"УСЛОВИЕ...

"
Жить бы да жить, да сына растить, впереди-то еще сколь годов жизни.
А рядом муж любимый, - Томка сама выбрала, из всех парней только Мишка и приглянулся. И дождалась из армии, и замуж вышла, и сына родила. Сенька подрос, дочку хотели, Тома всё о девочке мечтала.
– Вот, Миша, дом достроим и дочку рожу, будет у нас дом полная чаша.
А Мишка кивает в ответ, белозубая улыбка с лица не сходит, он хоть сейчас отцом второй раз готов стать. Сеньку закинет на горбушку и идет по деревне – довольный, только и успевает налево и направо здороваться.
Завьюжило, захороводила зима, замела дороги. Тома по окнам всё, по окнам, - где же муж-то, когда же приедет. Не приехал. На работе несчастный случай – нет больше Миши-электрика.
- Время лечит, - говорили ей, - не одна ты такая, пореви, а пройдут месяцы, годы, может, и замуж выйдешь.Томка молча слушала, и слезы куда-то делись, от того еще тяжелее - так прошел год. Лихие девяностые скрутили в бараний рог даже крепкие семьи. Зарплаты месяцами в деревне не видели, благо хозяйство свое, кто еще в силе, да кто не ленился. Томка в одночасье ощутила всю тяжесть нового времени. Сын в школу ходит, растет быстро, одеть, обуть надо, прокормиться надо, а значит, огород засаживать полностью. Будет осенью с чем на рынок ездить.
Томка упирается в огороде допоздна; руки загрубели, губы чаще плотно сжаты, улыбки давно нет и душа зачерствела. – Неси ведро, шалопай, такой, - кричит она Сеньке, мечтавшему слинять со двора до пацанов. – Я те убегу! Уроки сделал? – Сенька покорно подхватывает ведро с картошкой, только и остается вспоминать, как они хорошо с папкой жили, какая мамка веселая и добрая была.
Томка и сама потом по ночам ревет беззвучно, корит себя, что снова на Сеньку сорвалась. А утром снова такая же угрюмая.
В субботу подружки пришли – Файка и Людка. Раньше-то не было подруг. А зачем они ей тогда? Рядом Миша был. Нынче веселые бабы-разведенки, похохатывая, вроде как «почаёвничать» пришли. Да уж какой тут чай – от чая так не повеселишься.
Утром Томка встает, к зеркалу не подходит, знает, что лицо «измятое». Поросенка покормит, курам сыпанет, грязную посуду, оставшуюся с вечера, составит в таз, Сеньке прикажет быстро умываться, поесть, да в школу бежать. Ну а сама на работу.
На вечер подружек не звала, потому как обещал тут заехать один. Томка на эти обещания смотрит сквозь пальцы: приехал – оставайся, не приехал – другого приглашения не будет. Взгляд мужицкий сразу прочитает. Взглянут на Сеньку, скажут пару слов, и нос воротят: баба с прицепом. Томка так двоих выпроводила. Один холостой, да выгоду всё ищет, другой женатый – временное убежище присматривает.
- Гляди, Томка, ты так всех кавалеров разгонишь, - Файка с завистью смотрит на Тамару, - тяжело тебе угодить. А может постель не така? Может тебе диван новый в мебельном купить? – Файка хохочет бесстыдно.
- Счас, побежала диван покупать! За какие шиши? Постель у меня получше твоей. А если жалко, что выгнала, так себе возьми.
- Ой, ли! Богатая какая. Ладно, Тома, не серчай, лучше ставь на стол, гостью привечай.
Томке иной раз и самой противна эта Файка, но она с угрюмым видом ставит на стол соленые огурцы. Взглянет на сервант, где за стеклом фотокарточка их свадебная с Мишей, вздохнет тяжко: - Прости, Мишенькая, тяжко без тебя. И никого лучше тебя нет.
- Да все они кобели, чего там говорить, - Файка словно мысли Тамарины читает. – Давай, Тома, за нас, мы же лучшие. – Файка затягивает песню, потом требует музыки.
- Обойдешься, Сеньке спать надо.
Утром Томка брезгливо взглянула на заставленный стол, пошла умываться, оставив посуду до вечера.
Вошла Нина Егоровна – родная тетка мужа Тамары. Хозяйка недовольно взглянула, подумалось: «чего так рано».
- Прости, Тома, что спозаранок заглянула, днем-то ты на работе, а вечером – хозяйство… Да вон застолье у тебя… Что же ты Тома делаешь? Узнать тебя не могу, как Миши не стало. И подружки эти топчутся тут, отвлекают тебя…
- Ты чего это Нина Егоровна, мораль что ли пришла мне читать? Я что тебе, непутевая какая? У меня дом, хозяйство как-никак, сын учится, уроки проверяю… - Она осеклась, вспомнив, что уже больше недели не заглядывает в Сенькины тетрадки и дневник. А на днях классного руководителя встретила, так она поговорить хотела, в школу зовет.
Томка замолчала, стала складывать в таз грязную посуду. – Ты же не такая была, - продолжала Егоровна, - и красивая, и работящая, и добрая… Брось ты эти гулянки.
- А я не гуляю, с друзьями время провожу, от жизни такой отвлекаюсь. Могу я после работы отдохнуть? Имею на это право?
- Имеешь, конечно…
- Ну, так и нечего мне мораль читать. И, вообще, не суй нос, дорогая тетушка, не в свое дело. Дверь открыта, - Тамара указала на дверь и отвернулась. Егоровна, подвязав платок покрепче, вышла из комнаты.
Тамара сморщилась, как от боли, - не в радость весь разговор, не по себе ей. Выскочила следом, поймала на крыльце: - Егоровна, погоди, я тебе морковки дам, у меня нынче много.
Егоровна отнекивается, машет рукой, спускается с крыльца. – Ну, погоди ты, я же от всего сердца предлагаю. Егоровне седьмой десяток, жизнь знает, чувствует, что на душе у человека. Вот и Томкино предложение распознала, как извинение. Вслух-то Томка не произнесла, но так отчаянно морковку предлагает, так смотри с тоской, что Егоровна остановилась.
- Вот и мешочек как раз, - Томка щедро накладывает. – Донесешь или помочь?
- Донесу, Тома, - она уходит, поблагодарив, вздыхая и переживая за заблудшую Томкину душу.
В пятницу еще с вечера приготовила лук с морковкой на рынок везти. «Хоть какая-то копейка, а то денег, как своих ушей, не видим».
- Куда ты собралась с такими сумками? – Любопытная соседка Зойка пытается разглядеть, что в сумке.
- На базар, лук с морковкой везу.
Томка с трудом донесла сумки до остановки. Дед Макар, да бабушка Глаша тоже собрались в город, но как назло, автобуса не было. – Что же он, сломался никак? – Охала бабуля. Дед костерил на чем свет автобус и весь автопарк, которого в глаза не видел. Наконец, выдохнувшись, пожилая пара побрела домой, решив попробовать в следующий раз съездить.
Томка переминалась с ноги на ногу, ждать было бессмысленно: уже не придет. Но и домой снова тащить эти сумки – совсем неохота. Решила подождать попутку: авось кто подкинет.
Москвич и УАЗик проехали мимо, - в машинах все места заняты. Вот показались Жигули, - Томка щурится, есть кто, кроме водителя или нет. Машина подъезжает, не дожидаясь, пока женщина начнет голосовать.
Водитель чуть постарше Томки, незнакомый ей. Сразу сообразила, что с райцентра едет, потому как раньше не видела его. Посмотрел на Томку серьезно, на ее сумки пузатые взглянул.
- Не будет автобуса нынче, сломался. В город еду, могу подвезти.
- Ну, подвези, согласная я.
- Ишь, ты, согласна она, - водитель вышел. Роста невысокого, на вид щуплый, а сумку подхватил, как пушинку, поставил груз в багажник.
- Может, до базара довезешь?
- Может и довезу.
- Я заплачу, - пообещала Томка. Достала зеркальце и подкрасила и без того яркие губы. С заднего сиденья хорошо смотреть в зеркало, наблюдать за водителем. Да и он, нет-нет, и взглянет, встретившись взглядом с пассажиркой.
- Тамарой меня зовут.
