплакала. "Как пропал?"— спросила она и подскочила на месте. Они выбежали из кабинета.
Юру искали везде: обыскали все здание, все хозяйственные постройки. Выбежали в парк. "Оля, ты иди по этой аллее, — она показала рукой вправо, аллея выходила на улицу, — а я побегу к автобусной остановке."
Светлана Алексеевна выбежала за ограду парка и направилась в сторону остановки. В ее голове крутилась одна мысль: "Господи, хоть бы было все хорошо." Юру она увидела еще издали. Маленькая, худенькая фигурка сиротливо сидела на большом камне... Он отличался от всех детей. Несмотря на свои пять лет, был очень умным ребенком и поражал всех своей не детской серьезностью. Он редко улыбался, она любила его, но скрывала это, она не имеет права кого-то выделять. Они все ее дети. Юра был очень похож на ее младшего внука Егорку. Вечно торчащий вихор на голове и большие голубые глаза. Егорка рос в семье, где его очень любили, а Юрка — подкидыш. Его ,совсем крошечного, подкинули к дому малютки, где он прожил до четырех лет, и вот уже год, как живет в детском доме. Светлана Алексеевна подошла к нему. "Юра, ты почему сидишь здесь?"--тихо спросила она. Он уставил на нее небесного цвета глаза, вздохнул и почти шепотом тихо сказал: "Маму жду. Она должна приехать."
Он еще раз вздохнул, и снова спросил: "А моя мама меня бросила?" Юрка так взглянул, что у нее встал ком в горле и перехватило дыхание. Она присела перед ним на корточки, взяла его ручки в свои и проговорила:
"Понимаешь, малыш, в жизни так бывает, что дети иногда живут без мамы. Но ты не отчаивайся, твоя мама обязательно к тебе приедет, надо только подождать."
Светлана Алексеевна взяла Юрку за руку, и они пошли. Уже в игровой, куда она завела его, он шепнул ей: "Хорошо, я подожду мою маму." Она пригладила его вихор и вышла из комнаты.
Сердце ее разрывалось от жалости, она никак не могла привыкнуть к тому, что эти дети несчастны просто потому, что не нужны своим родителям. Оля подошла к ней и спросила: "Где Вы его нашли?" Светлана Алексеевна посмотрела на нее и ответила: "На остановке. Он там маму свою ждал",— потом подумала и добавила: "Впредь, Оля, пожалуйста, будьте внимательней, это дети".
Воспитательница покраснела и кивнула головой. Светлана Алексеевна зашла в свой кабинет, села за стол, взяла ручку и тут же положила обратно. Настроения работать уже не было, да и рабочий день уже заканчивался. Из головы не выходил Юрка. Он был самым спокойным ребенком, часто сидел у окна и смотрел в никуда. Так он мог сидеть часами. Ей всегда было интересно, что сейчас происходит в его светлой головке, какие мысли посещают его. Он был всегда в стороне от остальных детей, избегал ссор и драк, всех взрослых любил своей детской любовью.
Однажды он принес ей рисунок и попросил: "Светлана Алексеевна, отдайте мой рисунок моей маме. Скажите, что я его сам нарисовал, ей понравится, и она приедет за мной." На рисунке были изображены две фигуры: женщина крепко держит за руку ребенка. "Хорошо, малыш, - сказала Светлана Алексеевна, - я передам рисунок твоей маме". После ее слов он убежал довольный.
Перед уходом она зашла на кухню, посмотреть что будет на ужин, повариха Зоя Петровна сказала, что сырники со сметаной. По пути заглянула в игровую, малыши сидели тихо и смотрели мультики, Оля помахала ей рукой.
Домой она пришла уставшая, но увидев радостного Егорку, она засмеялась счастливым смехом. Вся семья была в сборе: дочь с зятем, старший внук Максим, он учился в пятом классе, и Егорушка, которому было четыре года. Они поужинали, потом взрослые стали смотреть фильм, а они с Егоркой закрылись в ее комнате, и она продолжила ему чтение его любимой сказки "Мальчиш-кибальчиш".
Утром, придя на работу, она увидела Юрку, сидящего уже на своем месте. При виде ее глаза его радостно заблестели. В кабинет зашла Оля, отчиталась, что ночь прошла спокойно, попрощалась и ушла. Светлана Алексеевна посмотрела на часы, на одиннадцать у нее была назначена встреча с одной семейной парой. Они хотят усыновить мальчика. Их фамилия Смирновы, они уже приходили, и ей они понравились. Муж работает на заводе, жена - медсестра в городской поликлинике. Они выбрали Рому, ему четыре года, очаровательный малыш, к тому же сирота. Его родители погибли в автомобильной аварии. Сегодня пара должны забрать Рому. У нее было еще час времени, и она решила сделать обход групп. По пути услышала, как завхоз Зина отчитывает нерадивую нянечку, которая плохо обработала горшки у малышей. Светлана Алексеевна не стала вмешиваться. Зина сама все знает, как и кого учить работать. Они с Зиной уже больше двадцати лет тянут одну лямку. В спальнях был порядок, игровые блестели чистотой. Слышался шум и гам внизу в раздевалке, там переобували для прогулки детей.
Ровно в одиннадцать пришли Смирновы, принесли документы, все было в порядке. Она попросила няню привести Рому. Рома испуганно смотрел на всех, прижался к няне. Светлана Алексеевна подошла к нему и спросила:
"Ромочка, ты хочешь, чтобы у тебя были мама и папа?"
Малыш смотрел на нее, он не мог понять, что от него хотят.
"Вот эта тетя - твоя мама, а дядя - твой папа", - сказала она ему. Взяла его за руку и подвела к Смирновым. К ее удивлению малыш спокойно пошел на руки. Светлана Алексеевна облегченно вздохнула, еще один ребенок будет счастливым.
Юрка сидел на прежнем месте, он тоскливо смотрел, как садились в машину Смирновы, забрав Рому. Она подошла к нему, положила руку на его голову, он ничего не сказал, только вздохнул и пошел в сторону игровой.
"Милый мой малыш, -тяжело вздохнула она, -я бы все отдала, чтобы найти тебе хорошую, любящую мать."
Вечером в доме были гости. Приехала одноклассница ее дочери с мужем, они возвращались из Москвы и решили остановиться, так как давно не виделись.
Светлана Алексеевна приветливо поздоровалась, поинтересовалась, что они делали в Москве? Люба сказала, что ездили в Институт материнства, она проверялась, что столько лет живут с мужем, а детей все нет и нет. В своем городе она очень много лечилась, но все безрезультатно. Решили съездить в Институт материнства, но там тоже после обследования сказали, что детей она иметь не может. Они с мужем так хотят ребенка, одному Богу известно, сколько слез она пролила, просила помощи у него.
Светлана Алексеевна слушала ее и сказала: "Любушка, дорогая моя, Любушка, да тебя сам Бог ко мне прислал! У меня есть такой малыш, возьмите его, никогда не пожалеете в жизни. Будете Бога и меня благодарить."
Она рассказала им про Юрку. Люба, дослушав ее, заплакала, муж стал ее успокаивать.
Решили до утра подумать. Утром они сказали, что согласны взять малыша, договорились, что они подъедут к обеду.
Она пришла на работу и сразу окунулась в проблемы. Зина пришла с жалобой, что в прачечной нет горячей воды, медсестра Вика принесла список необходимых лекарств, на кухню завезли продукты. Потом она вспомнила про Юрку, он как всегда сидел на своем месте. Она подошла к нему и сказала:
"Юра, твой рисунок я передала твоей маме. Знаешь, малыш, он ей очень понравился, и она приехала за тобой. Приехала не одна, а вместе с папой!"
В это время на аллее показались Люба с мужем. Светлана Алексеевна проговорила: "Малыш, вон твоя мама!" Она не успела договорить, как он слетел с окна и помчался по коридору. В это время в дверях появилась Любаша.
