Мама вашего папы

Ольга Брюс
- Ты денег что ли пришла просить? – Клавдия Семеновна готова была вспыхнуть и закипеть.
- Нет! Нет. Что вы! Я хотела попросить вас присмотреть за внуками пару часов в день, пока я на второй работе буду.
- А садики на что?
Клавдия Семеновна всегда была женщиной властной, своевольной, не терпевшей иного мнения, кроме собственного. Единственного сына она воспитывала в спартанских условиях, считая, что именно так закалит его характер и сделает из него настоящего мужчину, порядочного, честного. Такого, за которого не будет стыдно.
Видимо, она решила, что с возложенной на себя задачей не справилась. Сын вырос, но стал для матери не причиной для гордости, а источником разочарования. Она постоянно находила в нем недостатки и изъяны. Причина такого поведения была до тошноты банальна и проста – Игорек был копией своего отца.
Муж Клавдии Семеновны ушел, когда Игорек был совсем маленьким. Находиться рядом с такой женщиной было непросто. Мужчина пытался, помогал жене во всем, неплохо зарабатывал. Но всегда и во всем встречал с ее стороны лишь укоры.
После рождения ребенка стало еще хуже. Молодая супруга превратилась в вечно недовольную фурию. Когда списывать ее «выпады» на усталость после родов стало невозможно, мужчина собрал вещи и ушел. Оставлять маленького сына было горько и больно, но иного выхода мужчина не видел. Чувство вины быстро превратило мужчину в расцвете сил в старика. В одно ужасное утро сердце отца Игорька остановилось.
Так мальчик остался сиротой при живой матери.
Никогда в жизни от мамы он не видел похвалы, поддержки или сочувствия. Однако их в полной мере получал другой житель их квартиры – кот Василий, подобранный матерью на помойке в тот самый день, когда мужа не стало. Женщина сочла это знаком свыше. Ведь теперь в ее жизни был тот, о ком она должна заботиться, и кто не сможет ей перечить или разочаровывать.
Так они и жили - властная Клавдия Семеновна, непутевый Игорек (мать даже Игорем его не называла, считая, что он не заслужил столь серьезного обращения) и идеальный во всех отношениях Василий. Последний был источником гордости женщины и зависти соседей. Тем, кем так и не стал сын.
Более-менее идеальная жизнь разрушилась в тот день, когда сын, убегая на работу, забыл закрыть входную дверь и Василий выбежал на улицу. Вернувшегося вечером Игоря мать не пустила в квартиру, заставив идти на поиски кота. Кота не нашли, а Игорь утром собрал вещи и ушел из дома. Больше его Клавдия Семеновна не видела… живым.
Прошло несколько лет. Однажды на пороге квартиры Клавдии Семеновны появилась девушка, одетая во все черное и с двумя маленькими детьми. От нее Клавдия узнала, что за прошедшие годы сын женился, стал отцом двух мальчиков и погиб под колесами автомобиля.
Сказать, что сильно расстроилась, женщина не могла. В ее сердце не было особо сильных чувств к сыну. А когда он стал причиной гибели любимого Василия (Клава все же нашла его тело уже после того, как сын ушел из дома), мать совсем охладела к Игорю.
Она получала от него приглашение на свадьбу. Но не сочла нужным прийти на праздник. И о том, что стала дважды бабушкой, тоже знала, но не хотела видеть внуков. Единственной причиной для радости, стал Василий Второй, которого она купила в зоомагазине только потому, что он был точной копией первого. Того самого, идеального. Второго кота женщина любила еще сильнее.
- Так, ну я все поняла, Игорек погиб, это его дети. От меня тебе что надо?
Казалось, сноха не расслышала или не поняла вопроса.
«Надо же, какую тупую курицу Игорек себе в жены взял» - подумала женщина, увидев, как девушка молча хлопает глазами.
- Вы извините, но я к вам с просьбой. Игоря нет (девушка едва сдерживалась, чтоб снова не начать рыдать о погибшем муже), а на мою зарплату я с детьми не протяну…
- Ты денег что ли пришла просить? – Клавдия Семеновна готова была вспыхнуть и закипеть.
- Нет! Нет. Что вы! Я хотела попросить вас присмотреть за внуками пару часов в день, пока я на второй работе буду.
- А садики на что?
- Садики только до шести. А я на работе до восьми, а то и до девяти бываю в магазине.
- Это мне их еще и забирать что ли?
- Нет – нет! Я уже договорилась с хозяйкой магазина – она меня будет на полчасика отпускать, чтобы я детей забрала и к вам привела.
Клавдия Семеновна замолчала. Ей жутко хотелось выставить за дверь эту малолетнюю нахалку с ее отпрысками. Никаких теплых чувств к внукам у нее не было – сопливые, зареванные дети уже успели схватить ее Василия за хвост, за что моментально перешли в категорию «невоспитанные сопляки». Но это были ее внуки, дети ее сына. Те люди, которые будут ухаживать за ней в старости. Или не будут, если их сейчас выставить. Раздумья свекрови затягивались. Вдова Игорька заметно нервничала.
Девушка целую неделю собиралась с силами и мыслями, чтоб пойти к свекрови за помощью. Муж говорил, что мать очень сложный, жесткий человек, но такого она не ожидала увидеть. Детей взяла с собой специально, в надежде растопить сердце бабушки. Оказалось, что в своих описаниях муж даже приукрасил характер своей матери.
Надя была почти уверена, что свекровь откажет, но продолжала робко надеяться.
Молчание прервал старший ребенок.
- Мамочка, я кушать хочу.
- Сейчас малыш, придем домой, я тебя покормлю! – сказала сыну Надежда.
- Ладно! Приводи на пару часов! Но! Кормить, сопли и зад ницы вытирать им я не буду! И кормить сама будешь, не собираюсь я с ними нянчиться!
- Спасибо вам большое! Вы меня так выручили! – Надя была несказанно рада, что свекровь не отказала, но последнюю фразу девушка истолковала неверно.
- Да вы не волнуйтесь! Они не привередливые, что приготовите, то и покушают. Да и ложкой работать они сами умеют!
- Не сомневаюсь, что только этому вы их и обучили! – грубо бросила женщина и указала гостям на дверь.
И они вышли.
- Мама, но ты же говорила, что бабушка нас любит, что она будет нам рада, что угостит чем-то вкусненьким? – старший сын уже начинал многое понимать и иногда задавал неудобные вопросы.
- Сынок, бабушка вас очень любит и очень рада вам. Просто она ещё расстроена, что папы нет. Ведь он ее сын. Ей без него грустно. А вас еще не видела, вот и растерялась! Вы с ней обязательно подружитесь! Я уверена! Ведь это ваша бабушка! Мама вашего папы. Она вас обязательно полюбит.
- Я что-то сомневаюсь. Мишка ее кота только чуток погладил, так она так его по руке ударила, что он заплакал! Я видел!
- Наверное Мишеньку котик поцарапал, а бабушка хотела Мишину ручку убрать. Бабушка не могла желать вам зла!
- Нет! Я же видел, она сама стукнула его по ручке!
Надя не могла признаться сыну, что тоже видела этот эпизод. И сразу захотела собрать сыновей в охапку и бежать прочь от этой жестокой женщины. Но оставить детей было не с кем. Няня ей не по карману, а выжить на одну зарплату с двумя детьми - нереально. При мысли о том, что все эти горести стали последствием трагедии, которая забрала ее любимого, Надя почувствовала, что глаза снова застилают слезы. Плакать при детях она не стала – пообещала себе быть сильной. Подняв глаза к небу, она тихо сказала:
- Я справлюсь! Я со всем обязательно справлюсь! Вот увидишь! Ты будешь нами гордиться!