- А я Юрий Федорович.
- Слишком молод для отчества. Начальник что ли?
- Ага, директор заводов, владелец пароходов. Бригадир я в строительно-монтажном.
В городе подвез к самому рынку, сумки донес, денег за дорогу взял только половину. – Вторую половину на обратном пути отдашь, вечером той же дорогой еду, так что могу захватить по пути.
- Щедрость какая, вот так повезло мне, - усмехнулась Тамара и подумала: «Знаю, чего тебе надо».
Вечером подвез к дому. – Ну, заходи, хоть угощу тебя, Юрий Федорович.
- Да уж без отчества зови: Юрием, мне и сорока нет.
Томка сразу давай на стол метать, чего нашлось. На кухню заглянул Сенька. – Нечего тебе здесь крутиться, иди к себе. Уроки сделал?
- Ну, почти, - ответил белобрысый мальчишка.
-Вот и сиди, делай.
Юрий Федорович, сидевший скромно на стуле рядом с печкой, закинув ногу на ногу, охотно заговорил с мальчиком: - Давай знакомиться, меня Юрий Федорович зовут. А тебя как?
- Сенька.
- Это Арсений что ли?
- Ну да.
- А что, Арсений, задания трудные?
- Да по математике не могу понять.
- Ну-ка, дай гляну. – Сенька вынес тетрадку. – Через полчаса, мальчишка, довольный, что ему помогли, пошел спать.
- Ты это убери, - попросил гость, - я только чай.
- Ну, раз за рулем, тогда чай.
- И не за рулем – тоже чай. А еще компот, кисель, морс. И все.
Томка подозрительно посмотрела на гостя, молча, пододвинула бокал, налила кипятка и заварки, пододвинула тарелку с картошкой.
- Ну, пора мне, - мужчина поднялся, на лице появилась тень стеснения. – Приглянулась ты мне, Тамара Сергеевна. Можно в пятницу заехать?
Томка усмехнулась, такой поворот она сразу предвидела. – Ну, заезжай.
- Заеду. Я холостой, - зачем-то сказал он, хотя Тамара и не спрашивала.
«За неделю забудешь», - подумала Тамара, и вовсе не собиралась ждать. После работы пришли Людка с Файкой, посидели втроем, Томка выпроводила пораньше, подумала: «А вдруг и правда приедет?»
- Нет, Томка, ну так нечестно, давай хоть в клуб сходим.
- Малолетка я что ли в клуб бежать?
- А при чем тут малолетка, мы в кино пойдем.
- Нет, девоньки, вы идите, мне тут прибраться надо.
Прибраться Томка не успела, - приехал Юрий. Томка встретила за воротами, провела в дом. Гость увидел неприбранный стол с напитками, но виду не подал.
- Счас я, подогрею, а то капуста остыла.
Юрий пообщался с Сенькой, помог по математике, рассказал, что значит лошадиные силы в его машине. Потом Сенька ушел спать. Тамара была слегка навеселе, хотелось смеяться, разговаривать. Юрий поднялся, подошел к ней, взял за плечи и заставил встать. Стиснул крепко за талию, - от неожиданности охнула, дышать стало трудно. – Останусь я до утра, - сказал он.
- А кто тебя гонит? – Томка, наконец, отстранилась, вздохнула глубже. Сразу поняла, что останется, мог бы и не говорить.
Утром пошла жарить яичницу, гость, на удивление, взял ведра и накачал воды. – Может в баню наносить ? – Спросил он.
- Раньше никто не предлагал воду носить, а Томка, из гордости, не просила, знала, что продолжения не будет.
- Носи, - равнодушно сказала она.
После завтрака, допивая чай, тихо сказал: - Вот что, Тамара, ты если хочешь со мной быть, то вот этих напитков, как вчера, чтобы в твоем доме не было.
Тамара так и застыла с чайной ложкой в руке. – Ты что, условие мне ставишь? – Скорей с удивлением, чем с возмущением спросила она.
- Ну, считай, что ставлю. Не люблю я этого, даже запаха не люблю. И не смотри так, не больной я, нормальный, да ты и сама уж поняла еще ночью. Ну, что приезжать вечером в баню?
Тамара хотела возмутиться, показать характер, указать на дверь, но вдруг обмякла, почему-то захотелось послушаться. – Приезжай.
К вечеру заглянула Файка. – Всё, Фая, нет у меня ничего, вылила.
-Да ты тронулась что ли, добро выливать?
- Да какое это добро? Зло одно. Иди, Фая, не до тебя мне.
Тамара вымыла полы, перестелила постель, белье пахло свежестью, успела выстирать и высушить на улице. Сваренный к обеду борщ, стоял на плите; захотелось чего-нибудь печеного, да уж поздно, с пирогами не успеет. Схватила миску, завела тесто на блины, - Сенька таскал по одному, запивая морсом.
Вот уже и в баню сходила, уже и на улице темнеет, а Юрия все нет. – Обещанного три года ждут, - разочарованно сказала сама себе, - поверила, дура, знаю же, что все одинаковые, кроме моего Миши. Может зря вылила? – Тамара усмехнулась. Она оглядела посвежевшую кухню, в которой стоял аромат вкусной еды, - было уютно, тепло, захотелось, чтобы так и оставалось. - Нет, не зря, - твердо сказала Тамара, - хватит уже, - она почувствовала, как устала от своей боли, от тоски устала.
- Не жди, Сеня, не приедет дядя Юра, давай лучше тетрадки твои посмотрю, а то запустил, поди, учебу.
Звук мотора послышался за окном. Юрий вошел с небольшой дорожной сумкой, из которой достал колбасу, консервы, печенье, сливочное масло. – Это я на базе у друга взял, выручает иногда, - это вам с Арсением.
Тамара сидела за столом, рукой подперев подбородок. – Это же дефицит в наше время, к нам такое уже и не привозят.
- Знаю, вот и бери.
Тамара вдруг обыденно, как будто мужа с работы дождалась, спросила: - Поешь, или сначала в баню сходишь?
- Сначала в баню.
За окном уже было темно. Она с жадностью накрывала на стол, ощущая, как вернулось то забытое чувство, когда жила с мужем. Что-то похожее испытывала и сейчас. Подогревая на масле блины, улыбалась, глядя на висевшую ветровку Юрия.
«Раз приехал сегодня, значит останется. Хочу, чтобы остался», - решила она.
_________________________
Осенний день был тихим, слегка пасмурным, но безветренным. Нина Егоровна сидела у ворот, поглядывая, может еще кто подойдет, да и посидят вместе. Улыбнулась, увидев машину, которую замечала уже второй месяц у ворот Тамары. – Ну, вот и хорошо, пусть живут. Молодые еще, может, ребеночка родят. Тома теперь как раньше: улыбчивая, добрая, пусть радуется, жизнь-то - она все равно идет своим чередом. Вот и надо жить!
ВСТРЕЧА ВЫПУСКНИКОВ
Приятельница моя, светлейшая женщина сорока пяти годов поддалась на уговоры однокурсников и поехала на встречу выпускников.
Не заморачиваясь дорогими рэсторациями народ решил оттянуться на вечеринке «Дискотека -90-х». Потрясти там животами и оставшимися волосами. При одном условии — все будут в нарядах той незабвенной эпохи. Лосины, бананы, кофты «мальвина».
Светлана Игоревна — финансовый аналитик, ко всему подходит обстоятельно, дискотека тоже не повод делать все как попало, поэтому расстаралась на славу. Фигура (спасибо матери с отцом) до сих пор не отторгает ни лосин, ни люрексовых кофточек и не входит с ними в конфликт. Стройная, как бездомная собака (завидую молча, да). По погоде к этому шику и блеску Игоревна присовокупила белую курточку и снегурочкины полусапожки. На голову водрузила роскошный капроновый «лошадиный хвост», лицо украсила хищными стрелами на веках «в уши», блесточки на щечки натрусила и быстро шмыгнула в такси, чтобы соседи с перепугу милицию не вызвали. На встречу с юностью.
И понеслось … И ночь седая, и вечер розовый, и толерантная не по времени «я люблю вас девочки, я люблю вас мальчики» и, конечно же «на белом-белом покрывале января». Народ в экстазе мордуется под зеркальным шаром, лосины трещат, люрекс парусами , всем хорошо и даже больше. (В сумочках у взрослых дядь и теть, в угоду реконструкции эпохи бутылочки с крепкими спиртными напитками. Туалет-бар , все как на школьной дискотеке).