"Мама! Моя мама меня нашла!" - громко закричал он и бросился к ней. Люба сначала растерялась, потом подхватила его, прижала к себе и прошептала: "Здравствуй, мой родной!!" Слезы текли по ее лицу и у всех, кто выбежал на крик Юрки. Светлана Алексеевна облегченно вздохнула. Она чувствовала себя самой счастливой на свете. Судьба Юрки была решена
©️ Лидия Рыбалко
🌹🌷🌹Расплата
Настроение было испорчено с самого утра. Вместо воскресного пирога Мария подала к завтраку яичницу с салом. Григорий Антонович хотел было спросить, где Сергей, почему не выходит к столу, но раздумал.
С Сергеем предстоял серьезный разговор, и сейчас не время было его начинать. Вчера вечером после работы Григорий Антонович здорово «набрался» у Веньки Пастухова. Как всегда, на людях он не позволял себе распускаться. По улице шел прямо, твердой походкой и, хотя в глазах все плыло и двоилось, степенно раскланивался со встречными.
Не было такого случая, чтобы он, Малахов Григорий Антонович, свалился хмельной или, что хуже всего, попал в вытрезвитель.
Он всегда успевал добраться до дома, иногда даже раздеться успевал самостоятельно. Дома, правда, он нередко вел себя не очень достойно. То просто колобродил, не давал семье спать, а иногда начинали вдруг всплывать старые обиды, чудилось, что жена и ребята недостаточно его уважают и хотят как-то унизить.
Тогда он впадал в буйное состояние, нужно было его держать, а он рвался и поносил всех самыми последними словами.
Раньше, еще каких-то три-четыре года назад, за ним такого не замечалось. Да и пил-то он тогда только по праздникам в своей, хорошей компании. А что касается сквернословия, то в трезвом виде он и сейчас терпеть не мог, если какой-нибудь стервец похабничал, особенно при детях или женщинах.
Вчера же его развезло раньше времени. Он смутно помнит, как Мария стаскивала с него сапоги, а тапки домашние вроде бы не поставила перед ним, как положено, а бросила на пол… Он очень рассердился, пинком отшвырнул разношенные шлепанцы, один из них ловко смазал Марию по лицу… Помнит, что Сережка не выскочил, как всегда, из своей боковушки… Помнит, как швырнул сапогом в раскрытую дверь кухни, зазвенела сбитая со стола посуда, он наклонился за вторым сапогом, но тут его самого швырнуло куда-то вбок, потолок косо опрокинулся и стремительно, но совершенно беззвучно рухнул, увлекая Григория Антоновича в душную бездну.
Утром поднялся через силу. Раньше, как бы ни выпил накануне, утром просыпался от голода. Знать не знал, что такое похмелье.
А теперь от одного запаха пищи мутило. Под сердце подкатывала тошнота, ломило затылок, а изнутри била какая-то подлая дрожь, и унять ее было невозможно.
Поковыряв вилкой яичницу и выпив через силу стакан крепкого чая, Григорий Антонович набросил телогрейку, прошел в свою «мастерскую», небольшой сарайчик, где у них с Сережкой были оборудованы два столярных верстака.Закрывшись в столярке, Григорий Антонович бросил в изголовье телогрейку и лег на верстак. Нужно было решить основное: как, в каком тоне говорить с Сергеем? Шестнадцатилетнего парня в угол не поставишь, ремешком уму-разуму не поучишь. Придется, видно, говорить по душам, как мужчина с мужчиной. Прежде всего рассказать о вчерашнем позоре.
Вчера, в конце рабочего дня, Григория Антоновича пригласили в партком. В кабинете, кроме секретаря Виктора Захаровича, сидел директор подшефной средней школы, которую два года назад окончила Веруська, а в этом году будет кончать Сергей.
С директором школы знакомство у Григория Антоновича было, как говорится, шапочное. На родительские собрания всегда ходила Мария. Григорий Антонович в школе побывал всего два раза: на Веруськином выпускном вечере да еще как-то лет шесть назад, когда проводили встречу школьников с передовиками производства. Он тогда еще ходил в передовиках. И в тот раз сидел за красным столом на небольшой сцене школьного зала, а этот вот самый директор рассказывал ребятам, какой он — Малахов Григорий Антонович — есть работник. Золотые руки, ударник, гордость завода.
А на передней скамье в зале, битком набитом школьниками, сидели рядом Веруська и Сергей.
Непоседу Веруську распирало от счастья и гордости. Она поминутно крутилась, вглядываюсь в лица ребят, — ведь они могли не понять, не расслышать, что говорят о ее папке, о ее, Верки Малаховой, отце! Сережка же сидел неподвижно, зажав ладони между колен, смотрел на отца снизу вверх, исподлобья, багровый и вспотевший от радостного волнения.
И еще однажды сидел Григорий Антонович рядом с директором школы, тоже за столом президиума — в гортеатре, на торжественном заседании в честь годовщины Октября.
И вот этот человек, имени-отчества которого никак не мог сейчас вспомнить Григорий Антонович, вдруг задал ему вопрос: где Сергей провел лето?
Вопрос ошеломил Григория Антоновича. Кто, как не директор школы, должен знать, что Сергей Малахов сразу после окончания учебного года был направлен школой и комсомольской организацией в пионерский лагерь в качестве младшего вожатого, а потом уехал на уборочную в совхоз?
— Не был он, Григорий Антонович, ни в лагере, ни в совхозе не был, — хмуро перебил его директор. — К бабушке он ездил, к вашей матери, а потом будто бы на какой-то рудник, со знакомыми парнями. Беда в том, что мы не знаем, что с ним творится последние три года. Уже в седьмом классе он стал более замкнутым, а зимой прошлого года резко снизил успеваемость, пропускал занятия… Учителям стал дерзить, чего раньше с ним никогда не было.
— Это он расстроился, когда Веруська, сестра его… замуж вышла… — торопливо объяснил Григорий Антонович.
— Поступок Веры не одного Сережу расстроил… — Директор пристально посмотрел Григорию Антоновичу прямо в глаза. — Веру в школе считали умной и серьезной девушкой. Она готовилась в институт и, несомненно, поступила бы. Естественно, насколько всех удивил этот странный брак. Это не замужество, Григорий Антонович, это бегство из дома. Простите, я не закончил. Ваша жена очень больна, и нам приходится ее щадить… Она очень тяжело переживает Сережины срывы и в то же время чего-то недоговаривает, о чем-то умалчивает. Вы на наши приглашения не являетесь, классный руководитель много раз приходила на квартиру — вас или нет дома, или с вами нельзя говорить, потому что вы пьяны…
Затылок наливался каменной тяжестью, в ушах шумело. Григорий Антонович сипло кашлянул, — нужно было в конце концов объяснить уважаемому товарищу директору, что перед ним не школьник, которого можно отчитывать, как мальчишку, но тут заговорил секретарь Виктор Захарович.
Из-за шума в ушах Григорий Антонович не сразу вник в содержание его слов, в смысл разговора. А разговор шел о потерянном авторитете, о былой славе Григория Малахова, утопленной им якобы в рюмке водки.
С трудом проглотив сухой, колючий комок, перехвативший горло, Григорий Антонович сказал, насколько мог язвительно и веско:
— Я, Виктор Захарович, извините, что перебил вас, хочу задать один вопрос: было ли когда, чтобы Григорий Малахов плана не выполнил? Или, возможно прогул совершил? Или вы из вытрезвителя на Григория Малахова данные имеете? А может быть, будучи в трезвом состоянии, он ценную деталь запорол?
Виктора Захаровича даже перекосило всего, словно он горсть сырой калины разжевал:
— Да разве в плане дело-то, Григории Антонович? Чего ты младенцем прикидываешься? В твоем цехе народ за звание борется — кто раньше в таком деле был бы закоперщиком? Антоныч! Дядя Гриша Малахов! Раньше ребята в цехе в тебе наставника видели, а теперь?! А что касается ценных деталей, так… ну ладно не о том речь. Анатолий Ильич тебе о Сергее не все еще сказал… Оказалось, вчера Сергей пришел в кабинет Анатолия Ильича, заявил, что школу кончать намерен, и потребовал свои документы.— Именно потребовал, причем грубо и заносчиво… Сережа Малахов, которого я знаю с семи лет, один из лучших учеников школы, комсомолец… Страшно сказать, Григорий Антонович, Сережа был… пьян!
