Сыновья любовь

Канал Живу, люблю, пишу...
Олег очень любил и ценил свою маму Марину Витальевну. И не удивительно, женщина вырастила сына одна и можно сказать, всю свою жизнь посвятила ему.
Когда Олегу было всего три года, погиб его отец, военный лётчик, и Марина осталась одна с ребёнком на руках. Женщине пришлось быстро взять себя в руки, потому что нужно было заботиться о сыне. Тогда Марина поклялась, что сделает всё возможное для того, чтобы Олег ни в чём не нуждался, и у него было счастливое детство.
Марине Витальевне пришлось тяжело. Рассчитывать было не на кого, и она трудилась на двух работах, чтобы у сына было всё необходимое, и он не чувствовал себя хоть в чём-то обделённым.
О том, чтобы устроить личную жизнь, женщина и не думала. Слишком сильны были её чувства к погибшему мужу, и Марина и представить не могла себя рядом с другим мужчиной...
Олег рос способным и целеустремлённым мальчиком, он хорошо учился и занимался спортом. И он прекрасно понимал, что его маме приходится непросто, поэтому старался её не расстраивать, а ещё дал себе зарок, что обязательно добьётся успеха и отблагодарит маму сполна за всё, что она для него делала и делает. Так в итоге и получилось.
После школы Олег смог поступить в один из лучших вузов города на бюджет, окончил его с красным дипломом, а потом нашёл работу, благодаря которой быстро стал продвигаться по карьерной лестнице. И к тридцати пяти годам мужчина был уже весьма состоятельным человеком.
Он купил большой дом с участком, куда перевёз и Марину Витальевну. Ему хотелось, чтобы мама жила на свежем воздухе и занималась тем, о чём она всегда мечтала. Женщина обожала цветы и хотела их выращивать в собственном саду.
Олег нанял домработницу и сиделку для мамы, поскольку у женщины было слабое здоровье.
Марина Витальевна переживала за сына. Олег был для неё поздним и очень долгожданным ребёнком, ей было почти сорок, когда судьба дала шанс на продолжение рода. Личная жизнь у Олега не складывалась, мимолётные увлечения заканчивались расставанием, а Марина Витальевна очень мечтала о внуках. Она переживала, что покинет этот мир, так и не подержав на руках сына или дочку своего единственного сына.
Олегу исполнилось тридцать шесть, когда он познакомился с Олесей. Хрупкая миловидная блондинка привлекла его внимание, и мужчина решил познакомиться с ней. А вскоре понял, что влюбился. Их отношения быстро стали серьёзными, и Олег сделал Олесе предложение, которое она приняла.
Марина Витальевна была рада за сына, женщина очень хотела дождаться внуков, да и вообще, ей было бы гораздо спокойнее, если бы Олег обзавёлся семьёй. Поэтому к избраннице сына она постаралась отнестись как к дочери, чего нельзя было сказать о самой Олесе.
Молодую женщину очень раздражало присутствие в доме матери Олега, но когда она попробовала завести с мужем разговор на эту тему, тот сразу расставил приоритеты.
- Это моя мама, - сказал Олег. – Она была, есть и будет самым близким для меня человеком…
- Ближе меня? – фыркнула Олеся.
- Она моя мама! – повторил Олег.
- Конечно,- поджала губы Олеся, чувствуя, как усиливается её неприязнь к Марине Витальевне.
Молодой женщине хотелось стать полноправной хозяйкой в доме и в сердце Олега…
- Есть хороший интернат для пожилых людей, - сказала она как-то за ужином. – Мне кажется, что Марине Витальевне будет там гораздо лучше.
- Ты предлагаешь мне отвезти маму в дом престарелых? – возмутился Олег.
- Я хочу как лучше, - ответила Олеся.
- Не тебе решать, как будет лучше...
Марина Витальевна чувствовала себя всё хуже и хуже, она почти перестала выходить из своей комнаты, забросила сад, и Олег очень переживал за здоровье мамы.
За Мариной Витальевной ухаживала Арина, симпатичная девушка с медицинским образованием. Олег замечал, что присутствие Арины благотворно сказывается на самочувствии его мамы, да и Марина Витальевна всегда отзывалась об Арине хорошо.
- Какая же она славная,- говорила женщина сыну. – Бог не дал мне дочку. Но если бы я могла выбирать, я хотела бы именно такую дочь, как Арина. Она такая добрая…
А вот Олеся всегда высказывалась о сиделке свекрови отрицательно.
- Давай уволим Арину,- сказала она однажды мужу.
- Зачем?– удивился Олег.
- Не знаю, неприятная она… Противная какая-то….
- И чем же она противна? – удивился Олег.
- Противная и всё, а я смогу сама ухаживать за твоей мамой...
Олеся так и не смогла объяснить мужу причину своей неприязни к Арине, но продолжала настаивать на увольнении сиделки. А Марине Витальевне тем временем становилось всё хуже…
Однажды Олег вернулся с работы на час раньше. Он вошёл в квартиру и услышал телефонный разговор своей жены с подругой.
- Ань, ты не представляешь, как меня бесит эта мамаша. Жду, не дождусь, когда она сдохнет. Но ничего, ждать осталось недолго, я каждое утро подмешиваю ей в чай таблетки, повышающие давление, а она же гипертоник. Скоро её приступ как хватит… И никто ничего не заподозрит. Я стану полноправной хозяйкой в доме…
- Так это из-за тебя мама себя плохо чувствует? – спросил Олег, входя в комнату.
- Ой, Олежка, - опешила Олеся. - Ты так рано? Что-то случилось?
- Случилось. Я совершил большую ошибку, женившись на тебе.
- Ты о чём? – захлопала наращенными ресницами Олеся.
- О том, что нам больше не по пути! Собирай свои вещи и убирайся.
- Олежек, ты чего? Я ведь люблю тебя. Ты всё неправильно понял.
- Нет, я всё понял правильно и больше не хочу видеть тебя в своей жизни. Мама для меня всегда будет самым близким человеком, и я никому не позволю обижать её. А тем более причинять ей зло.
- Ну и дурак! – закричала Олеся. – Кому ты вообще будешь нужен со своей придурошной мамашей?
- Убирайся, - повторил Олег.
А спустя три месяца Олег женился на Арине, которая оказалась очень доброй и хорошей девушкой. Марина Витальевна пошла на поправку и сейчас с радостью готовится к новой для неё роли бабушки. Олесю Олег старается не вспоминать, считая эту женщину ни чем иным, как самой большой ошибкой…
Яна_Нененко
Источник ⤵️ https://dzen.ru/jana_nenenko Воскресшая дочь
Канал Пойдём со мной
- Ничего, девочка, ты молодая, ещё родишь. Образуется...
Санитарка роддома неловко переложила прозрачную сумку Ульяны из одной руки в другую и бросила на роженицу быстрый взгляд. В сумке выделялись пёстрым пятном детские вещички и белая с голубой окантовкой упаковка подгузников, на ней, на упаковке, значилась большая цифра "1" - для только родившихся деток. Лифт, грохоча, опускал их на первый этаж.
- Дети старшие есть?
- Нет...
- Это сложнее... Что твои решили? Хоронить будете или...
- Будем, - отвернулась, поджав губы, Ульяна.
Санитарка понимающе вздохнула.
Её забирали из роддома одну. Конверта с ребёнком не было как и не было вообще ничего: ни улыбок, ни поздравлений, ни скромного букета цветов... Был только муж с опущенными, виноватыми глазами и ужасная, обжигающая льдом пустота. Муж обнял её скупо, как чужой. Безо всяких напутствий и памятных фото они покинули здание родильного дома.
- Я уже был... Кхм... - запнулся муж и ещё раз кашлянул. - У ритуальщиков... у стервятников этих... Всё заказал на завтра. Но ты, если хочешь, кхм, можешь внести коррективы. Венок белый выбрал, а гробик, он такого цвета, как...
- Не важно. Я не могу...
- Хорошо. Кхм...
Ну до чего же предательски ярко светит солнце в этот декабрьский день! Где же ветер, где же хлёсткий дождь, где же мокрый, противный снег, лепящийся в лицо, как плевок Господа! Так было бы правильнее... Они молча прошли КПП и направились к машине. Ульяна с жалостью взглянула на покрытый грязью и пылью бок авто.
- Ох и грязная же она у нас.
- На мойку забыл заехать. Ещё три дня назад хотел, да тут... Кхм.
