ШЁПОТ МАТЕРИНСКОГО СЕРДЦА. Виктор стоял перед своей хатой и от слез ничего не видел. Даже сразу не заметил, что окна были заколочены, и дверь перепоясана большой доской. Вокруг дома бушевал бурьян. Запах полыни, крапивы и перепревшей травы бил в нос с такой силой, что невольно пришлось несколько раз чихнуть: -Будь здоров мил человек! Господи, никак ты, Виктор, вернулся? Правильно, что мамка твоя не верила похоронке, всё говорила, что ты жив, сердце ей шептало, что сынок не погиб. Она даже ни разу лампадку не зажгла по убиенной душе. А вот когда твой батя погиб под Смоленском, Нюра поверила похоронке. Как она голосила, ударялась головой об пол, выла как вьюга в чистом поле! А по твоей похоронке даже не всплакнула, только зажгла свечку и попросила Бога о прощении грехов неизвестного погибшего солдатика. Она ведь партизана спрятала у себя, а Васька косоглазый по каплям крови около дома догадался, привёл тут же фашистов, так они сразу расстреляли раненого, а маму вон на том столбе повесели. Она всё кричала, что ты жив, и что скоро победа. А ещё она спрашивала у Василия, как он жить дальше будет. Даже фрицы отвернулись, когда он ей рот закрывал и по щекам хлестал. Виктор присел на порог и завыл как волк протяжно, с болью от самого сердца, слезы жгли всё нутро, и если бы поднесли спичку, то она от горячего, пламенного дыхания точно бы загорелась. Дед Афанасий сходил домой, принёс мутной вонючей самогонки, кусок хлеба и пару картофелин в мундире. Холодная изба, хмурая, почерневшая печь, низкий, закоптившийся потолок, скрипучий пол встретили хозяина радостным шёпотом. На душе кошки скребли, глаза от горючих слез защипало, ноги подкосились, только внутренний голос шептал: «крепись, не раскисай, родители рады, что ты живой вернулся. Некогда себя жалеть, стряхни с себя печаль, хватайся за ум, силу, себе помогай и другим. Нет времени стонать» Старик Афанасий молча наблюдал за Виктором. Прекрасно знал, что у того на душе. Потом тихо молвил: -Мои все погибли, и сын и внук, невестка день и ночь воет, хоть из дома убегай, но ведь из дома-то можно убежать, а от горя-то нет, она слабого догонит и добьет, в самое сердце вонзив своё жало. Надо жить сынок, сжать кулаки, зубы сцепить и жить. Виктор все понимал, и за войну чего только ни видел, чего только ни передумал, но чтобы маму к виселице Васька тащил, никак не мог представить. Дед Афанасий, что-то говорил, убеждал, просил, уговаривал как маленького ребёнка, а Виктор, выпив стакан самогонки, заплакал как в детстве, уткнувшись в плечо старика, почувствовал себя слабым, обиженным дитём. Дед не трогал его, понимал, что надо выплакаться вволю. Да и у самого нутро от горя горело. К Виктору стали подходить земляки, в каждом он видел сочувствие и понимание. Бабы как могли прибрали дом и накрыли стол. Кто что мог принёс из харчей, кто стакан крупы, кто кусок хлеба, сало, картошки, а Верка принесла крынку молока. Печка запыхтела на радостях и стала отдавать своё тепло гостям. Долго сидели, вспоминали, оплакивали погибших дорогих земляков. Все разошлись поздно ночью по домам. Виктор остался со своей болью один на один. Он узнал, что Петька сгорел в танке, а Ванька сгорел в самолёте, Катьку замучили фашисты, Поля тоже погибла. Виктор в мыслях шёл по улице и заходил в каждый дом. Он помнил все, даже как стояли скамьи в домах друзей, как были убраны горницы, даже вкус молока помнил. Виктор со всеми здоровался и разговаривал. Для него все были живыми, счастливыми. А вот дом Васьки-полицая. Тихий, вечно испуганно-зашуганный не протянул руку Виктору, а быстро удалился. Виктор догнал его и повернув лицом к себе, долго смотрел в глаза. Хищный, холодный взгляд, с каким-то презрением, со свирепостью смотрел на Виктора: -Ты же зверь! Нет! ты хуже зверя, ты пустое существо. Ведь ты пошёл в полицаи не по идеологическим мотивам, а твоё желание остаться наплаву, получить хоть малейшую власть, вдоволь поиздеваться над земляками, награбить. Ответь, что ты чувствовал когда тащил мою маму к столбу, что ты видел у неё в глазах? В ту минуту ты не вспомнил кружку молока, которую мама наливала тебе, как и мне, когда мы приходили с горки? Ты не вспомнил её ласковые руки? Ты не видел ли в глазах мольбу, страха? Ответь, что ты чувствовал в своём сердце, когда казнил беззащитную, побитую, слабую женщину-мать? Виктор не получил ответ, быстро вскочил с кровати и вышел на улицу. Непроглядная тьма уступала прекрасной заре. Солнышко, как и Виктор, не спало, на разведку пустило свои розово-сиреневые лучи, которые как щупальца убирали с неба тёмную шаль, а набрасывали голубой платок. На глазах весь мир темноты преображался в мир ярких красок. Светлое небо, деревья, трава с бусинками росы, свежесть воздуха, пение ранних пташек, яркий диск солнца, показавшийся издалека, наполнили душу Виктора спокойствием и радостью. Впервые за последние годы он поздоровался с миром без опаски, без тревоги, вздохнув свежий воздух без копоти и гари, почувствовал силу, желание свернуть горы, появилась надежда на светлое будущее. На порог соседнего дома вышел дед Афанасий, и Виктор его попросил показать могилу матери. Страшно было представить, как её тайком снимали с петли и придавали земле. Дедушка после захоронения встретил Василия и не мог не сказать: -Да, великого врага ты победил, мать друга, а ты победи его самого, победи Виктора. Пёс ты трусливый, у тебя все лапы в крови, а сам ты весь обоссанный от страха за свою жизнь. Афанасий не боялся ни полицая, ни фрица, понимающего русский язык. Немец засмеялся над последними словами деда и начал лаять на Василия, этим самым унижая его и давая знать, что тот является псом и для них. Виктор обласкал весь небольшой холмик, словно обнимал маму, благодарил за надежду и веру в его жизнь, он целовал землю, представляя, что целует материнские руки. Председатель собрал всех работоспособных людей. Распорядок был таков - пахать, сеять, убирать, строить. Нет лошадей, значит пахать на себе, нечем сеять совхозное поле, значит каждый по горсточке, по семечку принесёт из дома, пусть сам лебеду с мякиной ест, а поле засеять надо. Да никто и не плакал, все понимали. Дед Василия тоже головой кивал, давал знак согласия, только не поднимал на земляков глаза. Дед Митяй не воевал, сына схоронил до войны, невестку в войну, зятья погибли на фронте, а вот внука Василия сам готов был убить, но рука не поднялась, взвалил весь позор, все проклятия на свои старые, опущенные плечи. Когда увидел Виктора, то хотел спрятать взгляд, а в последнюю минуту поднял глаза на того пацана, который вместе с внуком бегал на речку, которого стегал ремнём за украденную махорку, которого подсаживал на свою печь, которого учил любить свою землю и своих родителей. Как можно от него отвернуться? Виктор, не помня себя, подошёл близко, близко, и посмотрел в добрые, виноватые глаза, и что он мог сделать, так это крепко обнять старика, ни в чем невиновного, самого несчастного, но людьми обвиняемого. Дедушка медленно опустился на колени перед Виктором и заплакал навзрыд. Виктор не мог расслышать все слова, только некоторые: -Прости меня, я рад бы сдохнуть, хоть живого закопай, мне легче будет лежать в сырой земле, чем вам в глаза смотреть. Сам на себя петлю не могу накинуть, а ты набрось, как мой подонок на твою мать. Виктор чувствовал душевные, искренние соболезнования, но слов для невиновности деда Василия не находил. Молча помог встать с колен и пошёл в своём направлении. Года не шли, они бежали, и поэтому срок наказания Василия прошёл для людей быстро, только не для него самого. Худой, седой старик сидел на пороге своего дома, и плакал, дом был заколочен, дедушка умер, кто-то сказал, что сам себя сморил голодом, кругом дома бушевал бурьян, даже скрипучие полы, угрюмая печь встретили нежеланного гостя ворчанием. Никто к нему не пришёл, ничего и не спросили, только ночью соседи проснулись от треска огня. Дом полыхал, но никто его не тушил. Говорили всякое, что это люди за полицайство подожгли, а многие говорили, что сам дом его не принял, были и такие толки, что Виктор за свою маму спалил зверя. Никто не знал, знали только, что горевать по Василию некому, да и некогда. У всех дел по шею. А у Виктора тем паче: дети, жена, работа, тут некогда слюни пускать, надо продолжать жить и радоваться, что ещё на одного подонка стало меньше на счастливой, мирной земле. Наталья Артамонова. АВТОРСКИЙ РАССКАЗ НАТАЛЬИ АРТАМОНОВОЙ. С КОВРИЖКИ ХЛЕБА. Макар мигом скатился по лестнице с крыши дома, отбежал подальше и подняв руки вверх, радостно крикнул : ,,Батя!! Я вбил последний гвоздь в конек, ты посмотри на наш дворец ! Теперь хочешь-не хочешь жениться надо ,что же такие хоромы пустовать будут? Половицы должны скрипеть от детского топота. Ну! батя ,ну мы дали жару! А запах то какой от дерева!!! Представь, когда этот запах сольется с запахом испеченного хлеба в новой печи,тогда мы точно от счастья задохнемся". ,,Поэтому и построили большой дом, чтобы было куда тебе Нинку привести". Макар на слова отца перестал улыбаться и с сожалением ответил,,Ты ,чё, бать, отец ее за меня не отдаст, Нинка очень почитает отца ,супротив его не пойдет. Она глумится над моей любовью, насмехается.Я уж не знаю как к ней подойти". Действительно Нину слыли в селе красавицей:среднего роста, изящного телосложения,тонкая талия и хрупкие плечи, высокая грудь привлекали не только Макара.На лице выделялись крупные серые глаза.Когда она смеялась ,то глаза ее искрились,а когда грустила, то взгляд становился пронизывающим, глубоким.Нина улыбалась редко. Всегда на танцы приходила с поднятой головой, оценивающим взглядом одаривала всех парней ,и на том, кто ей был по душе взгляд останавливала и опускала глаза. Высокомерная, гордая девушка каждый раз после танцев отказывала Макару проводить её до дома, с пренебрежением одаривала взглядом, мол ещё не заслужил меня провожать.Макар как-то днём встретил её на улице и открыто спросил : ,,Нина,ты же знаешь,что мне очень нравишься,так чего избегаешь, я могу хоть сегодня сватов послать.Девушка, приподняв голову, ответила : ,,Молод ещё ,да и бе", - последние слова не договорила, крутя бедрами, медленно удалилась прочь. Макар понял ,что не договорено слово ,,беден". Больше Макар ей не предлагал своего сердца, а отец Нины растрезвонил по селу, чтобы Макар и не думал сватов посылать, выставит их за дверь. Денис Михайлович не мог простить Анну, маму Макара за то, что при всем его богатстве отвергла посланных к ней сватов.Прошло много лет, но душевная обида так и не оставила в покое Михайловича, он мечтал о мести. Не успело семейство Ивана перейти в новый дом, как началась война. Провожая родных на фронт, Анна долго металась от мужа к сыну, потом обессилевшая сползла на землю и завыла протяжным стоном. До конца своей жизни не сможет забыть сын материнского взгляда,в котором запечатлелись любовь,жалость,сожаление,страх и отчаяние. Анна вслед уходящим новобранцам накладывала крест и шептала : ,,Сохрани их Господь и помилуй," -- потом шатаясь, медленно поплелась домой. Поздно вечером к ней пришла Нина : ,,Простите меня, что не проводила Макара ,отец не разрешил.Я люблю вашего сына, только такой уж у меня поганый характер. Хотела, чтобы он передо мной прилюдно объяснялся в любви, чтобы на коленях уговаривал за него выйти замуж.Чтобы все знали, что я для него единственная."Анна вспомнила Дениса ,отца Нины, который всегда только требовал, мог унизить, насмеяться и , получив отказ, так и не понял почему. Ведь человека когда любишь,то не будешь от него требовать,ему ты сам будешь в первую очередь отдавать свою любовь.Анна с грустью посмотрела на Нину и тихо сказала : ,,Главное ,чтобы сын живым вернулся, он сам разберётся, стоять ему на коленях или нет.Как бы не пришлось тебе самой встать". Анну взяла обида за сына, в душе думала : ,,Ну не любишь, скажи ,объясни,а если любишь, дорожи любовью, борись за нее". Макар был пехотинцем.Вся тяжесть в боях легла на пехоту, которая не знала ни сна ,ни отдыха.Умываясь кровью, она цеплялась за каждый бугорок,за кустик ,за хутор.Каждый бой - кровавое месиво.Нечеловеческие условия прибывания на передовой под градом осколков и пуль заставляли Макара думать о смерти. Ведь смерть не щадила никого.Одни умирали мгновенно, другие в муках истекали кровью.