Анатолий Ильич резко поднялся из-за стола, встал лицом к окну.
— Вот так-то вот, Антоныч… — негромко сказал секретарь. — Неладно у тебя в семье, и с тобой неладно… Как бы тебе не упустить Сережку-то? С дочкой скверно получилось, смотри, сына не потеряй.
Слова были добрые, но смотрел он на Григория Антоновича, словно врач на тяжело больного, и директор стоял у окна, как статуя, повернувшись к Малахову спиной.
Григорий Антонович поднялся не спеша, поблагодарил вежливо:
— За беседу спасибо. С сыном меры приму. Послезавтра в школу он сам придет извиниться за свои проступки… А что касается семейных моих дел, то в них я уж сам лично как-нибудь разберусь.
Он с достоинством раскланялся и вышел, спокойно прикрыв за собой дверь.
Не заходя в цех, он миновал проходную и обычным своим, твердым, строевым шагом спокойный, солидный, как и положено человеку его возраста и положения, вошел в парк.
Идти домой с таким нагаром на сердце было невозможно. Напиваться он не собирался, нужен был просто один стакан красного, чтобы хоть немного сполоснуть с сердца эту едучую накипь, но тут на него навалился Венька Пастухов, потащил к себе обмывать новокупку — мотоцикл, попробуй откажись, человеку кровная обида.
За обедом Григорий Антонович спросил, где Сергей, почему к столу не идет. И тогда Мария сказала, что Сергей уже две ночи дома не ночевал. Голос у нее был тусклый, бесцветный, словно муж у нее о котенке спросил: чего это Мурзика сегодня не видно?
Григорий Антонович опять закрылся в столярке. Дело шло к вечеру, сколько ни бродяжит Сергей, а к ночи все же должен заявиться.
Натворил, стервец, дел в школе, а теперь не смеет домой глаз показать. Что же все-таки делать-то с ним? Строгостью брать или добром? Рассказать, как они с матерью всегда гордились его успехами в школе, мечтали дожить до того счастливого дня, когда придет он к ним с дипломом инженера, а может, и аспирантом станет, доцентом, диссертации научные будет защищать?.. Что в школе никто на него зла не держит, все беспокоятся о нем? Пойти надо — извиниться. Ничего не поделаешь — вот его, Григория Антоновича, вызвали в партком и за сыновьи проступки отчитали, как мальчишку… Да… а в парткоме-то он повел себя с самого начала в корне неправильно. Глупо себя повел, нетактично.
Люди-то они стоящие, а главное — свои люди! Сказать бы просто: «Точно, мужики, всю мою жизнь — и заводскую, и семейную — словно трещиной раскололо…» И про детали Виктор Захарович справедливо намекнул… Забыл уж Григорий Антонович, когда ему сложный заказ поручали. А он и не просил. Не надеялся он теперь на себя. На золотые свои умелые руки. Ни силы, ни точности, ни верности в них не стало.
Авторитет… Не в том дело, что давненько исчез с заводской Доски почета его портрет, что уже дважды обошли его на выборах, не включали в состав делегаций по обмену опытом.
Другое хуже. Гошка Савельев, пропойца, хулиган, на днях подошел, хлопнул свойски по плечу, предложил скинуться на двоих.
И Рогачев с Тереховым, подонки, тунеядцы, подходят теперь запросто, как свой к своему. Как к ровне подходят!
И в семье неладно. Еще год назад, бывало, Мария плакала, ругалась, уговаривала его не пить. А потом, как Веруська сбежала и с матерью он поругался, замолчала. В доме словно только что покойника вынесли. Не тянет теперь домой. Опостылело все.
А в конце-то концов, не каждый же вечер он пьяный приходит и скандалит тоже не всегда.
Если разобраться, не так уж много от семейных требуется: не лезть на рожон, когда видишь, что человек выпивши… В других семьях и не такое творится…
Ну Мария… больная, точно, даже с работы пришлось уволиться, а ребятам чего не хватало? Ни разу пальцем не тронул, трезвый словом плохим не обидел, одевал обоих, как картинку, ни в чем отказа не имели.
А как они его любили! Когда портрет его на городской Доске почета вывесили, Мария говорила, каждый день в центр бегали, на папку любоваться.
Однажды по радио передавали репортаж о его цехе. Он сам и думать забыл о передаче. Лежал в воскресный день на диване с газетой, а Веруська услышала, завизжала: «Тихо! Слушайте!!! О папке передают!!!»
Серега, тот в чувствах своих сдержанный, даже улыбаться от радости стесняется, а Верка, как передача закончилась, шлепнулась на отца сверху, как тигрица, обхватила за шею, растрепала всего, зацеловала, а ведь большая уже дуреха была, годов четырнадцать, не меньше.
А Мария стоит в дверях, к косяку привалилась, смотрит на него, а глаза синие-синие и слезами налились — от радости… На него и на ребят глядя…
Вечерами дом, как улей, гудел. К Веруське подружки набегут, у Сергея в боковушке чего-нибудь мальчишки мастерят…
А когда начал он выпивать, перестала дочь подруг в дом водить и сама вечерами подолгу нигде не задерживалась— боялась мать одну оставлять… А у него все чаще стали выпадать ночи, когда колобродил он и бушевал часами и сон не мог его повалить.
Так получилось и в ту проклятую ночь. Помнил смутно, что рвался куда-то бежать, а Мария, Веруська и Сергей висели на нем, пытались удержать.
И не то он кого-то грубо толкнул, не то его кто-то по лицу смазал — свалился он, уснул мертвым сном, заспал все, что произошло. А на другой день, проспавшись к обеду, узнал, что Веруська уехала, а проще сказать, сбежала с Леней Кружилиным. Этого Леню, заезжего сахалинского рыбака, перекати-поле, Ивана безродного, никто в доме и за жениха не принимал. Приходил по вечерам, сидел в уголке на диване, следил за Веруськой робким, преданным взглядом. И высидел. Дождался, когда девчонка сгоряча разум потеряла. Увез тайком, как вор.
Мария тогда сильно приболела. Пришлось Григорию Антоновичу съездить в деревню за матерью.
Мать Григорий Антонович очень уважал. Она была справедливая, а это качество он ценил в человеке превыше всего.
Жизнь матери досталась трудная. Овдовела она двадцати семи лет, замуж больше не пошла — молодая, здоровая, красивая, пронесла свое вдовье звание, ничем его не замарав, потому что нужно было ей вырастить трех сыновей. Первенца Павлушу и двойнят-близнецов Мишу и Гришу.
Без отца сыновей растить нелегко, но парни у нее подрастали работящие и послушные.
Только подросли они не ко времени. Грянула война, и из троих вернулся к матери один младший из близнецов, Гриша. Григорий Антонович.
Демобилизовавшись, Григорий Антонович в деревне не остался. Уехал в город, поступил на завод, встретил Марию.Каждый год отпуск они проводили в деревне, у матери. А когда народились Веруська и Сергей, мать подолгу гостила у них.
Каждый приезд ее для семьи был праздником. Больше всех любил бабушку Сергей. Не зря ревнючая Верка называла Сережку «бабиным сыночкой».
На этот раз, горько оплакав с Марией нелепое Веркино замужество, присмотревшись к неладной их жизни, мать сурово сказала Григорию Антоновичу, когда были они один на один:
— Ты, Гришенька, Манькиного ноготочка не стоишь… Она, дура, любит тебя, все твои подлости покрывает, жалеет тебя… Тебе бы поберечь ее, не заради ее самой или детей, а заради своего собственного интересу… Ты же пропадешь без нее…
Слова эти очень обидели Григория Антоновича. Два месяца как мать у них гостила, он сдерживал себя, натуру свою ломал. Всего раза два пошумел выпивши… Но разве на них угодишь? Все равно в доме ни шутки, ни смеха, как раньше бывало.
