В 2003 году я переехал жить из Казахстана в Нижний Новгород.

Некоторые вещи для меня были поначалу дикими. Например, в первом жилье, которое я купил зимой, наружная деревянная дверь подъезда в полуоткрытом состоянии вмерзла в ледяной сугроб. Навеса над подъездом не было, а внутренняя дверь висела на одной петле и принципиально не закрывалась. В подъезде стоял собачий холод, а все соседи (пять квартир) жили в ожидании чудесного спасения от местного ЖЭКа.
Через пару недель в субботу утром меня разбудил рев камазовского дизеля и чёрный выхлоп в открытую форточку. Оказывается, у моего дома была разворотная площадка для фур. Они облюбовали это место, так как перед домом стояли заброшенные гаражи, и конфигурация двора позволяла исполнять затейливые пируэты практически любому длинномерному транспорту.
Ситуация мне не понравилась. Первым делом я купил две петли, две пружины и лом. Раздолбил сугроб, повесил дверь на петли, прицепил к дверям пружины: в подъезде стало теплее. Весной, на майских праздниках, я купил доски и соорудил над подъездом навес. Во время работ мимо проходили все соседи, говорили мне какой я молодец и всё такое. Помогать однако никто не вышел. Летом, вероломно использовав служебное положение, я привез десяток старых камазовских шин и вкопал их по периметру двора.
Проходящие мимо соседи сообщили мне, что я делаю напрасную работу, и моя ограда долго не простоит. Я ответил, что если уж даже на хорошее дело помощников не находится, то мучаться с выкапыванием шин точно уж никто не будет. Так оно и вышло. В течение месяца я злорадно наблюдал, как длинномеры с привычной борзотой заезжали в мой двор в надежде быстро развернуться, после чего тратили от получаса и больше, чтобы задним ходом хотя бы выехать обратно на проезжую часть. Кстати, для нормального разворота нужно было просто проехать дальше на 500 метров и постоять у светофора, о чём водители фур прекрасно знали.
В итоге во дворе впервые за 15 лет появилась зеленая трава (это сообщила бабушка с первого этажа) вместо перепаханного колесами грунта. Между баллонами посадили деревья. По выходным появилась возможность выспаться, а зимой в подъезде стало тепло и уютно. Сейчас 2018 год и всё то, что я соорудил, работает до сих пор. Прошло уже 15 лет.
На следующ
Звонок
День был ужасно длинный. Сначала Лена десять часов оттрубила на работе, потом забрала с тренировки сына, потом в магазин… домой получилось попасть почти в девять. Она валилась с ног от усталости. Больше всего она сейчас хотела упасть на кровать и проспать часов десять.
— Мам, а что у нас на ужин? — шестиклассник Ромка заглянул на кухню и задал следующий вопрос. — А поможешь мне заполнить контурные карты?
Лена вздохнула и открыла холодильник. Хочешь не хочешь, а растущий организм сына требовал еды. Как говорила ее мама, в любой ситуации в шкафу должны быть сухари, а в холодильнике пельмени.
Хорошо, что муж был в рейсе, его полуфабрикаты не устроили бы. Алексей был дальнобойщиком и, если уходил на рейс, то дома его не бывало по две-три недели. Вечерами Лена ему всегда звонила. Так было заведено: в десять вечера они болтали по телефону и делились событиями дня.
Но сегодня вечер пошел не по плану. Сначала из кастрюли убежали пельмени. Потом на ночь глядя притащилась соседка. Потом еще эти несчастные контурные карты… Кто их вообще придумал и зачем они нужны школьникам? В общем, до кровати она добралась уже после полуночи.
«Блин… Я ж Лешке не позвонила. Ну ладно, завтра», — засыпая, вспомнила Лена.
Проснулась она от четкого чувства, что ее кто-то толкнул. Прищурившись, посмотрела на часы. Электронное табло показывало без пяти минут три, и это означало, что еще можно поспать. Но тут ее взгляд упал на лежавший на тумбочке сотовый телефон. У него почему-то светился экран.
«Наверное, Лешка звонил», — решила Лена и взяла в руки аппарат. Внезапно телефон завибрировал, а на экране высветилась надпись «абонент скрыт».
— Ошиблись… Хорошо, что звук выключен, — подумала она, сбрасывая вызов. — А то Ромку бы разбудила.
Но настойчивый абонент принялся звонить еще раз. Потом еще. Лена села на кровати, поджав ноги, и сонно посмотрела на экран — какой-то неизвестный человек упорно пытался до нее дозвониться. Стало немного не по себе.
«А вдруг это у Лешки что-то с телефоном, и это он звонит?»
Когда телефон зазвонил в шестой раз, Лена прижала аппарат к уху.
— Але?
В трубке раздались помехи, похожие на те, что издает телевизор, когда нет сигнала. А потом раздался глухой, едва слышный мужской голос.
— Ленок…
Ее слов�
Лариса врала своему мужу, напропалую завышая цены. Таким образом она, против воли супруга, помогала своей семье: маме и сестре. Всем известно, чем больше даёшь — тем больше начинают просить и требовать. Ради возросших аппетитов родственниц, Ларисе пришлось прибегнуть к ещё одному способу обмана: выдумать домработницу.
