Папа Таню не любил.

Нет, не обижал и не бил. Он называл Таню приблудой.
Мама часто плакала, говорила отцу, что нельзя так с ребенком, что Таня ни в чем не виновата, но отец часто заканчивал ее разговоры кулаками.
Вообще, те воспоминания Тани связаны только со страхом. Ей всегда было страшно. Папа мог в любой момент ударить маму, а мама молчала, да7же не защищалась.
Таня была маленькая совсем, но помнила, что за мать всегда дед заступался. Он был таким большим, таким сильным. Всегда приносил Тане конфетки, вкусные такие.
А однажды, Таня это хорошо помнит, папа очень сильно мать избил. Так сильно, что мать даже с кровати не вставала. Тогда появился дед. Он позвал отца куда-то…….отца долго не было, и деда. А мама все плакала. Отец больше не вернулся..
А потом похороны. Мама умерла. Таня помнит, как дед скандалил с кем-то сильно, когда ее в детский дом увозили, но вот дальше, как провал. Потом Танины воспоминания уже, когда ей лет 8-10. Дедушка часто приезжал к ней в детский дом. Привозил столько сладостей, что хватало на всю группу. Он сразу все раскладывал и говорил:
-Кушайте ребятки.
Таня очень им гордилась. Ни у кого такого деда не было, а у нее был. Пока дедушка у нее бывал, Таня все время его обнимала и спрашивала, когда же он ее домой возьмет? Хотя бы на выходные. Дед обнимал ее, сам чуть не плакал, но говорил, что ему не разрешают.
Танечка не знает, какими правдами-неправдами дед добивался справедливости, но, когда Тане исполнилось 12, ее впервые отпустили на все лето к дедушке. Как же они оба были счастливы… Тане казалось, что так счастлива она не была никогда. Даже тогда, когда жива была мать.
Таня всегда помнила о ней. Всегда плакала, когда вспоминала. Когда она подросла, то поняла, наконец, что отец мать лупил не просто так, а за какое-то прегрешение, но никто ничего сказать Тане не мог. Мать не выдержала побоев и умерла. А отец пропал. Тогда, перед самой смертью матери. Больше не появлялся. В деревне тогда решили, что он в бега подался, понимал уже, что жена не выкарабкается. Вот и бежал. Танечка, пока росла, всегда мечтала, что когда станет взрослой, обязательно найдет своего отца, любым способом, и спросит-что же такого натворила мама, что он ее жизни лишил?
Дедушка ее никогда в этом не поддерживал. Он говорил, что любой человек, обязательно, и так понесет заслуженное наказание. А жить и думать все время о мести, и о том, что все могло бы быть по другому нельзя. Когда Таня достаточно подросла, она как-то согласилась с дедом. Он мудрый, он жизнь прожил.Первым делом, когда ее отпустили к деду в гости, они, как приехали, пошли на кладбище. Дедушка показывал, куда идти, Таня же никогда не была на могилке матери. Они подошли к новой, красивой ограде, и Таня просто обомлела, когда увидела памятник. Это был огромный белый ангел. Он возвышался над всеми памятниками на кладбище. Внизу, почти у основания памятника, была небольшая плита, на которой красивая фотография матери. Таня за столько лет хранила в душе память о матери, но вот ее внешность практически не помнила. Только руки, черные длинные волосы. Ласковый голос. А тут Таня увидела фото и все вспомнила. Все. Она смотрела на мать не отрываясь, а слезы все текли и текли…
-Здравствуй, Любушка…
Это дедушка поздоровался с мамой.
-Вот, птичку нашу тебе привел показать. Посмотри, какая умница красавица растет. Учится хорошо. На тебя очень похожа, такой же красавицей будет.
Дедушка разговаривал с мамой, как с живой. Тане немного жутко было, но она слышала, что многие на могилках разговаривают, делятся новостями с родственниками. Она просто сидела на лавочке, а дедушка убирал какие-то невидимые соринки, сметал песчинки. Тане казалось, что в ограде все идеально. Ваза с цветами, несколько кустиков Анютиных глазок, но дедушка все что-то протирал, подметал…
Потом дедушка конфеты достал. Дал Тане, и на могилку положил.
-Вот, Любушка, твои любимые..
Потом они просто сидели. Таня ела конфету, рассматривала фотографию мамы. Черная коса. Фото было только по пояс, поэтому было не видно, какой длины коса. Таня тоже имела красивые черные волосы. Воспитатели в детском доме всегда говорили, что это Танино богатство. У Мамы были очень тонкие черты лица. Такое, не деревенское лицо. Мама была из детского дома, папа познакомился с ней в ПТУ, где делал ремонт. Дедушка говорил, что сразу маму замуж позвал. А мама сразу и огласилась, так как жизнь у нее несладкой была.
Они возвращались домой в полном молчании. Тане было грустно, так жалко маму, она такая красивая была, такая молодая… Дедушка тоже не разговаривал. Так и дошли молча до дома.
А дома совсем другая жизнь. Летом в деревне столько ребятни, а дел-то. Пока грядки дедушке прополешь, потом с ребятами на речку, в лес сбегать за ягодами нужно, потом уж вечер, поливать огород, а потом, после напряженного дня снова искупаться хочется. Ни одной свободной минутки. Таня не заметила, как лето пролетело, пришла пора возвращаться в детский дом. Как же Таня не хотела. Она два вечера рыдала, положив голову на колени деду.
-Дедушка, пожалуйста, давай ты меня не отдашь? Я с тобой жить буду, я все-все по дому буду делать, вот увидишь.
Таня плакала навзрыд, скоро колени деда были мокрыми от ее слез. Он и сам готов был заплакать. Как объяснить ребенку, что он не может ее забрать? Как? Чтобы она поняла, чтобы выслушала, чтобы не обиделась на всю свою жизнь?
-Танечка, да я бы не отдал тебя, даже если бы ты ничего по дому не делала, но ведь, тебя все равно заберут, а потом ко мне на каникулы больше не отпустят. А так, если мы вовремя приезжать будем, то может и на зимние пустят.
Конечно, Таня все понимала, но мысль о том, что придется вернуться в детский дом-ей была ненавистна.
Как дед и говорил, с этого момента ее стали отпускать. Дед забирал ее на все каникулы, и даже иногда на выходные. Они уже несколько раз разговаривали с дедушкой, куда ей пойти учиться. Ей нравились их разговоры. Дедушка обращался с ней, как с взрослой. У Тани каждый день была новая идея. Она то хотела стать врачом, то парикмахером, а то вообще водителем такси. Дед всегда внимательно ее выслушивал, а потом просто приводил плюсы и минусы профессии. Но никогда не настаивал. Таня прислушивалась и понимала, что минусов больше, как-то незаметно соглашалась с дедом, а потом удивлялась-как такое получилось.
В итоге, в 11 классе Таня точно знала, что пойдет учиться на медсестру, а когда поработает немного, тогда поступит на доктора. Дедушка поддержал ее.Танечка станет хорошим доктором, он просто уверен.
Когда Таня училась на медсестру, дед начал совсем сдавать. Тане было так жалко его. Он был единственная родная душа. Танюша любила его просто без памяти.
В один из приездов, когда Таня видела, как тяжело он поднимается с дивана, Таня сказала:
-Все, дедушка. Я решила бросить учебу. У нас в деревне много работы, устроюсь куда-нибудь. Не могу смотреть, и думать-как ты тут один...
Дед тогда очень на нее ругался. Так сильно, что Таня даже испугалась. Она никогда не видела деда таким сердитым.
-Даже не думай! Еще чего не хватало, из-за старого дурака жизнь свою рушить.
Дед запнулся. Потом пробормотал себе под нос.
-Достаточно людей уже испортили.
Таня так и не поняла, к чему последняя фраза. Про себя дед говорил, или просто, в общем. Спрашивать не стала, так как уже обиделась.