А мать старым своим умом никак не могла понять, что Гришеньке-то ее пятый десяток к концу идет. Что поздно теперь его уму-разуму учить, на праведный путь наставлять… И не след невестку против родного сына натравливать…
И он сорвался. Пришел во втором часу ночи. Велел Марии горячего сготовить, пошел к Сергею в боковушку, но тот, стервец, завернулся с головой в одеяло, отвернулся к стене.
Мать тоже к столу не вышла, хотя, конечно, не спала.
И вот от этого молчания, от этого их безмолвного бунта, накатило такое зло, такая охватила обида… Видимо, вся выпитая за вечер водка в тепле в мозги ударила. Дальше он ничего почти не помнит… Матери вроде бы показалось, что он Марию хочет ударить, она Марию собой загородила…
Утром, когда он спал, мать уехала, не повидавшись с ним, не простившись. Хотя бы выругала как следует на прощание. Расспрашивать, чем и как он обидел мать, было не в его правилах. Что было, того не исправишь, пройдет время — помаленьку забудется материнская обида и все образуется.
Но после ее отъезда в доме окончательно все затихло. Сергей осунулся, как после болезни. На мать не надышится, а с отцом всего разговору: да… нет…
Потолковать бы с сыном по душам, но дыбом вставало отцовское самолюбие: нет же, щенок лопоухий, не тебе перед отцом этаких принцев Гамлетов разыгрывать, между отцом и матерью клинья вбивать… Родители поссорятся и помирятся, а твое дело телячье…
Григорий Антонович завозился на верстаке. Сел, крепко потер лицо ладонями. Нарастала тревога. И вспомнилось такое, отчего сердце точно клещами сдавило.
Четырнадцать лет назад… Тогда их теперешний микрорайон был городской окраиной, отделенной от центра речной протокой. Моста еще не построили, и жители заречья с городом общались своими средствами — зимой по льду, летом переправлялись на лодках.
Стоял холодный ноябрь. Воду схватило первым льдом, но ходить через протоку еще не разрешали.
Двухлетний Сережка второй день капризничал, хныкал, все время просился на руки, а поздним вечером у него перехватило горлышко и он стал задыхаться. Никакие домашние средства не помогали.
К часу ночи стало ясно, что нести его пешком через дальний городской мост или бежать искать какой-то транспорт поздно. А детская больница со старым прославленным врачом была в центре, только протоку перебежать.
Тогда он завернул Сергея в одеяло и побежал к реке. Он бежал ночными безмолвными улицами и думал об одном — только бы добежать… Успеть донести живого.
Он спустился под крутой берег, ступил на тонкий, еще не окрепший лед. Под ним лежала темная ледяная глубина. Стиснув зубы, он легким звериным шагом отошел метра на два от берега и побежал на маячившие впереди городские огни.
На середине реки он услышал за плечом прерывистое, хриплое дыхание. Мария бежала за ним, прижав обеими руками к груди длинный шест.
Не замедляя бега, он крикнул через плечо: «Не подходи близко, дальше держись!»
На бегу он приоткрывал уголок одеяла, ловил уже совсем тихое сиплое дыхание Сережки, припадал на миг к набухшей пульсирующей жилке на мокром от холодного пота виске.
Он успел. Сережке разрезали горлышко, сунули в разрез резиновую трубку, воздух хлынул в легкие, и он начал дышать.
А в приемной на диване, запрокинув голову, лежала Мария. Лицо у нее было голубое, на голубом темнели фиолетовые губы. Время от времени она открывала глаза: огромные, пустые, нездешние. Около нее хлопотали люди в белых халатах.
Только тогда Григорий Антонович узнал, что у нее больное сердце. Сначала он очень напугался, ходил за ней, как за ребенком, но, выписавшись из больницы, Мария осталась такой же молодой, красивой, веселой. Больное сердце не мешало ей работать, растить ребят и любить своего не очень-то покладистого и удобного в житье Гришу.
Григорий Антонович, сидя на верстаке, все поглядывал в оконце, чтобы не прокараулить, когда заявится блудный сынок с повинной своей головушкой. И все же прокараулил. Поднял голову на скрип двери. В дверном проеме стояла Мария, седая, с окаменевшим лицом.
— Иди… Сергея возьми…
— Что такое? Что с ним?! — холодея, спросил Григорий Антонович.
— Пьяный он… — Голос у Марии был такой же тусклый и серый, как ее лицо.
Сергей сидел на земле, привалившись спиной к калитке. Григорий Антонович приподнял его, поставил на ноги, и сын довольно бодро прошагал до крыльца. Потом вдруг бессильно повис, начал валиться, и его пришлось внести в дом на руках.
Нужно было протащить его в боковушку и уложить спать, но в прихожей Сергей вдруг с силой отпихнул отца локтем в грудь и, пошатываясь, вошел в столовую.
— Ты, Серега, не дури… — миролюбиво посоветовал Григорий Антонович, взяв его за плечо. — Пошли давай спать…
— Нет, батя, не выйдет! — Сергей, покачнувшись, оперся о стол. — Мы с тобой сейчас… за круглый стол… мы с тобой сейчас ассамблею проводить станем… — Он громко, по-дурацки захохотал и тяжело плюхнулся на стул.
— Милости прошу, товарищ Малахов! Приса-жи-вайтесь, не стесняйтесь… будьте как дома… — Он опять захохотал, и Григорий Антонович молча сел на указанное ему место.
— Ты на меня, батя, не выбру… не вы-бу-ривайся! Больше я тебя не боюсь… потому что ты… нуль, понятно? Нуль… и без палочки. Ты все еще себя считаешь: я — Малахов! Идешь по улице — пьяный вдребезину… нос кверху… грудь колесом… как верблюд, с незнакомыми людьми направо-налево раскланиваешься… милостиво… а ребята за тобой бегут… хохочут, потешаются…Сергей не то хохотнул, не то всхлипнул, вытер рот мокрой рукой.
— В бригаде твоей мужики говорят: «Малахов… жернов у нас на шее… гнать надо… и жалко — все же был… Малахов!» Конечно, там ты тихий, не нашумишь… это дома тебе раздолье… здесь тебе все дозволено! Мы с мамой забыли уже, как это люди вечером лягут и спят… Мы, батя, не живем… а ждем… какой придешь! Чего над нами вытворять будешь? А ты, батя, хитрый! Знал, что мама в партком не побежит жаловаться, она и нас приучила… только бы люди не знали, что ты дома творишь! Я все паспорта ждал, хотел, как Верка… дунуть куда глаза глядят, а потом, думаю: нет, шалишь! Мы сперва с батей на пару — попьем, погуляем. Ты — рюмку, я — две…
— Слюни подбери, сопляк… — тихо посоветовал Григорий Антонович, до боли стиснув сцепленные на коленях похолодевшие пальцы.
— А что? Противно?! — Навалившись грудью на стол, Сергей, ухмыляясь, смотрел в побелевшее лицо Григория Антоновича. — А нам не противно за тобой убирать, за пьяным? А маме не противно, когда ты… такой вот, в постель к ней лезешь?!
Григорий Антонович, мертвея, начал медленно приподниматься над столом.
— Что? Бить будешь? Бей! Ну, бей! Мне теперь ничего не страшно!
Григорий Антонович боялся оглянуться. Мария сидела у двери, прислонившись затылком к стене. Равнодушная, безучастная, она словно дремала, скрестив руки под грудью и закрыв глаза.
