КАК ЧУЖИЕ...

- Нашел кого замуж брать! - возмущалась Нина. - Что, нормальных девушек не нашлось?
- Не смей так о ней говорить, мама! - возмутился Никита. - Уважай мой выбор.
- И на что жить будете? На пенсию ее родителей? Красота эта, на шее отца и матери сидит. Не работает!
Никита посмотрел на мать с возмущением. Нине не понравился его взгляд и она открыв рот, зашипела словно кошка:
- Ш-ш-ш!! - и потрясла кулаком. - Вот так я ее встречу, пусть только попробует прийти в мой дом!
Она уже и не знала, что предпринять, лишь бы не отдавать единственного сына ей, треклятой Римме Зинкиной.
***
...Зинкиных в деревне "Ключики" все знали. Это же глухонемая пара, Акрам Зинкин - с рождения глухонемой, и жену себе такую же из города привез.
Жила пара дружно, мирно, никогда не ссорилась. А когда родилась Римма, самые наихудшие опасения Зинкиных, не подтвердились: девочка получилась горластой, с отличным слухом, и что самое главное - как подросла заговорила в срок, это ли не чудо для родителей?
Росла Римма в гармонии и любви. Тянулась любознательная девочка ко всем подряд, а как выросла, похорошела, начала вызывать интерес у противоположного пола.
Все местные парни заглядываются, предлагают гулять, вот только замуж не зовут.
И приезжие молодые люди вроде бы подходят знакомиться, влюбляются почти сразу, но ни один в Загс не торопит.
Все дело в том, что на этапе знакомства с родителями девушки, отсеиваются.
Римма поняла это, когда привела уже третьего по счету ухажера домой. "Третьего" звали Кириллом, он был из соседнего села, приезжал в "Ключики" в гости к деду.
Кирилл так очаровался Риммой, что пришел просить руки.
А Римме уже стукнуло двадцать пять лет, сверстницы ее почти все замужем, вот и ей мечтается, стать суженной для Кирилла.
Зинкины, предупрежденные Риммой, расстарались, ради знакомства, накрыли щедрый стол. И в самом доме витает благодушная атмосфера, встретили парня как родного, окружили теплотой, заботой.
Да только как вошел гость в дом, так и впал в замешательство, сбитый с толку молчанием хозяев.
- Ну и как с ними разговаривать? - шепнул Кирилл, наклонившись к Римме. - Что-то я не пойму.
- У них - свой язык. Я тебя потом научу ему, если захочешь, - сообщила Римма. - А вообще, можешь написать вот тут.
И протянула ему альбом с ручкой.
Кирилл смотрел то на Римму, то на протянутый ему альбом, и лицо его все больше и больше выражало растерянность.
- А как же мне их... со своими родителями знакомить? - пробормотал он. - Мои не поймут.
И осекся на полуслове. Было видно, что настроение его покинуло.
- Как с обычными людьми, Кирюш, - сообщила Римма. - Да ты не бойся, что так смотришь? Они у меня хоть и не разговаривают, зато знаешь какие добрые? Самые замечательные родители.
- Почему ты мне сразу не рассказала о них? - побледнел вдруг "жених".
Девушку очень задели его слова.
- А что нужно было рассказать тебе? Что я из глухонемой семьи? Причем тут моя родословная, если... Если жить ты будешь не с ними, а со мной?
Разговор зашел в тупик.
- Я приеду. Завтра. Сначала поговорю с родителями.
- Завтра? А во-сколько? - заволновалась Римма.
- В это же время, - замялся Кирилл. Он чересчур смутился и старался не смотреть в глаза девушке, поскорей ушел.
На следующий день был сильный дождь. Римма долго стояла на крыльце, надев дождевик и ожидая его приезда. Интуиция уже подсказывала ей, что он не вернется.
Но все равно стояла, прямо под ливнем, до тех пор, пока к ней не вышла мать.
Женщина тронула дочь за плечо и показала жестами, чтобы шла домой.
"Простынешь под дождем. Не переживай ты так, вме равно он нам с отцом не понравился. Даже если приедет, не отдадим тебя!"
Задели за живое слова матери. Оттолкнув ее, Римма убежала огородами. Слезы ее текли по щекам, смешиваясь с дождем, она забрела в чей-то двор, спряталась в сарае и плакала до самой ночи.
Впервые девушка почувствовала себя ущербной. Ощущала настолько неполноценной, что не смогла остановиться от слез. Как же обидно! Как же хотелось плюнуть ей в лицо Кириллу за малодушие. Ведь такие слова говорил, обещал любить, носить на руках, а сам сбежал, оскорбив тем самым ее родителей.
- Никогда больше не поверю ни одному из них! Мои мама с папой святые! Они не заслуживают пренебрежения, я не дам их никому в обиду!
***
С тех пор заводить отношения с парнями Римма перестала.
Более того, не ходила в клуб, чтобы не тратить времени на знакомства. В ее сознании сложилось стойкое убеждение в том, что молодые парни ищут себе беспроблемных спутниц для жизни: из хорошей семьи, с обычными родителями.
А ее мама с папой, хоть и горячо любимы ею, не нравятся кандидатам в мужья. Что ж, значит не настолько и влюблены, раз их отпугивают нюансы.
Но рядом крутился один из поклонников. Бывший одноклассник Никита Слинкин.
Он всегда подходил, здороваясь.
Когда пришел купальный сезон, вся деревенская молодежь сбежалась к речке.
Там то Никита к Римме и подошел.
- А ты чего в клуб перестала ходить, Римма?
Девушка выбрала себе местечко для купания и расположилась тут. Придав голосу беззаботности, ответила:
- Я просто выросла из такого ребячества. Зачем мне клуб? Ничего интересного в нем нет.
- Согласен. Я и сам в него только ради тебя хожу, - вдруг признался парень. - Каждый раз надеюсь тебя в нем встретить... Раньше тебя всегда стадо ухажеров окружало, было не подойти, а теперь вовсе пропала.
- Ну так натанцевалась я уже за свою жизнь, - заявила Римма, расстелив на горячем песке покрывало. Она скинула с себя легкий сарафан, оставшись в купальнике и легла загорать на солнце.
- Вода теплая, - смущается паренек. - Пойдешь купаться?
- Не хочу.
Никита смотрит на прелести девушки, подставленные лучам солнца. Природа конечно одарила Римму красотой, слепила ее без изъянов. Смотрит он с минуту, затем набирается смелости и выдает:
- Приходи сегодня вечером в клуб Римма. Я буду ждать тебя.
- Мне не хочется, Никита. Тратить свое время на болтунов... У меня другая цель, найти порядочного человека и выйти замуж.
- Так я женюсь.
- Не женишься, - улыбнулась Римма. - Прежде нужно моей руки просить, у родителей. А они не услышат тебя, вот беда.
- Ну это мы еще посмотрим, - заявил Никита.
Римма видит по его лицу, что не шутит парень. И так вдруг в груди замерло ее сердечко, в ожидании чего-то, еще неизведанного.
"Ну-ну", - думает она про себя, мысленно. - "Болтать вы все горазды, а как доходит до дела, сбегаете."
Но вечером вдруг стук в дверь, и входит в дом Никита.
Кухня в доме Зинкиных начинается сразу же от входной двери, Римма мыла посуду.
- Чего это ты пришел? Звал кто? - удивилась Римма.
- Так за тобой пришел, хочу тебя пригласить в клуб.
- Тогда цветы где? - заявила девушка.
А мать уже выглядывает из комнаты, гость кивает ей головой и улыбается:
- Добрый вечер тетя Лиля.
Он выходит на секунду за дверь и возвращается обратно с цветами и коробкой конфет.
- Я не знаю твой вкус, но продавщица мне сказала, что такие, нравятся всем девушкам.
Бутоны белых роз очаровали Римму. А пахнут они так, что голову потеряла. Оказывается, никто ей цветов никогда и не дарил.
Ну если ветки сирени только, с деревьев сорванные, но то не считается.
Мать уже улыбается и кивает Римме, оттеснив ее от стола. И говорит жестами дочери, что сама посуду домоет.
Римма решила не наряжаться. К чему? Если итог свидания ей известен. Она убрала волосы в простой пучок, поправила на себе кофточку и джинсы и вышла, чувствуя на себе восхищенный взгляд.
Ну и кавалер, думает она.
...Раньше Римма не обращала внимания на одноклассника. Потому что Никита обычный, неприметный парень.
Парочка вышла за ворота, там Римма чувствует на себе взгляды родителей, те наверняка подглядывают из окна.
- Ты можешь не робеть и взять меня под руку, - сообщил парень.
- Ладно уж, - улыбнулась Римма. - Цветы подарил, в клуб пригласил, а что дальше? Говори лучше, чего надо!
- Ты со всеми своими поклонниками так разговариваешь? - удивился парень.
- Теперь - да. Толку, на вас время тратить? Мне уже двадцать пять лет, замуж пора выходить, а не гулять по клубам.
- Ну так и выходи за меня, - вдруг легко и просто предложил ей Никита. - Ты только не подумай, что я играюсь. Ты мне давно, со школы нравишься.