- Ты заболел?
- Нет. С чего ты взяла?
- Покашливаешь.
- Да нет, это так... Горло сводит от нервов.
Они сели в машину и Саша, муж Ульяны, завёл мотор. Сразу тронулись.
Всё тот же город и те же улицы с прибившимися к бордюрам окурками. Голые деревья на фоне унылых фасадов домов. Синее небо без туч. Ржавый забор школы. Голуби на проводах. Серая лента асфальта.
На третьем месяце беременности Ульяна заболела простудой, но скорее всего, это был грипп, не обошлось без лечения. После выздоровления у Ульяны пошла сыпь на пояснице. Инфекционист сказал, что это герпес и Ульяна пропила назначенные таблетки. Они не помогли. Другой врач, уже дерматовенеролог, распознал аллергическую реакцию, он назначил мазь и сыпь у Ульяны прошла. На этом неприятности со здоровьем во время беременности у неё закончились, Ульяна стала ждать дня родов.
В день предполагаемого дня родов у Ульяны начались схватки, они были слабыми, но Ульяна решила ехать в роддом.
- Раскрытия нет вообще, - заключила акушерка, - надо останавливать схватки, пока шейка не успела раскрыться.
Ей дважды сделали капельницу, но схватки не прекращались, они усиливались. Ульяна промучилась ночь, а утром её опять осмотрели - началось раскрытие. Решили проколоть водный пузырь.
- Воды нормальные? - поинтересовалась Ульяна. К родам она готовилась основательно и начиталась информации в интернете.
- Да, прозрачные, зелени нет, всё хорошо, - ответили ей.
В ход пошла новая капельница, теперь уже для усиления схваток. Через шесть часов кардиотокография показала ухудшение состояния плода и Ульяне предложили сделать кесарево. Операция прошла хорошо. Девочка выглядела вполне здоровой, она заплакала, её показали Ульяне и приложили к груди и на этом всё... Ульяна увидела дочь только на следующий день в реанимации, обвешенную катетерами и трубками, подключенную к ивл. Изо рта девочки, а точнее из лёгких, шла кр овь.
- Пневмония, - пояснил врач, - глотнула инфицированных вод, инфекция одна из тех, которыми вы переболели во время беременности.
На третий день жизни, когда состояние крохи вроде бы стабилизировалось, Ульяна сидела в палате и усиленно пыталась сцедить молозиво, она молилась всем святым и муж тоже впервые за много лет отправился в церковь, а позже он должен был позаботиться о том, чтобы сменить имя малышке, потому что сноха подсказала, что ребёнку могло не подойти имя... Глупость, конечно, но тут уже во всё поверишь, поэтому родители выбрали другое имя - по святцам. И в тот момент, когда Ульяна сидела и сцеживалась, уверенная на сто процентов, что её ребёнок будет жить, вошёл врач и остановил её.
- Мне очень жаль, - сказал он между пространными медицинскими пояснениями.
Мелькают лица за серыми стёклами встречных автомобилей. Их должно быть трое в машине, но они снова вдвоём.
"Мне очень жаль - какая глупая, заезженная фраза!" - возмущалась про себя Ульяна. - "Жить-то теперь дальше как, если весь мир перестал существовать, он замер, остановился на том переломном моменте, натянутом, как тетива?!"
Родственники отводили взгляды. Они считали, что виноваты врачи, что затянули с кесарево, и надо доказывать это, наказывать виновных... Но Ульяна, погружённая в горе, не хотела ничего, ей и шевелиться лишний раз было в тягость. Она решила, что после новогодних праздников выйдет на работу, ведь дома, в окружении всех этих детских вещичек, которые рука не поднималась раздать, отдать или выкинуть, можно было сойти с ума.
Новый год и Рождество Ульяна с мужем встречали у родителей в посёлке. В вечер Рождества решили затопить баньку. Сначала париться пошли мужчины и задержались там надолго. Ульяна с мамой попали в баню только после одиннадцати вечера. Из-за шва Ульяне нельзя было париться, но маме было боязно оставаться одной в тёмном саду на задворках, где стояла баня, поэтому Ульяна пошла с ней.
- В эту ночь начинаются рождественские гадания, ты знаешь? - сказала мама, выйдя к Ульяне в предбанник, - помню, мы в молодости с девчонками гадали на суженого.
Ульяна вдохнула горячий, пахнущий берёзовым веником воздух, который залетел в предбанник вслед за матерью. Её клонило в сон.
- И как?
- Ой... Да зеркала, помню, ставили и ждали, ждали... А потом что-то как показалось в том зеркале! Будто чёрная фигура издалека начала к нам идти! Ну мы завизжали и врассыпную. С тех пор не гадали. А хочешь мы с тобой сейчас?..
- Ни за что!
Ульяна помогла матери обмыться и та засобиралась домой, устала.
- Ты иди, а я ещё посижу здесь немного. Хочу побыть в одиночестве.
Где-то скрипела, кряхтя и чуть слышно, половица, словно дерево расходилось от жара. Ульяна легла на скамью. По углам предбанника, под потолком, жалась к стенам пыльная паутина. А за окном снег и ветви вишен укутаны в белый... Сердце Ульяны не отпускала тоска. Она прикрыла глаза, стараясь ни о чём не думать, а слушать только банную печь и то, как за окном гуляет ветер... Ульяна начала дремать. Перемежённое с реальностью наваждение постепенно втягивало Ульяну в сон, который казался таким долгим и насыщенным, а на деле длился не более десяти минут.
Ей приснилось, что она дома, у себя в квартире, и подходит к детской кроватке, которую они заранее купили. Движение в кроватке привлекло её внимание, там что-то возилось...
- Мама, - улыбнулась ей новорожденная девочка, её дочь. Ульяна очень хорошо успела её запомнить.
Новорожденная девочка открывала ротик и из него вылетал чистый детский голосок. Она говорила, как взрослая. Ульяна смотрела на неё во все глаза и не могла поверить - может, ей лишь приснилось, что дочь умерла, может весь тот наполненный кошмаром месяц и был только сон, а в реальности всё хорошо?! Но младенцы, тем более новорожденные, говорить не умеют! Осознание пришло к Ульяне, как молния, и она заплакала. Девочка опять открыла розовый ротик:
- Мамочка моя любимая, пожалуйста, не плачь. Всё будет у тебя хорошо, верь мне! У тебя родится дочь. Назови её Настей. И не переживай ни о чём, теперь всё будет в порядке..."
И тут Ульяна проснулась. Она резко почувствовала себя легче, словно гора спала с плеч, но остался ещё песок, в котором она увязла... Время лечило Ульяну и постепенно жизнь стала набирать прежние краски.
Она вывезла все детские вещи к родителям, оставив себе одну погремушку, и вышла на работу. Будни засосали её в привычное русло, она вновь стала смеяться, не испытывая чувства вины, заново научилась испытывать радость от прожитого дня. Врачи сказали, что ей нельзя беременеть в течение двух следующих лет после операции, но так уж вышло, что беременность наступила через полтора года. Ульяна поняла, что беременна, когда даже не было задержки. Она болела, пила антибиотики и вдруг словно что-то отодвинуло её руку с таблеткой ото рта... Это было как щелчок в голове - осознание новой жизни внутри себя.
Антибиотики были сильными и гинеколог убеждала Ульяну, что беременность необходимо прервать.
- Нет, я буду рожать!
Едва Ульяна выкарабкалась из одной болячки, как тут же подоспела другая и опять без антибиотиков было не обойтись. Ульяна начала принимать сильнодействующие препараты, в инструкции к которым беременность значилась как чёткое противопоказание. Тут уж все начали заставлять Ульяну делать аборт: и муж, и родители, и свёкры, и, конечно же, врачи... Ульяну разрывало от противоречий, она так хотела ребёнка, она верила, что тот сон был не напрасным, но что если это на самом деле был лишь сон, а ребёнок родится инвалидом или вообще снова умрёт? Риск огромен! У неё всего второй месяц беременности, закладываются органы и ткани, что угодно может пойти не так!
Настал день, когда Ульяна должна была идти записываться на аборт. Решение с ценой в миллионы её нервных клеток... Она проснулась по будильнику, но дремота захватила её опять и в этом липком, не отпускающем состоянии полусна в её голове медленно проползла тяжёлая мысль: "Ну всё, надо вставать, выбора нет... Здесь уже ничего не поделать...". И как только она подумала об этом, что-то извне закричало что есть мочи ей в ухо и это был голос её дочери, тот самый, которым она говорила с Ульяной в прошлом сне. Её оглушило от крика: "НЕ СМЕЙ!!!"
