(посвящается маме и папе) Предистория рассказа БРАТ МОЙ!-ТЫ НЕ ВРАГ МОЙ... Когда папа и мама разошлись окончательно мне было два года. По версии мамы отец собрал вещи и вышел в коридор,а за ним выбежала я.Папа ,не долго думая,позвонил в соседскую дверь и подняв меня на руки,вручил соседке Любе... Упорхнул на крыльях проклюнувшейся второй молодости к любовнице. По версии папы,он просто не смог вынесли моих криков и не придумал ничего лучшего,как всучить меня соседке.Ушел "в никуда". Квартиру он оставил нам.Двухкомнатную хрущевку, выделенную ему государством за долгие годы шахтерского труда. Мама брала подработки,а меня няньчил дедуля,с твердой уверенностью,что дитю малому дома лучше,чем в садике-где два воспитателя на тридцать сорванцов. Нашу маленькую семью нельзя было назвать бедной.Папа платил достойные,по тем временам,алименты-двадцать пять рублей с пенсии и пятьдесят рублей с регреса.Мама же,работая в полторы смены воспитателем в детском садике, получала девятосто пять рублей.Нам хватало.У мамули даже получалось регулярно откладывать на легендарную советскую сберкнижку. С того времени,которое я помню, мама величала папу "подлецом,предавшим своего ребенка".Ближе к моим пяти годам ее обида на папу плескала через край и сносила всех-меня,бабушку,дедушку.Одна моя тетя почему-то,однажды, в сердцах сказала:"Милочка,ты сама во всем виновата!"До последних минут папиной жизни тетя отлично с ним ладила и общалась.Идеалом моего отца не считала,но подлецом называть наотрез отказалась. ...Папа,после расставания,приходил очень часто.Он жил от нас неподалеку-на даче.И каждый его приход заканчивался требованием мамы к нему-"больше сюда не ходить и не травмировать ребенка".А он приходил.Стоял под дверями с подарками.Ему не открывали дверь.По всякому бывало. Когда мне стукнуло пять лет- мамой был издан строжайший запрет:"К отцу в машину не садиться.Не известно,что у этого подлеца в голове-вдруг украдет.." Так и повелось:я играла с ребятишками в песочнице,а папа стоял неподалеку и наблюдал за мной.Потом он начал приходить ко мне все реже и реже. Немного позже я все-таки узнала причину маминой обиды. Папа удочерил ребенка своей второй жены.Девочку.Мою ровесницу.Лену. Это было зрелище не из приятных.Папина вторая семья и мы с мамой жили неподалеку друг от друга.Маму прям таки колотило,когда отец вел Лену за руку из садика.Она демонстративно брала меня покрепче за руку и шагала впереди.Чего ей стоило,это ледяное спокойствие,я могу только догадываться. Мой первый школьный звонок чуть не обернулся очередным трагическим скандалом.Как оказалось и папа и мама сдали документы девочек,меня и Лены,в одну школу.Ничьей вины в этом не было.Глупое совпадение,но мама принялась яростно отстаивать мои интересы:"На что это будет похоже?Две одинаковые фамилии, два одинаковых отчества!Будешь эту фифу на машине забирать,а моя Танюшка будет стоять и смотреть?Подлец!Ты это сделал специаааллльно! Дедуля воззвал к "водяному перемирию" и ,повинуясь его просьбе,мама отнесла мои документы в другую школу.Инцидент был исчерпан. Я закончила школу в 1993 году.С серебрянной медалью.Сбылась мечта мамы.Она хотела мной гордиться.Папа был на моем выпускном вечере.Он один из родителей-пап вышел на трибуну.Обратился не к педагогам и директору, а ко мне.Своей девочке.Мамы моих одноклассников,видевшие его впервые, плакали.Я гордилась своими родителями.Своим Папулей.Своей Мамулей-красавицей.В тот вечер заплакала и я.Вовсе не ностальгия по школе была в этом виновата.Я смотрела как танцуют вальс мои родители.Они не подкачали.Лучшие.А за два часа до этого валься, в машине ,чуть не подрались. С папой я кочевала каждое лето.Благодаря папе у меня появился брат и уверенность в себе.Благодаря маме-я узнала что такое безграничная преданность.Она научила меня великолепно шить.Любить свою семью.Дорожить своей семьей. Когда умер дедушка,папа приехал на следующий день. Когда умерла бабушка-на следующий день,гоня по жесткому гололеду машину.Они так и остались для него Батей и Мамой. Когда погиб мой сын-папа был рядом и именно он забирал гроб с телом единственного внука из морга.Тогда я впервые увидела как может рыдать сильный мужчина. Я-ребенок, который вырос меж двух огней.Если,благодаря этому рассказу,хоть одна из мам или один из пап задумаются,каково ребенку, безумно любящему их обоих,переносить войны родителей-моя жизнь прошла не зря. Чем меньше ребенок-тем больше в его сердце надежды и доброты.Но если в это маленькое сердечко с осатанелой настырностью загонять гвоздями Обиду и Ненависть-сердечко может закаменеть.Однажды.И перестанет верить.Навсегда. P.S. Мама пережила папу ровно на семь лет.Последние два года его жизни она с ним не разговаривала.Серчала мамуля,но на похорон папы пришла.Стояла с охапкой гвоздик у его гроба.Напоследок попрощалась,поцеловав его в лоб.На девятый день его кончины сказала при всех домочадцах:"Всю душу мне вымотал.Не прощу." И лишь тогда я рассказала ей,что накануне смерти,в реанимации, папа просил меня привезти ее к нему. Попрощаться. Узнав это,моя любимая "железная леди" молча села на диван и расплакалась. Как так могло случиться????Два близких человека настолько испортили друг другу жизнь,что втянули единственное общее дите в свою войну.И помнили друг о друге до последних мгновений жизни? Как говорит мой муж-Жизнь простая штука.Сложной ее делают сами люди. Я люблю тебя-Мама. Я люблю тебя-Папа. Я люблю и любила вас обоих. ВАША дочь. Это противно», — плакала она Старик взял юную супругу за руку и повёл в опочивальню. 16-летняя Мария рыдала: ей было невыносимо даже представлять все то, что собирался сделать с ней этот человек с седой, плешивой головой, руками, покрытыми старческими пятнами. «Ничего, дитя, ничего, — кряхтел муж, с трудом поднимаясь по лестнице. — Оно только в первый раз противно». Марии хотелось оттолкнуть старика и сбежать, сбежать на край света! Но она, роняя слезы, покорно шла за супругом. Художник Петр Топольский. 7 декабря 1786 года в семье гостыньского старосты Мацея Лончинского и его красавицы-жены Евы, урожденной Заборовской, родилась дочка, которой дали имя Мария. Девочка появилась на свет в крошечном имении отца под названием Бродно в Лодзинском воеводстве. Батюшка Марии не был ни знатен, ни богат, и верхом его карьеры стала должность старосты маленького городка Гостынь. Детство Марии пришлось на последние годы существования государства Речь Посполитая, которое трещало по швам под ударами трех великих держав — России, Пруссии, Австрии. В 1794 году, когда Марии исполнилось 8 лет, ее отец принял участие в восстании Тадеуша Костюшко, во время одного из боев получил тяжелые ранения и, став инвалидом, оказался на попечении у своей жены и дочери. Через год Мацей Лончинский скончался. Деньги, которые отец оставил, довольно быстро закончились, и семье приходилось несладко. В 1802 году Марии исполнилось 16 лет, и молва о ее красоте распространилась далеко за пределы Лодзинского воеводства. Матери юной красавицы стали поступать предложения от женихов. Пани Ева выбрала самого богатого и знатного претендента — шляхтича, бывшего королевского камергера и владельца великолепного дворца Валевицы Анастазия Валевского. Дворец Валевицы. Анастазий, помимо того, что был весьма богат, обладал и другими преимуществами. Так, он был образован, начитан, умен. Однако для Марии все это перекрывалось одним недостатком жениха — он был стариком. На момент знакомства с юной красавицей Валевскому стукнуло 66 лет, он дважды был женат и обе его супруги скончались. Мария упала в обморок, впервые увидав жениха и была совершенно шокирована тем, что вскоре ей, вероятно, придется отправиться со старым, очень некрасивым Анастазием в опочивальню. «Это противно», — жаловалась девушка матери, когда Валевский уходил. Пани Ева лишь посмеивалась. В 1803 году в замке Валевицы состоялась свадьба, а 14 июня 1805 года Мария родила сына, которому дали имя Антони Рудольф Базили. Мальчика у юной матери немедленно забрали великовозрастные племянницы Анастазия Валевского. В воспитании сына Мария практически не принимала участия. Скучая в замке рядом с постылым мужем, Мария, как и многие ее европейские ровесницы начала XIX столетия, увлеклась романтическим образом императора Франции Наполеона I Бонапарта. К тому моменту непобедимый полководец уже одержал блестящую победу под Аустерлицем, а также при Йене и Ауэрштедте. Наполеона называли властелином мира, а Марии он представлялся идеальным мужчиной, рыцарем-защитником. Наполеон в 1792 году. В конце 1806 года наполеоновская гвардия вступила на территорию бывшей Речи Посполитой, где продолжились боевые действия против русских, прусаков и австрийцев. Мария узнала, что Наполеон будет проезжать через городок Блоне, и поняла — это ее шанс. Тайно отправившись в Блоне, пани Валевская наконец-то увидела своего кумира. Эмоции юной девушки были настолько сильны, что она выбежала из толпы поляков, радостно встречавших Бонапарта, и сказала Наполеону, что все рады привествовать его на польской земле. Император, впрочем, не запомнил миловидную восторженную девушку, ведь красавицы встречали его в каждом городе. Зато 17 января 1807 года на балу у Талейрана в Варшаве Наполеон не только заметил Марию, но и сделал ей довольно неуклюжий комплимент: «Роза, которую вы имеете в ваших прелестных волосах, не белее вашей шейки». Мария приняла комплимент с таким восторгом, что император зарделся от удовольствия. Неизвестный художник. «Портрет Марии Валевской». Вскоре о зарождающемся романе Наполеона с красивой полькой говорила вся Варшава. Для Бонапарта, невероятно скучавшего в «этой варварской стране», Мария стала отдохновением. Супруг Марии, 71-летний шамбелан Валевский, не имел ничего против отношений молодой супруги и императора Франции. В свете пана Анастазия прозвали «снисходительный рогоносец». В апреле 1807 года Наполеон пригласил Марию Валевскую в свою новую резиденцию — дворец Финкенштайн в городе Суш в Варминьско-Мазурском воеводстве. Мария, прекрасно понимая, зачем ее приглашает Бонапарт, сбежала от мужа и направилась в Суш. Дворец Финкенштайн. В Финкенштайне Мария провела три недели. Влюбленные гуляли по великолепному парку, беседовали на самые разные темы, кормили уточек в пруду. Наполеон, который не отличался терпеливостью в отношениях, намекал на продолжение общения в опочивальне, однако, Мария наотрез отказалась, что еще больше раззадорило императора. Валевская только что уехала, а Бонапарт уже слал ей письма вдогонку: «Думаю только о пани, вижу только пани, восхищаюсь только пани, желаю только пани. Пусть же скорый ответ успокоит жар моего сердца». 6 июля 1809 года после битвы под Ваграмом Наполеон снова пригласил Марию — в свое поместье под Веной. Красавица немедленно примчалась на зов, и на этот раз пани Валевская не отказалась от опочивальни. Мария пробыла в Вене две недели, а, возвратившись в Польшу, узнала, что беременна. Узнав, немедленно написала Наполеону. Для Бонапарта, в способности которого стать отцом были определенные сомнения, это была потрясающая новость. Вот как об этом писал польский историк, биограф Валевской Мариан Брандыс: Впервые Наполеон почувствовал полную уверенность, что может стать основателем династии, вопреки утверждениям императрицы Жозефины, которая возлагала на него всю вину за её бездетность. Правда, у императора уже был один незаконный отпрыск, родившийся незадолго до знакомства с Валевской от мимолётной связи с Элеонорой Денюель де ла Плэнь Ревель, хорошенькой чтицей сестры, подсунутой ему Мюратом, но в своём отцовстве он не вполне был уверен. Что же касается Валевской, то даже тень сомнения не омрачала отцовской гордости. После этой героической проверки он имел право и даже обязан был развестись с Жозефиной и поискать новую императрицу, способную дать Франции наследника престола. Франсуа Жерар «Портрет Марии Валевской». 