♥️⚜️♥️⚜️♥️⚜️♥️

СПАСИБО, ЧТО ПОЗВОНИЛ …
Алеша вошел в телефонную будку и набрал Славкин номер. Занято… От нечего делать Алеша стал рассматривать номера, небрежно написанные и нацарапанные на внутренней стене будки.
А вот этот, в стороне от всех, написан аккуратненько. Сам не зная зачем, Алеша вдруг набрал этот чужой номер.
– Слушаю, – вдруг тихим хриплым голосом заговорила телефонная трубка. – Слушаю, кто говорит?
Еще можно было, ни слова не говоря, быстро нажать на рычаг, но Алеша неожиданно для себя произнес:
– Это я...
Невидимый человек совсем не удивился, даже наоборот. Голос его как-то сразу потеплел, стал звонче.
– Здравствуй, малыш! Я очень рад, что ты позвонил. #опусы Я ждал твоего звонка, малыш... Ты как всегда торопишься, да?..
Алеша не знал, что ответить. Тот человек, конечно, принял его за кого-то другого, надо было немедленно сказать ему об этом, извиниться.
– Как дела у тебя в школе?
– В школе... нормально... – пробормотал Алеша.
Собеседник, видимо, что-то почувствовал, голос его снова стал таким же хриплым.
– Ты, наверное, сейчас в бассейн? Или в студию? Бежишь, да? Ну, беги! Спасибо, что позвонил. Я ведь каждый день жду, ты же знаешь.
Весь следующий день Алеша думал о человеке, который очень ждал звонка какого-то «малыша». И Алеша решил позвонить еще раз, чтобы извиниться.
Трубку сняли сразу.
– Здравствуй, малыш! Спасибо, что не забываешь деда! Может, зайдешь как-нибудь? Ты знаешь, я ведь почти не выхожу… Раны мои, будь они неладны!
– Раны?.. – ужаснулся Алеша.
– Я ж тебе рассказывал, малыш. Ты, правда, совсем еще крохой был, позабыл все, наверное? Меня ранили, когда я еще на «Ильюхе-горбатом» летал. Да ты вот позвонил, и мне легче. Мне совсем хорошо.
Алеша вдруг понял, что он просто не может сказать этому старому, израненному в боях человеку, что тот говорит с обманщиком.
Вечером Алеша как бы случайно, вскользь спросил у отца:
– Папа, а что такое «Ильюха-горбатый»?
– «Ильюха-горбатый»? Это самолет такой был в годы войны - штурмовик Ил-2. Немцы его страшно боялись, называли «черной смертью».
– А если бы мой дедушка не погиб на войне, мы бы часто ходили к нему?
Отец сжал руку Алеши.
– Если бы только мой отец был жив...
Он ничего больше не сказал, большой и сильный человек. И Алеша подумал, что ведь мог погибнуть и дед этого неизвестного «малыша». Но «малышу» удивительно, просто невероятно в жизни повезло!
И просто необходимо позвонить тому человеку.
Голос старика был почти веселым.
– Ну теперь каждый день праздник! Как дела, малыш?
– Нормально! – неожиданно для себя ответил Алеша. – А ты-то как, расскажи, пожалуйста.
Старик очень удивился. Видно, не привык, чтобы его делами кто-то интересовался.
– Да у меня все по-прежнему. Дела-то стариковские.
– А ты видел в войну танки?
– Танки? Я их с воздуха прикрывал. Эх, малыш, было однажды...
Хрипловатый голос старика стал звонким, молодым и веселым, и стало казаться, что не пожилой человек сидит в пустой стариковской квартире, а боевой летчик управляет своим грозным самолетом. И бой вокруг, на земле и в небе. И далеко внизу идет на врага крохотный, как букашка, танк. И только он, пилот грозного «Ильюхи-горбатого», еще может спасти эту малявку от прямого попадания...
Дядя Володя, сосед Алешки с девятого этажа, работал в милиции. Придя к нему вечером, Алеша сбивчиво рассказал все, и на следующий день сосед принес Алеше маленькую бумажку с адресом и фамилией.
Жил старый летчик не очень далеко, остановок шесть на автобусе. Когда Алеша подошел к его дому, он задумался. Ведь старый летчик-то до сих пор думает, что каждый день разговаривает со своим внуком. Может быть, узнав правду, он даже разговаривать не захочет!.. Надо, наверное, сначала хотя бы предупредить…
Алеша зашел в телефонную будку и набрал номер.
– Это ты?.. – услышал мальчишка в трубке уже знакомый голос. – Я сразу понял, что это ты… Ты звонишь из того автомата, что внизу?.. Поднимайся, я открыл дверь. Будем знакомиться, внук…
⚜️♥️⚜️♥️⚜️♥️⚜️
Сергей Георгиев
​​Мамино счастье
Ольга уже и не помнила, когда была по-настоящему счастлива. Может быть в те времена, когда Валера только ухаживал за ней, юной студенткой третьего курса. Или может быть во время медового месяца, когда они с Валерой поехали в Абхазию на две недели. Когда врачи в роддоме принесли ей наконец-то родившегося недоношенным Димочку. Но то было горькое счастье, омраченное потерей мужа, который в тот день попал под машину. Оттого и роды начались раньше срока.
Из роддома Ольгу забирали подруги, по-бабски охая и ахая. «Как же ты теперь одна, Олька?», - сетовала ее лучшая подруга Настя. «Так я не одна…», - грустно улыбалась Оля, кивая на сверток в руках. «Дура ты, Настька, конечно не одна она! Вот она – мамино счастье, малышок наш!», - осадила Настю Татьяна, самая старшая из подруг.
Побежали дни и ночи, Ольге было тяжело, но она справлялась. Дима рос не по дням, а по часам, и уже в восемь лет был уже ростом почти в полтора метра. «Ну и где оно, счастье?», - вздыхала Ольга, обрабатывая зеленкой очередную царапину непоседливого Димки. Сына она, конечно, любила безмерно. Но не могла сказать, что была счастлива. Ольга много работала, чтобы обеспечить их обоих всем необходимым. Спала порой по четыре-пять часов, так как приходила со второй работы иногда и в полночь. И ничто ее не радовало в этой жизни.
Маленький Дима был очень самостоятельным ребенком. Из школы он приходил домой один и терпеливо ждал дома мать, иногда убегая вечером поиграть с ребятами во двор. Больше всего им нравилось доводить сторожа местного детского сада. Крепкий с виду пожилой мужчина ругался на мальчишек, которые устраивали беспорядок на территории и разбрасывали мусор. Вся ребятня его боялась. Мальчишки бегали от сторожа врассыпную и никогда не попадались. До того самого дня.
Сергей Владимирович подкараулил тогда Димку из-за угла и поймал за шиворот. «Ах ты, хулиган, иди сюда!», - довольным тоном произнес сторож. Димка поначалу испугался и затих. «Вы зачем тут безобразничаете?» - строго спросил мальчика мужчина. «Мы… мы… Просто так…», - заикался ребенок, не зная, что сказать. «Вот сдам тебя в полицию, будешь знать, как хулиганить», - припугнул его сторож. «Не надо в полицию», - попросил Дима, - «Меня мамка сильно ругать будет». Сергей Владимирович тяжко вздохнул, напоил ребенка горячим чаем и отпустил.