И тут настает момент, когда деревья вновь становятся большими , машина времени под названием «Джэк Дэниэлс» включает маховики на все обороты, сопло Лаваля дымится, якоря летят в туман. Все. На дворе родненький 91-й годок. Все юны, безбашенны , и уже готовы стать участниками всевозможных гормонально-криминальных сводок.
Кто-то решает уехать ночным в Питер и уезжает туда в плацкарте у туалета, кто-то понимает, что если вот прям щас он не попарится в бане, то тут ему и смерть — мчит в баню, а у кого-то , понятное дело начинает чесаться дикое сердце, которому два часа назад нужен был покой, а тут резко поменялась парадигма бытия и покоя резко расхотелось, а захотелось любви и счастия, пусть даже и ненадолго.
Светлана моя не успела примкнуть ни к ленинградцам, ни к банщикам, ни к Ларисам Огудаловым. Судьба сама ее нашла и указала нужное направление. Перстом. (У судьбы есть перст, кто не знает вдруг).
Перст оказался мужским и на нем было кольцо из белого металла с черным плоским камнем. Мужчина красиво танцевал поодаль и плавно водил руками в пространстве, как сен-сансовская лебедь. И перстом своим окольцованным зацепил Светланы Игоревны капроновый хвост, которым она не менее красиво трясла поодаль. И когда колечко с черным камнем лирически настроенного мужчины повстречалось с черным волосяным капроном неопределившейся в желаниях женщины произошло то, что и должно было произойти…. Перстень, с чуть отошедшим зажимом типа «корнеровый каст» зацепился за приличный пук вороных волос, (а дело было в энергичном танце, напомню) и , чудом оставшаяся в пазах шейных позвонков глава Светланы Игоревны осталась без роскошного украшения. Хвост был вырван, натурально «с мясом», и лишь покореженные шпильки, торчащие из под кустика , стянутого для надежности аптечной резинкой, живых волос торчали из ее так внезапно осиротевшей головы.
Танцор Диско, у которого вдруг на пальце выросли вороные волосы, приобретению порадовался не сразу, в вихре лихого танца не до этого. А, заметив, начал , как попавший под тыщу вольт электрик ломаться телом и рукой, в надежде избавиться от страшной черной твари, возжелавшей покуситься на его ювелирное украшение и перст, украшенный им. Светлана Игоревна тоже со своей стороны предприняла некие действия, а как-то — упала от неожиданности и силы инерции на пол и совершив там несколько, казавшихся со стороны танцевальными, телодвижений (брэйк-дансом мало кого удивишь на таком мероприятии. Человек не падает — он танцует) подскочила к сен-сансовскому лебедю и начала отрывать свою сиротку-прическу от длани неловкого плясуна.
Напряжение нарастало и под звуки душевырывающей композиции «Улица роз» хеви-металл-группы «Ария» Игоревна поднатужилась и рванула свою волосню со всем усердием. Ну конечно же она победила. Прическа, из «конского хвоста», правда за время битвы прошедшая несколько этапов преображения ,вернулась к своей хозяйке в виде набивки для матрасов, но кого это волновало в тот момент. Добро нажитое вернулось к хозяюшке — финансовому аналитику.
Мужчина же, наоборот, получил более внушительный ущерб. «Корнеровый каст» растопырил свои зацепки и прекрасный черный-пречерный камень покинул гнездышко и осиротил колечко. Упал черный камушек на пол антрацитовый и сгинул, как и не было его. Мужчина огорчился. Посмотрел на палец с бескаменным колечком, потом на Игоревну и встал на колени, аккурат в кульминационном крике солиста Арии : «Я люблю и ненавижу тебяяя, воуовоуо!», как раз перед басовым соло, где душа рвется на тысячу бездомных котиков. Игоревна, не так давно вышедшая из сложной фигуры нижнего брэйка сообразила, что на колени мужчина опустился вынужденно, как и она в свое время , подчинившись законам физики. А она хоть и финансовый аналитик, но все ж баб…(исправлено) женщина с душой и понятливая. Сообразила, что мужчина что-то ищет и поползла к нему навстречу, не жалея лосин.
— Вам помочь?!, — проорала Игоревна , перекрывая басовое соло.
— Помогла уже, спасибо! — рявкнул в ответ мужчина.
— Не ори на меня, растопырил пальцы на весь танцпол, чуть голову мне не оторвал!, — возопила обиженная тоном случайного собеседника Игоревна.
— Волосы и зубы надо иметь свои в этом возрасте, — огрызнулся дядька, — размахалась тут своим помелом!
Игоревна поняла, что помощь чуваку не требуется и, встав с колен , отправилась в клозет поправлять непоправимое.
Выбравшись из под магии зеркального шара, Игоревна продефилировала в дамскую комнату воинственно размахивая потрепанным хвостом из эко-капрона. Перст судьбы и тут не оставил женщину в покое и уверенно затолкнул ее в мужской туалет, где по странному стечению обстоятельств никого не было. Настенные писсуары ничуть не смутили Игоревну , решившую, что это биде . Она в три минуты расчесала свой истерзанный хвост, распрямила шпильки и опять превратилась в королеву-вамп. Тут — же вызвала такси , пора и честь знать, наплясалась до крови и, как водится, «на дорожку» , зашла в одну из кабинок.
— …Саня, да я не знаю, что делать! Черт меня дернул надеть это кольцо, Серый , брат, приехал на один день, бросил его на столике… Да не гогочи ты, оно у нас «счастливым» считается, от деда по старшинству переходит… Сам ты придурок, хорош ржать, помоги ювелира найти. Саня утром улетает!
Игоревна , затаившись в кабине, выслушала весь диалог до конца, секунду подумала, расправила морщины на лосинах и громко вышла из кабинки.
— Я вам помогу, поехали, есть у меня хороший ювелир!
Мужик-страдалец уже успел пристроиться у настенного писсуара и категорически не обрадовался благой вести, которую принесла ему из кабинки Игоревна.
— Женщина! Вы хоть отвернитесь что-ли, — простонал мужик, уже не могущий остановить процесс. — А, да, извините! А что вы делаете в женском туалете?!— поддержала светскую беседу Игоревна, повернувшись спиной к пострадавшему.
Мужик сумрачно посмотрел в грязную после кульбитов нижнего брейка спину сумасшедшей бабенки и вежливо молвил.
— Ты иди на дверь с обратной стороны глянь и там меня подожди.
— Гм… Перепутала… Это от нервов, извините…
Следующие пол часа Светка разыскивала своего приятеля-ювелира, мужик тосковал поблизости. Выбор у него был небольшой, среди ночи найти не спящего мастера по ремонту колечек сыскать сложно.
Светкин школьный дружбан , бриллиантовых дел мастер не спал и готов был помочь с починкой, но оказалось, что ехать нужно за город. Далеко. Сто километров в сторону Калуги.
— Едем?!
— Едем… Выбора нет. Не знаю, то ли благодарить вас, то ли злиться… Нам же еще нужно к утреннему рейсу успеть потом в Шереметьево…
Светлана в очередной раз возблагодарила Господа, что она не замужем. Одна морока эти вечно сомневающиеся мужики. Таксист, немало удивленный радикально изменившемуся маршруту, все же согласился отвезти пару неудачников , которые предложили просто сказочный гонорар за сложный маршрут от клуба до Калуги, а потом до Шереметьево.
— Алексей, — на пятидесятом километре представился уже немного остывший мужчина.
— Светлана… Игоревна…
— Да уж после того, что между нами случилось, какая ты уже Игоревна… Света ты, — и Алексей впервые улыбнулся. Хорошо улыбнулся.
И вот тут вот все. На пятидесятом километре Калужского шоссе Игоревна почувствовала себя очень неуютно. В грязной белой куртке, капроновом хвосте и сверкающих лосинах.
Алексея нельзя было назвать красавцем, но улыбка… Улыбка была потрясающая и голос. От такого голоса хвосты с голов сами улетают, без механического воздействия.