— Бей! Все равно не боюсь! — прокричал Сергей и, размахнувшись, швырнул со стола пепельницу. — Я тебе теперь неподвластный… понял? Как Верка… Верка моя…
Сергей всхлипнул и тяжело ткнулся лицом в сжатые кулаки:
— У нее пальцы хирургические… она бы теперь на второй курс перешла, а у нее скоро ребенок… зачем ей ребенок?! Конечно, ты никогда не помнишь, что пьяный над нами делаешь, так я тебе напомню!! Я тебе объясню!! Почему она из дома сбежала, что тогда было…
Мы с мамой тебя держали, а Верка все тебя оглаживала, уговаривала: «Папуленька, не надо! Папуленька, успокойся!» А ты маму локтем в грудь, наотмашь, со всей силы, прямо по больному ее сердцу… она упала… Тогда Верка размахнулась и тебя по… по морде!
Мы думали, она с ума сойдет, как она над тобой кричала… Ты храпишь, а она руки тебе целует: «Папуленька, прости!»
А что ты с бабушкой сделал?! Тоже не помнишь? За то, что маму она от тебя заслонила… ты ей прямо в лицо: «Отойди, старая падаль…» — а потом еще…
— Сережа… — тихо, предостерегающе окликнула его Мария.
Но тут Сергею стало плохо. Он покачнулся и, вцепившись в скатерть, начал валиться со стула.
Григорий Антонович перетащил его на диван, но Сергей вдруг напружинился и, оттолкнув отца, сказал совершенно осмысленно, твердо произнося каждый слог:
— В школе мне делать нечего… Не судьба нам с Веркой учиться… Мне теперь ничего не надо… Мама у нас скоро помрет… Вот когда ты ее доконаешь, тогда я тебя убью…
Он хотел еще что-то сказать, но судорожный спазм перехватил его горло. Сергей бился в руках Григория Антоновича, то обессиленно откидывался на подушку, то вновь корчился, сотрясаемый мучительными спазмами.
Наконец он затих. Отирая мокрым полотенцем бледное до синевы Сережкино лицо и худую мальчишескую грудь, Григорий Антонович бормотал какие-то давно забытые слова:
— Ничего, серенький, ничего, потерпи… сейчас легче будет… спи, маленький, спи…
Тут он увидел жену. Мария лежала навзничь, запрокинув голову так же, как тогда, в больнице. И так же на голубом лице темнели фиолетовые губы.
— Маруся, худо тебе?! Я сейчас, ты потерпи, добегу до гаража, «Скорую» вызову!
— Не надо… — прошептала Мария. — Отлежусь… в буфете в вазочке нитроглицерин… скорее…
Он никак не мог грубыми своими, трясущимися пальцами ухватить крохотные крупинки… Сережка сказал: «Она ведь у нас скоро помрет…»
— Теперь… там же капли… грелку к ногам…
Он делал все, как положено, но флакончик с каплями прыгал в пальцах, звенел о край стакана… Кипяток фыркал, вырываясь вместе с паром из резинового жерла грелки.
Сережа сказал: «Вот когда ты ее доконаешь…»
Он присел подле Марии, взял холодные ее, вялые руки в свои, приник к ним, пытаясь отогреть дыханием.
И она помаленьку начала дышать все ровнее и спокойнее. Лицо оживало, голубизна отлила от щек, темнела только под глазами да вокруг рта.
— Маруся, слушай, что скажу… — Он склонился к ее лицу, словно боясь, что она может не услышать, не понять его.
— Сама знаешь, я тебе обещаний никогда не давал, прощения не раз просил, а слова не давал… А ты знаешь: слово мое твердое… Ты только скрепись, не дай болезни ходу, станет вам с Сережкой получше, я за мамой съезжу, ты не бойся, я уговорю ее, упрошу… она простит…
И тут фиолетовые Марусины губы тронула усмешка:
— Она-то простит…
— А ты?!
— Господи! — тяжело вздохнула Мария. — Разве во мне дело, Гриша? Дети…
— Маруся, мы Веруську рожать сюда заберем… — торопливо зашептал Григорий Антонович. — Захочет, пусть Леню своего сюда перетащит, он парнишка неплохой… Пущай Веруська учиться идет, а маленький ее для нас с тобой не обуза, знаешь… будем мы его нянчить… А за Сергея ты не бойся. Мой грех, мне исправлять…
— Иди к нему… не отходи… чтоб не случилось чего…
Сергей лежал скорчившись, поджав колени к груди. Григорий Антонович принес из прихожей теплый полушубок, положил поверх одеяла.
Сергей застонал, заметался, вцепился руками в руку отца. На миг открылись его мутные, налитые страхом и болью глаза:
— Папа!
— Я с тобой, я с тобой, сынок! Спи давай, я с тобой! — подтыкая сбившееся одеяло, шептал Григорий Антонович.
Он сидел, сгорбившись, у постели Сергея. Когда накатывала дремота, ему чудилось, что бежит он по тонкому, неокрепшему льду.
Сережа, укутанный в ватное одеяло, оттянул руки, бежать ему трудно и неудобно, но его гонит страх…
Успеет ли? Донесет ли? Не поздно ли?
ХАЛФИНА МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВНА
🌹🌷🌹В деревне прошёл слух, к ним едет «медичка», это на деревенском говоре, а так — фельдшер. Деревенские жители уже и не надеялись, что у них когда-нибудь откроется медпункт. До райцентра, где есть поликлиника и бoльница — двадцать два километра, и скорую ждут долго. А если распутица по весне, то и совсем не дождаться. Потому что от трассы нужно идти пешком или ехать полем три километра до деревни, хорошо по сухой дороге, в этом случае глотаешь только пыль, а если сыро, дождь, то считай – застряли.
И тогда нужно звонить трактористу, просить, чтобы приехал на подмогу, если конечно днём, а вечером можно до него и не дозвониться. Он спит после тяжелого, трудового дня, потому что по дороге домой после работы заглянул в местную «забегаловку», где всегда есть знакомые, которые угостят чем-нибудь.
Ксения ехала на автобусе по трассе, попросила водителя, чтобы он подсказал ей, когда остановка «Заозёрье». Она уже хотела было задремать, но водитель крикнул:
— Кто в «Заозёрье»? Через пять минут остановка.
Ксения взяла сумку с вещами, а в другую небoльшой медицинский чемоданчик оранжевого цвета. Вышла из автобуса. Была осень, сухая осень, солнце еще теплое, мягкое, листья желтые уже вовсю летели по дороге следом за машинами, проезжающими по трассе. Вместе с ней вышла молодая женщина и мальчик лет десяти. Ксения смотрела на них, а женщина приветливо и дружелюбно спросила:
— Здравствуйте, а Вы к нам в «Заозёрье»?
— Здравствуйте. Да в деревню. Я не знаю, куда идти.
— Мы с Гришкой проводим, едем вот из поликлиники. Мне надо было анализы сдать, а Гришке кyпить батарейки и подставку под телефон. Пошли. Гриша, возьми у девушки оранжевый чемоданчик.
— Ой, нет, не нужно. Мне не тяжело, там медицинские принадлежности и медикаменты.
— Так значит Вы наша «медичка»! А мы давно поджидаем. Нам обещают и обещают уже четыре года. Ну наконец-то. Вас все ждут с нетерпением. Теперь у нас будет своя медпомощь.
— А как Вас зовут? Меня – Варвара, а это Гришка, ну ты уже поняла.
— Ксения, я фельдшер, буду работать в деревне. Мне сказали там есть медпункт хороший.
— Медпункт-то есть, а вот хороший или нет, сама посмотришь.
Где-то через минут через сорок они были в деревне. А еще через полчаса деревню облетела весть – «приехала медичка»! Время еще рабочее, около трех часов дня. Варвара направила Ксению к главе сельской администрации – Ивану Петровичу. Когда она вошла в кабинет, он разговаривал по телефону, кивнул головой на стул и махнул рукой.
Потом уставившись на Ксению, спросил:
— Вы кто, по какому вопросу?
— Ксения, фельдшер. Я по направлению в деревню. У меня к Вам два вопроса — покажите мне медпункт, и где я буду жить?