На следующий день Клавдии Семеновне предстояло впервые сидеть с внуками. В отличие от других бабушек, она не готовилась к их приходу. Не ставила тесто на пирожки, не пекла блинчиков и не варила полезный супчик. Зато с утра отстояла огромную очередь в магазин, который продавал самую свежую рыбу. Ее она покупала для любимого кота. По дороге из рыбного магазина, она заскочила за колбаской и сыром, которые стоили ей почти четверти пенсии. Все эти лакомства она приобретала для любимого Василия. Кот был единственной радостью, гордостью и причиной открывать поутру глаза.
Придя домой, женщина сварила самых дешевых макарон – ими она планировала накормить внуков, если те попросят есть.
С того дня Надя стала каждый день приводить к ней детей и снова убегать на работу. Забирала сыновей она уже поздно вечером. Даже учитывая то, что мальчиков она почти не видела, но приметила, как сильно они похудели, какими стали тихими и незаметными. Однажды старший сын оговорился, что бабушка постоянно ворчит на них, за все ругает и ничего не дает покушать. Максимум, что можно выпросить – пустые макароны.
На следующий день Надя решила выяснить, так ли обстоят дела, как рассказал ребенок.
- Нет, а ты что думала – я буду с ними сидеть бесплатно, да еще и кормить их деликатесами за свой счет? У меня нет печатной машинки для денег! Я живу на одну пенсию и не могу себе позволить кормить еще и твоих дармоедов!
Надя стояла, словно громом пораженная. Дармоеды? Ее дети? Родная бабушка отказывалась кормить собственных внуков, единственных оставшихся родных людей? В ее голове это не укладывалось. Однако она взяла себя в руки и не стала устраивать скандал. Возможно, свекровь права и у нее действительно нет денег кормить еще два рта.
Однажды сын поведал ей, что у бабушки есть деньги на колбасу и сыр. Но покупает она их только для кота. А когда он хотел взять кусочек для младшего брата, женщина грубо отругала его и сказала, чтоб не лез куда не просят.
- Ну сынок, бабушка вас ведь все равно кормит.
- Да! Макароны и иногда ливерная сосиска, от которой кот отказался!
Потрясенная Надя решила приготовить для детей сама. Она брала с собой контейнер с молочными сосисками и гречневыми котлетами с утра, хранила его на работе, а вечером отдавала свекрови вместе с детьми, что та их накормила вечером. Для нее это было сложновато финансово, но другого выхода она не видела.
Выход, который она сочла идеальным, таковым был недолго. Спустя несколько дней сын снова пожаловался, что они с братом у бабушки голодают.
- Ну сынок, как тебе не стыдно! Я же вам с собой покушать готовлю!
- Мама! Она (мальчик так и не смог назвать бабушкой эту грубую и жадную женщину) все равно нас макаронами невкусными кормит, а твою еду коту своему отдает. И только если он откажется – дает нам!
Вынести такого Надя не смогла. Уложив детей спать, она до самого утра не могла сомкнуть глаз, подбирая слова для разговора со свекровью. Однако, как она не старалась, понимала, что не выдержит и просто-напросто накричит на эти недобабушку и выскажет ей все, что накопилось!
Так и получилось. Отпросившись на час с работы и отправив сыновей в садик, Надя пришла к свекрови.#опусы Все заготовленные с вечера слова мгновенно испарились, когда она увидела недовольное лицо женщины.
Надю прорвало, словно вулкан. Не стесняясь в выражениях и не подбирая слов, она устроила свекрови бурную ссору, припомнила той и пустые макароны, и вечно оцарапанных котом детей, и скормленную ему детскую еду.
Клавдия Семеновна надменно выслушала и, бросив, «сама тогда выкручивайся со своими дармоедами», закрыла дверь перед носом снохи.
Прошло двадцать лет.
Надя выстояла! Она смогла встать на ноги и достойно воспитать сыновей. Старший стал успешным бизнесменом, младший недавно окончил ВУЗ и помогал брату на его фирме. Надя не вышла больше замуж, она жила ради своих детей. К счастью, они выросли благодарными и любящими. Часто приезжали к матери, заботились о ней.
Однажды Надя услышала, что свекровь ее сильно заболела (несмотря на обиду, она интересовалась ее здоровьем). Настолько, что жить одна и обслуживать себя не могла. Соседи отправили ее в больницу. На семейном совете с сыновьями было решено привезти бабушку к себе. Надя смогла воспитать детей без обиды на бабушку, стараясь не напоминать о том, как плохо та с ними обращалась.
Через несколько дней, подготовив для свекрови отдельную комнату со всем необходимым, Надя со старшим сыном забрали старушку к себе домой. Женщина поразилась, насколько слабой и истощенной та оказалась. Чтобы выходить едва живую бабушку, Надя варила ей полезные бульоны, готовила только самую лучшую еду. Внуки тоже старались порадовать бабулю – привозили разные вкусности.
Понемногу ледяное сердце старушки начало оттаивать. Видя, как к ней относится семья сына и вспомнив, как сама морила внуков голодом, старушка расплакалась, горько пожалев о своем поведении. К сожалению, ей не довелось долго пожить с родными людьми. Спустя всего месяц Клавдия Семеновна тихо умерла во сне. Забирая из ее квартиры вещи, приготовленные для погребения, Надя узнала, что квартиру старушка переписала на соседку, которая приютила у себя кота, когда Клавдию забрали в больницу.
- Он еще жив? Столько лет прошло!
- Да что ему сделается! Она ж с него пылинки сдувала, будь он не ладен! Надь, она ведь на меня квартиру переписала, так как думала, что не нужна вам!
- Не нужна нам ее квартира! Детям моим бабушка нужна была. А мне – поддержка после смерти мужа! Она ведь сына потеряла. Я думала, мы будем поддерживать друг друга! Неужели она сомневалась, что мы ее забудем!
Похороны прошли, Надя с сыновьями организовали все, как полагается, и не держали зла на покойную за квартиру. Бабушку им ничего не могло заменить, им нужна была она, а не ее жилплощадь.
Вскоре Василий Второй отправился вслед за хозяйкой, а соседка переписала квартиру Клавы на внуков.
ДзенБлог: Ольга Брюс
Внучку Ниночку видеть не дают
Пожилая, дорого одетая женщина частенько появлялась в этом районе. Чтобы не вызывать ни у кого вопросов, брала с собой шпица Фунтика. Мол, бабушка с собакой гуляет. А сама зорко смотрела через забор, вот, час прогулки. Где же она? Внутри все затрепетало. Наконец она увидела малышку в сарафанчике и косыночке. Бабушка жадно впитывала в себя малейший шаг, жест ребенка. Чтобы вспоминать вечером, рассказывать мужу.
Тот из-за больного сердца в ее вылазках не участвовал.
- Ниночка, золотая, любимая. Как же ты на Костика похожа, вылитая папка! Как же я могла сомневаться, что ты не наша. Девочка моя родная, все бы отдала, только бы тебя на ручки взять, - шептала дама.
Фунтик стоял рядом и горестно вздыхал тоже. Ему хотелось поиграть побегать в другом месте, но приходилось выполнять волю хозяйки. Наконец детей увели. Женщина с собачкой тоже отправились домой. По дороге она опять позвонила сыну.
- Костик, что Леночка сказала? Можно, а? Можно мы с отцом придем, Костик? К Ниночке, пожалуйста! - с дрожью в голосе произнесла пожилая женщина.
- Мам. Ты прости. Но нет. Жена не хочет, чтобы вы общались с ребенком. Мам, ну вот что я сделаю? Я между вами и ей оказался. Ладно, пока Нина маленькая была. Мог ее привозить, чтоб вы понянчились, подержали на руках. Но сейчас она выросла немного, расскажет же маме, где была. Будет скандал. Ты хочешь, чтобы еще я с Леной развелся? Она может так сделать! Тогда вообще ребенка не увидим, - проговорил голос на другом конце.