Оставшиеся пятьдесят километров он рассказывал Игоревне историю кольца, которое было сделано для его прадеда питерским ювелиром, еще до революции из редкого металла, с редким же камнем, абсолютно плоским, не подверженным ни царапинам, ни ударам. И передавали это кольцо старшему в роду. Кольцо носит его старший брат, ненадолго приехавший в Москву по делам и случайно , впопыхах, оставивший его столе. Дарить-терять-продавать кольцо по семейной легенде никак нельзя. Беда будет.
— Я его примерил просто, не собирался в нем идти в клуб, да и в клуб не собирался, коллеги настояли, поддержать корпоративный дух. Поддержал…
В глубокой ночи, где-то под Калугой, огромный, как медведь ювелир вертел в громадных своих пальцах тяжело раненую семейную реликвию Алексея. Тяжело вздыхал, жевал губами, набирал воздуха, чтобы что-то сказать, не говорил, шумно выдыхал.
— Светка, идите вы в баню. Да не зыркай ты так, у меня баня с вечера истоплена, горячая ещё. Пока я кумекать буду что и как — попаритесь. Алексей, подкинь там, для жару. Ямщика своего тоже зовите, пусть человек с дороги отогреется. А, да, Лех, там в предбаннике в холодильнике медовуха. Хороша. После бани — лучше и не надо.
Баня, размером с хороший пятистенок проглотила троих странников . Мужчины подбросили дров, Игоревна, пока баня «доходила» порастрясла хозяйские запасы и в большом предбаннике, у камина накрыла стол.
Напарившись, разлили по большим пивным кружкам медовухи . Хорошо пошла. Пенная, холодная, сладкая, чуть с горчинкой (из гречишного меда делали).
— Готово! — в предбанник вошел ювелир, — принимай работу!
— Спасибо! Спасибо, вы меня от верной смерти спасли! — Алексей потянулся за кошельком.
— Отставить! — рявкнул золотых дел мастер,
— Ей спасибо говори, не взялся бы для кого другого. Собирайтесь, а то Шереметьево вас не примет. Свет, сумку захвати, я там собрал кой-чего в дорогу вам. Чтоб веселее ехать было.
Быстро собрались, прыгнули в машину и понеслись. Телефон Алексея разрывался от звонков брата, костерившего его на все лады.
— Да брось ты оправдываться уже, успеем мы к самолету, — оборачивается таксист. — Игоревна выуживает из сумки, собранной заботливым ювелиром запотевшую бутылку медовухи и бутылку «вишневки».Бутерброды с мясом и салом. Игоревна, не найдя в сумке стакана пьёт из горлышка «за знакомство, за встречу», закусывает.
И в одно мгновение все исчезает. Темно.
****
Игоревна летит и летит по какому-то страшному чёрному тоннелю, пытается кричать, но пересохший рот не открывается и даже сип не срывается с ее обескровленных губ. Она пытается пошевелиться, но тщетно. Отдельно от тела она чувствует одну из своих рук, но определить — правая или левая, не может. Ладонь неопознанной руки обретает чувствительность и Игоревна ощущает тепло, потихоньку начинает шевелить бесчувственными еще, словно отмороженными пальцами, пальцы путаются в чем-то упруго-лохматом. Возвращается обоняние и в нос просачивается противный запах чего-то жарко-нутряного, знакомого, но неопределимого.
— Так, — мозг Игоревны начинает функционировать вслед за конечностью, — Танцы, кольцо, ювелир, баня, дорога в аэропорт…Ааааааа, Божечка, миленький, за что? Авария!!! Мы попали в аварию!!! Господи, где я?! Я в реанимации или я умерла?! Судя по вони и шерсти под рукой я уже в аду… Господи, прости меня, Господи, я не хочу в ад, я домой хочу!!! Аааааыыыыууу…
И тут безмолвный крик переходит в настоящий, мирской сиплый вой. Игоревна распахивает глаза и начинает орать уже хорошим мужицким басом. В глаза ей смотрит черт. Настоящий бородатый черт.
— Ооооу, сгинь, нечистая морда, я была хорошей девочкой!
Тут до Игоревны доходит, что глаза-то уже вовсю смотрят, а руки с ногами вовсю шевелятся. Нечистым, ожидающим Игоревну у дверей ада оказался ее любимый эрдель Мирон, которого сутки никто не выгуливал и который был готов прикинуться хоть кем, лишь бы его вывели на двор. Преддверием преисподней — прихожая в квартире Игоревны, где на «икеевском» коврике «Добро пожаловать » она мирно почивала, пока пес не разбудил ее.
Постанывая и подвывая Игоревна встала на четвереньки и неловкими скачками двинулась в сторону кухни. Рот изнутри превратился в муфельную печь, которую забыли отключить.
Проползая мимо огромного, в полный рост зеркала в прихожей Игоревна намеренно отвернулась, чтобы не умереть со страху уже по настоящему. Беда настигла ее , когда она ценой невероятных усилий пыталась подтянуться на столешнице, для того, чтобы принять вертикальное положение. Выведя подбородок в положение «на планку» Светлана нос к носу столкнулась со своим, искаженным отражением в зеркальном металлическом чайнике. Крикнув чайкой , Игоревна ушла под стол. В углу, не узнающий свою добропорядочную хозяйку, присев и трясясь от ужаса, интеллигентная собака Мирон изливала из себя суточную лужу на ламинат цвета «морозная свежесть». На столешнице, подтянувшись с десятой попытки Игоревна обнаружила записку. «Света, спасибо за ВСЁ «. «Все» было подчеркнуто двумя размашистыми линиями оставляло для одинокой женщины большой простор для раздумий.
Трое суток отходила Игоревна от внутреннего позора, а потом все подзабылось и уладилось. Иногда она вспоминала обаятельного и улыбчивого Алексея, но это было все так, несерьёзно и немного стыдно.
****
Через полгода Игоревну повысили и перевели в главное управление анализировать финансы уже на более высоком уровне. На приём к генеральному директору планово вызвали ещё нескольких ведущих специалистов, с которыми Игоревна в приемной ожидала аудиенции. Директор, как это и водится у начальствующих — задерживался. Через пол часа ожиданий она вышла «на минутку попудрить щёчки». Место для припудривания находилось в конце коридора, куда Игоревна и рванула, чтобы не пропустить приезд генерального. Быстро заскочила в открытую дверь, закрылась изнутри.
— Женщина, это мужской туалет! Женский напротив! — У навесного писсуара стоял Алексей… — Игоревна!!! Ты?!! Ааааа!!!! Стой! Стой я сказал!!! Не уходи!!!
Игоревна, вырвав ручку «с мясом», одним прыжком перескочила в «дамский зал» , забыв зачем она туда шла.
— Светка, открывай! Открывай, я сказал! У меня пять минут, люди ждут!!!
В голове Игоревны огненными всполохами метались слова записки «спасибо за Всё», сердце тарабанило перфоратором , вышибая ребра.
— Игоревна, я сейчас дверь выломаю, выходи! , — тихо прошипел в дверной косяк Алексей.
— Сломает, — уныло подумала Светка. — И вышла.
— Свет, ты как здесь очутилась?! Свет, ты только не убегай, я тебя прошу. У меня встреча сейчас , минут на тридцать, не больше, ты подожди в приемной, секретарь тебе чай, кофе подаст. Не уходи, Свет, ладно?
Алексей волок неупирающуюся Игоревну прямиком в кабинет генерального.
— Добрый день всем, извините, задержался, дела. Катя, вот эту даму отпоить чаем и не отпускать, пока я не закончу.
— Алексей Ильич, эта, гм, дама — наш новый руководитель аналитического отдела Светлана Игоревна, вряд ли она раньше вас освободится, — улыбается секретарь.
****
Игоревна и Ильич вот уже как пол года живут вместе. Страшную историю о том, как же они все-таки добрались до аэропорта поведал брат Алексея, приличный и серьезный человек. За сорок минут до его вылета в аэропорт ворвались два очень пьяных и очень грязных человека. Один из человеков нес в руках конский хвост , размахивая им , как знаменем, второй человек пил из пластиковой бутылки мутную жёлтую жидкость и вкусно заедал ее хлебом с салом. Эти грязные весельчаки вручили Александру кольцо и умчались «продолжать банкет».