Среди ребят Димка был теперь героем. Он побывал в гостях у страшного сторожа и вернулся оттуда целым и невредимым. «Он не страшный, он хороший», - оправдывал своего нового знакомого Дима. У него вошло в привычку после второй смены в школе заходить в гости к сторожу. Они вместе пили чай и Дима слушал рассказы о жизни от пенсионера, который много чего повидал.
«Дядь Сереж!», - прибежал однажды в выходной день в слезах к своему знакомому Дима, - «Это же неправильно?». «Что неправильно, Дим?», - спросил Сергей Владимирович. «Неправильно, что у меня теперь другой папа! Мне не нужен другой! У меня папа уже есть. Он на небесах, но он все равно мой папа», - размазывал слезы по щекам Димка.
Оказалось, что мама Димы на новой работе познакомилась с мужчиной. Они стали встречаться, и через некоторое время мама познакомила своего избранника с сыном. «Мама сказала, что они скоро поженятся, и мы поедем все вместе отдыхать на юг. И что я должен называть его папой. Вот я из дома и сбежал. Не хочу возвращаться, мне другой папа не нужен», - решительно закончил свой рассказ Дима.
Сергей Владимирович вздохнул, обнял ребенка и произнес: «Знаешь что, малыш, ты не совсем прав. Конечно, если ты не захочешь, то никакого второго папы у тебя не будет. Никто не может тебя заставить называть этого мужика папой. Хороший мужик то хоть?». «Да по виду добрый», - всхлипнул Дима. «Вот. И маме твоей с ним хорошо?», - продолжил узнавать ситуацию сторож. «Не знаю, но мама уже несколько месяцев такая странная, никогда ее такой не видел. То вдруг смеяться начинает, то поет и танцует на кухне», - задумался вдруг Дима.
Мой приятель Соломон
Последние пару лет во время утренних прогулок по парку я частенько встречал дворника. У него было ветхозаветное имя Соломон. Поначалу он с недоверием посматривал на меня, подозревая в том, будто я слежу за ним: не опаздывает ли он на работу. Дело в том, что первые наши встречи приходились на один из ужасно жарких летних месяцев, когда лучшее время для прогулок – очень раннее утро: до того часа, пока первые лучи еще не коснулись Обетованной земли. Вполне подходил и поздний вечер, когда утомленное солнце погружается в море. Но по вечерам часто появлялись неотложные дела...
Соломон иногда опаздывал на четверть часа и ужасно волновался, что об этом узнает бригадир дворников. При минимальной зарплате в полторы тысячи баксов, положенных дворникам, желающих занять место Соломона было много. Тем более, что с легкой руки неведомого распорядителя судеб беженцев, профессия дворника в последние пару лет стала в Тель-Авиве среди этих парней трендовой...
Потом, как-то разговорившись, Соломон понял, что мне необходимы эти утренние прогулки для восстановления здоровья и уже не стал вздрагивать, когда я выныривал из тускло освещенной тенистой дорожки, здороваясь с ним.
- Бокер тов! – кивал я ему. – Гуд монинг! – на всякий случай дублировал приветствие.
- Шалом! – неизменно отвечал он мне. – Хай!
Это было в самом начале нашего невольного знакомства. Затем к его «Шалом» прибавились «Ма нишма?» и «А-коль беседер?»
И на то, и на другое достаточно было просто кивнуть, ибо это обычное проявление вежливости и не более того...
На иврите он говорил так же, как четверть века назад я, в самые первые месяцы по прилету на Обетованную землю. О его родном языке тигринья, на котором говорила далекая Эритрея, я имел весьма смутное представление. Он, правда, еще знал арабский и амхарский, которые я ежедневно слышал все минувшие годы от эфиопских евреев и местных арабов, но которыми так и не овладел в должной степени, чтобы блеснуть сотней-другой фраз. А знание, счета или пары десятков расхожих слов на том же арабском были не в счет...
Но так или иначе, я вскоре убедился в старой, как мир, истине: если люди захотят понять друг друга, они достигнут понимания, даже совершенно не владея языком.
И потом нельзя сказать, будто иврит был ему совсем не ведом. Да и к тому же он столь охотно принимал участие в беседе, что я понял: парень использует меня по ходу, дабы попрактиковаться в языке страны, которая его и еще под сотню тысяч таких вот странных «беженцев» вынуждена была приютить, дабы не будоражить толерантное мировое сообщество вполне законной высылкой этих «горе-беженцев», которые буквально наводнили землю Обетованную в поисках Рая...
Уж и не знаю, нашли они тут свой Рай или потуги оказались тщетными, но так или иначе даже посулы в три с половиной тысячи баксов подъемных и бесплатного билета в любой из концов благословенной Африки, не могли соблазнить этих с виду бесшабашных парней. И они цепко держались за право оставаться тут пускай и на полулегальном, а то и вовсе нелегальном, положении, при желании зарабатывая до трех тысяч баксов в месяц. Не мною придумана эта сумма, о ней мне поведал Соломон. И даже выложил передо мной полный расклад своих доходов.
- Здесь, - постучал он метлой по парковой дорожке, - я получаю 5300 шекелей в месяц, работаю с 6 утра до двух дня. Потом к трем часам бегу в супермаркет и там работаю до закрытия. И это тоже дает мне до пяти тысяч. Ну и так иногда в выходной день кое-какая работа случается.
Я быстренько сложил все его шекели и поделил всю сумму на три с половиной – курс доллара, получился вполне солидный доход. Я даже не смог сдержать смех. Нет, не над Соломоном я потешался в ту минуту, а над нашими деятелями из верхов, которые отчего-то наивно решили, будто вот этот парень и десятки тысяч его друзей по несчастью (или счастью?) вдруг соблазнятся обещанным подарком и бесплатным билетом и дружно побегут в аэропорт имени Бен Гуриона, дабы лететь в далекую Руанду или Уганду, в поисках очередного Рая, который если и наступит в тех забытых Богом местах, то лишь после очередного прихода Мессии. И ни днем раньше!
Отсмеявшись, я сказал Соломону, что у него отличная зарплата получается. Далеко не каждый израильтянин может похвастаться такой же...
Он пожал плечами и возразил:
- В Европе или Америке условия будут получше. Я точно знаю!
- Вот оно как!..
Я буквально онемел после такой вот неблагодарности Судьбе, не найдя что возразить моему приятелю Соломону.
«Воистину: сколько волка не корми...»
И словно поняв мое недоумение и не желая меня обидеть, Соломон поведал мне, что у него, мол, две семьи. Там, в Асмэре – жена и дети, а также родители, которым он ежемесячно высылает приличную сумму, тут он снимает студию, проживая в ней с подругой из местных, а по сути, с гражданской женой. Ну и непутевому брату, который живет здесь же, время от времени подкидывает...
Вот и приходится бедному Соломону крутиться, как белке в колесе.
Но когда тебе прилично за сорок, а точнее, совсем впритык к полтиннику, а позади тяжелое детство, юность и большая часть жизни в далекой Африке, да и новоиспеченная похотливая подруга требует каждую ночь любви, а заодно и денег, существовать в таком ритме трудно. Однако, по его словам, необходимо, чтобы еще и отложить что-то на "черный день", который он связывал не столько со своим физическим состоянием, сколько с грядущей депортацией...
О депортации африканских нелегалов уже лет десять говорят, но... в конце всё остается на своих местах. Потому как в народе давно уже утвердилось мнение, что эти несчастные нелегалы кому-то очень уж выгодны здесь. А иначе, стали бы с ними так долго церемониться...
