Телеграмма

– Хозяйка! – почтальон остановилась возле небольшого дома, утопающего в зелени, – вам телеграмма!
На зов вышла молодая женщина.
– Давайте, – сказала она, – где расписаться?
– А вот здесь, – работница почтового отделения ткнула пальцем в бланк и одновременно протянула хозяйке сложенный вдвое листок.
Та, поставив подпись, развернула послание, прочитала, побледнела и, едва успела схватиться за забор, чтобы не упасть.
– Что с вами? – встревожилась почтальон, – может, скорую?
Женщина сделала отрицательный жест рукой. И вдруг тихо попросила:
– Просто зайдите на минутку, побудьте со мной…
Они прошли во двор, расположились в уютной беседке.
– Что-то случилось? – спросила гостья.
Хозяйка секунду помедлила и вместо ответа протянула полученную телеграмму:
– Вот, посмотрите.
Там было всего три слова: «Будь ты проклята».
– Ничего себе, – пробормотала почтальон, – кто это вас так?
– Хотите чаю? – не ответив на вопрос, спросила хозяйка, – пожалуйста… Я вам все расскажу. Если, конечно, у вас есть время.
– Это была последняя доставка, – гостья поняла, что женщине нужно выговориться, – так что я с удовольствием посижу с вами. Меня, кстати, Ольгой зовут.
– А я – Ирина. Подождите немножко. Сейчас я все принесу.
– Я помогу, – и Ольга пошла за Ириной в дом…
– Даже не знаю, с чего начать…, – Ирина задумчиво смотрела куда-то вдаль.
– Начните с главного…
– Если бы знать, где оно – это главное… Начну сначала… До десяти лет я была единственным ребенком в семье. Родители не могли на меня надышаться. И вдруг, мама забеременела. В одночасье все изменилось. Теперь все носились не со мной, а с мамой. Я тогда не понимала, почему так. А все очень просто: маме было за сорок. Врачи отговаривали рожать, но она не послушалась.
Когда выяснилось, что у нее будет мальчик, обо мне, так мне тогда казалось, все напрочь забыли. Папа был на седьмом небе от счастья. Он ждал сына! А мне было очень плохо. Казалось, что родители меня больше не любят и я им не нужна.
Поэтому я с нетерпением ждала лета, чтобы уехать к дедушке с бабушкой. Сюда, на побережье. #опусы С тех пор как я пошла в школу, родители отвозили меня вот в этот самый дом аж на три месяца. Каждый год.
Бабушка с дедушкой любили меня, никогда не обижали. Здесь я всегда чувствовала себя счастливой.
В тот год, когда родился мой брат Виктор, папа как обычно привез меня сюда, к своим родителям.
На протяжении трех месяцев я уговаривала бабушку с дедушкой, чтобы они оставили меня у себя. Плакала, говорила, что не хочу возвращаться домой.
Бабушка поговорила с папой, и тот убедил маму оставить меня здесь на год. Сказал, что ей будет гораздо проще справляться с одним ребенком.
Планировали на год. А оставили, так уж получилось, навсегда.
Первые годы все было замечательно. Я ходила в школу. Бабушка и дедушка помогали делать уроки, ходили на родительские собрания. Вся их жизнь крутилась вокруг меня. Бабуля говорила, что благодаря мне, она даже помолодела.
После школы я поступила в местный педагогический институт. Мысль о том, чтобы вернуться домой мне даже в голову не пришла.
От родителей я отвыкла: все наше общение за эти годы свелось к разговорам по телефону. Причем собственного телефона у нас не было: приходилось ездить на почту. А какие там разговоры?
Мама сюда ни разу не приехала. Папа приезжал пару раз на недельку и все. Брата я практически не знала. Просто знала, что он есть. Видимо поэтому домой я и не стремилась. Бабушка и дедушка, по сути, заменили мне семью.
А потом дедушка тяжело заболел. Пять лет лежал. Я помогала бабушке за ним ухаживать. Взяла на себя большую часть домашних забот. Родители снова ни разу не приехали. Только ахали по телефону.
Смерть дедушки бабушка пережила очень тяжело. Ведь они пятьдесят лет вместе прожили.
– Не могу я без него, внученька, – постоянно твердила она, – скоро одна ты останешься.
И правда. Вскоре бабуля заболела и тоже слегла. Правда пролежала всего полтора года. Заботы о ней полностью легли на меня.
Так я и жила: работа, тетрадки, уход за бабушкой. Когда уходила в школу, оставляла ее с сиделкой. Платила со своей учительской зарплаты. Бабушкина пенсия почти вся уходила на лекарства.
Трудное было время. Но самым ужасным было то, что я понимала: скоро бабушки не станет и я останусь совсем одна.
За день до смерти бабушка сказала, что дом, в котором мы жили, она завещала мне. И добавила:
– Если будут требовать отдать часть или продать – не уступай. Хочу, чтобы здесь жила ты, твои детки. Мы с дедушкой так надеялись их дождаться…
Она ушла тихо, во сне. Мой отец приехал помочь с похоронами. Мама так и не появилась. На тот момент я не видела ее почти пятнадцать лет!
– Невероятно! – воскликнула Ольга, – как такое может быть?
– Я тоже не понимала. Спросила у отца. Он ничего не ответил. Отвел глаза в сторону.
Только это еще не конец истории, а самое ее начало.
Через полгода отец приехал вступать в наследство. И уехал ни с чем. Дом стал моим.
Вот тут мама про меня и вспомнила. Требовала, чтобы я разделила наследство с братом. Там ведь не только дом был, но и счет в банке. Оказывается, дедушка с бабушкой собрали весьма внушительную сумму.
Мать звонила, ругалась, говорила, что у меня совести нет, что я присвоила бабушкино имущество.
Я слушала и не верила своим ушам. Получалось, что люди, которые здесь не появлялись, за стариками не ухаживали, считают, что я перед ними в чем-то виновата.
И я, помня наставления бабушки, уперлась:
– Ничего не дам и точка.
Мама пригрозила, что подаст на меня в суд, будет оспаривать завещание. Это меня добило окончательно. Теперь я была готова сопротивляться всеми возможными способами.
Но тяжбы не случилось. Внезапно умер отец. О том, что это случилось я узнала с опозданием на неделю. Нет, телеграмму мне прислали, но я была в отъезде и получила ее, когда ехать на похороны уже не имело смысла.
Мать вызвала меня на переговоры. То, что она кричала в трубку, даже повторять не хочется. Но зато я узнала главное: она мне ‒ не родная мать.
Оказывается, папа женился, имея ребенка на руках. И настоял, чтобы мама меня удочерила. Вот так.
После того телефонного разговора прошло больше пяти лет. Первое время она мне звонила, даже писала. Призывала к совести: мол Витя – твой брат, ты должна с ним поделиться, он только жить начинает.
Но я не уступаю. И уступать не собираюсь. Она требовала, чтобы я ему что-то там выплатила. Но я не понимаю: с какой стати? Я этого парня даже не знаю. Он для меня – номинальный брат… На бумаге.
Ну, а теперь это, – Ирина взяла в руки телеграмму, – проклинают. Не знаю, кто. Может, она. А, может, братец. Подписи нет. Радости мало, конечно. Я даже испугалась в первое мгновение. А теперь думаю: ну и что? Это же не материнское проклятие. Чего бояться? Как думаете?
– Ой, не знаю, – Ольга покачала головой, – все равно неприятно. Страшно жить, когда знаешь, что кто-то тебя так ненавидит.
– А что я могу с этим поделать? Сама я ненависти не испытываю. Мне даже немного жаль этих людей. Только ничего они от меня не получат. Это мой дом. Я здесь выросла, повзрослела, за близкими людьми ухаживала, в последний путь их проводила. При чем здесь какой-то Витя, который ни разу не видел дедушку с бабушкой и ни разу здесь не был? Нет, я думаю, что поступаю правильно. Тем более бабуля меня предупреждала… Не могу ее ослушаться. И не хочу…
Неожиданно в доме заплакал ребенок.
– Ой, простите, – вскочила Ирина, – дочка проснулась… Вы… Спасибо, что выслушали. Мне даже легче стало… Заходите к нам еще… Почаевничаем…
– Спасибо, зайду, – отозвалась Ольга и направилась к калитке. Прямо перед ней оглянулась.
Ирина вышла из дома, неся на руках девочку месяцев девяти:
– Кто это у нас проснулся? Зиночка проснулась. Сейчас будем кушать…
«Зиночка, – подумала Ольга, – редкое нынче имя. Наверняка в честь бабушки»...
Светлана Сушко
Блог на дзене: Сушкины истории
Маня ждёт...
Десять лет, десять лет Маша живёт как на пороховой бочке, ревнует, страдает, боится, что он уйдёт...