***
Римма ждала Никиту на берегу, где сговорились встретиться.
Впервые ей показалось, что у нее есть шанс выйти наконец, замуж. Кажется, в этот раз, все серьёзно, Никита хочет жениться и даже обещал ее матери своей представить. Более удачной партии ей не найти. Никита приятен ей, симпатичный, нежный, и характер у него легкий. Тем более, он ее с детства знает и о родителях ее наслышан конечно же.
- Привет, - появляется он из ниоткуда и обнимает ее на плечи, неуловимым движением целует в ушко и протягивает цветок белой лилии.
- Ну что? - улыбнулась ему Римма. - Ты говорил с матерью?
Тут она увидела что Никита замялся.
- Да. Но она... В-общем, я от матери ушел. Не буду врать тебе, она - против.
У Риммы потемнело в глазах от услышанного.
- Римм. Тебе так важно, чтобы она одобрила? Тебе ведь не с ней жить, со мной, - принялся оправдываться Никита.
Он вынул из заднего кармана джинс свой паспорт, протянул ей. Затем взял ее вторую руку и Римма опомниться не успела, как надел на ее палец кольцо. Сомнений не было в том, что оно из золота.
- Я не изменил своего отношения к тебе. Хочу, чтобы ты стала моей женой. Согласна?
***
Не о такой свадьбе мечтала Римма, но это неважно уже.
Молодожены вышли из отдела Загса, в сопровождении друзей. На Римме было простое платье до колен, Никита был вообще в той одежде, из которой из дома ушел.
Поселились новобрачные у Зинкиных.
Хоть Римма и волновалась о том, что молодой супруг не найдет подход к ее матери и отцу, напрасно.
Никита вел себя с ними просто. Если не понимал обращения к нему тещи с тестем, сразу же брал альбом с ручкой и писал им, те отвечали также, на бумаге.
Никакого непонимания в глазах мужа Римма не увидела.
Жили-ладили. Никита работал в соседнем селе, с утра уезжал на работу автобусом, вечером возвращался.
Мать его, Слинкина Нина, обходила их дом, саму Римму и своих сватов за полверсты, демонстративно отворачивая при встречах свой лик, и плевалась вслед.
- Украла у меня сына, змея!
Она жаловалась своему окружению на Римму, говорила, что сын бы не посмотрел на девушку из подобной семьи.
"Эту Римму никто замуж не брал, вот и окрутила моего разиню знамо чем".
Римма слышала ее слова, что люди по деревне болтали, переживала. Не раз муж ее успокаивал:
- Не злись. Матери время нужно, чтобы свыкнуться. Да у нее характер такой. Ей никакая не угодит. Забудь и не думай.
- Хочу, чтобы мать моя перестала вздыхать, - призналась Римма. - Она ведь мечтает о сватье. Надеется с ней дружить. Представляешь, каково ей, чувствовать пренебрежение к своей персоне? Словно она не человек. И папка молчит, а в душе страдает.
...Когда живот у Риммы стал расти, она объявилась у ворот дома Слинкиной. Нина выглянула в окно: стоит. Та, которая женила на себе ее сына Никитушку.
Женщиной Нина была одинокой, со скверным характером. Вышла на крыльцо, посмотрела неласково:
- Чего пришла?
- Пришла к вам в гости. Мы ведь не чужие люди. Я замужем за вашим сыном, стало быть, вы свекровь мне.
- И что? - возразила женщина.
- Хочу чтобы вы не сердились на Никиту . Ведь что бы ни случилось, он все равно ваш сын. А скоро у вас внук появится.
Нина с ненавистью посмотрела на растущий живот невестки, так и есть.
Наплодить успели. Значит, не видать ей развода. Окрутили сыночка как есть, теперь бедному Никитке и не вырваться.
- Я вам ничем не обязана, согласия на брак сыну не давала, - заявила Нина. - И животом своим не тряси, не приму. Думала, все будет по-твоему, как захочешь? Родишь глухонемого, сама его потом и воспитывай! Кто вас просил таких, плодиться?..
Все краски схлынули с лица Риммы. Затрясло так, что перед глазами потемнело.
- Не переживай, не придем к тебе больше! - вдруг услышала она громкий, полный обиды голос Никиты, обращенный к Нине.
Тот оказывается, неслышно подошел, и все слышал.
- Как несправедлив мир, - проговорил он. - Лучше бы, это у тебя не было возможности говорить. Потому что слушать тебя, не хочется!
Никита обнял жену и увел домой, он так бережно вёл жену, что Нина тут же пожалела о своей гордыне.
"И чего я не смолчала, ведь могла бы прикинуться", - раздумывала она потом. - "А там бы жалила их исподтишка, глядишь и развалила бы всю их семейку изнутри. Жаль, не сдержалась, язык - враг мой."
***
Нина Слинкина все ждала, когда сын наиграется в семью, одумается и вернется.
Ведь не может он там жить вечно, в семейке глухих. Чем эта Римма его приворожила?
Так постепенно и прошло пять лет, с тех пор как ушел сын. Вначале Нина ждала возвращения Никиты со дня на день, с минуты на минуту. А не дождавшись, плюнула. И когда внук родился, ничего в душе женщины не шевельнулось.
И только когда мальчонка подрос, Нина увидела его рядом с глухонемой сватьей прямо в магазине, тут и полоснуло ее что-то по сердцу.
А тут слухи у местных кумушек вовсю пошли:
"Надо же какой сладкий у Риммы растет сын. Хорошенький, только молчит. На вопросы не отвечает, хотя уже должон болтать без умолку."
- А как ему, бедняжке научиться то, разговаривать? - непременно вставляла в обсуждения свои пять копеек Нина. - Баба с дедом его должны учить, разговаривать, читать книжки, а они... Эх. Не повезло у таких родиться.
Обидно Нине, что вот так все обернулось. Не пришлось, ей нянчить внука.
"Римка, проклята приблуда, забрала у меня сына, теперь и внука лишила", - ворчит Нина.
И не помнит уже о том, как приходила к ней невестка, в попытках наладить отношения.
А Зинкины также живут, мирно, спокойно, дружно.
Отец с матерью Риммы складывали в кубышку свои пенсии, туда же в общий котел шла зарплата Никиты.
- Живем у вас всей семьей, стыдно, берите вот деньги на расходы, - оправдывался Никита.
Но старшее поколение Зинкиных смотрели на молодое и деньги не трогали, рассудили, пусть копится. Копейка рубль бережет, авось набежит в кубышке приличная сумма, благодаря которой решится жилищный вопрос у молодой семьи.
Так и вышло. Хватило на небольшой дом в райцентре. Хороший дом, и район лучше, как раз там у Никиты работа.
Только молодые почему то не хотят покидать дом Зинкиных, не хотят расставаться с родителями, ишь как.
А сын у Риммы и Никиты, маленький Матвей, заговорил, только позже положенного.
Он просто подражал своему любимому деду и решил молчать.
Еще как матерился потом, бегал...
***
| Ненависть подобна смерти, так же разъедает душу, опустошает, лишая рассудка.
Бывает что родной человек покидает твою жизнь, потому что твоим сердцем, завладела ненависть.
Автор Мамочки!
СЕМЬ РАЗ ЗАМУЖЕМ
Просыпаюсь от пробравшегося сквозь приоткрытую ставню солнечного лучика. Еще нет восьми часов, я нежусь в постели, слышу, как стукнула калитка - кто-то пришел. Я у бабушки в деревне. Выхожу в сени и вижу на столе крынку молока, аккуратно прикрытую марлечкой - значит была тетя Маша.
Тетя Маша – старшая дочь моей бабушки. Она уже на пенсии, жила на соседней улице, держала хозяйство и угощала бабушку молоком.
- Я без коровы, как с коровой живу, - говорила моя бабуля.
А когда внуки приезжали - тетя Маша несла все, что есть вкусного в доме: и молоко, и сметану, и творог, и стряпню.
Среднего роста, приятной полноваты, всегда в светлом ситцевом платочке - тетя Маша проработала всю жизнь на ферме, заслужила медаль за свой труд.
А вот личная жизнь – сплошные перемены. Сколько помню, она постоянно за кого-то выходила замуж. Официально у нее было два мужа, остальные гражданские.
Первый раз вышла замуж по молодости – в девятнадцать. Но попала в большую семью, где все жили в одном доме, и где свекровь командовала всеми. Ну, а молодую невестку обижала больше всех.
(художник Виктор Ладейщиков)
Тетя Маша уже с молодости работала, как целая полеводческая бригада, а когда все за стол садились, то, порой, и куска хлеба ей не доставалось - в последнюю очередь свекровь еду ей ставила. Муж никогда не заступится, а только нагрубит, а то и руку поднимет. В общем, первое замужество тетя Маша и вспоминать-то не хотела.
Второй раз вышла замуж за доброго парня, но уже к алкоголю успевшего пристраститься. Сколько тетя Маша не боролась с «зеленым змием», обуявшим ее мужа, все было напрасно, так и сгинул он молодым.