- Нет, что ты, сынок. Ладно, поговоришь еще потом? С Леночкой-то? Костик, попросишь ее? Мы же бабушка и дедушка, мы же не чужие! - упрашивала его мать.
- Хорошо, попробую.
Дома седовласый мужчина с газетой вышел навстречу жене.
- Как Ниночка? Можно нам ее повидать? - спросил.
Жена отрицательно замотала головой и зарыдала.
Вечером позвонила подруге. Начала жаловаться. Но та, прямолинейная, поток слез прервала:
- Валя! Очнись! Ты сама виновата! Вначале ты своему сыну с этой Леной встречаться не давала. Мол, у нее мать дворник, отца вообще нет. Живут в общаге. Хотя девчушка к тебе со всей душой приходила. А потом кто от ребенка просил избавиться, а? От этой самой твоей любимой Ниночки, по которой ты сейчас ноешь? Ты же уверяла, что она не от Костика! Ты Лену эту бедную даже в больницу приволокла, где обо всем договорилась! Как там она от тебя сбежала, не представляю. А потом? Когда Костик все-таки вопреки твоей воле на ней женился, причем тайно, ты что сделала, когда они пришли? Давай ее проклинать до пятого колена, из квартиры гнать, ты в нее башмаком, в беременную, между прочим кинула, ну не бред? А у нее потом еще мамы не стало... Злая ты, Валька. Они же тебя позвали, когда ребенок родился, девка на тебя зла не держала. Ты что сказала? Видеть отродье не желаю, не нашей породы! И после всех таких подвигов ты хочешь, чтобы Ниночку к тебе привели? Скажи спасибо, что когда у тебя мозги на место встали и ты попытки увидеться делала, сын тебе малышку хоть грудной приносил, пока гулял. Тайком от жены. Ладно хоть ума не хватило через суд требовать внучку видеть, у тебя вначале был такой план, а только хуже бы сделала. Отойдет твоя невестка. Все, Валя, пока!
Валентина Ильинична без сил прошла на кухню. Руки дрожали, пока наливала чай. Да, муж руководитель. Жили хорошо. Она никогда не работала. Сын -умница. Теперь она с ужасом думала о том, что было бы, послушай сын и невестка ее. Если бы они не оставили ребенка. Хорошо хоть Костик упрямый, в отца. Настоял на своем. Валентина Ильинична вспомнила, как первый раз увидела такую нежеланную раньше внучку.
Сын с женой и ребенком съехал тогда в съемную квартиру, хотя они для него трехкомнатную держали, но не захотел, не взял, даже когда родители отошли и просили заехать туда уже семьей. В магазине Валентина Ильинична с тележкой шла неторопливо. И вдруг столкнулась с молодым мужчиной, который стоял к ней спиной и держал ребенка. Тот повернулся. Костик. Сын побледнел и робко улыбнулся. Они не виделись больше года. В этот момент малышка в комбинезончике повернула голову. Апельсины выпали из рук женщины и покатились по полу. На нее смотрел Костик в детстве! Те же глаза, та же ямочка на подбородке. Носик деда, забавно морщит его также. А ручки ее, бабушкины, изящные пальчики.
- Как... Как назвали, - только и смогла прошептать Валентина Ильинична.
- Ниночка, - сын крепче прижал к себе дочку.
- В честь бабушки своей назвал, моей мамы, царство ей небесное. Спасибо, сыночек. Можно? - мать с мольбой протянула руки.
Костик кивнул.
Те бесценные мгновения она хранит в памяти до сих пор. Бархатные щечки, запах молока и арбуза, сияющие детские глаза, прикосновение крохотных пальчиков к своей щеке. Чудо. Ниночка.
Вечером они накупили подарков и отправились в гости. Но невестка не открыла двери. Напрасно извинялись у порога #опусы Валентина Ильинична и муж. Напрасно Костик просил жену сменить гнев на милость. Бесполезно. Правда, тайков от супруги он приносил ребенка родителям. Те нарадоваться не могли. А потом Ниночке исполнился годик. И встречи прекратились. Смышленая малышка уже начала лепетать. Отец боялся, что узнает жена. И тогда будет только хуже.
Вот и ходила бабушка к садику. Да у дома караулила, как партизан. Смотрела, как Ниночка в песочнице играет. Она проклинала себя за свое высокомерие, за то, что обидела невестку, была несправедлива к ней. Лена хозяйство прекрасно вела. Внучка всегда чистенькая, ухоженная. Сын прибранный. И чего ей надо было? Зачем ругалась, что не пара?
Замкнутый круг продолжался. В принципе, страдали все. Сыну было больно, что родители не видят внучку. Те все извелись именно от этого. Лена понимала, что муж мучается, но не могла забыть, как жестоко поступила с ней Валентина Ильинична и простить ее.
А потом случайно в гостях увидела молодого человека. С необычайно синими глазами, про которые она подумала: "кроткие да добрые такие".
- Это Ваня. Он в духовной семинарии учится, - сказала Лене подруга.
И вот с этим самым Ваней они случайно на балконе вместе оказались. Тот спросил, чего Лена такая грустная. И она вдруг взяла, да и выложила все. Словно какая-то сила толкнула. Но в конце добавила:
- Все равно их не прощу! Они меня ненавидели.
- А Господь всех любил! Сына своего отдал, чтобы нас спасти. Сын его муки претерпел, да все равно остался в своей любви к людям. Нельзя ребенком мстить. Она безгрешная. Давно мать мужа все поняла, иначе бы не металась так. Все люди совершают грехи, бывает, куда более страшные, чем она. Она и так настрадалась, поверь. Что ты хочешь? Девочку бабушки и дедушки лишить? Хорошо ли это? Сама же говоришь, что она без конца тебя спрашивает, где ее бабушка и дедушка? У других ребят они есть, а у нее где? А ты врешь про командировку длительную. Нельзя так. Прости их. Не разрушай, мы создавать должны. Я раньше вон тоже первым хулиганом был. Думал, правильно живу. А потом понял, в чем призвание. Добро должно от людей идти, только так спасемся! - Иван вышел с балкона, оставив ошарашенную Лену одну.
Ночью она не спала. А вечером, забрав дочь из садика, повела ее в незнакомый двор.
- Мы куда идем, мамочка? - спросила Ниночка, бережно держа в руках рисунок.
- К бабушке. И дедушке, - ответила Лена.
- А они уже вернулись из командировки? Ура! Бабушка! Настоящая! Дедушка! Настоящий! У меня будут. Мамочка, смотри, что я нарисовала! - Ниночка протянула ей рисунок.
Там, держась за руки, стояли мама, папа, бабушка, дедушка и девочка,в центре. Неровными буквами Ниночка написала: "Моя мечта. Моя семья". Она рано научилась читать и писать, умная девчушка.
- Валь, вроде стучит кто. Валя! Да откроешь ты дверь наконец!
Валентина Ильинична пошла на стук с кухни. За ней плелся верный Фунтик.
Она только успела распахнуть дверь, как туда вбежала... Ниночка. У бабушки ноги подогнулись и она от неожиданности села на пуфик. А внучка уже забралась на колени, обнимала, целовала и говорила взахлеб:
- Бабулечка приехала! Бабушка, не уезжай больше! Бабушка, забери меня завтра из садика! Чтобы все видели, что у меня бабушка тоже есть! Ой, дедушка! Деда!
И Ниночка побежала вглубь комнат.
- Здравствуйте, - раздалось сзади.
Валентина Ильинична обернулась. В дверях стояла Лена.
- Девочка моя милая. Прости за все, прости меня, старуху. Обидела я тебя, Леночка. Нет мне прощения, только Ниночку бы иногда видеть. Ой, что ж я наделала-то! - обняв невестку, зарыдала Валентина Ильинична.