Хоть и сказал, что не парнишка уже, бегать от юбки к юбке, но она Маша, не верит.
Обжигалась уже и не раз.
Первый раз замуж по большой любви вышла, бегом бежала. Как мамка уговаривала, как просила не делать глупостей, нет же любовь.
Едва восемнадцать исполнилось, не жила ещё, на образование плюнула.
Мамка ругалась, ох как ругалась, сама всю жизнь то телятницей, то дояркой трудилась, думала Машку в люди вывести, да у Маши свои планы на жизнь были, любовь отчаянная.
Он, Костя-то, старше был на десять лет, вот ещё мать, что взбеленилась-то, гулял по- страшному, ни одной юбки не пропустит, её Машку приметил как-то, прохода не давал, то цветочков нарвёт, то шоколадку подарит, колечко, браслетик, серёжки.
Мать кричала, подарки отдавать назад велела, Машка ревела, назад всё возвращала.
Костя не сдавался, у него интерес спортивный появился он сам так сказал потом...
Влюбилась Машка тогда, по уши как дура.
Целый год жили душа в душу, ни шагу в сторону, а потом видимо заскучал. Да только Маша не сразу поняла молодая любовью жила. Даже мамка поверила, что за ум взялся зять, даже про внуков стала спрашивать.
-Рано ещё, тёщенька, надо Машу выучить, в люди вывести, нечто я не понимаю, что из-за меня она образование не получила.
Поступила Маня, на бухгалтера, ох как мамка воспряла, человеком дочка станет. Пять дней в районе учится в пятницу вечером домой привозит её муж, Москвич -412 они тогда купили, красный, что помидор.
Важная Маня выходила и шла к машине, а как же, мужняя жена. Девчонки -то против неё детки, на парней и не смотрела, их и так мало, да все плюгавые, разве кто с Костиком сравнится с её.
Выходные хлопотала, обстирывала, наваривала, всё вымывала.
Стала замечать, что приезжает домой, а дома не так и грязно, вроде убирался кто.
Пошутила так мужу, а тот даже обиделся.
-Ты что же, Маня, совсем меня свиньёй считаешь? И пол подметаю и стираю, благо машинка есть, а в последнее время даже готовить научился ух какие борщи Костя варить научился, не хуже Маниных.
В понедельник увозил муж на учёбу.
Как-то приболела, домой в среду решила уехать, стоит на остановке, ждёт автобуса, Косте сюрприз решила сделать.
Слышит, как бабки между собой переговариваются, обсуждают чья девка.
А она, Маня вовсе городская стала, одевалась как в городе, разговаривала так же, стоит, ждёт автобус, а сама прислушивается тихонечко к тому, что бабы говорят.
-Да это же Дуси Ивановой дочка, что за Коськой Свешниковым взамужем.
— Это за каким Свешниковым? Лидки Петровой што ле?
-Ну.
И бабки что-то зашептали, горячо обсуждая, косясь в её, Манину сторону, да пусть их.
С тяжёлым каким-то чувством ехала домой Маша, хорошее настроение как улетучилось, в автобусе все на неё глазели и перешёптывались.
Дома было чисто и тепло, на плите стоял свежесваренный борщ и тушёная картошка.
Скрипнула калитка, кто -то вошёл в сени...
-Марина? - Маня уставилась во все глаза на свою подружку Маринку, та никуда не поступила, а пошла работать телятницей, в колхоз, - Марина? а ты чего здесь?
-Я? А увидела, что ты, приехала, - начала краснеть и заикаться Марина, — вот и побежала следом, хлеба тебе вот, принесла.
-Хлеба?
-Ага...У вас же хлеба нет наверное...Ну ладно, я побежала.
-Постой...Ты что? Даже не посидишь? У меня Костя вон борщ приготовил и картошку потушил...
-Ладно, побегу я Мань, правда некогда...
Собралась к мамке сбегать, показаться ей, да та сама вот она, с порога начала орать какой кобель Костя, что уже вся деревня знает, что он с Маринкой Чапыгиной связался...
Борщи ему бегает варит, да убирается, говорят, что беременная от него, пока Маня в городе образование получает, подружка времени не теряет даром...
В ногах валялся, прощения просил, говорил, что у неё, у Мани, всё впереди, она вон какая умная, да красивая, совсем городская стала.
А он что? Он тракторист, пентюх деревенский, не чета ей, Мане.
Маринка -то она своя, деревенская, а она Маня, вон какая...царица...
-Так ты сам меня отправил учиться, Костя, - плачет Маня.
- Отправил, видел, потому что...не дело тебе в колхозе пропадать...
Не вернулась Маша в деревню больше так, набегами приезжала, к мамке. Мать сначала ругала, а потом плакала вместе с Маней, говорила, что хорошо хоть дитя не нажили, а то вон она, мать Манина, всю жизнь одна горе мыкает, никто не хочет обузу вешать на шею, дитё чужое тянуть.
Маня с Маринкой помирилась, даже в гости к ним с Костей ходила, ребёнку ихнему, Ванюшке, крёстная даже.
Маринка повинилась Мане, Маня рукой махнула, всё хорошо, мол. #опусы Врала что личная жизнь у неё устроенная, что всё хорошо, а сама потом волком выла.
Когда Маринка второго ребёнка, девку родила, приходила к ней в больницу.
Костя с Ванюшкой приехали, она их у себя оставила, квартира своя у Мани уже была.
Вечером, уложив Ванюшку, сидели с Костей на кухне.
Грешным делом, подумала Маня, что может получится у них чего...
Но нет, он Костя изменился очень, жену свою, Маришку, любит говорит, никого не надо больше, о как.
- А меня? Меня ты любил, Костя?
Сидит, голову опустил.
-Прости, Маня...Тебя тоже любил, но по- другому, не как Маринку, прости.
Долго сердце себе рвала.
Генка подвернулся, вышла замуж.
Без любви без чувств, просто вышла...
Он запил через год, колотить её начал, по бабам бегать, выперла.
Так он, гад, ещё больше года таскался, то окна побьёт, то на двери что-то напишет.
То плачет и на асфальте пишет, как любит, то опять угрожать начнёт.
Виктор, водитель, вызвался поговорить с Генкой, когда в очередной раз жалилась Маня на работе на Генку, что одолел уже.
Поговорил Виктор отстал Генка, ходил из далека гадости выкрикивал, близко не подходил.
А тут пришёл, говорит вещи остались, начал упрекать Маню, что ещё постель супружеская не остыла, она уже ухажёра притащила.
-Ещё и угрожает мне, ты смотри, Маня, у меня тоже есть кому пожалиться мигом твоего бугая на место поставят, а не поймёт, так я...
-Что ты? Что ты? - кричит ему в лицо Маня, - что ты сделаешь? Алкашам своим пожалуешься? Уходи Генка, по -добру, по- здорову, а не то...
Кинулся Генка драться на Маню и откуда только Виктор взялся, схватил за шиворот и проволок по всем ступенькам, хоть и второй этаж, а чувствительно, выкинул из подъезда и пенделя дал хорошего.
Пообещал в больничку в другой раз отправить.
Взвыл Генка, захромал, кулаками грозит, за зад ушибленный держится.
Виктор ногами потопал, типа бежит следом, поулюлюкал, подхватился Генка и бежать, слёзы кулаком размазывая, больше и не появился.
А Виктор у Мани поселился.
Год Маня цвела, выдохнула, наконец-то счастье женское обрела, уж как она любила и обхаживала своего Витюшу, пластом стелилась. Всё для него делала.
Пришёл как -то, руки опустил, сидит, мнётся.
-Что такое, Витюша, что случилось?
-Прости, Маня. Хорошая ты баба, да пора мне.
-Как пора? Куда пора?
-Жена простила, дети у меня там. Душа вся изболелась.
-За что простила?
-Загулял я тогда Маня. Не ценил то, что имею, вот она меня и.…А теперь простила, ты тоже прости меня. Нет мне без них жизни...
Волком выла Маня, руки себе грызла, еле выжила.
Как же плохо было, первый раз с настоящим мужиком судьба свела и вот...
Чёрная ходила Маня, никому не верила.
Крест на себе поставила, так тяжело было, собралась и уехала ближе к теплу и морю.
Там мужиков -то куча, да все они с масляными глазами, да липкими руками, им всем одно надо, а душевности, тепла, этого нет. Им бы вон, своё получить, отряхнуться и бежать дальше.
Идёт с работы Маня, тепло, весна, цветёт всё, она и мать перевезла ближе к морю, к теплу.
У той после тяжёлой работы дояркой все суставы болят, выворачивает.
Так и живут вдвоём.
-Ох, вот бы внучонок был у меня, - жалуется мамка, - всё бы повеселее было.
Но не было детей у Мани, не сложилось, хотя уже и тридцать разменяла, кто теперь на старуху посмотрит, убивается мамка.