Иван Петрович топтался, глядя то в окно, то на Ксению, думал про себя:
— Ишь какая, фельдшер она! И сразу с вопросами, серьезная, а с виду девчонка. И как она будет нас лeчить? Дааа, интересно. Посерьезней у них мeдиков там нет, что ли?
А вслух произнес:
— Ксения значит, ну поехали, сейчас я довезу до медпункта, а там определимся, где жить будешь.
— Мне сказали, дадут отдельное жилье.
Иван Петрович смотрел на неё с ухмылкой:
— И кто это сказал, что дадут отдельное жилье? У меня здесь не город, а деревня! Общежития нет. Если только у кого-нибудь комнату снимем тебе.
Иван Петрович открыл медпункт, в помещении холодно, неуютно, отопления нет. Ксения была разочарована.
— А почему здесь холодно, неуютно, пыль.
— А я не знал, когда прибудет фельдшер. Вот завтра придет Степановна, вымоет все, подключим тепло и все будет, как в Париже, — он громко засмеялся.
Достав телефон, позвонил кому-то:
— Степановна, фельдшер прибыл. Нужно привести в порядок медпункт. Ну хочешь завтра с утра, а хочешь прямо сейчас. Ну ладно, ждем.
Он посмотрел на Ксению:
— Сейчас Степановна прилетит, она здесь рядом живет, да кстати можно у неё комнату снять, она одна живет.
Немного погодя пришла Степановна, женщина лет пятидесяти. Она уставилась на Ксению:
— Ты что ли «медичка»? Совсем девчонка, как лeчить-то нас будешь? Небось и опыта нет?
— Да я, фельдшер, Ксения.
— Степановна, а ты комнату сдаешь Ксении?
Она осмотрела с ног до головы Ксению:
— Не кyришь? Не пьешь? А то сейчас вся молодежь балованная.
Ксения замотала головой:
— Нет, что Вы. Не кyрю и не пью, и никому не советую.
— Ну ладно, разберемся, — деловито сказала Степановна. – Пошли, я тут рядом.
Иван Петрович радостно сказал:
— Ну вот Ксения, всё и разрешилось, завтра прямо приступай к работе, будут вопросы, обращайся. С утра завезём оборудование, сейфы, шкафы, кушетки. Сработаемся, не бойся, у нас в деревне тихо и спокойно, народ хороший. Ну ежели нужна будет машина в соседнюю деревню, обращайся. Ладно, я пошел.
Ксения зaкрыла медпункт, и послушно пошла за Степановной. В доме у неё было тепло и по-деревенски уютно. На столе скатерть, в углу телевизор, сервант, ну все, как в деревне. Было тихо и чисто.
Хозяйка показала комнату, небольшую, но тоже чистую с заправленной кроватью.
— Вот здесь и будешь жить. У меня тихо, я одна, так что никто тебе докучать не будет. Я вижу, ты хорошая девушка, скромная, сколько хоть лет-то тебе, уж очень молодая!
— Мне двадцать шесть, уж не девчонка.
— Хорошо, двадцать шесть, это хорошо. Одна? Мужа нет?
— Одна, нет никого, замужем не была.
С этого времени у Ксении началась работа, и днем, и ночью, и в дождь, и в холод. Они со Степановной привели в порядок медпункт, стало чисто, белоснежно, Ксении нравилось, и тем более бoльным. Бoльных было не слишком много, тянулись люди, кто с чем, бабушки с давлением, женщины за тaблeтками, даже приходили страдающие от похмелья мужики, в основном просили плеснуть спиртика. Но с этим у Ксении строго, она их отправляла назад.
Ксения была занята с утра до вечера, на обед ходила к Степановне, но если много бoльных, то Степановна несла обед ей прямо на работу, ужин всегда был готов и ждал дома медичку. Ксения была благодарна Степановне, оказывала ей посильную помощь в хозяйстве, и все у них было хорошо, дружно. Нравилась постоялица хозяйке.
Наступила зима, а там и весна, снег таял, солнце пригревало по-весеннему. Ксения все также работала. Жил в деревне Михаил, егерь, почти все время пропадал в лесу, а когда приезжал в деревню, всегда заходил в медпункт. Высокий, черноглазый балагур, нравилась ему Ксения, интересовался, как ей живется у них в деревне, не обижает ли кто? А потом они гуляли за деревней, держась за руки.
Однажды под утро к Степановне в окно кто-то сильно постучал, они обе подскочили. Отдернув занавеску, увидела своего соседа:
— Степановна, скорей, где наша медичка. Мишку ранили.
Ксения быстро оделась и вылетела из дома, следом Степановна. Открыла медпункт, трое мужчин занесли Мишку и уложили на кушетку. Он был без сознания.
— Скорей звоните в скорую, вот телефон, — быстро сказала Ксения.
Она быстро стала оказывать первую помощь, Михаил видимо потерял много крoви. Пока его нашли в лесу, привезли. Ей показалось, что скорая ехала очень долго, хотя после вызова, мeдики моментально выехали. Ксения переживала за Михаила, она делала все, лишь бы он остался жив. Наконец его увезли в город, потом она звонила в бoльницу почти через каждые десять минут. Когда сказали ей, что всё обошлось, она зaкрыла лицо руками и заплакала. Степановна обняла её и гладила по плечу.
— Ничего Ксюша, все будет хорошо. И Мишку поднимут на ноги. А ты молодец, не растерялась, я смотрела, как ты управлялась со своими делами. Теперь я точно знаю, хоть ты и молодая, но надежная, не дашь пoмeреть. А еще я заметила, что Мишку ты любишь. С какой любовью отнеслась к нему.
— Ой, Степановна, скажешь тоже. Я сама еще не знаю, люблю ли его, а ты уже вывод сделала, — ответила стушевавшись, Ксения.
— Ксюша, у меня опыт, я в два раза старше тебя, и глаз у меня наметанный.
Ксения попросила у Ивана Петровича машину, навестить Михаила в бoльнице. Быстро по деревне пронесся слух, что она едет к нему в городскую бoльницу. Односельчане принесли много гостинцев, и Ксения с двумя полными корзинами поехала к Михаилу.
Она вошла в палату, Михаил лежал у окна с закрытыми глазами, соседи по палате поздоровались. Михаил открыл глаза и не поверил, увидев Ксению, а она улыбалась и гладила его по руке.
Когда Михаила выписали, Иван Петрович лично привез его домой в деревню. Очень был рад, все-таки его родной племянник, да еще задержал одного из браконьеров, это они в него стрeляли. В деревне все были благодарны своей медичке, которая не растерялась, и оказала первую помощь Михаилу. Теперь все жители деревни уважают и доверяют Ксении, если не дай Бог что, она всегда придет на помощь.
Летом Михаил с Ксенией поженились, а Иван Петрович распорядился построить для молодой семьи коттедж, так что жителей в деревне прибывает понемногу.
Если честно, когда Иван Петрович увидел впервые Ксению, у него пролетела мысль:
— Ну эта пичуга ненадолго к нам. Убежит от деревенской жизни, особенной зимой по морозу, да метели испугается.
А Ксении все нипочем, она принимает всех бoльных, а если нужно, сама бежит, или едет в дальнюю деревню, она любит свою профессию, и с удовольствием помогает людям. А уж они с благодарностью и любовью относятся к своей медичке…
.
Автор: Акварель Жизни.
У Екатерины сердце разрывалось глядя, что стало с ее сыном за месяц после развода. Она так рьяно гнала из дома невестку, что теперь была не рада результату! -Сынок, сойдись с бывшей женой! Лучше пусть Таня вернется, чем эта твоя новая Соня! Она же пьет, неряха, грязнуля.... Почему же ты нашел еще хуже, чем бывшая жена? Соня тебя в могилу сведет! - причитала Екатерина, сжимая руку своего сына.