4 мая 1810 года в Валевицах, в замке «снисходительного рогоносца» Анастазия Валевского, Мария родила сына. Посоветовавшись с отцом мальчика, молодая мать дала новорожденному имя Александр Жозеф Флориан. Но вот свою фамилию Наполеон никоим образом не мог присвоить бастарду. На выручку пришёл все тот же нелюбимый старик, «рогоносец». Анастазий Валевский принял мальчика и дал ему свою фамилию — Колонна-Валевский. Оправившись за лето от родов, осенью 1810 года Мария забрала сына и отправилась в Париж. Пани Валевская прекрасно знала, что 1 апреля 1810 года Наполеон во второй раз женился — на принцессе Марии-Луизе Австрийской, дочери императора Священной Римской империи Франца II. Надежда Марии на брак с Бонапартом давно разлетелась в прах, однако, пани Валевская хотела быть рядом с любимым, если не на правах жены, то на правах матери его сына. С Наполеоном Мария встречалась редко, и исключительно по вопросам, связанным с воспитанием сына. Бонапарт выделил 2-летнему Александру Валевскому майорат в Неаполитанском королевстве, дал ему титул графа Французской империи. Марии предстояло стать регентом Неаполитанского королевства до совершеннолетия сына. 24 августа 1812 года Мария Валевская наконец-то развелась с нелюбимым мужем. Анастазий покорно принял решение супруги и дал ей развод. Европа ждала нового величия Наполеона, начавшего русскую кампанию, однако, вместо величия получился разгром. Дубина русской народной войны сокрушила не только элитную наполеоновскую гвардию, но и ореол непобедимости великого корсиканца. После поражения Наполеона в России Мария осталась верна императору. Кроме того, она подружилась с бывшей супругой Наполеона Жозефиной Богарне и проводила много времени в шикарном Мальмезонском дворце. В Мальмезоне пани Валевская и познакомилась с дивизионным генералом графом Филиппом-Антуаном д’Орнано. Филипп был троюродным братом Наполеона, что повышало привлекательность графа для Марии. Граф Филипп Антуан д’Орнано. В 1815 году Мария узнала о смерти в Польше ее первого супруга, 79-летнего Анастазия Валевского. Да, она давно была разведена с шамбеланом, однако, именно теперь получила полное моральное право на новый брак. В 1816 году Мария Валевская вышла за Филиппа-Антуана д’Орнано. Пара поселилась в Льеже — в Париж граф опасался возвращаться из-за своей приверженности свергнутому Наполеону. С Бонапартом Мария Валевская в последний раз виделась после поражения корсиканца под Ватерлоо 28 июня 1815 года. Встреча состоялась в Мальмезонском замке, была очень трогательной и эмоциональной. Маркус Стоун «Возвращение Наполеона из Ватерлоо в Париж». 9 июня 1817 года Мария родила сына Родольфо Огюста. Роды были исключительно тяжелыми, и после них у графини Валевской обострилась почечно-каменная болезнь. Мария попросила мужа возвратиться из Бельгии во Францию, в Париж, город, в котором она когда-то была совершенно счастлива. Филипп-Антуан пошел супруге навстречу, и в ноябре 1817 года семья перебралась в Париж. В декабре 1817 года состояние Марии Валевской значительно ухудшилось, и она скончалась в совсем еще молодом возрасте — 31 год. Так сложилась судьба женщины, которую в 16 лет отдали за старика, но это не помешало ей влюбить в себя человека, которого называли властелином мира, а затем обрести тихое семейное счастье с красивым и добрым мужчиной. Недавно у нас в доме сменился дворник. Работает хорошо, заметает чисто, регулярно моет подъезд. Всё по графику. В принципе, к нему нет никаких претензий. Вот только… До него работала женщина, Надежда Ивановна, которая делала из нашего подъезда что-то похожее на девятиэтажную прихожую большого дома. У входа в давно побитый временем подъезд она всегда стелила ковёр, что выглядело смешно и совершенно неуместно. При этом её ковёр постоянно кто-то воровал, а она находила новый и снова заботливо прикрывала просевший бетон и торчащую арматуру, чем спасала ноги жильцов от ушибов и сломанных каблуков. Межэтажные окна на всех девяти пролётах украшали вазоны, какие-то керамические статуэтки и необычные ракушки. И никогда на этих подоконниках не было ни грамма пыли. Однажды в квартиру на шестом этаже въехали ребята, которые радовались жизни с помощью сигарет, алкоголя и, наверное, чего-то покрепче. Вазоны превратились в пепельницы, склад бутылок поражал дешевым разнообразием, а статуэтки с ракушками были разбиты и растерты ботинками в мелкую крошку. Жильцы обходили шумную компанию стороной, боясь неадекватной реакции молодёжи. А вот Надежде Ивановне как-то удалось сдружиться с ребятами и не просто сохранить свои вазоны, а каким-то чудом уговорить парней переместить свой клуб по интересам в неизвестном направлении. Шумные тусовки в подъезде прекратились, а между вазонами теперь стояла симпатичная пепельница, которую Надежда Ивановна регулярно чистила и мыла. Самым поразительным в ней было не её редчайшее сегодня трудолюбие. Она заступала на смену рано утром, убирала подъезд, что-то напевая себе под нос, и тщательно мыла лифт и перила с каким-то спиртовым раствором. И это задолго до того, как обработка поверхностей стала обязательным атрибутом борьбы с вирусом. И даже не то, как добродушно она общалась с жильцами подъезда, которые поначалу её работы в нашем доме заметно увеличивали ей объём работы. Когда она ежедневно чистила траву и кусты от бесконечного числа окурков сзади дома (я даже не знаю, или это входит в обязанности дворника), Надежда Ивановна мило болтала с курильщиками на балконах и ни разу не укорила за их нецивилизованную привычку гадить себе же под носом. Просто говорила о разной суете и спокойно убирала следы их свинства. Прошло немного времени и, каким-то чудом, окурки перестали ковром застилать задний двор. Тогда наша дворник, (или как сейчас правильно — дворничиха?), разбила клумбу и под окнами начали расти тюльпаны, бархатцы и пышные хризантемы. Больше всего в ней поражало то, как Надежда Ивановна выглядела, когда была не в своей оранжевой спецовке. Идеальный макияж с причёской, обязательные каблуки при любой погоде и стильная одежда исключительно в пастельных тонах. Складывалось впечатление, что после уборки и облагораживания нашего подъезда, Надежда Ивановна прямиком следовала ко двору английской королевы. Только шляпки не хватало. А ещё, Надежду Ивановну с работы всегда забирал муж. Он выходил из машины, вручал своей даме какой-то маленький цветочек и нежно целовал в лоб. Всегда! В конце августа от всезнающих бабушек на лавочке я услышала, что «наша Наденька завтра последний день работает, а потом всё — уходит на пенсию! Что же теперь с подъездом станет?». На следующий день я купила букет цветов для Надежды Ивановны. Очень хотелось сделать ей что-то приятное, хотя бы такую малость. И какое было мое удивление, когда возле ее подсобки, где хранились мётлы, веники и швабры и где так разительно менялся её облик, стоял народ из нашего дома. У кого-то, как у меня, были цветы, кто-то принёс шампанское и коньяк, бабушки причитали и вручали смущенной Надежде Ивановне пироги и банки с соленьями. Потом новоявленную пенсионерку перехватили ребята с шестого этажа, ну, те что когда-то тушили бычки об её вазоны и пугали собой весь подъезд. Они учили 65-ти летнюю Надежду Ивановну делать стильные селфи и что-то сосредоточенно показывали в телефоне. Думаю, зарегистрировали её в Инстаграмме и Тик-Токе. А вот супруг виновницы этой стихийной пенсионной вечеринки был слегка растерянный и складывал в багажник их машины цветы, коньяки и съестные запасы наших местных бабушек. Хотя, больше всех не понимала что происходит сама Надежда Ивановна. В классическом платье миндального цвета, с ниткой жемчуга и чуть более ярким макияжем чем обычно, она рассеяно слушала жильцов и изо всех сил пыталась не расплакаться. Может, осознавала наша Надежда Ивановна, что никого из её коллег так не провожали на пенсию. Никогда и нигде. А может она интуитивно понимала, что как-то ненароком, совершенно случайно, не стремясь к какому-то результату и не ставя перед собой цели, она своим скромным и абсолютно непрестижным трудом сделала нас, обычных жителей обычной девятиэтажки, чуточку лучше и добрее… Любовь Онищенко По накатанной трассе Новосибирск – Колывань мчался автомобиль. В нём ехали трое: отец, мать и сын. Трое, но уже не семья. Они почти не разговаривали, лишь перекидывались фразами по делу. – На заправку надо, – констатировал водитель. – Давай. И в туалет как раз, – кивнула дама, сидящая рядом. Она надела черные очки. – Я б пожрал, и пивка бы..., – развалившись сзади, мечтал юнец. Одет он был в яркую распахнутую от жары рубашку и шорты, полулежал, задрав ноги, смотрел в телефон. – Можно и пивка, – согласилась мать. – Тоска, а не дорога. Скоро ещё свернём с трассы, так там вообще пылюка, наверное. – Хрен его знает! Раньше – колдобины сплошные. Но я ж тут сто лет уж не был. – Да ничего не изменилось. Уверена – дыра. И жара эта, – она ехала по необходимости, но без желания быть там, куда они едут. – Вспомнить бы ещё, как ехать..., –переживал водитель. На заправке они, почти не разговаривая, не глядя друг на друга, перекусили. Каждый – сам по себе, каждый – взял сам себе. Ехали дальше по молчаливому мрачному лесу, по болотистым местам. Здесь было свежее. Сынок тянул баночное пиво, мать нервно набирала что-то в телефоне, ловила пропадающую связь. Потом они свернули, выехали в поля. Вот он – ожидаемый мост через небольшую речушку, сразу за ним спуск. А потом развилка в поле. Машина остановилась. – И чего? – спросила женщина с претензией в голосе. Хотелось уже скорее прибыть, дорога утомила. – Да не помню я! – почти крикнул водитель и стукнул по рулю.– Тебе б всё на блюдечке! Сама палец о палец не ударишь, а подавай! Он вышел из автомобиля, чтоб размяться и осмотреться. Вышел и сын. – Чё, батя, совсем не помнишь? – Не. Я не был тут почти тридцать лет, – ответил мужчина, успокаиваясь. – Да и ... Кажется свернули мы не там, не та дорога. Ладно, садись, сейчас найдем какую-нибудь деревушку – спросим. – Я сразу в эту затею не верил. Это мать всё ... – Садись уже. Раньше башкой думать надо было! – ворчал отец, он решил ехать направо. Потом откуда-то взялся крутой подъем среди кустарника, следом пошел густой кедрач. Они окончательно заблудились. И когда на полевой грунтовке увидели попутно идущего деда, обрадовались очень. Он шел, едва переставляя ноги в резиновых сапогах, согнувшись набок – тащил корзину. Несмотря на жару одет был тепло: длинный плащ цвета хаки, шерстяной старый пиджак, спортивные штаны, кепка. Явно, грибник, вышедший из дому с рассветом. Машина сравнялась с одинокой фигурой, обдала пылью, сбавила скорость до дедова шага. Водитель, перегнувшись через даму в черных очках, не останавливаясь, спросил. – Дед, а до Лихачевки мы правильно едем? Дед остановился, прищурился, вглядываясь. Остановилась и машина. – Говорю, до Лихачевки туда? Глухой что ли? – Туда... Здравствуйте. Только... Только зачем вы по этой дороге-то поехали, там же через Гуреевку нормальная дорога есть. А теперь – кругаля... – Заплутали чуток. Кругаля, это как? А ты не туда ли, дед? – Так туда... – А давай подбросим, а ты дорогу покажешь. Новый пассажир видел, как недоволен был юнец, когда устраивали они на заднем сиденье его старую корзину. Парень собрал с пола жестяные банки, швырнул их в дверь, на обочину. Дед посмотрел на банки, обратился к отцу. – Разе можно так? Нельзя навроде... – Залазь, дед, – кивнул водитель устало, – не до того ... Юнец с шипением открыл очередную банку. Дед прикорнул в угол автомобиля, придвинул к себе свою ношу, замолчал, глядя за окно. – Далеко ещё? – через пару километров спросил водитель. – Подъезжаем уж скоро, – ответил дед. И тут юнец заволновался. Он наклонился к родителям, заговорил, не обращая внимания на деда. – Вы это... Не говорите бабке, что не живёте вместе. Надо сделать вид, что хорошо все, что семья, типа. Иначе вообще не согласится. – Без сопливых-то не разберемся,– огрызнулся отец. – Ага! Не разберётесь вы... До сих пор вон не разобрались – куда бабку девать будете. – Как куда? Ваши проблемы, вы и решайте. Ты ж говорила... Я-то тут при чем? – ответил отец. – Наши? Ага... , – бывшая жена возмущалась.