Так вот идёт Маня с работы, тепло, цветы, отдыхающие уже, начали приезжать.
Смотрит, мужчина хмурый сидит, глаза красные, одет прилично, присмотрелась, так это проверяющий, что к ним приехал, днём был сегодня.
-Добрый вечер, Юрий Михайлович.
-Добрый вечер, - буркнул зло.
-Я Мария Григорьевна, вы у нас проверяющий...
-Аааа, это ваша чёртова контора оставила меня без крыши над головой.
-Как так?
-Да так не согласовали гостиницу, теперь придётся до утра вот, на лавке...
-Да в вы что...Идёмте ко мне.
-Да ну неудобно...
-Удобно, удобно. У нас комната свободная есть.
А муж ваш? Он не будет против?
-Я одна...в смысле без мужа живу, с мамой...
Вот с тех пор десять лет прошло.
Сыну Гришеньке восемь лет, доченьке Наташе шесть.
А Маня всё не может страх свой перебороть, всё ей кажется, что вот- вот случится, вот- вот Юра изменит ей.
Подруг нет рядом, не заводит, была однажды подружка, Маринка близкая.
Никуда не ездят по одиночке, да он, Юра и не стремится, всё в семью, всё вместе, а вот Маня не может, не верит и всё ты тут.
Ума хватает Юрию ничего не говорить, мозг не выносить мужику, но сама расслабиться не может, так и ждёт подвоха так и думает, ну вот сейчас, сейчас точно.
Ох, что-то задержался на работе...
Ну точно, вот- вот...загулял. Сейчас придёт, глаза в пол, скажет, что уходит.
Рисует себе картины Маня одна страшнее другой...
Юра пока придёт, она уже и наплачется, и вся варёная сидит будто.
-Что случилось, Маня?
-Голова что-то, - еле шепчет...
-Иди приляг, - говорит заботливо.
-Нет, нет, Юрочка, негоже лежать, идём покормлю...
-Да я и сам с руками, иди полежи.
-Нет, нет...Ещё чего, - подхватится, шуршит бегает, а то не дай бог что подумает.
Пожмёт плечами Юра, вот какая Маня хозяюшка, надо её чем-то порадовать, может в санаторий отправить на недельку? Пусть отдохнёт сердешная.
Да та взвилась к потолку, нет, мол, одна не поеду...
Вот такая у него Маня, всё для него всё для детей...
А Маня теперь думу думать будет, видно нашёл кого Юра, избавиться на целую неделю от неё хочет, а что? Удобно, детей с мамой оставит, а сам...
-Ну хочешь с детьми и тёщей поезжай?
Тёща заегозилась, глаза загорели...
-Нет, - кричит Маня, - нет, работать мне надо...
Так и живёт...
Десять лет как на пороховой почке.
Десять лет всё ждёт Маня предательства и подвоха...
Мавридика де Монбазон
МЫ БУДЕМ ВАШЕЙ СЕМЬЁЙ
✨️
Раньше мы жили вместе с моими родителями в старом доме в черте областного города. Полгода назад на его месте одна строительная фирма решила построить многоэтажку и нам предложили неплохую цену за наш дом. Мы согласились. Родители купили однокомнатную квартиру на окраине города, а я с мужем и шестилетней дочкой уехали в большой поселок Октябрьский, в ста километрах от города.
Мы купили там за небольшую цену полдома. Знаете, это когда один большой дом по какой-то причине разделяют на две части.
В нашей части было три больших комнаты и хороший двор с огородом. А соседом у нас был дедушка лет семидесяти, Петрович. Когда мы спросили о нем у бывших хозяев нашей части дома, то они сказали, что он угрюмый и нелюдимый человек, поэтому они с ним совсем не общались.
Но мы, как заехали в дом, решили все же с ним познакомиться. И пошли к нему все вместе, втроем. Петрович посмотрел на нас в грязное окошко и махнул рукой, мол, уходите. Я пожала плечами, поставила на перила крыльца пакет с пряниками, и мы хотели уйти, но тут мой муж увидел, что у старого сарая соседа отвалилась дверца.
Коля подошел к сараю и попробовал ее поправить, не получилось, тогда он велел мне подождать, быстро сбегал на нашу половину двора и принес ящик с инструментами. Я оглянулась на окно и увидела, что Петрович стоит и смотрит на нас, почему-то вытирая при этом глаза.
Потом мы услышали, как открылась дверь и к нам вышел сосед, держа в руках несколько красных яблок.
- Вы заходите ко мне, хоть изредка, - сказал он нам, когда мы познакомились, - Чайку попьем, у меня и настоечка есть, малиновая.
Мой Коля закивал головой, мол, да, конечно, обязательно зайдем. Петрович тогда заулыбался и сказал моему мужу:
- У тебя замечательные женщины, ты люби их, береги. Трудно это, любить и беречь, потерять намного легче, но других таких не найдешь. Семья – оно самое драгоценное, что есть у человека.
Мы сказали старику, что были рады познакомиться и ушли к себе. Вскоре я устроилась в больницу медсестрой, мой муж на кирпичный завод водителем, а дочка Катюшка стала ходить в детский сад. Жизнь потекла неторопливо и размеренно.
Я работала по сменам, мужу иногда приходилось задерживаться на работе, отправляли с кирпичом в другие районы, так что однажды встала проблема, как забрать Катю из детского сада.
Садик был практически рядом с домом, но если нас обоих не было, кто же ее заберет? Вот я и решилась попросить Петровича, больше таких хороших знакомых у #опусы нас тут еще не было. К моему удивлению, Петрович очень обрадовался. Даже как-то расцвел дед, повеселел.
Когда Коля приехал с работы и зашел к соседу за дочкой, то увидел, как они важно пили чай из блюдечек, в прикуску с кусочками сахара. Катя была в таком восторге от такого чая, что уговорила и папу сесть с ними за стол и попробовать. С того дня мы стали чаще заходить к старику. Особенно его полюбила наша дочь. Со временем она стала сама убегать к нему и часами там пропадала. Петрович угощал ее, показывал старые фотографии, рассказывал сказки. Даже учил ее читать.
Я в свободное время заходила помочь соседу по хозяйству, а Коля часто помогал ему что-то чинить, у старика руки уже тряслись, и он не все мог делать сам. Так что жили мы дружно.
Однажды зашла я к нему с Катюшкой, а она уже по-хозяйски достала откуда-то из шкафа старую фотографию и принесла мне:
- Смотри, мам, вот это жена дедушки, Раиса, а это его дочка Наташа. Правда, они красивые? Дедушка говорит, что они живут где-то далеко, да деда? – Катюшка оглянулась на Петровича, а он тяжело вздохнул и кивнул.
- Что ж они к Вам не приезжают, Петрович? Или вы поссорились? – спросила я.
- Нет, что-ты, - замахал старик, - Я их очень люблю. Они живут за границей. У моей Раечки спина все побаливала, вот вместе с дочкой и уехала. Там и климат получше, и лечение. Им там хорошо, а я тут как-нибудь и сам. Они у меня знаете какие? Наташа в школе самая лучшая отличница была! И спортсменка! Она даже в области первые места занимала. А Раечка в музыкальной школе работала, ее все дети очень любили. Она ни на кого никогда не ругалась, голос не повышала. Если кто неправильно сыграет, она по голове погладит и тихонько так: «Ты послушай, музыка, она, как ручеек по камушкам течь должна». И дети слушали и старались, - Петрович улыбался, глядя на фотографию и вытирая выступившие на глаза слезы, - А приехать они не могут, звонят только, мы подолгу разговариваем.
Я подумала, что дочке нужно было бы и отца к себе забрать, что ж они его одного бросили, но постеснялась спросить. Может, он и сам переживает, а тут еще я с вопросами.
Так мы прожили почти год. А однажды ночью мы услышали стук. Коля удивился, кого это принесло, подошел к окну, посмотрел на улицу, но там никого не было. Тогда мы поняли, что это стучит по стене Петрович. Мы встревожились, ночью он нас никогда не будил. Быстро оделись и побежали к соседу.
Оказалось, что у него случился сердечный приступ. Я дала ему лекарство и вызвала Скорую, а потом собрала старику необходимые вещи, я видела, что его нужно вести в больницу. Врачи осмотрели Петровича и забрали его, сказав, что дело плохо.
На следующий день я позвонила и узнала, что он в тяжелом состоянии. Тогда я подумала, что нужно сообщить его дочери и жене о том, что он в больнице. Я зашла к нему в комнату и оглянулась в поисках телефона. И тут я сообразила, что никогда не видела его в руках соседа.
Никогда не слышала звонка или самого разговора. Мне стало как-то неуютно. Я стала искать сам телефон. На виду его не было, тогда я заглянула в комод, сервант, даже кухонный шкаф.