- Однажды наступит день, когда придется улетать... в Руанду или Уганду – вздыхает при очередной нашей встрече Соломон и мне отчего-то становится чисто по-человечески жаль его. И я даже укорил себя в том, что мы, порою не задумываясь над судьбами конкретных людей, спешим осудить их, забывая при этом поставить на их место себя. Но, как говорится, от тюрьмы да от сумы...
Впрочем, не будем о грустном. Ведь я всё еще встречаю Соломона по утрам, прогуливаясь по парковым дорожкам. И он по-прежнему приветливо здоровается со мной. И когда нет рядом занудливого бригадира, мы даже немного беседуем. Правда, в последние наши встречи я стал замечать, что его глаза становятся всё более печальными... И на мои вопросы об Африке он отвечает невпопад...
Наверное, тоскует по Родине. Но, увы, ему туда путь заказан. Там его и почти всех эритрейцев, покинувших страну, ждет в лучшем случае долгая тюрьма, а в худшем... Даже и подумать страшно...
(Из цикла: "Как я открывал Африку")
По закоулкам памяти...
КАРТОФЕЛЬНАЯ САГА...
Всё-таки, не зря в Советском Союзе был популярным песенный девиз - "Я другой такой страны не знаю!.."
Действительно, только в нашей стране существовали традиции, неизвестные всему остальному миру!..
Например...
...Только в нашей стране народ сдавал в приемные пункты пустые бутылки, собирал их по лопухам и подворотням, вымачивал в ванне, отскабливал этикетки, чуть ли не с хлоркой каждую бутылку отмывал до зеркального блеска, часами стоял в очереди, звенел мешками, терпел унижения со стороны хамовитой приемщицы в замызганном халате - и все это для того, чтобы, сдав эти чёртовы бутылки, тут же, зажав в кулаке полученную вожделенную сумму, сломя голову лететь через дорогу в винный магазин...
...Только в нашей стране в годы перестроечного "сухого закона" весь трудовой народ - работяги, учителя, чиновники, врачи, лётчики, военные, академики, профессора - запросто научились гнать самогон прямо у себя на кухне(!!!)...
Причем, исходный продукт был взят из всего, что видели глаза: сахар, варенье, томатная паста, рис и прочая, прочая, вплоть до остапа-бендеровской "табуретовки"!..
Вашему покорному слуге довелось в те годы в костюме Деда Мороза мотаться по адресам сослуживцев с поздравлениями их детишек с Новым Годом, и, надо признать, ни до, ни после я не пробовал такого забористо-убойного "ерша", которым нас со Снегурочкой угощали в каждой гостеприимной кухне...
Пока детишки разглядывали подарки, мы опрокидывали в себя пару стопок, отправлялись дальше, там ещё пара стопок, потом ещё, потом еще, потом еще, потом ещ...
Наутро, проснувшись на полу родной прихожей в обнимку с посохом, в голове была единственная мысль - про спасительную гильотину!..
...Только в нашей стране - в небольших городах, а не только в селах и деревнях - те же учителя, врачи, чиновники и простые работяги держали домашнюю животину: курей, свиней, гусей, уток, коров, овец, коз, кроликов и прочих индюков...
И тот же директор средней школы или второй секретарь Горкома партии мог запросто сам подоить козу или принять роды у той же козы или коровы, это ему было раз плюнуть, заявляю ответственно, как бывший зять директора школы и сын тренера по шахматам!..
...Ну и о главном!..
Надо честно признать, что: пустые бутылки сдавал далеко не каждый советский пьянчужка, многие считали это занятие ниже своего достоинства; самогон в домашних условиях гнал тоже не каждый советский гражданин, многие мужики просто бросили пить, чтобы не унижаться в бескрайних очередях; домашнюю скотину держало огромное количество строителей коммунизма, но тоже далеко не все, а вот четвертую сугубо советскую традицию соблюдало абсолютное большинство граждан Страны Советов!..
Я имею ввиду - выращивание картофеля в огородах и на полях, специально отмеренных профкомами на фабриках, заводах и предприятиях...
И вот тут уже в каждой отдельно взятой "ячейке общества" это было по-разному!..
...Впервые в жизни слово "картошка" я услыхал от мамы годика в четыре, когда задал ей классический вопрос - откуда я взялся на белом свете?..
На этот вопрос мама - то ли растерявшись, то ли по другой причине - мне ответила:
- Мы с папкой нашли тебя в картошке, сынок!..Пришли копать картошку, выдернули куст, а под кустом ты лежишь, вот мы тебя и взяли к себе, жалко стало тебя одного в поле оставлять...
На этом я и успокоился...
Легенда моего появления на свет в семье прижилась и благополучно существовала до тех пор, пока я однажды не допер...
Стоп-стоп-стоп!!!...
День рождения у меня...так-так-так...
Какая может быть картошка в ...декабре(!!!)...
Какая картошка зимой?!.
В Сибири?!.
Кто же картошку до декабря в поле держать будет?!.
Помню налетел я на маму с претензиями, она чего-то там придумывала, отбивалась, оправдывалась, мол, сезон был тогда такой, осень была поздняя, посмеялись мы и успокоились...
Но мы отвлеклись...
Так вот, о копке картошки...
Копать картошку в огороде - ничего особенного, в принципе, нет: в любую свободную минутку вышел, накопал, сколько успел, завтра опять вышел, никуда эта картошка не убежит из огородаа, а вот на поле...
Это была настоящая "Картофельная сага" нашей небольшой семьи!..
Во-первых: во всем основательный наш папка заставлял и меня готовиться к завтрашней поездке на поле добросовестно, продумывать все до мелочей!..
В частности: тщательно подстригались ногти на руках, чтобы не пораниться о картофелину при копке...
Так называемой "подкопкой" мы почему-то не пользовались, рвали ботву руками и выковыривали клубни из грунта пальцами...
Во-вторых, одежда: удобные кирзовые сапоги с натянутыми на них штанинами, чтобы можно было свободно ползать по земле между рядами, не уставая до вечера...
Ну и, в-третьих, еда...
Тут уже мама готовила всевозможные салаты, варились куриные яйца обязательно вкрутую, курица, чай в термосе, ну и так, по мелочи...
Все это с вечера готовилось, проверялось, пересчитывалось по несколько раз!..
Могеллан так не готовился к своему Кругосветному путешествию, как мы к этой "картофельной саге"!..
У порога каждый укладывал свою амуницию в отдельную стопку: слева стояли папкины сапоги, справа лежала мамина куртка с платком, в уголочке лежали мои причиндалы и...
И наступало утро...
...Кому охота в семь утра, не досмотрев сладкий сон, отправляться куда-то по росе в туман на целый день?!.
А мне хотелось!..
Не вру!..
Сажать картошку, полоть ее, огребать - все это я делал без большого удовольствия, чего уж скрывать, а вот копка картошки в нашей семье, это...это...это...
Это был дополнительный сеанс "Театра у микрофона"!..
Потому что...
Когда ещё вечно занятый отец мог уделить мне, сыну, десять часов воспитательного процесса?!.
И даже не воспитательного, а просветительного...
Каждый день с утра до вечера он был за баранкой, моим воспитанием занималась мама, а тут...
Десять часов можно уделить собственному сыну абсолютно спокойно!..
В какие игры мы только не играли, сидя над лункой!..