– Значит ты к проблемам своего сына отношения не имеешь? Да? Тебя не касается, что его могут... ,– она предусмотрительно замолчала, в машине был посторонний. – Я и так помогу мать уговорить, денег, считай, достану. Мало вам? А уж вы решайте, куда ее. Меня не втягивайте. У меня, между прочим, двое детей. – Двое? – наклонился сын. – А я думал – трое. Я, значит, не в счёт уже. Да? – К словам не придирайся! Ты понял, что я о младших... У нас двушка, и она не моя, а тещи, между прочим. Некуда нам брать мать. Твои проблемы решаем, ты и потеснись, уступи комнату ... – Я? Мою? А мне чего, на улицу что ли? – взвизгнул парень... – Да успокойтесь вы! – прошипела мать. – Решим проблему, – она посмотрела на мелькающие черепичные крыши встречной деревушки, и добавила, – вон дыра какая, ещё продать надо. А для пожилых сейчас нормальные учреждения есть. Всё не хуже будет, чем здесь... Они проехали эту деревню, свернули по указанию деда в перелесок налево. – Так здесь, вроде, не было леса-то. Поля же были, а, дед, – припоминал водитель. – Бы-ыли. Так ведь развалили хозяйство-то... Вот и заросло все. А ты местный что ль? – Да. Родина моя. Давно не был. Как живете-то тут? Дед смотрел в окно, ответил врастяжку философски: – Живём. Грибы солим..., – а потом вздохнул и спросил, – а чей будешь? Уж не Шуры ли Липановой сынок? – Ага, – водитель оглянулся, притормозил,– а как узнал-то? – По-омню... Чай, при мне рос, – дед помолчал, а потом припомнил, – долгонько не ехал ты. Ждала Шура, каждый год ждала. Вот, говорила, сынок приедет, внучка покажет, дом на него отпишу... Ждала-а... Всё заготовки для вас готовила, на крыльце сидела, на дорогу глядела... Водитель морщился от слов деда, как от кислого лимона. Но, оправдывая себя, заговорил: – Так... Работа, дед. Да и... Дела, в общем. Разве вам понять? Только и выбрались. Думаем вот, хватит ей тут одной-то, может заберём. Хоть нормально в городе поживет, – почему-то казалось, что дед их предыдущий разговор не понял, не услышал – сидел себе, в окно глядел. – Так ведь уж опоздал ты. – В смысле? Опоздал... – Схоронили уж лет пять назад мы Шуру. Хорошая женщина... Машина резко затормозила, поднимая вокруг себя облако пыли. К нему резко обернулись все. Дама выпалила: – А дом? Дом ее как? Что с домом? – До-ом? – дед говорил невероятно медленно, с паузами, – Дом-то ведь как ... Да-а... Не знали вы, видать, что померла-то. Вот ведь... Жаль Шуру-то. Не дождалась, а так ждала сына. Хорошая женщина была. А когда хоронили-то, так и из Яновского, и из Лощихи люди приехали. Многие ее уважали, да-а... – Я спросила – что с домом? – резко оборвала его женщина, – Можете сказать... – С домом? Так что с домом? Ведь угорела она, когда как раз дом горел. Пожар серьезный тогда был. Ох! Таких языков пламени я за всю жизнь не видывал. А какой дом был! Какой! И Щербаковых дом сгорел, но они-то отстроились, а Шура-то вот... Жаль, молодая ведь ещё, любили мы ее. Все молчали. Дед смотрел на профиль родителя – Шуриного сына. Похож он был на мать. Не один мускул на лице его не дрогнул, он завел мотор, тронулся. Машина въезжала в деревню. – Так выходит зря мы едем? – тихо промямлил юнец. – А земля? А документы какие-нибудь сохранились на дом и землю. Не знаешь, дед? – дама хваталась за соломинку. – Да что ты! Какие документы. Всё сгорело подчистую. Горело так... Етишь твою... А вот где мать похоронена, покажу. За могилкой ходим... Жена моя ходит, Клавдия. Я то – так, чё скажет. Там у нас бабка с дедом похоронены и сестра ейная...., – они ехали, а дед ещё бормотал о кладбище. Остальные молчали, погрузившись в свои невесёлые раздумья. Дом был последней надеждой. Недавно сын с дружком грабанули торговый ларек, полезли за деньгами, избив до тяжёлых последствий пожилую продавщицу. Теперь вся его молодая жизнь могла пойти под откос. Нужна была приличная сумма, можно было откупиться. Следователь ждал денег, предлагал сделку. – Надо что-то решать! – истерила тогда мать, звоня бывшему мужу, отцу сына, – надо найти эти деньги! Мальчик загремит в тюрьму, ты понимаешь! Твой сын это не переживет, и я не переживу! Но, перебрав все варианты, решили, что самым верным будет очень быстро продать дом матери. Больше вариантов не было. Машина была очень стара, денег с ее продажи на откуп не хватит, а собственность у них одна – квартира в которой живут мать с сыном. Сын был уверен, что мать дом продаст ради внука, если он попросит. Помнил он ее хорошо – эта всё готова отдать, ради него. Такая уж она по сути своей. – Дед, где дом-то? Я не помню че-то. Тут по другому все стало как-то... – Так вон же... Говорю же, нет уж дома-то. Дед указал на развалины с торчащей печью. Остановились, медленно и горестно вышли из машины. Осмотрелись. Развалины уже не были похожи на пепелище, все заросло кустами и крапивой. Если б не торчащая из кустарника печная кладка, можно было бы и не понять, что когда-то тут был дом. Дама, протерев очки, осмотрелась, спросила. – А земля тут у вас почём, дед? – Земля? Так вон ее сколь...бесплатная она... Бери – не хочу. Разве у нас тут будут землю покупать? А уж если и будут, так кусок поболе... Разе на этом новые хозяева захотят строиться? Не-е...сейчас всем большие участки подавай. Это в Лощихе берут, там река, а у нас глухо. Не берет никто ... У женщины нервно тряслась рука, она то снимала, то опять надевала очки. А водитель автомобиля, выросший здесь, не ожидал, что деревня живёт, и живет, судя по виду ее, совсем неплохо. Резные цветистые палисадники, светлые наличники, телевизионные антенны, аккуратные дворы и автомобили во дворах, детское белье на верёвках и веерный полив в огородах. Высоченные тополя по улице, раскидистые сосны, каких не было раньше, вообще меняли его представление о родовой деревне. Но ведь почти тридцать лет прошло. Ему все время казалось, что деревня загнулась – начала умирать ещё тогда, когда уехал он отсюда таким, каким был сейчас его сын. Поначалу писал матери, а потом перестал. Менял адреса, работу, дважды разводился, крутила жизнь – не до матери. А сейчас вдруг защемило – захотелось, чтоб мать встретила, чтоб как прежде – кисель, пироги и картошечка с зелёным лучком. Дед сказал – ждала... И почему он не приезжал? Почему бы не приехать сюда было летом с детьми? Но сейчас цель была другая, и эти мысли резанули лишь на секунду. Жаль, что сгорел дом – эх, продать бы... – По-другому всё тут. Мне кажется домов этих не было, да? И колодец с другой стороны стоял..., – мужчина оглядывался, никак не мог признать родную деревню. – Колодец-то? С другой... ,– махнул рукой дед. – Не стало там воды, так тут раскопали, жилу нашли. – Мам, так чего теперь? В сизо меня, да? Теперь в наручники? Мам? – А хороший дом-то был, – тянул за душу дед, глядя совсем не на развалины, а на дома по улице напротив. – Хороший – высокой, дубовой. Мезонин такой – строить умели. Чай за два миллиона продать можно было бы. А вот на ж тебе... погорел. – Поехали уже, чего стоять-то! Только время потеряли! – нервничала дама, села с сыном в машину, хлопнула дверцей, губы ее тряслись. Водитель выставил тяжелую корзину деда на землю, сел, завел мотор. Дед наклонился к раскрытому окну. – А на кладбище-то к матери, к Шуре, проводить тебя, Лёнь? Не далеко тут, километра два... – Не надо. Спешим мы..., – автомобиль рванул с места, а водитель с удивлением подумал, что дед знает его имя. Надо же – в этой глухой деревне о нем помнили. Дед смотрел вслед пылящему автомобилю до тех пор, пока он не скрылся в перелеске. Думал дед – это ж надо! Это ж надо так родные места забыть! Уж не помнит и где дом родной. А потом дед вздохнул, подцепил на локоть корзину и направился в дом по другую сторону улицы. Открыл щеколду, зашёл в калитку, подошёл к дубовому дому с мезонином, окликнул: – Шур, Шура! Ты где? Из-за дома показалась пожилая женщина, она вытирала о фартук руки. – Тута я. Выпёстываю своих цыпочек, тридцать штук уж ... Вернулся, слава тебе Господи! А мы уж с Клавой переживали, как обратно-то ты... Ох, опять полна корзина! Сухо ведь, а грибы прут. Чай устал, Мить. В даль такую... – Так на болотах как раз, душнота грибная. А меня подбросили обратно-то... – Кто ж? – Так дачники какие-то. Место себе ищут. Показал им погорелище Смирновых. – Вот и хорошо, что подбросили, а то – спина-то твоя... Ну и чё? Понравилося им? – Не-ет. Дорого, говорят. Земля-то у нас нынче, сама знаешь... А дома, так вообще не укупишь – цены-то заломили. – Да-а. С ума посходили с этими ценами. Но нам-то что... Нас это не касается. Мы свои хаты продавать не собираемся. Доживаем... А там уж... Хотят продают, хотят... – она махнула рукой, разговор о том, что сын совсем забыл тяжел, неприятен и уж сто раз переговорен. – И то верно, нам-то чего, – дед подхватил корзину., – Часикам к пяти подходи. Переберем грибочки и поужинаем у нас. Мы вчерась уж картошку копнули. – Ах, копнули? И как? – Хорошая. Сварим на ужин у нас, опробуем. Приходи, Клавка ждёт. Переберем грибочки-то. – Приду, как не придти. Так и живём вот – друг к другу ходим. – Живём... Грибы солим, – философски изрёк дед. Автор: Рассеянныйхореограф - Возьми брата в отпуск, а то он дальше Сочи нигде не был, - жалобно попросила мать - Опять в отпуск собрались? - недовольно вздохнула Тамара Владимировна, опустившись на стул. - Вы же недавно ездили. Неужели столько денег, что совсем некуда их девать? - Куда мы ездили? - удивленно спросил Евгений. - В Москву, - нравоучительно проговорила мать. - На этот раз вы далеко собрались? - Это было полгода назад, и то там мы были по делам, - мужчина в ответ улыбнулся. - В Турцию. Тамара Владимировна подняла на сына удивленный взгляд и озадаченно покачала головой. - Да уж, вот вам повезло в жизни, так повезло: и работа, и квартира, и путешествия. Не то, что твоему брату, - произнесла женщина и стала нервно теребить край платья. - Не повезло, мама, а потому что мы с Настей работали не покладая рук, в отличие от Славика, - исправил мать Евгений. - В чем его вина? - презрительно ощерилась Тамара Владимировна. - Он и так крутится, как белка в колесе. - Крутится, работая ночным сторожем ночь через две? - нервно рассмеялся Евгений. - По мне, так он просто не хочет работать. Придет, проваляется на матрасе и ничего не делает. Хотел бы изменить свою жизнь, искал бы что-то оплачиваемое или хотя подработку какую-то. Времени у него остается предостаточно. - Он и так старается! - возмутилась в ответ мать, посчитав слова старшего сына несправедливыми. - Одну ночь вообще не спит, другую отсыпается, а третью отдыхает. Потом снова все по кругу. Когда он должен искать работу? Тебе легко говорить! - Ну да, мне-то, конечно, легко говорить, - передразнил Евгений. - Смею тебе напомнить, что мы с Настей работали без выходных и брались за все, что подворачивалось, лишь бы получить лишнюю копейку. Именно по этой причине у нас теперь свой бизнес, квартира, и мы можем себе позволить путешествия. - Хвалиться некрасиво, - сложив руки на животе, проворчала Тамара Владимировна. - Я не хвалюсь. Я хочу, чтобы Славик усвоил, что под лежачий камень вода не течет. Мама, ему двадцать семь лет, а он ведет себя, как малолетка и надеется на чудо! - развел руками Евгений. - С тобой бесполезно разговаривать! - отмахнулась Тамара Владимировна. - Пойду я, - добавила она и, встав с места, медленно поковыляла на выход. Сын проводил ее недоуменным взглядом, так и не поняв, зачем именно она приходила. Мужчина хотел окликнуть мать, но передумал, услышав, как хлопнула входная дверь. Услышав, что свекровь наконец-то ушла, из комнаты высунулась взволнованная Анастасия. - Я даже вы ходить не стала, когда услышала, как твоя мама жалела Славу, - закатила глаза женщина. - Кто виноват, что он хочет жить хорошо, но ничего не делает для этого?! - Практически то же самое я ей и сказал. Только толку, - махнул рукой Евгений. - Как слышит, что мы куда-то собираемся, тут же начинает сетовать на то, как тяжело живется моему брату. - Наверное, хочет, чтобы мы ему помогли, - предположила Анастасия, которая не в первый раз замечала за свекровью подобное поведение. Вячеслав был младше Жени на семь лет. Как и старший брат, стараниями Тамары Владимировны получил высшее образование. Первые два месяца Вячеслав искал работу по диплому, однако из-за отсутствия стажа и опыта ему предлагали низкую заработную плату. Запал у мужчины очень быстро пропал, и он решил, что не будет напрягаться за копейки, а лучше найдет себе что-то полегче за те же деньги. Евгений, узнав об этом, стал переубеждать брата, однако на его защиту стала Тамара Владимировна. - Слава прав! Нечего браться за ту работу, где придется вкалывать за копейки! - мать полностью во всем поддержала младшего сына. - Чтобы платили больше, нужен стаж. Но откуда он