Каждый прожитый день Макар принимал, как высшую награду. Он завидовал лётчикам и танкистам, ведь они смотрят смерти не в упор,а ему зачастую приходилось видеть смерть на штыке винтовки. Больше всего Макар боялся штыкового боя. Не слышимый хруст входящего штыка в тело противника, чувствующий взгляд врага, пробирающий до самого сердца были для Макара самыми мучительными.Шел бой. Гул немецких танков, массивная стрельба ,взрывы, крики, стоны и тишина. Медбрат склонился над Макаром и по тоненькой бьющейся жилки понял,что солдатик жив .Врача брали сомнения в способности раненого выжить. Прооперировав его, произнёс одни и те же слова : ,,Я отдаю тебя солдатик в Божьи руки.Надеюсь вы подружитесь". А про себя подумал : ,,Живого места нет,неужели выживет ?" Маруся постоянно смачивала губы водой и накладывала влажные повязки на лоб, которые тут же высыхали .Солдатик горел огнем, из груди выходили жуткие хрипы, грудная клетка ходила ходуном, глаза ввалились, скулы, выступили над впалыми щеками и сделали его лицо неузнаваемым.Трудно было определить его возраст, то ей казалось, что перед ней лежит истощенный старичок, то паренек.Так как Марусин дом был разрушен, то она жила в госпитале. Катастрофически не хватало медработников, няничек.Она сутками не отходила от больных.Врачи видели в ней особый, необъяснимый дар: способность лечить руками и взглядом.Маруся могла долго смотреть на раненого и что-то шептать, и минуту назад орущий от боли раненый замолкал, делался мякинным и засыпал.Игорь Семёнович сам не раз просил с ним проделать такие манипуляции, но Маруся отказывалась, говорила,что так действует на раненых её молитва. Макар пришел в себя на третьи сутки. Девушка от радости заулыбалась и слегка провела своей рукой по телу больного : .,,Кости срастутся,окрепнут, мясо нарастёт. Тебя на руки сам Бог взял. Сам подумай, и руки, и ноги тебе спасли, и голова цела, а что тело испахано шрамами от пуль, так это ерунда, до свадьбы зарубцуются." Макар попытался улыбнуться, но даже улыбка причиняла невыносимую боль. ,,Ничего ,ничего, через месяц будешь смеяться и успокаивать других бедолаг, у нас тут один лежал ,две ноги у него оттяпали, сначала думали, что он с голода помрёт, ничего не ел, руками санитарочку Раю отгонял, а уж как матюгался.!!!А ведь домой уехал с Раисой, понял, что ноги -ногами, а сердце-то не вынули". Макар на ее речи молчал, раны ныли, горели огнем, то бросало в жар,то бил озноб, но тихий голос, лёгкое прикосновение рук Маруси делали боль терпимой, наступало смирение и спокойствие, клонило ко сну.Девушка,чтобы отвлечь от боли рассказывала обо всем: о своем детстве, о мачехе, которой была очень благодарна, не забыла упомянуть и первую любовь . Простреленное лёгкое, сломанные ребра, перелом ноги и ключицы,раны от осколков лишали Макара возможности самостоятельно передвигаться, ему требовалась постоянно её помощь. Её тонкие черты лица, туго заплетённые косы, открытая улыбка оставляли нежный след в памяти многих раненых, но сама она ко всем относилась, как сестра . А вот к Макару у нее родилось другое чувство.Она готова была от него не отходить ни на минуту. Даже слабая улыбка придавала Марусе силы, она чувствовала победу, ей хотелось его обнять, прижаться к груди и поплакать.Макар видел, что его нянечка излучает позитив, радость жизни , уверенность в себе и вспоминая Нину , поневоле пришло сравнение. Он вспоминал ее насмешки, недосказанность , пренебрежение от которых на душе становилось тяжело .В ответах на письма Нины,Макар ни разу не упомянул о любви, о желании на ней жениться.Отвечал как сестре,подруге. Мария рассказала Макару, как ей жалко свой родной дом, что устала засыпать под стон раненых. Макар сочувственно ее выслушал и поведал о своем новом доме , и как бы невзначай сказал : ,,Тебе он обязательно понравится". Видя улучшения состояния Макара, Маруся стала все меньше и меньше уделять ему внимания.А ему не хватало её взгляда, шëпота, улыбок.Он скучал.Устав скрывать свои чувства, сам нашел девушку в другой палате около тяжело раненого и попросил вечером с ним поговорить. ,,Знаешь Маруся, может быть я скажу бред, может быть ты не поймëшь меня, но я же вижу,что ты тоже в меня влюбилась. Подумай над моим предложением. Не хочу без тебя возвращаться в новый дом.Я не могу ни о ком думать, ты словно меня околдовала." ,,Макар, я не могу все бросить и уехать. Во-первых , сам посуди, как без меня бедолагам здесь быть, во-вторых , я не буду скрывать,к тебе я привязалась, возможно полюбила, но у меня теплится надежда, что Василий жив, и я это чувствую. Не могу я предать его, вдруг он в плену". Макар покидал госпиталь с тяжёлым сердцем. От сознания того,что видит Марусю последний раз застонала душа, ему очень тяжело расставаться с любомой.Макар оставил Марусе свой адрес и опять направился в свою часть.Нина больше писем не писала, от своей мамы узнал, что ее отец подался в полицаи, а потом партизанами был убит.Нина из села исчезла, поговаривали, что убежала к родственникам, а кто-то брякнул,что ушла с немцами.Макару было очень-очень жаль Нину, но даже если бы она осталась в селе, он бы никогда на ней не женился, так как никто ему не нужен был кроме Маруси. Он вставал и ложился спать с надеждой,что она приедет к нему, представлял как заживут в новом доме, как молодая хозяйка испечет хлеб и волшебный запах развеется по всей горнице, и , вдыхая запах счастья, Маруся чихнет, а он скажет : ,,Будь счастлива , будь здорова". И услышит в ответ : ,,Я давно счастлива,с той минуты,как только увидела тебя! " Обыкновенный русский солдат хотел обыкновенного счастья, мира,любви, он мечтал жить и быть хозяином своей жизни, слышать детский смех, видеть счастливую жену и маму.А, что для этого надо? Для этого нужен мир, победа над фашизмом. Маруся по- прежнему с утра до вечера заботилась о раненых. Она очень скучала о Макаре, готова была бросить всё и уехать к нему, но посмотрев на больных, тут же себя начинала ругать за легкомыслие. На конец то война закончилась, её парень так и не вернулся. Макар ходил по новому дому и от тоски выл. Батя погиб, мама, получив похоронку, слегла, вскоре от сердечного приступа умерла.Его душила боль,тоска ,горечь утраты, он не мог собраться с силами,с мыслями,построить планы. Измученный душевной болью, Макар прислонялся к стене и разговаривал с родными. Запах дерева рвал душу, всплывали воспоминания, чудились голоса родных.Макар боялся сойти с ума. Соседка Нюша принесла молока и лепешку хлеба, картошку и немного соли. ,,Макар, сынок!.Нина вернулась, я ее и не признала, одни глаза остались, голову вниз клонит. Она сама меня окликнула ,любит она тебя ,может быть вам вместе горе горевать. Конечно у вас горе разное, у нее позорное, звериное , а у тебя человеческое, достойное. Я конечно помню, как она тебя унижала,но то шло от ее отца ,а теперь она готова будет за твою милость ноги тебе целовать". ,,Баба Нюша, мне не надо ноги целовать,я не её отец, я солдат, знаю цену жизни и любви, буду ждать Марусю". Прошло три месяца.Макар чувствовал,что любимая приедет, но в душе боялся обмануться. Нине он все обьянил. И даже нисколько не удивился,когда она с обидой воскликнула : ,,Неужели она красивее меня". ,,Нина ты так ничего не поняла. Я не буду тебе объяснять, сама поймёшь,когда по настоящему полюбишь". Как-то поздно вечером соседка, как оголтелая, заорала, что было мочи : ,,Макар,встречай девку свою, дождался наконец-то ! .Вот счастье-то какое, вроде меня ваша любовь не касается, а у меня от радости за тебя, сынок, ноги -руки отнялись". Не было слов, признаний,объяснений.Глаза любящих говорили без слов.Когда взбунтовавшие чувства улеглись, на вопрос Маруси : ,, С чего начнем жить?" Макар, смахивая слезу, ответил : ,,С коврижки хлеба, испеченного в новой печи". Наталья Артамонова. ГОТОВ ЖИТЬ ПО-СОВРЕМЕННОМУ Прошлым летом мне приснился, пожалуй, один из самых странных снов в моей жизни. Конечно, я знала, что иногда усопшие навещают родню и близких, но такого ещё не видела. Расскажу обо всём поподробнее. Ко мне во сне пришёл высокий крупный солдат, чем-то отдалённо похожий на актёра Александра Балуева. И главное, совсем молодой. Спрашивает: – Я – Од…ов Александр Феликсович, пришёл к тебе плакаты рисовать ко Дню Победы. А Яша где? Поначалу я не поняла, кто такой Яша, лишь потом дошло. – Дед, что ли, мой? – уточняю у «Балуева». – Яков Наумович? – Ну да, Яков. Яшка! Думаю, зачем понадобился мой дедушка этому «Балуеву»? А он будто слышит все мои мысли. – Мы служили вместе в 1943-м, – говорит. – Меня подорвало, так мы с Яшкой и потерялись. Я окончательно проснулась, меня тут же прошиб холодный пот. Неужто какой-то погибший дедушкин однополчанин пробрался в мои сны? Самое интересное, что это далеко не конец истории. Потом я снова прилегла вздремнуть днём, и снова ко мне пришёл этот солдат! Делится радостью, что там, где он сейчас находится, ему присвоили звание полковника. Форма на «Балуеве» была старая. – Ты зачем явился? – говорю солдату. – У нас на дворе 2023 год, Великая Отечественная война давно закончилась. А Яшка твой умер от старости ещё в 1990-м, больше тридцати лет назад! Надо было видеть его лицо! «Балуев» на глазах поседел и с такой жалостью переспросил: – А как же ты? Что с тобой стало? Я же тебя в невесты хотел взять. Ты ведь Яшкина дочь? – Нет, я не дочь, – отвечаю, – обе его дочери давно в могиле. Что любопытно, все дети моего деда родились уже после войны. А этот товарищ откуда откопался? И если он погиб в 1943-м, откуда знает о том, что у деда Яши была дочь? – Я промотал там больше восьмидесяти лет, – говорит «Балуев», – и теперь готов быть тут с тобой и жить по-современному. Неужто какой-то мужик, знавший моего деда более 80 лет назад, придумал способ ко мне прицепиться? И куда его теперь девать? Проснулась, долго не могла прийти в себя. Даже умылась святой водой. После пыталась искать однополчанина деда на сайтах памяти, решила попробовать узнать его настоящее имя. Однако та информацию, которую сообщил о себе «Балуев», нигде не подтвердилась. Видимо, действительно, разорвало солдата на части или пропал без вести. Эта история очень напоминает судьбу дяди моей мамы, Фёдора Петровича. Он пропал без вести в 1942 году. Сколько ни искали, так нигде не нашли. Пропал где-то, сгинул, и всё, будто не было его никогда. В деревне, откуда Фёдора Петровича призвали, осталась жена, но она после войны снова вышла замуж и переехала, связь с ней оборвалась практически сразу. Это всё по словам маминой тётки, которой пятый год как нет. Правду мы уже никогда не узнаем, к сожалению. Знакомые посоветовали зайти в церковь, заказать заупокойную службу по этому однополчанину, тем более имя его известно. Но я не захотела этого делать, просто почувствовала, что не нужно. И этот человек мне никто. А ещё поступить так не позволяет один случай. Пару лет назад умерла сестра свекрови моей сестры, тётя Зина. Ушла скоропостижно, во время несложной операции. Что-то пошло не так, и ещё совсем не старая женщина, 73-летняя и очень бодрая, скончалась. У неё не было родственников, сын умер ещё в 90-е годы совсем молодым, от наркотиков. Муж лет двенадцать назад «сгорел» от онкологического заболевания. Я, дура, пошла и заказала за упокой души тёти Зины в церкви. Ох, зря! Тётя Зина с тех пор стала каждую ночь мне сниться. После сорокоуста снилась жутко злой, тянула насильно во сне на кладбище, а я не шла. Она меня последними словами проклинала. Последний раз за неделю до Пасхи приснилась, опять на кладбище тащила, говорила: «Посмотри: тут я, тут Аркашка (сын её), а тут ты будешь лежать». Хотя её могилу я видела, она в одной оградке с сыном, там больше места нет, а она говорила, что меня рядом положит. Бр-р-р! Я вставала едва живая после таких сновидений, умывалась святой водой, в бане солью себя натирала и мыла, перед сном крестилась, брызгала на постель святую воду. После Пасхи тётя Зина отстала, надеюсь, что навсегда. Слышала, что порой неуспокоенные души мёртвых тревожат живых в тех местах, где погибли. Мне кажется, что однополчанин моего дедушки тоже был убит, но не здесь – в наших местах ведь никогда не велось военных действий. А ко мне он пришёл как к прямому потомку своего боевого товарища. Зачем-то ему это стало нужно. И жалко его, и страшно одновременно. И всё же меня интересует: почему «Балуев» явился именно ко мне? Неужели у него не было ни семьи, ни родственников? Или не помнят, что был у них такой родич. С другой стороны, я его совсем не знаю. Вот и думай что хочешь. Правда, заметила странное совпадение: в нашей семье на тот момент со здоровьем у всех