Ульяна молниеносно проснулась и села на кровати. Она поражённо оглянула комнату. В квартире, кроме неё, не было ни души.
Не счесть сколько анализов и УЗИ назначали Ульяне во время той беременности. Она подписывала документы, что все последствия берёт на себя. Родители и свекры были уверены, что в лучшем случае она родит инвалида, называли её безответственной, сумасшедшей, помешанной... Ульяну поддерживал только муж, он, как и Ульяна, верил, что всё будет хорошо. Им оставалось лишь молиться.
За две недели до родов Ульяну положили в отделение патологии беременности. Вскоре к ней в палату подселили другую беременную. Звали её Настя. Именно так они с мужем и собирались назвать свою дочку, которая вот-вот должна была появиться на свет - так, как завещала Ульяне во сне новорожденная малышка. За вечерним чаем Ульяна задумалась о том, что ни разу не поинтересовалась значением этого имени. Она спросила у соседки:
- А ты случайно не знаешь какое значение у имени Настя?
- У моего имени Настя? Конечно знаю. Воскресшая.
Воскресшая! Ульяну пробило ознобом и чайная ложка выпала из рук.
На следующий день она родила свою Настю - крепкую, здоровую девочку, оказавшуюся позже жизнерадостной шалуньей. "Моя дочь. Моя воскресшая дочь" - так подумала Ульяна, когда их забирали после выписки домой. Март стоял на дворе и снова светило солнце. Малышка поморщилась от ярких лучей и Ульяна прикрыла рукой её личико. Она остановилась, прижимая к себе драгоценный свёрток, посмотрела прямо на солнце и улыбнулась ему - "спасибо тебе, ясное небо, спасибо, Господи, за всё!"
Анна Елизарова
Источник ⤵️ https://dzen.ru/idizamnoy?share_to=link НИЩИЙ
Не тот нынче нищий пошел, скажу я вам, не тот! Вот раньше…
Подвизалась я во времена оные в славном граде Барнауле при храме Александра Невского. Всё, что в храме жило, читало, пело и вопияло, — подчинялось настоятелю, а то, что касалось паперти, там безраздельно властвовал Серёга — царь всех нищих и убогих, прибивающихся к храму с целью подзаработать и вовремя опохмелиться.
И было Серёге на вид лет шестьдесят, а по паспорту 38, что, в общем-то, в его кругах за моветон не считалось. Тяготы нищенского бытия обязывали выглядеть сумрачно и жалко, чтобы пусть и небольшие, но регулярные денежки капали в кружку для подаяний. В будни — по-скромному, а уж в двунадесятые и великие праздники — по-особому, торжественному тарифу.
Имел Серёга роскошные трофические язвы на ногах и женское зимнее пальто на ватине, цвета свежих листьев клевера, с обтюрханным лисьим воротником. Причём лиса эта покойная имела размеры хорошего телёнка и красиво облегала пусть и изъязвленное, но очень мощное Серёгино тело красивым рыжим хомутом. Солидный был воротник, шаляпинский.
На ногах, как и положено каликам перехожим, были войлочные бурки на резиновом ходу, с железным замком («прощай, молодость», помните?) и частичном галифе. Частичном потому, что вечно распухшие и гноящиеся Серёгины ноги не помещались в те узкие дудочки, которыми заканчивались галифе, и за ненадобностью эта узкая часть отрезалась, а оставался только пышный барочный верх.
Ко всему этому шику прилагалось донельзя испитое лицо рязанского крестьянина в обрамлении есенинских кудрей и борода, по которой безошибочно можно было цитировать Серёгино меню.
Перед началом рабочего дня, где-то минут за сорок до начала литургии, Серж прибывал на рабочее место, усаживался на верхнюю ступень церковного крыльца, обстоятельно разматывал эластичные бинты и обнажал свои страдальческие багрово-чёрные ноги, долго изучал их, поглаживая и приговаривая: «Кормилицы мои…» После этого распивал четок, занюхивал лисой и начинал планёрку.
— Валька, чего ты раскорячилась у ворот, как жертва вечерняя? Уйди с глаз моих, сейчас настоятель приедет, увидит твой бланш во всю морду и погонит нас всех отсюда, как собак, из церкви!
— Ваня, все уже в курсе, что ты слепой, но штаны, брат, застёгивать нужно, тут тебе не вендиспансер!
— Анька, платок надень, морда твоя ханыжная! Смердишь, как четверодневный Лазарь. Ещё и без платка, как девица непорочная...Одни нехристи кругом, а просят за ради Господа Бога, не стесняются!
Наведя порядок, всех отправив на правильные диспозиции, Серёга истово крестился и приступал к работе.
Всех, кто трудился в храме и приходил пораньше, Серёга знал по именам, ничего у них не просил, со всеми здоровался и обращался по имени-отчеству.
— С Христовым днём, Марь Иванна! Помогай, Господь!
— Людмила Петровна, Господь тебе навстречу! Как давление? Муж из запоя вышел?
— Ульянка, роща моя соловьиная, пой там пошибче, пожалостливей, больше подадут после службы! На тебе пряник, не брезгуй, он чистый, мне просфорницы дали, тебе надо сладкое есть, звончее будешь!
— Отец настоятель, благослови! Как матушка? Девочки? Хорошо? Ну и слава Богу.
Он никого не просил и не принуждал подавать ему. Сидел по-царски, расставив свои изболевшиеся ноги, и желал каждому входящему здравия и счастья. Подавали ему и хорошо подавали. Любили даже. Он не был жалким, не был наглым, он был настоящий такой русский страдалец, которому не грех подать и на рюмочку.
А однажды Серёга спас мне жизнь. По-настоящему. Прибилась к его сиро-убогому отряду странная тётка. Сухая, как ветка позапрошлогодней вербы, хромая на обе ноги, и вроде бы даже немая. Одета бедненько, но чистенько. В отличие от всех остальных работников паперти она ходила на службы, но как-то бессистемно, урывками. Зайдёт, вытянется в струну у Николы Угодника, что-то горячо ему пошепчет и опять уходит по милостыньку. В руках у неё всегда была глубокая консервная банка с мелочью, и она ей зачем-то периодически трясла, как маракасами, изображая ритм. Зачем, не знаю. Что там у блаженных на уме - Бог весть.
И однажды летом, сразу после Троицы, на Духов день, задержалась я в храме дольше обычного. Все мои хористы разошлись и домой я отправилась одна. А идти нужно было через безлюдный парк, вечно переполненный незлобивыми эксгибиционистами, тихими алкашами, собаковладельцами и скромными бардами. В общем, опасности из них не представлял никто, все были свои, родненькие. Идёшь, посвистываешь, думаешь о высоком. О скорой зарплате и духах «Же Озе», допустим.
И тут от куста придорожного отделяется та самая вербная ветка, немая и хромая, но уже без жестяной банки. А вместо банки у неё в руках здоровенное шило, как у сапожников, у меня дед таким валенки прошивал, когда прохудятся. И по всему видно, что тётка эта хочет меня этим шилом проткнуть. Насмерть. Белая сама вся, губы обветренные в нитку, глазёнки горят. И шепчет, шепчет что-то невразуми тельное:
— Умри сатана, умри, когти, каблуки, копыта…
В голове мысли блохами потравленными скачут. Бежать? Далеко ли на каблуках убежишь? Спиной поворачиваться ещё опасней. Что делать? Мамочки… Господи, помоги!
А она идёт на меня с этим шилом, страшная в ненависти своей, как чёрт. Шилом машет.
И тут из под какого-то пня, чудесным образом, архангелом, можно сказать, выскакивает Серёга. С бутылкой-чебурашкой в руке. И ка-а-а-ак хрястнет этой бабе по шее. И тут как в индийском кино, вместо того, чтобы упасть замертво от такого удара и склеить свои скромные ласты, тётка разворачивается и тычет своим страшным шилом в Серёгу. Без разбора. Спасло его от смерти лютой пальто на ватине, он его круглый год не снимал. Этого, конечно, Серый стерпеть уже не смог, треснул по змеиной её голове "чебурашкой" со всей дури, и враг был повержен.