- Вы тоже меня простите. Я... Нельзя было не давать вам ее видеть. Это неправильно. Знаете, Ниночка все о вас спрашивала. Вот, рисунок ее, - Лена протянула альбомный лист.
- На стену повесим! Рамку купим! Ой, у меня ж пирог! Сейчас стол накроем! - захлопотала Валентина Ильинична.
И не было в эту минуту человека счастливей ее. А с какой радостью летел с работы Костик! Узнав, что жена и дочь у родителей. И засиделись далеко за полночь, а Ниночка уснула на руках у деда.
Они наверстывают упущенное время. Обожают ребенка. Сын и невестка постоянно ходят в гости. Валентина Ильинична не может надышаться на Ниночку. Покупает охапками платьишки, юбочки, игрушки. Водит во всевозможные кружки.
Гордо идет с малышкой по улице, говоря всем, что самое бесценное счастье - это детская рука в твоей ладони.
Автор: Татьяна Пахомова
Я его отвоюю!
- Давай перекусим где-нибудь? – спросил у Нади Олег. – Ну вот хоть в том летнем кафе?
- Да ну, забегаловка какая-то, и название соответствующее – чебуречная «Дубок». Чего ребенка чебуреками травить? Лучше найти какое-нибудь детское кафе.
- А я хочу чебурек! – сказал восьмилетний Сережка.
- И я хочу! – повторил за ним Олег.
Летнее кафе не напоминало забегаловку, все чисто, аккуратно, деревянные скамеечки со столами по периметру, а в середине – что-то вроде танцплощадки с дощатым полом. Рядом с каждым столиком – большой зонт для тени и на случай дождя. Из здания самой кафешки тихо слышалась музыка, между столиками ходила официантка. Меню на столах предлагало множество блюд, но хотелось именно чебуреки, тем более посетители ели их с таким удовольствием!
- Что будете брать? – спросила приветливая официантка.
- Два кофе, один сок и три чебурека, - сказал Олег. – Пожалуй все.
- Вы впервые у нас в кафе? – заметила официантка.
- Да, недавно переехали в ваш город, вот исследуем его, знакомимся.
- А вы приходите к нам по вечерам! Здесь весело, танцы, даже есть особенная пара, которая танцует вальс. Они – наша гордость, здешние завсегдатаи.
Надя пожала плечами. Подумаешь - пара завсегдатаев. Ну танцуют, и что? Это что – такая шоу программа? Нечем тут гордиться.
- Ну может когда-нибудь и зайдем.
Чебуреки действительно были очень вкусными – не придерешься. Сережка в восторге, Олег тоже, да и Надя довольно улыбнулась, когда доела последний кусочек.
Постепенно семья освоилась в чужом городе, познакомилась с соседями, где тоже был мальчик – сверстник Сережи, и сын часто стал пропадать в гостях у Вовки, особенно вечером. Можно было спокойно погулять вдвоем – соседка даже радовалась, что Сережка оставался у них, даже с ночевкой. Лето, каникулы, друзья вместе. А Надя с Олегом однажды вечером еще раз решили зайти в «Дубок». Была суббота, народу в кафе много, но все как-то культурно – пьяных не было, некоторые парочки даже с детьми сидели. Посетители весело болтали, а некоторые даже танцевали под современную музыку. Темнело, а над танцплощадкой горели гирлянды разноцветными лампочками. Было как-то уютно.
А чуть позже подошла пожилая пара – сухенькая старушка с ровной осанкой и представительный старичок. Старушка была в сарафане с пышной юбкой, напоминающий чем-то бальное платье. «Добрый вечер, Алла Дмитриевна, здравствуйте Петр Леонидович» - послышались уважительные голоса посетителей. Пожилая парочка всем вежливо кивала. Они сели за столик, о чем-то говорили. Спустя несколько минут из динамиков послышался «Вальс цветов» Чайковского, люди освободили танцплощадку и на середину вышла эта пара, закружилась.
Это было что-то неожиданное и сказочное – темно, огни гирлянд, и только эти двое кружат по площадке! Все завороженно смотрели, впрочем, как и Олег с Надей, все молча наслаждались танцем. Явно было, что старички в прошлом настоящие профессионалы, и даже в этом возрасте они здорово вальсировали! После танца старички всем поклонились под аплодисменты и крики «Браво!», а потом смущенно сели за свой столик.
- Вот это да! – восхитилась Надя. – Просто чудо! Интересно, им за это платят?
- Нет, конечно! – сказал какой-то парень, сидящий напротив со своей девушкой за столиком. – Это просто пенсионеры. Рестораны для них дорого, а тут можно дешево поесть и потанцевать. Их все здесь любят.
- Надо же, в такой забегаловке и такое чудо! – восхитилась Надя.
- Это не забегаловка, - обиженно сказал парень. – Это хорошее место, несмотря на простоту.
Надя с Олегом еще несколько раз посещали по вечерам «Дубок», чтобы насладиться танцем пожилой пары, а потом старички куда-то пропали. Близилась осень, летнее кафе закрыли, и как-то все забылось. А осенью Надя легла в больницу на обследование – что-то по поводу ее здоровья доктора стали беспокоиться, хотя в итоге оказался пустяк. Напротив ее отделения располагалась неврология, и Надя стала замечать знакомую фигуру – да, это была та самая Алла Дмитриевна, она уже с утра спешила в одну из палат с пакетом в руке.
Наде стало любопытно, и она приоткрыла дверь палаты. Старушка суетилась возле кровати седого, бородатого старичка и Надя даже не сразу узнала в нем Петра Леонидовича.
- Вот, Петенька, я пришла, сейчас завтракать будем. Я в блендере все измельчила, чтобы тебе легче глотать было.
Алла Дмитриевна положила на грудь ее Петеньки салфетку и стала его кормить из ложечки.
- Что вы тут делаете? – спросил строго проходящий врач у Нади. – Вы из какого отделения?
Надя тут же ретировалась, но ей очень хотелось поговорить с Аллой Дмитриевной. Она дождалась, когда старушка вышла из палаты и подозвала ее к себе.
- Вы меня простите, - начала Надя. – Вы меня не знаете, но мы с мужем всегда восхищались вашим талантом, смотрели на ваш вальс в «Дубке». Хотелось бы узнать – как там Петр Леонидович?
Алла Дмитриевна погрустнела и в ее глазах появилась слезинки.
- Не знаю! Как сказал мне его врач – на все воля божья. Он после инсульта, сейчас на реабилитации, но пока плох мой Петенька. А мы же с ним еще с танцевального кружка в Доме Пионеров были знакомы, считай всю жизнь вместе после росписи, душа в душу! На конкурсы разные ездили, дочка у нас. Мы с мужем почти не расставались, и тут такое!
Алла Дмитриевна расплакалась, вытерла слезы платочком.
- Может чем-то помочь надо, может деньгами?
- Нет-нет, что вы, девушка, дочка хоть далеко живет, но присылает нам деньги. Она хотела сама приехать, но я сказала: «Дашенька, я справлюсь, я поставлю папу на ноги, я его отвоюю у смерти, подниму его, вот увидишь!». Только бы он жил, только бы он жил!
- Скорейшего выздоровления вашему мужу.
Надю выписали, прошла осень, а за ней и зима. В мае в летнем кафе все вернулось обратно – и зонтики и гирлянды, только как-то не тянуло больше туда. Той парочки уже не было видно. Но в июне, в одну из суббот произошло чудо: Алла Дмитриевна и Петр Леонидович вдруг появились под вечер! Он, правда, шел очень осторожно, с палочкой, но своими ногами! Был и танец – правда старичок неспешна двигался, но Алла Дмитриевна кружилась вокруг него так, что танец получился еще интереснее, были бурные аплодисменты и крики: «Браво!». Отвоевала все же она своего Петеньку у смерти, поставила на ноги!