Таня старалась приезжать каждые выходные. Она так переживала. За день дедушке нанашивала воды, дров, чтоб на неделю хватало. Дед бурчал:
-Ну, что ты из меня совсем беспомощного сделала? Сам я могу. Пусть не целыми охапками, пусть не большими ведрами! Чем мне теперь заниматься целую неделю?
Таня только смеялась в ответ:
-Кино смотри, к бабе Мане в гости сходи, кушать приготовь. Вон сколько я тебе дел нашла.
-В телевизоре всякую заразу показывают, кушать мне 5 минут приготовить, а к Маньке не пойду. Она старая, с ней скучно.
-Дед! Она на 5 лет моложе тебя! Что ты говоришь?
-Старая и все.
Таня снова смеялась. Баба Маня была добрейшей души человеком. Жила по соседству, всегда Танечке помогала. Именно она учила Танечку всем женским премудростям: как блины вкусные приготовить, как окно помыть, как белье отбелить. Но дед бабу Маму не жаловал. А соседка не обижалась, она Тане говорила, что когда-то дед известным ловеласом был, ни одна девка ему отказать не могла, а Маня отказала. Вот с тех пор дед на нее и зол.
Таня заливалась смехом, а дед тут же вступал в спор:
-Да ты сама за мной бегала, да я бы если захотел бы…
Таня смеялась, баба Маня смеялась, скоро и дед не выдерживал. Тоже улыбаться начинал. Немного помирились они, когда дед приболел. Стал слабым, вялым. Тани когда не было, баба Маня часто к деду ходила, то накормит, то печку истопит.
Тане оставался последний год, даже не год, а меньше половины, а потом практика. Она попросилась в помощь к фельдшеру своего поселка. Ей обещали, так как в деревню никто ехать не хочет.
Дедушка так рад был, когда Танюшка вернулась, даже прослезился немного. Таня смотрела на него и понимала, что дед совсем старый. Что не так уж много времени ему отведено. Они много разговаривали. Таня приходила с работы рано по деревенским меркам, а дедушка скучал. Часто дед рассказывал ей про молодость. Таня слушала его истории и понимала, что баба Маня не обманывала, дед и правда был красавцем и ловеласом.
Историй у него было столько, что Таня думала- дед присочиняет немного, но приходила баба Маня и все подтверждала. И не только подтверждала, а и напоминала деду, про те, которые он забыл.
-Дед, но ведь ты такой порядочный, такой честный. Я сколько тебя помню, ты всегда рядом со мной был!
Дед улыбнулся, а соседка сказала:
-Так ты родилась, ему уже 55 было, пора уже и успокоиться.
-А, значит, просто я веселые времена своего деда не застала?
Все смеялись, пили чай. Дед, как будто немного оживился, когда Танечка вернулась. Шевелиться немного начал, на завалинку выходил посидеть. Но все равно, возраст чувствовался во всем. Спал дед мало, тревожно, кушал, как птичка. И постепенно слабел..
Танечка очень старалась, ухаживала. Фрукты ему перетирала, витаминчики. Соседка головой качала:
-Танечка, ты большая умница, никто бы так ухаживать за дедушкой не стал, а ты молодец. Только ведь время вспять не повернешь…
Но Таня не сдавалась. Так ей хотелось, чтобы дед побольше пожил, так она не хотела оставаться на этом свете в одиночестве. Дед иногда бурчал:
-Что-то загостился я. Сам никакой и тебе жить не даю. Давно бы уже замуж вышла, детишек нарожала.
Таня злилась. Смотрела на деда так, что он сразу спящим притворялся.
Таня посвятила себя всю своему деду. Уже почти 6 лет она жила в деревне. Дед уже не вставал, но находился в твердом уме и в хорошей памяти. Как-то под новый год, Танечка пришла домой пораньше. Хотела елку нарядить, дом украсить. Пациентов не было, никто перед праздником не хотел болеть, и фельдшер отпустил ее домой. Таня забежала, румяная с мороза, крикнула:
-Деда, привет, я пришла.
Но в ответ тишина. Таня шагнула за занавеску. Дед лежал, отвернувшись к стене. Таня сразу поняла все, но поверить никак не могола. Она так привыкла к тому, что дед рядом. Как-то все сразу из головы вылетело. Села и заплакала.
Потом похороны. Полный дом тех, кто пришел помянуть дедушку. Ему было больше 80, за столько лет очень много людей знакомых накопилось. В основном, это были пожилые люди. Они спокойно обсуждали, кто из них следующий, Таню даже немного коробило от этого спокойствие.
С этого момента Таня стала учиться жить одна. Она уже не планировала идти учиться на доктора. Время упущено, можно бы платно, но откуда деньги у деревенской медсестры? Так что с этой мечтой пришлось попрощаться. На улице весна во всю гуляла, и решила Таня, что пора заняться генеральной уборкой дома. Она два дня вывозила и выносила то, что дед копил 80 лет. Были такие вещи дряхлые, вообще не годные даже на то, чтобы ими полы мыть, что Тане просто непонятно было, зачем дед их собирал.
Когда с домом было покончено, все тряпье сожжено в конце огорода, Таня решила слазить на чердак.Залезла и обомлела. Дед часто лазил на чердак, подолгу там копошился, но Таня и подумать не могла, что там настоящий склад. Чего только не было на чердаке. И какие-то старые комоды, и столы, и даже шкаф стоял. Как, каким образом дед сюда все это затащил-было совершенно непонятно.
Таня вздохнула. Одной не справься, да и быстро не получится. Начала она с мелкого, решила, что будет потихоньку выволакивать мелочь, а потом уже за крупное возьмется. Первый день только тряпки разные носила. Одеяла старые, тюфяки. Это правда, что старики приучены ничего не выбрасывать. Тане казалось, что некоторые вещи были точно, даже не деда, а его деда.
После осмотра всего помещения, Таня усмехнулась. Сейчас мода на антиквариат пошла, если все это спустить отсюда, отмыть и продать, то , наверное, миллионером стать можно. Но это были всего лишь мысли. Ничего такого девушка делать не собиралась.
В первый день Таня умоталась так, что уснула, как только голова подушки коснулась. Решила сегодня поднажать, отпуск скоро закончится, а ей все порядки не навести. Сегодня она начала разгружать шкаф и комод. Комод был закрыт какой-то попоной или покрывалом. Что странно, на этом покрывале не было многолетнего слоя пыли. Нет, конечно, она там тоже была, но не в таких количествах. Таня сдернула покрывало и замерла. На комоде стоял красивый старинный сундук. Небольшой, размером с чемоданчик.
Таня погладила крышку. Такой старый, но отлично сохранившийся, она уже подумывала, где его поставит. Девушка взялась за крышку и та легко открылась. Сундучок был полон. Она заглянула внутрь. Там были какие-то бумаги, и пакет. Обычный пластиковый прозрачный, она в таких с собой бутерброды на работу берет, так вот это пакет был заполнен деньгами. Крупными купюрами.
У Тани вдруг вспотели ладони. Что происходит? Откуда это здесь? Она вытащила бумаги. Свет на чердаке никакой, и Таня решила спуститься домой. Она решительно закрыла сундучок и вернулась в дом. Руки у Тани мелко подрагивали. Она никогда в жизни не выигрывала в лотерею, не находила никаких старинных монеток, вообще с деньгами ей как-то не везло. А тут целое состояние.
Первая бумага-это завещание. Таня прочитала его один раз, другой. Ничего не понимала. Завещание было на нее. То, что она прочла, как-то сбило ее с толку. Таня стала размышлять, снова перечитала завещание. Да, дедушка все завещал ей, но он писал, что она его дочь, и он все завешает своей дочери Татьяне…
Она взяла следующую бумагу. Вернее не бумагу, а несколько листов, сложенных вместе. Это было письмо. Письмо ее деда, обращенное к ней.