Стоим мы с ним меж кустов, тётка в ногах лежит. История уже приобретает уголовно-юридическую окраску. Дышим, молчим, сопим. С мыслями собираемся. Ну мысли, понятно, всякие. Сдаться с повинной, прикопать тело в кустах и смыться и т. д. Поймите правильно.
И тут тётка наша встаёт и очень резво начинает бежать от нас прочь, к выходу из парковой зоны. Неубиваемая оказалась.
Серёга взял меня за руку, и мы в молчании пошли в кусты, из которых он так вовремя выпрыгнул. Там, за ними, сидя на уютном поваленном дереве, мы выпили с ним два четка «от нервов», поговорили и за жизнь и за смерть и за слепой случай.
— Представь себе, Ульян, я ж вообще по парку не гуляю, дома пью, подальше от храма (утренний четок не считается, это завтрак), а тут ни с того ни с сего, дай, думаю на солнышке, один посижу, тяпну, закушу… Вот с чего бы? Не романтик я, а тут на тебе. Смотрю, в кустах эта сухостоина притаилась, а потом пропала, вот я и вылез поинтересоваться, куда она делась. А тут такая фигня. Вот же тварища какая, ведь убила бы тебя! Жаль, что я её не до конца изнохратил, гадюку…
Потом Серёга проводил меня, трясущуюся, до дороги, посадил на такси (рассчитался с водителем!) и велел дома выпить ещё пол-литру, «чтоб не мотыляло».
Дружили мы с ним после этого крепко, а тётка эта пропала, как тать в ночи. Как и не было.
Ульяна Меньшикова
Вчера с мамой разговаривала. Рассказывает, что «та, девочка, у которой она все покупает», (той девочке лет сорок, наверное, и пятеро детей прим. автора) завела новых кур и эти куры несут какие-то особенные яйца. Золотые просто яйца.
И я вспомнила, как мамина подружка тетя Ира, учила меня готовить шакшуку. Для этого нужно совсем немного. Деревня и лето.
Рецепт идеальной шакшуки.
Проснуться летним утром от щебета птиц, встать с кровати, посмотреть в окно, обнять себя, обнять мир, и выйти в огород.
В огороде выдернуть из земли луковицу, желательно фиолетовую, сорвать прохладный, съёжившийся от утренней росы огурец, пару стебельков укропа и петрушки и нам нужен король! Нет, император помидоров. Мордатый, щекастый, такой, что сразу видно, что много времени провёл на солнце и покраснел от самодостаточности. Если подберете по дороге один небольшой сладкий перец, юный баклажан и крошку кабачка - ваша удача. Небольшие - ключевое слово. Огурец съешьте прямо сейчас.
Разложить все добытое по карманам и пойти в куриной царство за яйцами. Аккуратно, берегите голову. Курицу согнать из гнезда, она наорет на вас конечно, имеет полное право, но и вы имеете право. Хотите, наорите на неё тоже. Это такой закон природы. Люди приносят зерно, куры приносят яйца. Яиц берите по количеству людей, которые будут их есть и умножайте на два и прибавьте ещё пару для тех, кто вот прямо сейчас не хочет, но захочет, как только все сядут за стол.
В кухне надо действовать быстро. Включаем радио. Достаём чугунную сковородку. Нож, доску. И быстро быстро нарезаем овощи. Я режу достаточно крупно, лук полукольцами, кабачок и баклажан в зависимости от размера на 6-8 частей, укроп и петрушку. А если у вас есть базилик - это счастье какое-то.
Ставьте на плиту чугунную сковородку и налейте на неё столовую ложку растительного масла, добавьте чуть-чуть сливочного, хорошо бы домашнего, но какое есть. Обжариваете овощи чуть-чуть, я люблю почти сырые. С помидором надо решить, что делать. Я снимаю с него шкурку. Ошпарить кипятком, сделать надрез от плодоножки (это такая пипочка которой помидор цепляется за куст) и аккуратно почистить. В зависимости от сочности помидора, разберётесь сами , как его нарезать. Опытные кулинары режут все одинаково, кубик к кубику, кружочек к кружочку, я нет. Я режу по настроению.
Выкладываем помидор на сковороду к овощам, высыпаем зелень и тушим буквально минуту. А теперь смотрите сами, насколько ваш помидор был суров, нужно ли добавить воды? Некоторые добавляют томатный сок или пару ложек разведённой водой томатной пасты. Жидкости должно быть достаточно.
Разбиваем в сковороду яйца. Накрываем крышкой. Степень готовности - определение субъективное. Я люблю, когда белок хорошо прожарен, а желток влажный, если в него ткнуть куском булки - растечется. Выключаем. Солим. Посыпаем крупномолотым чёрным перцем.
Хлеб ломаем на крупные куски, подсушиваем на сковородке. Так, чтобы чуть-чуть подзагорели краешки.
Не удивляйтесь, вокруг стола бродят толпы людей. Все те кто полчаса на вопрос: «что хотите на завтрак», строили заспанные рожи, говорили: «ничего, сама реши, я не завтракаю, выпью кофе с ничем». Их глаза блестят, изо рта капает слюна.
Если бы вы ели в одиночестве, я бы рекомендовала, есть со сковороды. А так, разложите шакшуку по тарелкам. Ешьте уже.
После завтрака выйдите на улицу с чашкой чая и посмотрите, как хорошо жить. Скажите спасибо и снова обнимите мир и обнимите себя. Аккуратнее, чашку поставьте в сторону, чтобы не обжечься.
Автор: Елена Пастернак
Фото: Елена Пастернак
БАБА МАРФА
Небольшой флигелек, где жила бабушка Марфа, под горой расположился, в самом конце села. Гора, конечно не кавказская и даже не уральская, но от холодного северного и мокрого западного ветров всегда прикрывает, так что огород у Марфы ранний. Кто-то еще пропалывает картошку да с колорадской нечистью борется, а бабуля уже потихоньку урожай собирает и в подвал складирует. Подвал же у нее особенный. Не вглубь в землю вырытый, а в бок горы входящий, как штрек шахтерский. Никаких лестниц не надо.
Среди сельской ребятни до нынешнего дня уверенность пребывает, что из того подвала на другую стороны горы, к пруду тайный ход есть. Может быть, и был лаз сквозь гору, но теперь утверждать уже трудно. Когда бабу Марфу во время донбасской войны дети к себе забрали, обвалился свод горизонтального погреба. Не проверишь.
Марфа в селе была персонажем известным и можно даже сказать – знаковым. Известным потому, что всю жизнь тут жила, всех знала и пару дюжин младенцев, как крестная мать, во времена советские и сугубо атеистические смогла окрестить у единственного на всю округу священника. Всех своих крестников по именам помнила, следила, чтобы каждый из них «Отче наш» прочитать мог и крестик на шее носил. Знаковость же бабы Марфы заключалась в том, что она «на дух» не переносила всех тех, кто пьет, выпивает или домашнее зелье изготовляет, что, как вы понимаете, великая редкость в наших весях.
Когда в последнюю хрущевскую семилетку деревянный храм в селе окончательно под колхозный склад отобрали, а затем по бревнышкам разобрали, Марфа только одной ей известным способом смогла приходские богослужебные книги из церкви вынести и спрятать. На все требования участкового Пашки вернуть «опиум религиозный», так как в описи церковного имущества он есть, а в наличии отсутствует, Марфа отвечала лаконично и однозначно:
– Шукай, ирод!
Затем брала стоящую всегда под рукой метлу, и тут же вокруг залихватски блестящих сапог сельского стража порядка образовывалась невесть откуда взявшаяся куча пыли и мусора. Участковый в Бога, конечно, не верил, но в том, что колдуны и ведьмы существуют, не сомневался. Да и как сомневаться, если Марфа при каждом его визите за «украденным добром церковным» всегда напоминала ему о том, о чем он и вспоминать не хотел и чего, по его мнению, никто знать не должен.
Вскоре Павла в район забрали, а в доме Марфы по воскресеньям стали женщины собираться и о «божественном» размышлять да говорить. Посиделки эти всегда заканчивались пением «псальмов». Именно так в селе называли то, что они раньше в церкви на клиросе пели. Правда, со временем клиросный репертуар обогатился народными интерпретациями и произведениями, но в умиление поющих и слушающих он приводил, на благостный лад настраивал и добрее делал. Дошло до того, что мужья своим сварливым женам иногда сами говорили:
– Ты бы к Марфе, что ли, сходила, псальмы попела, а то как мегера все бурчишь да на всех кидаешься.