Из интернета
Зовут меня Людмила. Не знаю почему, но сегодня вдруг захотелось мне рассказать вам свою историю...
Историю о молитве, которая помогла мне в моей жизни. Да не просто помогла, а сделала мою жизнь ещё лучше. Мне так показалось. Не буду спорить, может это и не молитва вовсе мне помогла...многие из вас наверняка так скажут. Может быть...может быть. А что тогда? Ну хорошо... Вы послушайте а потом и думать будем...
Мне сорок четыре года, и двадцать из них я живу со своим мужем. Всё было хорошо. Жили и жили. Бывало и ссорились конечно, как и в любой семье, не без этого. Сын растет. Хозяйство не бедное. И коровка, и курочки, и кролики. Всё своё.
Так и жили, пока что-то непонятное не стало происходить в нашей семье. Будто сглазил кто. Муж стал выпивать, и все чаще домой пьяным приходить. Сын совсем от рук отбился, не слушается. Курить стал и пиво пить. Корова заболела и померла. Чуть сарай не сгорел, ладно во время заметили. Всё пошло наперекосяк. Болеть стали один за другим... Уж я и так и эдак, ничего не меняется. С мужем бесполезно стало разговаривать, как со стеной. В общем вся эта беда на мои плечи легла. Ох и тяжело мне было, и морально и физически. Вспоминать не хочется. Жить не хотелось. Даже об этом уже подумывать стала.
Вспомнила я однажды наказ своей матери, когда она жива ещё была.
- Людка, запомни одно... Всякое в твоей жизни будет, но как бы тяжело тебе не было в жизни, не вздумай руки на себя накладывать. Большой грех это. Лучше почитай вот эту молитву.
И сунула мне в руку старый, пожелтевший листок бумаги. Я не очень верила во всё это. Положила листок куда-то, даже открывать не стала. #опусы Забыла на многие годы о нём, пока не приспичило.
Обыскала я весь дом. Нет нигде листочка. Думаю выкинули может давно уже. Ночью сон снится. Мать пришла и показывает рукой на книжку старую. Проснулась я, нашла эту книжку, а в ней листочек жёлтый с молитвой.
Начала я Молитву по несколько раз на дню читать, когда не было никого рядом, и когда время свободное было. Перед сном читала обязательно. Читала с Верой в сердце. Хоть и икон в моем доме не было. Читала, представляя Боженьку, и веря что она обязательно мне поможет.
Вот эта Молитва. Я уже позже узнала что называется она,
Молитва для успокоения сердца и души
Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария,
Господь с Тобой: благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших.
Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу, присноблаженную и пренепорочную и Матерь Бога нашего.
Честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем.
Аминь
Дней пять наверное прошло. Почувствовала я облегчение какое-то на душе. Легче мне стало. И на сердце тепло, от того что я не одна в бедах своих. Будто рядом кто-то теперь всегда со мной. Работа по хозяйству, которая ещё несколько дней назад тяготила меня, вдруг в радость стала. Все что не делаю по хозяйству, все ладится. И на улице будто светлее стало.
Вы не поверите но ещё через неделю подходит ко мне муж,
- Ты прости меня за всё,- говорит,- прости и зла не держи. Никогда ты меня пьяным больше не увидишь. Прости.
Я сейчас рассказываю а у самой слёзы текут. От радости слёзы. Больно уж воспоминания хорошие.
Сын видя как у нас всё хорошо, тоже потихоньку, помаленьку помогать стал. После уже во вкус вошёл. Хозяином себя почувствовал. Корову купили. Уточек завели.
А я всё молитву читаю. До сих пор читаю. Ведь она для меня, как солнышко. Родной мне стала.
КОДИРОВКА
Михаил проснулся с жуткого бодуна, он уже третий месяц в таком состоянии, после того как был несправедливо сокращён.
Сегодня было особо тяжело.
— Гаааль, Галя...
Тишина.
— Галка...дай воды.
— Сейчас, что проснулся?
Миша насторожился, голос был не Галин, он поднял глаза к потолку, потолок был чужой, какие-то жерди необструганные что ли, стало жутко и больно голове.
— Галя...Галь, — позвал шёпотом, — Галка...
— Да иду, я вот нетерпеливый, — голос был не просто не Галкин, он был определённо мужской.
В комнату ввалилось нечто, это был точно мужик, огромный мужик, одетый в женское платье.
— Проснулся милый...
— Ик, — сказал Миша, — ик, а ты...вы...кто?
— Милыыый ты чего, это же, я, Галя твоя.
— Чего? Иди ты...мужик ты кто? И где я?
— Миша, ты чего?
Баба-мужик, как окрестил про себя это Михаил, пододвинулась к нему, вытянула накрашенные губы трубочкой и закрыла глаза.
Михаил быстро отполз к стене.
-Сгинь, уйди кыш, брысь.
-Мишаааа, -заныло существо, -Мишаа, ты чего? Допился родимый, а я говорила, не пей.
-Мама, - забасило, затрубило где-то на улице - маманя, батя проснулся?
Миша зажмурился, голоса были явно не Юрки с Лилей, его деток.
Кто -то ворвался в ту комнату, где лежал Миша, он чуть- чуть приоткрыл глаза, два поменьше мужика, одетые в детские вещички, один девочка, а другой видимо сын, смотрели весело на Михаила и тянули к нему руки.
-Батя, батька, на рыбалку, гы-гы.
-Нет, - сказало то, что называло себя Галей, - папа болен, идите сами на рыбалку.
Оно плотоядно облизнулось и посмотрело на Мишу, играя бровями.
-Аааа, уйди, уйдите демоны, - закричал, забился в истерике мужчина.
— Вот видите, - вздохнула "мама" детей и "жена" Миши, - папа очень, очень, болен. Он нас не узнаёт.
-Ииии, иииии, ыыыыы, - заныли "дети".
А Миша вроде как отключился.
Пришёл он в себя всё в той же лачуге, видимо был вечер, эта что-то кашеварила, дети играли в кубики в уголке, напиленные из чурбачков…
Дураки какие -то, - подумал Михаил, здоровые же, а в кубики играют, так курить хочется.
-Эй, пацан, слышь, парень.
-Да папа, - пробасил тот.
-Есть закурить?
-Неет, мамаааа.
-Тьфу ты, заткнись, заткнись дебил.
Мишка попытался встать с кровати его пошатывало и мутило, одет он был в белую рубаху до пят, на голове, что- то мешало, пошарил рукой, дурацкий колпак...
-Да что за...
-Милыыый, милый, ты чего? Лежи, лежи.
Бабомужик кинулся к Мише, тот отшатнулся, покачнулся и чуть не упал.
-Христом -богом молю, скажи кто ты? И где я?
-Да жена я твоя, Галя...ты что родненький, иии...Дома ты, дома, на болоте...
-Не ври что за театр? Какая Галя, какое болото? Вы что меня с ума свести решили? Ааааа, - начало доходить до Миши, — это же у меня белочка, фу точно, это же я допился до белой горячки. Хахахаха, белка, всего навсего белка!
-Белка, белка, идём ловить белку, папаня, - закричали. засуетились, забегали около него мужикодети, - папаня, идём белку ловить.
Миша заорал и отключился.
Пришёл он в себя на той же кровати, привязанный за ногу.
"Галя" сидело и вязало, тихонько напевая песню на непонятном языке.
-Слышь, Йети, отпусти меня, подурили и хватит.
-Мииииша проснулся, - Мишке показалось что щетина у его "жены" стала ещё больше, - дорогой, идём ужинать.