Рассказ "Счастье сына" Глава 2
Начало рассказа здесь
Леша лежал на больничной койке бледный и, по всему, мать не слушал. А Екатерина после разговора с лечащим врачом поняла: гадина Соня взялась погубить ее сына!
-Мам, хватит истерик. Таня ушла, и я познакомился с Соней. И со мной все в порядке! У меня просто почки прихватило и сердце немного, - еле пошевелил губами Алексей.
-Ты пить с ней начал! Соня тебя спаивает, признайся?! - не унималась мать.
-Нет, Соня хорошая и добрая. Я просто выпивал после работы, перебрал, - как заговоренный, лепетал взрослый мужчина.
Но материнское сердце чуяло беду.
-Леша, тебе нужно ее выгнать! Я против такой невестки, - проговорила Екатерина и поймала себя на мысли, что недавно тоже самое требовала от сына. Только речь шла о его бывшей жене Татьяне.
-Мама, я сам разберусь! Я устал, хочу спать, - пробормотал слабым голосом Леша.
Катерина ушла, но решила не оставлять ситуацию и не пускать на самотек. Сначала она позвонила своей бывшей невестке. Но...
-Таня! Это мама Леши! - бодрым, настойчивым тоном начала она.
А бывшая невестка просто отключила ее.
-Алло! Алло! - тщетно кричала в трубку свекровь, но ответа не было. - Как так? Она, что, не собирается со мной говорить? Это как так!
Катя повозмущалась, но быстро успокоилась. Она бы на месте Тани и слушать не стала такую противную свекровь. Вот и слабая, милая Таня оказалась с "острыми зубами".
Тогда Катерина решила выдворить наглую будущую невестку Соню из дома, но не тут-то было.
В поселок она не приехала, а прибежала бегом. Нашла местного участкового Александра Михайловича и потребовала разобраться с захватчицей.
Михалыч был на работе. На столе перед ним лежал обед, любезно приготовленный женой. Только мужчина наколол на вилку несколько макарошек и запустил их в красивую, мясную подливу... Как в двери вломилась Катя.
Михалыч продолжил трапезу. Уж очень хотелось ему есть после целого дня, проведенного в разъездах по своей территории. Он мало вникал в то, что пыталась до него донести настырная Катерина.
-Катя! Я тебя сто лет знаю и знаю, что не отвяжешься! - прервал он женщину, угрожая вилкой. - Имей совесть, в конце концов! У меня обед!
-Как ты можешь есть? Сонька Стрельникова - моя будущая невестка. Она недавно освободилась и поселилась в доме моего сына. Эй! Ты слышал, что толкую? Без спроса живет там, пока мой Леша в больнице! Это - твоя компетенция! Так что давай, поднимайся, бросай свои тефтели с подливой. И вперед!
Михалычу было по сути плевать на Стрельникову. София - девица матерая, и сожителей у нее было много. Пол поселка за ней увивалось, а вот почему - мужчина никогда не вникал. На вкус и цвет, как говорится...
-Катя! - крикнул на нее Александр, уронив вилку с куском тефтели на пол. - Твой Леша в доме официальный хозяин, говоришь?
-Да! Но по факту хозяйка - только я! Мой отец ему подарил дом перед смертью, но это ничего не значит! - упиралась женщина.
-Так! Гражданка Симонова! Будьте добры покинуть помещение в обеденный перерыв! - приосанился Михалыч.
-Саш! Ты чего? Я говорю, ее выгнать надо!
-Может, и надо. Только ты в доме никто и звать тебя никак. Невестка имеет полное право послать тебя, вышвырнуть и будет права!
-Как же права? Это она там тоже никто! - возмутилась Катя.
-Ее твой сын пустил пожить? Да! - сам сказал и сам ответил Саша. - А он собственник, а вот если ты в чужой дом вызовешь кого следует, то никто не приедет даже, Катя. Не мешай мне есть! Если собственник заявит - будем разбираться, а пока... До свидания!
Он легко подпихнул женщину под спину, и Катя вылетела из "участка".
-Я буду жаловаться! - прикрикнула она и погрозила кулаком Саше, но тот не видел.
Катерина пошла к дому, где окопалась Соня.
-Выходи, гадина! Чего там засела?! - кричала Катя около калитки.
-О, мама пришла! - высунулась из дверей София. -Вы нам подарок на свадьбу принесли? Без денег я вас на порог не пущу! Это мой дом теперь, а вы уходите, - властно заявила невестка.
-Ты совсем с ума сошла? А ну убирайся! - Катерина поддела калитку, но на нее кинулась большая белая собака, живо вылетевшая из будки.
Еще день назад собаки не было, а теперь такая махина лаяла и бросалась из-за забора на Катерину. Позади женщины внезапно появилась та самая соседка, которая пару дней назад отчитала Катю.
-Соня, не глупи! Опять пойдешь куда следует, если твоя псина порвет старушку! - кричала женщина, грозя кулаком племяннице.
-Я не старушка! - отпрянула Катерина. - Хватит хамить!
-Да ну вас! Злыдня! Защищайтесь сами, - отмахнулась соседка и потопала восвояси.
-Сейчас спущу Трезора! Пошла отсюда! Без денег и не приходи даже! И Леше скажу, чтобы тебя не впускал! - крикнула осмелевшая София.
-Ах ты! - Катя подняла с земли камень и запустила в Соню.
Камень угодил по круглой мордашке Софии. Максимум - будет синяк, но этого мало, так посчитала Катерина.
Екатерина ушла, выслушав гневную тираду в свой адрес.
По родному поселку брела, едва не плача от обиды. Ну надо же! Из родительского дома ее никто, никогда не выставлял. Да еще и какая-то грязная, неопрятная девица.
-Подождите, эй вы, стойте! - прокричала вслед та самая вездесущая соседка.
-Что, опять хамить будете? - всхлипывая сказала женщина.
-Нет, успокойтесь вы уже! Что же вы ведете себя, как маленькая?! Я вам рассказать хотела про Софию. Она присушила вашего сынка. Или приворожила, как это называется, не знаю точно. Только Леха ваш от нее никуда не денется теперь. На крови сделала приворот у бабки какой-то и все! Вот вам результат.
-А что же теперь делать? - спросила Катя, прижимая ладонь к губам.
-Ничего! Потеряли вы вашего Леху! Высохнет, зачахнет, но от Сони не уйдет.
-Разве никак это снять нельзя?
-Тут я не советчик, но знаю, что есть бабки в соседних поселках. Но, давайте начистоту. Я здесь уже год живу и скажу вам прямо: зря вы вашу невестку Таню прогнали. Жила она тут, всегда чистота была. Наготовлено-наварено. А теперь... Хоть Соня мне племянница, но очень жалко, что ваш сын в ее сети попался. Крепитесь...
Так сказала ей соседка и пошла прочь.
А Екатерина только крепче прижала платок к лицу. Что делать? Неужто сына она потеряет и никак нельзя спасти его такой напасти?
Продолжение рассказа здесь
Жду вас в гости
Подпишитесь на мою группу в Одноклассниках, чтобы не пропустить продолжение рассказа https://ok.ru/group/70000004022346 Татьяна вернулась домой после смены. В прихожей она увидела пару чужих женских туфель. Из кухни донесся смех и звуки незнакомого голоса.
-Таня это ты? У нас гости! - прокричала мать из кухни.
Татьяна внесла тяжелые пакеты прямиком к холодильнику. Никто помогать ей не собирался. Брат был во флигеле с молодой супругой, отец - как обычно у телевизора, а мама с соседкой Ларисой за вечерним кофейком обсуждали свежие сплетни.
Рассказ "Счастье сына" Глава 2
Начало рассказа здесь
- Танюша, ты купила для отца пивка? Он просил, - ласково позвала Татьяну мать.
-Не купила, - сухо ответила та матери. - И не приучай его к пивку! Ты же сама знаешь, что ему нельзя ни пиво, ни рыбу вяленную.
После развода Таня переехала жить обратно в родительский дом. Возвращаться она не хотела, было стыдно, но ничего не поделаешь.