И, ведь, нашла! В шкатулке с иголками! Я попыталась его включить, но телефон был полностью разряжен, а провод мне нигде не попадался. Тогда я пошла с ним к себе домой, поставила его на зарядку и через несколько минут смогла заглянуть в телефонную книгу.
Какого же было мое удивление, когда я не нашла там ни Раи, ни Наташи. Единственным там был записан некий Василий. Симкарта Петровича была заблокирована, тогда я решительно набрала этот номер со своего телефона.
- Аллё, - раздался в трубке старческий голос, - Кто это?
- Здравствуйте, Василий, извините, я не знаю Вашего отчества. Я соседка Павла Петровича, его вчера увезли в больницу с сердечным приступом. Состояние его не очень хорошее, вернее, плохое. Я хотела спросить, как дозвониться до его жены и дочери? Он сказал, что они живут где-то за границей. Наверно, нужно им сообщить.
Мой собеседник молчал. Я только слышала его тяжелое дыхание. Уже хотела окликнуть его, как он медленно произнес:
- Меня зовут Василий Андреевич, я друг детства Паши. И брат его жены Раи. Только вот какое дело, милая девушка, Раечка и Наташенька погибли много лет назад.
Они поехали на спортивные соревнования в область и автобус перевернулся. Тогда погибли не только они. Но от этого никому не легче. Паша сильно переживал, я думал, он не перенесет потери, но со временем он успокоился, правда, больше не женился. А дом он потом разделил и большую его часть продал.
Не мог жить один в этих пустых комнатах, но и уехать не смог, - Василий Андреевич опять немного помолчал, а потом вздохнул, - Я не смогу приехать, проведать его, слаб уже стал, да и живу далеко. Вы, кажется, неплохой человек, уж присмотрите за ним, пожалуйста. А я буду молиться за него, да, вот на старости лет и в Бога верить начал, так-то. И, пожалуйста, как он поправится, заставьте его позвонить мне, очень давно мы с ним не разговаривали.
Я была так поражена рассказом Василия Андреевича, что не сразу смогла ему ответить. Пообещав старику, что обязательно заставлю соседа позвонить ему, я села на диван и несколько минут сидела, задумавшись. Вот, ведь, как. Петрович совсем один, нет у него ни жены, ни дочери, это он так себя успокаивает. Придумал, что они уехали за границу и другим так рассказывает. Мне стало его так жаль, что я заплакала. Вечером рассказала все Коле, он тоже был ошеломлен. Мы решили помогать соседу, как родному, пусть, хоть, мы у него будем. Главное, чтобы он выздоровел.
Петрович поправился. Коля забрал его из больницы. Я с Катюшкой наготовила вкусненького, прибрала в комнате старика. Повесила новые шторы, помыла окна. Петрович, когда зашел домой, даже прослезился, так был растроган. Он с удовольствием покушал, потом обнял Катю и пообещал ей рассказать новую сказку, которую он придумал для нее в больнице.
А потом он увидел свой телефон, который я положила на комод. Петрович понял, что я знаю правду. Он сразу погрустнел, а я подошла к нему и присела рядом:
- Мы всегда будем рядом, во всем будем помогать Вам. Если Вы не против, мы будем Вашей семьей, - я приобняла старика за плечи и услышала, как он тихонько всхлипнул.
Петрович позвонил Василию Андреевичу на следующий день. Мы купили ему новые симкарту и простой, но удобный телефон. Теперь старые друзья часто созванивались, они не могли наговориться, ведь, новостей за эти годы, что они не разговаривали, накопилось очень много. И очень часто я слышала, как в разговоре Петрович называл нас: «мои девочки» или «мой Коля» и при этом его голос дрожал от гордости.
Прожил Петрович еще восемь лет, оставаясь родным для нас человеком. За это время у нас родился еще сын, Саша. Петрович любил сидеть в своем дворе с коляской, в которой спал малыш. Сосед качал его с важным видом, тихо прикрикивая на громко каркающих ворон и рычащего старого пса.
А, когда Петрович умер, мы нашли у него завещание и записку. Он оставил нам свою часть дома, а в записке написал всего несколько слов: «Этот дом был построен для счастья. Я желаю вам всегда быть вместе, мои родные».
Автор: Мария Скиба
#авторскиерассказы
#рассказы
#проза
#история
#домашнийресторан
Моя немая
Он пришёл домой позже обычного. Разогнал квартирный мрак одним щелчком выключателя, небрежно стянул с ног тяжёлые ботинки вместе со скисшими носками. Смена была долгой и сложной, но эластичности нервам придавал растёкшийся теплотой по нутру спирт.
Мужчина протопал голыми ногами по деревянным половицам в комнату, где снял с себя верхнюю спецодежду. Дома было душно и плохо пахло – пришлось открыть форточку. Сил на душ не оставалось, но не сходить в туалет было нельзя.
Включать свет в коридоре он не стал, о чём и пожалел, когда в полумраке встретил её.
Пришлось вздрогнуть, пропустив по коже холодные импульсы краткосрочного испуга.
Она была привычно непривычной. Всё те же голые ступни, широкие штаны, свободная рубашка с длинными рукавами, едва обтягивающая молодую грудь. Те же длинные, растрёпанные волосы и спешно замотанные гирлянды грязного бинта на лице. И всё та же непредсказуемость, с которой она появлялась на пути мужчины в этом ограниченном пространстве старой однокомнатной квартиры последнего этажа хрущёвки.
Он поприветствовал её:
– А, это ты… ну, привет!
Страх, растёкшись по телу, провалился куда-то в пятки и окончательно растворился.
Она ничего не ответила. Как всегда.
Он обошёл её стороной и заперся в туалете. Дрожь после испуга была недолгой. Зато ушла усталость и пьяная сонливость. Захотелось есть.
И вскоре яичница-глазунья из трёх яиц зашкварчала жиром на чёрной, намасленной сковороде – он не готовил в такие долгие рабочие дни сложных блюд.
Выставляя будильник в телефоне, который должен будет завтра разорвать его сон и похмельную голову, он вновь заметил её – она стояла в дверном проходе кухни.
– Я так проголодался, – доложил он ей. – Сегодня опять тяжёлая смена. Старуху одну не спасли, а с остальными всё должно быть норм. Правда, насчёт мужичка с инсультом не уверен, но мы сделали всё, что должны были сделать. Это его родственники поздно нас вызвали. Думали, он пьяный домой пришёл. Не сразу поняли, что несвязная речь и кривая улыбка вызваны не переизбытком бухла. А время было потеряно. Мы – «скорая», а не «мгновенная». Это я пошутил так. Не смешно?
Она всё также стояла в дверном проходе. Не смеялась, не вздыхала. Была не громче тени.
– Довезти до больницы мы смогли, – продолжил он. – А там не знай, как будет. Вот так и я тоже. Приду домой с инсультом. Сюда. В эту пустоту. Что ты будешь делать? Также своим узелком на бинте пялиться на меня будешь? А завтра ещё смена, а потом ещё одна... знаешь, как это надоело? И то и это надоело. И ужина нет, и носки не поглажены. Разбуди меня завтра в шесть часов или тоже не можешь? Какой от тебя толк тогда? Хелу-у-уин ходячий. Ладно, сам справлюсь...
Она вновь ничего не ответила. Полностью проконтролировав процесс приготовления яичницы, она ушла так же бесшумно и незаметно, как и пришла.
* * *
Утром его разбудил будильник. Снились плохие, пьяные сны. В затылке пульсировала вялая боль, во рту черствела неприятная сухость. Тело не чувствовало себя отдохнувшим, а голова – освобождённой от тяжести.
Хорошо, что рядом никого. Только мрачный, неприветливый рассвет, слегка обнаживший привычный интерьер комнаты, в которой достаточно давно не проводилась генеральная уборка.
Спецодежда валялась одним большим комом на стуле. А жизнь будто брела по обочине не туда свернувшей дороги. Зато она была, эта жизнь.
Встречи в коридоре не произошло. И в ванной комнате пустота. Но он предполагал, когда это может случиться.
Процесс нанесения бритвенной пены на кожу лица и само бритьё прошли без чьего-либо внимания. Но когда он умылся, то, вернув свой взор к собственному отражению, на гладкой зеркальной поверхности увидел женский силуэт, застывший у входа в ванную комнату. Пришлось вспоминать, закрывал ли он за собой дверь. Вроде бы нет.
Он сказал гостье:
– Ты хоть предупреждай, как-нибудь. А то моя психика вообще не железная нихрена. Если будешь шутить со мной, то позову священника.
Он вытер лицо полотенцем, она промолчала.