— Тома, привет. Мне нужна твоя помощь, — позвонила Лариса сестре, когда её супруг Дмитрий изъявил желание познакомиться с домработницей. — У тебя есть какая-нибудь подруга, которая может ко мне приехать и представиться моей домработницей? Дима начал подозревать, что это я дом в порядок привожу, требует знакомства.
— А что, своих подруг у тебя нет?
— Дима их всех видел и знает. Выручишь?
— Я поспрашиваю.
— Тома, мне завтра надо! Пожалуйста!
— Я же уже сказала, что поспрашиваю! — раздражённо ответила Тамара.
— Спасибо, буду ждать звонка.
Поговорив с сестрой, Лариса на мгновение задумалась: а зачем она вообще врёт мужу? Деньги, выделяемые Дмитрием на оплату услуг домработницы, оседают в карманах Тамары и мамы. А Тамара, вместо того, чтобы помочь с поиском подставной работницы, ещё и недовольна?
Брак Ларисы и Дмитрия был воспринят её родственницами как ответ на многолетние мольбы и взывания к высшим силам с просьбами выкарабкаться из нищеты. Дмитрия, с зарплатой в сто тысяч рублей, они посчитали заслуженным подарком судьбы.
Сюрпризом стало то, что Дмитрий наотрез отказался помогать безработным особам. Вернее, он помог: нашёл подходящие вакансии и договорился о приёме на работу. Но на собеседование не пришла ни сестра, ни мать Ларисы. Мужчина с чистой совестью умыл руки, запретив жене выбрасывать деньги на ветер — отдавать их этим лентяйкам.
Лариса юлила, как могла: покупала две блузки вместо одной, вторую отдавая сестре. Продукты закупала в двойном объёме, честно отвозя половину маме. Завышала цены на одежду, обувь и косметику, куда шла разница — и ежу понятно: в бездонные карманы Томы и мамы.
Вечером, за полчаса до возвращения Дмитрий с работы, Лариса ещё раз позвонила сестре.
— Мне некогда! — агрессивно ответила Тома.
— Тома, если до завтра у меня не будет кандидатки в домработницы, которая подтвердит, что уже несколько месяцев прибирается у меня дома, я расскажу мужу правду и шиш вам с мамой, а не деньги! — неожиданно для самой себя вспылила Лариса, сразу же устыдившись своего порыва.
— Деньгами попрекаешь, да? Хороша сестра. Будет тебе кандидатка!
Убрав телефон, Лариса погладила живот: "Ничего, малыш, папа нас не будет сильно ругать. Или будет? Как думаешь?"
Последний месяц беременности выдался особенно тяжелым: крупный ребёнок, постоянное чувство усталости и желание поспать. Ещё раз погладив живот, Лариса пошла домывать ванну: деньги за это мужем плочены.
В ванной комнате Дмитрий, вернувшись с работы, и нашёл жену. Схватки были в самом разгаре. Мужчина вызвал скорую и поехал с женой в роддом. В четвёртом часу ночи на свет появился Максим.
Утром, когда новоиспечённая мать ещё спала, ей позвонила Тома:
— Жди, сегодня в шесть к тебе приедет моя знакомая. Её зовут Наташа, твой номер я ей дала. На проезд ей потом дашь.
— Тома, я родила, — еле слышно произнесла Лариса.
— Родила? Подожди, ты сейчас в роддоме? А какого лешего я тут пятую точку рву, чтобы тебе якобы домработницу найти? Короче: тебя как выпишут, ты мне позвони, я Наташку пришлю. Всё, давай, пока!
Ни слов поздравлений, ни вопросов о самочувствии. Лариса надеялась, что хоть мама, которой Тома обязательно скажет о рождении ребёнка, позвонит, порадуется и изъявит желание увидеть внука.
Звонок мамы прозвучал после обеда:
— Ларочка, как это здорово! Знаешь, что можно будет делать? Покупать ребёнку вещи с Авито, а твоему Диме говорить, что всё новое и дорогущее! А ещё...
Лариса не стала слушать, что там ещё у мамы в планах. Она наконец-то поняла одну важную вещь: родственницам на неё плевать. Они даже не соизволили спросить, как зовут младенца, зато уже придумали, как на факте его рождения можно набить свои карманы. Дима был прав: деньги на ветер.
Лариса всё рассказала супругу: что не было никакой домработницы — этого персонажа она выдумала, и вещи дешевле стоили, и продукты теперь будут покупаться только для них троих, ни кусочка хлеба не уйдёт на сторону.
— Главное, что ты сама это поняла. Бесполезно ругаться и запрещать, пока до самого человека не дойдёт. Я кроватку собрал. Жду вас дома, — улыбнулся Дмитрий...
Варе едва исполнилось шестнадцать, когда умерла мама. Отец лет семь назад подался на заработки в город, да так и сгинул там. Ни вестей от него, ни денег. Почти все в деревне приняли участие в похоронах, помогали, кто чем мог. Тетя Маша, крестная Вари, часто захаживала к ней, подсказывала, что да как делать. Кое-как окончила школу, устроили ее работать на почту в соседней деревне.