будет, если брат не хочет работать по специальности, - напирал на своем Евгений. По равнодушному лицу матери и Славы мужчина понял, что распинаться перед ними бесполезно. Они все равно не станут его слушать и будут делать по-своему. Осознав это, Евгений перестал заводить разговор на эту тему. Спустя полгода старший сын Тамары Владимировны открыл свой бизнес по грузовым перевозкам. - Возьми к себе брата! - позвонила Евгению мать. - Кем? У него есть права? - сухо спросил мужчина. - Нет, но можно другую должность ему отвести, - задумчиво проговорила Тамара Владимировна. - Не верю, что у тебя нет свободного места! - Можешь не верить, но это, действительно, так, - безразличным тоном ответил сын. - Знаешь, иногда мне кажется, что ты боишься, что Слава станет успешнее тебя, поэтому не хочешь ему помогать и радуешься, когда у него проблемы! - убежденно выпалила женщина. - Где ты вообще видела подобное от меня? - опешил от слов матери Евгений. - Когда я радовался неудачам брата? - Может и не радовался открыто, но был доволен, что у Славы ничего не получается, - исправилась Тамара Владимировна. - В противном случае ты бы помогал родному брату! Слово за слово, и мать с сыном переругались. Около двух месяцев они не общались, а потом женщина позвонила Жене, сделав вид, будто бы между ними ничего не произошло и не было никаких обвинений. В процессе общения Тамара Владимировна и узнала о том, что старший сын с женой собрались в отпуск. На следующий день она и пришла в гости к родственникам и завела тему про отдых. Однако, как показала практика, ничем хорошим разговор не закончился, и чтобы снова не разругаться в пух и прах, Тамара Владимировна покинула квартиру сына и снохи. Следующим утром она опять пришла в квартиру супругов. По ее уверенной походке мужчина понял, что на этот раз она не смолчит и прямо скажет о том, зачем именно пришла. - Если вы едете в Турцию, значит, денег у вас хватает? Правильно?! - монотонно произнесла Тамара Владимировна. - Не буду врать и жаловаться, - спокойным тоном ответил Евгений. - Не то, чтобы они у нас сыпятся и валятся, но кое-что себе позволить точно можем. - Возьми брата в отпуск, а то он дальше Сочи нигде не был, - жалобно попросила женщина. - Кто оплатит отпуск? - полюбопытствовал сын. - Ты! - решительно ответила Тамара Владимировна. Мужчина замер на месте. Он никак не думал, что мать может попросить о таком одолжении. - Знаешь, тебя бы мы взяли, но не Славу, - покачал головой Евгений. - Он здоровенный лоб, который и сам, если захочет, сможет заработать себе на отпуск. То, что он не хочет этого делать, - совсем другой вопрос. - Меня не нужно никуда брать, я и на даче в траве отдохну, возьми лучше своего брата, - Тамара Владимировна, словно не слыша сына, продолжала стоять на своем. - Нет, мама, и еще раз нет! Никто не будет оплачивать отпуск Славе! - мужчина был категоричен в своем решении. Поняв, что надавить не вышло, женщина захлюпала носом и снова убежала домой. О том, что Женя отказался везти брата в отпуск, Тамара Владимировна поспешила рассказать младшему сыну. В итоге на мужчину обиделись оба: и мать, и брат. Они решили устроить ему бойкот и игнорировать сообщения и звонки до тех пор, пока Женя не извинится перед ними. Мужчина быстро понял это и, махнув на родственников рукой, улетел с женой в отпуск. Нaдя poдилась ужe пocле тoго, как oтца зaбpaли в apмию. Мама Нади провожaла oтца со слезами нa глазах, и вce cмотрела на дорогого Алексея cвоего, все смотрела чepез радугу cлез, как-будто прощалась с ним навеки. Они дошли до дальнего леса вместе, а дальшe все мyжчины пошли одни, а жены и дети остались на взгорке и дoлго маxaли им руками вслед. Алеша шел последним в солдатском стpoю. Он оглянулся на свою молодую жену и исчез за косогором. - Да что же ты так кричишь за ним? - спросила её мать. - Быстро разобьют тех фашистов и к рождению дитятки он уже будет дома. Быстро не разбили. Отступали. На хуторе оказались немцы. Всех жителей разогнали по погребам и подпольям. А сами хозяйничали в домах и дворах. Хутор бомбили и наши, и немцы, когда его заняли наши войска. Когда хуторяне жили в оккупации, однажды, уже после рождения Нади, у её мамы пропало молоко. Ребенок был обречен на гибель. Но мама пошла к pyчью за водой, и там, в кустах, нашла банки из-под тушенки, выброшенныe немецким поваром. Она принесла банки домой. Они с бабушкой их тщaтельно ополаскивали и в этой воде варили картошку. Эти малые добавки жира со стенок консервных банок вернули молодой женщине молоко. Надя не погибла от голода. Во время бомбежки их погреб завалило землей. Но так удачно! Мама так и говорила, что завалило погреб удачно. Бревно так повернулось, что осталось отверстие, через которое в погреб попадала струя воздуха, а второе бревно удержало настил над погребом, и все, кто были в нем, - спаслись. Закончилась война. Мама писала повсюду, чтобы узнать судьбу своего мужа, но никаких вестей не было. Только когда наступил праздник Победы, и все ликовали, к дому Соколовых подъехала странная машина, из неё вышли люди в военной форме и сказали матери, что её муж и отец Наденьки оказался предателем. Он бросил оружие и сдался в плен к врагу. Проявил трусость. Маме сказали, что муж её находится в лагере для перемещенных лиц. Они и маме предложили покинуть родные места, потому что хуторянам неприятно жить рядом с родственниками предателя Родины. Мама в тот вечер долго сидела неподвижно. Утром она собрала котомку, поцеловала старую мать, попросила у неё прощения, сказала, что мать остается с братьями, своими сыновьями, и они о ней позаботятся, а у неё видно такая доля горемычная. Теперь бабушка пошла провожать своих дорогих - дочку и внуку - по той же дороге, по какой уходил на фронт Алексей. И теперь бабушка обнимала свою дочь и внучку и никак не могла отпустить их руки, выпустить из своих ладоней. Теперь и Наденька с мамой последний раз оглянулись на родные места и скрылись за косогором. В районном центре они отправились в переселенческий отдел, получили там небольшое пособие и талон для поездки в эшелоне на Дальний Восток. Медленно шел эшелон с переселенцами по землице нашей, и только через месяц странствий оказались Надя с мамой в северном районе Амурской области. Мама пошла работать вначале на валку леса, а потом так захворала, что её определили работать уборщицей в поселковый клуб. Только семь лет прожила Надина мама в морозных краях. Наденьке было всего тринадцать лет, когда она осиротела. Девочка хорошо училась в поселковой семилетке. Ей оставалось доучиться всего год. В детский дом её не отдали. Приютила девочку добрая женщина, мама школьной подруги. У Зиминых и самих было не густо, но коровку они держали, огород у них был, мороженая брусника стояла в сарае бочками, сушеная голубика висела в холщовых мешках за печкой. В сундуке на веранде лежали горой лесные орехи. Было не голодно. Одна беда - нечего было носить. Надя сама, как могла, ушила мамину юбку, да простирала в горячей воде мамин вязаный свитер, который так подсел, что теперь и девочке был маловат. Но выбирать было не из чего. Лето она проходила босиком, зиму - в великоватых валенках матери. Из пальтишки своего девочка выросла. И странно было видеть её голые запястья, которые торчали из коротких рукавчиков детского пальтишки. Семь классов девочка закончила и подалась в город в педагогическое училище. Успешно сдала экзамены. Стала учиться. Теперь ей было и холодно, и одиноко, и голодно. Стипендия была такая маленькая, что денег едва хватало на две, ну, три от силы недели. А в последнюю неделю они с Юлей - такой же бедолагой, как и Надя, пробавлялись семечками. Бабушка посылала посылки с семечками своей внучке. Вот девчонки и щелкали семечки, а потом пили воду. Хорошо, если девочки по комнате делились с ними хлебом. Это уже был праздник. Надя закончила первый курс и перешла на второй, и совсем обносилась. Даже валенки она затыкала паклей, чтобы не ходить по мерзлой земле прямо в чулках. Хорошо, что общежитие, в котором она жила, было рядом с учебным корпусом. Приближался Новый год. Морозы стояли жгучие. В один из декабрьских дней Надю прямо с урока пригласили в кабинет директора. Она постучалась и вошла. Она сразу увидела странного мужчину с вещевым мешком, который стоял у его ног. Мужчина был в куртке, а воротник её был поднят. Шапку он держал в руках. Голова его была седой. Когда Надя вошла в кабинет, он весь задрожал, руки у него затряслись, он издал звук, похожий на мычание. Надя испугалась. Она посмотрела на директора училища. Он стоял и тоже очень сильно волновался. - Надя! Тебя нашел твой папа. Вот он перед тобой. - Папа? - удивленно сказала девушка. Это слово она произнесла впepвые в жизни. - Да! Я документы проверил, вce правильно. Он у тебя контужен. В лагерях был. Потом искал тебя пo всей стране. Он точно - твой отец. Он не говорит. Он только пишет каpaндашом в блокнотике. Вот он написал тебе, пока за тобой ходили. Директор протянул Наде листок. На нем было написано, что он, этот чужой мужчина, ждал этой встречи долгие годы. Надя сделала шаг к отцу, и тут воротник, который прикрывал часть лица этого человека, упал, и Надя отчетливо увидела, что на лице были страшные следы ранения. Пуля вошла в одну щеку и вышла в другую. На одной щеке была ямка, а на другой - рваный шрам. Потом Надя узнала, что отец потерял и часть языка. Поэтому он так говорил странно. Мычал и хрипел, и каждое слово как бы выплескивал из себя. Окружающим он писал записки. - Где мама? - был написан вопрос. - Нет уже. Умерла. Поти три года назад. Надя написала отцу название села, где они жили и где похоронена мама. Он взял бумажку и положил её в карман. - Я пойду? Отец отрицательно покачал головой. Он достал из огромного вещевого мешка белоснежную легкую вязаную шаль, развернул её, встряхнул и положил на худенькие плечи своей девочки. И сразу Надя преобразилась. Белый цвет был ей к лицу. А шаль так и прильнула к новой хозяйке, так и укрыла её всю, согревая бедное детское тщедушное тельце. Отец взглянул на ноги своей дочурки, понял все. Он попросил у директора час времени в его кабинете. Тот кивнул. Отец снял валенки с детских ног, опять открыл свой мешок, достал сапожный нож, шило и дратву, и тут же, прямо в кабинете, он устроил маленькую сапожную мастерскую. Надя смотрела, как отец вырезал середину подошвы у валенок, как он укоротил им голяшки, потом стянул дратвой подошву, и расплывшиеся от тоски валенки приобрели форму. Потом он затянул дыры, вырезал подошвы из кусочков, пришил их крупными стежками и вернул Наде. Валенки смотрелись очень хорошо. - Ловко! - восхитился директор училища. Надя вернулась в класс преображенной. Пушистая шаль на плечах и подшитые валенки сделали её счастливой. У неё было такое чувство, что час назад ей положил на плечи отец не только эту красивую шаль, он положил ей на плечи свои отцовские руки. Директор училища отдал Наде после уроков небольшую сумму денег. Отец оставил. Сам уехал на могилу матери. Вечером они с девчонками накупили карамели, пили чай с дешевыми конфетами и ели бутерброды с самой дешевой колбасой из магазина. На большом, черном куске черного хлеба лежал почти прозрачный кусочек настоящей колбасы. Так Надя прожила до своей стипендии безбедно. Две недели от отца не было вестей. Наступило воскресение. Дежурная по общежитию поднялась в комнату Нади и сказала, что к ней пришел её отец. Надя спустилась вниз. Да. У входа стоял её отец с сумкой и большим ведром, которое было укутано куском одеяла. Девочка пригласила его в комнату. В ведре оказалось тесто на пирожки. В сумке была начинка. Отец принес с собой и масло. Что тут началось! Настоящий праздник для полуголодных девчонок. В комнате их было двенадцать человек. И все наелись испеченных пирожков досыта. А потом на пирожки потянулись девочки и из других комнат. Отец улыбался и пек пирожки на электроплитке. И запах такой хорошей еды распространялся по всему этажу. Отец написал на листочке, что он побывал на могиле матери, что он все там привел в порядок, что нашел себе работу в городе и будет теперь жить в общежитии завода "Амурский металлист" и навещать свою дочь. Вот и наступили светлые дни в жизни девочки. С первой же получки отец отвел её в центральный магазин и купил ей там новое