Дорогая моя доченька. Ты не думай, я не ошибся. Ты действительно мне дочь, а не внучка. Когда-то давно, я совершил то, что сгубило две жизни, и я бы не смог жить с таким грузом, но у меня была ты. Я не мог уйти, не проследив, чтобы ты выросла. Я должен был помочь тебе во всем. Я не знаю, сможешь ли ты меня простить, но если ты читаешь это письмо, то, значит, это уже не важно…
Когда-то давно, мой сын, которого я воспитывал один, привез из города невесту. Это была твоя мама. Она была такая вся неземная, такая красивая и нежная. Сыграли свадьбу и сына забрали служить. Мама твоя так плакала, так страдала. Одна, в чужой деревне, где никого не знает. Я часто к ней заходил, звал и к себе в гости. Это вполне нормально, она же жена моего сына, моя сноха…
Я был старше твоей матери на 30 лет, но так бывает. Между нами вспыхнули чувства. Я более опытный, я прожил много, и мне нужно было это все остановить, но я не смог. Я был влюблен, как мальчишка. Весь мир перевернулся с ног на голову. Я старался не думать о том, что будет потом…
Вернулся сын, и мы перестали встречаться. Как я мучился, как я хотел пойти и забрать у сына мою любовь, но он был сын, а мама твоя сказала, что нельзя, такой позор на всю деревню. И я послушался. Я решил, что я все равно старый. Пройдет совсем немного времени и она пожалеет о том, что вообще связалась со мной. А сын молодой, стерпится, слюбится и все у них будет хорошо.
Потом она прибежала ко мне. Я думал, что-то случилось. Оказалось, она беременна, и беременна не от сына, а от меня. Когда ты родилась, конечно, сын мой все посчитал. Понял, что дочка не его. Тех пор начался кошмар. Мама твоя мне ничего не говорила, соседи уже рассказали, что бьет он ее, издевается.
Я несколько раз учил его уму разуму. Говорил, что нельзя, не хочешь жить-уйди. Но он меня не слушал. Мать твоя не признавалась, кто отец и мне запретила. В тот день прибежала ко мне соседка. Говорит-беги. Невестку так избил, что та подняться не может. Я знал, что сейчас все ему расскажу и заберу тебя с мамой домой. Но сначала решил поговорить с ним.
Мы дошли до леса. Я остановился и начал говорить. Конечно, я попросил у сына прощения, но он стал говорить, что сейчас вернется домой, тебя закопает и мать твою добьет. Я поверил ему. И не смог допустить, чтобы он вернулся. Я похоронил его там, на опушке, под старой двойной елкой.
А потом побежал к вам. Но было уже поздно. Твоя мама умерла. Я плакал, во всем и везде была только моя вина. Моя и ничья больше. Я загубил твою мать, я убил собственного сына. У меня оставалась только ты. Но, видимо, тогда я выглядел совсем безумным ,и тебя у меня тоже забрали.
Вот тогда я подумал, что жить мне не зачем, но потом вспомнил, как ты кричала-деда, забери меня… Я пытался, снова и снова, но как будто натыкался на стену. Никто не хотел отдавать ребенка одинокому пожилому мужчине.
Только когда сменился директор той опеки, мне стали разрешать тебя брать домой.
Вот и вся история. Я собирал эти деньги для тебя. Я, знаю, что ты ради меня бросила свою мечту стать доктором. Хотя я не заслужил твоей любви. Ты можешь все получить по завещанию, тогда все узнают эту историю, или подождать немного и вступить в наследство, как внучка, единственный родственник. Решать тебе. Только не останавливайся. Иди и учись на врача. Нужно всегда доделывать то, что задумал, чтобы потом не было поздно.
Я очень люблю тебя, доченька, всегда любил, мне было страшно жаль, что я не мог тебя называть дочь, доченька…
Я очень любил твою маму. И совершил большую ошибку, когда не забрал ее сразу. Всю жизнь я об этом жалею…Если бы я наплевал на все нравственные устои, на разницу в возрасте, если бы взял ее, уехал, то всю свою жизнь ты жила бы со своей мамочкой..
Таня дочитала до конца и выронила листок. Она была в ужасе. Ее дед всю свою жизнь носил в себе такую боль, вернее отец… Таня не осуждала его. Любовь способна на то, чтобы делать глупости, страшные глупости, за которые приходится всегда платить. Ее дед не первый и не последний. А вот как теперь ей с этим жить…
Таня посмотрела на деньги. Их было много. Столько хватило бы не только на обучение, но и на многое другое. Она легла на диван. Нужно было решить, решить, как же поступить правильно. Пока она вообще не понимала. Кому станет легче, если она во всем признается? И почему ей хочется, чтобы правда стала известна не только ей?
Она представляла, как страшно было маме, как она терпела и боялась, когда жила с нелюбимым, когда за нее переживала. Наверное, нельзя оправдывать ни маму, ни тем более… отца, но как-то по-другому у Тани не получалось.
Она села на диване. Первым делом, нужно найти могилу сына отца, получается, что он ее брат. Он тоже не виноват, вообще, в этой истории так трудно найти того, кто же виновен…
Через три месяца Таня уезжала в город. Она решила, что нужно учиться. Тогда, она разобрала остатки хлама на чердаке. Но уже не для того, чтобы убраться, она искала фотографии, документы. Она нашла. Долго рассматривала фото своего брата, которые на фото обнимал маму. Выбрала самое лучшее и уехала в город. Вечером вернулась. И стала собираться. Предупредила своего непосредственного начальника. Он порадовался за Таню. Сказал, что от мечты отказываться нельзя. Стала потихоньку раздавать вещи и мебель, чтобы потом продать дом и не возвращаться сюда.В один из вечеров, когда Таня сидела во дворе, к ней пришла соседка баба маня.
-Уезжаешь?
-Да, учиться поеду…
-А дом зачем продаешь?
-Не хочу сюда больше возвращаться…
Баба Маня помолчала.
-Значит, рассказал тебе все отец-то…
Таня поперхнулась… Так значит, баба Маня все знала…
-Баба Маня, миленькая, расскажите, как все было? Вы же, наверное, все знаете.
-Да нечего рассказывать. Мамка-то твоя, как с дедом впервые встретились, так и пропали оба. Дед-то, то есть отец, ходок еще тот был, а тут как заколдовали его… Говорила я ему, нельзя так, уезжай, не будет добра никому, не послушал. Всю жизнь мучился, но могилку к сыну ходил-прощения просил, на могилку мамки твоей ходил-тоже прощения просил. Только вот сам себя никак простить не мог.
Ты не держи зла на них на всех, внуча, никогда не знаешь, что за испытание жизнь выкинет. Вот и дед… Не справился он с испытанием, провалил его. Всю свою жизнь слезами расплачивался. Только ради тебя и шевелился, а то давно бы уже сгинул. Тут ничего его не держало, а там Любушка, мать твоя ждала..
Таня понимала, что то, что был раньше, действительно стало для всех испытанием. И отец был больше всех виновен. Вот и дали ему жизнь долгую, чтобы помучился...
Таня с утра пошла на кладбище к маме и отцу. Положила цветы, попрощалась. Так вышло, что когда дедушку хоронили, то и вопросов не возникло, куда. Конечно к невестке. Оказалось, что так и нужно было.
Таня пошла к опушке леса. Она посмотрела на часы. Вот-вот должна приехать машина, привезти памятник. Она постояла у едва заметной могилки всего минут 15, как вдалеке показалась машина.
Парни быстро разгрузили памятник и установили его. Таня постояла, посмотрела на фото. Положила цветы и пошла в деревню…
Деревенские видели, что на краю деревни, у леса, какая-то машина. Потом Таня оттуда шла. Одним из главных качеств жителей деревни, является любопытство. Таня еще до дома не дошла, как из деревни по тропиночке потянулся туда народ. Кто приходил, удивленно смотрели на памятник, потом читали надпись, видели фото, делали выводы и от ужаса смотрели на дом Тани большими глазами.