Миша ощутил голод, "дети" опять прибежали, но уже не прыгали, кстати они тоже бреются и пацан, и девчонка, - отметил про себя Миша. Так, надо не сопротивляться, а разведать обстановку.
Дети вывели его за руки.
На улице навес, под ним стол и лавки по обеим сторонам, на столе стоят миски. Как в сказке про трёх медведей, подумал Миша.
Сели за стол, баба налила похлёбку, вкусная, Миша поел с удовольствием.
Потом заварили чай.
Запах на всю округу.
Так, лес, отмечает Миша полянка, эта сказала, что где -то болото, куда же его занесло?
-Пап, вкусная похлёбка? - спрашивает "девочка"
-Угу, - кивает Миша потягивая чай.
— Это я нарвала мухоморов, вооон там, свеженькие, ядрёные.
-А я, а я, - задудел "пацан", - я дурман - травы нашёл для чая!
-Дети, дети не тревожьте папу.
Папа же сидел ни жив, ни мёртв.
-Что за...-больше он договорить не смог, уснул.
Проснулся Миша, когда на небе были яркие звёзды и тоненький серпик луны светил так ярко, что Миша долго не мог понять, что это светит ему в глаза.
-Мамка, давай нового паку найдём, этот какой-то сонный, спит постоянно, - услышал Миша канюченье пацана, ах мелкий подлец.
-И правда, - поддерживает брата девчонка, Миша их уже по голосам распознаёт, - этот плохой, не играет, спит. На рыбалку не ходит, зачем он нам? Давай другого украдём.
-А этого куда? Отпустим? Так он нас выдаст.
-Зачем отпустим, - басит пацан, - съедим.
-Миленькие, родненькие, я никому не скажу, не надо меня есть, я не вкусный, а детям тем более нельзя есть меня, отравитесь...Отпустите меня, а? Пожалуйста...
-Жить хочешь? - спросила баба.
-Хочу, хочу, ой как хочу.
-А зачем тебе жизнь? - поигрывая топориком спрашивает пацан, - ты же всё равно её пропиваешь, жену обижаешь, к детям равнодушен, работать не хочешь, мать опять же позоришь.
-Ты, папочка, ничтожество, чужеродный элемент, так сказать, -говорит, высунув набок язык девчонка, - мы себе нового папку найдём, мамка уже присмотрела, Аркашу, папу Аркадия, вот. А тебя мы на суп пустим, никто и не расстроится.
Ну мать твоя с женой поплачут немного, а дети маленькие, не поймут, что к чему.
Им наврут что папка героем был и всё, ещё гордиться тобой будут, хоть таким образом, что-то хорошее сделаешь для детей, так что давай, поворачивай бочок, папочка.
-Стойте, стойте, а может договоримся, я не буду так больше.
-Ха, ты что думаешь мы тебе такие взяли и поверили, ой не могу, ты серьёзно решил от нас уйти? Нет уж папочка...
-Скажите хоть кто вы? Черти? Вы мне снитесь? Я сошёл с ума?
-Нет не снимся, с ума ты не сошёл, и мы не черти. Мы кикиморы.
-Какие нафиг кикиморы?
-Обычные, - пожали все трое плечами. - ты что в детстве сказок не читал.
Долго Миша торговался за свою жизнь с кикиморами, бился как лев, те заладили что жизнь его и ломаного гроша не стоит, что мол он ненужный элемент...
Потом Миша сидели с "Галей" и разговаривали, под навесом.
"Дети" сидели неподалёку и бросали алчные взгляды на "папочку".
А Миша про жизнь свою рассказывал, не жаловался, нет, просто говорил. И как отца мать выгнала, и как работала сама, всё тянула на себе, за каждую халтуру хваталась, лишь бы сын ни в чём не нуждался, всё доказывала кому-то что сама сильная, не пропадёт.
Что лучше ей одной жить, чем с таким мужиком непутёвым.
И как плакала ночами, от обиды, от бабской своей неустроенной судьбы, а утром опять улыбалась и бежала работать.
А Мишка тайком виделся с непутёвым папкой и тот совал ему денежку...
Так и привык Миша, что женщины — это сила, а мужики так, придатки к ним, чтобы не скучно было.
Решил, что, когда вырастет, всё у него по-другому будет. Он будет работать деньги зарабатывать, а жена красивая, дома сидеть будет.
Так поначалу и было, а потом...сломалось что-то, видимо действительно мать права была, порченая порода у них какая-то по мужской линии.Потому что не верила мать что всё у нихз с Галей хорошо, всё ждала подвоха какого-то...
Долго говорил Миша, долго потом что-то бубнила ему Галя, пили чай, с какими-то травками. Мише уже было плевать что там за травы, а потом он понял, что засыпает...
-Если сможешь...передай Гале и детям что я их люблю, и маме...Пусть простят меня...Ты права...вы правы...хоть так послужу детям...
За три дня до этого
У девушки с острова Пасхи Украли любовника тигры...
-Что поёт?
-Поёт...
Через забор свесилась женщина и пристально смотрела на лежавшего на куче начавших уже темнеть досок мужчину, который смотрел в небо, положив ногу на ногу и тихонько бренчал на гитаре, подпевая себе вполголоса.
- Мишка... поёшь, подлец?
- Пою, мам
Украли любовника, в форме полковника.
И съели в саду под бананом.
С тех пор пролетело три года...
- Работать не собираешься идти?
-Неа, меня сократили.
-Ты что дурак? Работать -то надо.
-В том-то и дело, мама, что ты меня дюже умным родила, я не пойду куда попало работать. Не оценили, так сказать, ну вашим хуже.
-Да кому хуже Миш, кому хуже, - заплакала молодая женщина, - Юрке вон кроссовки надо, Лиличке колготки. Моей зарплаты не хватает.
-А я при чём? Все претензии к предприятию, они меня сократили.
Бананы давно пожелтели, и листья давно облетели. Но каждую пятницу, лишь солнце закатится, кого-то жуют под бананом.
-Слышь, банан, я сейчас зайду, и ты у меня схватишь.
-Не имеете права матушка, меня надо было учить, когда я под стол пешком ходил, или того ранее, когда поперёк лавки лежал, а теперь что? Теперь поздно.
-Иииии, - заплакала тоненько молодая женщина.
Михаил, соскочил ловко с досок и побежал в сторону огородов.
-Стой, стой, Мишка чёрт, - вторая женщина ворвалась во двор, но Мишки уже след простыл.
-Не плачь, Галина, что он, пить опять побежал?
-Угу, говорит, что у него депрессия, сейчас у Соловьихи самогона наберут с Аркашей, напьются и будут песни горланить, стыдоба...
-Ну не плачь, плачь, вот на, купи детям чего.
-Неудобно, Тамара Михайловна.
-Что неудобно, это я такого придурка родила и вырастила, мне перед тобой неудобно должно быть, а не тебе.
Да мне и так неудобно. Прости меня, Галя.
А что Галя, он песню новую поёт.
-Ну да третий день уже, достал со своими тиграми, которые всех украли, да сожрали.
-Украли говоришь, тигры...Ну- ну, - и свекровь что-то горячо зашептала на ухо снохе. Та недоумённо посмотрела на женщину и опасливо отодвинулась, - давай Галя, попробуем хотя бы.
-Не знаааю, Тамара Михайловна.
-Зато я знаю. Я, между прочим, не зря на режиссёрском факультете училась и тридцать пять лет нашим домом культуры руковожу. У меня талант, Галя.
-Да я не сомневаюсь, Тамара Михайловна.
-Ну вот и не сомневайся. Я ведь знаю, что ты выгонять его собралась.
Галя опустила голову.
-Галь, да не в обиде я на тебя, брось. Я сама с отцом его намучилась, тоже выгнала. Вон, до сих пор в деревне живёт, как дурачок, на баяне сидит целыми днями, играет.