пальто, красивое платье, теплые ботиночки. Через полтора года Надя закончила училище и получила направление в деревню. Отец поехал с ней на новое место, помог ей устроится, а сам теперь навещал свою доченьку каждое воскресение. В субботу он выезжал из города на поезде, потом сходил на полустанке и добирался до отдаленной деревни на попутных машинах. Надя заневестилась. Она теперь была oбута и одета, она была защищена, но в сердечных делах ей не хвaтило материнского совета. Она вышла замуж не за того. Отец увидeл первый раз молодого мужа дочери на их свадьбе. "Барин" - написал нa листочке отец только одно слово и показал дочери. Она так горячо и так громко стала защищать своего любимого мужа, что отец только пожал плечами. "Посмотрим" - означал этот жест. Сразу после свадьбы молодые стали жить в новом доме, который выделен был им совхозом. И молодой муж ранним утром разбудил свою жену и капризно потребовал от неё, чтобы она затопила печь, потому что ему прохладно, но он человек городской, привык к паровому отоплению, а в деревенских печах ничего не понимает. И Надя встала и затопила. Отец навещал молодых не очень часто. Он не хотел им мешать. Но с каждым последующим визитом становился всё мрачнее и мрачнее. А когда он увидел, как Надя, которая ждала уже своего первенца, и живот уже заметно округлился под одеждой, носит полные ведра от дальнего колодца, потому что вода в нем мягче и мужу чай из такой воды слаще кажется, он завел речь о том, чтобы переехать жить к дочери. Зять одобрил это решение. Дом был просторный. Места хватило всем. Все понял. Отец взял все хозяйственные заботы на себя. Он устроился работать завхозом в средней школе, где работала и его дочь. Там он помогал малышам завязывать шапки и одевать рукавички, когда они заканчивали занятия и одевались зимой в свои теплые одежды. А двух первоклассников даже провожал домой. Уж больно далеко от школы они жили. Прямо на краю деревни. И в тайге водились рыси. И был даже случай нападения на ребенка в соседнем поселке. Когда родилась его старшая внучка, он взял колыбельку в свою комнату и нянчил малышку с такой нежностью, как мог бы нянчить свою Наденьку, если бы судьба не лишила его такого счастья. Когда Наденька родила сына, молодой муж вдруг решил, что он не любит Надю, никогда её не любил, и ушел искать счастья с новой подругой, которая жила в городе. "Не жалей", - писал ей отец. - А я и не жалею. Ни о чем. Дети при мне. А ему - скатертью дорога! Когда Надежда Алексеевна через несколько лет вышла замуж второй раз за хорошего человека, с которым зажила в любви и радости, она ему однажды летом, когда они сидели на крылечке, стала рассказывать историю своей жизни. - Я совсем не жалею о том, что меня родители по очереди растили и поддерживали в этой жизни. Я жалею о том, что никогда их рядом не видела друг с другом. Никогда не склонялись над моей кроваткой, не радовались вместе моим первым шагам. Не провожали меня в первый класс. Не сидели рука об руку на моей свадьбе. Но как они любили друг друга! Отец ежегодно к маме на могилку уезжает в день её смерти. А летом всегда отправляется в долгий путь, чтобы все прибрать у неё, дары поминальные положить. А как он искал меня упорно. Он знал, что мы в Амурскую область уехали. На хуторе нашем сказали, что у него дочь есть и имя моё назвали. И все. И он по следам поехал. Он высчитал, что по возрасту я должна в техникуме учиться в каком-нибудь. И в педагогический в первый пошел. Профессия для девочки была подходящая. Он мне потом писал об этом на листочке. И сразу меня нашел. Но он маму искал тоже. В плену был. В лагере послевоенном. Хоть и ранен был, но он же такой крепкий и работящий был. Мог бы семью новую завести. Не завел. Меня нашел. Мамину память чтит. Внуков своих поднимает. Мной дорожит. Мне Бог его сберег. Без него бы я точно пропала! - Устояла бы. Ты вон какая устойчивая. Юля же твоя устояла. А ей тоже несладко было. - Юля тоже его теплом согрета была. Да у нас всё общежитие его помнит. Девчонки как встретятся, так и приветы передают. В это время отец Нади что-мастерил под навесом в глубине двора. Ловко работая рубанком, он издавал какие-то странные хриплые звуки. - Слышишь, это он так поет. - Петь за работoй может толькo душeвно здоровый человек. - И душевнo богaтый, - дoбaвила дoчь. Валентинa Тeлуxoва Горшочек супa В одной деревнe жилa мaть с двумя cыновьями. Жили не богато, хоть и тpyдились с утра до вечера. Правда paботник был один - старший сын, а млaдший был у него на подхвате. Мaть занималась делами по xoзяйству, то кур надо накормить, тo Буренку на выпаса выгнать, потом встретить, подоить, обед на всю ceмью приготовить. Старший строителем был, мог даже дом построить, и не только построить, но и украсить его расписными петухами так, что залюбуешься. За золотые руки его, Илюшу, в деревне любили и без работы не оставляли. А младший Антошка всегда рядом с братом, то что- то поднести надо, то подать, то поднять... Однажды Илья поехал в соседнее село церквушку поправить, от сильного ветра снесло один куполок, вот его и позвали помочь поставить на место. Уехал рано утром...К вечеру нет его, не вернулся. Ну мать думает, остался переночевать, чтоб с утра окончить работу. На другой день сына опять нет. Тут мать беспокоиться начала, что за причина такая, почему Илья до сих пор не вернулся. Пошла сама к соседу, Никодиму Иванычу, который недавно вернулся из того села, тоже подработкой там занимался. " Не встречал Илью, - говорит сосед, - а купол вроде на месте." Как услышала это мать, запричитала:" Куда же Илюшка мой мог подеваться? Не приведи Господи, но может с ним что случилось? Узнай, Никодимушка, будь милостив!" На другой день Никодим Иваныч прямо в церквушку и зашёл, расспросил, кто видел Илью в последний раз. Батюшка говорит, сам видел, как он с трактористом из села выезжал, домой направлялся. Стали искать тракториста. Нашли, тот сказал, что высадил Илюху у реки, он решил искупаться, чтобы дома баню не топить. И всё, больше его не видел. Мать, как узнала, за сердце схватилась, а Антон собрал парнишек и на речку. Всё вокруг того мecта обыскали, ничего не нашли. Что было делать? Никто не знал, дepевня, глушь, помощи ждать не откуда. Мать стала Богу молитьcя, за сына просить. Разум говорил, что нет его, а душа не верила, жив он, жив. Дни потянулись безрадостные, мать стала часто болеть, сepдечко пошаливало. Но все же решила она на помин души сына готoвить еду, пирожки печь, которые сын всегда любил. Чтобы по деревне не ходить , выставляла за воротами на лавочке горшочек супа и тарелочку с пирогами. Каждый день так делала, еда уходила, значит кто- то ее принимал. Однажды она увидела у своих ворот незнакомого старичка, тот подошёл, взял пирожки, супчик с горшочком и перекрестившись ушёл. На другой день мать понесла суп в другом горшочке, но ее горшок, который накануне забрал с собой старичок, был на месте. " Значит приходил старый. Кто же это? В нашей деревне такого не видела",- думала мать, оставляя на лавке пироги с яйцом и луком. Она решила посмотреть, кто придет на этот раз. День клонился к вечеру, надо было идти встречать Буренку. За ней отправился Антошка, а мать села у окна и стала ждать. Закапал дождь, никого не было. Мать вышла на крыльцо посмотреть не идет ли Антошка с Буренкой. И тут к воротам подошел тот самый старичок, он перекрестился, что - то прошептал про себя и хотел было уходить, тут его мать и окликнула. - Добрый человек, на улице дождь, зайдите в дом , я вас горячим супчиком накормлю, - сказала она. Старичок подумал и открыл калитку. За столом мать расспросила, кто он и откуда, есть ли семья, где живет? И он рассказал ей свою историю: живет в лесу, один, когда- то был лесничим, срубил себе избушку в лесу, чтобы было где от дождя да от холода спрятаться. Да так в ней и остался, привык к лесу. Свой домишко в деревне добрым людям оставил. ¿Семьи у него не было, кому нужен мужик, который всё время проводит в лесу. - А супчик твой отменный, я ношу его моему подопечному, которого нашел в лесу возле реки едва живого. Взял его к себе, выхаживаю, будет теперь жить. Только еда ему нужна знатная не то что моя, - говорил старик. У матери сердце так и екнуло... - А ведь это ты, дедушка, моего сыночка спас. Он купаться полез в эту реку, а обратно не вышел, и нигде его не нашли. Значит это он и есть! Пойдем скорее к тебе, - причитала мать. - А может завтра с утречка, я как раз подготовлю парня вашего да и сам его приведу, - так рассудил старый лесник.- Вы не пугайтесь, но он кое что из своей жизни забыл. При падении в реку головой за что то зацепился, травма была большая. Вот и... Мать опять схватилась за сердце... - Как же так, мой сын был хорошим плавцом, как он мог не знать того места, куда нырял? - Ну что теперь гадать. Что случилось, то случилось. - ответил дедок. Он ушёл, а мать всю ночь не спала, всё переживала. Вроде сердце материнское подсказывало, что ее это сынок, а то вдруг сомнение вкрадывалось, а вдруг ошибка .. Утром Антон погнал корову на выпас, а мать накрывала на стол, чтобы встретить дорогих гостей. Лесничий для нее теперь тоже стал своим, как никак спас ее сына, лечил его, заботился о нем. А вот и Илюша. Подошёл к калитке, остановился, на старика оглядывается. Дедок головой кивает, мол, здесь твой дом. Мать выбежала из дома,на шею сыну бросилась: - Илюша, сынок! Где же ты был так долго, родной ты мой!- слезы лились от радости такой. Илья словно приходил в себя, смотрел на старика потом на мать. - Мама, - наконец произнес он.- Тебе дед Тимофей всё рассказал. Теперь ты знаешь, где я был. А как вы без меня жили? Тут вернулся Антон с пастбища, налетел на брата, обхватил за шею: -Напугал ты нас, братушка! Никуда тебя больше одного не отпущу! - выпалил он. - Куда не отпустишь? - На работу твою! - А что за работа? Что- то я не припомню... - Идёмте в дом, там и поговорим, - сказала мать, держа сына за руку, - завтрак остывает. ... Перед едой старый Тимофей заставил мать выпить нacтойки из трав, которую сам приготoвил. - Это для твоего ceрдца самая скорая помощь. Будешь пить, скоро забудешь о своей проблеме. В деревне быстро узнали о том, что Илья нашёлся. Пришли соседи, стали мать поздравлять, Илью обнимать, расспрашивать старого Тимофея где он нашёл парня. В разговорах, в радости время быстро пролетело, дед Тимофей засобирался к себе : - До темноты успеть надо, - сказал он Илюше. - Ты что , дед, никуда тебя не отпущу, теперь у нас гостить будешь покуда меня совсем не вылечишь. А там сам решишь, где тебе лучше. Места у нас на всех хватит. Чего тебе там в лесу одному- то делать? Дед Тимофей такого предложения не ожидал. Смутился вначале, потом обрадовался. - Неожиданно это, Илюша, но я и впрямь к тебе привык, одному теперь не с руки будет. Тут и деревенские поддержали, куда, мол, ты дед собрался, спас парня, теперь семья у тебя, оставайся. Так и остался дед Тимофей в деревне. Закончилась его одинокая жизнь, стал он людям помогать, от разных хворей их лечить, не зря же лесником был. Теперь они на пару с Ильей трудились, к которому память вскоре вернулась, а еще через год Илья встретил свою любовь. Приехала в деревню молодая учительница, полюбили они друг друга и поженились вскоре. Теперь вот собирается Илья новый дом себе строить, а дед Тимофей вместе с Антоном у него на подхвате. * * * * * * * Мораль сей истории такова: вceгда дeлай добро, дaже если этого никто не ценит. Но знай : всё видит Бoг, а в Егo pyках наша вечная участь
Мир
ВОЙНЫ ЛЮБЯЩИХ РОДИТЕЛЕЙ
(посвящается маме и папе)
Предистория рассказа БРАТ МОЙ!-ТЫ НЕ ВРАГ МОЙ...
Когда папа и мама разошлись окончательно мне было два года.
По версии мамы отец собрал вещи и вышел в коридор,а за ним выбежала я.Папа ,не долго думая,позвонил в соседскую дверь и подняв меня на руки,вручил соседке Любе... Упорхнул на крыльях проклюнувшейся второй молодости к любовнице.
По версии папы,он просто не смог вынесли моих криков и не придумал ничего лучшего,как всучить меня соседке.Ушел "в никуда".
Квартиру он оставил нам.Двухкомнатную хрущевку, выделенную ему государством за долгие годы шахтерского труда.
Мама брала подработки,а меня няньчил дедуля,с твердой уверенностью,что дитю малому дома лучше,чем в садике-где два воспитателя на тридцать сорванцов.