приключилась полная беда. У мужа на ровном месте воспалился палец на ноге до гноя, у меня на руке вылезла непонятная сыпь с пузырьками, на экзему похожая. Ладно мы, но три наши кошки тоже заболели, пришлось им колоть антибиотики. Слава богу, потихоньку всё устаканилось. Может, «Балуев» предупреждал нас о чём-то? Или, наоборот, навредил? Во второе верю скорее, честно говоря. Из письма Светланы, Казахстан Взято из газеты"Моя семья" #моясемья Не для себя Взмыленный, потный конь своим фырканьем выражал недовольство своему хозяину, он устал и просил отдыха. Антип же не чувствовал усталости, его накрыла радость, что вновь руки держат плуг, а не автомат, в руках жизнь. От земли шёл запах влаги и прохлады, у Антипа появилось необъяснимое желание взять пригоршню родной кормилицы и пожалеть её, ласково помять, поднести к губам и поцеловать, хотелось крикнуть «ура»! Подняв глаза к небу, он полной грудью вдохнул счастье. Для него оно было с запахом, и пахло счастье опьяняющей свежестью, землёй, влагой, зерном, потом, лошадью. Счастье это мир, вот эта глянцевая пахота, вот эти птицы, шедшие вслед за пахарем, словно землемеры, важные, непугливые, мирное небо с мягкими как перина облаками, вот тот пацан босоногий, несущий бате перекус на поле, вот этот плуг, да куда ни поверни голову, кругом было счастье. Антип заулыбался своим сентиментальным рассуждениям и вспомнил своего военного друга, который тоже был наивным простачком. Тот друг был сыном священника. Его Отец Сергий был гонимым, униженным, не раз побитым советской властью. Когда началась война, провожая сына на фронт, он сказал: -Сынок, родина священна, земля как мать родная, её защищать надо, запомни, я не служил никакой власти, я всю жизнь служил богу, и хочу, чтобы ты тоже ему служил, но пока защищай с Богом мать- землю. А после войны, после победы власть поймёт, что нельзя христианскую душу разлучать с богом, нельзя отрекаться от него и хулить. Я буду молиться за весь народ, война будет долгой и кровопролитной, но врага мы победим, так как с нами Бог, а с врагами бесы. В отряде был ярый коммунист, который оправдывал все бесчеловечные действия советской власти. Был не против лишения избирательных прав верующих людей: монахов, священнослужителей. Ведь по закону, не дай бог, если основным источником их существования являлся доход от исполнения релегиозных обрядов, то Священников гнобили, лишали, ссылали, всё, что угодно,только бы лишить возможности служить богу. После принятия первой Конституции с каждым годом всё жёстче и жёстче лишали Священников избирательных прав. Отца Сергия требовали отречения от сана, причём публично. При этом должен пять лет заниматься общественно-полезным трудом, тяжёлым, грязным, порой непосильным. Он не имел возможности получать продукты и товары в условиях карточной системы. Последнее, что могла сделать власть для непреклонного Отца Сергия, то это выселение его как лишенца из города в забытую Богом глухомань. Иван ,сын того священника,сидя в окопе вместе с Прохором -коммунистом и с Антипом, вспоминал довоенную жизнь и при этом молился. Прохор мог наскочить на него с упрёками: -Ну, где твой бог? Что же он допустил до такого, что землю терзают подлюки, что матерям приходится на войну сыновей провожать, что дети сиротеют. Иван, продолжая молиться, и на Прохора осенял крест медленно, как будто крест вдавливал до самого нутра. Прохор своей рукой отталкивал руку Ивана и со злом говорил: -Не знаю, как тебя батя под рясу не спрятал от войны, как это он не пошёл против власти? Иван смотрел на Прохора как на несмышленыша, без обиды и зла, а с жалостью и с любовью. Антип постоянно их мирил. А однажды Прохор перешёл к таким оскорблениям, что Иван опустился на колени, словно перед иконой, и проговорил: -Всели, господи, разум в неразумного, скоро бой, спаси его от пули, если он грешен, пусть перейдут грехи его ко мне. Защити его от смерти, защити его детей от сиротской доли. Не обижайся на его речи, он вырос при власти насилия, угнетения богослужителей, поэтому не ведает, что несёт. Я не обижаюсь, и сделай, Господь, так, чтобы и он понял, что человек, выполняя заповеди твои понял, что только добро и любовь окрыляют человека. А его зло копает могилу для него самого. Да помоги ему, господи, быть благоразумным человеком, пусть мои молитвы накроют его и защитят от пуль. Прохор был ярым критиком веры в Бога и в Антипе хотел видеть союзника против убеждений Ивана. Но Антип держал нейтралитет и этим самым сердил Прохора. Но однажды в сердцах сказал Прохору: -Мой дед не начинал пахать борозду пока не перекрестится, а когда резал краюху хлеба, сначало крест положит, а потом только разрезать начинал. Меня на фронт провожали и велели крестик не снимать, а мама поднесла икону заступницу и велела преклониться перед ней. Я стал на колени перед иконой. Ты думаешь, что я деревенский балван, но уж нет! Я человек с верой, для меня неважно, как ты относишься к Богу, я за себя скажу. У меня на фронте только две мысли в голове, это, когда не убили, то спасибо боженька, я же не говорю, спасибо коммунистам, и, когда страшно перед боем, то умоляю, спаси боженька, а не спасите коммунисты. Твоя идеология меня не волнует. Мне бы победить, да плуг в руки поскорее взять. А сначала Бога побладарить, что жив остался. Иван от речей Антипа весь засиял. Словно медаль ему на грудь повесили, выпрямился, вскинул голову к небесам и крикнул: -Спасибо тебе, господи, что рядом со мной человек с добрым сердцем и тёплыми речами. Спаси его и сохрани! Иногда Прохора посещала мысль донести на Ивана куда следует, ведь, уповая на Бога, а не на силы армии, не на Сталина, он подрывал силы рядом воевавших. Бог один - главнокомандующий. Прохор думал: «Я же буду дважды герой, первый, что воюю с внешним врагом, а второй, что разглядел внутреннего. Ведь такой тихий, добрый враг как Иван страшнее ярого фрица. Ведь пропоганда о Божьей защите ведется уже не один месяц, а я всё молчу. Всё, надо пресекать и истреблять заблудившихся. Строгий, требовательный, исполнительный Прохор был до костей атеистом и не мог смириться с высказываниями Ивана. Иногда он ловил себя на мысли, что лучше самому его пристрелить, чем доказывать, что Иван является тайным врагом. Уже и Антипа подмял под веру, а скольким солдатам он может затуманить мозги? Ведь они уповают на Бога, а не на Сталина. Предстоял страшный бой. Отряд оказался в окружении, и задача стояла невыполнимая. Надо было любыми способами прорвать блокаду. Иван Прохору перед боем сказал: -Главное для себя патрон оставить, чтобы сделать последний выстрел, и не сдаться врагу живым, тогда моя душа улетит и будет смотреть на тебя, ты же жив останешься обязательно, у тебя жена, дети, я всегда за тебя молюсь. И сейчас прошу Бога - да спаси моего друга от вражеской пули. Не осироти невинных, безгрешных детей. Словно внутри сердца кинжал повернули у Прохора. Боль, жалость, стыд обняли его душу, и он быстро достал из кармана донос и разорвал на мелкие части. Лег на спину и уставил глаза в небо. Вдруг из облаков он увидел образ храма. Небольшой, с куполами и крестом. Услышал звон, да такой мелодичный, спокойный, далёкий от набата, словно благую весть преподности ему старался. Прохор закрыл глаза, и слезы обиды на себя, на злость, на то желание донести на Ивана, и в то же время слезы ощущения от большого греха хлынули из глаз Прохора. Впервые перед боем он перекрестился и прошептал: «Господи, помоги прорвать блокаду»! Серое небо, истерзанная земля, горящие танки, куски окроваленных тел, сцепились друг с другом и образовали ад. Прохор очнулся от жгучей боли в госпитале, хотел вспомнить последние моменты боя, но не мог. Санбрат сказал: -Чудо произошло, засыпало тебя с головой, а вот твой друг, тоже раненый, как он только смог тебя откопать одной рукой, это загадка. Ребра у тебя срастутся, ногу твою спасли, а вот у твоего друга руку оттяпали. Прохор рыдал не от боли, а от своей слабости перед сильным человеком. Даже оставшись с одной рукой, Иван не унывал, видя в Прохоре к себе болезненное сострадание сказал: -Не убивайся так, ведь у меня правая рука цела, молиться-то я смогу, а это для меня важно. Антип присел на межу и, вспоминая друзей, заплакал, но тут же начал себя ругать: «К чему слезы. Прохор жив, Иван жив, я жив, тем более скоро опять встретимся, у Прохора опять крестины» Наталья Артамонова Пелагея Рассказ посвящается матерям, не дождавшимся своих детей. Ваше горе не измерить! Низкий вам поклон! В деревне Вишни Пелагея слыла красавицей, а Василий был видным парнем в деревне Лыковка, вот и договорились родители о скорой свадьбе. Первый раз жених невесту на сватовстве увидел, а второй раз суженую повидать Васька тайком решил. Семь верст легко преодолел, почти ползком, чтобы никто не видел, пробрался к дому невесты, заглянул в её светлицу, уж больно ему хотелось посмотреть на неё незаметно. Думал, привиделась ему такая красота неземная, когда сватали. Глянул, а Пелагея спать укладывается. Фигура ладная, коса русая до пояса, расплетена, спадает волной шелковистой, прикрывая все тайные места под рубахой. Лицо белое, брови вразлёт, что уголёк из печи чёрные, глаза огромные, зелёные вроде. Не разглядел Василий ни тогда, ни теперь. Не удержался парень, и в окно постучал, Пелагея перепугалась, вскрикнула, но к окну подошла. -Люб ли я тебе, Пелагеюшка? Девка зарделась вся: -Сам знаешь, - короткий ответ обрадовал парня. Домой бежал, ног под собой не чуя. Женитьбы еле дождался Вася — ни пить, ни есть не мог. Свадьбу играли на Покров. Ох, и весело ж две деревни погуляли, не один десяток бутылей самогона выпили, а сколько съедено было, так уж лучше и не поминать вовсе. Плясали до упаду, а уж как пели! Веселая свадебка получилась. Первенец Степка через год появился, а ещё через год Пелагея вновь тяжёлая, и опять мальчиком разрешилась. Василий рад-радёшенек. Сыновья - помощники. Хорошо-то как. Вот бы и матери теперь помощницу! Да только третий тоже сорванец родился. Интересно стало мужу с женой, неужто и четвёртый пострелёнок родится? Так и вышло. К сорок первому году семья в составе девяти человек подошла, так и не дождались Пелагея с Василием девчушку, только сыновья у них получались, семерых ребят родили. На фронт в первую неделю все вместе ушли. Старшему Степану двадцать семь лет исполнилось, женат, вот у него две доченьки родились. Анисим, на два года младше Степы, за ним Аким, Иван, Фёдор, Федот. Самому младшему Антоше, любимцу мамкиному, пятнадцатый год шёл, и он на войну засобирался, да только отец строго-настрого приказал мать защищать и за хозяйством смотреть. -Ты, Антоха, не дури! Кто ж на селе-то останется, коли и мальцы, и старики на фрица двинут. Вот дед Егор тож хочет фашиста бить. Да куды ж ему? Седьмой десяток к концу подходит. А все туда ж! - с уважением сказал Василий. -Да, понял я, батя. Эх, жаль, повоевать-то не успею, вы ж гадов-то поди дён за пять разобьёте. Я давеча по радиву-то слышал. Сказали, недолго фрицу землю нашу топтать. Отец прижал к себе своего белоголового, в мать Васину уродился, остальные-то чёрные как смоль, в него, в Василия, а стало быть в деда Степана Никаноровича. Тоже вот на фронт собирается, в сельсовет уж раз пять сходил. Да куда там? Шестьдесят восемь годов. А утром и отбыли все, Василий реветь никому не велел. Всех перекрестила мать, всех поцеловала, ни одной слезы не проронила, ибо муж, Васенька, сказал: -Реветь начнёшь, значит хоронить заживо будешь. Побьём фашиста быстро. Чего там! И вернёмся к уборочной, вот посмотришь. А как же землю без присмотра-то оставить? Негоже. Первой похоронка на Ивана пришла. Почтальонка три дня вокруг хаты Пелагеи ходила, но вручить-то обязана. -Пелагея, а тебе.... Женщина дрожащей рукой взяла бумагу, развернула, вчиталась. Авдотьев Иван... погиб смертью храбрых. С того дня чёрного не снимала. Почтальонку Дусю издалека замечала, стала бояться ее прихода. Пока та плелась до хаты ее, молилась и просила Бога, хоть бы письмо несла, только бы письмо, давно ж писем не было от ребят. Вторая похоронка была на Федота, опустились руки матери, читать не стала, ошибок не бывает. Потом Фёдор, за ним Акимка... Потом два года шли только письма, как же радовалась мать, что все живы, все пишут. Вася ее родимый сержанта получил, на втором украинском воюют ребята все, мстят за братьев своих, землю вычищают от нечисти фашистской. А в начале сорок четвертого Дуся принесла самую тяжёлую ношу - сразу на двоих пришли скорбные бумаги - на Степана и на Васеньку, мужа любимого. Немного успокоившаяся за два года Пелагея очень тяжело перенесла гибель мужа и старшего сына. Эта ужасная весть как будто стёрла ее жизнь, теперь уж навсегда. Исчезли те, с кого началось её счастье - горячо любимый муж, с которым прожила двадцать восемь лет, и первенец. Всё, не стало основы. -У тебя их ещё двое, - сказала соседка, - а я совсем одна осталась. Анна ещё в сорок втором на мужа и трёх сыновей похоронки получила. Похоронка на Анисима пришла в день Антошиного восемнадцатилетия. Проснувшись утром, он сказал: -Пойду брательнику единственному помогать, за братьев и отцов пусть ответят. Вот, мать, и не чаяли мы с тобой, а война-то как затянулась. Мать зарыдала, но размашисто сына перекрестила и сказала: -Иди, сынок, только, умоляю, возвращайтесь живыми. Живыми приходите! - мать долго повторяла эти слова, плавно покачиваясь из стороны в сторону. Вспоминала она каждого. Как носила, как рожала, как качала, как кормила, как шаг первый делали. Вот Стёпка - первенец. Озорной проказник, любил с батькой на рыбалку. Не взял его отец однажды, так он, пострелёнок, без спроса на берег прибёг. Отец заругал тогда, наказал, с тех пор слово отца - закон. Затем Анисим, он совсем другой. Тихий, спокойный мальчишка, часами в огороде возился, жуков искал, в коробку складывал, потом, как он говорил, исследовал их. Где ж он слов-то таких нахватался? Акимка третьим родился. Слабенький был совсем, к доктору в город возили. Он глянул и сказал - не жилец. Мать горько расплакалась в этом месте своего воспоминания. Сбылось, не жилец... через двадцать четыре года сбылось. Иванушка - ласковый мальчишка, помощник. «Мам, чего помочь»?