И "в города", и в "синонимы-антонимы", и в "слепые шахматы", просто разговаривали о житье-бытье...
Но главное наступало чуть позже - наступал момент, ради которого я и рвался на картофельное поле!..
Дело в том, что именно в эти часы копки картофеля папка рассказывал мне про свою удивительную жизнь!..
А послушать там было что!..
И про его тяжёлое довоенное детство, когда сидели они с сестрёнкой у окна и ждали, когда придет с работы их отец и принесёт что-нибудь вкусное...
Отец приходил злой и усталый, было ему не до изысков, но однажды он принес кулёк пряников и мой батя эти пряники вспоминал до последних своих дней...
Также рассказывал отец про бомбежки, про воздушные бои, которые он наблюдал своими детскими глазами, рассказывал, как бежали они всем детдомом через лес от немцев, цепляясь ручонками за телегу, как остановились на ночлег в каком-то доме, а наутро обнаружилось, что лошадь тайком, пока они спали, увел-украл со двора детдомовский завхоз и остались они на руках у перепуганной воспитательницы на произвол Судьбы...
И вот тут Судьба им подкинула ...партизан, непонятно откуда возникших на пороге у приютившей их хозяйки, которые и вывели перепуганных ребятишек к ближайшей железнодорожной станции, откуда их уже отправили эшелоном на Южный Урал и маленький шестилетний пацаненок проснулся в вагоне от...тишины(!!!)...
- Представляешь, Сашка, от тишины я проснулся!..
Столько дней в ушах стояли крики, вопли, взрывы, грохот, стрельба, а тут - тишина!..Это уже на Урале было...
Ещё рассказывал отец про письмо, которое он в детдоме написал самому товарищу Сталину, приехала комиссия, поразогнала заворовавшуюся и зажравшуюся обслугу, кого - куда: одних в лагеря, других за "сто первый километр"!..
С тех пор отец свято верил в товарища Сталина и уже через десятилетия - когда я был женатым человеком и имел право пить водку с отцом на равных - никакие приводимые мной вскрывшиеся факты, аргументы и антисталинские публикации во время перестроечной "гласности" так его и не убедили ни в чем: до одури мы орали-спорили с ним по ночам, мама под утро прилетала на кухню и разгоняла нас ковшиком!..
Много чего захватывающего рассказывал папка, очень много!..
...
И вот тогда я, ученик начальных классов, поклялся себе, что когда я вырасту, то я обязательно напишу книжку про папкину жизнь!..
И сегодня мне приятно осознать, что через полвека я свое слово сдержал!..
Жаль только, что папка до этого события не дожил...
...
А частенько было так, что рано утром, до начала рабочего дня, папка увозил нас вдвоем с мамой на поле и копались мы в земле уже вдвоем до самого вечера...
И теперь уже импровизированный "Театр у микрофона" был в исполнении мамы...
И много чего интересного я узнал уже про мамино детство...
...И про то, как бежали они от голода в Сибирь перед началом войны, и про старшего брата Николая, будущего моего дядю Колю, ушедшего добровольцем на фронт, прошедшего "мясорубку" Сталинградской битвы, комиссованного по контузии и "ходившего в атаку" по ночам ещё года полтора, вскакивающего с криками "За Родину! За Сталина!", плачущего до самого рассвета на груди у бабы Моти, его матери и моей будущей бабушки...
И про беспробудного алкаша дядю Васю, братца своего, мама тоже мне рассказывала, про все его пьяные "художества", а ее заклинание - "Саша, ты только не пей, а то будешь, как наш дядя Вася" - я слышу в голове до сих пор, хотя мамы уже давно нет с нами, а сам я не пью уже тринадцать лет...
...Рассказывала мама и про то, как однажды она тонула в местной речушке и ее, обессилевшую девочку, подхватили чьи-то неведомые руки и вытолкнули к берегу, а когда она почувствовала ножонками дно и обернулась, то не увидела рядом никого(!!!)...
...Так же рассказывала мама, как, уже работая на стройке, тянули они с подружками спичку-жребий, кому идти в магазин под дождем за печеньем и "несчастливую" короткую спичку вытащила моя будущая мама, пошла она под дождь, а через три минуты...
Через три минуты вагончик ...взорвался(!!!) - рванула фляга с азотной кислотой, стоящая на печи в углу, непонятно как оказавшаяся в вагончике!..
Погибли все, кто там был...
И...
Получилось так, что мама сама вместе с "несчастливой" короткой спичкой вытащила право на жизнь: и себе, и мне, и моим детям, и моим внукам, вот так!..
Что это было?!.
Как это объяснить?!.
...А потом уже у меня самого появилась семья и уже мы так же дружно копали картошку в поле и...
И уже я рассказывал своим собственным детям интересные истории из моего детства, так же мы обедали приготовленной дома едой, но одно отличие от моей личной детской "картофельной саги" было: я обязательно разводил костер и детишки пекли на нем картошку!..
- Папа!.. Ничего вкуснее той картошки в поле я не ела никогда в жизни! - призналась мне однажды моя уже взрослая дочь...
А я помню, как вырезала простым перочинным ножом моя дочурка всевозможные фигурки из картофелин, да такие это были фигурки, что их тогда можно было запросто отдавать в любой музей!..
Кого там только не было!..
И лиса, и заяц, и медведь, и Бармалей и даже...папа(!!!)...
Да-да, даже я - в шляпе, виртуозно сделанной из листочка ботвы и в очках из тоненькой медной проволоки!..
Долго эта фигурка стояла у нас в серванте, пока не почернела окончательно...
...
Прошли годы...
Наступили совершенно другие времена: далеки мы сегодня от той, советской жизни, заброшены огороды в селах, поля засеяны, в основном, далеко не картофелем, наши внуки понятия не имеют, что означает слово "копарулька", но...
Как мне хочется порой услышать, как когда-то в детстве:
- Ну что, Сашка, амнистия тебе завтра!..
- Какая амнистия, пап?..
- А такая, что в школу ты завтра не идёшь, мамка тебя отпросила - на картошку едем с утра!..
Готовься!..
...
А я готов, папа!..
Хоть завтра!..
Хоть послезавтра!..
Я всегда готов вернуться в то время!..
Подстричь с вечера ногти на руках...
Приготовить всю свою амуницию и аккуратно сложить в уголке у порога...
А утром...
Натянуть по-быстрому штанины на сапоги, чтобы внутрь не попадала земля, схватить мешки, ведра, сумку с едой, термоз с чаем и занять свое место в кабинке нашего "Захара" между тобой и мамой...
Но...
Эх-х-х-х-х-х!..
Но я готов, пап...
На всякий случай...
... ... ...
Александр Волков ..
13я душа.
Одинокая фигура замерла под уличным фонарем. Это была женщина с огненными волосами, в светлом плаще и туфлях на высоких каблуках. Несмотря на морось, она была без зонта и казалось, даже не замечала холодного дождя. Как и того, что за ней внимательно наблюдают из темноты.
В тишине ночи раздался дробный стук каблучков, женщина с рыжими волосами скрылась за поворотом. Тот, кто стоял в темноте разочаровано смотрел в след женщине. Это еще не конец!
Амалия чувствовала на себе взгляд, стоя под фонарем, вдыхая ночной, после дождя, воздух. Постояв несколько минут, так и никого и не увидев, она отправилась домой. Идти недалеко, всего квартал.