Варя – девушка крепкая, про таких говорят — кровь с молоком. Лицо круглое, румяное, нос картошкой, но зато глаза серые, лучистые. Толстая русая коса по пояс.
Самым красивым парнем в деревне считался Колька. Два года, как пришел из армии, отбоя от девчат не было. Даже городские девушки, приезжавшие на лето, не оставляли его без внимания. Ему бы не шофёром работать в деревне, а в голливудских боевиках сниматься. Не нагулялся парень, не спешил себе невесту выбирать.
А тут пришла тётя Маша к нему попросила помочь забор поправить Варе, заваливаться стал. Без мужской силы в деревне жить трудно. С огородом Варя справлялась, а вот с домом самой никак.
Без долгих разговоров согласился. Пришел, посмотрел и начал командовать: то принеси, туда сбегай, дай да подай. Варя безотказно приносила, что просил. Только щеки краснели еще больше, да коса за спиной металась из стороны в сторону. Устанет парень, накормит его щами наваристыми, да чаем крепким напоит. А сама смотрела, как белыми крепкими зубами черный хлеб кусает.
Три дня делал забор Николай, а на четвертый просто так пришел, в гости. Покормила Варя его ужином, слово за слово, остался он ночевать у нее. Да так и стал похаживать. Уходил перед рассветом, чтобы никто не видел. Только не скроешь ничего в деревне.
- Ой, девка, зря его привечаешь, не женится. А и женится, так только намаешься с ним. Как лето настанет, понаедут городские красавицы, что делать будешь? Сгоришь от ревности. Не такого тебе надо парня, - выговаривала ей Тётя Маша.
Только разве влюбленная молодость слушает мудрую старость?
Потом поняла, что беременна. Сначала думала, простыла или отравилась. Слабость, тошнота накатывала. А потом, как обухом по голове, пришло осознание, что дитя в ней от шалопая и красавца Кольки. Грешным делом хотела извести, рано еще ей ребенком обзаводиться. Вдруг подумала, что так даже лучше. Не одна жить будет. Мать ее вырастила, и она справится. От отца пользы тоже не шибко много было, только пил. А люди поговорят и успокоятся.
Весной полушубок сняла, тут и увидели все в деревне живот выпирающий. Головой качают, мол, лихая беда с девкой приключилась. Николай, конечно, зашел узнать, что делать она собирается.
- А что же еще? Рожать. Ты не переживай, сама подниму ребенка. Живи, как жил, - сказала и завозилась с ухватом у печи. Только красные всполохи огня на щеках да в глазах играют.
Залюбовался Колька, но ушел. Сама решила. Как с гуся вода. Наступило лето, понаехали девицы красавицы городские. Кольке не до Вари стало.
А она возится потихоньку в огороде, да тётя Маша приходит помочь полоть. Наклоняться с животом трудно. Воды с колодца по полведра таскает. Живот большой, бабы в деревне богатыря ей пророчат.
- Кого Бог даст, - отшучивалась Варя.
В середине сентября проснулась утром от резкой боли, словно живот пополам резануло ножом. Но боль быстро утихла. Но потом снова вернулась. Побежала к Тёте Маше. Та сразу по испуганным глазам все поняла.
– Что, уже? Сиди, я сейчас. – И выскочила из избы.
Побежала к Николаю. У него грузовик у дома стоит. Дачники уже с машинами разъехались. А тот, как назло, накануне выпил крепко. Растолкала его тётя Маша. Колька очумело смотрит, не поймет, что стряслось, куда ехать надо. А когда понял, заорал:
- Так десять километров до больницы! Пока за врачом, пока обратно, она родит уж. Сразу повезу! Собирай ее.
- Да как на грузовике? Растрясешь всю, родит по дороге, - запричитала женщина.
- Тогда с нами поедешь, на всякий случай, - сказал, как отрезал.
Два километра по разбитой дороге ехал осторожно. Только одну канаву объедет, как сразу в другую попадает. Тётя Маша в кузове на мешке сидит. Как до асфальта добрались, так быстрее поехали.
Варя корчилась на соседнем сиденье, губу закусила, чтобы не стонать, да живот придерживала. Николай враз протрезвел. Глянет мельком на девушку, а самого желваки ходуном ходят, да костяшки пальцев на руле белеют. О своём думает.
Успели. Оставили Варю в больнице и назад поехали. Тётя Маша всю дорогу Кольку ругала, зачем девке жизнь испортил. Одна, без родителей, сама еще ребенок, а он ей забот прибавил. Как она с ребенком одна будет?
Машина еще до деревни не успела доехать, а Варя уже родила здорового крепкого мальчика. На следующее утро принесли ей кормить его. Не знает, как взять на руки, как к груди приложить. Смотрит испуганными глазами на красное сморщенное личико сына. Закусила опять губу и делает, что ей велят. А у самой сердце от радости трепещет. Разглядывает, дует на лобик, где тонкие волоски топорщатся, радуется, глупая.
- Приедут за тобой? - спросил строгий пожилой доктор перед выпиской.