- часто слышала Пелагея. Заботливый, нежный, поцелует тайком, а мать ему сухарик, обмоченный в мёде, сунет. Феденька и Федот друг за дружкой родились. Ох, как дрались они между собой! Сколько тумаков от отца получали, никак их мир не брал, а как исполнилось Феде восемнадцать, как отрезало их обоих от ссор и драк. Не разлей вода братья стали, всегда и везде вместе. Вот он младшенький Антошка перед ней сидит. Красивый. Волосы белые-белые, как у свекрови покойной, царствие ей небесное, что сына такого произвела на свет, Васеньку ее милого, а она семерых их родила, чтобы было кому Родину защищать. Похоронку ближе к вечеру на Анисима принесли, но мать сразу другое кричать стала: -Не пущу, не пущу, один единственный ты у меня остался. Не пущу. Упала на колени перед Антошей, он вслед за ней опустился, плачут оба, мать сына единственного обнимает. -Миленький, родненький, не ходи. Скоро закончится война эта проклятущая. Не ходи. Встал Антон во весь рост свой. -Мать, да ты что такое говоришь? Как же не пойду я?..Отпусти, мать... Ушёл Антошка. Через неделю ушёл, не дожидаясь повестки, добровольцем. Антона Пелагея ждала до конца жизни. Не пришла на него похоронка, но и сам не вернулся. Выходила она за калитку до самой смерти и вглядывалась в даль синюю до боли и слёз. Девяносто два года ей было, когда она всех своих сынов увидела вместе с Васенькой. Подошли они к ней из дали синей, поклонились матери в пояс. Все молодые, красивые. И Василий, муж возлюбленный, как-будто вчера поженились. Чуб чёрный из-под фуражки выбивается, стать молодецкая. Встала Пелагея легко, словно не было лет этих, глянула на себя, словно со стороны, коса тугая русая струится, красота девичья вернулась, и молодая такая же, как сыновья и Василий. Взяла мужа под руку, и ушли все вместе в простор голубой. Пелагею нашли рано утром, она сидела на своей старенькой лавочке. Душа ее была далеко.... Татьяна Алимова Новый герой (рассказ) Лиза Милютина ненавидела упаковки из шуршащего пенопласта, жареные баклажаны и собственное имя. Слово «Лиза» вызывало у неё ассоциации с гибким, длинным языком, а сочетание «ли-ми-лю» — с конфетами-тянучками. — Хочу быть Вероникой, — жаловалась она подруге Соне, – или Анастасией. — «Анастасия» звучит красиво, — соглашалась Соня, запихивая в рот остатки пирожного. Она принадлежала к той немногочисленной группе счастливчиков, которые могут съесть сковородку жареной картошки с салом и не поправиться ни на грамм. Лиза только вздыхала от зависти. Сама она за пять лет, прошедших после института, от сорок шестого размера перешла к пятьдесят второму. Соня же была стройной, высокой и уверенной в себе девушкой. Она сожительствовала с талантливым, не то программистом, не то дизайнером — Лиза всё никак не могла запомнить. У Лизы никого не было. Её мысли занимал начальник юридического отдела Герман Анатольевич. Он был прекрасен, как скандинавский бог, и немного походил на актёра Дольфа Лундгрена в молодости. В свои тридцать пять он был уже дважды разведён и находился, как это принято говорить, «в поиске». Каждый раз, когда он игриво подмигивал Лизе или в шутку приобнимал за плечи, она думала: «А вдруг? Чем чёрт не шутит?» Но проходили недели и месяцы, а Герман не выказывал желания познакомиться поближе. — Я, наверное, не в его вкусе, — с обречённым видом вздыхала Лиза и намазывала на батон клубничное варенье. — Ты очень даже ничего, — уверяла её верная подруга Соня, – у тебя волосы красивые. И глаза. Шанс обольстить Германа представился Лизе совершенно неожиданно. Перед Новым годом на работе решили организовать выезд Деда Мороза со Снегурочкой к детям сотрудников. Высокий блондин Герман Анатольевич как нельзя лучше подходил на роль Деда Мороза, а быть Снегурочкой никто, кроме Лизы, и не захотел. Это был просто подарок судьбы. — Розовое или синее? — вопрошала Лиза, стоя перед Соней и прижимая к груди два разных комплекта нижнего белья. — Может, для начала хотя бы о погоде с ним поговоришь? — с невинным видом интересовалась та, едва сдерживая смех. *** До выезда Деда Мороза и Снегурочки оставалось три дня. Лиза обновила стрижку, сделала маникюр и купила красивое платье глубокого зелёного цвета, в котором собиралась сразить Германа наповал. Все её мысли были только о предстоящем мероприятии. В обед она вышла помыть руки и, возвращаясь к себе на второй этаж, вдруг услышала голос Германа. Он с кем-то разговаривал по телефону, стоя на верхней площадке. — ... С Милютиной, — донеслось до её ушей. — Из автотранспортного, ты её должен помнить. Лиза замерла: речь шла о ней. Она вжалась в стену, чтобы не выдать своего присутствия, и с замиранием сердца продолжала слушать. Герман на какое-то время умолк — видимо, в этот момент говорил его собеседник. Лиза даже подумала, что красавец Герман ушёл или положил трубку, потому что было очень тихо. Но нет — разговор продолжался. Лиза услышала, как Герман рассмеялся: — Да ты шутишь. Она же толстая. Лизино сердце пропустило один удар, а ноги сделались ватными. «Это он про неё? Про неё?…» — ...Если только выпью, — продолжал тем временем Герман, — да и то вряд ли. И он снова засмеялся. Раньше Лизе нравился его смех, теперь же он показался ей мерзким. Она медленно, словно во сне, сошла по ступеням вниз, вернулась в туалет и закрыла за собой дверь. Первым её желанием было разреветься, но она не могла себе этого позволить. Что подумают коллеги? Лиза открыла холодную воду и подставила руки под ледяную струю. Она стояла так и смотрела на себя в зеркало, не замечая, как руки становятся красными от холода. Толстые щёки, двойной подбородок, складки на талии. Она и впрямь отвратительна. — Какая же ты дура, — сказала Лиза своему отражению. *** Соня перешагнула через порог, привычным жестом швыряя сумку на комод, и замерла, увидев в руках у Лизы ножницы. По всему полу были разбросаны истерзанные куски зелёного платья. — Ты чего? — оторопела она. — Избавляюсь от иллюзий, — с хмурым видом ответила Лиза. — Ну-ка, рассказывай, — Соня потащила её на кухню. Они сели пить чай, и Лиза поведала ей о том, что произошло на работе. Соня внимательно слушала, не моргая и, казалось, не дыша. — Я сама себе противна, — призналась ей Лиза. — Перестань! С тобой всё в порядке, а Герман твой — просто напыщенный идиот. И скажи судьбе спасибо, что ты узнала об этом до того, как переспала с ним. — Да какое там «переспала»? Он же сказал, что даже будучи пьяным на меня бы не посмотрел. — Ну, и слава богу! — Мне так противно, что он обсуждал меня с кем-то из наших... возможно, из центрального офиса. Как я теперь поеду с ним детям подарки раздавать? — Ты это делаешь для детей, а не для Германа. Смотри на него просто как на грузчика или на доставщика пиццы. — Хорошо тебе так рассуждать, — печально вздохнула Лиза. И вот наступил тот самый день, который она ещё недавно так ждала. Настроение у Лизы ещё с утра было отвратительным, но она взяла себя в руки и решила не раскисать. Она не стала наряжаться и прихорашиваться — оделась, как обычно. Развозить подарки договорились после шести вечера, так что всё равно она будет уставшей и с осыпавшимся макияжем. В последние три дня Лиза почти ничего не ела — слова Германа задели её самолюбие. Она выкинула из холодильника все сладости, накупив на замену им рыбы и овощей. Она очень обрадовалась, когда заметила, что юбка стала чуть свободнее — но до идеала, конечно, было ещё далеко. В планах у Лизы было снова влезть в сорок шестой размер. Список состоял из одиннадцати адресов, и Лиза была готова к тому, что мероприятие затянется до позднего вечера. Первые несколько представлений в качестве Снегурочки она отыграла с энтузиазмом: дети читали стихи, она водила с ними хоровод, звала Дедушку Мороза, и тот вваливался в квартиру с мешком подарков. Герман был в ударе — особенно после того, как в первой квартире его угостили рюмкой коньяка. Он отдавался своей роли со страстью, как настоящий актёр: на ходу сочинял истории о том, как они со Снегурочкой пришли с далёкого Севера, драматически потрясал посохом, словно Зевс-громовержец, и принимался искать в квартире спрятавшихся зайчиков и белочек. Постепенно в его рассказах стали появляться странные персонажи вроде Бэтмена и Василия Ивановича Чапаева. Когда Герман чуть не разбил посохом люстру, Лиза поняла, что осталась без Деда Мороза. — Я не сплю, не сплю, — заверил Герман и улёгся на заднее сиденье служебного автомобиля. — Это катастрофа, — сказала Лиза и посмотрела на водителя — парня лет двадцати пяти по имени Саша, которого она едва знала. — Ну, ничего, побуду Дедом Морозом вместо него, — пожав плечами, просто ответил он. – Сколько там ещё адресов осталось? Пять? Они начали снимать с Германа костюм. Он брыкался, как конь, хихикал и просил его не щекотать. Потом вцепился в мешок с подарками, решительно не желая с ним расставаться. Когда Лиза и Саша вернулись с трофеями, вид у обоих был потрёпанным. Они посмотрели друг на друга и неожиданно расхохотались. — Ты представляешь, Герман ползал по ковру и искал под диваном ёжика, — веселилась Лиза, рассказывая Соне о недавних событиях. — А когда Саша снимал с него валенки, тот так лягался, что чуть не выбил окно. Не представляю, что бы я делала, если б не Саша. — Похоже, у тебя появился новый герой, — с лукавым видом заметила Соня. — Да ничего такого, — вдруг засмущалась Лиза, — просто весело было. * * * Она стояла в прихожей и надевала куртку, когда зазвонил телефон. Просунув одну руку в рукав, Лиза другой рукой приложила телефон к уху. — Ты собралась? — услышала она Сашин голос. — Уже выхожу. — Я у подъезда. Она захлопнула дверь и стала спускаться по ступенькам. На улице ярко светило солнце, и всё вокруг покрывал свежевыпавший снег, отчего свет казался ещё более ярким. Сощурившись, Лиза кое-как разглядела Сашину машину, подошла к ней и открыла пассажирскую дверь. — Привет, — поздоровалась она и, поправляя вязаную шапочку, села на переднее сиденье. — Привет, — Саша повернулся к ней, улыбаясь. Лиза улыбнулась в ответ, потянулась к нему и быстро поцеловала. Машина тронулась с места. Лиза смотрела перед собой, сложив руки между колен. Её спина была напряжена. — Волнуешься? — спросил Саша. — Ужасно. — Почему? — Мне просто неловко. Он снова улыбнулся и потрепал Лизу за плечо, на секунду отвлёкшись от дороги. Минут через пятнадцать Саша припарковал машину возле большого, прямоугольной формы, одноэтажного здания. Они вышли из машины. Саша взял Лизу за руку, и они вошли в широкие двустворчатые двери, над которыми висела надпись «Фитнес-клуб». --- Автор рассказа: Таша Фокс Подпишитесь на Книготеку, чтобы не пропустить новые рассказы! https://ok.ru/knigoteka
Мир
АВТОРСКАЯ ТЕМА НАТАЛЬИ АРТАМОНОВОЙ.
ШЁПОТ МАТЕРИНСКОГО СЕРДЦА.