Со слов Алексея по дороге «на банкет» у него отключилось сознание и что было дальше, он не помнит.
Игоревну, как мы уже знаем, вырубило еще в машине, где-то под Калугой.
История записки открылась позже, когда через восемь месяцев после этих судьбоносных событий, к Светке явился таксист и вернул ей долг в пятьдесят тысяч рублей, которые она в беспамятстве ему любезно заняла, благополучно забыв об этом. А человек, мало того, что в письменной форме поблагодарил, так еще и деньги вернул. Честный парень. Благодаря ему и стало известно, что Светка с Алексеем после аэропорта благополучно уснули в машине и он их развез по адресам. Как ему удалось вызнать эти адреса у катастрофически пьяных людей — Бог весть, но на то он и таксист. Это его работа.
Кольцо, как рассказал ювелир, было копеечным и гроша ломаного не стоило в базарный день. Не захотел огорчать ни Игоревну, ни хозяина кольца, приехавших за сто верст чинить семейную реликвию. То ли прадеда кто-то обманул, то ли прадед всем сказок наплёл о дороговизне кольца, неизвестно. Но факт остается фактом — Алексею и Игоревне без этого кольца никогда бы не встретиться. А, да, ещё же капроно вый хвост и дискотека 90-х, точно! А это вечные ценности, пока мы живы, конечно.
Отдайте меня в детдом!
О гибели старшего брата Саше сообщили по телефону. С Сергеем он был в последнее время не очень близок, жили они в разных городах, созванивались редко. Саша постоянно был занят, много работал, часто ездил по командировкам, а Сергей после того, как двенадцать лет назад его жена умерла при родах, стал необщительным, замкнулся в себе, казалось, он и жить больше не хотел, только сын Марк его и держал на этом свете. Мальчик рос избалованным, отец никогда ничего ему не запрещал, покупал даже самые дорогие вещи, стоило только Марку попросить. Всё из-за чувства вины: перед сыном за то, что не мог дать ему такого же внимания и нежности, как дала бы мама и перед умершей женой, знал же он, что Рите нельзя было рожать, но она так мечтала о ребёнке, так уговаривала его, что всё же уступил он ей, понадеялся, что обойдётся.
Мальчик знал, что любое его желание будет исполнено, а всякие провинности оправданы, он требовал дорогие вещи, дрался, хамил учителям, однажды с другом даже тайком взяли машину отца и катались на ней по городу, пока их не остановили полицейские. Марк знал, что папа со всеми договорится, всё оплатит, и с удовольствием этим пользовался.
Сергей однажды разоткровенничался, рассказал о выходках сына брату, тогда Саша посоветовал быть с ним построже, но Сергей не смог, слишком сильно любил сына.
Хоронить брата Саша поехал вместе со своей женой Верой. Вера в глубине души даже обрадовалась этой поездке, потому что муж будет рядом целых несколько дней. Она очень любила Сашу и так же сильно ненавидела его работу. Да, он неплохо зарабатывал, но дома бывал слишком редко, мало того, что часто работал в выходные, так ещё и постоянно уезжал в командировки. Иногда на целый месяц. Вера пыталась уговорить мужа найти себе другое занятие, но он даже слышать об этом не хотел, ему нравилась его работа, там его ценили, считали незаменимым и всячески поощряли. Вере ничего не оставалось, как смириться, она не могла лишить мужа любимого дела. Но если бы у них был ребёнок, ей было бы легче переносить одиночество. Вот только стать матерью ей было не суждено. За одиннадцать лет брака Вера прошла несколько курсов лечения и все безрезультатно. Даже ЭКО не помогло, а они пробовали три раза. Пришлось Вере принять и это. Тогда женщина решила усыновить ребёнка. Маленького, чтобы запомнил их, как своих родителей. Вера не хотела быть второй мамой, он мечтала, чтобы дочка, а она хотела именно девочку, любила её как родную, единственную мамочку. Женщина мечтала, как будет заплетать малышке косички, наряжать её в красивые платья, как будет рассказывать ей сказки о принцессах. А потом, когда дочь подрастёт, они будут секретничать о мальчишках, о любви. Саша нехотя, но согласился с женой, он понимал, что обделяет её вниманием, поэтому был согласен на всё, лишь бы Вера успокоилась. Женщина с энтузиазмом занялась вопросом удочерения. Она уже написала заявление в органы опеки, собрала все документы, ей осталось только встать на очередь за отказником из роддома, но тут случилась беда с братом мужа.
Когда Саша и Вера позвонили в дверь квартиры Сергея, им открыл высокий бледный подросток лет тринадцати с бледным лицом и красными от слёз глазами. Мальчик был чуть ли не на голову выше Веры, ростом почти с Сашу. Это был Марк. Он даже не глянул на прибывших, не поздоровался, просто открыл дверь, потом развернулся и ушёл в свою комнату. К Саше и Вере вышла незнакомая пожилая женщина, соседка по этажу. Она быстро всё им объяснила и ушла к себе. Саша тут же взял все хлопоты по похоронам в свои руки, попросив жену заняться Марком.
Когда Вера нерешительно зашла в комнату мальчика, тот сидел за столом, глядя в выключенный экран монитора компьютера. Услышав шаги, он медленно повернулся к Вере и глухим голосом спросил:
- Вы меня отдадите в детдом или заберёте к себе?
Женщина даже замерла, она не думала об этом. Она не хотела, чтобы Марк жил с ними. Вера хотела ребёнка, да, но не такого взрослого эгоиста, а маленькую хорошенькую девочку, дочку, которую она воспитает так, как считает правильным. И она почти добилась исполнения своей мечты. Этот подросток был ей не нужен. Женщина не знала, что ответить Марку, она натянуто улыбнулась и спросила, хочет ли тот кушать? Мальчик отказался, и Вера быстро вышла из его комнаты, она боялась, что он всё поймёт по её глазам.
Вечером о Марке заговорил Саша. Он спокойно и твёрдо заявил жене, что племянника в детский дом не отдаст, а родственников, кроме них, способных взять мальчика к себе, больше нет. Отец Саши и Сергея уже несколько лет лежал парализованный, матери хватало хлопот и с ним, да и живут они далеко, а больше, в общем-то никого и не было, о родне по линии мамы Марка вообще ничего не было известно. Поэтому Марк поедет жить к ним, Саша оформит над ним опекунство, и он очень надеется, что Вера не будет против.
Вера хотела было уж сказать, что она то как раз против, но тут Саша замялся и добавил:
- Только понимаешь, тут какое дело: Сергей перед смертью попал в очень нехорошую ситуацию. Он задолжал кое-кому много денег. Даже эта квартира уже под арестом. Я подозреваю, что и авария была совсем не случайной. Поэтому Марка мы берём совсем без наследства. Но я знаю, ты у меня замечательный и совершенно не корыстный человечек, ты у меня самая лучшая жена, и за это я тебя очень люблю. И мы же всё равно хотели усыновлять ребёнка, правда? – он взял жену за руку и с надеждой заглянул ей в глаза.
А Вера так и застыла с открытым ртом. Теперь, если она откажется, муж подумает, что она это сделает из-за денег, вернее, их отсутствия у Марка. Он не поймёт её, она его разочарует. Вера поморщилась, как от боли, она растерялась. Саша нахмурился, он понял, что жена не разделяет его заботу о племяннике. Мужчина отошел от Веры и отвернулся, но она быстро взяла себя в руки и сказала:
- Прости, голова очень болит. Конечно, я согласна, пусть Марк живёт с нами.
Через неделю они вернулись к себе домой вместе с мальчиком. Саша устроил Марка в школу, потом быстро оформил опекунство, благо, документы были уже собраны, и они стали жить втроём. Первое время мальчик вёл себя тихо, ходил в школу, возвращался, запирался в своей комнате и выходил оттуда только чтобы покушать. Саша всё также пропадал на работе, в командировках, а Вера так и не знала, как вести себя с новым членом их семьи. Она продолжала мечтать о приёмной дочке, но и пойти против воли мужа не могла. Тогда Вера решила постараться принять Марка, подружиться с ним. Она готовила вкусные блюда, покупала сладости, модные, по её мнению, вещи для мальчика. Иногда пыталась даже обнять его, пробовала поговорить с ним, но Марк каждый раз шарахался от Веры, словно её прикосновения его обжигали, парень не разговаривал с ней, ни разу даже ни за что не поблагодарил, он просто её игнорировал.