Пришло время покинуть ванную комнату, но безмолвная гостья будто и не собиралась выпускать мужчину. Она стояла слишком близко, и у него было время её рассмотреть. Но лик незнакомки всё также был спрятан за плотной бинтовой повязкой.
Мужчина сделал глубокий вдох и прошёл сквозь гостью. Оказавшись в коридоре, он не стал оборачиваться, немного порадовавшись тому, что ничего не почувствовал – ни холода, ни скверного запаха.
Прежде чем покинуть квартиру, он достал из-под дивана початую бутылку водки. Подходящей тарой для жгучей жидкости оказалась кружка с подтёками от чая и кофе.
– Пусть сегодня будет хороший день! – пожелал он себе, после чего выпил.
Её рядом не было. Но он всё равно подмигнул и невесело улыбнулся – пусть в случае чего знает, что он не промах.
* * *
Дома его снова встретила темнота вечера. Было так темно, что единственным источником света являлся незашторенный светло-серый квадрат окна.
Всё находилось на своих привычных местах: стена с шершавыми обоями, открытая межкомнатная дверь со сломанной ручкой, деревянный скрипучий стул, захламлённый стол и незаправленный диван. Можно преодолеть этот путь не включая свет. Конечно, не хотелось натыкаться на что-то потусторонне-привычное.
По пути он снял с себя спецодежду и бросил её на пол, тем самым подготавливая к стирке. Хорошо, что есть второй комплект.
Путь до дивана был преодолён, а глаза уже привыкли к темноте – кругозор уже не ограничивался окном, уже вполне были различимы очертания интерьера комнаты и части коридорного пространства.
В дверном проёме показался знакомый силуэт.
Мужчине пришлось повысить голос:
– Хватит меня пугать! Как тебя ещё просить? Дай поспать, завтра снова смена! Не привык я к тебе! Или хочешь, чтобы я выпил? А я не буду! Поняла, белка чёртова? Пошла в дупло!
Он накрылся одеялом с головой. Громкотикающие настенные часы отмерили несколько долгих минут, в течение которых мужчина ожидал, что кто-то сначала стянет с него одеяло, а потом таким же способом и кожу...
Но не дождался, уснул.
* * *
Как давно утро не начиналось с прикосновений женских ладоней к его лицу. Не сразу он понял, что это не отголоски прошлого, а реальность.
Пришлось резко вскочить с дивана.
Вокруг никого и эти прикосновения могли быть лишь частью очередного плохого сна.
Он достал телефон, посмотрел на время. Шесть часов и одна минута.
– Это я чё, будильник не поставил? – вопросил он у пустоты. – Ну, спасибо тебе, незваная хозяюшка. Погоди, ты меня… трогать что ли можешь?
Но даже после такого неожиданного утреннего пробуждения совсем не хотелось загоняться какими-то страхами. Впереди была ещё одна рабочая смена – работы всегда много, а делать её некому. Зато, может быть, не обидят с зарплатой. Хотя деньги он пока не считал, не было нужды.
Тёплые лучи солнца процедились сквозь привычную серость и будто помогали быстрее приготовиться яичнице.
В этот раз на сковородке булькали жаром шесть яиц, что вскоре разделились поровну: три желтка с белковым обрамлением были положены в одну тарелку, три – в другую.
Перед трапезой неискушённый кулинар обернулся в сторону дверного проёма, но рядом никого не оказалось.
– Спасибо, – поблагодарил одинокий мужчина. – Рад тебя не видеть. Но ты угощайся, если что.
Он быстро съел свою порцию. Вторую оставил нетронутой.
* * *
Вернувшись домой тёмным вечером, он, снимая с себя куртку, протопал влажными носками до кухни, включил свет. Яичница будто оказалась невкусной для его гостьи, это блюдо никто не пожелал отведать.
Но женская фигура встретила мужчину на выходе из кухни. Опять пришлось вздрогнуть.
– Что, не понравилось? – спросил он, сминая в руках куртку. – Ладно, я сам не в восторге от таких ежедневных завтраков и ужинов. Но ничего, завтра оторвёмся. Меня не будить, у меня выходной будет!
Передумав уходить из кухни, он отвернулся от девушки, сел спиной к ней на табурет и принялся жадно есть холодную яичницу.
* * *
Пришлось проснуться не по своему желанию. Что-то звенело. Телефон.
– Что скажешь? – спросил он, приняв вызов. Прослушал информацию, высказался и сам. – Рад за тебя. Нет у меня в телефоне видеосвязи. Ладно, сейчас ноут включу.
Он открыл пыльный ноутбук, начал настраивать связь. Это дело небыстрое.
Когда он вытаскивал из под дивана ноут, задел рукой початую бутылку водки. Вместо кофе сойдёт. Из горла пить не хотелось, выручила стоящая на тумбочке кружка с узорами разводов от чая и кофе.
Он успел налить, но не успел выпить – связь настроилась, и голос из ноутбука провозгласил:
– Богдан, слышишь меня? Говорю, жаль, что ты не полетел! Тут круто!
Он мог полететь, поехать, даже, наверное, поплыть, но… не стал этого делать.
На экране ноута отображалась довольная физиономия друга. Потом камера переключилась на толпу красивых, нарядных людей, в их руках были хрупкие бокалы с напитками. Они улыбались, вели непринуждённые беседы. Атмосфера большого зала мерцала огнями.
Мужчина смотрел на это, его сердце билось учащённо, но лицо не отображало эмоций. Он расправлял на груди мятую майку, зачёсывал рукой на бок волны отросших волос, трогал свой и так красный, немного картофелевидный нос. Но ему быстро надоело лицезреть эту атмосферу вечеринки после большого события. Он спросил:
– Как всё прошло?
На экран вновь вернулась физиономия друга. Улыбка, правда, стала кривее. Его голос немного потерял былой позитив:
– Друг, ну ты посмотри, как тут красиво! Вся элита собралась! Видишь, какая толпа? Ты бы тоже мог здесь быть…
– Что с проектом? – мужчина перебил друга.
Друг ответил честно:
– Полный провал. Богдан, тебе надо было это всё самому презентовать. А так твои идеи завернули в самом начале. Но, ничего! Ещё всё будет, нужно поработать! Может, будет другой шанс, только ты сам приезжай, обязательно! А ты чё там, пьёшь? Может, хватит за шиворот заливать?
Мужчина не заметил, как взял в руку кружку и поморщился, понюхав её содержимое. А друг это заметил.
– Нет! – ответил Богдан на вопрос друга, бросив в водку чайный пакетик. – Это чай.
Но друг не поверил:
– Я вижу по твоему лицу, какой у тебя там чай. Ладно, у нас тут фуршет в самом разгаре. Вечер, а очень тепло, прям хорошо…
– А она тоже тут?
– Она? – будто не сразу понял друг. – Да, конечно она здесь! Как же без такой звезды! Показать её? У неё шикарное платье…
– Не надо.
– Ты прав, – согласился друг. – Про тебя много спрашивали. Спрашивали, когда ты перестанешь в скорой геройствовать и вернёшься в хирургию? Но управленцем тебя не возьмут, это ясно дали понять. Тут сейчас другие идеи на виду, другие люди в почёте…
– Не всё так просто. Давай, пока…
– Много не пей и лицо сделай попроще…
Мужчина закрыл ноутбук, отключив связь. Выпил содержимое кружки, после чего брезгливо выкинул из неё чайный пакетик. Захотелось ругаться:
– Да пошёл ты! Сделай тогда лицо посложнее! Лицо моё ему не нравится! Вообще-то у меня день рождения! Что хочу, то и делаю!
* * *
Стол в комнате накрылся быстро. Мужчина не старался, он работал на скорость: ингредиенты салата оливье были нарезаны крупно, шпроты он вывалил на тарелку единым цилиндрическим месивом, а хлеб оставил в приоткрытом пакете. Разве только морковь с сыром и чесноком визуально получились нормально. На большой тарелке, в компании с пюре, лежали жареные куриные ножки. Ещё на столе возвышались коробка с соком, толстостенная бутылка с шампанским и менее массивная тара с водкой.
Перед тем, как сесть за стол, он надел белую рубашку, что выпукло топорщилась пуговицами из-за выросшего живота.
Одну порцию еды он разместил рядом с собой, другую – на противоположной стороне стола. Там же стоял стул, который пока никто не торопился занимать.
Мужчина уже выпил, когда готовил это всё, выпил и сейчас, поглядывая в сторону открытой двери в коридор. Там никого не было.
Он поел оливье, пюре, курицу, закинул сверху несколько жирных шпротин и выпил ещё.
Наконец, в дверном проёме появилась она.
– Я заждался, – сообщил мужчина. – У меня день рождения. Жду подарка.
Она, конечно, промолчала. И подарка в её руках не было.
Он будто расстроился:
– Что, нет подарка?