Чужие шаги, осторожные, она не столько услышала, сколько почувствовала. Она прибавила шаг, преследователь тоже. Амалия шла по темному проулку и кляла себя за то, что не взяла фонарик или какой-нибудь перцовый баллончик. Несмотря на свой опыт, сейчас, она чувствовала себя уязвимой.
Вдруг все стихло, до спасительного круга света, который давал фонарь у ее дома, оставалось буквально метров тридцать. То, что ее преследователь не выйдет на свет, Амалия была уверена. Нервы не выдержали, она сняла туфли и бегом понеслась к свету.
Шаги позади стихли, ее больше не преследовали.
Отдышалась женщина только в безопасности своего дома. Заскочив в калитку, она заперла ее на засов и включила уличное освещение. Двор залил желтый свет прожекторов. Дрожащей рукой, Амалия налила воды и залпом выпила. Во всем доме включила свет, набрала номер на мобильном. В ухо шли пустые гудки, и только после третей попытки трубку на том конце взяли.
— Алло, — раздался тихий голос на том конце связи.
— Он приходил. Шел за мной до самого дома.
— Хорошо.
Собеседник Амалии отключился. Внезапно во всем доме погас свет, во дворе стояла темнота. Не горели прожекторы и фонари на улице. Фонари гасли один за другим по всей улице прямо на глазах Амалии. От нехорошего предчувствия сжалось сердце, заледенели руки. Она стояла у окна, в темноте, связи не было. Бросив бесполезный кусок пластмассы на стол, она зажгла свечу и зашептала.
— Слишком поздно! – проговорил голос за ее спиной.
Амалия не могла пошевелиться от сковавшего ее страха. Теперь это точно конец.
***
Месяцем ранее
Амалия сидела за столом, покрытым белой скатертью, разложив карты Таро. В последнее время, ощущение беды и тревоги не покидали ее. Она смотрела на расклад, чувствуя, как страх ледяной рукой сжимает внутренности.
Сколько бы она не раскладывала карты, выпадало одно и то же – смерть, болезнь, одиночество. Тогда она решила посмотреть членов их клуба, кому что готовит судьба в ближайшее время.
Все началось с гибели, точнее убийства их сестры, Марго. Сестра не по крови, но по духу. Ее затравили собаками, растерзанное тело нашли лишь спустя сутки. У Марго не было никого ближе сестер по клубу.
Второй стала Магда. Какой-то нелюдь сжег ее на пустыре, рядом со старым погостом. Тело было в таком жутком виде, что опознали ее по украшениям и зубам. Амалия до сих пор вздрагивала, когда вспоминала морг.
Третей жертвой стала Марья, ей отрубили голову. Каждая смерть страшней предыдущей. Полиция с ног сбилась, в поисках маньяка, только ни единой зацепки у них не было. Женщины и девушки города были напуганы, но особо были напуганы это члены клуба «Водолей».
Клуб основали более ста лет назад, любители эзотерики и мистики. Власть имеющие в этом городе, создали нечто вроде клуба. Принимали туда не всех подряд, а только достойных, по мнению основателей. В те годы в моду вошли гадалки и медиумы, в том числе и шарлатаны. Ведьмой быть – почетное занятие в то время. За десятилетия прошедшие с момента основания клуба, произошли многие изменения. И в нашем, современном мире, это был клуб настоящих ведьм.
Не тех, которые вообразили себя колдуньями, хотят денег заработать на гаданиях да порчах. Толком не обученные, не прошедшие все стадии посвята, платят за игры с силами высокую цену. Порой, ценой своей жизни.
А в их клубе все ведьмы обладали каким то даром – предвидения, общение с духами, с силами природы и животными, подчинение стихий, управление погодой и многое другое.
Главой клуба была Ирма, самая опытная из них, ее заместителем была Зина. Встречи клуба проводились каждую неделю, а обучение, проведение ритуалов почти ежедневно. Когда случилось первое убийство, чутье у всех промолчало, что удивительно. После второго, Ирма в бешенстве кричала на свою помощницу и едва ее не побила.
Ирма просто испугалась, особенно после разговора со следователем. Следователь Дмитрий Седов быстро установил связь между погибшими и явился поговорить. После его ухода, Ирма собрала членов клуба и все рассказала.
— Сестры! Нужно, что-то делать, этот изверг устроил на нас охоту, и я чувствую беду. —Ирма говорила со слезами на глазах. – нельзя допустить, новых жертв.
Они долго обсуждали ситуацию, и решили сами поймать преступника. Амалия не разделяла уверенности своих подруг в том, что им это под силу. За сомнения ее сделали приманкой, а Убийца пробрался в ее дом.
***
— Ты ничего не сделаешь, не сможешь. – Амалия говорила спокойным голосом, хотя внутри все дрожало от страха. – почему ты убил всех этих девушек?
— Догадайся. – последовала ответ.
Резкий порыв ветра пронеся по комнате, а температура понизилась почти до нуля. Амалия стояла не поворачиваясь, мысленно призывая свои силы и отправляя посыл сестрам. Если ей не придут на помощь, она окажется в морге.
Она почувствовала, как что-то изменилось в комнате. В дверь забарабанили, послышались голоса сестер. Спасена!
— Так куда он делся? Ты его рассмотрела? – спросила Ирма, подавая травяной настой Амалии.
— Нет, только голос и силуэт. Голос какой-то не живой, словно мертвец говорит. – ответила она
— Смотрела?
— Конечно, будут еще жертвы. Он не так прост, это не просто убийства. – Амалия уже обрела душевное равновесие, испуг прошел. – мне нужно кое-что проверить, а потом я расскажу вам свою теорию.
В доме осталась Ирма, глава клуба. Спать легли в одной комнате, переговариваясь незаметно и уснули. Амалии снился кошмар, в котором повторялись события прошедшего вечера, она боялась повернуться и увидеть его. В ее сне по потолку, изо всех щелей выползали пауки, скорпионы, змеи, их становилось все больше и больше. Эти твари стали кусать и жалить женщину, страшный огонь разливался по венам. Она закричала.
— Лия! Проснись! – кто-то тряс Амалию за плечи. Открыв глаза, она увидела Ирму, лицо у нее было испуганное и бледное. – Тебе что-то приснилось?
— Сама пока не знаю. – пробормотала Амалия.
До утра они тихо разговаривали, а с рассветом Ирма уехала. Амалия, не теряя времени поехала к старому знакомому, Гордею Семеновичу. Он был попечителем клуба, правда называл это «шабаш». В основном его все звали дядя Гордей. Амалия договорилась о встрече и поспешила в поселок, где он жил. Сколько ему лет не знал никто, но в тридцатых годах прошлого столетия он был членом клуба.
Дом Гордея стоял в центре села, прячась за высоким кирпичным забором. Но ее уже ждали, мужчина стоял у калитки. На вид ему можно было дать как шестьдесят, так и восемьдесят, высокий, поджарый с белоснежными волосами и такой же бородой, он походил на Деда Мороза. Иногда, Амалии казалось, что он меняет свою внешность, становясь моложе
— Проходи, я тут кое о чем подумал. – говорил мужчина, пока они шли через длинный двор.
— Внимательно слушаю. Сейчас все важно, — вкратце она рассказала события последних недель. Старик только головой качал.
— Ты слышала о Легенде Тринадцати Душ? – спросил Игнат, когда Амалия замолчала.