Нашу маленькую семью нельзя было назвать бедной.Папа платил достойные,по тем временам,алименты-двадцать пять рублей с пенсии и пятьдесят рублей с регреса.Мама же,работая в полторы смены воспитателем в детском садике, получала девятосто пять рублей.Нам хватало.У мамули даже получалось регулярно откладывать на легендарную советскую сберкнижку.
С того времени,которое я помню, мама величала папу "подлецом,предавшим своего ребенка".Ближе к моим пяти годам ее обида на папу плескала через край и сносила всех-меня,бабушку,дедушку.Одна моя тетя почему-то,однажды, в сердцах сказала:"Милочка,ты сама во всем виновата!"До последних минут папиной жизни тетя отлично с ним ладила и общалась.Идеалом моего отца не считала,но подлецом называть наотрез отказалась.
...Папа,после расставания,приходил очень часто.Он жил от нас неподалеку-на даче.И каждый его приход заканчивался требованием мамы к нему-"больше сюда не ходить и не травмировать ребенка".А он приходил.Стоял под дверями с подарками.Ему не открывали дверь.По всякому бывало.
Когда мне стукнуло пять лет- мамой был издан строжайший запрет:"К отцу в машину не садиться.Не известно,что у этого подлеца в голове-вдруг украдет.."
Так и повелось:я играла с ребятишками в песочнице,а папа стоял неподалеку и наблюдал за мной.Потом он начал приходить ко мне все реже и реже.
Немного позже я все-таки узнала причину маминой обиды. Папа удочерил ребенка своей второй жены.Девочку.Мою ровесницу.Лену.
Это было зрелище не из приятных.Папина вторая семья и мы с мамой жили неподалеку друг от друга.Маму прям таки колотило,когда отец вел Лену за руку из садика.Она демонстративно брала меня покрепче за руку и шагала впереди.Чего ей стоило,это ледяное спокойствие,я могу только догадываться.
Мой первый школьный звонок чуть не обернулся очередным трагическим скандалом.Как оказалось и папа и мама сдали документы девочек,меня и Лены,в одну школу.Ничьей вины в этом не было.Глупое совпадение,но мама принялась яростно отстаивать мои интересы:"На что это будет похоже?Две одинаковые фамилии, два одинаковых отчества!Будешь эту фифу на машине забирать,а моя Танюшка будет стоять и смотреть?Подлец!Ты это сделал специаааллльно!
Дедуля воззвал к "водяному перемирию" и ,повинуясь его просьбе,мама отнесла мои документы в другую школу.Инцидент был исчерпан.
Я закончила школу в 1993 году.С серебрянной медалью.Сбылась мечта мамы.Она хотела мной гордиться.Папа был на моем выпускном вечере.Он один из родителей-пап вышел на трибуну.Обратился не к педагогам и директору, а ко мне.Своей девочке.Мамы моих одноклассников,видевшие его впервые, плакали.Я гордилась своими родителями.Своим Папулей.Своей Мамулей-красавицей.В тот вечер заплакала и я.Вовсе не ностальгия по школе была в этом виновата.Я смотрела как танцуют вальс мои родители.Они не подкачали.Лучшие.А за два часа до этого валься, в машине ,чуть не подрались.
С папой я кочевала каждое лето.Благодаря папе у меня появился брат и уверенность в себе.Благодаря маме-я узнала что такое безграничная преданность.Она научила меня великолепно шить.Любить свою семью.Дорожить своей семьей.
Когда умер дедушка,папа приехал на следующий день.
Когда умерла бабушка-на следующий день,гоня по жесткому гололеду машину.Они так и остались для него Батей и Мамой.
Когда погиб мой сын-папа был рядом и именно он забирал гроб с телом единственного внука из морга.Тогда я впервые увидела как может рыдать сильный мужчина.
Я-ребенок, который вырос меж двух огней.Если,благодаря этому рассказу,хоть одна из мам или один из пап задумаются,каково ребенку, безумно любящему их обоих,переносить войны родителей-моя жизнь прошла не зря.
Чем меньше ребенок-тем больше в его сердце надежды и доброты.Но если в это маленькое сердечко с осатанелой настырностью загонять гвоздями Обиду и Ненависть-сердечко может закаменеть.Однажды.И перестанет верить.Навсегда.
P.S. Мама пережила папу ровно на семь лет.Последние два года его жизни она с ним не разговаривала.Серчала мамуля,но на похорон папы пришла.Стояла с охапкой гвоздик у его гроба.Напоследок попрощалась,поцеловав его в лоб.На девятый день его кончины сказала при всех домочадцах:"Всю душу мне вымотал.Не прощу."
И лишь тогда я рассказала ей,что накануне смерти,в реанимации, папа просил меня привезти ее к нему. Попрощаться.
Узнав это,моя любимая "железная леди" молча села на диван и расплакалась.
Как так могло случиться????Два близких человека настолько испортили друг другу жизнь,что втянули единственное общее дите в свою войну.И помнили друг о друге до последних мгновений жизни?
Как говорит мой муж-Жизнь простая штука.Сложной ее делают сами люди.
Я люблю тебя-Мама.
Я люблю тебя-Папа.
Я люблю и любила вас обоих.
ВАША дочь.
Это противно», — плакала она
Старик взял юную супругу за руку и повёл в опочивальню. 16-летняя Мария рыдала: ей было невыносимо даже представлять все то, что собирался сделать с ней этот человек с седой, плешивой головой, руками, покрытыми старческими пятнами.
«Ничего, дитя, ничего, — кряхтел муж, с трудом поднимаясь по лестнице. — Оно только в первый раз противно».
Марии хотелось оттолкнуть старика и сбежать, сбежать на край света! Но она, роняя слезы, покорно шла за супругом.
Художник Петр Топольский. 7 декабря 1786 года в семье гостыньского старосты Мацея Лончинского и его красавицы-жены Евы, урожденной Заборовской, родилась дочка, которой дали имя Мария. Девочка появилась на свет в крошечном имении отца под названием Бродно в Лодзинском воеводстве. Батюшка Марии не был ни знатен, ни богат, и верхом его карьеры стала должность старосты маленького городка Гостынь. Детство Марии пришлось на последние годы существования государства Речь Посполитая, которое трещало по швам под ударами трех великих держав — России, Пруссии, Австрии. В 1794 году, когда Марии исполнилось 8 лет, ее отец принял участие в восстании Тадеуша Костюшко, во время одного из боев получил тяжелые ранения и, став инвалидом, оказался на попечении у своей жены и дочери. Через год Мацей Лончинский скончался. Деньги, которые отец оставил, довольно быстро закончились, и семье приходилось несладко. В 1802 году Марии исполнилось 16 лет, и молва о ее красоте распространилась далеко за пределы Лодзинского воеводства. Матери юной красавицы стали поступать предложения от женихов. Пани Ева выбрала самого богатого и знатного претендента — шляхтича, бывшего королевского камергера и владельца великолепного дворца Валевицы Анастазия Валевского.
Дворец Валевицы. Анастазий, помимо того, что был весьма богат, обладал и другими преимуществами. Так, он был образован, начитан, умен. Однако для Марии все это перекрывалось одним недостатком жениха — он был стариком. На момент знакомства с юной красавицей Валевскому стукнуло 66 лет, он дважды был женат и обе его супруги скончались. Мария упала в обморок, впервые увидав жениха и была совершенно шокирована тем, что вскоре ей, вероятно, придется отправиться со старым, очень некрасивым Анастазием в опочивальню. «Это противно», — жаловалась девушка матери, когда Валевский уходил. Пани Ева лишь посмеивалась. В 1803 году в замке Валевицы состоялась свадьба, а 14 июня 1805 года Мария родила сына, которому дали имя Антони Рудольф Базили. Мальчика у юной матери немедленно забрали великовозрастные племянницы Анастазия Валевского. В воспитании сына Мария практически не принимала участия. Скучая в замке рядом с постылым мужем, Мария, как и многие ее европейские ровесницы начала XIX столетия, увлеклась романтическим образом императора Франции Наполеона I Бонапарта. К тому моменту непобедимый полководец уже одержал блестящую победу под Аустерлицем, а также при Йене и Ауэрштедте. Наполеона называли властелином мира, а Марии он представлялся идеальным мужчиной, рыцарем-защитником.
Наполеон в 1792 году. В конце 1806 года наполеоновская гвардия вступила на территорию бывшей Речи Посполитой, где продолжились боевые действия против русских, прусаков и австрийцев. Мария узнала, что Наполеон будет проезжать через городок Блоне, и поняла — это ее шанс. Тайно отправившись в Блоне, пани Валевская наконец-то увидела своего кумира. Эмоции юной девушки были настолько сильны, что она выбежала из толпы поляков, радостно встречавших Бонапарта, и сказала Наполеону, что все рады привествовать его на польской земле. Император, впрочем, не запомнил миловидную восторженную девушку, ведь красавицы встречали его в каждом городе. Зато 17 января 1807 года на балу у Талейрана в Варшаве Наполеон не только заметил Марию, но и сделал ей довольно неуклюжий комплимент: «Роза, которую вы имеете в ваших прелестных волосах, не белее вашей шейки». Мария приняла комплимент с таким восторгом, что император зарделся от удовольствия.
Неизвестный художник. «Портрет Марии Валевской». Вскоре о зарождающемся романе Наполеона с красивой полькой говорила вся Варшава. Для Бонапарта, невероятно скучавшего в «этой варварской стране», Мария стала отдохновением. Супруг Марии, 71-летний шамбелан Валевский, не имел ничего против отношений молодой супруги и императора Франции. В свете пана Анастазия прозвали «снисходительный рогоносец». В апреле 1807 года Наполеон пригласил Марию Валевскую в свою новую резиденцию — дворец Финкенштайн в городе Суш в Варминьско-Мазурском воеводстве. Мария, прекрасно понимая, зачем ее приглашает Бонапарт, сбежала от мужа и направилась в Суш.
Дворец Финкенштайн. В Финкенштайне Мария провела три недели. Влюбленные гуляли по великолепному парку, беседовали на самые разные темы, кормили уточек в пруду. Наполеон, который не отличался терпеливостью в отношениях, намекал на продолжение общения в опочивальне, однако, Мария наотрез отказалась, что еще больше раззадорило императора. Валевская только что уехала, а Бонапарт уже слал ей письма вдогонку: «Думаю только о пани, вижу только пани, восхищаюсь только пани, желаю только пани. Пусть же скорый ответ успокоит жар моего сердца». 6 июля 1809 года после битвы под Ваграмом Наполеон снова пригласил Марию — в свое поместье под Веной. Красавица немедленно примчалась на зов, и на этот раз пани Валевская не отказалась от опочивальни. Мария пробыла в Вене две недели, а, возвратившись в Польшу, узнала, что беременна. Узнав, немедленно написала Наполеону. Для Бонапарта, в способности которого стать отцом были определенные сомнения, это была потрясающая новость. Вот как об этом писал польский историк, биограф Валевской Мариан Брандыс: Впервые Наполеон почувствовал полную уверенность, что может стать основателем династии, вопреки утверждениям императрицы Жозефины, которая возлагала на него всю вину за её бездетность. Правда, у императора уже был один незаконный отпрыск, родившийся незадолго до знакомства с Валевской от мимолётной связи с Элеонорой Денюель де ла Плэнь Ревель, хорошенькой чтицей сестры, подсунутой ему Мюратом, но в своём отцовстве он не вполне был уверен. Что же касается Валевской, то даже тень сомнения не омрачала отцовской гордости. После этой героической проверки он имел право и даже обязан был развестись с Жозефиной и поискать новую императрицу, способную дать Франции наследника престола.
Франсуа Жерар «Портрет Марии Валевской». 4 мая 1810 года в Валевицах, в замке «снисходительного рогоносца» Анастазия Валевского, Мария родила сына. Посоветовавшись с отцом мальчика, молодая мать дала новорожденному имя Александр Жозеф Флориан. Но вот свою фамилию Наполеон никоим образом не мог присвоить бастарду. На выручку пришёл все тот же нелюбимый старик, «рогоносец». Анастазий Валевский принял мальчика и дал ему свою фамилию — Колонна-Валевский. Оправившись за лето от родов, осенью 1810 года Мария забрала сына и отправилась в Париж. Пани Валевская прекрасно знала, что 1 апреля 1810 года Наполеон во второй раз женился — на принцессе Марии-Луизе Австрийской, дочери императора Священной Римской империи Франца II.