Тетя Маша руки не опустила: у нее и дети, и работа, и хозяйство, и огород. Но очень ей хотелось, чтобы в доме был хозяин. Вот тогда и начались ее замужества.
Сошлась с мужчиной-вдовцом, у которого дети подростками были. Неплохой мужчина, но только весь дом и все хозяйство на тете Маше. Нет, он не ленивый, просто не успевал за работящей женой. Прожили пять лет, и ушла она от него, оставив большое хозяйство, которое он потом продал: у мужика столько сил не было, сколько у тети Маши.
Потом сходилась с ровесником, смирившись с тем, что не приспособлен он был к деревенской жизни. Распрощалась тетя Маша с хозяйством, в огороде несколько грядок оставила, да картошку, зато муж работой не загружен и у нее на него времени больше. Казалось бы, живите, да радуйтесь. Но бросил он ее – нашел моложе.
Тетя Маша снова хозяйством обзавелась, огород весь засажен - не может без работы. И все повторяла: - Хозяин в доме нужен.
Я не слышала, чтобы она говорила: «замуж хочу, муж нужен». Она всегда повторяла одно: «нужен хозяин». И звучало это как-то приземлено, по-деревенски, без игривости. И если знакомилась с кем-то, то почти не встречалась, вопрос замужества решался быстро: сошлись и все.
Никогда тетя Маша не влезала в чужую семью, никогда у нее не было «чужого мужика» - всегда сходилась с мужчинами, свободными от брачных уз.
И все-таки ее осуждали. Даже родственники осуждали, напоминая лишний раз: - Семь раз замужем… ну куда это годно?
А тетя бесхитростно улыбалась и говорила: - Ну, так хозяин же нужен, как же без хозяина...
Уже когда на пенсии была и отчаялась найти такого работящего, с которым можно и в огороде вместе копаться, и дров напилить, и дом отремонтировать, и по ягоду и грибы съездить - все равно держала хозяйство: корову, поросенка, кур, а огород полностью засаживала овощами. Дети уже выросли, она им продуктами хорошо помогала, всем хватало, можно было бы и уменьшить хозяйство. Но ее деревенская привычка, чтобы много и впрок, осталась с ней навсегда.
С хозяином тете Маше так и не повезло, не нашлась на белом свете ее половинка. Не нашелся человек, чтобы вместе, дружно, в четыре руки трудиться, вместе отдыхать и понимать друг друга. А жаль. Я ее ни сколько не осуждаю, пусть семь мужей – она ведь счастье свое семейное искала, как могла. Только поздно теперь, прошла ее жизнь, нет тети Маши.
В то утро, когда я проснулась и нашла в сенях на столе крынку молока - это был подарок от тети Маши. Стоило только мне приехать к бабушке, она старалась угостить своей нехитрой домашней едой. Такая у нее простая, гостеприимная деревенская душа была.
| И сколько в России таких «теть Маш» было?! Да они и сейчас есть! Простые, терпеливые, работящие, гостеприимные… так и хочется сказать: счастья вам, милые!
Автор Ясный день
МАМА, ВЫБИРАЙ...
«Лишь бы мать не услышала», - подумал Юрка, перемахнув через забор. Можно через калитку пройти, но тут короче – вот оно и крыльцо. Юрка посмотрел в темноту и наткнулся взглядом на силуэт матери. В накинутом на плечи платке она стояла на крыльце, не шелохнувшись. Как монумент стояла… хоть цветы клади.
Юрка разочарованно вздохнул.
- Время сколь? – спросила мать.
- Ну, чего я, маленький что ли…
- То-то и оно, что двадцать два, а голова без ума… долго ты еще будешь по девкам бегать, позорить нас с отцом?
Юрка надеялся в эту августовскую ночь прошмыгнуть тихо, как будто еще с вечера пришел. Но мать, как сторожевой, подкараулила его на самом крылечке.
- Вообще не бегаю. Ну, посидели с парнями…
- Женись тогда. И не будет к тебе вопросов. Болтаешься, разгильдяй… а вот женился бы, так и остепенился и нам бы с отцом спокойнее было. Старший брат твой живет – любо-дорого посмотреть, сестра тоже замужем. У всех семьи, только у тебя шило в одном месте, приходишь под утро.
- Ну, должен же я невесту себе выбрать, не определился еще…
- Приводи… определим. - Сказала Александра Алексеевна и распахнула дверь. – Иди, давай… да отца, смотри, не разбуди, вставать ему рано.
Александра Алексеевна Сафонова уже много лет депутат сельского совета. И все ее знали как человека трудолюбивого, совестливого и справедливого. Там, на заседаниях, она могла и отчитать, и дельное предложение внести, и пропесочить нерадивых. А дома – жена, мать, хозяйка. И вроде все у них с мужем Николаем хорошо, двое детей уже пристроены, семьи свои… вот только младший, хоть и работает, но с семейной жизнью не определился. И вовсе Александра не ставила цели женить... если бы не пропадал ночами и не приходил под утро, когда уже петухи поют.
Утром Юрка плеснул студеной водой в лицо, чтобы скорей проснуться, спал-то всего пару часов. Отец уже к тому времени на работу уехал в поле, а теперь и Юркина очередь. Мать уже собрана, торопится, ставит на стол яичницу.
- Поешь, не ходи голодным, а то ведь до обеда далеко, - говорит ласково, как будто и не отчитывала ночью, как будто не упрекала.
- Ма, да не переживай ты, определюсь и женюсь…
- Да я тебя не гоню, определяйся, раз уж в затруднении. И что тут такого – невесту выбрать, вон сколь девчат хороших.
- Так в том и дело, что все хорошие, не знаю, какую выбрать. - Юрка смеется. Молодой еще, легкомысленный.
- Нас с отцом спроси, мы поможем, - улыбается Александра.
Сказала она тогда в шутку, а сын решил продолжить… и как раз в пятницу встретил дух подружек – Надю и Свету. Одна темненькая, другая светленькая, лет по девятнадцать им. Смешливые, бойкие, на язык острые. Уселся, вклинился межу ними.
- А что, девчонки, поехали завтра в райцентр на танцы…
- На чем? - щелкая семечки, спросила Света.
- На мотоцикле. У меня с люлькой мотоцикл, домчу, как на такси… обеих увезу.
- Идет! – Обрадовалась Надя. А мы думаем, на чем ехать, говорят, там завтра концерт будет…
- Ну, вот и договорились… только девчонки, просьба одна, к моим заехать надо.
________
Юрка дурашливо улыбался, а по обе стороны от него стояли Надя и Света, и он попытался обнять каждую.
- Мам, выбирай, какая нравится… а то я не определился…
Девчонки засмущались, покраснели, попытались вырваться.
Родители Юрки только что вышли из огорода, вернее из собственного сада, собрав немного яблок.
- А чего здесь стоять… идите в дом, у меня все готово, можно чайку выпить… за знакомство, - сказала Александра, удивив и сына и мужа Николая.
- Мам, да я пошутил, - засмеялся Юрка.
- Веди девчат в дом, - словно не слыша сына, повторила Александра.
- Нет, мы пойдем, - девчонки попытались выскользнуть из Юркиных рук. Но он удержал их. – Мать приглашает, пошли, посидим.
- И, правда, девчата, - сказал Николай, - раз уж заглянули к нам, то проходите хоть ненадолго. А Юрку не слушайте, он любит шутить… шутник.
В дом, правда, не пошли, а остались в сенях. Там как раз было тихо и прохладно, и хороший контраст ощущался после горячего августовского солнца.
- Проходите, девчонки, - позвала хозяйка, - присаживайтесь. Она посмотрела на сына. – Значит, говоришь, «выбирай, мама»… а что… мне обе нравятся. Женись на обеих, - сказала Александра.
Юрка, привыкший, что у них в семье самый главный шутник – он сам, опешил сначала.
- Мам, это же шутка…
- Ну, почему шутка, если девчонки хорошие… зовут-то как? – спросила она.
Николай тоже не ожидал такого поворота от жены, замолчал на полуслове. Он, конечно, знал, что младший сын баламут, но не ожидал, что жена Шура поддержит сына.
- Да и зачем тебе определяться, сынок? Две жены – это же лучше! И тебе хорошо, и мне помощь большая. В огороде помочь, у плиты постоять, постирать… да и веселее… правда, девчонки? – она подмигнула обескураженным ситуацией подружкам.
Юрка ведь уговорил на минуту заглянуть, сказал, своих разыграет, шутки ради скажет, что на обеих женится, ну вроде того, что определиться не может. А потом в райцентр на концерт на своем мотоцикле повезет. А тут, оказывается, мать у Юрки и бровью не повела, полностью сына поддерживает.
- Спасибо, мы пойдем, - говорит Надя, поднявшись, а следом и Света.
- Куда вы? Сидите! У меня блинчики с творогом готовы, чай будем пить, знакомиться дальше.
- Мам, ну хватит, пусть девчонки идут, - уже серьезно сказал Юрка.