Девушка знала, что несколько дней, а может даже недель, деревенские будут переживать, передумывать, перемалывать эту новость. Она не зря написала на памятнике-спи спокойно дорогой братик…
Таня уехала. Вскоре продала дом. Раз в год она приезжала на кладбище. Клала цветы, разговаривала с отцом. Так, как он когда-то разговаривал с мамой. Убиралась, поправляла все. На несколько минут заходила и к брату. Ему тоже приносила цветы, тоже убирала, но вот разговорить с ним не могла. В ее памяти он навсегда остался тем человеком, который бил ее мать.
Таня давно уже вышла замуж. У нее есть две замечательные девочки. Муж знает ее историю. Когда впервые услышал, сказал, что по такому сценарию фильм снимать можно. Он и привозит ее на кладбище. Но Таня никогда не берет его с собой, он ждет в машине. Потому что Тане нужно одной. Это их семья, их беда.
Когда-нибудь, когда ее девочки подрастут, она обязательно им расскажет эту историю. Пусть она и страшная, но заставит задуматься любого человека, и может, хоть кого-то убережет от глупостей. Девушка жалеет о том, что дед не признался ей при жизни. Хотя, с другой стороны, Таня не знает, как бы она отреагировала, как бы повела себя. Молодость очень горяча на поступки. Видимо этого и отец ее опасался.
Наверное, правы те люди, которые говорят, что от судьбы уйти нельзя…
Возвращаю вам вашу дочь
- Вы и месяца не прожили, а уже такой разлад. Какая кошка меж вами пробежала? – Фрося допытывалась у девятнадцатилетней дочери Нины о неожиданном возвращении домой. Вернулась она от мужа, за которого чуть меньше месяца назад вышла замуж. Нина, опустив голову, стояла у печки и теребила кончик косы, боясь взглянуть на отца с матерью.
- Ну чего молчишь? Тебя спрашивают. – Подключился Григорий Иванович, сложив руки, как школьник за столом. Его чуть волнистые волосы с проседью напоминали о некогда пышной шевелюре. Руки – рабочие руки, знавшие и лопату, и грабли, и топор, весь подручный инструмент сельской жизни, - выглядели суховатыми, но крепкими.
Нина, чувствуя, как слезы готовы залить ее лицо, держалась из последних сил. Невысокая, на вид хрупкого телосложения, она приказала себе не плакать и стойко держалась перед родителями.
- Не захотел со мной жить Степан, сказал домой возвращаться.
- Как это так? – Григорий теперь уж совсем не понял случившееся. – Вы расписались месяц назад, родню собирали, Степка сватать приходил. Так чего же меж вами не заладилось, что ты домой прибежала? Смотри, Нинка, если с твоей стороны выходка какая, то я не поддерживаю. Собирай узел и иди к мужу, там теперь твой дом.
- Погоди, отец, разобраться надо, - Фрося, видя, поспешность решения, остановила мужа, - не видишь, дочка сама не своя, пусть расскажет, как все было.
- Я сначала с мамой хочу поговорить, - сказала Нина, не поднимая глаз.
- Ну, с мамой, так с мамой, разбирайтесь тут сами. Говорил я сразу, что сомневаюсь, так не послушали. Уж больно быстро жениться договорились. – Григорий взял фуражку и ватник, вышел на улицу.
Нина с матерью долго шептались, Фрося вздыхала, что-то спешно говорила, дочь в чем-то клялась, убеждая мать, что нет на ней вины. Потом отправила Нину к старшей дочери, жившей своей семьей, а сама вышла во двор, где управлялся Григорий.
- Слышь, Гриша, зять-то наш чего удумал, говорит, Нина у нас "порченая", не захотел с ней жить.
- Как это? – Григорий бросил чурочку. – Как это «порченая»? Это когда она успела? Кроме Степки и не знала других, послушная у нас дочка. Или мы проморгали?
- Э-ээх, ты, отец называешься, сразу Степке поверил. А я вот дочке верю, клянется она, что до Степки ни с кем. Да и по ней видно, уж я свою дочь знаю.
- Если неправда, так зачем на Нинку наговаривать? И когда? Через месяц. Раньше не мог сказать, да на ворота указать?
- Вот то-то и оно, что молчал зятек сколь времени, а тут, считай что, выгнал Нину. Чего ему в голову взбрело?
- Нет, я так не оставлю, - Григорий взял топор, - надо к сватам идти, да спросить, зачем девку позорят. Не хотели брать, так и не надо было.
- Гриша, топор-то брось, остудись чуток, на горячую голову не получится поговорить.
____________________
Жили Сотниковы через две улицы, а напротив – домишко, скорей избушка, от бабули Степкиной стояла. Там и жили молодые, пока Степан, высокий, плечистый, смуглый парень, не выпроводил жену домой.
Фрося с Григорием наведались сначала к зятю, зная, что вернулся уже с фермы. Степка убрал снег и сметал остатки метлой.
- Здорово живешь, зять, - Григорий подошел к Степке. – Ну, докладывай, что за нужда дочку со двора гнать было?
- И вам здорово жить, - Степка выпрямился, - я не гнал, я только предложил развестись.
- Ты умом не тронулся случаем? Вас для чего в сельсовете расписали? Девка дома воет, люди что скажут.
Степка отвел взгляд, снег падал ему за ворот, на лицо. – В общем, я ей все сказал… разводимся и все.
- Так ты причину скажи, - Фрося ждала признания Степки, - в чем дело-то, чем не устроила.
- Не буду я с ней жить и всё тут. – Он вцепился руками в черенок метлы, сжимая от волнения, заметно было, что непросто дается ему сказать самое главное. – Порченая ваша Нина.
Григорий непроизвольно подпрыгнул на месте, сжав кулаки: - Ежели так, чего молчал месяц? Сразу что ли не понял?
- Понял. Думал, стерпится. Не стерпелось, не люблю ее.
- Ах ты, супостат такой, попользовался и взапятки теперь, - Фрося тряслась от негодования. Как девке в глаза людям смотреть? Брешешь всё, не верю тебе, дочке верю, оговариваешь ее.
- Думайте что хотите, а я возвращаю вам вашу дочь. Бить не бил, пальцем не тронул. Так что забирайте в целости и сохранности.
- Ой, мамочки, худо мне, - Фрося схватилась за сердце, - где это видано, чтобы дитя родное, как ненужный мешок возвращали. Зачем она пошла за тебя треклятого, она и не смотрела на тебя, сам прибежал свататься.
- Фрося, присядь, присядь, на скамью, - Григорий поддержал жену, - мы сейчас к сватам пойдем, родителей его спросим, пусть отчет держат за сына.
- Ну ладно, не так я сказал, - стал оправдываться Степка, - но все равно жить не буду.
- Молчи, лучше молчи, а то я за себя не ручаюсь, - Григорий повел Фросю к калитке, но в этот момент Клавдия, мать Степана, сама вошла, как чувствовала, что у сына гости.
- А вот и сватья, - обрадовалась Фрося, - может, ты знаешь, зачем Степан дочку нашу позорит. Сначала взял в жены, а теперь на дверь указал. Да как же так можно? Разве вещь она какая?
- Ой, да я и сама не знаю, дознавались с отцом, молчал Степа, а потом признался, что Нина-то у вас уже другие подушки знала, видно был кто-то. А Степушка что? Степушка честно сказал: не смог простить и жить не смог.
- Ты, сватья, думай, что говоришь, - закричал Григорий, - не было такого, никого у нее до Степки не было. Честную дочку отдали, а сын твой в грязи вывалял. За что? Не хочет жить, так бы и сказал, а оговаривать не сметь.