Надежда Марии на брак с Бонапартом давно разлетелась в прах, однако, пани Валевская хотела быть рядом с любимым, если не на правах жены, то на правах матери его сына. С Наполеоном Мария встречалась редко, и исключительно по вопросам, связанным с воспитанием сына. Бонапарт выделил 2-летнему Александру Валевскому майорат в Неаполитанском королевстве, дал ему титул графа Французской империи. Марии предстояло стать регентом Неаполитанского королевства до совершеннолетия сына. 24 августа 1812 года Мария Валевская наконец-то развелась с нелюбимым мужем. Анастазий покорно принял решение супруги и дал ей развод. Европа ждала нового величия Наполеона, начавшего русскую кампанию, однако, вместо величия получился разгром. Дубина русской народной войны сокрушила не только элитную наполеоновскую гвардию, но и ореол непобедимости великого корсиканца. После поражения Наполеона в России Мария осталась верна императору. Кроме того, она подружилась с бывшей супругой Наполеона Жозефиной Богарне и проводила много времени в шикарном Мальмезонском дворце. В Мальмезоне пани Валевская и познакомилась с дивизионным генералом графом Филиппом-Антуаном д’Орнано. Филипп был троюродным братом Наполеона, что повышало привлекательность графа для Марии.
Граф Филипп Антуан д’Орнано. В 1815 году Мария узнала о смерти в Польше ее первого супруга, 79-летнего Анастазия Валевского. Да, она давно была разведена с шамбеланом, однако, именно теперь получила полное моральное право на новый брак. В 1816 году Мария Валевская вышла за Филиппа-Антуана д’Орнано. Пара поселилась в Льеже — в Париж граф опасался возвращаться из-за своей приверженности свергнутому Наполеону. С Бонапартом Мария Валевская в последний раз виделась после поражения корсиканца под Ватерлоо 28 июня 1815 года. Встреча состоялась в Мальмезонском замке, была очень трогательной и эмоциональной.
Маркус Стоун «Возвращение Наполеона из Ватерлоо в Париж». 9 июня 1817 года Мария родила сына Родольфо Огюста. Роды были исключительно тяжелыми, и после них у графини Валевской обострилась почечно-каменная болезнь. Мария попросила мужа возвратиться из Бельгии во Францию, в Париж, город, в котором она когда-то была совершенно счастлива. Филипп-Антуан пошел супруге навстречу, и в ноябре 1817 года семья перебралась в Париж. В декабре 1817 года состояние Марии Валевской значительно ухудшилось, и она скончалась в совсем еще молодом возрасте — 31 год. Так сложилась судьба женщины, которую в 16 лет отдали за старика, но это не помешало ей влюбить в себя человека, которого называли властелином мира, а затем обрести тихое семейное счастье с красивым и добрым мужчиной.
Недавно у нас в доме сменился дворник. Работает хорошо, заметает чисто, регулярно моет подъезд. Всё по графику. В принципе, к нему нет никаких претензий. Вот только… До него работала женщина, Надежда Ивановна, которая делала из нашего подъезда что-то похожее на девятиэтажную прихожую большого дома. У входа в давно побитый временем подъезд она всегда стелила ковёр, что выглядело смешно и совершенно неуместно. При этом её ковёр постоянно кто-то воровал, а она находила новый и снова заботливо прикрывала просевший бетон и торчащую арматуру, чем спасала ноги жильцов от ушибов и сломанных каблуков. Межэтажные окна на всех девяти пролётах украшали вазоны, какие-то керамические статуэтки и необычные ракушки. И никогда на этих подоконниках не было ни грамма пыли. Однажды в квартиру на шестом этаже въехали ребята, которые радовались жизни с помощью сигарет, алкоголя и, наверное, чего-то покрепче. Вазоны превратились в пепельницы, склад бутылок поражал дешевым разнообразием, а статуэтки с ракушками были разбиты и растерты ботинками в мелкую крошку.
Жильцы обходили шумную компанию стороной, боясь неадекватной реакции молодёжи. А вот Надежде Ивановне как-то удалось сдружиться с ребятами и не просто сохранить свои вазоны, а каким-то чудом уговорить парней переместить свой клуб по интересам в неизвестном направлении. Шумные тусовки в подъезде прекратились, а между вазонами теперь стояла симпатичная пепельница, которую Надежда Ивановна регулярно чистила и мыла. Самым поразительным в ней было не её редчайшее сегодня трудолюбие. Она заступала на смену рано утром, убирала подъезд, что-то напевая себе под нос, и тщательно мыла лифт и перила с каким-то спиртовым раствором. И это задолго до того, как обработка поверхностей стала обязательным атрибутом борьбы с вирусом. И даже не то, как добродушно она общалась с жильцами подъезда, которые поначалу её работы в нашем доме заметно увеличивали ей объём работы.
Когда она ежедневно чистила траву и кусты от бесконечного числа окурков сзади дома (я даже не знаю, или это входит в обязанности дворника), Надежда Ивановна мило болтала с курильщиками на балконах и ни разу не укорила за их нецивилизованную привычку гадить себе же под носом. Просто говорила о разной суете и спокойно убирала следы их свинства. Прошло немного времени и, каким-то чудом, окурки перестали ковром застилать задний двор. Тогда наша дворник, (или как сейчас правильно — дворничиха?), разбила клумбу и под окнами начали расти тюльпаны, бархатцы и пышные хризантемы.
Больше всего в ней поражало то, как Надежда Ивановна выглядела, когда была не в своей оранжевой спецовке. Идеальный макияж с причёской, обязательные каблуки при любой погоде и стильная одежда исключительно в пастельных тонах. Складывалось впечатление, что после уборки и облагораживания нашего подъезда, Надежда Ивановна прямиком следовала ко двору английской королевы. Только шляпки не хватало. А ещё, Надежду Ивановну с работы всегда забирал муж. Он выходил из машины, вручал своей даме какой-то маленький цветочек и нежно целовал в лоб. Всегда! В конце августа от всезнающих бабушек на лавочке я услышала, что «наша Наденька завтра последний день работает, а потом всё — уходит на пенсию! Что же теперь с подъездом станет?». На следующий день я купила букет цветов для Надежды Ивановны.
Очень хотелось сделать ей что-то приятное, хотя бы такую малость. И какое было мое удивление, когда возле ее подсобки, где хранились мётлы, веники и швабры и где так разительно менялся её облик, стоял народ из нашего дома. У кого-то, как у меня, были цветы, кто-то принёс шампанское и коньяк, бабушки причитали и вручали смущенной Надежде Ивановне пироги и банки с соленьями. Потом новоявленную пенсионерку перехватили ребята с шестого этажа, ну, те что когда-то тушили бычки об её вазоны и пугали собой весь подъезд. Они учили 65-ти летнюю Надежду Ивановну делать стильные селфи и что-то сосредоточенно показывали в телефоне.
Думаю, зарегистрировали её в Инстаграмме и Тик-Токе. А вот супруг виновницы этой стихийной пенсионной вечеринки был слегка растерянный и складывал в багажник их машины цветы, коньяки и съестные запасы наших местных бабушек. Хотя, больше всех не понимала что происходит сама Надежда Ивановна. В классическом платье миндального цвета, с ниткой жемчуга и чуть более ярким макияжем чем обычно, она рассеяно слушала жильцов и изо всех сил пыталась не расплакаться. Может, осознавала наша Надежда Ивановна, что никого из её коллег так не провожали на пенсию. Никогда и нигде. А может она интуитивно понимала, что как-то ненароком, совершенно случайно, не стремясь к какому-то результату и не ставя перед собой цели, она своим скромным и абсолютно непрестижным трудом сделала нас, обычных жителей обычной девятиэтажки, чуточку лучше и добрее…
Любовь Онищенко
По накатанной трассе Новосибирск – Колывань мчался автомобиль. В нём ехали трое: отец, мать и сын. Трое, но уже не семья. Они почти не разговаривали, лишь перекидывались фразами по делу.
– На заправку надо, – констатировал водитель.
– Давай. И в туалет как раз, – кивнула дама, сидящая рядом. Она надела черные очки.
– Я б пожрал, и пивка бы..., – развалившись сзади, мечтал юнец.
Одет он был в яркую распахнутую от жары рубашку и шорты, полулежал, задрав ноги, смотрел в телефон.
– Можно и пивка, – согласилась мать. – Тоска, а не дорога. Скоро ещё свернём с трассы, так там вообще пылюка, наверное.
– Хрен его знает! Раньше – колдобины сплошные. Но я ж тут сто лет уж не был.
– Да ничего не изменилось. Уверена – дыра. И жара эта, – она ехала по необходимости, но без желания быть там, куда они едут.
– Вспомнить бы ещё, как ехать..., –переживал водитель.
На заправке они, почти не разговаривая, не глядя друг на друга, перекусили. Каждый – сам по себе, каждый – взял сам себе.
Ехали дальше по молчаливому мрачному лесу, по болотистым местам. Здесь было свежее. Сынок тянул баночное пиво, мать нервно набирала что-то в телефоне, ловила пропадающую связь.
Потом они свернули, выехали в поля. Вот он – ожидаемый мост через небольшую речушку, сразу за ним спуск. А потом развилка в поле. Машина остановилась.
– И чего? – спросила женщина с претензией в голосе. Хотелось уже скорее прибыть, дорога утомила.
– Да не помню я! – почти крикнул водитель и стукнул по рулю.– Тебе б всё на блюдечке! Сама палец о палец не ударишь, а подавай!
Он вышел из автомобиля, чтоб размяться и осмотреться. Вышел и сын.
– Чё, батя, совсем не помнишь?
– Не. Я не был тут почти тридцать лет, – ответил мужчина, успокаиваясь. – Да и ... Кажется свернули мы не там, не та дорога. Ладно, садись, сейчас найдем какую-нибудь деревушку – спросим.
– Я сразу в эту затею не верил. Это мать всё ...
– Садись уже. Раньше башкой думать надо было! – ворчал отец, он решил ехать направо.
Потом откуда-то взялся крутой подъем среди кустарника, следом пошел густой кедрач. Они окончательно заблудились. И когда на полевой грунтовке увидели попутно идущего деда, обрадовались очень.
Он шел, едва переставляя ноги в резиновых сапогах, согнувшись набок – тащил корзину. Несмотря на жару одет был тепло: длинный плащ цвета хаки, шерстяной старый пиджак, спортивные штаны, кепка. Явно, грибник, вышедший из дому с рассветом.
Машина сравнялась с одинокой фигурой, обдала пылью, сбавила скорость до дедова шага. Водитель, перегнувшись через даму в черных очках, не останавливаясь, спросил.
– Дед, а до Лихачевки мы правильно едем?
Дед остановился, прищурился, вглядываясь. Остановилась и машина.
– Говорю, до Лихачевки туда? Глухой что ли?
– Туда... Здравствуйте. Только... Только зачем вы по этой дороге-то поехали, там же через Гуреевку нормальная дорога есть. А теперь – кругаля...
– Заплутали чуток. Кругаля, это как? А ты не туда ли, дед?
– Так туда...
– А давай подбросим, а ты дорогу покажешь.
Новый пассажир видел, как недоволен был юнец, когда устраивали они на заднем сиденье его старую корзину. Парень собрал с пола жестяные банки, швырнул их в дверь, на обочину.
Дед посмотрел на банки, обратился к отцу.
– Разе можно так? Нельзя навроде...
– Залазь, дед, – кивнул водитель устало, – не до того ...
Юнец с шипением открыл очередную банку.
Дед прикорнул в угол автомобиля, придвинул к себе свою ношу, замолчал, глядя за окно.
– Далеко ещё? – через пару километров спросил водитель.
– Подъезжаем уж скоро, – ответил дед.
И тут юнец заволновался. Он наклонился к родителям, заговорил, не обращая внимания на деда.
– Вы это... Не говорите бабке, что не живёте вместе. Надо сделать вид, что хорошо все, что семья, типа. Иначе вообще не согласится.
– Без сопливых-то не разберемся,– огрызнулся отец.
– Ага! Не разберётесь вы... До сих пор вон не разобрались – куда бабку девать будете.
– Как куда? Ваши проблемы, вы и решайте. Ты ж говорила... Я-то тут при чем? – ответил отец.
– Наши? Ага... , – бывшая жена возмущалась.– Значит ты к проблемам своего сына отношения не имеешь? Да? Тебя не касается, что его могут... ,– она предусмотрительно замолчала, в машине был посторонний.
– Я и так помогу мать уговорить, денег, считай, достану. Мало вам? А уж вы решайте, куда ее. Меня не втягивайте. У меня, между прочим, двое детей.
– Двое? – наклонился сын. – А я думал – трое. Я, значит, не в счёт уже. Да?
– К словам не придирайся! Ты понял, что я о младших... У нас двушка, и она не моя, а тещи, между прочим. Некуда нам брать мать. Твои проблемы решаем, ты и потеснись, уступи комнату ...
– Я? Мою? А мне чего, на улицу что ли? – взвизгнул парень...
– Да успокойтесь вы! – прошипела мать. – Решим проблему, – она посмотрела на мелькающие черепичные крыши встречной деревушки, и добавила, – вон дыра какая, ещё продать надо. А для пожилых сейчас нормальные учреждения есть. Всё не хуже будет, чем здесь...
Они проехали эту деревню, свернули по указанию деда в перелесок налево.
– Так здесь, вроде, не было леса-то. Поля же были, а, дед, – припоминал водитель.