- А что, сынок, тебе не нравится? Раз ты определиться не можешь, женись на обеих! Правильно же я говорю?! Или ты боишься, что не распишут? Ну да, по закону не полагается… ну тогда так живите, у нас места много…
Юрка покраснел. Николай, кашлянув, предложил: - А ну, сын, давай выйдем на минуту…
Оба вышли из сеней.
Девчонки стыдливо опустили глаза. – Простите нас…
- А что такое? – невозмутимо спросила Александра. – Стыдно что ли?
- Стыдно, - пробормотали обе.
Александра придвинулась ближе и уже другим тоном, как-то тихо и по-матерински спросила: - А что же вы, курочки мои, пришли тогда? Юрку послушали?
Девчонки кивнули.
- Эх, девчули вы мои, своим умом пора жить, уж немаленькие…
- Простите, Александра Алексеевна, пойдем мы.
- Да бросьте вы по отчеству величать меня, зовите просто «тетя Шура», - по-домашнему сказала она. – Ладно, не извиняйтесь, знаю ведь я своего Юрку… вы лучше, и, правда, угоститесь… гости же вы наши. Вот попробуйте блины и не стесняйтесь.
Девчонки осмелели и принялись за угощенье.
Александра, сняв ситцевый платок и накинув его на плечи, вдруг улыбнулась, как будто душа ее растаяла. – Ешьте, девчонки, и не обижайтесь…
- Да что вы, мы на вас… вообще нисколько… и блины у вас такие вкусные, с творогом вообще объедение…
- А-ааа, так я их на сыворотке завожу, а творог со сметанкой… ешьте, девчонки, ешьте, мы гостям рады… ой хорошо сидим…
Она вздохнула. Легко так вздохнула.
- Ой, то не вечер, то не вечер, мне малым мало спалось, - негромко затянула Александра.
- Ну, девчонки, поддержите…
- Мне малым мало спалось, да во сне привиделось, - подхватили Надя и Света.
Тем временем отец дал Юрке подзатыльника, как только они спустились с крыльца.
- Батя, ты чего? Шуток не понимаешь?
- Я те пошучу! Ты посмотри, мать до чего довел!
- Да счас они уйдут…
- Нет уж, что мы звери, чтобы гостей выгонять… пусть сидят.
Когда вернулись Николай и Юрка, хозяйка и гости замолчали.
- Спасибо большое, тетя Шура, - сказала Надежда, с благодарностью взглянув на Александру. – Мы пойдем.
- Это вам спасибо, что в гости зашли, - ответила она.
Девчата вышли. Юрка стоял, насупившись.
- Ну чего стоишь, как замороженный? Догони, да извинись, - напомнила мать.
Он выскочил и уже за воротами настиг подружек.
- Девчонки, ну, не обижайтесь…
Надя обернулась к нему: - Вот если бы я пошла за тебя замуж, то только из-за Александры Алексеевны, потому что мировая будет свекруха!
И они пошли, затянув песню: «Ой, то не вечер, то не вечер…»
____________
Через неделю Юрка заметил Надю возле клуба. Она стояла у штакетника одна.
- Скучаем? – спросил он. – А подружка где?
- С Сашкой Вахрушевым на речку ушла.
- Быстро она…
- А ты, что ревнуешь? Ну, так надо было раньше определяться, а теперь поздно…
- Вообще не собирался. Я вот, наоборот, тебя хотел проводить…
- Не дождешься. Вообще не интересно.
- Ага, ты еще скажи, дурой будешь, если за меня замуж пойдешь.
- Не буду дурой, потому что за тебя не пойду.
- А придется, - сказал Юрка, взяв Надю за руку.
___________
- На новый год что ли женитесь? – спросил Николай, усаживая смущенную Надю.
- Нет, после Нового года.
- Ну, тогда уж после Рождества, - сказала Александра, взглянув на будущую невестку. – Да не смущайся ты, чего как неродная, ешь, давай, тут все свои.
Через час Надя с Александрой, не сговариваясь, затянули песню: «Ой, то не вечер, то не вечер…»
Николай, улыбаясь в усы, толкнул локтем Юрку. – Гляди, сынок, спелись уже… Эх, Юрка, держись теперь… если невестка со свекровью спелись, то будешь в ежовых рукавицах…
Юрка горделиво распрямил плечи, посмотрел на красавицу Надю. – Да ладно, батя, чего мне бояться, определился я, женюсь.
Автор: Татьяна Викторова
ЗАХОДИ, ЗЯТЕМ БУДЕШЬ..
- Ну, что, Михеич, снова девка? И как это у тебя получается… пятую дочку родили… или ты специально…
- Ага, прям мечтал, - буркнул Михеич с недовольным видом.
- Да погоди, Гриша, дай хоть поздравлю, - сосед Николай торопливо подошел к Григорию Белобородову, сорокалетнему отцу пятерых дочерей.
- С чем поздравлять? – отмахнулся сосед. – Ну, девка снова… и что? Грамоту что ли дали?
- Грамоту, может, и не дадут, а вот медаль твоей Валентине положена.
- Это за что?
- За пятерых. Будет мать-героиня.
- Ага, будет, значит мать… всех пятерых…
- Ну, хоть что-то. – Успокоил сосед. – Понимаю тебя, сына ждали, а тут снова девка… вот и выдай их потом замуж. – Сосед кашлянул, оглянулся, хитро прищурился: - Слушай, может как-то ты не так... сына-то по-другому как-то надо… чтобы раз-два и готово…
- Ну, ты еще будешь учить меня с женой управляться, уж сам разберусь. – Михеич чуть приблизился и сказал: - Это пацана – раз-два и готово, а с девкой все мудрено, там надо так постараться, чтобы получилось…
Михеич подмигнул соседу и пошел домой.
Старшая Людмила, девчонка пятнадцати лет, уже как хозяйка, дальше Наташка идет, тоже помощница, потом десятилетняя Оля, а четвертая – пятилетняя Маринка.
Михеич взглянул на календарь, вздохнул и уселся на любимое место у окна. – Ну, вот мать теперь ждем с младенцем.
- Папка, как назовем? – спрашивает любопытная Наташка. – Уже лучшие имена разобраны, как называть-то будем.
- Чего это разобраны? – удивилась Людмила. – Я еще кучу имен знаю.
- Ну и как тогда? – не унималась Наташка.
-Тише вы, сороки, - попросил Григорий и взял на колени младшую Маринку. – Нашли о чем спорить, хоть Глашкой, хоть Машкой можно назвать…
- Ой, папка, а давай Машкой!
Григорий задумался. – Вот мать приедет, посоветуемся. А так-то – хорошо, пусть Машей будет. – Маша – она теперь наша!
В небольшой деревеньке с раскидистыми тополями по берегу реки и степным простором, выдать девчат замуж непросто. Кто-то уезжал в город, кто-то в соседнем селе находил, или в райцентре.
Вот и Григорий с Валентиной задумались, когда стали девчонки подрастать. Людка вымахала в свои девятнадцать, бойкая такая, работящая, - на ферму схватили сразу. А вот замуж… тут еще попробуй, найди жениха. Одним словом, в семье Белобородовых пять девок, каждую пристроить надо.
- Ничего, Гриша, они все дружно – одна за другой – так что выскочат.
- Было бы за кем скакать, - с добродушной улыбкой ответил Григорий.
На расходы не жаловался, работал, как мог. А вот старости боялся: вдруг не успеет детей поднять.
- Вот как приведет Людка парня, так сразу зятем и назову, - пообещал жене.
- А вдруг нам не понравится? – испугалась Валентина.
- А голова у нее на что? Не глупая девка, пусть думает, за кого идет.
И вот однажды проводил Людмилу до самого дома молодой комбайнер Витька Железнов. Хоть и не местный, а ведь с самого райцентра на мотоцикле привез.
Михеич как раз собаку на цепь посадил, потому как нечего ночью бегать, дома надо сидеть. И тут за оградой (а уже стемнело) мотоцикл застрекотал. Михеич, от природы любопытный, подошел к воротам и в щелку смотрит: ну точно Людка с парнем стоит за воротами.
Григорий открывает калитку настежь и как ни в чем ни бывало говорит: - Заходи, зятем будешь!
И сказал вроде в шутку, но получилось как-то тепло, с добром что ли.
Людмила покраснела (хорошо, что в сумерках не видно было), парень смутился.
- Папка, ну ты чего? – спросил дочка.
- А я чего? – включил наивную растерянность Михеич. – Я приглашаю. Во времянке на печке чай еще не остыл, зови человека в гости.
В общем, чаем Виктора в тот раз напоили. А он и сам рад, расположил его к себе Михеич.
Было это летом, а осенью Людмила замуж вышла.
- Ну, вот первая пошла, - сказал Михеич после сватовства, будучи уже под мухой.
И с остальными также получилось. Как заметит провожатого у ворот, так калитку настежь: - Заходи, зятем будешь!
Жених сначала шарахается от такого предложения, потом освоится, приглядится и с Михеичем, как лучшие друзья.
Так он всех четырех замуж выдал.