Женщина сначала терпела такое поведение Марка, потом не выдержала и пожаловалась на него мужу. Саша помнил, что и сам брат говорил ему о плохом поведении сына, но считал, что после смерти отца мальчик ещё не оправился, поэтому совсем не время воспитывать его. И, когда Вера попросила мужа повлиять на Марка, он укоризненно напомнил ей, что Марк теперь сирота, ему нужны внимание и забота, и что она должна потерпеть. Вера сначала честно долго терпела, но однажды не выдержала и высказала мальчику:
- Марк, ты живёшь в нашем доме, и ты должен как-то общаться со мной, помогать мне, посуду за собой со стола убирать, в конце концов. Ты же видишь, как я стараюсь для тебя. Я понимаю, что ты потерял родителей, да, это тяжело, я сочувствую тебе, но нужно быть хоть немного полезным в доме и разговаривать с нами хоть иногда.
- А я не просил вас забирать меня к себе, - процедил сквозь зубы Марк, - не нравлюсь, отдайте в детский дом. Или вы такие добренькие, что вам совесть не позволяет? Я же вижу, что не нужен вам, что лишний здесь, зачем ты притворяешься? Ты же не хочешь, чтобы я жил здесь! И я не хочу жить с вами. Я хочу в детский дом, так будет лучше для всех, - голос мальчика дрогнул и Марк, не дожидаясь ответа Веры, быстро ушёл в свою комнату.
Женщина осталась стоять на месте, ей было стыдно от того, что Марк сказал правду, но ничего не могла с собой поделать, полюбить мальчика она, действительно, не могла, как ни старалась. Вера тяжело вздохнула и решила оставить всё как есть, тем более, что учился парень довольно хорошо и ни в какие неприятности пока не попадал.
Но одним вечером, вернувшись с работы домой, Вера увидела на лице Марка кровавый синяк.
- Ты подрался? – испуганно спросила она у мальчика, дотронувшись пальцами до его лица. – Тебе больно? Что случилось?
- Да отстань ты от меня! – заорал ей в ответ Марк, отскочив в сторону. – Хочу и дерусь! Какое тебе дело? Иди вон кашу вари, а я сам разберусь.
Вера чуть не заплакала. Нет, она так больше не может. Она ещё молодая, у неё вся жизнь впереди, а приходиться тратить силы и время на чужого неблагодарного мальчишку, который её открыто ненавидит. Если Саше так нужен этот грубиян, пусть сам с ним и возится, она же его даже видеть уже не хочет. Вера решила, что, когда муж приедет из своей очередной командировки, она скажет ему о разводе.
На следующий день Вера пришла с работы, а Марка дома не было. Время шло, он не приходил. Женщина стала звонить на мобильник мальчика, но он не отвечал, впрочем, как всегда. Позвонила мужу, тот тоже не смог дозвониться. До полуночи Вера не находила себе места, обзвонила больницы, хотела уже сообщить в полицию, но тут раздался звонок в дверь. Это был Марк. Он тяжело дышал, а его куртка была вся в пыли, словно её топтали ногами.
- Ты живой! – радостно воскликнула Вера. – Слава Богу! У тебя ничего не болит? Пойдём я покормлю тебя.
Марк медленно снял куртку, кинул её на пол в коридоре и ушёл в ванную. Отвечать на вопросы Веры он даже не подумал. Но она была рада и тому, что мальчик нашёлся. Вера подняла куртку и, когда Марк вышел из ванной, засунула её в стиральную машинку. Сушить она её повесила на батарею.
На следующее утро, уже одевшись и стоя в дверях, Марк, не оглядываясь, вдруг пробурчал:
- Спасибо, - и не дожидаясь ответа быстро вышел из квартиры.
Вера удивилась и задумалась, за что именно он её поблагодарил: за то, что постирала его куртку или за то, что не стала допытываться, где он всё же был? Достаточно было и того, что мальчик просто заговорил с ней.
Тем вечером она немного задержалась на работе. И, когда вышла из маршрутки на своей остановке, было уже темно. Вера спешила, она переживала за Марка, боялась, что его опять не будет дома, поэтому решила срезать путь и побежала по небольшому парку, что находился между остановкой и их домом. Добравшись до середины пути, она вдруг услышала громкие голоса, среди которых различила голос Марка. От тревоги у женщины бешено заколотилось сердце. Она побежала в сторону шума и увидела троих крепких парней, один из которых держал Марка за грудки и что-то кричал ему в лицо. Потом он толкнул мальчика, тот упал и другой из хулиганов пнул его ногой. Марк вскрикнул от боли, и Вера сама не поняла, как рванула к нему на помощь, закричав:
- Отпустите его! Бандиты! – она подбежала к ударившему и сколько было сил толкнула его: - Отойди от него!
- А кто это тут такой смелый? – захохотал парень, тут же схватив женщину за руку. – Смотрите, какая красоточка! Мы таких любим, да, братаны?
Его друзья забыли про Марка и обступили Веру:
- Ничего тётка, мне такие нравятся, - ухмыльнулся один из них. - Пошли с нами, будет весело, гарантирую, - он грубо обнял тщетно вырывающуюся Веру и уже наклонился, чтобы силой поцеловать её в губы, но тут к ним подбежал вскочивший с земли Марк. Он встал перед хулиганом:
- Не трогай её, это моя мама! – закричал ему в лицо мальчик, а парень усмехнулся:
- Ты же говорил, что сирота.
- Мало ли что я говорил, - Марк смело оттолкнул хулигана от Веры и встал между ними с раскинутыми в стороны руками, закрывая её собой, - дурак был, вот и говорил. Тронете её, я убью вас, куплю пистолет и убью!
- Ты долг сначала отдай, - крикнул один из парней, - а потом пистолеты покупай.
- Я же отдал вам половину, завтра ещё заработаю и отдам остальное, - ответил Марк, - а воровать у родителей не буду, не заставите.
Парни пошептались между собой и ушли, махнув рукой и кинув напоследок, что ждут остаток денег завтра вечером.
- Марк, за что ты им должен? И кто это? – осторожно спросила у мальчика Вера, не сильно надеясь на то, что он ей ответит, но Марк вздохнул и сказал:
- Это одиннадцатиклассники из нашей школы, я нечаянно у одного из них телефон разбил, толкнул на перемене, он и выпал. Теперь они требуют деньги на новый. Сказали, чтобы я у вас их украл. А я не хочу воровать, поэтому вчера ходил на стройку, договорился там подработать. Отдал за телефон половину денег, а они бить начали.
- Я дам тебе деньги, - улыбнулась Вера, она не могла забыть, как мальчик назвал её мамой, это оказалось очень даже приятно. – А ты смелый. И честный. Только почему-то не позволяешь нам любить тебя, живёшь с нами, как чужой.
- Потому что нельзя мне с вами жить, - опустил голову Марк, - я одни несчастья приношу. Мама из-за меня умерла, папу тоже из-за меня убили. Если бы я не требовал с него дорогие вещи, он бы не влез в долги. Плохой я, мне в детдом надо. Откажитесь от меня, так будет лучше для всех.
С поникшими плечами мальчик повернулся и медленно побрёл в сторону дома. Вера несколько секунд ещё стояла на месте, пораженная откровением Марка, а потом побежала за ним:
- Не отдам я тебя в детский дом, ни за что, понял? – взволнованно сказала она, схватив мальчика за руку, - Я хочу, чтобы ты был моим сыном. Честно. Очень хочу. И я больше ничего не боюсь, ты же вон какой защитник!
Марк остановился, повернулся к Вере и внимательно посмотрел ей в глаза. Долго смотрел, а потом опустил взгляд и тихо спросил:
- Тогда можно я буду называть тебя мамой?
Вера облегчённо улыбнулась, мягко обняла мальчика и прошептала:
- Я буду очень этому рада, сын.