Клавдия, в цветастом платке, который был туго повязан, сощурила глаза и спросила: - Откуда ты знаешь? Я вот сыну своему верю.
- Тьфу на тебя! – Григорий в отчаянии готов был кинуться с кулаками на Степана, но сдержался. – Оставайтесь треклятые, а мы как-нибудь переживем, вытерпим все пересуды. Пошли, Фрося, нечего нам тут делать, пустомеля этот Степан, говорил я тогда, что сомневаюсь.
- Вещи-то дочкины дай собрать, да увезти.
- Да забирайте, увозите, - охотно согласился Степан, обрадовавшись, что тесть с тещей отступают.
- Дай мне два дня, приду в себя, на коне приеду, вывезу, - пообещал Григорий.
Они пошли по улице, глядя под ноги и не замечая встречных людей. – Ладно бы никто не узнал, так ведь люди будут спрашивать, а Клавдия будет нашептывать, сына оправдывать. И за что нам такое наказание? Сидела, сидела дома, а тут, откуда не возьмись, Степка налетел, как басурманин. Два раза на крылечке постояли, и в сельсовет потянул, Нина и одуматься не успела. А я обрадовалась: берут, так надо идти.
Перевозили Нину всей семьей, нагрузив подводу узлами. Степана дома не было (видно, заранее ушел, чтобы на глаза не попадаться), за происходящим наблюдала Клавдия. Уже готовы были ехать, как подошел отец Степана. Поздоровался. Но Григорий только взглядом «метнул в него молнии» и не сказал ни слова.
Ехали молча. И также молча внесли в дом вещи дочери. Фрося развернула перину, которую сама собирала для младшенькой, уложила подушки, которые были заранее приготовлены в качестве приданого. Вспомнила, как готовилась выдать Нину замуж, еще не зная, за кого пойдет; всплакнула от навалившейся несправедливости.
Прибежала Катерина, старшая дочка. Сразу подошла к Нине и обняла ее. И тут девятнадцатилетняя девушка, всё это время не проронившая ни слезинки (даже ночью в подушку не позволяла), уткнулась в плечо сестре и почти беззвучно расплакалась.
- Пойдем, расскажешь мне. Всё, всё расскажешь, легче будет, - предложила Катя и увела сестру в горницу.
Только в разговоре с Катериной младшая сестра стала понимать, что не замечала последние дни отчужденности Степана, а его хмурый вид ставила себе в вину. Приученная матерью, следила за порядком в доме, вкусно готовила, заглядывая в глаза мужу, словно говоря: «смотри, Степушка, для тебя стараюсь».
Вошла Фрося, села рядом с дочерьми. – Я вот что думаю: одна ли Нина ушла. А вдруг дитё будет? И что тогда делать станем?
- А что делать? – Катерина нахмурила черные брови, - на аркане Степку приведем, от родного дитя не открестится.
Взгляд Нины просветлел, предположение матери поманило крохотной надеждой, видно не остыли чувства, и она до сих пор любила мужа. – Не знаю, - искренне призналась она, - было бы хорошо, если бы маленький появился.
- Дуреха ты моя, дуреха, - с горечью сказала Фрося, - ладно, поживем, подождем, там видно будет.
- Ты вот что, приходи к нам почаще, с ребятишками посидишь какой раз, тебе надо из сердца выкинуть этого Степку, - сказала Катерина.
- А может уехать куда, - предложила Фрося, - в Каменке родня живет, так может туда ей переехать.
- Ага, мама, скажешь тоже, у родни прятаться. Чего она там делать будет в этой глухой Каменке?
Все трое снова замолчали, каждый думал, как жить дальше. В сенях стукнула щеколда, послышались шаги, а потом и разговор: Григорий привел кого-то. По голосу поняли, что пришла Анна Кондратьевна, двоюродная сестра отца. Она сама открыла дверь в горницу, ее статная полноватая фигура появилась на пороге.
- По ком плачем? – Увидев угрюмые лица женщин, спросила она. – Чего потеряли? Сидите, как воробьи нахохлившиеся. – Ее громкий голос слышен был во всем доме.
- А ты Анна разве не знаешь, какая у нас беда, - начал рассказывать Григорий.
- Слышала я. И что теперь, садиться рядом и плакать? – А ну, девки, встречайте гостью как положено, за стол хоть позовите. – Она была старше не только Нины и Кати, но и Фроси, и частенько бесцеремонно называла их «девками» - по-свойски, без всякой усмешки.
Наконец все вышли из горницы, накрыли стол и долго сидели, обсуждая случившееся.
- Ой, девчата, у меня уже уши устали слушать, хватит, я ведь о деле пришла говорить. В сельсовете хочешь работать под моим началом?
- Я? – Нина растерянно посмотрела на громкоголосую Анну.
- Ну а кто? К тебе обращаюсь. Бухгалтер мне нужен, а то счетовод дядя Петя, совсем уже с печи слазить не хочет, просит каждый день: «отпусти, Кондратьевна, цифры в глазах пляшут».
- Так я не умею.
- И, правда, Анна, откуда ей уметь, у нее же одна школа, - напомнила Фрося. – Просилась в город учиться, так мы отговорили, боялись этого города. А теперь хоть на улицу не выходи, все норовят узнать, чего это дочка так быстро от мужа убежала. Лучше бы она тогда в город уехала. А может и сейчас не поздно, отправим на фабрику работать, там после школы берут.
- Спрятать что ли хотите девку?! – Анна строго посмотрела на Фросю. – Значит, Нинка виновата, раз убежать надумала.
- Да ты что, - Фрося махнула рукой, - нет на ней вины, не думай даже.
- Так это вы так думаете, раз решили с глаз долой отправить. Уехать проще, а вот тут пересидеть, пережить, будь оно неладно это замужество, - тут силушки вот какие нужны, - она сжала руку в кулак. – Если не виновата, пусть смотрит людям в глаза и улыбается. А спросит кто, отвечает, что это Степка самодур, и она с ним жить не захотела. А остальные сплетни мимо ушей пропускать.
- Правильно, тетя Аня, и я так думаю, - поддержала Катерина.
- Ну а как она работать будет здесь, если не обучена счетоводному делу, - Фрося ухватилась за предложение Анны.
- Согласится, направление дадим на курсы. И в город ехать не надо, у нас в райцентре теперь обучают. Курсы ускоренные. Хочет, так пусть на молоковозе ездит, с шофером договорюсь. А хочет – так общежитие там временное дают.
- А если не получится у меня?
- Слушай, трусиха, на курсах учиться не страшнее, чем замуж выходить. Думай, скорей, а то другую найду.
Нина встала из-за стола и звонко, как пионерка, отчеканила: - Я согласна! Когда ехать?
- Вот это дело! Через неделю ехать.
____________________
Дни потянулись гораздо быстрее, в доме Павленковых появилось оживление, какое-то ободрение: дочка учится. За день она уставала сильно, дома еще задания выполняла, а уже к ночи помогала по хозяйству управляться. Потом ложилась спать и начинала думать про Степана, еще теплилась надежда, что придет он или встретит ее где-нибудь и скажет: «Всё неправда, возвращайся, Нина». И будут они жить долго-долго… С этими мыслями она засыпала.
Весной Нина уже устроилась работать в сельсовет, сидела, уткнувшись в работу, иной раз и головы не поднимая. Степка так и не пришел и не повстречался ей, видно другими тропинками ходит.
В один из весенних вечеров Катерина пришла к родителям и втянула Нину в горницу, горячо зашептала: - Ты только не реви, все равно уже разведены, жалеть не о чем.
- Чего случилось?
- Говорят, Степка жениться собрался.
- Как это? На ком?
- На Наташке Поповой. Помнишь, тихая такая, ходит, словно пава.
Наталью Нина хорошо помнила, всегда считала ее самой красивой на селе.