И только пятая – самая младшенькая – ножкой топнула и сказала: - Я позориться не стану, нечего указывать, быть ему зятем или не быть. Это уж я сама решу. А то придумал: - Заходи, зятем будешь…
- Так отец же в шутку, - заступилась Валентина, - а потом и всерьез получается.
Григорий усмехается, улыбку в усах прячет. – Ну, гляди, егоза, сама так сама, я же не неволю.
Двадцатилетняя Маша, самая младшая и избалованная вниманием сестер и родителей, надула красивые губки, зная, что уж она не засидится. Вон Генка Пономарев провожает ее, в клубе караулит, причем, местный.
Но Маша к самому дому подходить запрещает, вдруг отец "номер" выкинет.
Так прошло полгода. И уже Маша с Геннадием о свадьбе говорят, уже родителям сказали… но съездил Генка в город и передумал.
Оборвались их встречи, как пуговицы у пальто.
- И чего вдруг? – спрашивает Григорий. – Может уши ему надрать?
- Не надо, пусть катится дальше, видно невелика его любовь, раз за первой юбкой побежал. – отвечает дочь. А сама в комнатку бежит, садится на кровать и злится, старается, чтобы слезы не побежали.
Григорий вздыхает, проблем и так полно, а тут еще у дочки не совпало. Он уже хотел отказаться от пастушества, надоело коров караулить. А тут еще повадились две пеструхи в совхозное поле бегать. Хоть как карауль, все одно сбегут. А виноват кто? Пастух виноват. Не доглядел.
На Михеича уже заявление написали. А ему это надо? Совсем не надо.
- Гриша, бросай ты эту работу, - просит Валентина, - а то накажут нас, штраф выпишут.
И только проговорила, как подъехал мотоцикл к воротам. Милицейский мотоцикл. Григория как ветром со стула сдуло. – Мать честная! Доработался, все мои грамот коту под хвост.
Вышел из дома, чтобы гостя непрошенного впустить, Валентина за ним. Ну, а Машка во дворе крутится, фартуком подпоясана, на голове ситцевый платочек, из-под которого две золотистые косы виднеются, - ну чисто крестьянка.
Михеич привычным движением распахивает калитку, а там – молодой милиционер с веснушками на лице. Сам еще «зеленый», но старается солидно держаться.
Михеич возьми и скажи: - Заходи, зятем будешь!
Милиционер от неожиданности покачнулся, как будто сильным ветром колыхнуло, Машка ведерко с кормом из рук выронила, услышав слова отца.
Ну, тут милиционер все-таки вошёл. Михеич руку к груди приложил: - Прости, что ляпнул по привычке, не обижайся, понимаю, что ты при исполнении. У нас пятеро девок, все замужем, а младшая, красавица, еще не сватана.
Милиционер только рот открыл, хотел что-то сказать, а Михеич снова: - Знаю, зачем приехал, виноват, не доглядел, мне эти коровы уже поперек горла стали.
- Вот-вот, об этом и хотел поговорить,- напомнил милиционер.
- Ну, так пойдем в дом.
Машка, конечно, с обидой на отца смотрит, а молодой милиционер взглянул на девушку и взгляд опустил. Хотелось бы еще раз на нее посмотреть, да ведь при исполнении.
- Пока только предупреждение, - сказал Владимир Иванович и снова посмотрел на Машу, она как раз у печки стояла, прислонившись. Ни платок, ни фартук не помешали разглядеть ее.
- Ну, папка, ну отчебучил, - возмутилась дочка, когда милиционер ушел, - ты бы еще директору совхоза так заявил.
- Директору нельзя – он женат, - спокойно ответил Михеич. – А Володька холостой, сразу видно. – Он посмотрел на дочку: - Ты носом не вороти, вижу – понравился тебе. Это не то, что Генка, это серьезный человек, хоть и молодой.
Машка фыркнула и ушла к себе.
Григорий подмигнул Валентине. – На день молодежи поедет Машка в райцентр, может и свидится там с Владимиром Ивановичем. А?
- Вот чего ты выдумываешь? - рассмеялась Валентина. – Не так уж она и замуж рвется…
- Это она перед нами кочевряжится, а ведь знаю, чего у нее на уме, моя ведь дочка. И вот заметь, я еще ни разу не ошибся, всех, кого зятем назвал, все теперь наши с тобой зятья.
____________
Маша, и в самом деле, встретила Владимира Усольцева на празднике День молодежи. И повод был заговорить: - Вы уж не обижайтесь на отца, он тогда пошутил.
- А мне понравилась шутка, - ответил молодой участковый. – И вообще, хороший у вас отец, жаль, я своего рано потерял.
Солнце играло в золотистых косах девушки и изумрудная листва шелестела, когда касался легкий ветерок. И было празднично, было тепло, и было легко. Легко от слов, которые станут мостиком к дружбе и любви.
- И вы, Маша, тоже хорошая и … красивая.
На свадьбе Михеич, не дожидаясь, когда будет под мухой, одобрительно посмотрел на невесту и жениха, кивнул и сказал: - Деток вам побольше! И девчонок, и мальчишек. А если только девки пойдут… это хорошо, девки - это дело мудреное, не каждый справится.
Автор: Татьяна Викторова
ХЛЕБУШЕК
На перегоне между полустанками Байроновка и Разгон почти в пяти тысячах километров от Москвы работали прикомандированные к путейцам рабочие из механических мастерских. Среди взрослых было 14 подростков, слесарей-прорубщиков, только что сдавших экзамены на третий разряд и гордо именовавших себя «рабочим классом». Каждому из мальчишек было около 16, и они, как весь рабочий люд, заслуженно получали рабочие продуктовые карточки. Среди талончиков на крупу, жиры, мясо, рыбу, сахар был самым дорогим, можно сказать бесценным, особый талончик размером чуть больше квадратного сантиметра. На него выдавали 800 (целых 800!) граммов хлеба. Иждивенцам и служащим выдавали всего 400 граммов хлеба. Если талончики на другие продукты могли и не отоварить, то хлебушек рабочий человек и служащие получали всегда!
В тот 1941 год декабрьские морозы завернули так, что стужу не выдерживали не только деревья, но и стальные пути железной дороги, по которым денно и нощно шли на Запад тяжело гружённые военным скарбом и техникой составы, эшелоны с красноармейцами. Сибирские дивизии спешили на защиту столицы.
Бывали дни, когда поезда мчались на подмогу одновременно по двум колеям. Это было смелое, очень рискованное, не соответствующее никаким техническим нормативам решение руководителей железной дороги.
Нагрузка на рельсы была огромна. Путейцы с трудом успевали латать путь на одном участке, как обходчики натыкались на опасный для движения дефект на другом.
Вот в такой сложно-критической обстановке руководство Тайшетской дистанции пути командировало на подмогу путейцам рабочих механических мастерских — подростков и женщин. Подростки не раз бывали в таких командировках и неплохо знали профессию путейца.
Быстро расшив рельс — вытащив лапами (ломы, похожие на огромные гвоздодеры или ноги парнокопытных) костыли, с огромным усилием отвинтив с дюймовых болтов на стыковочных накладках намертво севшие от морозов на резьбу гайки, человек 20 мужиков и баб отволакивали путейскими щипцами (клещами) на край откоса аварийный рельс…
Вскоре возле соседнего пикета путейцы наткнулись ещё на один лопнувший у стыка рельс. Дорожный мастер Анатолий Корноухов, приземистый, с тяжёлыми плечами мужик, матюгаясь и кляня всех и вся себе под нос, прихрамывая на неподвижную от рождения в колене ногу, двинулся к заклятому пикету, где обнаружили отломленную головку рельса. Корноухов в сердцах пнул отлом и охрипшим от стужи голосом крикнул бригадиру — длинноногому, сутулому мужику в латаной, короткой, видно с чьих-то плеч, шубейке:
— Михаил, брось сюда мальцов, чтоб рельс расшили. Отлом на соплях висит! Вот-вот литерный должен пройти…
В разгар ремонтно-восстановительных работ, когда люди молча (каждый строго выполнял свою функцию, доведенную до автоматизма!), наверное, в душе костили и мороз, и заводы, не присылавшие вот уже год ни рельсов, ни костылей, ни накладок, ни подкладок, и литерный поезд, из-за которого сейчас приходится вкалывать из последних сил, и Гитлера-паразита, затеявшего войну, делали свою тяжкую работу, послышался шум приближающегося поезда. По звонкому, мелодичному гудку паровоза дорожный мастер определил: идёт тот самый пассажирский литерный.
— Нет бы на часок опоздать, так нет, прёт с опережением! — чертыхнулся Корноухов и деланно бодро крикнул. — А ну, бабоньки, поднажмите, родненькие, ещё чуть-чуть!
На бодрую шутку дорожного мастера никто не отозвался. Только чаще застучали по костылям тяжеленные молотки да шумно участилось дыхание у каждого…
Подростки перекинулись репликами.
— Подумаешь! Пассажирский! Постоит!
— Если б военный эшелон, другое дело!
Шипя-пыхтя парами, красавец «ИС» («Иосиф Сталин») замер метрах в 100 от ремонтных работ.