Свекровушка мне весь мозг выела, всё ездила, забери мол, пропадёт.
А я в ответ, что не хочу, чтобы сын таким же вырос. Знаешь, что она сказала?
Гала покачала головой.
Сказала, что гены, от этого никуда не денешься, мой тоже, говорит, на балалайке играл, да на работу забивал, дед мол, Мишин. Я думала, что уж мой -то сын таким не будет, эххх.
Давай попробуем, Галя. А уж если не получится, что же...гони его. Я тебе помогать буду с детьми.
Есть у меня и ребята на примете...
На следующее утро.
Миша открыл один глаз, потом другой. Что это? Он жив? Где это он? Дома?
-Галя, Галочка, - позвал несмело
-Ну, - Галка заглянула в комнату.
-Галчонок, любимая, - Миша заплакал, - я не умер?
-С чего бы это? Живее всех живых.
-Галя, моя Галя, а где детки наши?
-Вон, завтракают.
-Галчонок, приготовь пожалуйста одежду, я на работу устраиваться побегу...
Поцеловав детей и обалдевшую Галю, наспех позавтракав, Миша рванул устраиваться на работу, было у него место одно на примете.
Бежал на автобус мимо Аркашиного дома, смотрит, тот из-за забора машет, а следом несутся крики жены его, Натальи. Притормозил Миша и сказал Аркадию чтобы поопасался, а то кикиморы его забрать к себе хотят, в папы и мужья.
-Чё? Мих, ты чего? Идём опохмелимся лучше, ну даёшь. Белка тебя посетила дружище.
-Я бы лучше поверил на твоём месте, Аркаша.
***
Миша уже второй месяц как работает, старается. Налаживается у них с Галей жизнь другая. Мамка Мишина рада, а ребятня так не отходит от папки, с работы ждут, виснут, хохочут.
Поменялся Миша, будто переосмыслил что.
Однажды около магазина услышал знакомый голос смотрит, мужик стоит, знакомый такой...
-Галя? Галя, ты что ли?
-Мужик, ты сбрендил?
-Извини, мужик. Просто ты, на одну знакомую...кикимору похож.
А мужик пошёл и запел что-то на таком знакомом языке...
Миша помотал головой, отгоняя наплывший морок...
***
-Наталья, Наташка...Воды дааай...
-Аркаша, Аркашенька...Дети, дети, папа проснулся...
-Что за...
Аркадий увидел перед собой морду накрашеного мужика, тот тянул губы в поцелуе...
Автор: Елена Никитина.
Свадебный марш Мендельсона слышали все хотя бы раз в жизни. Но не все знают, что в 1826 году Феликс Мендельсон (в то время ему было семнадцать лет) написал этот марш как музыкальное сопровождение к комедии Уильяма Шекспира «Сон в летнюю ночь».
Но речь не об этом. Это так, к слову.
Будущий композитор Феликс Мендельсон родился в семье банкира Авраама Мендельсона. Дедом же композитора был знаменитый еврейский философ Мозес (Моисей) Мендельсон.
Мозес Мендельсон красотой не отличался. Он был мал ростом, да к тому же еще и горбун. Однажды в доме гамбургского купца он увидел его красавицу дочь Фрумтье и влюбился в нее с первого взгляда. Но девушка и смотреть не желала на такого урода.
Перед отъездом Мозес, набравшись храбрости, поднялся к ней в комнату, чтобы в последний раз поговорить с нею. Девушка была ангельски хороша, но то, что она ни разу не взглянула на него, ранило Мозеса в самое сердце. Он долго не решался начать разговор, но в конце концов все-таки спросил:
- Ты веришь, что браки заключаются на небесах?
- Верю, — ответила Фрумтье, по-прежнему глядя в пол. — А ты?
- Я тоже. А знаешь, там, на небесах, всякий раз, когда рождается мальчик, Господь решает, на ком он женится. Вот и мне, когда я родился, Он указал мою будущую невесту и добавил: «Твоя жена будет горбуньей». И тут я закричал: «Господи, помилуй! Как тяжело жить на свете женщине-горбунье! Лучше дай горб мне, а жена моя пусть будет красавицей!»
Фрумтье заглянула ему в глаза, и какое-то воспоминание шевельнулось в ее сердце. Она подала Мендельсону руку и стала ему верной и любящей женой.
🌻🌹🍀🌻🌹🍀____________________________
Первый муж, за которого выдали когда-то Евфросинью, смешливую и задорную девку, Никон Оседкин — пропал в тайге на третьем году после свадьбы. Осталась от Никона память — дочь Анна, рослая да пышнотелая, в мать.
Второго — ухаря и гуляку Василия — присушила Евфросинья не могучим своим телом, а тем добром, что сумела нажить.
Вдовый, серьезный, пожилой плотник Семен Кулагин стал третьим. Добрую пятистенку срубил он на пасеке, рядом со старой Евфросииьиной халупой. В халупе были поселены куры и поросенок. Но, жадный не по годам на работу, надорвался Семен Петрович, ворочая в одиночку тяжелые бревна. А Евфросинья выла, обижаясь на вечное свое вдовство.
В утешение остался Евфросинье дом, просторный и светлый.
Мимо пасеки через выгары убегала на север просторная дорога — трасса. Трасса кормила Евфросинью. Приисковое Управление облюбовало чистенькую пятистенку, под «заезжее» для трактористов и экспедиторов.
За крышу и за тепло под крышей платило деньги Управление.
Иннокентий Пятнов пришел на пасеку в потемках. Не помнил, как одолевал последние километры дороги, превратившейся в липкое месиво из глины, мокрого снега и воды. Впереди, далеко видимый с косогора, замерцал драгоценный огонек. Замерцал и потух— это Евфросинья, ложась спать, погасила лампу. И тогда, Иннокентий заставил себя идти дальше.
Иннокентий прижался горячим лбом к закрытой двери, постучал плохо слушающейся рукой.
— Не ко времени тебя бог дает! — негостеприимно объявила Евфросииья, отмыкая заложку.— Я уже спать собираюсь. Обожди, сейчас лампу зажгу
Зашлепав босыми ногами по полу, пошла к печке — пошарить на шестке спичек.
— В самое бездорожье угадал ты, парень! Нешто погодить нельзя было?
Он тут же, возле двери, опустился на пол. Евфросинья, зажгла фитиль, лампу поставила повыше — на перевернутую крынку.
— Ты чего? — оторопев, спросила она.
Иннокентий сидел на полу, бессильно уронив голову, дышал тяжело.
— Простыл я, видать, хозяйка... Трактор застрял на Светлой, я груз выручал. Простыл... В реке провозился долго. Грязи вот принес в дом...—Он медленно ворочал глазами, видя только огромные босые ноги Евфросиньи.
— Грязи принес... Не серчай...— повторил он и закрыл глаза.
И Евфросииья всплеснула руками, точно наседка крыльями, захлопотала:
— Не знаю, как тебя звать, скидавай одежонку-то свою, мокрая она совсем. Я тебе на нарах сейчас постелю. Как на грех, в самоваре углей не осталось, а тебе чаю с медом и с малиной надо.
До нар, прикрытых широким сенником, Иннокентий добрался сам. Неподатливую, тяжелую от влаги одежду стаскивала Евфросииья.
Двое суток не отходила Евфросииья от Иннокентия.
На третий день он впервые заснул спокойно.
Проснулся Иннокентий вечером.
— Хозяюшка! — позвал робко.
Она заспешила к нему со стаканом темного брусничного сока.
— Опамятовал, слава богу! Пить хочешь, поди?
— Нет... Обеспокоил я тебя...
— Так ты... Три дня около меня ходила? Как же это, а? Ведь у меня и денег теперь нет, расплатиться за хлопоты твои...