Надобно еще сказать, что, как только Марфа сына родила, после первой дочки, муж ее на шахте погиб. Одна она с детьми осталась, но черный платок после сороковин сняла, одиночество свое ничем не подчеркивала и за льготы, положенные от государства, «не боролась». Дадут копейку или пару пудов зерна выпишут – слава Тебе, Господи; забудут – добиваться на шахту и в «совет» не ходила. Уважали за это Марфу. Все. Даже те, кто ее терпеть не мог из-за принципиальности в деле самогонном.
Прошли года. Власть поменялась. Колхоз развалился, и Бога разрешили. Лишь Марфа всё такой же оставалась, только морщин прибавилось да узелки на руках от забот огородных появились. Как всегда, каждое утро Марфа совершала практически полный обход немалого села по только ей известному маршруту, который менялся в соответствии с житейской обстановкой и личной необходимостью.
Если баба Марфа в летние дни в своем неизменном платье в горошек, покрытом сверху подарком дочери – пуховым платком, или зимой в дорогой, по мнению сельчан, подаренной сыном дубленке и в том же платке, но уже на голове, заходила в чью-то калитку, то на данном подворье могло быть лишь две проблемы. Первая – поздравить крестника или крестницу с событием житейским; вторая – утихомирить враждующие или скандалящие семейные стороны. Не всегда подобная сельская дипломатия на «ура» воспринималась, но, увидев бабу Марфу в ее неизменных высоких галошах с красной пролетарской внутренней отделкой летом (они у нас чунями назывались) или в тех же чунях, но на валенках – зимой, крестницы с крестниками улыбались, а повздорившее семейство в конце концов успокаивалось.
Впрочем, профилактические обходы со временем стали происходить все реже, и причиной тут был не возраст бабы Марфы. Церковь в селе решили построить. На старом месте, где храм разрушенный располагался, возрождать его несподручно было. Клуб с его диско-рок-грохотом соседствовал, а перед ним памятник одному из тех, кто всю свою жизнь с Богом боролся, соорудили. Да и власть сельская хотя и перешла в мелкособственническую сущность, по старой привычке не решилась в центре села землю под церковь дать. Около кладбища выделили пустырь – с полной уверенностью, что из этой затеи старожилов сельских ничего не выйдет. Кто же предполагал тогда, в начале 1990-х, что не пройдет и двух десятков лет, как центр именно к церкви переместится, а списанные по возрасту старики со старушками построят храм, куда та же власть всех приезжих гостей государственного, районного и прочих рангов на праздники и экскурсии приглашать будет.
Помолодела баба Марфа при храме. Нет, года прибавились¸ палочка для более уверенной ходьбы появилась, спина к земле преклонилась, но стала старушка душой моложе и сердцем нежнее. Крестников она, конечно, не забыла, советы о семейном благополучии давала и пьяниц по-прежнему гоняла, но преобразилась Марфа. Душа, она ведь не стареет, а тут место сооружают, где души все живут.
Откуда силы брались? Да на хозяйстве пару коз всего оставила, курей дюжину, собаку с кошкой, и огород вдвое меньше стал.
– Зачем мне больше? – говорила Марфа. – На еду хватает, и слава Богу.
Ежедневный обход села остался в истории, а вот дорожка «напрямки», через огород бабы Марфы, к храму приобрела почти асфальтовый вид: старушечьи неизменные чуни натоптали.
Забот по храму у старушки было столь много, что даже настоятель отец Стефан вряд ли смог бы их перечислить. По сути два старосты были при приходе: дед Матвей да баба Марфа. Дружно они управлялись хозяйственными делами, которые по субботним вечерам, после всенощной намечали. Отслужат, помолятся и на скамеечке возле церковного колодца вместе с священником планы на грядущую неделю планируют да о жизни разговаривают.
Как-то на очередном церковном совете в составе трех лиц заговорили о крещениях. Отец Стефан с грустью констатировал:
– Вот помрете, Марфа, и в селе ни одной Марфы не останется. Сколько крещу, сплошные Ольги, Олеси с Иринами… Даже Мариями почти не крестят.
Бабушка тут же категорично возразила:
– Не помру, батюшка, пока Марфу в купель не окунешь.
– Договорились, – ответил священник, хотя уверенности в его словах как-то не просматривалось.
***
О том, что на эту мирную землю вернется далекий 1942 год, завоют, как в прошлую войну, снаряды, застучат и завизжат по хатам, домам и дорогам села пули, прилетит самолет и разнесет ракетами в клочья вместо подстанции, по которой стрелял, ферму с коровами да кроликами, никто даже в страшном сне представить не мог. Но пришла беда.
Как только стало ясно, что без смертей, пожаров и горя не обойдется, приехал с далекого Урала сын бабы Марфы и увез ее к себе – досматривать да доглядывать.
Плакала бабушка, но сыну подчинилась. Когда увозил старушку по уже небезопасной дороге, мимо горящих полей и грохота приближающихся боев, Марфа все осеняла крестом село, где каждый камешек родной, всякая калитка ей открывалась, всех по именам знала, где жизнь прошла.
Прошел год. Война отодвинулась. Щербины пулевые и от снарядных осколков на храме заделали, стекла вставили, сдвинутый взрывной волной купол водрузили на место. Службы править стали как положено. По календарному графику и в алтаре, а не в погребе.
Первые крестины после военного горя вскоре определились.
Девочка. Двухмесячная. Родители, восприемники – крестные, по-нашему, – молодые да красивые. Радостные.
– Как назвать дочку хотите? – спросил отец Стефан и предложил: – Давайте по святцам имя подберем.
– Нет, батюшка, – возразил отец ребенка, – мы ее Марфой решили назвать.
Отец Стефан ничего не сказал – он в алтарь убежал, чтобы его слез не видели.
Успокоился. Окрестил, а через полгода известие получил от сына Марфы. Преставилась старушка в вере и мире духовном.
Дождалась.
Протоиерей Александр Авдюгин/
Одна сижу
— Неблагодарные! — выговаривала мать Нине. — Забыли, как я вам помогала? А теперь всё к ним мотаетесь, а я одна сижу…
Мать заплакала. Она очень обижалась на дочь Нину, на зятя Максима и, особенно, на его родителей.
Нина и Максим поженились, когда обоим было по двадцать пять лет. В то время им приходилось трудно. Жили на съёмной однокомнатной квартире, получали небольшие зарплаты и мечтали о лучшем будущем. Постепенно Максим смог добиться некоторых успехов на работе и стало полегче. У Нины тоже всё складывалось удачно, не совсем так, как у мужа, но всё же намного лучше, чем в прошлые годы. Стали супруги копить деньги и вскоре смогли приобрести небольшую квартиру.
— Маленькая, да своя, — улыбаясь, говорила им мама Нины, Галина Борисовна, когда дети пригласили её на новоселье.
Нину она растила одна, без мужа. Так вышло, что Галя забеременела от парня, который учился вместе с ней в институте в одной группе. Девушка она была молодая, наивная, верила в любовь с первого взгляда и ни капельки не сомневалась в том, что они поженятся. Но вышло по-другому. Едва получив диплом, Галя обнаружила, что беременна. Парень, узнав новость «зашифровался» и никто не знал, где его найти. А Галя, как оказалось, даже адреса его не знала, потому что встречались они у неё дома. Решила Галя родить: на этом настояла мама. Она очень волновалась за дочь, за её здоровье в будущем. Обещала ей полностью взять заботы о малыше на себя, потому что сама была ещё молодая и полная сил. Определённую роль в этом сыграло ещё и то, что мама Гали когда-то очень мечтала о втором ребенке, но муж рано ушел из жизни, а другого мужчину полюбить она не смогла.
Мама Гали, уволившись с работы, три года сидела с малышкой Ниной и была просто счастлива, окунувшись в заботы о внучке, казалось, она даже помолодела. Мама Гали была неплохой портнихой и когда внучка немного подросла, она стала брать заказы на дом. Галя же в это время старательно работала, параллельно пытаясь устроить личную жизнь. С работой всё более-менее сложилось, а с личной жизнью нет. Так и не встретила Галя свою судьбу. Прошли годы. Матери Гали не стало, Нина выросла, вышла замуж, родила ребёнка.