— Ребя, гляньте, кажись, генерал бежит к нам… — сказал Гога, орудовавший у лопнувшей накладки огромным путевым ключом. Выпрямился. Поправил ушанку, сползшую на глаза.
— Что случилось, рабочий класс? — спросил, подойдя, генерал. Ребята обратили внимание на белоснежный полушубок, белые фетровые бурки, папаху с красным верхом.
— Рельс лопнул, вот и меняем, — как старшой, ответил Джамиль.
— И долго будете менять? — спросил генерал.
— Постараемся побыстрее закончить… Не только ваш пассажирский задерживаем… За вами, наверное, военные эшелоны идут, — по-деловому ответил Ишкильдинов.
— Вы-то постоять можете, а военным эшелонам никак нельзя! — серьёзно заметил Лёнька.
— Ясно, всё понял, рабочий класс… — и, уже уходя, обернулся и сказал. — Может, к нам в вагон заглянете? Погреетесь…
— Спасибо… Нам никак нельзя… «Окна» узкие, а поезда один за одним прут… Вот и вы раньше времени подошли… — объяснял Джамиль.
— Почему стоим, а не работаем? — едва шевеля застывшими губами, неожиданно объявился рядом дорожный мастер.
— Вон генерал… Позвал нас к себе в вагон… — несмело начал Джамиль.
— Ну-у, если генерал пригласил, думаю, нехорошо отказываться, — серьёзно начал Корноухов, по глазам подростков видя, как им хочется побывать в вагоне генерала. — Ишкильдинов, бери свою команду и чтоб одна нога там, а другая здесь!
***
В тамбуре красная ковровая дорожка радужным лучом радовала глаза. Подростки ступали по ковру, будто по стеклу — осторожно, боязливо. В нерешительности остановились возле открытого купе, куда вошёл генерал. До головокружения вкусно пахло хлебом.
— Чего остановились? Входите, — пригласил генерал, добродушно улыбаясь. — Геннадий Петрович, — обратился он к человеку в полосатой пижаме на верхней полке: — К нам в гости пожаловал рабочий класс!
— Отлично! Проходите-проходите, ребята, — как-то совсем не по-военному сказал Геннадий Петрович, слезая с полки.
Самый говорливый и шустрый среди приятелей Лёнька Белогривый сейчас был тише воды, ниже травы. В таёжной зелени его глаз искрилось восхищение.
Геннадий Петрович уселся возле окна, гостей усадил напротив себя и пристально оглядел каждого. «Им впору только на лыжах кататься, а они дорогу ремонтируют в такую стужу…» — жалостливо подумал он и спросил:
— Значит, путь ремонтируем?
— Ага … — ответил Джамиль.
— Да-а-а, — протянул человек в пижаме. И сочувственно спросил: — Небось промерзли?
— А то! — сказал Белогривый.
— Если шибко работать, мороза не чуешь, — поправил Гога, недовольно взглянув на приятеля.
— Верно. Звать-то тебя как? — спросил человек в пижаме.
— Гога, — смутился подросток.
— Верно, работа согревает и тело, и душу, — сказал Геннадий Петрович. — Тихон Федорович, думаю, рабочий класс надо бы попотчевать, — сказал человек в пижаме, печально глядя на жидкие одежонки подростков. Валенки, видно, не раз подшитые, как сапоги, изломанные в голенищах, несоразмерно большие ватные брюки, телогрейки, оголившие тонкие, пунцовые от холода, тощие мальчишеские шеи, неуклюжие рукавицы, сшитые из кусков старых полушубков…
— Этим я и занимаюсь… Как же не угостить хорошим бутербродом рабочий класс, — ответил генерал.
Услышав слово «бутерброд», приятели недоуменно переглянулись.
— Что это такое? — шепнул Гога Джамилю.
— Я знаю?!
Геннадий Петрович неумело скрыл улыбку, сделал вид, что не расслышал перешептывание подростков и спросил:
— Давно работаете на путях?
— На путях недавно… — начал неуверенно Ишкильдинов, думая, что за «бутерброды» готовит им генерал. — Нас командировали помочь путейским рабочим… У них теперь почти одни женщины работают. Сами понимаете, без мужиков нелегко… Новых рельсов заводы не поставляют… Старые мы в мастерских чиним, латаем, варим… Движение-то поездов надо поддерживать… А старые рельсы — они и есть старые. А тут ещё морозы на грех, сами видите, как закрутили…
— Вообще-то мы — слесари-прорубщики. Путевые накладки ремонтируем, — подсказал Гога. — Мы сдали на третий разряд… Больше года работаем.
— Выходит, вы с опытом, — отметил Геннадий Петрович.
— Я ж говорю — рабочий класс! — подсказал генерал.
— А то! — не без гордости произнес Лёнька, вытянув шею, чтобы увидеть, что за «бутерброды» так долго готовит генерал.
Генерал обернулся к подросткам и протянул каждому по огромному бутерброду — куску духмяного хлеба с мужскую ладонь и толщиной в два пальца, а на нем куски вареного мяса, в колыхающемся аппетитно медового цвета желе. «И почему обыкновенный кусок хлеба с мясом генералы называют «бутербродом?» — подумал Ленька и вонзил прочные, как победит, зубы в неописуемой вкусноты хлеб с мясом…
— Спасибо… — опять наперебой сказали подростки. Их лица порозовели, спрятав недетскую серьёзность.
— В Красной армии так просто не уходят, — строго заметил Геннадий Петрович, улыбаясь серыми глазами и уголками плотно сжатых губ. — У нас, помнится, ещё кирпич хлеба есть… — обратился он к генералу. — Думаю, надо его оставить рабочему классу. Мы на сухарях доедем до места.
— Точно, есть булка, — ответил генерал.
— Сухари тоже штука хорошая! — смекнул Белогривый.
— А то! — улыбнулся генерал мальчишеской хитрости. — Для полноты сухого пайка, думаю, следует приложить и шоколад.
— А то! — рассмеялся Геннадии Петрович. — Шоколад любите?
— А то! — шустро отозвался Лёнька и весь зарделся, посмотрел на приятелей — то ли он сказал. Друзья одобряли его активность.
— Успехов вам, рабочий класс! Держитесь… — похлопал каждого по плечу генерал. — С победой вернёмся по этой же дороге…
— А то! Телеграмму дайте — мы встретим…
Разморенные теплом и сытным бутербродом, подростки нехотя, тяжело покинули литерный поезд. Они ещё не успели спрыгнуть со ступенек вагона, как стужа схватила их в свои немилосердные объятия.
— Удачи и крепости духа вам, рабочий класс! — крикнул вслед генерал. За ним стоял Геннадий Петрович и махал рукой. Что он говорил, приятели не слышали. Поезд несколько раз дернулся, и, скрипя всеми членами стальных суставов, стал набирать скорость…
— Отогрелись? — внезапно подошел дорожный мастер, держа в руке сигнальный флажок.
— Отогрелись, Анатолий Васильевич, — ответил Ишкильдинов.
— А вы ещё не хотели идти… На фронт поехали генералы… Вернутся ли?
— Обещали вернуться, — сказал Белогривый.
— Хорошо бы…
— Хлебушек возьмите, Анатолий Васильевич, — сказал Джамиль. — Вон у Гоги.
— Какой ещё хлеб? — строго спросил дорожный мастер.
— Генерал дал и тот, что в пижаме. Не бойтесь, Анатолий Васильевич, не стырили, — протянул Гога кирпич хлеба, который на морозе стал на глазах леденеть. — Спрячьте за пазуху… И шоколад дали…
— Вы что, ребята! Они же вам дали — осторожно оттолкнул двумя руками хлеб Корноухов.
— Мы от пуза поели в вагоне хлеб с мясом. Во как! — провел по горлу рукой, спрятанной в рукавицу, Белогривый.
— Бутерброд называется, — подсказал Гога.
— Разве что так… — неуверенно ответил Корноухов и взял хлебушек. — Сладость оставьте себе — вам нужнее. Это как премия за отличную работу. Вот бригада-то обрадуется. И вам спасибо, ребята… Надёжные вы… — Почему-то ссутулившись и часто шмыгая носом, Корноухов направился к бригаде.
Хлебушек он нёс, как новорождённого, — нежно, бережливо, осторожно.
Автор:
Ямиль МУСТАФИН
Известный прозаик, автор многих книг, лауреат ряда литературных премий Ямиль Мустафьевич Мустафин (1927-2021) родился в башкирской деревушке Усманово под Уфой. Вырос в Сибири, в Тайшете, куда выслали семью в 1932 году. Там в 1942 году начал трудовую биографию учеником токаря в механических мастерских на железной дороге. Этот рассказ — о той суровой поре.
ПОДАРОК ДЛЯ КОРОЛЕВЫ
- Для кого подарок? Тоже для дочери?