Варя плечами пожала, да головой помотала. «Вряд ли». Вздохнул доктор и ушел. Медсестра завернула ребенка в больничное одеяльце, до дома довезти. Наказала, чтобы вернула с оказией.
- Федор на больничной машине тебя довезет до деревни. Не автобусом же рейсовым тебе с грудничком ехать, - сердито сказала, осуждающе.
Поблагодарила Варя ее. Шла по коридору больницы, опустив голову, вся пунцовая от смущения.
Едет Варя в машине, прижимает к груди сверток и волнуется, как теперь жить будут. Декретные маленькие, что кот наплакал. Жалко себя и ни в чем неповинного сына. Посмотрела на сморщенное личико спящего малыша, и сердце нежностью затопило, отогнала от себя мысли тяжёлые.
Вдруг машина остановилась. Варя встревожено поглядела на Федора, приземистого мужчину лет пятидесяти.
- Что?
- Дожди два дня лили. Вон, какие лужи, ни проехать, ни объехать. Застряну. Тут только на грузовике или тракторе можно. Извини. Недалеко, километра два осталось. Добежишь? – Кивнул он на дорогу, где как озеро без конца и края огромная лужа разлилась.
Ребенок спит на руках. Сидя и то устала держать. Одно слово — богатырь. А идти с ним по такой дороге как? Вылезла Варя осторожно, взяла поудобнее сверток, и пошла по краю огромной лужи. Ноги в грязи увязают по щиколотку, того и гляди поскользнется.
Старые разношенные ботинки хлопают. Знать бы, в сапогах резиновых поехала в больницу. Один ботинок увяз в грязи. Варя постояла, думая, что делать. Не вытащить с ребенком на руках. Пошла дальше в одном ботинке.
Когда к деревне подошла, темнеть начало, ноги уже не чувствовали ничего от холода. Сил не осталось удивиться, что свет в окнах горит. Ступила на гладкие сухие половицы. Ноги замерзли, а сама потом обливается от напряжения. Дверь открыла в избу и замерла.
У стены стоит кроватка детская, коляска, а в ней горой одежда на малыша сложена. За столом Николай положил голову на руки, спит.
То ли услышал что, то ли взгляд почувствовал, поднял голову. Варя раскрасневшаяся, растрепанная, с ребенком на руках еле стоит в дверях. Подол платья весь мокрый, а ноги по колена в грязи, что в сапогах. Как увидел, что без одного ботинка, бросился к ней, взял ребенка и положил в кроватку. Сам к печке, доставать чугунок с горячей водой. Усадил, помог раздеться, ноги вымыть. Пока девушка переодевалась за печкой, на столе уже и картошка стоит вареная, кринка с молоком…
Тут ребенок заплакал. Кинулась Варя к нему, на руки взяла, села к столу, грудь достала, без стеснения кормить начала.
- Как назвала? – хриплым голосом спросил Николай.
- Серёжей. Ты не против? – Подняла она на него свои ясные глаза.
В них столько тоски и любви, что защемило сердце Николая.
- Хорошее имя. Завтра пойдем, зарегистрируем пацана и распишемся сразу.
- Это не обязательно… - начала Варя, глядя, как малыш сосет грудь.
- У моего сына отец должен быть. Все, нагулялся. Какой муж из меня будет, не знаю, а сына не брошу.
Варя кивнула, не поднимая головы.
Через два года родилась у них девочка. Назвали в честь матери Вари Надеждой.
Неважно, какие ошибки ты сделаешь в самом начале жизни, главное, их всегда исправить можно...
Живые страницы
Дядя Вaня давно мечтaл выйти на пенсию и спокoйно полоть грядки. Но у дяди Вани была тетя Мaша, к которой эпитет «спокойный» мог быть примeнен только пoсмертно, и то дядя Ваня в этом отчасти сомневался.
Когда дядя Ваня уставал строить баню или рeмонтировать забор, и прислонялся к какой-нибудь плоскости вроде стены или калитки, она ласково вoрковала:
- Устал? Ну отдoхни- отдохни. А пока стoишь, покрась стену (калитку, забор, баню и пр.)
Однажды на улице тетя Маша увидела бoльшущие каменные блоки. Они так бесприютно лежали, отделенные от всего мирского желтой лентой, что тетя Маша едва не пустила слезу. Внезапно в ней проснулся ландшафтный дизайнер.
- Вань, а Вань, смотри какие хорошие кирпичики. Как раз нам на речке на мостки.
У дяди Вани екнуло сердце:
- Ты чего? Это же дорогу ремонтируют. Кирпичики…
- Нее. Никакую не дорогу. А то чего они дураки что ли - бросать такие хорошие кирпичики? Украдут ведь. Чай не глупые дoрогу-то строют.
- Да кто бyдет таскать такyю тяжесть!? Говорю тебе- дорогу ремонтируют.
- А я тебе говорю – не ремонтируют. Может, пyтерял кто кирпичики, или ненужно стало. А вот мы возьмем, чего пропадать добру.
- Маша! Это не кирпичики!. Это блoки каменные! И мы их не возьмем. Не краном же их в деревню тащить.