- Значит, Степа ее выбрал? – Губы Нины задрожали. Вроде только успокоилась, как новость вдруг оглушила ее.
- Только не плачь, утекла та вода, не вернешь.
- Чего шепчетесь, говори, чтобы и мы слышали, - Григорий позвал сестер к столу. Вместе с Фросей узнали о женитьбе Степана.
- Никогда не думал, что Сотниковы так обойдутся с нами, - охала Фрося, - да я теперь в глаза Клавдии плюну, а потом десятой дорогой стану обходить, знать их не желаю. Дочку со двора, и следом другую ведет.
- А я вот сейчас пойду и выскажу им за сынка, - Григорий стал собираться, натягивая сапоги.
Женщины кинулись к нему: - Брось, не ходи, а то дров наломаешь, так и до милиции недалеко. Напишут заявление, еще больше опозорят.
Григорий наконец натянул сапоги. – Нинка, ты чего молчишь? Пошли со мной, в глаза хоть ему плюнешь.
- Папа, успокойся, - Катерина повисла на руке у отца. – Я бы и сама пошла, да ни к чему уже. У девчонки только все наладилось: успокоилась, работает, тетя Аня ее хвалит. А если пойдем, так снова душу разбередим, да и людям будет о чем посплетничать.
- И, правда, Гриша, сядь, остынь, - Фрося держала мужа за плечи, - люди и так разберутся, кто прав, кто виноват. Мне уже сколь раз говорили, что не верят Степану, а нас поддерживают. Пусть женится, может, уедут куда, чтобы глаза не мозолили.
Но Степан с новой женой никуда не уехал, так и остались жить в родном селе. Нина вскоре успокоилась, смирилась, старалась не думать о нем, хоть и больно было.
Летом в конторе было хорошо, в открытые окна доносился запах травы и листвы, в ветвях пели птицы. И она привыкла к этому чириканью – однообразному, успокаивающему. А еще радовалась, что стала снова ходить в клуб: каждую неделю привозили новое кино. Однажды перед сеансом Пашка Панчиков игриво взял ее под локоток: - Ну что, провожу потом? - Нина осторожно отстранилась. – Зачем? Дорогу знаю.
- Ну как зачем? Может, я женюсь. – Он с усмешкой посмотрел на нее.
- Была я уже замужем, так что не надо.
- Ну вот, была, значит, все знаешь. Пошли, Нинок, прогуляемся.
Девушка осадила его таким отталкивающим взглядом, что он поспешил скорей отойти.
Нина вспомнила этот случай и улыбнулась, мысленно похвалив себя, что раскусила легкомысленного Пашку.
Наступил обед, контора опустела, только Нина замешкалась. Послышались шаги на крыльце, деревянные половицы коридора скрипнули. Шаги были неуверенные, как будто кто-то первый раз вошел. Нина вышла посмотреть: в коридоре стоял молодой мужчина с чемоданом в запыленных ботинках, видно с попутки шел по проселочной дороге. Он поправил очки, увидев Нину.
- Здравствуйте! А где все?
- Здравствуйте! А вам кого надо? Обед сейчас. Подождите часок.
- Так мне председателя, - он подошел ближе, - у меня вот направление. Да он знает, наверняка, сообщили уже.
- Так вы наш новый агроном? – Догадалась Нина.
- Так точно! Агроном. – Он поставил чемодан, на лице появилась улыбка, из-за стекол очков девушка заметила любопытный, добрый взгляд. – Антонов Александр Васильевич, - бодро представился он.
- Нина Григорьевна – бухгалтер. Ну, пока только помощница, - смущенно добавила она.
- А в каком кабинете председатель? Да и чемодан не знаю, где оставить.
- А вы у нас в кабинете оставляйте, тут до самого вечера открыто.
Он оставил чемодан, а запылившийся в дороге плащ так и держал в руках. – Вот я не сообразил: вытряхнуть же надо, - пошел на крыльцо. Нина достала чистое полотенце и показала на летний рукомойник. – Вон там умыться можно.
- Спасибо, это как раз и надо. – Остановился, посмотрел на девушку: - Вы уж, Нина Григорьевна, меня извините, вам обедать надо, а я отвлекаю.
- Ничего, я все равно задержалась.
«Надо же, в очках, такой молодой и в очках», - думала она. На селе в очках мало кто ходил, только те, кто постарше, поэтому непривычно ей было видеть на лице молодого мужчины очки в темной оправе.
- А вы к нам из самого города?
- Конечно. По распределению.
Нина подумала, что мужчина, наверняка, голоден. – А может вам тоже пообедать пока? Правда, кормят сейчас на полевом стане, отсюда далековато будет.
- Да ладно, обойдусь.
- Не надо обходиться, пойдемте, я вас чаем напою, у меня с собой пироги есть, вчера с мамкой пекли. А еще сало есть. – Вы сало едите?
- А почему нет?! У меня вообще-то бабушка в деревне жила, так что я всегда приезжал. И сало очень даже уважаю.
Нина расстелила полотенце, выложила на него нехитрый деревенский обед. Александр посмотрел на еду: - Нет, это неправильно, вы себе принесли, так что не обязаны меня кормить.
- Ешьте, - Нина пододвинула нарезанное сало и пироги, - меня за это председатель только похвалит, - придумала она, что сказать.
- Ну ладно, у меня тут матушка на дорогу положила, - он достал сверток с едой, к которой так и не притронулся в дороге, смущаясь, взял кружку с чаем.
Председатель Николай Гаврилович и в самом деле похвалил Нину, что приветила молодого специалиста. Устроили Александра Васильевича на квартиру к пожилой одинокой бабе Глаше. Новый агроном оказался толковым и быстро прижился в конторе. Председатель гордился, что теперь у него специалист с дипломом. А если опыта мало, так на то есть бывший агроном, ушедший на пенсию, но готовый помочь.
Каждое утро Александр Васильевич (все звали его по имени-отчеству), прежде всего спешил поздороваться с Ниной. – А сало, Нина, было хорошее, никогда такого не ел.
- Я бы еще принесла, да теперь до глубокой осени ждать надо. То были остатки, что сохранить получилось.
- Да я не к тому, я просто заметил, какое вкусное. – Он подошел, достал из внутреннего кармана пиджака шоколадку и оставил на столе.
– Ой, это зачем?
- Берите, Нина, это вам! – И сам смутился и вышел из кабинета.
_______________________
Нина и Александр переглядывались всё лето и ни разу не встретились в каком-то другом месте кроме конторы. Уже и дома знали про молодого агронома, заметили перемену в дочери: уходила с радостью, приходила с улыбкой. И только в конце августа тень тревоги появилась на ее лице: Александр ждал в гости мать.
- Нина, матушка моя приезжает, посмотреть, как я обустроился. Вот. – Он потирал руки, возможно от волнения. – Не посчитай за дерзость, но раз уж мы товарищи с тобой, приходи и ты посидеть с нами.
- Я? А понравится ли это вашей маме? И что я скажу?
- Понравится, я уже давно написал, как ты меня встретила, как мы сдружились, какие здесь люди хорошие… Приходи, Нина, маме приятно будет. Да и мне тоже, - добавил он тихо.
Вечером Нина поделилась новостью с матерью. Григорий, взяв свежую газету, делал вид, что читает, а сам краем уха слышал весь разговор. – Вот что, чего тут думать, не один же он будет, мать все же приезжает, пусть сходит Нинка. Только такое у меня условие: его зови к нам. Вот как сходишь в гости, так и зови. И поглядим, чего скажет.
Напрасно Нина боялась. Антонина Федоровна оказалась женщиной приветливой, общительной, и появление Нины ее только обрадовало. Уехала она через неделю, и Александр вскоре пришел в дом Нины.
Они потом встречались до самой зимы, а когда предложение сделал, девушка не решалась дать согласие. В конторе поглядывали на них одобрительно, строя догадки насчет будущей свадьбы.