- Нет, для жены. День рождения у нее в субботу. – Виктор был смущен не только вопросом, но и собственным присутствием в ювелирном магазине. Впервые в жизни он стоял в очереди за сережками. На днях старшая дочка озадачилась подарком для мамы, Виктор Букреев посчитал свою заначку… хотя, как сказать, трудно назвать заначкой… скорей всего отложенные за несколько месяцев деньги на разные хозяйственные нужды, чаще на ремонт подержанных Жигулей. Жена знала, но не вмешивалась в этот «мужской» кошелек.
Жену свою Машу Букреев любил с первой их встречи. Правда, в силу скромности, некоторой замкнутости, на показ чувства не выставлял, да и не принято было это прежде, особенно в сельской местности. Всегда покладистый, он отличался легким характером, знакомые даже отмечали послушность что ли перед женой и, порой, за глаза, называли подкаблучником.
За столом мог немного принять, повеселеть, разговориться, на замечания жены обнимал её в ответ, называя своей королевой, а наедине ласково шептал: «Масичка». Так получилось: сначала Маша, потом Мася и Масичка.
Жена Мария и в самом деле была хороша внешне. Грациозная женщина с русыми волнистыми волосами, прибранными в один пышный пучок и скрепленными шпильками. Когда перед сном вынимала шпильки, волосы «водопадом» рассыпались по плечам, и Виктор, как завороженный, не мог отвести взгляд.
Идея купить жене золотые серьги пришла к нему в доме культуры, куда ходил с женой на концерт артистов областной филармонии. Потом артисты спустились в зал, пообщались со зрителями; была среди них певица, оказавшаяся рядом с Букреевыми. Ее ажурные серьги слегка колыхались, поблескивая.
В город поехал под предлогом покупки запчастей. Отчасти это было правдой, срочно нужен стартер. И первым делом купил его, не подумав, что столкнется с дефицитом ювелирных украшений. В конце 80-х – начале 90-х дефицит был практически на все. Но Виктор не предполагал, что золото в магазинах «выбрасывали» тоже как дефицитный товар. Его буквально расхватывали за считанные часы.
Виктор приехал к открытию. Но перед входом уже была очередь, он оказался рядом с импозантным мужчиной лет сорока пяти в сером плаще и элегантной шляпе. В магазине ориентировался на эту шляпу, чтобы не потеряться. Было неловко от всей этой суеты, непривычной для него, тем более что в очереди были в основном женщины. Правда, впереди стояли две молодых пары, да вот еще этот мужчина в плаще с портфелем.
Букреев уже присмотрел серьги, похожие на те, что были на артистке, и посматривал на очередь, двигавшуюся довольно медленно.
- Да уж, с такими аппетитами нам не хватит, безобразие, создали дефицит, - бормотал мужчина в шляпе.
- А вам тоже сережки? – решил уточнить Виктор.
- Нет, мы с женой хотели цепочку с подвеской дочери подарить. – Мужчина обернулся и охотно начал разговор. - Я сам-то равнодушен ко всей этой мишуре, но женщины… вы же понимаете, тем более дочка в этом году институт окончила, да и день рождения скоро, вот и решили подарок сделать. Конечно, лучше бы супруга занялась, но она на работе, а я у меня сегодня лекции попозже начинаются.
- А вы где работаете? – Осмелел Виктор.
- В педагогическом институте, преподаватель истории, - мужчина приподнял шляпу и слегка наклонился, - Вячеслав Алексеевич. А вас как величать?
- Виктор. Виктор Иванович, - смущенно сказал Букреев. – Можно просто Виктор, все так зовут.
- Ну что же, Виктор Иванович, будем надеяться, что и нам хватит.
Но ювелирку расхватывали, как горячие пирожки, две молодых пары, уже довольные, пошли к кассе пробивать чек, дама с высокой прической изящно указала пальчиком на подвеску с цепочкой и на те самые сережки, которые приглянулись Виктору. В надежде, что все же найдется еще товар, мужчины приблизились к продавцу.
- Как так – больше нет? Вы только открылись. – Вячеслав Алексеевич пытался выяснить, почему так быстро закончился товар. Предложение, рассмотреть иные варианты его не устроило ни по цене, ни по внешнему виду.
- Ну, хорошо, когда будет?
- Не знаю, - отнекивалась продавщица, на следующей неделе скорей всего, это вопросы не ко мне.
- А к кому?
- Спросите у директора.
Виктор попытался выбрать из оставшегося, но не укладывался по деньгам, да и сами изделия были слишком громоздкие.
- Ну, так вы берете или нет? – Виктора подталкивали сзади. Он разочарованно отошел.
- Ничего, я сейчас узнаю у директора, когда привезут следующую партию, - пообещал Вячеслав Алексеевич, Букреев уже за глаза называл его «профессором».
Виктор вспомнил про «следующую неделю» и с огорчением заметил: - Мне это не поможет, у жены день рождения в субботу.
- А-ааа, ну у нас-то есть еще время, я все же узнаю, когда стоит ехать сюда.
Виктор вышел на улицу, почувствовав свежесть осеннего воздуха после душного магазина. По тротуару спешили прохожие, метрах в пятнадцати находилась остановка, он уже направился к ней, держа в руках сумку со стартером.
- Жаль, конечно, люди в очереди стоят, а купить не получается, прямо обидно. – Виктор услышал рядом мужской голос, повернулся, чтобы убедиться, к нему ли адресованы слова прохожего. Мужчина, в коричневом плаще и черной кепке, в очках с толстой оправой, остановился рядом.
- Вам тоже не досталось? – Спросил Виктор незнакомца.
- У меня как раз наоборот: мне продать надо. Жене покупал, но срочно деньги понадобились, супруга приболела, ехать нужно в другой город, так что серьги сейчас не так нужны, здоровье жены важнее. – На лице мужчины появилось сожаление. – Кстати, если интересуетесь, могу предложить по магазинной цене.
- А взглянуть можно?
- Конечно. Только давайте отойдем за остановку хотя бы, а то неудобно как-то, люди кругом.
Они спустились по ступенькам и скрылись за остановкой. Мужчина открыл коробочку, в которой блеснули сережки – похожие на те, что Виктор присмотрел в магазине. Он хотел взять серьги в руки…
- Да тут все нормально, там вон и проба стоит, мы месяц назад покупали, а то, что этикетки нет, так мы ведь не думали поначалу их продавать… а так всё как в магазине.
Виктор приподнял ворот куртки, почувствовав осенний холод, мысли в голове путались, борясь с желанием взять сережки…
- Нет, ну если вы сомневаетесь, я не настаиваю, - мужчина быстро прикрыл коробочку. - Можете у кого-нибудь спросить, например… вон женщина, наверняка разбирается. – Девушка, можно вас, - он окликнул даму в элегантном пальто, - на минуточку.
- Да, пожалуйста, - девушка, маячившая неподалеку, подошла.
- Взгляните, как вам сережки, а то мужчина сомневается. – Он легко открыл коробочку.
- Какие красивые серьги! От золота я бы не отказалась, - она стала крутить сережки в руках. – А в чем вопрос? Вы продаете? – Она посмотрела на продавца. – Я могу купить, у меня и деньги с собой. – Она открыла сумочку.
- Уже купил! – Решительно сказал Виктор и достал деньги. – Держи, друг, я беру, спасибо, что выручил.
- Ну, вот и договорились. Деньги быстро исчезли в кармане «продавца», Виктор и не заметил, как мужчина скрылся за углом.
Букреев вернулся к магазину, снова открыл коробочку, разглядывая покупку.
- Ну и что вы думаете, узнал я день завоза, - Виктор услышал рядом знакомый голос. – На следующей неделе в четверг большое поступление, но я не смогу, у меня с утра лекции у студентов, придется жене отпрашиваться. А что делать? – Он развел руками, - в такие времена живем. Так что, Виктор Иванович, приезжайте.
- А я уже купил, - Виктор смущено показал коробочку, - случайно встретил человека, который продал по магазинной цене, деньги срочно нужны.
- Ну-ка, ну-ка, позвольте взглянуть, коробочка-то магазинная, - Вячеслав Алексеевич сощурился, разглядывая серьги, взял в руки, подержал на ладони.
- Дорогой вы мой, да вообще не похоже на золото, уж я не такой знаток, но все равно видно…
- Как это не похоже? – Там и проба есть, мне этот человек сказал…
- А пойдем в магазин, прямо к директору, уж она точно знает.
- Нина Александровна, окажите, пожалуйста, еще одну услугу, взгляните на сие изделие.
- А что тут разглядывать, сразу видно: дешевая подделка, причем, грубая, правда, непонятно, какой сплав. Грош цена им в базарный день.
Виктора бросило в жар. – Ну как же так, мне сказали, у вас купили, человек жене брал, - язык у Виктора стал заплетаться от волнения.
Женщина с сочувствием взглянула на Букреева: - К сожалению, вам продали ничего не стоящую безделушку.
- Ну, так надо звонить в милицию, позвольте от вас вызвать следователей, - взволнованно сказал "профессор".
- Вам лучше напрямую обратиться в милицию, поскольку афера произошла не у нас в магазине, а за его пределами, там уж и заявление напишете.
Виктор выскочил на улицу, ища глазами того мужика в кепочке и в очках. Обошел остановку, побежал вдоль забора, вернулся, запыхавшись и сжимая кулаки.