- Да ладно. Ты мне машину пригoни тoлько, сама уж кирпичик донесу.
И вот, поздно вечерoм дядя Ваня стоял на низком старте у заведенной машины, чтoбы, если вдруг жену повяжут, быстро сесть за руль и укатить.
- Слышь, Мань, я если чего, сyхари тебе носить буду, - шептал дядя Ване тете Маше, которая, кряхтя, пepла волоком к машине огромный блок.
Так они вывезли три «кирпичика», которых по утру не досчитались немного расстроенные рабочие. (Нецензурная лексика опущена и заменена на всем пpнятный «пип»).
- Пип! Какaя пипная сволочь пипнула наши бордюры, пип… Пип! Пип! Пип! Каким пипом они смогли пипнуть такую тяжесть. Вот же пипы! Чтоб их пипнуло и выпипнуло, пипы пипные! Пип...
Так ругались на всю нашу улицу осирoтевшие стрoители.
Вместо дороги бордюры украсили тети Машин огород, который теперь стал смахивать на япoнский сад камней.
А потом дядя Ваня в который раз рeшил отдохнуть, и желательно в полном смысле этого слова, и пoехали они с тетей Машей на своей машине на юга.
Где-то по пути у какого-то Рога они остановились передохнуть, тут тетя Маша и увидeла этот камeнь.
Бoльшой и прекрасный, он раскинулся на обoчине дорoги, слoвно это совершенно естественное для такого сокровища дело – валяться на обочине у дороги.
У тети Маши загoрелись глаза. Дядя Ваня, заметив это, проследил за ее взглядом, и... окаменел.
- Маша…
- Ваня…
- Маша, нет. Мы же едем на мoре. Маша.
- Ваня! Возьмем с собой. Ну полежит недельку в багажнике. Ну и что? Зато потом как положим его в огороде. Ты только представь! А то не возьмём – кто-нибудь другой утащит. Ну Ваняяя!
- Маша… Да кроме нас никому не нужны булыжники по центнеру. Остальные- нoрмальные.
До югов они ехали очень мeдленно – в багажнике трясся камень. Все улитки и черепахи уже давно приползли к морю, а машина дяди Вани буксовала на каждой неровности и возмущённо тарахтела.
Когда путешественников остановили на посту ДПС и служитель закона спросил:
- Что в багажнике везете? – дядя Ваня замялся.
Служитель закона насторожился.
- Откройте багaжник!
В этом месте в кино обычно следует напряженная сцeна, в ходе которой выясняется, что в багажнике находится далеко не камень.
Дядя Ваня вздохнул и открыл багажник.
Гаишник дoлго смoтрел немигающим взглядoм на камень, развалившийся в багажнике и направляющийся отдыхать на юга.
Всякое пoвидал служитель закoна в багажниках, но камень размером с его пост видел впeрвые.
- Откуда? – прошептал гаишник.
- Да с этого… там, - неопределённо махнул рукой дядя Ваня.
- Нет. Я спрашиваю… Зачем???
- Ну так, это… в хoзяйстве пригодится. С Иванoво мы, - сказал дядя Ваня, как будто это все объясняло.
- Ммм, - промычал гаишник, будто теперь ему все стало понятно, - в Иванoве камней нету?
Камень с ивановцами благополучно дoехал до морей, где отдыхал в багажнике, овeваeмый мoрским бризом.
Пока дядя Ваня и тетя Маша бултыхались в море, у них пытались угнать машину, но не смогли.
- Вот видишь! А то пешком бы домoй топали, кабы не наш камешек: - радовалась тетя Маша, пока незадачливых угoнщиков унoсили на нoсилках с надорванными живoтиками.
Камeнь, пропутешествующий от Рога до югов и до Иваново на машине, дал фору всем своим ползучим и скользящим знаменитым собратьям. Может и те бедолаги мечтают дoехать автостопом до места назначения, и пoлзут в надежде встретить какую-нибудь тетю Машу, которая их подбросит куда надо.
Всякий раз, кoгда у дяди Ване с тетей Машей бывали гости, то первое, что им бросалось в глаза – композиция из булыжников в огoроде пенсионеров.
- Экскаватор нанимали? – интересовались гости.
Тётя Маша заливалась смyщенным румянцем, а дядя Ваня тяжкo вздыхал:
- Экскаватор … Мы сами, как экскаватор.
Ученые, которые лoмают головы над Стоунхенджем, Мoаи и прoчими каменными памятниками– как древние люди таскали огромные камни… Вы приезжайте в дерeвню Малиновку Ивановской области. Там вы познакомитесь с тeтей Машей.
Только не рассказывайте ей про Стоунхендж, пoжалуйста. Стoунхендж не влезет в дяди Ванину машинy.
Haталья Пряникoвa
Серега всегда был очень злым человеком. Те, кто знали его долгое время, рассказывают, что Серега — это плод любви работницы регистратуры в районной поликлинике и учителя труда.
Ещё будучи внутри утробы, этот тип доставлял матери немало проблем, без конца пиная её в живот и переворачиваясь. Но когда настало время родиться, Серёга решил, что с него достаточно и того, что он уже успел повидать и, обмотавшись пуповиной, решил сделать миру одолжение.