Снег шел хлопьями, пушистым покрывалом ложился на землю. В доме была натоплена печка, накрыты столы, чувствовался запах выпечки. А за окном, у ворот, встречали молодых.
- Жених в очках, умный значится, - уважительно сказала тетка Евдокия. Старшая сестра Екатерина тихо засмеялась: - Да Александр Васильевич и без очков умный, - она поправила цветастый полушалок и с гордостью посмотрела на Нину.
________________________
Через год молодой семье выделили дом, построенный как раз на такой случай: для молодых специалистов. А через пять лет у Антоновых было двое детей. Александра Васильевича за его знания и трудолюбие знали и уважали в райцентре, и предложили переехать, предложив повышение. Нина с Александром согласились. Больше всех сожалел председатель, думая, где взять такого хорошего агронома как Антонов.
Степан с Натальей поначалу жили тихо. А потом стали все чаще спорить, говорят, Наталья даже уходила от него – ревновал часто. И если бы не двое деток, то может и ушла совсем. Так и ходили угрюмые оба, словно непосильную ношу несли.
Родители Нины давно простили обиды бывшим сватам и здоровались при случае. Клавдия, встречая Фросю, виновато смотрела на нее, иногда спрашивая, как там Нина живет. Потом вздыхала и шла домой.
Уже когда выросли дети Нины Григорьевны и Александра Васильевича, о том случае, когда Степан сказал: «возвращаю вам вашу дочь», на селе уже никто не вспоминал. Если только две соседки в разговоре о былом.
Александр Васильевич так и остался с семьей в райцентре, хотя звали его в город. А вот дети, сын и дочь, поступив в институт, вряд ли вернутся, будут пробиваться уже в городской жизни.
- Что поделаешь, - признавал право детей Александр, - вылетели из гнезда, дальше пойдут самостоятельно.
- Саша, ты поешь, да отдохни, а то опять с бумагами сидел до полночи, а сегодня воскресенье.
- Слушаюсь, Ниночка, так и сделаю, - он прилег на диван и почти сразу задремал. А она сидела за столом, глядя в окно, за которым шел снег – такой же пушистый, как в день их свадьбы. Подошла к мужу тихо, увидела, что уснул. Взяла покрывало и накрыла им, довольная пошла убирать посуду.
Автор : Татьяна Викторова
К пятнице Лариска задолбалась так, что забыла где живёт. Вызывая такси, долго пребывала в ступоре, вспоминала адрес. Наконец, вроде, вспомнила, а когда её привезли, оказалось, что к соседнему дому. И всё бы ничего, но накануне у них там что-то где-то то ли лопнуло, то ли прорвало, и коммунальщики перекопали весь периметр. А она сдуру успела выйти из машины, не глядя по сторонам. Таксист сразу дал по газам, и добираться до родного подъезда пришлось в обход через гаражи, рискуя переломать каблуки или убиться в темноте насовсем и оставить Игоряна сиротой.
Лариска ввалилась в квартиру, ощущая себя женщиной нелёгкой судьбы и не чуя ног от усталости. И довольная, прямо в пальто, уселась на тумбочку в прихожей. Хос-спа-ади, хорошо-то как!
Комиссия трясла их контору вторую неделю. Не сказать, что совсем безрезультатно, но на острог для шефа наскрести никак не удавалось. Все выявленные недостатки тянули максимум на строгача, да и то, с большо-о-ой натяжкой.
Комиссионеры раздражались, шеф психовал, а коллектив держался из последних сил. Исключительно на амбициях. Ибо не фиг тут приезжать и лезть кому попало и куда ни попадя.
Лариска тоже держалась как сдурела. Работа ей нравилась, и шеф, когда его не дёргали понапрасну, был нормальным мужиком. К тому же, других способов разбогатеть она не знала.
Сейчас Лариска вытянула ноги и расслабилась. Дома было уютно и спокойно. Сын гонял какую-то вражину по экрану компьютера, лихорадочно крутил мышью, стрелял и время от времени азартно вопил. Одинокий телевизор вполголоса бормотал о мировых ужасах. А из кухни тянуло чем-то горелым.
Лариска принюхалась и немедленно вспомнила, что она мать. И, видимо, мать-ехидна! Господи! Чего у неё ребёнок хоть обедал-то сегодня?..
Мозг напрягся и сделал попытку оценить продуктовые запасы в доме. Чёрт! Она же опять колбасу на работе забыла! Вот дура! И окорок тоже! И ещё творог, будь он неладен!
Колбасу, настоящую домашнюю ветчину, не какое-нибудь магазинное фуфло, к ним в офис раз в пару месяцев привозила Роза. Раскупали ту колбасу моментально. Так же, как и остальные деревенские вкусности.
Знатоки утверждали, что у Розы лучший в городе творог. Некоторые не верили. Брали щепоть, нюхали с трёх сторон, лизали, причмокивали и сморели тревожно вдаль. Потом говорили, что, боже, как это бесподобно, и, как беспардонные эгоисты, брали сразу килограмма два, а то и три.
Вчера Лариске сильно повезло. Она успела затариться в числе первых. Потому что шеф как раз погнал её в машину за забытыми документами, и Лариска столкнулась с Розой на парковке.
К тому же дело было в обед. Лариска ещё и жрать хотела, как весенний медведь. Ну, с голодухи и нахапала всего примерно на семью из пятнадцати человек и приезжую тётушку из Кологрива. Даже курицу ухватила. Белую, толстую, размером со среднего бегемота.
А что?! У Игоряна скоро день рождения! Вот они её и запекут до румяной корочки! И сожрут. Вдвоём... Будут валяться на диване, есть курицу и смотреть по телику все серии "Гарри Поттера".
Сначала ноги съедят,.. потом крылья,.. потом обдерут и поделят пополам уцелевшую шкурку... потом... потом...
Потом уже и необязательно будет доедать. Остатки курицы потом можно будет ещё неделю срезАть на всякие бутерброды или крошить в салатик.
Гипотетический салатик Лариску особенно вдохновил. Как залог неиссякаемой стройности и краеугольный камень здорового питания. И, на мгновение забыв, что салатик — это уже как бы последнее звено в намеченной картине питания, Лариска урвала у Розы ещё и курицу.
Сгрузив обретённый провиант в офисный холодильник, Лариска, зная свою рассеянность, тут же толстым маркером написала на стикере: "НЕ ЗАБУДЬ КОЛБАСУ, ДУРА!" и прилепила этот стикер себе на шапку.
Сунув шапку в рукав пальто, она снова понеслась демонстрировать миру трудовой энтузиазм. А вечером в автобусе вдруг заметила, что её как-то странно разглядывает сидящий напротив дед.
— Тебе чего, деда? — возмутилась Лариска, дивясь чужой бесцеремонности, — Чё уставился? На мне кина не показывают!
— Да вот, гляжу, колбасу ты всё-таки забыла, — радостно заржал дед, поднялся и начал протискиваться к выходу.
Лариска сдёрнула с шапки стикер и оставшееся время пути проклинала себя на чём свет стоит.
А сегодня вызвала такси. Не ради колбасы, конечно. Не настолько ветчина у Розы великий деликатес, чтобы катать её по городу с таким комфортом. Просто, эти, которые комиссия, требовали то один отчёт, то другой, то третий, и Лариска провозилась допоздна. А она и так мать-ехидна.
Конечно, Игорян в свои двенадцать был не кисейная барышня и вполне мог посидеть дома один, но и совесть иметь надо. Поэтому Лариска вызвала такси.
И перед тем, как одеться, вытащила свои припасы из холодильника и вывалила их на офисный стол. Решила, что нет лучшего способа их не забыть, чем смотреть в упор и не отвлекаться.