Так же как и когда-то её мать, Галина Борисовна самоотверженно помогала дочери, семья которой переживала трудный период. Максим был вынужден искать новое место работы, потому что на старом дела были совсем плохи. Его тщательно выстроенная карьера пошла прахом. На новом месте снова пришлось начинать всё с начала. Нина же находилась в декрете и не могла работать, поэтому денег не хватало. Галина Борисовна предложила сесть в декрет вместо дочери, но Нина отказалась. Тогда Галина Борисовна с утроенной энергией бросилась помогать всем, чем только можно.
— Вот, мои дорогие! — говорила мама Нины, приходя в гости с огромными сумками. — Едва прибежала с работы и сразу к плите! Приготовила, всё свеженькое. В этой банке борщ, здесь жаркое, салатик порезала… Так… где же гуляш? Батюшки, гуляш-то так и остался в лотке на столе у меня на кухне! Ну как я могла его забыть?!
— Мама! Спасибо тебе, но не надо так много, — улыбаясь, говорила Нина, качая на руках малышку Яну. Дочка росла очень беспокойная и почти не слезала с рук. Нина никак не могла её приучить спать в кроватке.
— Тебе готовить некогда! Да и денег у вас сейчас нет совсем. А мне в радость вам помочь. Тем более что живем мы в двух остановках друг от друга. Как хорошо, что вы купили квартиру в нашем районе!
— Да. Хорошо, — соглашалась Нина.
— Ну вот. Придёт Максим с работы, будет ему ужин. Как у него с кстати дела?
— Да вроде получше. Только пока платят всё же не столько, сколько на прежнем месте. Но он говорит, что надо сначала себя показать. Старается, задерживается сверхурочно. Вроде бы есть перспективы…
— Отлично, дочь. Я очень за вас рада! А родители Максима что же не помогают вам? Хоть бы денежку подкинули или приехали когда, — спросила Галина Борисовна.
— Мам. У них у самих проблем выше крыши. Дом строят, деньги все туда уходят. Да и живут они от нас дальше, чем ты, не наездишься.
— Раз строят, значит есть на что! Не все способны коттеджи себе отгрохать, кое-кто всю жизнь живёт в тесных квартирках и на другое не замахивается даже, — проворчала мать. Ей было немного обидно за дочь, за то, что родители Максима совсем не участвуют в жизни семьи сына.
— Мама, не надо, они хорошие… Зато ты нам помогаешь! Просто у тебя есть возможность, а у них нету…
Галина Борисовна не стала продолжать разговор и засобиралась домой. А сама всю дорогу до дома злилась и мысленно вела беседу с дочерью. На самом деле ей хотелось, чтобы дети больше ценили её старания. Ну, в самом деле, не все же родители такие, как она! А Нина как-то без особого энтузиазма принимала её заботу. А ведь ей нелегко бегать, словно девочке, по магазинам, потом у плиты стоять, потом всё это привозить. А куда деваться? Совершенно не понятно, как дочь без неё бы справлялась?!
А Нина всякий раз после ухода матери погружалась в грустные размышления. Зачем она так рвётся помогать, ведь они не жалуются и ничего у неё не просят? Мать словно бы пытается показать, что она лучше родителей Максима и её нужно больше любить и ценить. Так они любят. И ценят. А такое чрезмерное внимание, наоборот, смущает саму Нину. Будто бы она сама ни на что не способна…
— Мамуль, Яночка опять заболела, поможешь? — Нина позвонила матери с просьбой. Как только она вышла на работу, а дочка пошла в садик, без помощи Галины Борисовны стало совсем не обойтись.
— Конечно, помогу. Посижу с ней на больничном, — согласилась мать.
— Спасибо тебе огромное! Пока!
— А… погоди, погоди, Нина! А родители Макса разве не могут вам помочь? Взяли бы Яночку к себе на месячишко. У них же дом достроен? Или нет? Там хорошо, природа, сейчас лето как раз ребенку было бы полезно на свежем воздухе находиться.
— Мам, не достроен у них дом, — вздохнув, объяснила Нина.
— Да сколько же можно его строить? — ахнула Галина Борисовна. — Всё-то у них причины и отговорки находятся, чтобы не помогать! Они хоть внучку видели вообще?
— Видели, мам. Не начинай, пожалуйста, всё же хорошо, — увещевала Нина.
— Наивная ты душа, — огорчилась Галина Борисовна и отсоединилась.
Всё и в самом деле было хорошо. Просто Галину Борисовну раздражали сваты, которые держались особняком, в гости не приглашали сами не приезжали и вообще «задирали нос». Ишь, важные какие, мнят из себя, — считала Галина Борисовна.
Тем временем, старания Максима не прошли даром и постепенно на работе дела у него пошли ещё лучше, чем на прежнем месте. Они с Ниной и Яной вскоре смогли переехать в более просторную квартиру в новом доме, который был недавно построен буквально через дорогу от дома Галины Борисовны. Купили машину, сначала одну, для Максима, потом другую, для Нины, стали регулярно ездить на отдых, а так же помогать своим родителям. Первым делом мама Нины полностью вылечила зубы в платной клинике. Несколько раз Галина Борисовна ездила на отдых в санаторий, лечила свою больную спину и была очень благодарна детям за такие «царские подарки», как она выражалась.
— Галина Борисовна, давайте мы поможем вам в квартире ремонт сделать, — предложил как-то Максим тёще. — Вы у нас пока поживёте, а мы рабочих наймём, и они быстренько всё вам обновят. Вы не против?
Нина посмотрела на мужа с благодарностью. Такое предложение и для неё было сюрпризом, а уж Галина Борисовна и вовсе прослезилась.
— Спасибо, Максим! Конечно, я не против! Кто же от такого отказывается? А как дела у твоих родителей? — спросила Галина Борисовна.
— Отлично! Мама на пенсию вышла, отец пока работает. Наконец-то они достроили дом! Мы с Ниной им помогали: бойлер купили, септик и так по мелочи… Крышу им пришлось переделывать. Прежние рабочие напортачили, она текла жутко, пришлось новую бригаду нанимать, а это деньги опять, расходы, в общем, опять мы помогали. Но зато теперь там всё в порядке, красота, — улыбнулся Максим.
«Сначала значит, им помогали, а потом мне, по остаточному принципу, — расстраивалась, вспоминая этот разговор, Галина Борисовна. — Конечно. Как всегда…»
Всякий раз мама Нины находила причину для того, чтобы злиться и расстраиваться и всякий раз ей казалось, что дети к ней недостаточно внимательны.
Как только родители Максима достроили дом, они стали часто приглашать сына с семьёй в гости на праздники и просто на выходные дни. Приглашали они и Галину Борисовну. Но она гордо отказывалась, выговаривая потом дочери:
— Что я там буду делать? За столом сидеть, лясы точить? Дома дел полно…
Нина же напротив очень любила ездить к Инне Петровне и Игрою Леонидовичу. Они были милыми людьми, и общаться с ними было приятно. Всякий раз, когда большая семья усаживалась за стол, свекровь принималась нахваливать Нину, делая упор на то, что сыну с ней повезло.
— Ах, какая у нас умница Ниночка! Золото прямо! И красавица, и хозяйка замечательная! Благодаря тебе, девочка, наш сын добился таких успехов на работе и теперь у вас, да и у нас (при этих словах Инна Петровна засмеялась) всё хорошо!
— Да что вы, он сам всего добился, я тут не при чём, — смущаясь, отвечала Нина.
— А это ты зря, Ниночка. За каждым успешным мужчиной стоит надежный тыл — любящая женщина. Именно её поддержка имеет решающее значение. Мудрая жена знает, что, когда и как сказать мужу, как приободрить его и утешить. Хорошая жена может дать ценный совет. И кроме того, при такой женщине мужчина вдохновляется на новые достижения, чтобы радовать свою любимую… За тебя, дорогая! — сказала раскрасневшаяся от своей пламенной речи Инна Петровна и подняла бокал.
Чего греха таить, Нине было очень приятно слушать такие речи. Максим на неё смотрел с большой любовью и гордостью, Яночка тоже восхищенно обнимала маму. Просто идиллия. «Любо-дорого смотреть» — как любила повторять Инна Петровна.
— Спасибо вам, ребята за то, что помогаете нам! — добавил Игорь Леонидович и тоже поднял бокал.