Но, как он ни старался, умереть ему не дали и когда Серега родился, то в знак благодарности обмочил акушеров.
Весь детский сад Серёга провёл в углу, отчего лицо его приняло форму равнобедренного треугольника, в итоге таким навсегда и осталось.
В школе у Серёги не было врагов, врагом был сам Серёга. Его боялись дети, боялись учителя, боялись дворовые псы. Не боялись Серегу лишь двое, это его отец-трудовик и директор школы — бывший военный, который его почему-то понимал и уважал, но спуску не давал. Серегиных родителей в школу не вызывали по двум причинам. Первая: отец и так постоянно был в школе, а вторая — директор любил сам воспитывать учеников общественно полезным трудом и добротным подзатыльником. На подзатыльники не скупился и отец Сереги, но как ни старались они с директором, дурь из парня так и не выбили, хоть и набили Серегё на треугольнике немалую шишку.
Как-то раз Серега стал зачинщиком очередных беспорядков, где участвовало, по меньшей мере, двадцать человек, пять из которых были девчонки. В те годы популярны были стрелки между учениками. На таких мероприятиях, как правило, выяснялись весьма важные вопросы вроде: «Как ты меня назвал?» и «Какого хрена ты поздоровался с моей барышней?»
Весомым аргументом в спорах были не только атлетические способности и необходимое количество людей, но и подручные средства. Одним из таких Серегу и пырнули. Получив ножевое промеж рёбер, Серега пролежал на снегу, истекая кровью, около двадцати минут. Никто из детей не осмеливался оказывать первую помощь, а школьная медсестра была в отпуске. Школа должна была вздохнуть спокойно и, наконец, избавиться от главной заразы, но не тут-то было. По воле Божьей (или другим недосягаемым человеческому мозгу причинам) Серега выжил. Его спас проходивший мимо человек, который когда-то учился в медицинском колледже, но был изгнан за тунеядство. С тех самых пор Серега стал только злее.
Семья была небогатая, питались в основном с огорода и примитивными углеводами. Выросший на картошке и молоке Серега весил под центнер, и вымахал на две головы выше отца, отчего связываться с ним страшились даже менты. Серега бил всех, кто, по его мнению, косо смотрел в его направлении или портил воздух своим присутствуем.
В армии жесткий и жестокий Серега дослужился до ефрейтора, чем сильно оскорбил отца. Давать сержантские ему не осмелились, потому как даже для армии Серега был слишком суров и безжалостен, а при власти (даже такой малой) он мог довести половину своего подразделения до крайности.
Как ни странно, но смерть всегда ждала Серёгу у порога, перетаптываясь и подзывая крепыша. Неся караульную службу, один из военнообязанных, тех, что постоянно получал от Серёги по голове, не выдержал растущего в голове напряжения и выпустил в товарища ефрейтора пару нашпигованных свинцом пилюль, когда тот в очередной раз воспитывал в бедолаге армейскую выдержку и проверял на прочность стойкость его духа.
Но и в этот раз Серега выкарабкался. Что-то во вселенной не давало умереть этому озлобленному на весь мир пареньку. Серега сам оказал себе первую помощь, имея под рукой солдатскую аптечку, а после три месяца провалялся в госпитале, где довел главврача до перевода.
По всем законам жанра Серега попал-таки на зону за тяжкие телесные. Там его в целях отмщения пытались отравить, но Серега не умер.
Не умер он, когда на производстве ему упал на голову фонарь, не умер от переохлаждения, когда пьяным уснул на остановке в – 30…
Злой Серега отравлял жизнь многим людям на протяжении шестидесяти лет и чувствовал себя превосходно в физическом плане.
Душа же человека была черна не только от злобы, но и от обиды.
Он не понимал, за что судьба так неблагосклонна к нему, ведь жизнь для него была невыносима и скучна. Серега никогда не любил, друзей у него не было, так, знакомые. Дни тянулись долго и противно как прилипшая к ботинку жвачка. И вот случилось чудо — Серега захворал.
Лютая болезнь скрутила бедолагу, смертельный недуг. Серега истощал, осунулся и из былого здоровяка превратился в сморщенного старика.
На смертном одре Серега впервые в своей жизни завёл беседу с Богом:
— Зачем я пришёл в этот мир? Кому надо было создавать меня таким? Всю жизнь я причинял людям только боль, от которой сам особой радости не испытывал…
То ли чудо случилось, то ли у Сереги окончательно рассудок поехал от повышенного давления, но ему ответили.
— У тебя была большая цель, и ты её выполнил, — сказал голос в его голове.
— Какая? Какая, к черту, цель? Я же всем жизнь портил!
— Портил и спасал. Всех тех, кто пытался тебя убить, посадили в тюрьмы. Тот пьянчуга, что врезался в твою машину, никого не убил лишь потому, что ты встал у него на пути. После того случая с фонарем провели ремонт помещения на заводе, где ты работал, там теперь никто не погибнет от несчастного случая. Всю свою жизнь ты спасал людей и отводил настоящее зло в сторону. Ты очень много хорошего сделал благодаря своей злобе, и за это ты умрешь.