Подвёл телефон. Внезапно он блямкнул: "Вас ожидает водитель Абдухалил," и разорвал ментальную связь между Лариской и колбасой. Напялив пальто, Лариска на третьей скорости унеслась в синие городские сумерки, бросив на волю случая не только колбасу, но и все продовольственные запасы, включая курицу мечты.
Лариска, наконец, соскребла себя с тумбочки, разделась и прошагала в комнату, где Игорян никак не мог отрываться от компа.
— Привет, сынище! Ты как тут нынче без материнского догляда? Чем питался?
— Нормально, ма! Но если бы ты... брала трубку... а-а-а-а-а.. во-о-от тебе!. вот!.. то было бы лучше... — сын дёрнул плечём, с громким выдохом дострелил последнего монстра и повернулся к матери. — А то у меня деньги кончились, пришлось у Серого занимать. Но ты не парься. Я гренки пожарил. С яйцами.
Лариска вытащила из джинсов телефон. Ну точно! Восемь пропущенных. Тут даже не ехидна! Тут по ней давно опека плачет!..
— Ну, а в целом? Как день прошёл? Как твой инглиш? — Лариска плюхнулась на диван и потыкала кнопки пульта. — Чё в телевизоре хорошего нынче есть?
— Чего там может быть хорошего? Там Малахов, да ещё "Давай, поженимся!" И новости жуткие. Я их без звука смотрю, — по-взрослому сурово пробурчал Игорян и тоже упал на диван и начал втискиваться к матери под мышку. Лариска подтянула его повыше к себе и обняла покрепче.
— Ты не переживай, инглиш я пересдал. И даже за новую тему сегодня пятёру получил. И по русишу четвёрку за диктант. — продолжил отчитываться сын, — А ещё к тебе тётя Катя жаловаться придёт. За то, что мы с Серым на лифте катались.
— Тётя Катя? Из восемнадцатой квартиры? — удивилась Лариска, — А зачем вы на лифте катались?
— Ну, мы так-то не катались. Просто съездили до восьмого этажа и обратно. А она ругаться стала, что мы лифт занимаем. А мы не занимали. Кому он днём нужен!
— Сынище! Я всё равно не понимаю, зачем вы ездили на восьмой, когда мы живём на первом?
— Ну, во-первых, чтобы ты не зря платила. — Игорян выбрался из-под материной подмышки и пояснил: — Понимаешь, нам на обществознании рассказывали, что лифт — это такая услуга, и жильцы за неё платят. Я и подумал, что глупо платить и не пользоваться.
— Логично... — удивлённо хмыкнула Лариска, — А во-вторых?
— Что во-вторых?
— Ты сказал, чтобы мне зря не платить — это во-первых. А что во-вторых?
— А! Это мы Бабая накормить хотели. Только там дверь на чердак заколочена. Бабай сквозь щель пролезает, а мы не смогли. Мы же не коты.
Игорян вдруг сбился с повествования.
— Слушай, ты, может, есть хочешь? Так я ещё полбу сварил.
— Господи, какую полбу? И зачем кормить Бабая? Кто такой Бабай?
— Бабай — это кот местный. Крас-си-и-ивый! — Игорян восторженно цокнул языком, прикрыл глаза, и рука его непроизвольно дёрнулась, поглаживая воображаемого кота. — Его все кормят. А полба — это каша. Её ещё Пушкин ел. И потом Балда. Поел полбы и попу щелбанов наставил... Я в магазе увидел и вспомнил, что мы про них в школе проходили. И купил попробовать. Знаешь, ничё так, если с кетчупом.
Боже мой! Она — чудовище, а не мать! Забросила сына на произвол судьбы!Оставила ребёнка на самовыпасе! Полбу какую-то варит. Точно, хоть завтра опеку вызывай!
Лариска совсем расстроилась.
— Не хочу полбу. Женщинам на ночь углеводы вредно, — открестилась она от разрушительной пищи, — Я колбасы хочу!
— Колбасы я тоже хочу, — согласился Игорян, — Но на колбасу мне сегодня денег не хватило. Да и ты вчера сказала, что привезёшь. Ты привезла?
— Не-а... Прикинь, на столе забыла. Теперь вот думаю, чего делать, а? Она же испортится. А там ещё и творог, и курица...
Лариска сглотнула слюну и устало откинулась на спинку дивана.
— Мам!.. — Игорян сердито наморщил лоб, — Когда твоя комиссия уже отчалит? А то я вот тут думал сегодня... Может, мне того... Ну-у-у... кота завести? Чтобы нескучно было. Или хомяка купить. Я бы его кормил...
Игорян с надеждой посмотрел на мать и опять мечтательно погладил воображаемого питомца.
— Кого? Хомяка? Или кота? А кот разве ест полбу? — оторопела Лариска от неожиданного желания сына заделаться животноводом.
— Да без разницы! Кота можно колбасой кормить, — воскликнул Игорян, но мать вдруг забыла, что она и так уже ехидна, и запротестовала.
— А ему не жирно будет — деревенскую колбасу жрать?! — решительно возразила она, — И вообще я против разгула в квартире дикой природы!
— Ну, я так и знал! — скуксился Игорян и чуть не заплакал, — Чё сразу дикой-то?
— Да то дикой, что он будет гадить по углам, сыпать везде своей шерстью и по ночам носиться галопом.
— А хомячок?
— Что хомячок?
— Хомячок тоже будет гадить галопом?
— А хомячок!... Хомячок... — Лариска попробовала найти нужные слова, но усталый мозг не откликнулся, и тогда она резко сменила тему: — Знаешь что?! Одевайся давай!
— Куда одевайся?! — растерялся сын.
— Поедем ко мне на работу добывать колбасу! Не пропадать же ей там!
— Так время уже десять! Всё же на охране, наверное?
Лариска представила, как они с Игоряном тайно проникают в офис, и их вместе с колбасой забирает полиция. На броневике с пулемётом. Ей неожиданно стало весело.
— У нас ночной вахтёр! Должен пустить. Это же бизнес-центр... — ответила она, быстро тыкая пальцами в телефон, чтобы вызвать такси, — И я в лаундже всё оставила. Там сигналки нету и дверь всё время нараспашку. Шеф на нас постоянно ворчит, что мы халатные и безответственные. Давай шустрее! — прикрикнула на Игоряна Лариска и тоже попёрлась одеваться.
***
Он лежал в сметанной луже, обнимая задними лапами курицу и погрузившись мордой в деревенский творог. Обгрызанная с трёх сторон колбаса стыдливо выглядывала из растерзанного пакета.
Судя по всему, последние три часа, пока в комнате не было людей, он только жрал и спал. И икал во сне. Он наверняка именно так и представлял себе рай. Специальный кошачий рай для шерстяных ангелов, не осквернивших ни одного подъезда.
Его вместимости позавидовал бы нефтеналивной танкер. Полкило творога и отдельные фрагменты мясного ассорти были уже надёжно упакованы, о чём свидетельствовало трепетно-безмятежное пузико, раздутое словно первомайский шарик.
Он был истошно!.. отчаянно рыжий, лишь слегка декорированный чёрными полосками поперёк спины. Полоски были тщательно выписаны, как будто над ними работал искусный китайский каллиграф, личный летописец Будды.
— Что это? — восторженно поинтересовался Игорян, и стало понятно, что больше у Лариски нет выбора. Если, конечно, она не собирается до конца дней своих оставаться матерью-ехидной.
Правда, в понедельник она честно повесила на входе объявление: "Кто потерял рыжего котёнка, обращаться в офис 24." Но никто за ним так не пришёл.
"Ну и слава богу! — подумала Лариска, и позвонила Игоряну, — Слышь, сынище! Я там тебе денег на карточку скинула, — сказала она, — Купи этому гадёнышу какого-нибудь корму. И объясни, чтобы на деревенскую колбасу он в дальнейшем не рассчитывал"...
Автор: Окунева Ирина