Приезжая в гости, Нина с мужем всегда привозили подарки, которым родители Максима очень радовались. Они в свою очередь тоже дарили в ответ, и особенно много гостинцев доставалось любимой внучке Яночке. Конечно же, финансовые возможности у них были больше, чем у мамы Нины и потому эти подарки девочка ждала с особым благоговением…
Галина Борисовна тем временем сидела дома и злилась. А потом звонила дочери и выспрашивала, что да как было у сватов, кто где сидел, что говорил и какие подарки подарил.
— Всё к ним таскаетесь. Все выходные у них. Нет бы, ко мне пришли в гости! — ворчала мама Нины.
— Мам, мы же с тобой через дорогу живем, и так видимся часто. То я к тебе забегаю, то ты заходишь… — при этих словах Нина подумала о том, что забегать к матери в последнее время ей хотелось всё меньше. Приходилось то и дело выслушивать её жалобы и упрёки.
— Мать на презенты и комплименты променяли. И ты, и внучка. Я же вижу, с каким кислым видом Яна принимает мои подарки. Да. Я хоть и работаю, а не могу позволить себе покупать дорогие вещи, уж извините.
— Зачем ты так, мама? Яна любит всех твоих кукол, и играет с ними, просто…
— Просто, да не просто. Когда вам помощь была нужна, никого рядом не было. Все разбежались. А я помогала. А теперь мать на последнее место задвинули, забросили совсем… — сказала Галина Борисовна и всхлипнула.
Нина грустно посмотрела на мать. Она не понимала, на что та обижается, а главное не понимала, как дальше быть.
Однажды Галина Борисовна всё же согласилась поехать в гости к сватам. Ей выделили самую лучшую комнату, окружили вниманием и заботой, однако когда все сели за стол обедать, вышла неловкость.
Игорь Леонидович, как всегда, поблагодарил сына за помощь: недавно Максим приобрёл родителям газонокосилку.
— А уж за кофемашину отдельное спасибо! — добавила мама Максима. — Я теперь, когда хочу, наслаждаюсь любимым напитком! Даже неудобно мне за такие дорогие подарки, сын.
— Ну что ты, мама! Мы можем себе позволить радовать вас, — ответил Максим.
После этих слов Галина Борисовна молча поднялась из-за стола и отправилась в свою комнату. За столом возникла напряжённая пауза.
— Нехорошо получилось… — сказала, наконец, Инна Петровна.
Нина, извинившись, тоже поднялась из-за стола и пошла за матерью. Через пять минут они вышли вместе из комнаты и стали вызывать такси.
— У мамы ужасно разболелась голова, — сказала Нина, отводя глаза. — Я ей вызвала такси и она уехала.
— Жалко, что она так рано собралась домой, — вздохнула мама Максима. — Может ей стоило просто полежать? Когда у меня начинаются мигрени то я…
Инна Петровна снова оживилась и принялась громко рассказывать про свои мигрени и как с ними бороться. По обыкновению именно она больше всех говорила за столом и все любили её слушать. Она была замечательным рассказчиком.
— Я не знаю, что делать! Мама постоянно треплет мне нервы! Я уже устала от её закидонов! — гневно сказала Нина, когда они с мужем остались одни.
— Нина! Ну что ты! Так нельзя, это же твоя мать, — упрекнул её Максим. — Я думаю, что она такая из-за того, что ей просто одиноко и не о ком заботиться. И у меня есть идея.
***
…Рано утром в субботу Нину разбудил телефонный звонок.
— Ниночка, зайка моя, помоги. Я записала Ричи на прививку, ты не могла бы меня отвезти в ветеринарную клинику, это не долго.
— Хорошо, мам, — сказала Нина, включая чайник, чтобы налить себе чаю. — Через полчасика буду у тебя. Как ты?
— Отлично, доченька, спасибо, — ответила мать и отсоединилась.
Нина улыбнулась. С тех пор, как они с Максом подарили ей щенка лабрадора, мать стало не узнать. Она постоянно пребывала в хорошем расположении духа, ни на что больше не жаловалась и совсем перестала ворчать.
В тот разговор с мужем Максим напомнил Нине о том, как она рассказывала ему когда-то, что у них с матерью давным-давно была собака, лабрадор, которая прожила много лет, и не стало её почти перед самой свадьбой Нины. Галина Борисовна её очень любила и тяжело переживала потерю любимого питомца.
— Давай подарим ей щенка! — сказал тогда Максим, и Нина удивилась, как ей самой не пришла в голову такая идея!
— В самом деле, мама скоро выйдет на пенсию, что она будет делать? А так она окунется в заботы о щенке и не будет грустить! — обрадовалась Нина.
Так они и поступили. Съездили в питомник и приобрели маленького щенка. Яна была в восторге. Она пищала от радости и прижимала к себе «шоколадного пёсика» — как она говорила.
Едва увидев щенка, Галина Борисовна влюбилась в него без памяти.
— А как на нашего Ричи похож! — всё повторяла она. Можно я назову его Ричи, в честь нашей собаки?
— Конечно можно, мам! Это же теперь твой пёс, — улыбнулась Нина.
— Бабушка, а можно я к тебе буду приходить и играть со щенком? — спросила Яна, заглядывая в глаза Галине Борисовне.
— Можно, конечно, девочка моя, приходи хоть на целый день, — на глазах у мамы Нины показались слёзы. Она прижимала к себе щенка и была счастлива.
***
— Наши родители — самые близкие и дорогие нам люди, и они у нас одни, других не будет. Мы не должны забывать об этом, — сказал Макс, когда они вышли от Галины Борисовны и пошли домой.
— По-моему папа прав, — важно сказала Яна. — И учительница наша тоже так говорит. А ты как считаешь, мама?
— Конечно, прав, — улыбаясь, согласилась Нина. Она обняла Яну и поцеловала её в макушку. Был теплый летний вечер. Легкий ветерок тихонько шелестел листьями деревьев. Нина, Максим и Яна шли по дорожке и вспоминали, как обрадовалась Галина Борисовна, когда увидела собаку. На душе у них было тепло и приятно.
Жанна Шинелева
Две полоски
. Рассказ
Канал Рассеянный хореограф
Лера встала с места в автобусе, уступая его пожилой женщине. Правда, сейчас и самой было очень нехорошо.
"Ох, может скоро и мне место будут уступать?" – пронеслось в голове.
Только не это!
Только бы всё хорошо, только бы пронесло.
Лера уже клялась, что наденет пояс целомудрия, зашьет, завяжет, будет обходить людей мужского пола стороной, дабы не надуло ...
Только не это!
В этом году праздновали Новый год весёлой компанией. Готовились долго. Забронировали кафе с камином и просторным залом, заказали программу.
Закуски было немного: студенты же, откуда роскошь.
Главное – там они будут вместе: она и Дима! И уже все убедятся, что они – настоящая пара. Безапелляционно!
До празднования нового года их с Димой будущее рисовалось в райских картинках из реклам про чистящие средства и еду. Именно так представлялась та самая семейная идиллия, счастье в бело-розовых тонах.
Но сейчас эти тона покрылись серой вязкой массой обрушившейся на Лерку новости: у Димы есть подружка и она ждёт ребёнка. И ждёт уже приличный срок. Прям – вот-вот...
Именно там, в кафе, ей, по большому секрету, эту новость поведала одногруппница, именно там Лерка выясняла с Димой отношения, а он клялся, что это ошибка, бурчал что-то про случайность и про "сама виновата".
Именно там Лерка с горя перепила, и домой к себе её приволок сокурсник Коля, давно и безнадёжно в неё влюбленный.
Колька смотрел на неё всегда: на лекциях, на собраниях, на улице и в поездках. Даже когда он бегал по футбольному полю в смешных трусах, он успевал смотреть на неё. Колька был хорошим футболистом, играл за университет, а они ходили болеть всей группой.
Лерке, хоть и льстило это, но было безразлично.
Она сразу влюбилась в высокого и очень интересного старшекурсника Дмитрия. Он был мечтой, он был похож на принца из диснеевских мультиков.
Лера очень любила свою бабулю. Они часто беседовали о самом интимном.
– Бабуль, а как понять: любишь или нет, как определить – тот ли это, с кем проживёшь всю жизнь, как вы с дедом?
– А ты представь его в мечтах. Представь его в семье. Вот каким он должен быть? Такого и выбирай.
Дима был таким.
Совсем недавно, наконец, и он обратил на неё внимание, закрутились отношения, новый год ... и тут – такое, такая нелепая сенсация ...