Её голова была направлена в его сторону. Жаль, что за бинтами нельзя было рассмотреть её взгляд. Впрочем, возможно оно и к лучшему.
– Садись, – предложил он, кивая на свободный стул. – Мы уже почти как родные. Сколько мы вместе? Ровно месяц? Чем не юбилей? По молодости и такие сроки с девушками отмечал.
Он налили себе водки, призадумался, уточнил:
– Нет, уже больше месяца. Поэтому с таким укором смотришь, думаешь, я забыл наши… даты? Да ты садись…
Она не сдвинулась с места. А он объяснил:
– От хорошей что ли жизни я один отмечаю? Разве может хороший человек один отмечать свой день рождения? Вот и я думаю, что не может. Сам себе в своём диагнозе распишусь. Я – плохой сын, брат, специалист… муж. Не справился со своими ролями. Как бы хотелось извиниться перед всеми. Как меня это всё перед сном тревожило, спать не давало. А потом пришла ты, моя новая тревога. И ничего не забылось, но как-то… притупилось что ли.
Он закрыл лицо руками, захотел расплакаться, вспоминая. Сколько помогал незнакомым людям, а родителей не сберёг. #опусы Как рассорился с сестрой делёжкой имущества. Как не смог удержать интерес жены своей раздражительностью и невниманием.
Но он не расплакался, не смог. Продолжил свой пьяный монолог:
– Ну, раз ты ко мне за стол садиться не хочешь, то, значит, я ещё и плохой друг. Плохой друг призрака. Прости меня. Я всегда стараюсь, но стараюсь как-то не так. Думаешь, я не старался, когда был женат или когда меня считали перспективным начинающим хирургом? Думаешь, я специально ошибался? Нет, это будто кто-то другой, не я, не мой разум мной управлял, когда с женой… нехорошо получилось. Или когда я ту ошибку допустил и только из-за меня один мужик помер. Не возьму я больше скальпель в руки. Я и хирургом то когда-то заделался, только потому что нравилось мне резать, зашивать, вырезать. Искусно, красиво. А теперь даже салат нашинковать не могу. Рука дрожит. Не нравится. Разонравилось…
На этих словах она аккуратно присела на стул, но тот не скрипнул, не накренилась его спинка, не шелохнулась бахрома подушки.
Мужчина улыбнулся, приподнял рюмку, будто чокаясь, выпил.
– Спасибо, – поблагодарил хозяин квартиры. – Понимаю, что моя история неинтересная. Но она моя и другой нет. Как нет у меня другой жизни. Запасной. Только сейчас вижу эти связи. Причинно-следственные. А тогда не видел, не понимал. А сейчас, как на графике структурированном всё разложено. Раньше, давно, мне не хватало понимания. Потом признания. Конечно, удачи. Да и денег будто тоже не хватало. Потом стало не хватать времени и сил. Но только сейчас, буквально сейчас пришло осознание, что за всю пройденную жизнь мне больше всего не хватало мозгов. И сейчас не хватает, понимаешь?
Она молчала, будто понимала. А он продолжил:
– Наверное, началось всё с усталости. Грусти. Ошибок, которые себе не простил. Но ошибок мелких, не смертельных. Тут неудача, здесь что-то упустил. Потом «загоны» стали сильнее. Так и забухал чаще, чем по праздником. Ошибок и неудач стало больше. Стало больше нервозности. На фоне этого жену обидел. Я же не хотел. Хотя, женой официально она мне не была. Просто вместе жили. Не смог я ей предложение сделать. Да и стало мне от неё внимания не хватать, да и она почувствовала, что я жадный, в том числе и на чувства. А я, дурак, нет бы поговорить спокойно, без эмоций, решил сделать так, чтобы она приревновала. Завёл на показ интрижку на работе, так, без близости. А она узнала и ушла. Просто ушла. Гордо, без истерик. А мне уже и интрижка эта не нужна, и работа эта осточертела, и вообще весь мир не нужен. Нужна лишь она. А она ушла. И всё. Даже с днём рождения не поздравила. Хотя сколько уже лет прошло с нашего расставания. Много или мало? У неё дела идут в гору. Есть повышение. Говорят, скоро замуж выйдет. А у меня с тех времён всё катится к чертям. Извини, если обидел этим словом. У меня, конечно, тоже шанс был. Вот недавно на семинар приглашали. Но это с виду только кажется перспективным событием – не было у меня реальной возможности изменить свою карьеру. Не ждут меня на хорошей работе с чистыми кабинетами. А в хирургию я не вернусь. Ошибся я, умер один мужичёк. Дрогнула моя рука. Это на фоне накопившейся моей рефлексии по прошлому… ладно, не будем. А она меня так сегодня и не поздравила с моим днём рождения. Да что я всё о себе! А где ты всеми днями пропадаешь без меня? Ходишь к другим сумасшедшим? Ладно, забудем этот вопрос. Тебе налить?
Он налил в пустой фужер недорогое шампанское.
Она сидела напротив него. Молчаливая, неподвижная. Лёгкая, как тень, и тяжёлая, как прошлое.
– Попробуй салат, – предложил мужчина. – Он мне напоминает про новый год. Те времена, когда было детство, когда впереди была вся жизнь. Нет, и теперь впереди немало лет. Хочется верить. Просто есть ощущение, что самое важное уже прошло. Первый успех, самый запоминающийся поцелуй, какое-то признание. Это ведь было важным. И вряд ли кто потом вспоминает последнюю зарплату, последнюю, перед циррозом, мать его, стопку. Последний поцелуй. Вдумайся, как звучит. Ладно, извини. Ты ведь мёртвая. Наверное, ты ведь помнишь, как что-то в твоей жизни стало… последним. А, может быть, мне позвонить ей? Бывшей-то? Извиниться. Голос её услышать хотя бы. Пусть пошлёт, пусть вновь повелит исчезнуть из её жизни!
Он разгорячился, расстегнул верх рубашки, поднялся на уже нетвёрдые ноги. Начал рыскать по комнате в поисках телефона. Нашёл, разблокировал экран, вновь уселся на диван, успокоился.
– А знаешь, – обратился он к немой собеседнице, – не буду я ей звонить. Что я, мудак что ли какой. Надо быть сильным. И гордым. Хотя, когда такие чувства, то гордость и прочие высокие качества просто топчутся ногами и засовываются подальше. Но мудаком нельзя быть. Пусть сейчас спит после семинара. Наверное, успешного для неё. Пусть спит и видит свои сны. Нет меня в них. Нет меня и в её реальности. Чтобы я не надумывал для себя, так решила она. И это решение надо уважать.
Мужчина замолчал, но его хватило ненадолго. Он сфокусировал свой раскосый взгляд на немой сожительнице:
– Я ведь помню, как ты до меня вчерашним утром дотронулась. А мы даже не познакомились. Меня зовут Богдан. Разреши мне…
Он потянулся к девушке. Его пальцы упёрлись в её голову. Твёрдый лоб, мягкая щека. Мужчина аккуратно снял бинты. Под бинтами он увидел красивое лицо юной девушки.
Он уже видел это лицо, только оно было изуродовано, искромсано, разодрано до белого черепа.
Он сказал:
– Так и думал, что это ты. Но в твоей смерти точно не я виноват. Я бы и рад вину взять, ведь был тогда в упадке сил, но нет. Не я. Знаешь же это. Из тебя столько крови вытекло, что даже мои непохмельные руки не смогли бы совершить чудо. Хотя, ты можешь считать иначе. Выпьем что ли?
Мужчина выпил, зацепил мутным взглядом её нетронутый бокал с шампанским и тоже опрокинул его внутрь своей ненасытной душевной пустыни.
– А знаешь, я привык, – признался он, когда дошёл до той кондиции, когда всё перестаёт тревожить, беспокоить, расстраивать. – Ты мне дорога. Веришь? Я тебя почти люблю. Поцеловал бы. Да не могу после той, моей, никаких баб воспринимать. Все остальные для меня – бабы. Но ты баба хорошая. Ты молчишь. Под руку не смотришь, в рот не говоришь. Да я бы за тебя! За тебя бы я!
* * *
Он спал одетым: в брюках, в белой рубашке, испачканной едой. Спал крепко, беспробудно, без снов, заливисто храпя.
Пробуждение было тяжёлым. Из головы будто выкинули все мысли и набили её вязкой ватой тупости. Ноги отяжелели, а руки тряслись, будто напружиненные.
В дверь кто-то настойчиво стучал.
Пришлось подняться. На столе и под столом не нашлось тары с хоть какими-нибудь остатками спиртного.
Он открыл дверь гостю: плотному, невысокому мужчине возрастом около пятидесяти лет. На нём была дорогая дублёнка, на руке блестела толстая золотая цепь. Несмотря на холода, мужчина был загорелым, но эта приобретённая смуглость не прятала обилие морщин под глазами и складки на высоком лбу.