Неудобство и теснота сначала никак не мешали ей. Таня отходила от развода тяжело и ей было не до бытовых мелочей. Но прошел месяц и женщину стало напрягать, что родня откровенно пользовалась ее незамужним положением, щедро нагружая домашними хлопотами.
Кроме нее в доме жил отец с матерью и младший брат с молодой женой. У молодых скоро должен был родиться долгожданный первенец, а вот Таня с мужем детишек завести не успели. Зато всю грязную работу за беременной невесткой приходилось выполнять Татьяне.
Соседка Лариса живо разглядывала Таню. Немного прищурилась, скривила лицо. Тане "смотрины" не понравились, каким-то уж слишком осуждающим и язвительным был взгляд соседки.
-Сто лет тебя не видела. Как жизнь молодая? - наконец, заговорила Лариса.
-Какая жизнь! Работа-дома, вот и вся моя жизнь. Я развелась, Лариса Анатольевна, вернулась к родителям. Уже месяц здесь живу, - то ли поделилась, то ли пожаловалась Таня.
-Присядь с нами, отдохни. Брось ты эти пакеты! А то ты как неживая выглядишь. Бледная, замученная... Неужто, так сохнешь по своему мужу? А вот он по тебе не скучает. Новую женщину в дом привел, да какую! Я вот маме твоей рассказывала, это просто умора!
Соседка принесла на хвосте сплетни, что ее бывший муж попал в больницу с приступом. Поделилась она и тем, что в небольшом поселке говорили о его новой пассии Софии.
-Так ему и надо, кобелю! - приговаривала мать, перебивая соседку. -Танина свекровь с момента свадьбы из дома выгоняла. Дошло до того, что Катерина поставила условие "или она или Таня". Но моя дочь не стала терпеть эту семейку! Подала на развод, а теперь что стало с ее мужем? Вот, бумеранг ему прилетел за Танины страдания! Так ему и надо!
Таня и сама винила во всем Екатерину, мать своего мужа. Свекровь ясно дала понять, что жить с Лешей нормально не даст, и кроме развода впереди ничего не светит.
Пока Таня слушала рассказ Ларисы о том, как ее Леша живет с новой возлюбленной, она вспоминала об их семейной жизни.
Все было хорошо, но Леша мягкотелый, всегда потакал матери, прислушивался. А Екатерина постоянно поливала грязью и наговаривала на невестку, буквально из кожи вон лезла, чтобы их развести.
Но, даже несмотря на противную, сварливую свекровь, бывшего мужа Таня любила до сих пор...
От нервных переживаний Татьяне стало не по себе. В висках гудело, а к горлу подступила волна тошноты. Сдерживая приступ, она покраснела.
-Таня, что с тобой? - спросила мать.
-Тошнит, - выдавила та, глотая воздух.
-Ты беременная, что ли? - выдала Лариса.
Татьяна встала из-за стола, побежала в ванную комнату, закрылась там. А когда вышла, за воротами их частного дома стояла еще одна нежданная гостья.
-Таня, как ты? - перепугалась мать.
Соседка выглядывала из кухни, хитро посматривая на Татьяну. Лариса сразу все поняла и только ухмылялась молча.
-Все в порядке. Кто-то в звонок звонил или мне показалось?
-Там твоя свекровь явилась. Но я ей дверь не открыла! Нечего ей тут делать! Если хочешь, выйди и сама все скажи. Или я выйду и прогоню эту гадину отсюда!
-Не надо. Я сама к ней выйду, - прошептала Таня, холодея внутри.
Волнение заставило сердце биться чаще. Она и сама понимала, что приступы тошноты, которые мучали ее уже третий день, не просто так. Сначала просто мутило, а теперь состояние было совсем плохим. Плюс зверский аппетит...
"Беременна!" - стучало в голове, пока женщина шла к воротам дома.
Когда-то они с мужем так хотели ребенка, а вот теперь все изменилось. Развод, взаимные обвинения и в итоге Леша забыл жену почти сразу, почти сразу привел другую...
Сообщать свекрови радостную новость о том, что у нее будет внук, Таня не собиралась.
Екатерина стояла и послушно ждала, пока ей откроют. Свекровь не собиралась уходить.
Таня подошла ближе и смерила ее безразличным взглядом. Ругаться она не хотела, а теплых слов для бывшей родственницы не нашлось. Так уж сложились отношения двух любимых женщин Алексея.
-Зачем вы пришли? Время видели? Для гостей поздновато, - процедила Таня, не открывая калитку.
-Таня, выслушай меня, - скрепя сердце, проговорила Екатерина. - Кому ты здесь нужна? Живешь на птичьих правах, все об тебя ноги вытирают. Вернись к мужу, пока не поздно!
Татьяна опешила от наглости. С чего свекровь сделала такие выводы? Почему начала разговор именно с нападок на Танину семью? Неужели, следила за ней от магазина, пока Таня тащила пакеты на всю семью.
-Кроме вас об меня никто ноги не вытирал! Вы добились, чтобы я ушла от вашего сына, так что вам еще нужно? - выговаривала она.
-Вернись! Вернись к нему! Я не буду вас трогать, клянусь. Живите как хотите, но только вернись. Он погибает без тебя.
-Странно, мне сказали, что он женщину привел в дом. Готовится с ней в ЗАГС идти, - парировала Таня.
-Не верь! Вранье все это, - тянулась к ней через забор Екатерина. -Я специально за тобой от работы шла. Вижу, как они тебя эксплуатируют, твои родственнички-то! Вернись домой, выгони Соню...
-Какую Соню? Ах, вот оно что! Так я вам нужна, чтобы новую невестку выгнать? - вспыхнула Таня.
-Тань, кто пришел? - прокричал брат из открытой двери, услышав голоса и заметив движения фигур у ворот.
-Никто! Заходи в дом, Саша! - отозвалась сестра.
Она развернулась к Катерине. Слезы уже стояли у горла, но женщина не хотела сдаваться. Если бы Леша явился сам, то может сердце ведь не железное. А тут... Не верила она в раскаяние Кати, не верила, что даст им жить спокойно.
- Уходите отсюда!- прошипела она. - И сами разбирайтесь со своей новой невесткой! Если она плохая, то я только рада, что так вышло! Так вам и надо!
-Злая ты! Глупая! Из-за тебя мой сын погибнет! Она ведь приворожила его! - чуть не плакала свекровь.
-Не несите чушь и идите домой, Екатерина Ивановна. И с вашим сыном разбирайтесь сами! - грубо отчитала ее невестка.
Катерина ушла. А Таня побрела к дому, вытирая слезы. Удержаться он не могла, рыдала беззвучно. От тоски по мужу ей стало совсем плохо.
Но что делать дальше?
Муж готовится к свадьбе с другой женщиной, а она узнает о беременности. Долгожданная новость была теперь совсем не в радость, но и избавиться от ребенка рука не поднималась.
Татьяна вышла из такси, расплатилась и поспешила в больничный городок. По дороге она говорила с матерью, и разговор был не просто на повышенных тонах.
-Зачем тебе обуза? Мужа нет, работа никакая, жилья своего нет. Хочешь нам с отцом на шею ребенка повесить? - возмущалась мать. - Я молодая бабушка, но сразу два внука мне не потянуть! Сейчас у брата будет ребенок, потом и у тебя. Так не пойдет!
-Мама, я разберусь сама. Не говори о ребенке так, будто это ошибка! - отрезала Таня.
-А что же это, по-твоему?! Зачем разводилась тогда, если рожать будешь? Возвращайся к мужу и терпи свекровь, ради ребенка! Некоторые женщины так живут и счастливы!
-Мам, мне пора к доктору, - соврала Татьяна и выключила телефон совсем.
Финал рассказа здесь
Жду вас в гости
Подпишитесь на мою группу в Одноклассниках, чтобы не пропустить продолжение рассказа https://ok.ru/group/70000004022346