Когда Саша, приехав из командировки, открыл дверь в квартиру своим ключом, то сначала даже замер, засомневавшись, в свою ли квартиру он зашёл. Из кухни доносился громкий смех, а так весело у них дома не было уже очень давно. Последнее время одни только проблемы и обиды. Саша, не разуваясь, прошёл на кухню и не поверил своим глазам: Вера и Марк, оба в кухонных фартуках сидели за столом и лепили пельмени. При этом они хохотали и кидались друг в друга мукой. Вся кухня была уже белая от муки, но их это нисколько не смущало. Они настолько увлеклись, что даже не заметили Сашу. А он стоял, прислонившись плечом к стене коридора и с улыбкой, не отрываясь, смотрел на свою семью...
Через год у Марка появилась младшая сестрёнка. Вера не оставила свою мечту о дочери, но она уже не боялась быть приёмной мамой, поэтому, посовещавшись втроём, они решили взять из детдома восьмилетнюю Дашу, сироту, как и Марк. Много было, конечно, трудностей в воспитании детей, но Вера и Саша смогли стать для них не только любимыми и любящими мамой и папой, но и близкими друзьями, с которыми Марк и Даша теперь всегда делятся своими секретами. Как самые родные.
Стукач
Свою страсть Егор Маханьков оправдывал обострённым чувством справедливости. Его "заявления" начинались всегда одними и теми же словами: "Считаю долгом советского гражданина сообщить, что мне известно...".
Своё первое "дело", он помнил ярче и острее, чем даже первый свой опыт с женщиной. Объектом справедливой жалобы стал сосед, алкоголик Турно Иван Демидович, нарушавший покой жильцов коммунальной квартиры, где жил Маханьков.
Старик вечерами часто бывал пьян. Придёт домой подшофе, добавит, и давай тренькать на балалайке! А многим, в том числе и Егору, с утра на работу. Он тогда на той же фабрике, что и Турно, работал. Однажды этот самый Иван Демидович возьми да и расскажи анекдот. Не смешной, а даже очень вредный, выдающий всю его гнилую антисоветскую сущность.
Федор Чудаков, другой сосед, тоже слышал, и, как показалось Егору, усмехнулся в усы. А ведь портрет Чудакова висел на стенде передовиков производства! Поэтому Егор решил прояснить для себя его позицию.
— Фёдор Михалыч! Ты контру эту слышал? — спросил он, дождавшись, когда Турно угомонился и ушёл в свою комнату.
— Какую? — кашлянул Чудаков, продолжая править ножи.
— Ну, байку эту, про колхоз и мышей?
— Неа, — нарочито зевнул Чудаков, наконец, отложив в сторону и ножи, и брусок.
— Как? Ты ж лыбился? — не понимал Егор.
— Так мыслям своим лыбился! Тоська моя четвертый разряд получила! А соседа не слушаю! Мало ли, что спьяну сболтнёшь, — Фёдор хлопнул Егора по плечу, — будешь уходить, погаси свет!
... Чудакова после всё равно вызвали по делу Турно. Иван Демидович сидел в кабинете следователя бледный, страшнее самой смерти. Заросший белой щетиной подбородок мелко трясся.
— Знаком ли вам этот человек? — спросил у него следователь, не отрываясь от бумаг.
— Да. Это мой сосед, Чудаков Фёдор, — разбитыми губами прошелестел старик.
— Подтверждаешь, что рассказывал анекдот в его присутствии?
Посмотрев на Фёдора, Турно кивнул. Ему было сказано, что отпираться бессмысленно, и он решил, что Чудаков донос и написал.
Больше в свою квартиру ни Иван Демидович, ни Фёдор Михайлович не вернулись. Профсоюз пытался заступиться за Чудакова, всё-таки передовик производства, отец двоих детей, но как-то вяло пытался. А после того, как он признал вину, и его жену и детей увезли в неизвестном направлении, фотографию "предателя" сняли со стенда передовиков.
Егору пожал руку сам товарищ Бунин, однофамилец писателя, сбежавшего от революции в Париж.
В квартире освободилось сразу две комнаты, бóльшую занял товарищ Литовцев с семьёй, прибывший перенимать опыт у столичных коллег, а в меньшую, в которой прежде жил Турно, заселили бухгалтера того же ведомства, мужчину пятидесяти двух лет.
А Егора теперь, не смотря на его молодой возраст, все стали величать Егором Мартыновичем и как ему показалось, наконец-то стали относиться к нему с должным уважением. Никто больше не играл на балалайке вечерами, и анекдотов не травил. Никаких.
Напротив, как только появлялся Егор на общей кухне, все почтительно расходились по комнатам. Все, кроме новых жильцов.
— Чего это они,— спросила, очередной раз наблюдая исход соседей при появлении Егора на кухне, жена Литовцева, Варвара. До этого она вела занимательную беседу со старушкой Карповной, которая ретировалась вместе со всеми.
— Да кто их разберёт, — замахал горящей спичкой, гася её, Маханьков, выпуская дым.
Варвара одной рукой мешала борщ, другой придерживала грудничка. Тот стал чихать, словно мышонок, от папиросного дыма.
— Егор Мартынович, вы могли бы не курить? У Митюши астма, — попросила Варвара.
— Конечно. Что ж сразу не сказали? — Егор вытащил изо рта папиросу и поплевав на пальцы, затушил.
Варя улыбнулась ему. "Надо же, какой милый человек этот Егор, и отчего его соседи так не любят"? подумалось ей.
"А ничего эта Варенька. Жалко, что замужем. Но грудь, и стать... очень хороша" — подумал в свою очередь Егор, улыбаясь в ответ.
Прошёл месяц, дела у Литовцева шли превосходно. Его назначили на место товарища Чельникова, который оказался растратчиком. Недостача оказалась не такая крупная, лет на десять. Обнаружить её удалось благодаря своевременному сигналу.
"Это я! — захотелось Егору крикнуть сияющей Варе, — я надоумил нашего соседа, бухгалтера, вскрыть этот нарыв на теле рабочего народа! Вор получит десять лет без права переписки, а ваш муж заслуженное повышение"!
Но он промолчал и правильно сделал. Потому что через день холодным вечером к бухгалтеру пришла высокая дама в чёрном, бледная, с поджатыми губами. Она не представилась, просто спросила, где проживает Осип, бухгалтер. Соседи указали ей комнату, после чего, не успев разойтись, услышали два выстрела.
Дверь бухгалтерской комнаты распахнулась, мимо них прошла, словно сама смерть, дама, теперь на губах её блуждала улыбка. Она прошла мимо изумлённых соседей, потрепав по золотым вихрам ребёнка одного из них. А в комнате, на крашеном красно-коричневой краской полу корчился смертельно раненый бухгалтер.
Стрелявшую задержали позже, ею оказалась вдова Чельникова, "покончившего с собою" в следственном изоляторе. "Мой муж был невиновен, и те, кому было выгодно списать на него растрату, убили его", — заявила она на суде, после чего ей вынесли расстрельный приговор.
Егор Мартынович был потрясён смертью соседа. Ведь, по сути, пуля предназначалась ему. Целый месяц он был задумчив, и ничего не предпринимал. Однажды в дверь постучали, и он вздрогнул. Вдруг он увидит там фигуру в чёрном?
Но это оказалась Варвара. Она зашла проститься. Литовцев с повышением получил отдельное жильё.
— Что ж, прощайте Варя, — кисло улыбнулся Маханьков, и пожал её протянутую руку.
— До свиданья, Егор... Мартынович! — совсем как девчонка, прощебетала она и чмокнув его в небритую щёку, смутилась и пошла.
Пару минут он стоял, держа ладонь у щеки, которой коснулись её упругие губы, а потом, вдруг, как сумасшедший, бросился к окну и распахнул его.
"Варя! Я люблю вас!" — хотел он крикнуть, но не посмел. Варвара, перед тем, как сесть в машину к мужу и детям, посмотрела наверх, и заметив Маханькова, подняла руку.
Его душили злые слёзы. Невыносимо было сознавать, что он сам приложил руку к её отъезду. Он даже думал найти управу на Литовцева, чтобы расчистить путь к своей мечте, но... этот орешек был ему не по зубам, несмотря на то, что к тому времени Маханьков уже числился внештатным осведомителем Райотдела НКВД. У него и кличка была — Мотя.
Наступила весна, и Егор стал встречаться с Томой, что работала в фабричной столовой. Больше всего он любил слушать вечерние сплетни, которые ему охотно нашёптывала его новая подруга.