— Странная какая-то благодарность, — заметил Серега.
— Странная? Жизнь вообще странная штука. Что на уме у Создателя — не ясно, Он лишь даёт указания, а мы их выполняем.
— Кто мы? — спрашивал из последних сил гадкий старик, потому как чувствовал, что оставалось ему совсем чуть-чуть.
— Ты да я, да мы с тобой. Ангелы.
— Какие еще, к чёрту, Ангелы?! — закричал Серега, чем перепугал персонал клиники, где доживал свои последние часы.
— Ты — Ангел-хранитель, тот, кто защищает людей, будучи живым. Я — Ангел смерти, тот, кто провожает в мир иной.
— Получается, я не зря прожил жизнь?
— Получается, что так.
— И что дальше?
— Последнее доброе дело.
— Это какое?
Тут Серега почувствовал, как сердце его сжало в тиски. Воздуха стало не хватать, а перед глазами поплыли черные круги.
Реанимировать Серегу не спешили, врачи нехотя били обмякшее тело током, чтобы запустить остановившийся мотор и без желания заталкивали в его легкие воздух, но Сереге эти попытки были без толку. Напоследок он обмочил всю кровать и издох.
В момент, когда у Сереги начался приступ, в больницу поступил тяжелораненый пациент. Рук не хватало. Серегу бросить не имели права по закону и, опоздав на пару минут, врачи констатировали смерть второго пациента.
Серегу ненавидели даже после смерти. Он в очередной раз сотворил непростительное зло, которое стоило человеку жизни. Только вот никто на земле не знал, что человек, поступивший с ранениями, и не успевший получить должную помощь, в следующем году зарезал бы десятки людей.
Серега был злым человеком, но, сам того не зная, совершил много добрых дел. Никто никогда не узнает, как было бы, не случись чего-то плохого или не родись кто-то вроде Сереги. Всё случается так, как должно быть и если мы этого не понимаем, то это не значит, что всё имеет только плохую сторону.
АлександрРайн
Лёшка приехал из столицы погостить в маленький городок на летние каникулы к матери отчима.
Женщина его ласково встретила и отвела для жилья светлую веранду в частном доме.
- Тебе у нас понравится, - сказала Елена Григорьевна, - мы живём на окраине и сами зовем нашу улицу “зелёным хутором”. Тут только свои ходят и ездят. Тишина и покой.
- А молодёжи совсем нет? - чуть не огорчился Лёша.
- Почему нет? - улыбнулась бабушка, - вон, в соседнем доме Люба, твоя ровесница, а к ней приходит Таня, с Заречной. Есть и мальчики, конечно. Познакомишься.
Лёша вскоре сблизился с парнями через Любу, которая занималась бегом по вечерам. Два мальчика из их восьмого класса тоже бегали вдоль речки с Любой, и Лёша, не особо спортивный и мужественный, присоединился к ним с удовольствием, желая за свой отдых приобщиться к спорту.
Ты быстро не стремись бежать, - учила Люба, - в длинной дистанции главное - выносливость. Следи за дыханием, выбери посильный для себя темп и ритм. Тогда начнёшь привыкать и втянешься.
Лёшка старался. Он поначалу стеснялся, так как Люба и её друзья бегали быстрее и не задыхались после первого большого круга, а у Лёши силы быстро заканчивались. Но он не сдавался.
Мальчишки посмеивались на столичным гостем, но Люба пресекала их:
- Чего смеяться? Лёша в студию живописи ходит. Он талант. А не спортсмен. Рисует хорошо и собирается стать дизайнером, а это очень перспективная профессия.
- Да знаем мы, он ещё и танцевальную студию ходит с детства, рассказывал, - отвечали ребята, - однако спорт ещё никому не помешал.
- Между прочим, танец схож со спортом, - согласился Лёша, и там нагрузка будь здоров, как после спортивной тренировки, однако, бегать на длинные дистанции тяжеловато с непривычки.
- Так что, у тебя два хобби? И ты не определился, какое самое любимое? - с восхищением спросила Люба.
- Скорее всего, живопись и дизайн. Хотя и танцы бросать не буду, мне кажется, что одно без другого во мне начнёт угасать, - Лёша улыбнулся и ребята не стали его больше дразнить.
Однажды Лёша зашёл за Любой, чтобы вместе выйти на пробежку, и увидел во дворе под навесом старое кресло с оборванной драпировкой и потертыми от времени деревянными подлокотниками.
Он стоял и рассматривал кресло, когда Люба вышла и увидела Лёшу и виновато сказала:
- Бабушкино, совсем старое. После её смерти вытащили сначала в сени, а потом вот во двор. Но так жалко мне его стало, что я поставила его под навес, чтобы хоть не мокло от дождей, все - таки бабушка на нем любила сидеть.
- И правильно сделала, между прочим, - похвалил Лёша, такое оно крепкое ещё, а сейчас уже антиквариат. С пятидесятых годов. Старая модель. Ещё можно реставрировать!
У Любы загорелись глаза.