— Не доводилось.
— Тот, кто убьет тринадцать ведьм, заберет их силу и душу, и не прожитые годы жизни. Легенда уходит корнями в глубокую древность, минимум пятнадцатый век. Ты думаешь на ведьм охотились, потому что так приказала церковь и инквизиция? Фанатики были, не спорю, но были и те, кто умело прикрывался охотой. Обряд там страшный и опасный, впрочем, тот, кто совершает убийства ведьм в принципе всем рискует. – рассказывал старик.
— То есть, после тринадцатого убийства этот человек помолодеет? — спросила Амалия
— Верно, это одна из причин, по которой он или она, останется безнаказанным. Ты ищешь пожилого человека, а там уже пятнадцатилетний юноша с душой старика. – ответил Гордей.
— То есть это только начало? Было три убийства, — тихо спросила женщина, — вы ведь уже заглянули туда.
— Сама то, небось картишки тоже кинула. – рассмеялся Гордей.
— Кинула, жуть увидела и хаос. Вижу новых жертв, а вот кто не знаю. И как его вычислить? Кто он?
— Тот, кто очень близко, рядом с тобой. И ты ошибаешься, на самом деле произошло уже одиннадцать убийств. Эти убийства происходили не в нашем городе, а соседней области. Все убитые молодые ведьмы, но между собой не знакомы. Это в новостях было. Там даже подозреваемый был, пропал только куда-то, найти до сих пор не могут. – рассказывал старик, посматривая на женщину.
— Осталось две жертвы. – пробормотала Амалия. – это можно остановить?
— Найти убийцу и все. О легенде ты знаешь.
— В каждой легенде своя доля правды. Странно, что об этой легенде так мало известно.
— Отнюдь, в некоторых древних книгах встречается подробное описание легенды и самого обряда. К примеру, в небезызвестной тебе Malleus Maleficārum, есть несколько страниц, посвящённых этому обряду. – Гордей тяжело вздохнул, — я тоже заглянул в будущее. Береги себя, пожалуйста!
— Почему мы не можем увидеть убийцу? Или он ставит такую блокировку, что нельзя просмотреть?
— Верно. А теперь иди думать.
До темноты Амалия кружила по улицам города, размышляя, вспоминая, сопоставляя. Внезапно на пассажирском сидении зажужжал мобильник. «Зина» высветилось на дисплее. Заместитель Ирмы. Может они что-то разузнали?
— Алло? – Амалия включила громкую связь.
— Амалия? Где ты? Ирма всех собирает срочно, — голос Зины звучал гнусаво и почему знакомо. Обычно Амалия с Зинаидой переписывалась, от силы пару раз говорили по телефону.
— Куда ехать?
— За старой часовней Петра и Павла, есть заброшенный летний театр, там еще сцена в виде ракушки открытой. – объясняла Зина
— Да, конечно, знаю, мы все детство там лазили. – ответила Амалия, разворачивая машину.
***
Часовню построили еще при царе, рядом с кладбищем, выстояла она и в войну, а вот девяностые двадцатого века не пережила. Сейчас часовня в полуразрушенному состоянии. За часовней, буквально через забор начинался городской парк, его самая старая часть. Еще в тридцатые годы там построили сцену, с которой читали стихи, этюды, ставились пьесы. В пятидесятых туда провели свет, и заработал «Зеленый театр». Существовал он вплоть до начала нулевых. Сейчас от театра только ракушка осталась. Место, заросшее молодыми деревьями, мрачное и не приветливое. Интересно почему Ирма назначила сбор именно там? Место конечно глухое, но встретить молодежь можно запросто.
Амалия шла по едва заметной тропинке, которая мелькала между деревьев. От дурного предчувствия ее мутило, кружилась голова. Если она все правильно понимает, то ее ждет смерть. Она тринадцатая ведьма.
Внезапно до нее донеся женский крик, полный боли. Осторожно раздвинув кусты, она увидела одну из сестер, членов клуба «Водолей». Это была Лада, она что-то видела на земле, в темноте Амалия не могла ничего различить. Лада топала ногами, истерично рыдала и размахивала руками. Еще через мгновение, Амалия поняла – Лада от чего-то отбивается.
— Помогите! – голос Лады сорвался на визг.
Амалия вышла из кустов и ужаснулась увиденному. Лада была привязана к столбу, на котором держится трухлявая крыша «раковины». На ногах женщины раны от множества укусов, ее лицо, руки и ноги словно натерты какой-то мерзко пахнущей субстанцией. Опустив глаза вниз, Амалия наконец поняла, что так пугало Ладу. Ото всюду к Ладе ползли пауки разных размеров, черные ленты змей практически сливались с почвой, жуткие скорпионы набрасывались на привязанную с какой-то дикой яростью. У Лады сил сопротивляться уже не было, женщина повисла в своих путах.
От увиденного у Амалии едва не подкосились ноги. Она села на землю, достала из кармана шерстяную нитку, и стала читать слова старинного заклятия. Постепенно пауки и скорпионы теряли интерес к жертве, как и змеи. То, что это не обычные животные, Амалия поняла сразу. Прямо на ее глазах, огромный паук слился с темнотой и просто исчез. Так, через несколько минут все гады пропали, только Ладе это не помогло. Женщина повисла на веревках, с широко открытыми глазами, смотрящими в вечность.
— Браво! – раздался знакомый голос, тот самый, что она слышала тогда.
Амалия вскочила на ноги ошарашено смотря вперед. К старому театру вышла ... Зина, только внешне моложе лет на тридцать. Она насмешливо смотрела на женщину и что-то шептала.
— Это вы?! Как вы могли! – воскликнула Амалия. – вы убили своих сестер!
— Они мне никто, а вот их годы очень даже пригодятся. Как и твои. – довольно улыбаясь ответила Зина.
— Вам ведь все доверяли
— Как видишь зря, нельзя никому доверять. Жаль, что в тот вечер не вышло сразу тебя прибить, хлопот меньше было бы.
— Я тринадцатая?
— Да.
В этот момент, Амалия почувствовала чужое присутствие, шерстяная нитка в руках стала горячей. Это был знак.
— Я не согласна умирать, — ответила Амалия и снова уселась на землю.
Она завязывала на шерстяной нитке узелки, читая заклятие призыва. Порывы ураганного ветра едва не сбили с ног Зину. Ветер кружил по кругу, поднимая сухую листву с земли. Вихри образовывали небольшие смерчи, словно танцующие по кругу. Зина и бровью не повела.
Зина стояла посреди поляны, ее губы быстро-быстро шептали черное заклятие. Противостояние двух сильных ведьм. От столкновения двух мощных сил в воздухе раздавался треск статического электричества. Внезапно, раздался глухой удар и дерево орешника вспыхнуло. Одно за одни загорались деревья вокруг этой поляны. Сквозь ветер и огонь никому живым не выбраться.
—Et me alias tanto honore postmodum, et damna maxima intulisti. – выкрикнула Амалия.
На глазах немного испуганной Зины, смерчи, кружившие вокруг поляны, стали приближаться. Смерчи образовали круг и ...из двенадцати смерчей вышли погибшие ведьмы. Они стояли вокруг своего убийцы, в том виде, в каком погибли. Шаг за шагом они приближались к женщине, протягивая мертвые руки. Еще мгновение и раздался страшный крик, умирающего в агонии человека. Этот крик слился с криком двенадцати загубленных душ.