— Знаешь, Егор, у нашей Муси кавалер объявился! И не простой! — сообщила как-то Тома, снимая блузку.
— А какой же? — страстно прошептал он, целуя её покрытые веснушками плечи.
— Козырный, машина с шофёром! Осыпал Мусю подарками! Не то Литвак не то... Литвинов... не помню...
— Литовцев? — он остановился и воззрился на Тамару.
— Кажется... целуй же меня... — полузакрыв глаза, простонала она.
Он продолжил, но как-то вынужденно, без былой страсти.
— Прости, — сказал он наконец,— что-то я себя неважно чувствую, простыл, наверное!
Отделавшись от любовницы, Маханьков судорожно стал думать, что предпринять. Подбросить анонимку руководству Литовцева о его аморальном поведении? Объясниться с Варей? Перед глазами у него стояло её светлое лицо, мягкая улыбка, лучистые глаза.
На следующий день он, разузнав от Тамары побольше о любовнике её приятельницы Муси, которой к слову, было всего шестнадцать, отправился домой, где за несколько дней уже успела покрыться пылью печатная машинка, оставшаяся ему в наследство от соседа бухгалтера.
Он Тамары он также узнал, что жена блудника Литовцева сейчас живёт на даче, в Салтыковке. Туда он ездит на выходные, чтобы привезти семье продукты.
Весь следующий день Егор не мог работать. Наконец, не выдержал, и подошёл к начальнику смены.
— Отпусти, Иваныч, у меня дело важное, — крикнул он, стараясь перекричать лязг и гул.
— Иди, раз надоть, — не отвлекаясь от настройки станка, кивнул Иваныч.
Уже через час намытый и надушенный Томкиным одеколоном, Егор спешил на электричку, чтобы ехать в Салтыковку. На станции купил у замотанной платком по самые глаза бабы тюльпанов. Расплачиваясь, спросил:
— А где здесь, тётенька, улица Розы Люксембург?
— Це не вулица, це дом културы, — махнула та на ряд домов, расположившихся возле деревянного храма, с которого давно сняли кресты.
Расправив плечи, он двинулся в указанном направлении, и дошёл до врытого в землю столба, где на прибитой фанерке было обозначено:
улица Розы Люксембург, бывш. Старообрядческая.
Маханьков прошел первые два дома, а на подходе к калитке третьего, сердце его забилось чаще. На лбу, несмотря на свежий майский ветерок выступил пот. Егор открыл задвижку и пошёл по отсыпанной песком дорожке к дому.
Звонка не было, и он постучал в дверь застеклённой террасы. Должно быть, хозяйка не слышала. Тогда он подошёл к высокому окошку и постучал настойчивее.
В стекле отражалось небо и он не смог разглядеть лица хозяйки. Она кивнула ему и он снова пошёл к двери. Открыв дверь и взглянув на Егора, Варя отшатнулась. Видно, сперва не признала, взглянув из окна.
— Ой! Егор... Мартынович! Неужели вы? А я печника жду. Печка совсем худая стала: дымит, а не греет. А вы как здесь? — залепетала она, а потом вдруг опомнилась: — да вы проходите, не стойте в дверях!
— А я с оказией здесь очутился, — извлекая из-за спины букет тюльпанов и преподнося его ей, — сказал он, — как поживаете, Варвара?
— Ой, ну что вы, зачем? — сказала она, приблизив цветы к лицу и вдыхая их аромат, — а поживаем неплохо. Митя только вот всё болеет, а так ничего.
— А я признаться, всё это время думал о вас, — сказал он, надеясь на встречное признание. Но его не последовало. Наоборот, ему показалось, что хозяйка напряглась. В воздухе повисла неловкая пауза.
— Чаю хотите? — спросила наконец она, но голос её показался чужим и отстранённым, - есть липовый.
— С удовольствием, — сказал он, не спуская с неё глаз, и пытаясь понять, чем вызвана такая резкая смена настроения, — где ваши дети?
Она включила керогаз и поставила на огонь алюминиевый чайник.
— Арину отвезли к бабушке, на Брянщину. А Митюша спит. Скоро должен проснуться.
— Смотрю, неплохо вы тут устроились, — оглядываясь по сторонам сказал Маханьков, а сам подумал: "скотина этот Литовцев. Такую женщину, мать своих детей в убогую нищету загнал! На Сухаревке в коммуналке и то в сто раз приличнее было".
— Да, обживаемся потихоньку, — отозвалась она, — приехали сюда в начале апреля. Надеялись, что Мите здесь будет полегче дышать.
Чайник закипел быстро и Варя заварила душистый липовый чай.
— Ну, расскажите о себе, Егор. Как вас занесло к нам, и главное, откуда вы узнали адрес?
Он немного растерялся, хотя вопрос не казался нелогичным.
— Понимаете... начал он, — глядя на её красные, в цыпках, руки. Перехватив его взгляд, она стыдливо спрятала их за спину.
— Приходится стирать в холодной воде, — словно оправдываясь, произнесла она, и опустила глаза.
Он вскочил с места, взял её руки и поднёс к губам.
— Ваш муж– чудовище! Поэтому я здесь!
Лицо её исказилось, стало дурным и неузнаваемым. Она вырвала у него свои ладони, и, отвернувшись к стене, глухо сказала:
— Я так и знала, что вы здесь неспроста. Я знаю, что у моего мужа есть любовница, и, возможно, не одна. Но это не значит, что я готова лечь в постель с первым встречным! Уходите!
Он подошёл к двери и обернулся. Она всё ещё стояла лицом к стене.
— Он вас не стоит! — тихо сказал Егор, — и я не первый встречный! Я давно люблю вас, Варя! Я готов...
— Умоляю, оставьте меня! — крикнула она, — вы.. низкий человек, вы... стукач!
— Мама-а! — раздался из соседней комнаты детский крик, — Ма-а-а-а!
Маханьков снял с гвоздя кепку, натянул её, и шагнул в сгущающиеся сумерки. Он быстро шёл к платформе, и в его ушах раздавалось "сту-кач", "сту-кач", "сту-кач"... но кто ей сказал? Неужели муж узнал, кто убрал его предшественника?
Откуда ему было знать, что Варя в первый раз об измене мужа узнала вскоре после переезда с Сухаревки. Тогда она в расстроенных чувствах сама искала встречи с Егором. Он казался ей надёжным и верным другом и она боялась признаться себе, что он привлекает её. Дома Маханькова не оказалось, зато она застала ту самую старушку Карповну.
— Ой, дочка! — беззубо зашамкала та, — думала, не свидимся! Али забыла что?
— Мне бы, бабушка, с Егором Мартыновичем поговорить! — ответила Варвара, опуская Митю на пол в прихожей.
Лицо старухи тотчас приняло кислое выражение, точно она прикусила лимон.
— Накой он тебе, дочк? — искоса посмотрела она на Варю, — плохой он человек, с гнилым нутром! Одно слово — стукач!
— Не может быть... — не поверила Варя, — не может...
— Пойдём, голубка, я расскажу тебе про Иван Демидовича, и про других... малец пока поиграет... пойдём.
Рассказанное старухой ошеломило Варю. Она поблагодарила Карповну, простилась с ней, и взяв Митю, побрела домой. Егор о её визите так никогда и не узнал, и думал, что его деятельность рассекретил Литовцев, который мог иметь доступ к секретным бумагам.
Через два года началась война. Не успев пробыть на фронте и двух месяцев, Егор попал в окружение. Ему и ещё двоим солдатам удалось выбраться. После все они сидели перед майором, задачей которого было выяснить, не оказались ли завербованными счастливчики, сумевшие пробраться к своим.
Майор поговорил с каждым в отдельности. Особенно долго он беседовал с Егором, после чего сказал своему помощнику:
— Этих двоих передать Ковальчуку, третьего - в расход!
— Эстонца? Юри?
— Нет, же! Маханькова! Врёт он, нутром чую. Продался фашистам, пёс!
— Но... — начал было помощник, однако поймав суровый взгляд майора, не посмел продолжать, и взял под козырёк: — есть!
Спорить с Андреем Ивановичем Турно мог только самоубийца.
Автор Людмила Л.