Казалось, бо́льших бед и не бывает. Хотелось ме́сти. А для мести под рукой был Коля.
Ночь, когда он приволок её к себе домой, Лера помнила плохо. Кажется, она вела себя отвратительно.
Его родители уехали куда-то отмечать праздник.
Утром Лера приняла душ, и, завернувшись в халат хозяйки дома, притопала на кухню. Коля напоил её кофе, и она долго изливала ему душу. Потом они решили выпить шампанского, и вдруг стало так хорошо ...
Вот, если б тогда подумать головой! Если б подумать...
Но тогда Лерка думала каким-то другим местом. Бесшабашность всегда была причиной её бед.
Она сама потянула Колю в спальню.
– Ведь пожалеешь потом, – предупреждал он.
– Не пожалею!
Позже они оба уже ни о чём не думали. Да и не было у Кольки дома ничего того, что помешало бы теперь не жалеть и вообще забыть о случившемся. Не думал, не гадал, что сегодня у него случится это. О Лерке он только мечтал и не смел надеяться, не подготовился.
И вот теперь Лерка ехала в аптеку. Нужно было купить тест на беременность.
Вчера утром её вырвало. И Диана, соседка по комнате, вдруг предположила ...
Лера так испугалась, что её вырвало опять. Неужели?
Или зря салаты доела?
Она пыталась посчитать дни, но совсем запуталась.
Ну, ладно бы от любимого Димы, хоть и козел, но там хоть чувства. Так ведь нет – от Кольки, от единичной случайной связи.
Получается, она, как та, которая беременна от Димы. Что ж за чушь такая! Кругом беременные!
И неужели сейчас, кроме салатов у неё в животе ещё и ребёнок – маленький мальчик ... или девочка. И уже живой ... Или живая ...
Она провалялась, промучилась весь вчерашний день, а сегодня, проводив Дианку к бабушке, поехала в аптеку.
– Вам какие: подешевле или подороже? – опытная аптекарша, ещё не дождавшись ответа, брала в руки дешёвые.
– А сколько стоят подороже? Ой, нет, давайте подешевле...
– Один, два?
– Один ...
Финансы пели романсы. Лучше б она домой к маме поехала на Новый год!
Эх, вернуть бы времечко.
Второй курс! Какой ребёнок? Это значит: прощай, учеба, прощай, нормальная семья, и молодость, тоже прощай. Жизнь - она ведь полосами. То одна полоска, а то и две ...
"Вот уж не думала, что войду в число беременных кумушек, которые возвращаются к маме с животом:
– Здрасьте, мама! Скажи, а у нас в роду беременные были?"
Лерка каждое первое апреля сообщала маме, что беременна. Мама уже даже привыкла, сразу смотрела на календарь. Вот уж совсем нешуточным днём будет у мамы следующее – первое апреля.
Ох, мамочки!
Лерка ехала обратно и вспоминала, как бабуля ей наказывала:
– Смотри там, Лерка, не шустри! Блюди себя. А то вернёшься брюхатая, как Лизка наша Валькина.
У бабушки был большой жизненный опыт, она умела направить на путь истинный.
В общагу, она летела стремглав. Вот сейчас всё выяснится, сейчас решится вся её дальнейшая судьба.
Процесс проявления полосок был невероятно долгим. И Дианка умотала к бабке! Нет бы поддержать подругу в трудную минуту!
На упаковке написано: смотреть через 3-5 минут. Лера положила полоску на подоконник в туалете и отвернулась.
Странные люди! Так три или пять? Леру колбасило, три минуты тянулись, как три часа, а потом, на всякий случай – ещё чуток и ещё....
И вот она повернулась:
– Ооооо! – только и смогла выдавить Лерка.
На палочке явно проступала вторая полоса. Она была не такая яркая, как первая, но была ...
Не может быть! Этого не может быть!
Может ошибка?
Две! Полоски были две. В голове метались сумбурные мысли.
"Какой ребенок? А я же пила шампанское! Ему же вредно! А вдруг он уже болеет? Нет!"
Лера посмотрела на свой живот и положила на него ладони, как будто хотела защитить того, кто там уже жил, от напастей.
В её планах была поездка домой, к маме, но теперь ... Теперь она уже не знала, что делать. Наверное, надо в больницу, чтоб точно уже сказали. Или позвонить Дианке.
Но Лерка знала, что нормальных советов от той не получишь, а только выслушаешь "ахи и охи". Да ещё и бабушке своей расскажет.
А вот кому захотелось позвонить сразу, так это Кольке. Договорились встретиться около общежития.
Морозный воздух опять взбодрил.
– Ну, ты как? – нежно интересовался Коля.
– Помираю потихоньку ...
Лера рассказала.
Колька! А что Колька? Колька отреагировал, как и ожидалось – он обрадовался. Он подхватил её, приподнял, а потом испугался, что навредит тому, кто уже внутри и быстро отпустил.
Он предложил кафе, но Лера отказалась. Её знобило, болела голова, от вида еды воротило. Неужели, будет так всю беременность?
Колька сразу предложил жениться как можно быстрее, он даже не рассматривал никакие другие варианты. Но боялся. Боялся, что Лера замуж за него не захочет.
Колька был славный. Стало намного легче осознавать, что она в этой ситуации не одна. Намного спокойнее.
Лерка вдруг вспомнила разговор с бабушкой о том, каким должен быть избранник.
А ведь точно: душа у него должна быть, как у Кольки. Вот отцом он будет отменным – заботливым и любящим. Да и мужем. Умеет любить.
Любовь, конечно, у Леры к Кольке не пришла, но какая-то нежность появилась. Теперь он не раздражал, он был – настоящий друг.
Настоящий друг теперь опекал её во всём. Она разболелась, к маме не поехала, и Коля таскал ей продукты и лекарства. Они лазали вместе по интернету, выискивая, что беременным можно, а что нельзя. Казалось, что Кольке это было даже важнее, чем Лере.
– Я девочку хочу, чтоб как ты, смелая была и красивая. А ты?
– А я мальчика, чтоб надежный был, как ты.
Вернулась Дианка и заявила:
– Ох, Лерка, смотрю я на вас и завидую. Вот идеальные отношения. Повезло тебе с Колькой!
Тем временем история с Димой разворачивалась тоже. У него родилась дочка, вернее, родилась у его девушки, а он пошёл в отказ. Не признал, на себя не записал.
Встретились они и с Лерой, Дима упросил. Сначала Димка ныл, что не уверен в отцовстве, потом, что просил сделать аборт, потом начал признаваться в любви Лере.
А Лерка поняла – всё прошло. У неё нет никаких чувств к Дмитрию.
Её настоящий принц сегодня взял и записал её на прием в женскую консультацию.
Эх, Колька! Такой заботливый!
Но в консультацию она не пошла ... Вернее, пошла туда позже.
Пришло то, чего вообще не бывает у беременных женщин. Она купила тест подороже, и он оказался отрицательным: беременности нет, – четко сказал он.
Коля был в курсе всего происходящего, скрывать от него ничего вообще не хотелось.
Потом Лерка обследовалась: никакой беременности не было, возможно лёгкий воспалительный процесс, ну и, вероятно, посленовогодние салаты ...
А ещё бракованный дешёвый тест! Пропади эта бедность!
Хотя, может и не стоит так уж ругать эти две полоски. Если б не они ...
Надо было видеть Кольку ...
Они сидели в парке поодаль друг от друга, он низко опустил голову.
– Чё, Лер, теперь всё, да?
– Почему это? Врач сказала – я здорова, забеременеть вполне могу.
– Да я про нас, про нас с тобой.
– Так и я про нас. Знаешь ли, беременность – тот вирус, который носят мужчины, а болеют женщины. Одна не справлюсь.
Колька взбодрился.
– Ты серьезно? Мы не расстаёмся?
– Эх, Колька! Ты так и не понял? Да разве я из-за беременности пошла бы замуж? Ни за что! Я только по любви. А ты? Ты всё ещё хочешь на мне, на дурочке, жениться?
– Ну ... , – он разогнулся, посмотрел на Леру и произнёс, – Я подумаю ...
Лера взглянула на него, увидела весёлые искорки в его глазах и кинулась обнимать.
Как же он красив – её принц!
Канал Рассеянный Хореограф
Источник ⤵️ https://dzen.ru/persianochka1967?share_to=link