Виктор стоял перед своей хатой и от слез ничего не видел. Даже сразу не заметил, что окна были заколочены, и дверь перепоясана большой доской. Вокруг дома бушевал бурьян. Запах полыни, крапивы и перепревшей травы бил в нос с такой силой, что невольно пришлось несколько раз чихнуть:
-Будь здоров мил человек! Господи, никак ты, Виктор, вернулся? Правильно, что мамка твоя не верила похоронке, всё говорила, что ты жив, сердце ей шептало, что сынок не погиб. Она даже ни разу лампадку не зажгла по убиенной душе. А вот когда твой батя погиб под Смоленском, Нюра поверила похоронке. Как она голосила, ударялась головой об пол, выла как вьюга в чистом поле! А по твоей похоронке даже не всплакнула, только зажгла свечку и попросила Бога о прощении грехов неизвестного погибшего солдатика. Она ведь партизана спрятала у себя, а Васька косоглазый по каплям крови около дома догадался, привёл тут же фашистов, так они сразу расстреляли раненого, а маму вон на том столбе повесели. Она всё кричала, что ты жив, и что скоро победа. А ещё она спрашивала у Василия, как он жить дальше будет. Даже фрицы отвернулись, когда он ей рот закрывал и по щекам хлестал.
Виктор присел на порог и завыл как волк протяжно, с болью от самого сердца, слезы жгли всё нутро, и если бы поднесли спичку, то она от горячего, пламенного дыхания точно бы загорелась.
Дед Афанасий сходил домой, принёс мутной вонючей самогонки, кусок хлеба и пару картофелин в мундире. Холодная изба, хмурая, почерневшая печь, низкий, закоптившийся потолок, скрипучий пол встретили хозяина радостным шёпотом. На душе кошки скребли, глаза от горючих слез защипало, ноги подкосились, только внутренний голос шептал: «крепись, не раскисай, родители рады, что ты живой вернулся. Некогда себя жалеть, стряхни с себя печаль, хватайся за ум, силу, себе помогай и другим. Нет времени стонать»
Старик Афанасий молча наблюдал за Виктором. Прекрасно знал, что у того на душе. Потом тихо молвил:
-Мои все погибли, и сын и внук, невестка день и ночь воет, хоть из дома убегай, но ведь из дома-то можно убежать, а от горя-то нет, она слабого догонит и добьет, в самое сердце вонзив своё жало. Надо жить сынок, сжать кулаки, зубы сцепить и жить.
Виктор все понимал, и за войну чего только ни видел, чего только ни передумал, но чтобы маму к виселице Васька тащил, никак не мог представить. Дед Афанасий, что-то говорил, убеждал, просил, уговаривал как маленького ребёнка, а Виктор, выпив стакан самогонки, заплакал как в детстве, уткнувшись в плечо старика, почувствовал себя слабым, обиженным дитём. Дед не трогал его, понимал, что надо выплакаться вволю. Да и у самого нутро от горя горело. К Виктору стали подходить земляки, в каждом он видел сочувствие и понимание. Бабы как могли прибрали дом и накрыли стол. Кто что мог принёс из харчей, кто стакан крупы, кто кусок хлеба, сало, картошки, а Верка принесла крынку молока.
Печка запыхтела на радостях и стала отдавать своё тепло гостям. Долго сидели, вспоминали, оплакивали погибших дорогих земляков. Все разошлись поздно ночью по домам. Виктор остался со своей болью один на один. Он узнал, что Петька сгорел в танке, а Ванька сгорел в самолёте, Катьку замучили фашисты, Поля тоже погибла.
Виктор в мыслях шёл по улице и заходил в каждый дом. Он помнил все, даже как стояли скамьи в домах друзей, как были убраны горницы, даже вкус молока помнил. Виктор со всеми здоровался и разговаривал. Для него все были живыми, счастливыми.
А вот дом Васьки-полицая. Тихий, вечно испуганно-зашуганный не протянул руку Виктору, а быстро удалился. Виктор догнал его и повернув лицом к себе, долго смотрел в глаза. Хищный, холодный взгляд, с каким-то презрением, со свирепостью смотрел на Виктора:
-Ты же зверь! Нет! ты хуже зверя, ты пустое существо. Ведь ты пошёл в полицаи не по идеологическим мотивам, а твоё желание остаться наплаву, получить хоть малейшую власть, вдоволь поиздеваться над земляками, награбить. Ответь, что ты чувствовал когда тащил мою маму к столбу, что ты видел у неё в глазах? В ту минуту ты не вспомнил кружку молока, которую мама наливала тебе, как и мне, когда мы приходили с горки? Ты не вспомнил её ласковые руки? Ты не видел ли в глазах мольбу, страха? Ответь, что ты чувствовал в своём сердце, когда казнил беззащитную, побитую, слабую женщину-мать?
Виктор не получил ответ, быстро вскочил с кровати и вышел на улицу. Непроглядная тьма уступала прекрасной заре. Солнышко, как и Виктор, не спало, на разведку пустило свои розово-сиреневые лучи, которые как щупальца убирали с неба тёмную шаль, а набрасывали голубой платок. На глазах весь мир темноты преображался в мир ярких красок. Светлое небо, деревья, трава с бусинками росы, свежесть воздуха, пение ранних пташек, яркий диск солнца, показавшийся издалека, наполнили душу Виктора спокойствием и радостью.
Впервые за последние годы он поздоровался с миром без опаски, без тревоги, вздохнув свежий воздух без копоти и гари, почувствовал силу, желание свернуть горы, появилась надежда на светлое будущее.
На порог соседнего дома вышел дед Афанасий, и Виктор его попросил показать могилу матери. Страшно было представить, как её тайком снимали с петли и придавали земле. Дедушка после захоронения встретил Василия и не мог не сказать:
-Да, великого врага ты победил, мать друга, а ты победи его самого, победи Виктора. Пёс ты трусливый, у тебя все лапы в крови, а сам ты весь обоссанный от страха за свою жизнь.
Афанасий не боялся ни полицая, ни фрица, понимающего русский язык. Немец засмеялся над последними словами деда и начал лаять на Василия, этим самым унижая его и давая знать, что тот является псом и для них.
Виктор обласкал весь небольшой холмик, словно обнимал маму, благодарил за надежду и веру в его жизнь, он целовал землю, представляя, что целует материнские руки.
Председатель собрал всех работоспособных людей. Распорядок был таков - пахать, сеять, убирать, строить. Нет лошадей, значит пахать на себе, нечем сеять совхозное поле, значит каждый по горсточке, по семечку принесёт из дома, пусть сам лебеду с мякиной ест, а поле засеять надо. Да никто и не плакал, все понимали.
Дед Василия тоже головой кивал, давал знак согласия, только не поднимал на земляков глаза. Дед Митяй не воевал, сына схоронил до войны, невестку в войну, зятья погибли на фронте, а вот внука Василия сам готов был убить, но рука не поднялась, взвалил весь позор, все проклятия на свои старые, опущенные плечи.
Когда увидел Виктора, то хотел спрятать взгляд, а в последнюю минуту поднял глаза на того пацана, который вместе с внуком бегал на речку, которого стегал ремнём за украденную махорку, которого подсаживал на свою печь, которого учил любить свою землю и своих родителей. Как можно от него отвернуться?
Виктор, не помня себя, подошёл близко, близко, и посмотрел в добрые, виноватые глаза, и что он мог сделать, так это крепко обнять старика, ни в чем невиновного, самого несчастного, но людьми обвиняемого.
Дедушка медленно опустился на колени перед Виктором и заплакал навзрыд. Виктор не мог расслышать все слова, только некоторые:
-Прости меня, я рад бы сдохнуть, хоть живого закопай, мне легче будет лежать в сырой земле, чем вам в глаза смотреть. Сам на себя петлю не могу накинуть, а ты набрось, как мой подонок на твою мать. Виктор чувствовал душевные, искренние соболезнования, но слов для невиновности деда Василия не находил. Молча помог встать с колен и пошёл в своём направлении.
Года не шли, они бежали, и поэтому срок наказания Василия прошёл для людей быстро, только не для него самого. Худой, седой старик сидел на пороге своего дома, и плакал, дом был заколочен, дедушка умер, кто-то сказал, что сам себя сморил голодом, кругом дома бушевал бурьян, даже скрипучие полы, угрюмая печь встретили нежеланного гостя ворчанием. Никто к нему не пришёл, ничего и не спросили, только ночью соседи проснулись от треска огня. Дом полыхал, но никто его не тушил.
Говорили всякое, что это люди за полицайство подожгли, а многие говорили, что сам дом его не принял, были и такие толки, что Виктор за свою маму спалил зверя. Никто не знал, знали только, что горевать по Василию некому, да и некогда. У всех дел по шею.
А у Виктора тем паче: дети, жена, работа, тут некогда слюни пускать, надо продолжать жить и радоваться, что ещё на одного подонка стало меньше на счастливой, мирной земле.
Наталья Артамонова.
АВТОРСКИЙ РАССКАЗ НАТАЛЬИ АРТАМОНОВОЙ.
С КОВРИЖКИ ХЛЕБА.
Макар мигом скатился по лестнице с крыши дома, отбежал подальше и подняв руки вверх, радостно крикнул : ,,Батя!! Я вбил последний гвоздь в конек, ты посмотри на наш дворец ! Теперь хочешь-не хочешь жениться надо ,что же такие хоромы пустовать будут? Половицы должны скрипеть от детского топота. Ну! батя ,ну мы дали жару! А запах то какой от дерева!!! Представь, когда этот запах сольется с запахом испеченного хлеба в новой печи,тогда мы точно от счастья задохнемся". ,,Поэтому и построили большой дом, чтобы было куда тебе Нинку привести". Макар на слова отца перестал улыбаться и с сожалением ответил,,Ты ,чё, бать, отец ее за меня не отдаст, Нинка очень почитает отца ,супротив его не пойдет. Она глумится над моей любовью, насмехается.Я уж не знаю как к ней подойти".
Действительно Нину слыли в селе красавицей:среднего роста, изящного телосложения,тонкая талия и хрупкие плечи, высокая грудь привлекали не только Макара.На лице выделялись крупные серые глаза.Когда она смеялась ,то глаза ее искрились,а когда грустила, то взгляд становился пронизывающим, глубоким.Нина улыбалась редко. Всегда на танцы приходила с поднятой головой, оценивающим взглядом одаривала всех парней ,и на том, кто ей был по душе взгляд останавливала и опускала глаза. Высокомерная, гордая девушка каждый раз после танцев отказывала Макару проводить её до дома, с пренебрежением одаривала взглядом, мол ещё не заслужил меня провожать.Макар как-то днём встретил её на улице и открыто спросил : ,,Нина,ты же знаешь,что мне очень нравишься,так чего избегаешь, я могу хоть сегодня сватов послать.Девушка, приподняв голову, ответила : ,,Молод ещё ,да и бе", - последние слова не договорила, крутя бедрами, медленно удалилась прочь. Макар понял ,что не договорено слово ,,беден". Больше Макар ей не предлагал своего сердца, а отец Нины растрезвонил по селу, чтобы Макар и не думал сватов посылать, выставит их за дверь.
Денис Михайлович не мог простить Анну, маму Макара за то, что при всем его богатстве отвергла посланных к ней сватов.Прошло много лет, но душевная обида так и не оставила в покое Михайловича, он мечтал о мести. Не успело семейство Ивана перейти в новый дом, как началась война. Провожая родных на фронт, Анна долго металась от мужа к сыну, потом обессилевшая сползла на землю и завыла протяжным стоном. До конца своей жизни не сможет забыть сын материнского взгляда,в котором запечатлелись любовь,жалость,сожаление,страх и отчаяние. Анна вслед уходящим новобранцам накладывала крест и шептала : ,,Сохрани их Господь и помилуй," -- потом шатаясь, медленно поплелась домой. Поздно вечером к ней пришла Нина : ,,Простите меня, что не проводила Макара ,отец не разрешил.Я люблю вашего сына, только такой уж у меня поганый характер. Хотела, чтобы он передо мной прилюдно объяснялся в любви, чтобы на коленях уговаривал за него выйти замуж.Чтобы все знали, что я для него единственная."Анна вспомнила Дениса ,отца Нины, который всегда только требовал, мог унизить, насмеяться и , получив отказ, так и не понял почему. Ведь человека когда любишь,то не будешь от него требовать,ему ты сам будешь в первую очередь отдавать свою любовь.Анна с грустью посмотрела на Нину и тихо сказала : ,,Главное ,чтобы сын живым вернулся, он сам разберётся, стоять ему на коленях или нет.Как бы не пришлось тебе самой встать". Анну взяла обида за сына, в душе думала : ,,Ну не любишь, скажи ,объясни,а если любишь, дорожи любовью, борись за нее".
Макар был пехотинцем.Вся тяжесть в боях легла на пехоту, которая не знала ни сна ,ни отдыха.Умываясь кровью, она цеплялась за каждый бугорок,за кустик ,за хутор.Каждый бой - кровавое месиво.Нечеловеческие условия прибывания на передовой под градом осколков и пуль заставляли Макара думать о смерти. Ведь смерть не щадила никого.Одни умирали мгновенно, другие в муках истекали кровью.Каждый прожитый день Макар принимал, как высшую награду. Он завидовал лётчикам и танкистам, ведь они смотрят смерти не в упор,а ему
зачастую приходилось видеть смерть на штыке винтовки.