Евфросинья сурово поджала только что улыбавшиеся губы, пошла прочь от постели. Не оглядываясь, бросила:
— Ладно тебе, лежи... Нужны мне, поди-ко, твои деньги...
Утром, преодолевая слабость, он перетащился к окну и, радостно вздохнув, положил локти на подоконник.
— Эва он где! — удивилась вернувшаяся в дом Евфросинья. — Скорый ты шибко. Тебе еще лежать надо. Ложись-ко, я тебе шанег испекла свежих.
Пятьдесят лет без малого бобылем прожил на свете Иннокентий. Не замечая времени прожитых лет, он забывал, что годы все-таки летят, уходят, чтобы не возвратиться. Охотничья избушка в тайге была для него домом.
Первый раз в жизни Иннокентий подумал, что мог бы и у него быть — пусть даже не дом, а теплый угол, куда хотелось бы ему вернуться, где ожидали бы его возвращения.
Евфросинья — огромная, сырая, неуклюжая в сшитом мешком домотканом платье — хлопотала возле стола. А Иннокентий не видел ни тяжести походки ее, ни покрасневших на утреннем приморозке босых с косолапиной ног, ни широкоскулого мужского лица. Он видел и ощущал тепло, которым светились ее глаза.
Он уже забыл, каковы они, шаньги с творогом и молотой черемухой. Лепешки на сохатином сале, испеченные в охотничьей избушке, тоже похрустывали на зубах, были не менее вкусными.
На другой день, при помощи Евфросиньи, он выбрался на улицу и уселся на солнцепеке, щурясь от резавшего глаза гнета. Евфросинья вынесла доху и закутала застеснявшегося ее заботливости Иннокентия.
Его все больше завлекал мир, незнакомый доселе, в котором цветут герани на окнах, а заботливые руки бережно укрывают теплой дохой.
По зыбким мосткам через ключ перебрался Андриан и, закряхтев, сел рядом. В сивой его бороде запутались обломки соломинок.
— Пригревает!— сказал дед и мотнул головой, показывая на солнце.— Запоздала нынче весна, зато взялась дружно. Эдак, смотри, скоро и картошку сажать... Поспешать надо будет тебе домой, баба одна не управится, поди? . .
Иннокентий посмотрел мимо собеседника погрустневшими глазами. С натугой роняя слова, точно сам не хотел верить в них, признался:
— Некуда мне... торопиться. Нету у меня дома... Нету...
— Ну-у? — не поверил ему Андриан.— Худо эдак-то, парень! Худо! Должон у человека дом быть, какой ни на есть, а дом! Пущай в дороге человек, а душа у него завсегда дома жить должна. Тогда человеку веселее и по земле ходить.
— Ноги, парень, не век по свету носить будут! — не унимался дед.— Надо было тебе загодя подумать об этом. Годов уже тебе немало...
Плотнее запахиваясь в доху, словно желая укрыться в ней от колючих слов, Иннокентий спросил, помолчав:
— Поздно ведь теперь, а?
Дед скорбно затряс бородой:
— Пожалуй, теперь поздно, парень. Кому ты нужон теперь, лядащий да и в годах? Старик ушел.
Иннокентий никогда не тяготился одиночеством, но гулкому, басовитому голосу Евфросиньи обрадовался.
— Замерз ай нет еще? Ну-ка ступай домой. Доху-то мне давай, я унесу...
Отсчитывал последние дни апрель. Иннокентий окреп настолько, что бродил теперь по двору, высматривая, к чему надобно приложить руки, зудившиеся по работе, но Евфросннья не верила в их силу, то и дело отнимала у него топор.
— Иди-ка отдохни. Нечего тебе. Сама управлюсь.
И все-таки Иннокентий выбрал время пересадить лопаты, починил обеззубевшие грабли, перекрыл двухметровой дранкой крышу сеновала над стайкой, повыкидал из стайки навоз.
— Вот спасибочко-то тебе, Иннокентий Павлович! — сказала Евфросинья, радостно оглядывая новую, розовую в лучах солнца крышу.
Он выздоровел, пора было уходить. Уходить не хотелось. Хотелось остаться.
Остаться, чтобы уходить и возвращаться сюда опять и опять, в теплый угол, где будут его ждать. Он знал, чувствовал, что нужен здесь. Что ему нужно и можно быть здесь.
Но как мог он заговорить об этом — прохожий, попросившийся только переночевать?
Почему-то робела заговорить первой и Евфросинья. Последние дни она стала приглядывать за собой, обновила и уже не прятала в сундук коричневое фланелевое платье. Сменила на сапоги старые, латаные опорки, в которых доила корову и работала во дворе. По вечерам набрасывала на плечи цветастый шерстяной платок. Рассказывала, искоса поглядывая на Иннокентия:
— Конечно, жизнь у нас не то, что в поселке. Дочка со своим, в Енисейск уехала. Тоскливо. От людей на отшибе зато в достатке.
Он слушал, потирая ладонью шибко защетинившийся подбородок, изредка вставляя несколько слов.
Перевернув кверху дном опорожненный стакан, сказал хмуро:
— Спасибо. За все спасибо тебе, Евфросенья Васильевна. За хлеб, за соль. Век помнить буду твою ласку. Однако, пора мне и в путь собираться. Завтра думаю по холодку выйти...
Евфросинья молчала, разглаживая на коленях платье, не отрывая глаз от больших, все умеющих своих рук. Широкие скулы ее медленно заливал густой румянец.
Иннокентий думал о том, что завтра он, может быть, уйдет навсегда отсюда. И он уйдет, если Евфросинья будет молчать.
Его разбудил дождь, барабанивший по стеклу. Евфросинья возилась у печки, пахло закисающим тестом, жареным мясом.
«Худо! — подумал Иннокентий.— Худо уходить в такую погоду».
Но тут Евфросинья разогнула спину, повернулась к свету, и он понял, что уходить никуда не нужно.
Некрасивое лицо Евфросиньи светилось смущенной улыбкой. На праздничном платье из коричневой фланели красовалась эмалированная брошка, изображавшая голубя с письмом в клюве. Аккуратно зачесанные волосы покрывал синий шелковый платок с белыми горошинами.
Уходить было не нужно. Иннокентий знал, что она скажет.
Теперь у него есть место, куда он будет возвращаться, усталый и промерзший, куда будет он торопиться из своих охотничьих странствий. Он всегда будет торопиться, не забывающий, что его ждут здесь.
И Евфросинья понимала, что он знает об этом. Оттого и не торопилась сказать.
Затискав руки в узкие рукава старой телогрейки, перекинул котомку за спину.
— Уходишь? — сердце Евфросиньи сжал холод.
Разве не его звала она, томясь по ночам? Ждала его, чтобы, радостными слезами выплакав, позабыть навсегда горести и печали бабьего сиротства, чтобы опора и заступа были у нее в жизни. Дождалась, а он уходит теперь? Неужто каменный совсем человек, а для нее нет у судьбы счастья?
Иннокентий, отворотясь к окошку, разбирал пачку каких-то бумажек. Найдя нужную, аккуратно сложил вчетверо и спрятал.
— Деньги у меня за конторой, получить надо! — Муку-то какую в райпо брать? И сколь? Куля три по теперешней дороге привезть можно, я думаю, а коня в конторе дадут.
Она еще не поняла, не успела понять, почему заторопился он в контору. Зато поняла самое важное: это муж и хозяин торопится по делам! Спросила робко, отворачиваясь, чтобы не увидел слез:
— Ты бы поел чего, Кеша? Путь дальний.
— Хлеба возьму в дорогу.
Ему следовало спешить. Он хотел, чтобы в теплом углу, который обретен им, хватило тепла на всех...
Летописец
🌻🌹🍀🌻🌹🍀____________________________