- Неужели можно? Но как? - спросила она.
- Очень просто, доверь это мне. И вместе быстро сделаем, если будешь помогать, - убедительно ответил Лёшка.
Они пошли на пробежку, а потом договорились встретиться завтра и подготовить все необходимое для реставрации.
Лёша нашёл у бабушки кусок плотного грубого холста, а Люба взяла у матери отрез плотного материала для обтяжки.
В строительном магазине Лёша купил специальные скобы для мебельного степлера, который он выпросил у соседа Матвея Ильича, приятеля бабушки.
Работа закипела. Кресло было разобрано и вычищено от старого износившегося материала, деревянные подлокотники молодой мастер-дизайнер зачистил мелкозернистой наждачной бумагой.
Тут ему помогала и Люба.
Потом обновлённые деревянные детали ребята покрытия лаком, чтобы они блестели, как новые.
- Неужто и взаправду обновите кресло? - спросила подошедшая к Лёшке мать Любы.
- Вот, смотрите сами! Каркас у него довольно крепкий, а материю мы заменим. Но сначала обтянем холстом, чтобы верхняя декоративная ткань меньше изнашивалась на подкладке.
- Мам, не мешай, позовём, когда все сделаем, - попросила Люба.
Через день все было готово. Кресло стояло на крылечке. Подлокотники блестели, материал сидел плотно и подчёркивал форму сиденья и спинки.
- Вот это да! Как новое! - восхитилась мать Любы, а отец приехавший с работы чуть позже, даже пожал Лёшке руку.
Пришли смотреть на реконструкцию кресла и мальчики. Каждый садился в кресло, и говорили они одно и то же:
- Ох, удобное! Вроде и не очень мягкое, но спине и рукам приятно, и вставать не хочется…
- Оно всегда было удобнее всех кресел и стульев в доме, потому его бабушка и любила, - сказала Люба, - не зря я его сохранила, но о таком обновлении и не мечтала!
- Лёша! - считай, ты без хлеба не останешься, - серьёзно сказал отец Любы, - это настоящая профессиональная работа, и очень востребованная!
-У нас знаешь сколько у соседей старых вещей? - согласилась мать, - а не все умеют так грамотно восстанавливать мебель.
Лёша радовался.
- Я не скупой, но не стоит торопиться выбрасывать что-то старое. Качество прежней мебели было хорошим в большинстве, а такая работа и мне практика, и вам польза! Мы в студии изучаем не только живопись, но и приёмы, и технику реставрации предметов домашней мебели, светильников, дверей.
- Это вам не вдоль речки наперегонки бегать, - заключила Люба, - а полезное дело и художественная работа. Да кресло стало даже лучше, чем было. Спасибо, Лёша…
Лёшке было приятно слышать похвалу. Особенно от Любы. Он видел, как стали уважительно относиться к нему и мальчики.
Они подошли к нему через пару дней и попросили их научить реставрировать хотя бы что-то из мебели.
- У меня дома есть старая полка. Деревянная, крепкая…Вот бы и её обновить, а то аж потемнела от времени, как думаешь? - спросил Олег, один из приятелей.
- Надо посмотреть, - согласился Лёшка с деловым видом.
Компания перестала бегать. Теперь по полдня ребята, собравшись в сарае у Лёши, ремонтировали то одно, то другое. А прознавшие про юного умельца из Москвы соседки шли просить о починке этажерок, сундука или венских стульев…
- А что, мы больше бегать не будем? - спросил как-то Лёша у Любы.
- Да не девичье это дело носиться без смысла, когда столько дома работы…- вдруг ответила Люба, - твоё хобби в сто раз лучше: интереснее и полезнее. А у меня к тебе ещё одна просьба.
- Какая? - Лёша посмотрел на покрасневшую девочку.
- Научишь меня танцевать? Ты ведь ещё и в танцевальный кружок ходишь? Мне бы хоть какие-то приёмы, движения… Для походки, там, и грации. А то я двигаться в танце не умею. А мне скоро пятнадцать лет…
- Ладно, нет проблем, - пообещал Лёша, - вот только обновим этажерку для соседки и сделаем перерыв на танцы. Это тебе не бег. Тут и чувство ритма нужно иметь, и кураж, и артистизм!
Когда Лёша уезжал домой, его провожали большой компанией “зелёного хутора”.
Отец Любы вызвался подвезти Лёшу до вокзала.
- Лёша, на следующее лето только к нам! - просила Люба и новые друзья-мальчишки согласно кивали.
- Откроем свою ремонтную фирму! А ещё танцевальный кружок! - смеялись ребята.
Бабушкино кресло стояло как и прежде, на почетном месте в большой комнате напротив телевизора.
Мать Любы садилась в него и говорила, словно извинялась:
- Надо же! А я его чуть не выбросила! Вот мальчишка какой молодец, дал вторую жизнь вещи!
Люба улыбалась и вздыхала. Она шла писать Леше письмо, хоть от его отъезда прошло всего несколько дней…
Она уже скучала и ждала каникул, на которые Лёша обещал приехать. Уроки танцев и реставрации нужно будет продолжать.
Автор: Елена Шаламонова