Больше всего Макар боялся штыкового боя. Не слышимый хруст входящего штыка в тело противника, чувствующий взгляд врага, пробирающий до самого сердца были для Макара самыми мучительными.Шел бой. Гул немецких танков, массивная стрельба ,взрывы, крики, стоны и тишина. Медбрат склонился над Макаром и по тоненькой бьющейся жилки понял,что солдатик жив .Врача брали сомнения в способности раненого выжить. Прооперировав его, произнёс одни и те же слова : ,,Я отдаю тебя солдатик в Божьи руки.Надеюсь вы подружитесь". А про себя подумал : ,,Живого места нет,неужели выживет ?"
Маруся постоянно смачивала губы водой и накладывала влажные повязки на лоб, которые тут же высыхали .Солдатик горел огнем, из груди выходили жуткие хрипы, грудная клетка ходила ходуном, глаза ввалились, скулы, выступили над впалыми щеками и сделали его лицо неузнаваемым.Трудно было определить его возраст, то ей казалось, что перед ней лежит истощенный старичок, то
паренек.Так как Марусин дом был разрушен, то она жила в госпитале. Катастрофически не хватало медработников, няничек.Она сутками не отходила от больных.Врачи видели в ней особый, необъяснимый дар: способность лечить руками и взглядом.Маруся могла долго смотреть на раненого и что-то шептать, и минуту назад орущий от боли раненый замолкал, делался мякинным и засыпал.Игорь Семёнович сам не раз просил с ним проделать такие манипуляции, но Маруся отказывалась, говорила,что так действует на раненых её молитва. Макар пришел в себя на третьи сутки. Девушка от радости заулыбалась и слегка провела своей рукой по телу больного : .,,Кости срастутся,окрепнут, мясо нарастёт. Тебя на руки сам Бог взял. Сам подумай, и руки, и ноги тебе спасли, и голова цела, а что тело испахано шрамами от пуль, так это ерунда, до свадьбы зарубцуются."
Макар попытался улыбнуться, но даже улыбка причиняла невыносимую боль. ,,Ничего ,ничего, через месяц будешь смеяться и успокаивать других бедолаг, у нас тут один лежал ,две ноги у него оттяпали, сначала думали, что он с голода помрёт, ничего не ел, руками санитарочку Раю отгонял, а уж как матюгался.!!!А ведь домой уехал с Раисой, понял, что ноги -ногами, а сердце-то не вынули". Макар на ее речи молчал, раны ныли, горели огнем, то бросало в жар,то бил озноб, но тихий голос, лёгкое прикосновение рук Маруси делали боль терпимой, наступало смирение и спокойствие, клонило ко сну.Девушка,чтобы отвлечь от боли рассказывала обо всем: о своем детстве, о мачехе, которой была очень благодарна, не забыла упомянуть и первую любовь . Простреленное лёгкое, сломанные ребра, перелом ноги и ключицы,раны от осколков лишали Макара возможности самостоятельно передвигаться, ему требовалась постоянно её помощь. Её тонкие черты лица, туго заплетённые косы, открытая улыбка оставляли нежный след в памяти многих раненых, но сама она ко всем относилась, как сестра . А вот к Макару у нее родилось другое чувство.Она готова была от него не отходить ни на минуту. Даже слабая улыбка придавала Марусе силы, она чувствовала победу, ей хотелось его обнять, прижаться к груди и поплакать.Макар видел, что его нянечка излучает позитив, радость жизни , уверенность в себе и вспоминая Нину , поневоле пришло сравнение. Он вспоминал ее насмешки, недосказанность , пренебрежение от которых на душе становилось тяжело .В ответах на письма Нины,Макар ни разу не упомянул о любви, о желании на ней жениться.Отвечал как сестре,подруге.
Мария рассказала Макару, как ей жалко свой родной дом, что устала засыпать под стон раненых. Макар сочувственно ее выслушал и поведал о своем новом доме , и как бы невзначай сказал : ,,Тебе он обязательно понравится".
Видя улучшения состояния Макара, Маруся стала все меньше и меньше уделять ему внимания.А ему не хватало её взгляда, шëпота, улыбок.Он скучал.Устав скрывать свои чувства, сам нашел девушку в другой палате около тяжело раненого и попросил вечером с ним поговорить.
,,Знаешь Маруся, может быть я скажу бред, может быть ты не поймëшь меня, но я же вижу,что ты тоже в меня влюбилась. Подумай над моим предложением. Не хочу без тебя возвращаться в новый дом.Я не могу ни о ком думать, ты словно меня околдовала." ,,Макар, я не могу все бросить и уехать. Во-первых , сам посуди, как без меня бедолагам здесь быть, во-вторых , я не буду скрывать,к тебе я привязалась, возможно полюбила, но у меня теплится надежда, что Василий жив, и я это чувствую. Не могу я предать его, вдруг он в плену". Макар покидал госпиталь с тяжёлым сердцем. От сознания того,что видит Марусю последний раз застонала душа, ему очень тяжело расставаться с любомой.Макар оставил Марусе свой адрес и опять направился в свою часть.Нина больше писем не писала, от своей мамы узнал, что ее отец подался в полицаи, а потом партизанами был убит.Нина из села исчезла, поговаривали, что убежала к родственникам, а кто-то брякнул,что ушла с немцами.Макару было очень-очень жаль Нину, но даже если бы она осталась в селе, он бы никогда на ней не женился, так как никто ему не нужен был кроме Маруси. Он вставал и ложился спать с надеждой,что она приедет к нему, представлял как заживут в новом доме, как молодая хозяйка испечет хлеб и волшебный запах развеется по всей горнице, и , вдыхая запах счастья, Маруся чихнет, а он скажет : ,,Будь счастлива , будь здорова". И услышит в ответ : ,,Я давно счастлива,с той минуты,как только увидела тебя! "
Обыкновенный русский солдат хотел обыкновенного счастья, мира,любви, он мечтал жить и быть хозяином своей жизни, слышать детский смех, видеть счастливую жену и маму.А, что для этого надо? Для этого нужен мир, победа над фашизмом. Маруся по- прежнему с утра до вечера заботилась о раненых. Она очень скучала о Макаре, готова была бросить всё и уехать к нему, но посмотрев на больных, тут же себя начинала ругать за легкомыслие. На конец то война закончилась, её парень так и не вернулся.
Макар ходил по новому дому и от тоски выл. Батя погиб, мама, получив похоронку, слегла, вскоре от сердечного приступа умерла.Его душила боль,тоска ,горечь утраты, он не мог собраться с силами,с мыслями,построить планы. Измученный душевной болью, Макар прислонялся к стене и разговаривал с родными. Запах дерева рвал душу, всплывали воспоминания, чудились голоса родных.Макар боялся сойти с ума. Соседка Нюша принесла молока и лепешку хлеба, картошку и немного соли. ,,Макар, сынок!.Нина вернулась, я ее и не признала, одни глаза остались, голову вниз клонит. Она сама меня окликнула ,любит она тебя ,может быть вам вместе горе горевать. Конечно у вас горе разное, у нее позорное, звериное , а у тебя человеческое, достойное. Я конечно помню, как она тебя унижала,но то шло от ее отца ,а теперь она готова будет за твою милость ноги тебе целовать". ,,Баба Нюша, мне не надо ноги целовать,я не её отец, я солдат, знаю цену жизни и любви, буду ждать Марусю". Прошло три месяца.Макар чувствовал,что любимая приедет, но в душе боялся обмануться. Нине он все обьянил. И даже нисколько не удивился,когда она с обидой воскликнула : ,,Неужели она красивее меня". ,,Нина ты так ничего не поняла. Я не буду тебе объяснять, сама поймёшь,когда по настоящему полюбишь".
Как-то поздно вечером соседка, как оголтелая, заорала, что было мочи : ,,Макар,встречай девку свою, дождался наконец-то ! .Вот счастье-то какое, вроде меня ваша любовь не касается, а у меня от радости за тебя, сынок, ноги -руки отнялись". Не было слов, признаний,объяснений.Глаза любящих говорили без слов.Когда взбунтовавшие чувства улеглись, на вопрос Маруси : ,, С чего начнем жить?" Макар, смахивая слезу, ответил : ,,С коврижки хлеба, испеченного в новой печи".
Наталья Артамонова.
ГОТОВ ЖИТЬ ПО-СОВРЕМЕННОМУ
Прошлым летом мне приснился, пожалуй, один из самых странных снов в моей жизни. Конечно, я знала, что иногда усопшие навещают родню и близких, но такого ещё не видела. Расскажу обо всём поподробнее.
Ко мне во сне пришёл высокий крупный солдат, чем-то отдалённо похожий на актёра Александра Балуева. И главное, совсем молодой. Спрашивает:
– Я – Од…ов Александр Феликсович, пришёл к тебе плакаты рисовать ко Дню Победы. А Яша где?
Поначалу я не поняла, кто такой Яша, лишь потом дошло.
– Дед, что ли, мой? – уточняю у «Балуева». – Яков Наумович?
– Ну да, Яков. Яшка!
Думаю, зачем понадобился мой дедушка этому «Балуеву»? А он будто слышит все мои мысли.
– Мы служили вместе в 1943-м, – говорит. – Меня подорвало, так мы с Яшкой и потерялись.
Я окончательно проснулась, меня тут же прошиб холодный пот. Неужто какой-то погибший дедушкин однополчанин пробрался в мои сны? Самое интересное, что это далеко не конец истории.
Потом я снова прилегла вздремнуть днём, и снова ко мне пришёл этот солдат! Делится радостью, что там, где он сейчас находится, ему присвоили звание полковника. Форма на «Балуеве» была старая.
– Ты зачем явился? – говорю солдату. – У нас на дворе 2023 год, Великая Отечественная война давно закончилась. А Яшка твой умер от старости ещё в 1990-м, больше тридцати лет назад!
Надо было видеть его лицо! «Балуев» на глазах поседел и с такой жалостью переспросил:
– А как же ты? Что с тобой стало? Я же тебя в невесты хотел взять. Ты ведь Яшкина дочь?
– Нет, я не дочь, – отвечаю, – обе его дочери давно в могиле.
Что любопытно, все дети моего деда родились уже после войны. А этот товарищ откуда откопался? И если он погиб в 1943-м, откуда знает о том, что у деда Яши была дочь?
– Я промотал там больше восьмидесяти лет, – говорит «Балуев», – и теперь готов быть тут с тобой и жить по-современному.
Неужто какой-то мужик, знавший моего деда более 80 лет назад, придумал способ ко мне прицепиться? И куда его теперь девать?
Проснулась, долго не могла прийти в себя. Даже умылась святой водой.
После пыталась искать однополчанина деда на сайтах памяти, решила попробовать узнать его настоящее имя. Однако та информацию, которую сообщил о себе «Балуев», нигде не подтвердилась. Видимо, действительно, разорвало солдата на части или пропал без вести.
Эта история очень напоминает судьбу дяди моей мамы, Фёдора Петровича. Он пропал без вести в 1942 году. Сколько ни искали, так нигде не нашли. Пропал где-то, сгинул, и всё, будто не было его никогда. В деревне, откуда Фёдора Петровича призвали, осталась жена, но она после войны снова вышла замуж и переехала, связь с ней оборвалась практически сразу. Это всё по словам маминой тётки, которой пятый год как нет. Правду мы уже никогда не узнаем, к сожалению.
Знакомые посоветовали зайти в церковь, заказать заупокойную службу по этому однополчанину, тем более имя его известно. Но я не захотела этого делать, просто почувствовала, что не нужно. И этот человек мне никто. А ещё поступить так не позволяет один случай.
Пару лет назад умерла сестра свекрови моей сестры, тётя Зина. Ушла скоропостижно, во время несложной операции. Что-то пошло не так, и ещё совсем не старая женщина, 73-летняя и очень бодрая, скончалась. У неё не было родственников, сын умер ещё в 90-е годы совсем молодым, от наркотиков. Муж лет двенадцать назад «сгорел» от онкологического заболевания.
Я, дура, пошла и заказала за упокой души тёти Зины в церкви. Ох, зря! Тётя Зина с тех пор стала каждую ночь мне сниться. После сорокоуста снилась жутко злой, тянула насильно во сне на кладбище, а я не шла. Она меня последними словами проклинала.
Последний раз за неделю до Пасхи приснилась, опять на кладбище тащила, говорила: «Посмотри: тут я, тут Аркашка (сын её), а тут ты будешь лежать». Хотя её могилу я видела, она в одной оградке с сыном, там больше места нет, а она говорила, что меня рядом положит. Бр-р-р!
Я вставала едва живая после таких сновидений, умывалась святой водой, в бане солью себя натирала и мыла, перед сном крестилась, брызгала на постель святую воду. После Пасхи тётя Зина отстала, надеюсь, что навсегда.
Слышала, что порой неуспокоенные души мёртвых тревожат живых в тех местах, где погибли. Мне кажется, что однополчанин моего дедушки тоже был убит, но не здесь – в наших местах ведь никогда не велось военных действий. А ко мне он пришёл как к прямому потомку своего боевого товарища. Зачем-то ему это стало нужно. И жалко его, и страшно одновременно.
И всё же меня интересует: почему «Балуев» явился именно ко мне? Неужели у него не было ни семьи, ни родственников? Или не помнят, что был у них такой родич. С другой стороны, я его совсем не знаю. Вот и думай что хочешь.
Правда, заметила странное совпадение: в нашей семье на тот момент со здоровьем у всех приключилась полная беда. У мужа на ровном месте воспалился палец на ноге до гноя, у меня на руке вылезла непонятная сыпь с пузырьками, на экзему похожая. Ладно мы, но три наши кошки тоже заболели, пришлось им колоть антибиотики. Слава богу, потихоньку всё устаканилось.