– Привет, – поздоровался гость. – Моя фамилия Барсуков. Я… близкий человек Марины.
– Не знаю никакой Марины, – сказал хозяин квартиры.
Гость достал бутылку водки так, будто вот-вот был готов поставить её на стол, если бы данный предмет мебели находился поблизости. Богдан устало тёр красные глаза. Ему бы хотелось забрать этот подарок и закрыть дверь, но Барсуков не спешил передать ему в руки бутылку.
– Та девушка, Марина, – проговорил Барсуков, глядя на Богдана цепким, неприятным взглядом. – Ты ей помогал выжить, но всё оказалось… непросто.
– Я много кому помогал. Это всегда непросто.
Наконец, хозяин жилища пригласил гостя войти в свою скромную, холостяцкую берлогу и тот протопал в прихожую, снял дублёнку, повесил её на свободную вешалку, подальше от спецовки Богдана. Разуваться не стал. Впрочем, его обувь была чистой.
Они прошли в комнату. Гость нашёл две стопки на столе. Открутил крышку бутылки, медленно разлил жидкость. Сказал:
– Я не с претензиями пришёл. Она много для меня значила…
Хозяин квартиры тут же взял рюмку, спросил:
– Сейчас-то в чём вопрос?
Барсуков выпивать не торопился:
– Да подожди ты. Не сразу. Мне тоже тяжело.
Гостю захотелось присесть. Но стул был запачкан уже засохшими следами от перевёрнутой на него тарелки с салатом и шпротами. Одна уже подсохшая рыбёшка лежала на полу, у дивана. Барсуков не стал садиться на этот стул, он пододвинулся к дивану.
Но на диване уже сидела она. Без бинта на лице, без уродливых шрамов. И без эмоций.
Но Барсуков её не видел.
Хозяин квартиры, так и не решившись выпить, предостерёг:
– Не сядь только на неё…
Гость, уже приготовившийся сесть, спросил:
– Что, прости?
На это Богдан только махнул рукой и одним дёрганым жестом поднёс наполненную рюмку ко рту, потом опустошил её одним глотком.
Гость присел, а девушка уже оказалась на другой стороне дивана, ближе к хозяину квартиры, которому стало немного получше. Он тоже захотел присесть, но ему показалось, что на диване стало слишком тесно, поэтому он плюхнулся на стул. Сам себе налил водки.
– У тебя был праздник? – спросил гость. – У нас тогда тоже был своеобразный праздник. Как мне жаль, что всё так случилось…
Богдан выпил вторую рюмку, спросил:
– Так чё случилось-то?
– Это нелепая случайность, – начал рассказывать Барсуков, немного ёрзая задом по протёртому дивану. – Даже не знаю, как объяснить. Она была у меня дома. Мы немного повздорили, но я не хотел всего этого. Она решила уйти от меня. А у меня придомовая территория огорожена, я там на ночь оставляю ротвейлера своего побегать. Я забыл, что он там бегает. Он Маринку и загрыз.
Хозяин квартиры только пару раз кивнул и выпил ещё одну неполную рюмку. Он понял, кто такая Маринка – она как раз сейчас сидела рядом, на диване, в виде бестелесного, молчаливого духа. Она смотрела куда-то в стену. Да, в бинтах она была не такая жуткая. А теперь будто настоящая ведьма. Чёрные волосы, чёрные глаза, белая кожа. Тогда, когда он её единственный раз видел живой, она была другой. Нельзя было рассмотреть этой красоты.
Гость тяжело вздохнул, но к своей рюмке так и не притронулся. Сказал:
– Скорая быстро приехала. Не ожидал, что они так оперативно сработают с их зарплатой-то. Она была там, в машине с мигалками, совсем никакая. Но мне передали, что она ненадолго пришла в себя, когда её к вам в хирургию привезли. Чёрт, как глупо вышло. Получается так, что я виноват?
– Ну, – сказал его собеседник, – в первую очередь не собачка твоя, а именно ты.
– Да я не хотел!
– Я тоже много чего не хотел…
– Слушай, – сказал Барсуков, всё больше нервничая. – А где здесь у тебя туалет? А то почки. Или цистит. Не знаю. Вернулся с отдыха и теперь постоянно ссать бегаю, но выходит понемногу. И резь такая бывает сильная. Не знаешь, что это? Ты ж врач…
– Я не венеролог, – усмехнулся Богдан. – Это тебе надо к профильному специалисту сходить. А туалет там, в коридоре первая дверь. Не заблудишься.
– Да я только с югов приехал, обязательно проверюсь, – доложил гость и удалился по нужде.
Хозяин квартиры не стал его провожать. Он налил себе ещё. Вспомнил тот вечер, когда дорабатывал последние часы в хирургии. Как привезли эту девушку. Да, кровищи было много.
Мужчина выпил, поморщился – водка пошла плохо. В этот момент ему на колени упал кухонный нож.
Хозяин квартиры не сразу понял, как этот предмет оказался у него на коленях. Но потом заглянул в холодные глаза своей немой, видимой только им, сожительницы. Спросил:
– Ты чего? Хочешь, чтобы я его убил?
Она промолчала.
– Я не убийца, – сказал Богдан. – Убийца, если что, в туалет ушёл. Ну и нашла ты себе. Сколько ему? Пятьдесят? Больше? А тебе хоть двадцать-то исполнилось?
Она промолчала.
Он отбросил нож в сторону, тот зарылся где-то в складках ещё пахнущего похмельным потом одеяла.
– Да не буду я, – сказал Богдан. Ему подурнело после новой порции алкоголя. – Я не должен. Я жизни спасаю, а не забираю…
Вернулся гость. Сел на диван. Его руки были ещё влажными после того, как он их тщательно вымыл с мылом. Барсуков чувствовал себя лучше и нашёл в себе силы признаться:
– В общем, адвокат говорит, что может условка грозить. И пса усыпить пришлось. Жалко. Но меня другое гложет. Пойми правильно, ведь ты с ней был рядом в последние минуты её жизни. Видел её последний взгляд, слышал её последние слова… что она сказала? А то твоя ассистентка и анестезиолог в этот момент ничего не слышали, а ты вдруг мог слышать, ну…
Хозяин квартиры немного подумал, потом помотал головой:
– Ничё не сказала.
Гость едва заметно выдохнул, начал собираться, поглядывая в телефон.
– Жаль, – сказал он. – Ладно, пойду я. Просто думал… а, ладно!
Барсуков поднялся с дивана, дошёл до прихожей, взял свою дублёнку с вешалки...
Девушка действительно была в сознании перед экстренной операции. Она поведала совсем немного. Разорванный язык плохо её слушался, но Богдан тогда всё правильно расслышал. Она сказала: «он угрожал мне, он специально натравил на меня свою собаку»
На коленях хозяина квартиры вновь оказался кухонный нож. Богдан резко поднялся на ноги, нож упал.
Гость задержался у замка входной двери, пытаясь совладать с заедающей защёлкой, обернулся на хозяина квартиры, спросил:
– Ты чего гремишь?
Богдан догнал гостя в прихожей. Несколько шагов дались ему с трудом. Он даже запыхался, его голова закружилась, он схватился за полотно межкомнатной двери, чтобы не грохнуться. У него появился один важный вопрос, который он тут же озвучил:
– Твоя эта бывшая… Марина. Она здесь. Она постоянно здесь в этой квартире. Кем она была при жизни? Ведьма или…
Гость только нахмурился:
– Что, она здесь? Ну ты и чёрт пьяный! Проспись! Обычной она была бабой. Миллионы таких. Ничего особенного.
Он ушёл, хлопнув дверью.
Хозяин квартиры ещё некоторое время повторял про себя слова «обычная, ничего особенного». Ему не хотелось оборачиваться, он знал, что за спиной стояла она. Ему поплохело, желудок замутило. Сколько времени он пьёт? И зачем он это делает? Ну умерла эта девушка, что такого? Это ведь не самое главное событие в жизни. Но почему его так зацепила бездна её серых глаз? Зато именно в ту смену он понял, что всё. Не будет больше никого резать, накладывать швы. Будто рука снова дрогнула. Может быть, в её гибели виновата не только большая потеря крови, но и его чёртова дрогнувшая рука. Он даже не помнил, как заканчивал операцию, что с ним происходило. Он не помнил это также, как и не помнил, как вчера закончился вечер. Вроде бы, он даже звонил бывшей…
Нужно было прилечь. Он, придерживаясь за стену, вернулся в комнату. Здесь скверно пахло. Впрочем, гость этого не заметил, от него самого крепко разило дорогими духами. Да и сейчас оставался этот вонючий шлейф.