На глазах Амалии они входили в тело Зины, и она повторяла их смерти. Зрелище было страшным. Вскоре тело Зины упало на землю. Она была мертва.
Она встала с земли, и закрыв глаза прочитала другой, не менее старый, отпускающий заговор. Одна за другой, ее сестры ведьмы ушли в мир иной.
Пламя расступалось там, где шла Амалия. Подойдя к своей машине, она посмотрела на зарево над парком. Надо бы позвонить Ирме, только где ее телефон она не знала, видимо потеряла.
Сев в машину, она машинально глянула на себя и нервно рассмеялась. Вдалеке послышался вой сирен приближающихся пожарных машин. Амалия направилась в сторону рассвета, в сторону новой жизни.
Яндекс дзен/Страшные сказки от Наташки
ПЛАКАЛЬЩИЦА..
Ночное небо блекнет и выцветает, проявляясь над кронами рассветной серостью. Ветер шумит молодой листвой, чирикает вдалеке ранняя пташка. Пропахший грибами и сыростью воздух кажется таким плотным, что заполняет легкие будто мутная вода.
Гулко хрустит сухая ветка под ногой осторожно ступающей женщины. Теряясь в сумраке среди деревьев, она тщательно выбирает место для каждого шага. Длинные спутанные волосы спадают на лицо, губы тревожно кривятся. Бордовая кофта с короткими рукавами, свободные джинсы, перепачканные грязью кроссовки — ночная прохлада мая с легкостью проникает сквозь легкую одежду, холодя взмокшую спину. Ползут по затылку мурашки, дыхание вырывается изо рта зыбкими облачками пара.
Женщина бережно прижимает к груди сверток из одеяла и шепчет:
— Не бойся.Древний лес неохотно принимает в объятия. Здесь нет тропинок, только мшистая земля, укрытая прошлогодней листвой и хвойным настилом. Машину пришлось оставить несколько часов назад, когда ехать стало совсем невозможно. Теперь, пробираясь глубже и глубже, женщина с каждой секундой все сильнее сомневается, что сможет найти дорогу назад.
— Не бойся, — повторяет она младенцу. — Не бойся.
Рассвет вытесняет тьму, обрисовывая детали. Необъятные стволы деревьев, корявые ветви, разросшиеся кусты. Подрагивают капли росы на паутине, цепляются за шнурки колючки сорняков. Здесь нет разбросанных бутылок и следов от костров, не попадаются указатели и расчищенные для ночлега полянки. Нетронутое, непорочное естество дикой глуши кажется неприветливым и озлобленным.
Подняв глаза, женщина невольно вздрагивает: на стволах вековых сосен вырезаны лица. Скорбные, вытянутые, с плотно сомкнутыми губами и опущенными веками, они угадываются на коре даже в потемках.
— Не бойся, — хрипло шепчет она, вцепившись в ребенка так, будто его пытаются отнять. — Хочешь, расскажу сказку?
Где-то далеко-далеко каркает ворон, и эхо разносится по округе оглушительной волной. Стараясь смотреть только под ноги, женщина говорит:
— Жила-была девочка.
Краем глаза она цепляет неясное движение в стороне, но не подает виду.
— Давным-давно, сотни и сотни лет назад. Тысячи лет назад. Так давно, что никто представить не может.
Теплое дуновение, похожее на дыхание, касается голой шеи, и сердце срывается в галоп, требуя осмотреться, различить опасность до того, как настигнет.
— Девочка вела обычную жизнь и радовалась каждому новому дню, — рассказывает женщина, не поднимая глаз. — Девочка хотела вырасти красивой девушкой и завести семью, чтобы жить долго и счастливо.
Нечто совсем уж явное маячит на границе обозримого, и она невольно вскидывает голову. Рассвет отпугнул тьму, но она не ушла совсем, а спряталась, съежившись у корней и под кустами. Плотная и текучая, она движется как живой туман, складываясь в тени, и тени насмешливо изображают сказку. Вот, то удаляясь, то приближаясь, меж стволов танцует хрупкая фигурка, сотканная из тающей темноты.
— Но девочке была уготована другая судьба, — шепчет женщина, завороженно наблюдая за театром теней. — Девочку ждала иная великая цель.
Вздрагивает задетая ветка, сбрасывая на голову брызги утренней влаги. Прохлада впитывается в кожу, устремляясь к костям, и пальцы, сжимающие ребенка, кажутся деревянными.
— Потому что девочка была внучкой одной из первых ведьм, — говорит женщина. — Девочке предстояло унаследовать огромную силу. Огромную и опасную.
Над танцующей тенью появляются другие — большие, бесформенные. Нависают как волки над добычей.
— И первые ведьмы нашли ей особое применение. Уже тогда они столкнулись с непониманием обычных людей. Обычные люди завидовали и боялись. Они были уверены, что чужая сила обязательно будет направлена против них, а потому старались истребить ее. Ведьм искали, мучили и убивали. Их было намного меньше, это не оставляло шансов на победу. И ведьмы поняли, что так будет всегда. Что нет способа, способного привести к миру. И что на протяжении всего своего существования им придется бежать и прятаться.
Тени вьются и мечутся меж стволов, придавливая девочку к земле. Она прикрывает голову руками и сутулится, стараясь стать незаметнее. Лица нет, только непрестанно перекатывающиеся клубы тумана, но воображение с готовностью рисует испуганно перекошенный рот и распахнутые глаза.
— И вот тогда первые ведьмы задумали месть. Их план был прост — извести всех людей, от которых исходила опасность. Для этого требовалась невероятная мощь, какой никто не обладал, но они придумали особенный способ. Они сделали девочку сосудом для мрака. Ей предстояло оплакать все человечество.
Маленькая фигурка падает, рассыпаясь черными завихрениями, и тени давят сверху. Жадная клокочущая темнота растекается по земле, скрываясь от света под ветками и листьями. Тонкими щупальцами она тянется к кроссовкам женщины. Не позволяя себе впасть в панику, та упорно продолжает:
— Девочку усыпили и наполнили самым темным, что было в душах ведьм — гневом и ненавистью. Дальше ей полагалось только спать как можно дольше вдали от всех, чтобы тьма внутри с каждым годом копилась и усиливалась. Чтобы потом, когда девочка проснется, это зло вырвалось и обрушилось на людской род, уничтожив всех обычных людей. Это очень долгий способ мести, но другого не дано.
Небо постепенно меняется с серого на голубое, воздух едва заметно теплеет. Ноги ломит от бесконечной ходьбы, но женщина улыбается, глядя на дитя.
— Не бойся, — говорит. — Нам ничего не будет, ведь мы не обычные люди. Наши предки были выбраны ведьмами среди людей, которые пытались их защищать. Нам доверили главную задачу — показать, где спрятана девочка. Когда придет время. Потому что место, где она спит, ведьмы стерли даже из собственной памяти. Они знали, что желание отомстить очень сильное, и это могло привести к тому, что девочку разбудят слишком рано, когда ее сил будет не достаточно. А потому хранить ее тайну полагалось не ведьмам.
Женщина останавливается перед небольшой поляной, заросшей сорной травой. Спящие лица на деревьях бесстрастны и неподвижны. Птицы перелетают с ветки на ветку, шуршат в листве суетливые белки.