Может, «Балуев» предупреждал нас о чём-то? Или, наоборот, навредил? Во второе верю скорее, честно говоря.
Из письма Светланы,
Казахстан
Взято из газеты"Моя семья"
#моясемья
Не для себя
Взмыленный, потный конь своим фырканьем выражал недовольство своему хозяину, он устал и просил отдыха. Антип же не чувствовал усталости, его накрыла радость, что вновь руки держат плуг, а не автомат, в руках жизнь.
От земли шёл запах влаги и прохлады, у Антипа появилось необъяснимое желание взять пригоршню родной кормилицы и пожалеть её, ласково помять, поднести к губам и поцеловать, хотелось крикнуть «ура»!
Подняв глаза к небу, он полной грудью вдохнул счастье. Для него оно было с запахом, и пахло счастье опьяняющей свежестью, землёй, влагой, зерном, потом, лошадью. Счастье это мир, вот эта глянцевая пахота, вот эти птицы, шедшие вслед за пахарем, словно землемеры, важные, непугливые, мирное небо с мягкими как перина облаками, вот тот пацан босоногий, несущий бате перекус на поле, вот этот плуг, да куда ни поверни голову, кругом было счастье.
Антип заулыбался своим сентиментальным рассуждениям и вспомнил своего военного друга, который тоже был наивным простачком. Тот друг был сыном священника. Его Отец Сергий был гонимым, униженным, не раз побитым советской властью.
Когда началась война, провожая сына на фронт, он сказал:
-Сынок, родина священна, земля как мать родная, её защищать надо, запомни, я не служил никакой власти, я всю жизнь служил богу, и хочу, чтобы ты тоже ему служил, но пока защищай с Богом мать- землю. А после войны, после победы власть поймёт, что нельзя христианскую душу разлучать с богом, нельзя отрекаться от него и хулить. Я буду молиться за весь народ, война будет долгой и кровопролитной, но врага мы победим, так как с нами Бог, а с врагами бесы.
В отряде был ярый коммунист, который оправдывал все бесчеловечные действия советской власти. Был не против лишения избирательных прав верующих людей: монахов, священнослужителей. Ведь по закону, не дай бог, если основным источником их существования являлся доход от исполнения релегиозных обрядов, то Священников гнобили, лишали, ссылали, всё, что угодно,только бы лишить возможности служить богу.
После принятия первой Конституции с каждым годом всё жёстче и жёстче лишали Священников избирательных прав. Отца Сергия требовали отречения от сана, причём публично. При этом должен пять лет заниматься общественно-полезным трудом, тяжёлым, грязным, порой непосильным.
Он не имел возможности получать продукты и товары в условиях карточной системы. Последнее, что могла сделать власть для непреклонного Отца Сергия, то это выселение его как лишенца из города в забытую Богом глухомань.
Иван ,сын того священника,сидя в окопе вместе с Прохором -коммунистом и с Антипом, вспоминал довоенную жизнь и при этом молился. Прохор мог наскочить на него с упрёками:
-Ну, где твой бог? Что же он допустил до такого, что землю терзают подлюки, что матерям приходится на войну сыновей провожать, что дети сиротеют.
Иван, продолжая молиться, и на Прохора осенял крест медленно, как будто крест вдавливал до самого нутра. Прохор своей рукой отталкивал руку Ивана и со злом говорил:
-Не знаю, как тебя батя под рясу не спрятал от войны, как это он не пошёл против власти?
Иван смотрел на Прохора как на несмышленыша, без обиды и зла, а с жалостью и с любовью.
Антип постоянно их мирил. А однажды Прохор перешёл к таким оскорблениям, что Иван опустился на колени, словно перед иконой, и проговорил:
-Всели, господи, разум в неразумного, скоро бой, спаси его от пули, если он грешен, пусть перейдут грехи его ко мне. Защити его от смерти, защити его детей от сиротской доли. Не обижайся на его речи, он вырос при власти насилия, угнетения богослужителей, поэтому не ведает, что несёт. Я не обижаюсь, и сделай, Господь, так, чтобы и он понял, что человек, выполняя заповеди твои понял, что только добро и любовь окрыляют человека. А его зло копает могилу для него самого. Да помоги ему, господи, быть благоразумным человеком, пусть мои молитвы накроют его и защитят от пуль.
Прохор был ярым критиком веры в Бога и в Антипе хотел видеть союзника против убеждений Ивана. Но Антип держал нейтралитет и этим самым сердил Прохора. Но однажды в сердцах сказал Прохору:
-Мой дед не начинал пахать борозду пока не перекрестится, а когда резал краюху хлеба, сначало крест положит, а потом только разрезать начинал. Меня на фронт провожали и велели крестик не снимать, а мама поднесла икону заступницу и велела преклониться перед ней. Я стал на колени перед иконой. Ты думаешь, что я деревенский балван, но уж нет! Я человек с верой, для меня неважно, как ты относишься к Богу, я за себя скажу. У меня на фронте только две мысли в голове, это, когда не убили, то спасибо боженька, я же не говорю, спасибо коммунистам, и, когда страшно перед боем, то умоляю, спаси боженька, а не спасите коммунисты. Твоя идеология меня не волнует. Мне бы победить, да плуг в руки поскорее взять. А сначала Бога побладарить, что жив остался.
Иван от речей Антипа весь засиял. Словно медаль ему на грудь повесили, выпрямился, вскинул голову к небесам и крикнул:
-Спасибо тебе, господи, что рядом со мной человек с добрым сердцем и тёплыми речами. Спаси его и сохрани!
Иногда Прохора посещала мысль донести на Ивана куда следует, ведь, уповая на Бога, а не на силы армии, не на Сталина, он подрывал силы рядом воевавших. Бог один - главнокомандующий. Прохор думал: «Я же буду дважды герой, первый, что воюю с внешним врагом, а второй, что разглядел внутреннего. Ведь такой тихий, добрый враг как Иван страшнее ярого фрица. Ведь пропоганда о Божьей защите ведется уже не один месяц, а я всё молчу. Всё, надо пресекать и истреблять заблудившихся.
Строгий, требовательный, исполнительный Прохор был до костей атеистом и не мог смириться с высказываниями Ивана. Иногда он ловил себя на мысли, что лучше самому его пристрелить, чем доказывать, что Иван является тайным врагом. Уже и Антипа подмял под веру, а скольким солдатам он может затуманить мозги? Ведь они уповают на Бога, а не на Сталина.
Предстоял страшный бой. Отряд оказался в окружении, и задача стояла невыполнимая. Надо было любыми способами прорвать блокаду. Иван Прохору перед боем сказал:
-Главное для себя патрон оставить, чтобы сделать последний выстрел, и не сдаться врагу живым, тогда моя душа улетит и будет смотреть на тебя, ты же жив останешься обязательно, у тебя жена, дети, я всегда за тебя молюсь. И сейчас прошу Бога - да спаси моего друга от вражеской пули. Не осироти невинных, безгрешных детей.
Словно внутри сердца кинжал повернули у Прохора. Боль, жалость, стыд обняли его душу, и он быстро достал из кармана донос и разорвал на мелкие части. Лег на спину и уставил глаза в небо. Вдруг из облаков он увидел образ храма. Небольшой, с куполами и крестом. Услышал звон, да такой мелодичный, спокойный, далёкий от набата, словно благую весть преподности ему старался.
Прохор закрыл глаза, и слезы обиды на себя, на злость, на то желание донести на Ивана, и в то же время слезы ощущения от большого греха хлынули из глаз Прохора.
Впервые перед боем он перекрестился и прошептал: «Господи, помоги прорвать блокаду»!
Серое небо, истерзанная земля, горящие танки, куски окроваленных тел, сцепились друг с другом и образовали ад. Прохор очнулся от жгучей боли в госпитале, хотел вспомнить последние моменты боя, но не мог. Санбрат сказал:
-Чудо произошло, засыпало тебя с головой, а вот твой друг, тоже раненый, как он только смог тебя откопать одной рукой, это загадка. Ребра у тебя срастутся, ногу твою спасли, а вот у твоего друга руку оттяпали.
Прохор рыдал не от боли, а от своей слабости перед сильным человеком. Даже оставшись с одной рукой, Иван не унывал, видя в Прохоре к себе болезненное сострадание сказал:
-Не убивайся так, ведь у меня правая рука цела, молиться-то я смогу, а это для меня важно.
Антип присел на межу и, вспоминая друзей, заплакал, но тут же начал себя ругать:
«К чему слезы. Прохор жив, Иван жив, я жив, тем более скоро опять встретимся, у Прохора опять крестины»
Наталья Артамонова
Пелагея
Рассказ посвящается матерям, не дождавшимся своих детей. Ваше горе не измерить! Низкий вам поклон!
В деревне Вишни Пелагея слыла красавицей, а Василий был видным парнем в деревне Лыковка, вот и договорились родители о скорой свадьбе.
Первый раз жених невесту на сватовстве увидел, а второй раз суженую повидать Васька тайком решил. Семь верст легко преодолел, почти ползком, чтобы никто не видел, пробрался к дому невесты, заглянул в её светлицу, уж больно ему хотелось посмотреть на неё незаметно. Думал, привиделась ему такая красота неземная, когда сватали.
Глянул, а Пелагея спать укладывается. Фигура ладная, коса русая до пояса, расплетена, спадает волной шелковистой, прикрывая все тайные места под рубахой. Лицо белое, брови вразлёт, что уголёк из печи чёрные, глаза огромные, зелёные вроде. Не разглядел Василий ни тогда, ни теперь.
Не удержался парень, и в окно постучал, Пелагея перепугалась, вскрикнула, но к окну подошла.
-Люб ли я тебе, Пелагеюшка?
Девка зарделась вся:
-Сам знаешь, - короткий ответ обрадовал парня.
Домой бежал, ног под собой не чуя.
Женитьбы еле дождался Вася — ни пить, ни есть не мог.
Свадьбу играли на Покров. Ох, и весело ж две деревни погуляли, не один десяток бутылей самогона выпили, а сколько съедено было, так уж лучше и не поминать вовсе. Плясали до упаду, а уж как пели! Веселая свадебка получилась.
Первенец Степка через год появился, а ещё через год Пелагея вновь тяжёлая, и опять мальчиком разрешилась. Василий рад-радёшенек. Сыновья - помощники. Хорошо-то как. Вот бы и матери теперь помощницу! Да только третий тоже сорванец родился.
Интересно стало мужу с женой, неужто и четвёртый пострелёнок родится? Так и вышло.
К сорок первому году семья в составе девяти человек подошла, так и не дождались Пелагея с Василием девчушку, только сыновья у них получались, семерых ребят родили.
На фронт в первую неделю все вместе ушли. Старшему Степану двадцать семь лет исполнилось, женат, вот у него две доченьки родились. Анисим, на два года младше Степы, за ним Аким, Иван, Фёдор, Федот. Самому младшему Антоше, любимцу мамкиному, пятнадцатый год шёл, и он на войну засобирался, да только отец строго-настрого приказал мать защищать и за хозяйством смотреть.
-Ты, Антоха, не дури! Кто ж на селе-то останется, коли и мальцы, и старики на фрица двинут. Вот дед Егор тож хочет фашиста бить. Да куды ж ему? Седьмой десяток к концу подходит. А все туда ж! - с уважением сказал Василий.
-Да, понял я, батя. Эх, жаль, повоевать-то не успею, вы ж гадов-то поди дён за пять разобьёте. Я давеча по радиву-то слышал. Сказали, недолго фрицу землю нашу топтать.
Отец прижал к себе своего белоголового, в мать Васину уродился, остальные-то чёрные как смоль, в него, в Василия, а стало быть в деда Степана Никаноровича. Тоже вот на фронт собирается, в сельсовет уж раз пять сходил. Да куда там? Шестьдесят восемь годов.
А утром и отбыли все, Василий реветь никому не велел. Всех перекрестила мать, всех поцеловала, ни одной слезы не проронила, ибо муж, Васенька, сказал:
-Реветь начнёшь, значит хоронить заживо будешь. Побьём фашиста быстро. Чего там! И вернёмся к уборочной, вот посмотришь. А как же землю без присмотра-то оставить? Негоже.
Первой похоронка на Ивана пришла. Почтальонка три дня вокруг хаты Пелагеи ходила, но вручить-то обязана.
-Пелагея, а тебе....
Женщина дрожащей рукой взяла бумагу, развернула, вчиталась.
Авдотьев Иван... погиб смертью храбрых.
С того дня чёрного не снимала.
Почтальонку Дусю издалека замечала, стала бояться ее прихода. Пока та плелась до хаты ее, молилась и просила Бога, хоть бы письмо несла, только бы письмо, давно ж писем не было от ребят.
Вторая похоронка была на Федота, опустились руки матери, читать не стала, ошибок не бывает.
Потом Фёдор, за ним Акимка...
Потом два года шли только письма, как же радовалась мать, что все живы, все пишут. Вася ее родимый сержанта получил, на втором украинском воюют ребята все, мстят за братьев своих, землю вычищают от нечисти фашистской.
А в начале сорок четвертого Дуся принесла самую тяжёлую ношу - сразу на двоих пришли скорбные бумаги - на Степана и на Васеньку, мужа любимого.