– А что я должен был сделать? – спросил мужчина у своей немой сожительницы. – Ты серьёзно что ли? Я для тебя совершенно посторонний человек. Зачем ты так со мной? Наверное, такая белочка... а потом… новые криминальные хроники. Что смотришь? Мне тебя жалко. Но мне жалко и себя. Что же мне делать? Прости!
Она стояла в тусклых лучах мартовского солнца и смотрела на него, привычно ничего не отвечая. Серый прямоугольник дневного света разделяла на четыре части крестовина окна. Будто крест на всём светлом и хорошем.
Силуэт девушки начал растворяться в этом свете, не забирая с собой мужчину туда, к лучшему, к вечному. Он запаниковал, попросил у растворяющегося силуэта:
– Подожди. Не уходи! Не уходи же, ну…
Он хотел схватить её за руку, но девушка бесследно исчезла, а он наткнулся на стол, уронил водку, рюмки. Противно загремела посуда, загремела боль в голове…
И мужчина будто очнулся.
В его руке был окровавленный нож. На белой рубашке больше не было пятен от салата и шпрот – рубашка была липкой, влажной, красной. На полу, уткнувшись головой в угол между полом и диваном, лежал мёртвый Барсуков. Под ним растеклась большая лужа крови, она медленно подбиралась к ногам растерянного, напуганного, почти протрезвевшего хозяина квартиры.
Кр
Блог на дзене: Бумажный Слон
Неприятности - приятности.
*******************************
У Петьки Фокина, беда случилась!
Ну, беда, сказано конечно громко, а вот неприятность, это уж точно.
Только от потери жены мужик отошёл, а тут, на тебе, в интересном положении оказалась дочка.
Стыд - то какой, семнадцать всего лишь годков, да ещё и неизвестно от кого..!
Опозорила на всю деревню!
У Петра, когда идёт по улице, спина горит, взгляды досужие, успели уже и дырку там просверлить.
Не углядел Петруха за дочерью, ох не углядел!
А когда и где было доглядывать, коль девка учится в городе, да и жёнка, год цельный маялась, за ней требовался уход.
Рази до дочки ему было тогда..?
А та, академический в институте отпуск взяла и домой прикатила.
Нате - здрасте, вот она - Я..!
Ну и чего с нею теперича делать?
Тётки прибегали, свояченицы, уговаривали на аборт, так нет, ревёт,
а не даётся.
Так и ушли тётки, в сердцах хлопнув дверью.
А Настёна, в своей комнате заперлась,
и молча носишкой хлюпает.
И жалко девчонку, такую молоденькую ещё и зло берёт на неё, позор - то, на всю семью.
Правда, еду Настёна готовит, чистоту в доме блюдёт, но это всё делается, когда отца дома нет, да и отец, вечерами из дома, частенько стал уходить.
Ну не сидеть же им с Настёной, по разным комнатам и в молчанку играть?
А тут, ещё у него, у Петра Фокина, мужика сорокапятилетнего любовь старая вспыхнула, за горло схватила, дыхать нечем, так крепко взяла.
Фрося - то, первая, незабываемая любовь его, в деревню вернулась!
В городе с работой стало худо, вот и к матери прильнула.
В лесу ягоды, грибы собирает, шали пуховые вяжет, да на рынке их продаёт, тем и живёт.
Хоть и одна, ни ребёнка, ни котёнка, а денег постоянно не хватает.
Мать ейная с сыновьей семьёй живёт, но и для Фроси нашли уголок.
А и загулял Петруха с Фросей, загулял, да крепко так это загулял.
Раньше - то, по малолетству, они с ней тоже сильно любились, и в армию девка его проводила, а когда он с армии пришёл, глядь, а в деревне нет её, в город его девка подалась, да и замуж там выскочила.
Да, девки - то, в деревне, не закончились, новых столько наросло, словно грибов.
Вот и дохороводился Петруха до женитьбы..
Братья - то, Дарьины, дрыном по хребту так его засватали, чуть было насмерть не убили.
Скоренько свадебку сгуляли и в первую же, брачную ночь, Петька, молодую жену - Фросей назвал.
Слёз, конечно, было море..
Ну, да ладно, потихонечку зажили, совхоз им хорошую квартиру дал, ссуду на корову выделил а на свадебные денежки, молодые, мотоцикл с коляской себе купили.
А через полгода, дочка у них, Полинка родилась, а ещё через пять годочков, Настю жена ему родила.
Так и жили, деток растили.
Полинка техникум окончила, потом замуж вышла и муж её на свою родину, в Казахстан увёз..
Упорхнула старшенькая из родного гнёздышка и внуков они с Дарьей видели, только на фотографиях из редкого письмеца.
А тут и Дарья ещё захворала, и чем только её не лечили, куда только её не возили, умерла Дарья, совсем ещё молодой.
Из - за горя Петро и жизнью Настёны перестал интересоваться, а тут ещё и любовь с ним с новой силой вспыхнула!
Нет, хватит душу лохматить!
Не молодые - то ужо..!
И пошёл Петруха к Фросиной родне, сурьёзный разговор разговаривать..
- Ну не могу я без Фроси и всё тут!
Тёща будущая смеётся:
- А мы ей не указ, как она сама решит, так и будет!
Посидели за столом, пообщались, а потом, Петруха и молвит Фросе:
- Мне что, сватов к тебе засылать, да свадьбу играть?
- А давай - ко, посмешим народ, - смеётся ему Фрося в ответ, - бери вот под руку и веди в сельсовет, там и распишемся, да с роднёй посидим, знаем - то, друг друга давно, да и любить я тебя не перестала.
А Петруха:
- Только плохо всё в доме моём, прямо беда!
- А что случилось?
Интересуется Фрося.
- Да дочь моя, Настенька, беременная, ревёт и ничего не говорит, что с ней приключилось.
Как быть, не знаю?
- Ты вот что, Петя, дров не ломай, девке и так лихо, ты её лучше пожалей, да приголубь.
Пообидел кто - то девчонку, а она - то, к тебе, за защитой прибежала.
Матери нет, один ты у неё, отец..!
Иль напомнить мне, тебе, как перед самым уходом в армию, ты узнал, что я беременная?
И что, ты меня спас, защитил?
Нет, ты оставил ,, лавку с товаром"
и мне пришлось сделать аборт!
И всё, Петя, детей у меня больше не было и никогда уже не будет!
Ты моей судьбы Настёне хочешь, а..?
Нет и нет, хватит уже!
А вдруг, она сына родит, фамилия твоя будет продолжаться?!
Старшие - то внуки, отцову фамилию носят, так что, решай, как с дочерью поступишь, а иначе, не пойду я с тобой!
И Петруху, здоровенного мужика, вдруг пробила слеза.
С детства не ревел а тут, на тебе..
- А и вправду, чего это я вдруг застеснялся, чужих языков испугался..?
Да пошли они все..!
Я , Пётр Фокин, свою кровиночку в обиду не дам!
- Вот и ладно, - Фрося по спине его гладит, - долго же до тебя, Петя, доходит.
Ну, а теперь, пойдём домой, у нас дел, не переделать.
Жизнь новую будем начинать!
Пришли домой, Пётр к дочери в комнату зашёл, а та, сидит впотьмах и в материну шаль кутается..
- Ты это, доча, ты прости меня, дурака, люблю я тебя и в обиду не дам!
И внук наш не хуже других вырастет.
Завтра же утром в город поедем, надо мальцу одёжку покупать, да и коляску тоже и кроватку и игрушки - погремушки..
Доча, а и кто ж у нас будет..?
- Мальчик будет, - шепчет Настёна.
- Ну и слава Богу, - говорит подошедшая Фрося.
Айда - ко с нами чай пить, мы теперь вместе будем жить и с малышом я тебе помогу.
Ну вот, радоваться надоть, а они все носами хлюпают..
Первую ночь в родном доме, Настя спала спокойно, и малыш успокоился, сильно не пинался.
А Петру с Фросей не спалось, всё разговоры разговаривали про жизнь, да молодость свою вспоминали..
- Настёне учёбу надоть будет закончить, - шепчет Петро, - а мы с тобой козочку купим и мальца козьим молочком будем кормить.
- Покупать козочку не будем,
у нас теперь каждая копейка на счету, мама отдаст нам свою..
А в положенное время, Настя родила мальчика, сына Ванечку.
Закончила она и мединститут и работает теперь терапевтом в местной, поселковой поликлинике.
Вышла она и замуж, по любви, за преподавателя истории средней школы Виктора Сергеевича Каратаева..
И дом купить себе они добротный купили и деток нарожать уже успели..
А Дедушка Петро и бабушка Фрося, не могут нарадоваться на своего внука Ванечку, он по сей день с ними вместе живёт, ещё годок и в армию парень пойдёт..
И всё у этих, добрых, людей в жизни замечательно и живут они, по сей день, счастливо!
Пташка🕊️