- Послушайте, никого вы не найдете здесь, надо срочно ехать в милицию, - предложил «профессор». Он взглянул на часы. – У меня еще есть немного времени, поедем вместе, вы , я вижу, человек приезжий, так что я провожу.
_______________
Следователь внимательно выслушал сумбурный рассказ Виктора. – Товарищ следователь, вы, пожалуйста, разберитесь, это же безобразие какое-то, трудового человека среди бела дня в центре города обокрали, - попросил "профессор".
- А вы кто будете? – Спросил следователь. – Вы лично видели?
- Нет, я как раз в магазине был, я не видел, но, поймите, человек приезжий, – он указал на Букреева, - отдал честно заработанные деньги…
- Ну, если не видели, подождите в коридоре.
- Хорошо, - разгоряченный происшедшим, «профессор» вышел.
- Ну, как же вы, взрослый человек, безделушку за дорогостоящее изделие приняли, неужели золото отличить не можете.
Виктора затрясло от негодования. Только теперь он полностью осознал, что лишился денег, которые копил месяцами, и которые вряд ли удастся вернуть. – А вот не смог! Представляете, не смог! Вы мне запчасти покажите на тот же «Кировец» или «Беларусь», и я сразу скажу, подходят или нет и куда их там ставить… а золото… в глазах блеснуло, обрадовался, что подарок жене к субботе будет, к тому же девушка сказала, что серьги золотые… - Виктор затих и опустил голову, чувствуя себя виноватым.
- Что за девушка?
- Ну, на остановке стояла, ее позвали на серьги взглянуть.
Следователь вздохнул: - Понятно, сообщница.
- Какая сообщница?
- Сообщница мошенника, вот какая. Сможете их портреты обрисовать?
- Попробую.
- Пишите заявление, - следователь подал листок бумаги.
«Профессор» ждал Букреева на крыльце. – Послушай, Виктор Иванович, постарайся не расстраиваться, кто его знает, может и найдут аферистов, а если не найдут… живи дальше, не вини себя. Деньги-то все отдал? Если на автобус не хватает, так вот, - он полез в карман, - я дам, небольшая сумма, но до дома хватит добраться.
- Да что вы, - Виктор опомнился, - не надо, есть у меня деньги, хватит на билет и детям на конфеты. И так спасибо, время на меня потратили.
- Да что там время, - «профессор» махнул с досады рукой, - человек человеку – друг, но, к сожалению, встречаются и такие, как этот аферист. – Он взглянул на часы. – Поеду я в институт, а тебе, Виктор Иванович, на автобус номер семь, как раз до автовокзала доберешься.
- Спасибо, Вячеслав Алексеевич, - Виктор пожал «профессору» руку, - спасибо за помощь.
- Да какое там – «помощь»…
_______________________
Автобус был полупустой, среди недели пассажиров мало. Виктор смотрел в окно, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, думая, как сказать о случившемся жене, все равно ведь надо как-то рассказать, куда подевались деньги.
Примерно на середине пути автобус съехал на обочину. С одной стороны лес, с другой большое село Завьюзовское, сразу, метрах в пятидесяти от трассы.
- Это чего же, надолго? – женщина на переднем сиденье забеспокоилась внеплановой остановкой.
- Не знаю, - ответил водитель, - молитесь, чтобы ночь здесь не застала.
- Может помочь? – Виктор подошел к водителю.
- Пока не надо.
Виктор и еще несколько пассажиров вышли из автобуса. Осенний лес тянулся бесконечной полосой. А на противоположной стороне, как раз напротив автобуса стояла небольшая церковь, ее синие купола возвышались над одноэтажными постройками. Виктор удивился: сколько раз тут проезжал, не обращал внимания. А ведь церковь старая, каким-то чудом сохранившаяся.
Решив, что поломка на долго, направился к храму. Сам не знал, зачем пошел, может потому что рядом почти, метров пол ста всего.
Дверь была открыта, но внутри пусто. Только старушка в светлом платочке аккуратно раскладывала книжечки. Виктор замялся, не зная, что делать в таких случаях. Стал разглядывать убранство храма. Старушка отложила книжки и смотрела на него. Он перевел взгляд и увидел крестик. Серебряный крестик с цепочкой. Почему-то он, такой маленький, казалось незаметный, бросился ему в глаза.
- А ты ближе подойди, - старушка подала крестик. – Себе хочешь взять?
Виктор пожал плечами, он и сам не знал, кому именно, но почему-то захотел купить этот крестик на последние деньги.
Он не помнил, сколько времени пробыл в храме, кажется недолго, но когда вышел, увидел, как та самая женщина, сидевшая на переднем сиденье, машет ему рукой. Он ускорил шаг.
- Ну, где же тебя носит, одного тебя и ждем.
Виктор взглянул на водителя, но тот понимающе ответил взглядом и не сказал ни слова. Двери закрылись, и они поехали дальше.
___________________
Букреевы жили в райцентре. На центральной улице стояло несколько пятиэтажных домов, в одном из них пять лет назад Виктор получил квартиру. Дочка и сын первым делом заглянули в сумку.
- Ну, здоровые уже, а все по сумкам заглядываете, как дети малые, - Мария в шутку сделала замечание. – Анька, ну ты-то куда? В девятом классе уже, а все игрушки ждешь.
- Есть там конфеты, ищите лучше, - подсказал Виктор.
Мария собрала ужин. – Ребятишки уже поели, садись, тебя покормлю.
Виктор устало опустился на стул, глядя в тарелку с супом.
- Ну, чего ты? Что там с тобой в городе делали? Уставший какой-то. Купил для машины?
- Купил. – Есть ему не хотелось, появилось жгучее желание выговориться. – Маш, хотел подарок тебе на день рождения купить… не получилось сюрприза. Деньги-то я, которые откладывал, все взял.
Мария присела рядом, настороженно глядя на мужа. – Ну, взял и что?
Виктор отодвинул тарелку с супом и рассказал все, как было. – Маша, ну не думал, что нарвусь, - он сжал кулаки, - поздно хватился, надо было догнать, я бы его скрутил… я потом побежал, а где его найдешь, хмыря этого…
- Куда побежал? – Мария испуганно смотрела на мужа. – Зачем побежал? А если у него ножик в кармане, да он им… а если это банда, да их там много? Тебе, что жизнь не дорога? А о нас ты подумал? У тебя дети! А я? А если бы с тобой случись чего, а мы-то как?
- Маша, да чего? Живой я, ничего не сделалось со мной, а деньги, получается, подарил…
Мария сникла: - Деньги жалко, ой как жалко, ты же по вечерам подрабатываешь, кому машину починишь, кому насос, - она вздохнула, - ну да ладно, сам хоть цел и невредим, а то, слышал, что творится, уехал человек на машине и потерялся: ни машины, ни его самого.
- Я в милицию заявил, да мало надежды… прости, не получилось подарка.
- Ой, уж не круглая дата, чего там, обойдусь, нам бы ребятишек вырастить, да пристроить.
- Ты знаешь, - Виктор взял куртку и достал из кармана серебряный крестик на цепочке, - даже не знаю, как получилось, захотелось мне его купить, это в Завьюзовском сломались, пока стояли, в церковь заглянул, представляешь, сам не знаю, зачем. Увидел вот и купил.
- Витя, на последние деньги, поди? Ну, застегни тогда уж.
- Я сразу-то не подумал, потом на ум пришло: ты ведь не крещеная…
Мария прикрыла ладонью крестик, посмотрела на мужа: - Отчего же не крещеная? Крещеная я, Витя, крещеная. Бабуля постаралась, еще малолетними нас с сестрой окрестили. И как раз в той самой церкви в Завьюзовском. Она на всю округу одна, старинная, вот бабушка и постаралась. Только крестик я не носила… а этот буду носить.
____________________
Это был редкий случай когда Виктор не мог уснуть. В голову лезли события прошедшего дня. Жена посапывала рядом, разметав свои красивые волосы по подушке, одной рукой касаясь плеча мужа, как будто и во сне хотела убедиться, что он рядом и с ним ничего не случилось.
Виктор вспомнил «профессора», так переживавшего вместе с ним о случившемся, вспомнил, как дочка как-то заикнулась о педагогическом: «Вот бы такого преподавателя ей, - подумал Виктор, - здорово было бы если Вячеслав Алексеевич станет учить нашу Аньку». Он вспомнил теплый взгляд старушки в храме, понимающего водителя автобуса – и, казалось, хорошего-то больше, чем утрата денег.
_________________
Мошенников все же поймали. Уж больно нагло они себя вели, и заявления на них так и сыпались в милицию. Правда, вернуть удалось только половину денег, Букреевы были рады и этой сумме, потому как вообще не надеялись на поимку преступников. Виктор подладил Жигули, чтобы возить свою королеву.
________________
Золотые сережки Виктор Букреев все же купил жене. Как раз к празднику 8 Марта. Ездили в город вместе. И выбирали вместе. Маша осталась довольна.
Автор Татьяна Викторова