Немного успокоившаяся за два года Пелагея очень тяжело перенесла гибель мужа и старшего сына. Эта ужасная весть как будто стёрла ее жизнь, теперь уж навсегда.
Исчезли те, с кого началось её счастье - горячо любимый муж, с которым прожила двадцать восемь лет, и первенец. Всё, не стало основы.
-У тебя их ещё двое, - сказала соседка, - а я совсем одна осталась.
Анна ещё в сорок втором на мужа и трёх сыновей похоронки получила.
Похоронка на Анисима пришла в день Антошиного восемнадцатилетия.
Проснувшись утром, он сказал:
-Пойду брательнику единственному помогать, за братьев и отцов пусть ответят. Вот, мать, и не чаяли мы с тобой, а война-то как затянулась.
Мать зарыдала, но размашисто сына перекрестила и сказала:
-Иди, сынок, только, умоляю, возвращайтесь живыми. Живыми приходите! - мать долго повторяла эти слова, плавно покачиваясь из стороны в сторону.
Вспоминала она каждого.
Как носила, как рожала, как качала, как кормила, как шаг первый делали.
Вот Стёпка - первенец. Озорной проказник, любил с батькой на рыбалку. Не взял его отец однажды, так он, пострелёнок, без спроса на берег прибёг. Отец заругал тогда, наказал, с тех пор слово отца - закон.
Затем Анисим, он совсем другой. Тихий, спокойный мальчишка, часами в огороде возился, жуков искал, в коробку складывал, потом, как он говорил, исследовал их. Где ж он слов-то таких нахватался?
Акимка третьим родился. Слабенький был совсем, к доктору в город возили. Он глянул и сказал - не жилец. Мать горько расплакалась в этом месте своего воспоминания. Сбылось, не жилец... через двадцать четыре года сбылось.
Иванушка - ласковый мальчишка, помощник. «Мам, чего помочь»?- часто слышала Пелагея. Заботливый, нежный, поцелует тайком, а мать ему сухарик, обмоченный в мёде, сунет.
Феденька и Федот друг за дружкой родились. Ох, как дрались они между собой! Сколько тумаков от отца получали, никак их мир не брал, а как исполнилось Феде восемнадцать, как отрезало их обоих от ссор и драк. Не разлей вода братья стали, всегда и везде вместе.
Вот он младшенький Антошка перед ней сидит. Красивый. Волосы белые-белые, как у свекрови покойной, царствие ей небесное, что сына такого произвела на свет, Васеньку ее милого, а она семерых их родила, чтобы было кому Родину защищать.
Похоронку ближе к вечеру на Анисима принесли, но мать сразу другое кричать стала:
-Не пущу, не пущу, один единственный ты у меня остался. Не пущу.
Упала на колени перед Антошей, он вслед за ней опустился, плачут оба, мать сына единственного обнимает.
-Миленький, родненький, не ходи. Скоро закончится война эта проклятущая. Не ходи.
Встал Антон во весь рост свой.
-Мать, да ты что такое говоришь? Как же не пойду я?..Отпусти, мать...
Ушёл Антошка. Через неделю ушёл, не дожидаясь повестки, добровольцем.
Антона Пелагея ждала до конца жизни. Не пришла на него похоронка, но и сам не вернулся.
Выходила она за калитку до самой смерти и вглядывалась в даль синюю до боли и слёз.
Девяносто два года ей было, когда она всех своих сынов увидела вместе с Васенькой. Подошли они к ней из дали синей, поклонились матери в пояс. Все молодые, красивые.
И Василий, муж возлюбленный, как-будто вчера поженились. Чуб чёрный из-под фуражки выбивается, стать молодецкая. Встала Пелагея легко, словно не было лет этих, глянула на себя, словно со стороны, коса тугая русая струится, красота девичья вернулась, и молодая такая же, как сыновья и Василий. Взяла мужа под руку, и ушли все вместе в простор голубой.
Пелагею нашли рано утром, она сидела на своей старенькой лавочке. Душа ее была далеко....
Татьяна Алимова
Новый герой (рассказ)
Лиза Милютина ненавидела упаковки из шуршащего пенопласта, жареные баклажаны и собственное имя. Слово «Лиза» вызывало у неё ассоциации с гибким, длинным языком, а сочетание «ли-ми-лю» — с конфетами-тянучками.
— Хочу быть Вероникой, — жаловалась она подруге Соне, – или Анастасией.
— «Анастасия» звучит красиво, — соглашалась Соня, запихивая в рот остатки пирожного.
Она принадлежала к той немногочисленной группе счастливчиков, которые могут съесть сковородку жареной картошки с салом и не поправиться ни на грамм. Лиза только вздыхала от зависти. Сама она за пять лет, прошедших после института, от сорок шестого размера перешла к пятьдесят второму. Соня же была стройной, высокой и уверенной в себе девушкой. Она сожительствовала с талантливым, не то программистом, не то дизайнером — Лиза всё никак не могла запомнить.
У Лизы никого не было. Её мысли занимал начальник юридического отдела Герман Анатольевич. Он был прекрасен, как скандинавский бог, и немного походил на актёра Дольфа Лундгрена в молодости. В свои тридцать пять он был уже дважды разведён и находился, как это принято говорить, «в поиске». Каждый раз, когда он игриво подмигивал Лизе или в шутку приобнимал за плечи, она думала: «А вдруг? Чем чёрт не шутит?» Но проходили недели и месяцы, а Герман не выказывал желания познакомиться поближе.
— Я, наверное, не в его вкусе, — с обречённым видом вздыхала Лиза и намазывала на батон клубничное варенье.
— Ты очень даже ничего, — уверяла её верная подруга Соня, – у тебя волосы красивые. И глаза.
Шанс обольстить Германа представился Лизе совершенно неожиданно. Перед Новым годом на работе решили организовать выезд Деда Мороза со Снегурочкой к детям сотрудников. Высокий блондин Герман Анатольевич как нельзя лучше подходил на роль Деда Мороза, а быть Снегурочкой никто, кроме Лизы, и не захотел. Это был просто подарок судьбы.
— Розовое или синее? — вопрошала Лиза, стоя перед Соней и прижимая к груди два разных комплекта нижнего белья.
— Может, для начала хотя бы о погоде с ним поговоришь? — с невинным видом интересовалась та, едва сдерживая смех.
***
До выезда Деда Мороза и Снегурочки оставалось три дня. Лиза обновила стрижку, сделала маникюр и купила красивое платье глубокого зелёного цвета, в котором собиралась сразить Германа наповал. Все её мысли были только о предстоящем мероприятии.
В обед она вышла помыть руки и, возвращаясь к себе на второй этаж, вдруг услышала голос Германа. Он с кем-то разговаривал по телефону, стоя на верхней площадке.
— ... С Милютиной, — донеслось до её ушей. — Из автотранспортного, ты её должен помнить.
Лиза замерла: речь шла о ней. Она вжалась в стену, чтобы не выдать своего присутствия, и с замиранием сердца продолжала слушать.
Герман на какое-то время умолк — видимо, в этот момент говорил его собеседник. Лиза даже подумала, что красавец Герман ушёл или положил трубку, потому что было очень тихо. Но нет — разговор продолжался. Лиза услышала, как Герман рассмеялся:
— Да ты шутишь. Она же толстая.
Лизино сердце пропустило один удар, а ноги сделались ватными. «Это он про неё? Про неё?…»
— ...Если только выпью, — продолжал тем временем Герман, — да и то вряд ли.
И он снова засмеялся. Раньше Лизе нравился его смех, теперь же он показался ей мерзким.
Она медленно, словно во сне, сошла по ступеням вниз, вернулась в туалет и закрыла за собой дверь. Первым её желанием было разреветься, но она не могла себе этого позволить. Что подумают коллеги?
Лиза открыла холодную воду и подставила руки под ледяную струю. Она стояла так и смотрела на себя в зеркало, не замечая, как руки становятся красными от холода. Толстые щёки, двойной подбородок, складки на талии. Она и впрямь отвратительна.
— Какая же ты дура, — сказала Лиза своему отражению.
***
Соня перешагнула через порог, привычным жестом швыряя сумку на комод, и замерла, увидев в руках у Лизы ножницы. По всему полу были разбросаны истерзанные куски зелёного платья.
— Ты чего? — оторопела она.
— Избавляюсь от иллюзий, — с хмурым видом ответила Лиза.
— Ну-ка, рассказывай, — Соня потащила её на кухню.
Они сели пить чай, и Лиза поведала ей о том, что произошло на работе. Соня внимательно слушала, не моргая и, казалось, не дыша.
— Я сама себе противна, — призналась ей Лиза.
— Перестань! С тобой всё в порядке, а Герман твой — просто напыщенный идиот. И скажи судьбе спасибо, что ты узнала об этом до того, как переспала с ним.
— Да какое там «переспала»? Он же сказал, что даже будучи пьяным на меня бы не посмотрел.
— Ну, и слава богу!
— Мне так противно, что он обсуждал меня с кем-то из наших... возможно, из центрального офиса. Как я теперь поеду с ним детям подарки раздавать?
— Ты это делаешь для детей, а не для Германа. Смотри на него просто как на грузчика или на доставщика пиццы.
— Хорошо тебе так рассуждать, — печально вздохнула Лиза.
И вот наступил тот самый день, который она ещё недавно так ждала. Настроение у Лизы ещё с утра было отвратительным, но она взяла себя в руки и решила не раскисать. Она не стала наряжаться и прихорашиваться — оделась, как обычно. Развозить подарки договорились после шести вечера, так что всё равно она будет уставшей и с осыпавшимся макияжем.
В последние три дня Лиза почти ничего не ела — слова Германа задели её самолюбие. Она выкинула из холодильника все сладости, накупив на замену им рыбы и овощей. Она очень обрадовалась, когда заметила, что юбка стала чуть свободнее — но до идеала, конечно, было ещё далеко. В планах у Лизы было снова влезть в сорок шестой размер.
Список состоял из одиннадцати адресов, и Лиза была готова к тому, что мероприятие затянется до позднего вечера. Первые несколько представлений в качестве Снегурочки она отыграла с энтузиазмом: дети читали стихи, она водила с ними хоровод, звала Дедушку Мороза, и тот вваливался в квартиру с мешком подарков.
Герман был в ударе — особенно после того, как в первой квартире его угостили рюмкой коньяка. Он отдавался своей роли со страстью, как настоящий актёр: на ходу сочинял истории о том, как они со Снегурочкой пришли с далёкого Севера, драматически потрясал посохом, словно Зевс-громовержец, и принимался искать в квартире спрятавшихся зайчиков и белочек. Постепенно в его рассказах стали появляться странные персонажи вроде Бэтмена и Василия Ивановича Чапаева. Когда Герман чуть не разбил посохом люстру, Лиза поняла, что осталась без Деда Мороза.
— Я не сплю, не сплю, — заверил Герман и улёгся на заднее сиденье служебного автомобиля.
— Это катастрофа, — сказала Лиза и посмотрела на водителя — парня лет двадцати пяти по имени Саша, которого она едва знала.
— Ну, ничего, побуду Дедом Морозом вместо него, — пожав плечами, просто ответил он. – Сколько там ещё адресов осталось? Пять?
Они начали снимать с Германа костюм. Он брыкался, как конь, хихикал и просил его не щекотать. Потом вцепился в мешок с подарками, решительно не желая с ним расставаться. Когда Лиза и Саша вернулись с трофеями, вид у обоих был потрёпанным. Они посмотрели друг на друга и неожиданно расхохотались.
— Ты представляешь, Герман ползал по ковру и искал под диваном ёжика, — веселилась Лиза, рассказывая Соне о недавних событиях. — А когда Саша снимал с него валенки, тот так лягался, что чуть не выбил окно. Не представляю, что бы я делала, если б не Саша.
— Похоже, у тебя появился новый герой, — с лукавым видом заметила Соня.
— Да ничего такого, — вдруг засмущалась Лиза, — просто весело было.
* * *
Она стояла в прихожей и надевала куртку, когда зазвонил телефон. Просунув одну руку в рукав, Лиза другой рукой приложила телефон к уху.
— Ты собралась? — услышала она Сашин голос.
— Уже выхожу.
— Я у подъезда.
Она захлопнула дверь и стала спускаться по ступенькам. На улице ярко светило солнце, и всё вокруг покрывал свежевыпавший снег, отчего свет казался ещё более ярким. Сощурившись, Лиза кое-как разглядела Сашину машину, подошла к ней и открыла пассажирскую дверь.
— Привет, — поздоровалась она и, поправляя вязаную шапочку, села на переднее сиденье.
— Привет, — Саша повернулся к ней, улыбаясь. Лиза улыбнулась в ответ, потянулась к нему и быстро поцеловала.
Машина тронулась с места. Лиза смотрела перед собой, сложив руки между колен. Её спина была напряжена.
— Волнуешься? — спросил Саша.
— Ужасно.
— Почему?
— Мне просто неловко.
Он снова улыбнулся и потрепал Лизу за плечо, на секунду отвлёкшись от дороги.
Минут через пятнадцать Саша припарковал машину возле большого, прямоугольной формы, одноэтажного здания. Они вышли из машины. Саша взял Лизу за руку, и они вошли в широкие двустворчатые двери, над которыми висела надпись «Фитнес-клуб».
---
Автор рассказа: Таша Фокс
Подпишитесь на Книготеку, чтобы не пропустить новые рассказы! https://ok.ru/knigoteka