— Но ведьмы также и не могли позволить, чтобы девочку вообще не разбудили. Ведь кто захочет брать на себя вину в гибели стольких людей? И тогда они добавили условие — тот, кто в свое время раскроет, где спит девочка, может просить о чем угодно, и это будет исполнено.
Запустив руку под ворот кофты, женщина выуживает висящую на шее деревянную флейту и дергает. Льняной шнурок лопается, оставляя на коже красноватую полоску. Флейта, тонкая и короткая, выполнена из дерева, давным-давно почерневшего от старости. Щербатые края похожи на растрескавшийся пергамент.
— Я услышала эту сказку, когда была совсем маленькой, — говорит женщина ребенку. — Больше, чем ты, но все равно маленькой. Всю жизнь я, как и все, кто был до меня, удивлялась. Всю жизнь я не понимала, какое желание может привести сюда? Ради какого желания можно пожертвовать столькими жизнями? Я была уверена, что никогда не сделаю этого. Думала, передам флейту по наследству, как получила ее сама, и что мои наследники передадут ее своим, и это никогда не прекратится.
Она долго молчит, прислушиваясь к звукам леса, словно ждет, что кто-то окликнет. Что кто-то помешает. Но минуты уходят одна за другой, а древний покой остается ненарушенным. Тогда женщина дрожащей рукой подносит флейту к губам и выдыхает.
Похожий звук бывает, когда дуешь в горлышко пустой бутылки — тихий, протяжный, напоминающий тоскливый вой.
Лица на деревьях с треском распахивают глаза. Опадает крошащаяся кора, отблескивают рубиновые зрачки. Ветер налетает безумным порывом, едва не сбивая с ног и ломая в вышине хлипкие ветви. Птицы рассыпаются по небу черными точками, клекоча и хлопая крыльями. Сгорбившись, женщина прижимает ребенка к груди.
Земля ходит ходуном. Поляна впереди бугрится, похожая на волнующуюся морскую поверхность. Выворачиваются спутанные корни, извиваются черви, в нос бьет затхлый запах влаги и прелой травы. Лица разевают бездонные черные провалы ртов, и все заполняет оглушительный стон множества голосов. Женщина кричит, но не слышит себя.
Поляна проваливается вниз, словно где-то в глубине образовалась большая пустота. Деревья вокруг кренятся, сыпля листьями и смыкаясь кронами. Из-под земли показывается дощатая крыша. Женщина невольно отступает. Крепкая приземистая изба вырастает перед ней, выкапывается снизу как оживший мертвец. Проходит меньше минуты, и она предстает во всей красе: закрытые ставнями окна, крыльцо с низкими ступенями, сложенные из толстых бревен стены, радушно приоткрытая дверь.
Ветер мгновенно утихает, уступая тишине. Лица снова засыпают, делаясь всего лишь узорами на древесной коре. Тяжело дыша, женщина подходит ближе. Колени дрожат, виски пульсируют.
— Не бойся, — говорит она то ли ребенку, то ли себе. — Мы сделали это. Она исполнит желание.
Поднявшись на крыльцо, она оглядывается, еще не уверенная, что все происходит взаправду. Все еще смутно ожидающая, что кто-нибудь остановит. Хотя поздно останавливать.
— Не бойся. Мы не будем ее будить. Мы бы не смогли, даже если бы захотели. И будет хорошо, если ее вообще никто никогда не разбудит.
Прикусив губу, женщина тянет за дверную ручку. Тихонько скрипят петли, дышит изнутри домашнее тепло.
Здесь всего одна комната, ярко освещенная желтоватым светом, хотя источников не видно — в избе нет ни свечей, ни ламп, ни фонарей. Пахнет свежей древесиной и натопленной печью, словно стены, когда-то чуявшие эти запахи, до сих пор их помнят. Посередине дубовая кровать с соломенной периной. Девочка лежит на спине, раскинув руки в стороны. Длинные русые волосы разметались по подушке, белое ситцевое платье расшито разноцветным бисером и украшено бархатными лентами.
Женщина приближается, не сводя глаз с бледного лица спящей. Опущенные веки едва заметно подрагивают, уголки губ опущены. Грудь мерно поднимается и опускается в такт дыханию. Кажется, достаточно одного лишь прикосновения, чтобы девочка проснулась.
Виновато сутулясь, женщина усаживается на краешек кровати и укладывает ребенка рядом.
— Скоро тебя найдут, — говорит. — Ведьмы тысячи лет тебя искали, но ты была скрыта. А теперь ты на виду, они почувствуют. Скорее всего, уже почувствовали. Я сделала, что от меня требовалось.
Девочка остается неподвижной.
— Это ведь значит, что я могу просить?
Ответа снова нет.
Трясущимися руками женщина медленно разворачивает одеяло. Показываются тонкие ручки, лиловые от трупных пятен, и посиневшее личико. На губах белесый налет, приоткрытые глаза высохли и запали. Женщина прижимает руку ко рту и кусает себя за пальцы. Впервые за долгое время она позволяет усталости взять верх и будто ломается изнутри пополам, мгновенно превращаясь в старую куклу.
— Я… я не виновата.
Слезы струятся по скривившемуся лицу, слюни пузырятся в уголках рта, сочатся по подбородку. Спина содрогается от рыданий.
— Я не хотела. Я бы все отдала, чтобы этого не случилась, я бы саму себя… я бы свою жизнь… только чтоб… Отвлеклась всего на минутку, разве я могла знать? Кто-то постучал в дверь, и я пошла открыть, а там никого. Я сразу почуяла… сразу поняла, что случилось… плохое… Сразу побежала в спальню, а он… он упал со стола… я положила его, чтобы запеленать… Меня меньше минуты не было… а он упал… я просто… я…
Она бьет себя кулаком в нос, и кровь тут же размазывается по губам вместе с соплями и слезами. И девочка, и ребенок лежат на кровати без единого движения.
— Я… я ведь могу просить? — всхлипывает женщина. — Я хочу попросить… Я прошу, чтобы т-ты… вернула… Я прошу, чтобы ты вернула его. Я прошу, чтобы ты вернула его. Я прошу, чтобы ты вернула. Пожалуйста. Пожалуйста. Обещаю, я больше глаз с него не спущу, ни на секунду одного не оставлю. Прошу, пожалуйста. Я обещаю, слышишь? Я клянусь, я все на свете отдам, только верни мне его! Я что угодно…
Она осекается, заметив, как дрогнул указательный пальчик младенца. Она закусывает кулак, различив, как расширяются его ноздри, втягивающие воздух. Она ревет в полный голос, когда синева на коже блекнет, уступая здоровой розовости. Она подхватывает ребенка на руки, когда он открывает ясные глаза.
Женщина кружится по комнате и хохочет до хрипа, прижимая к себе дитя. Нет больше утомления, сомнений и страха, весь пройденный путь кажется одной мимолетной секундой. Неважно, что было до и что будет после, важно только то, что сейчас.
Немного успокоившись, она склоняется над девочкой и целует ее в теплый лоб.
— Спасибо. Спасибо. Спасибо, — шепчет на ухо. — Я больше никогда его не оставлю.
Женщина выходит наружу и осторожно ступает прочь, оставляя избу позади. Лес залит солнцем, наливающейся весенней зеленью и птичьим пением, здесь не осталось и крупицы той живой тьмы, что царила еще час назад. Наверное, она вернется ночью, но это уже не имеет значения.
Свет в избе гаснет, но дверь остается распахнутой настежь — здесь ждут новых гостей.