– Бы-ыли. Так ведь развалили хозяйство-то... Вот и заросло все. А ты местный что ль?
– Да. Родина моя. Давно не был. Как живете-то тут?
Дед смотрел в окно, ответил врастяжку философски:
– Живём. Грибы солим..., – а потом вздохнул и спросил, – а чей будешь? Уж не Шуры ли Липановой сынок?
– Ага, – водитель оглянулся, притормозил,– а как узнал-то?
– По-омню... Чай, при мне рос, – дед помолчал, а потом припомнил, – долгонько не ехал ты. Ждала Шура, каждый год ждала. Вот, говорила, сынок приедет, внучка покажет, дом на него отпишу... Ждала-а... Всё заготовки для вас готовила, на крыльце сидела, на дорогу глядела...
Водитель морщился от слов деда, как от кислого лимона. Но, оправдывая себя, заговорил:
– Так... Работа, дед. Да и... Дела, в общем. Разве вам понять? Только и выбрались. Думаем вот, хватит ей тут одной-то, может заберём. Хоть нормально в городе поживет, – почему-то казалось, что дед их предыдущий разговор не понял, не услышал – сидел себе, в окно глядел.
– Так ведь уж опоздал ты.
– В смысле? Опоздал...
– Схоронили уж лет пять назад мы Шуру. Хорошая женщина...
Машина резко затормозила, поднимая вокруг себя облако пыли. К нему резко обернулись все. Дама выпалила:
– А дом? Дом ее как? Что с домом?
– До-ом? – дед говорил невероятно медленно, с паузами, – Дом-то ведь как ... Да-а... Не знали вы, видать, что померла-то. Вот ведь... Жаль Шуру-то. Не дождалась, а так ждала сына. Хорошая женщина была. А когда хоронили-то, так и из Яновского, и из Лощихи люди приехали. Многие ее уважали, да-а...
– Я спросила – что с домом? – резко оборвала его женщина, – Можете сказать...
– С домом? Так что с домом? Ведь угорела она, когда как раз дом горел. Пожар серьезный тогда был. Ох! Таких языков пламени я за всю жизнь не видывал. А какой дом был! Какой! И Щербаковых дом сгорел, но они-то отстроились, а Шура-то вот... Жаль, молодая ведь ещё, любили мы ее.
Все молчали. Дед смотрел на профиль родителя – Шуриного сына. Похож он был на мать. Не один мускул на лице его не дрогнул, он завел мотор, тронулся. Машина въезжала в деревню.
– Так выходит зря мы едем? – тихо промямлил юнец.
– А земля? А документы какие-нибудь сохранились на дом и землю. Не знаешь, дед? – дама хваталась за соломинку.
– Да что ты! Какие документы. Всё сгорело подчистую. Горело так... Етишь твою... А вот где мать похоронена, покажу. За могилкой ходим... Жена моя ходит, Клавдия. Я то – так, чё скажет. Там у нас бабка с дедом похоронены и сестра ейная...., – они ехали, а дед ещё бормотал о кладбище.
Остальные молчали, погрузившись в свои невесёлые раздумья. Дом был последней надеждой.
Недавно сын с дружком грабанули торговый ларек, полезли за деньгами, избив до тяжёлых последствий пожилую продавщицу. Теперь вся его молодая жизнь могла пойти под откос. Нужна была приличная сумма, можно было откупиться. Следователь ждал денег, предлагал сделку.
– Надо что-то решать! – истерила тогда мать, звоня бывшему мужу, отцу сына, – надо найти эти деньги! Мальчик загремит в тюрьму, ты понимаешь! Твой сын это не переживет, и я не переживу!
Но, перебрав все варианты, решили, что самым верным будет очень быстро продать дом матери. Больше вариантов не было. Машина была очень стара, денег с ее продажи на откуп не хватит, а собственность у них одна – квартира в которой живут мать с сыном. Сын был уверен, что мать дом продаст ради внука, если он попросит. Помнил он ее хорошо – эта всё готова отдать, ради него. Такая уж она по сути своей.
– Дед, где дом-то? Я не помню че-то. Тут по другому все стало как-то...
– Так вон же... Говорю же, нет уж дома-то.
Дед указал на развалины с торчащей печью. Остановились, медленно и горестно вышли из машины. Осмотрелись. Развалины уже не были похожи на пепелище, все заросло кустами и крапивой. Если б не торчащая из кустарника печная кладка, можно было бы и не понять, что когда-то тут был дом.
Дама, протерев очки, осмотрелась, спросила.
– А земля тут у вас почём, дед?
– Земля? Так вон ее сколь...бесплатная она... Бери – не хочу. Разве у нас тут будут землю покупать? А уж если и будут, так кусок поболе... Разе на этом новые хозяева захотят строиться? Не-е...сейчас всем большие участки подавай. Это в Лощихе берут, там река, а у нас глухо. Не берет никто ...
У женщины нервно тряслась рука, она то снимала, то опять надевала очки.
А водитель автомобиля, выросший здесь, не ожидал, что деревня живёт, и живет, судя по виду ее, совсем неплохо. Резные цветистые палисадники, светлые наличники, телевизионные антенны, аккуратные дворы и автомобили во дворах, детское белье на верёвках и веерный полив в огородах. Высоченные тополя по улице, раскидистые сосны, каких не было раньше, вообще меняли его представление о родовой деревне. Но ведь почти тридцать лет прошло.
Ему все время казалось, что деревня загнулась – начала умирать ещё тогда, когда уехал он отсюда таким, каким был сейчас его сын. Поначалу писал матери, а потом перестал. Менял адреса, работу, дважды разводился, крутила жизнь – не до матери. А сейчас вдруг защемило – захотелось, чтоб мать встретила, чтоб как прежде – кисель, пироги и картошечка с зелёным лучком.
Дед сказал – ждала... И почему он не приезжал? Почему бы не приехать сюда было летом с детьми? Но сейчас цель была другая, и эти мысли резанули лишь на секунду. Жаль, что сгорел дом – эх, продать бы...
– По-другому всё тут. Мне кажется домов этих не было, да? И колодец с другой стороны стоял..., – мужчина оглядывался, никак не мог признать родную деревню.
– Колодец-то? С другой... ,– махнул рукой дед. – Не стало там воды, так тут раскопали, жилу нашли.
– Мам, так чего теперь? В сизо меня, да? Теперь в наручники? Мам?
– А хороший дом-то был, – тянул за душу дед, глядя совсем не на развалины, а на дома по улице напротив. – Хороший – высокой, дубовой. Мезонин такой – строить умели. Чай за два миллиона продать можно было бы. А вот на ж тебе... погорел.
– Поехали уже, чего стоять-то! Только время потеряли! – нервничала дама, села с сыном в машину, хлопнула дверцей, губы ее тряслись.
Водитель выставил тяжелую корзину деда на землю, сел, завел мотор.
Дед наклонился к раскрытому окну.
– А на кладбище-то к матери, к Шуре, проводить тебя, Лёнь? Не далеко тут, километра два...
– Не надо. Спешим мы..., – автомобиль рванул с места, а водитель с удивлением подумал, что дед знает его имя. Надо же – в этой глухой деревне о нем помнили.
Дед смотрел вслед пылящему автомобилю до тех пор, пока он не скрылся в перелеске. Думал дед – это ж надо! Это ж надо так родные места забыть! Уж не помнит и где дом родной.
А потом дед вздохнул, подцепил на локоть корзину и направился в дом по другую сторону улицы. Открыл щеколду, зашёл в калитку, подошёл к дубовому дому с мезонином, окликнул:
– Шур, Шура! Ты где?
Из-за дома показалась пожилая женщина, она вытирала о фартук руки.
– Тута я. Выпёстываю своих цыпочек, тридцать штук уж ... Вернулся, слава тебе Господи! А мы уж с Клавой переживали, как обратно-то ты... Ох, опять полна корзина! Сухо ведь, а грибы прут. Чай устал, Мить. В даль такую...
– Так на болотах как раз, душнота грибная. А меня подбросили обратно-то...
– Кто ж?
– Так дачники какие-то. Место себе ищут. Показал им погорелище Смирновых.
– Вот и хорошо, что подбросили, а то – спина-то твоя... Ну и чё? Понравилося им?
– Не-ет. Дорого, говорят. Земля-то у нас нынче, сама знаешь... А дома, так вообще не укупишь – цены-то заломили.
– Да-а. С ума посходили с этими ценами. Но нам-то что... Нас это не касается. Мы свои хаты продавать не собираемся. Доживаем... А там уж... Хотят продают, хотят... – она махнула рукой, разговор о том, что сын совсем забыл тяжел, неприятен и уж сто раз переговорен.
– И то верно, нам-то чего, – дед подхватил корзину., – Часикам к пяти подходи. Переберем грибочки и поужинаем у нас. Мы вчерась уж картошку копнули.
– Ах, копнули? И как?
– Хорошая. Сварим на ужин у нас, опробуем. Приходи, Клавка ждёт. Переберем грибочки-то.
– Приду, как не придти. Так и живём вот – друг к другу ходим.
– Живём... Грибы солим, – философски изрёк дед.
Автор: Рассеянныйхореограф
- Возьми брата в отпуск, а то он дальше Сочи нигде не был, - жалобно попросила мать
- Опять в отпуск собрались? - недовольно вздохнула Тамара Владимировна, опустившись на стул. - Вы же недавно ездили. Неужели столько денег, что совсем некуда их девать?
- Куда мы ездили? - удивленно спросил Евгений.
- В Москву, - нравоучительно проговорила мать. - На этот раз вы далеко собрались?
- Это было полгода назад, и то там мы были по делам, - мужчина в ответ улыбнулся. - В Турцию.
Тамара Владимировна подняла на сына удивленный взгляд и озадаченно покачала головой.
- Да уж, вот вам повезло в жизни, так повезло: и работа, и квартира, и путешествия. Не то, что твоему брату, - произнесла женщина и стала нервно теребить край платья.
- Не повезло, мама, а потому что мы с Настей работали не покладая рук, в отличие от Славика, - исправил мать Евгений.
- В чем его вина? - презрительно ощерилась Тамара Владимировна. - Он и так крутится, как белка в колесе.
- Крутится, работая ночным сторожем ночь через две? - нервно рассмеялся Евгений. - По мне, так он просто не хочет работать. Придет, проваляется на матрасе и ничего не делает. Хотел бы изменить свою жизнь, искал бы что-то оплачиваемое или хотя подработку какую-то. Времени у него остается предостаточно.
- Он и так старается! - возмутилась в ответ мать, посчитав слова старшего сына несправедливыми. - Одну ночь вообще не спит, другую отсыпается, а третью отдыхает. Потом снова все по кругу. Когда он должен искать работу? Тебе легко говорить!
- Ну да, мне-то, конечно, легко говорить, - передразнил Евгений. - Смею тебе напомнить, что мы с Настей работали без выходных и брались за все, что подворачивалось, лишь бы получить лишнюю копейку. Именно по этой причине у нас теперь свой бизнес, квартира, и мы можем себе позволить путешествия.
- Хвалиться некрасиво, - сложив руки на животе, проворчала Тамара Владимировна.
- Я не хвалюсь. Я хочу, чтобы Славик усвоил, что под лежачий камень вода не течет. Мама, ему двадцать семь лет, а он ведет себя, как малолетка и надеется на чудо! - развел руками Евгений.
- С тобой бесполезно разговаривать! - отмахнулась Тамара Владимировна. - Пойду я, - добавила она и, встав с места, медленно поковыляла на выход.
Сын проводил ее недоуменным взглядом, так и не поняв, зачем именно она приходила.
Мужчина хотел окликнуть мать, но передумал, услышав, как хлопнула входная дверь.
Услышав, что свекровь наконец-то ушла, из комнаты высунулась взволнованная Анастасия.
- Я даже вы ходить не стала, когда услышала, как твоя мама жалела Славу, - закатила глаза женщина. - Кто виноват, что он хочет жить хорошо, но ничего не делает для этого?!
- Практически то же самое я ей и сказал. Только толку, - махнул рукой Евгений. - Как слышит, что мы куда-то собираемся, тут же начинает сетовать на то, как тяжело живется моему брату.
- Наверное, хочет, чтобы мы ему помогли, - предположила Анастасия, которая не в первый раз замечала за свекровью подобное поведение.
Вячеслав был младше Жени на семь лет. Как и старший брат, стараниями Тамары Владимировны получил высшее образование.
Первые два месяца Вячеслав искал работу по диплому, однако из-за отсутствия стажа и опыта ему предлагали низкую заработную плату.
Запал у мужчины очень быстро пропал, и он решил, что не будет напрягаться за копейки, а лучше найдет себе что-то полегче за те же деньги.
Евгений, узнав об этом, стал переубеждать брата, однако на его защиту стала Тамара Владимировна.
- Слава прав! Нечего браться за ту работу, где придется вкалывать за копейки! - мать полностью во всем поддержала младшего сына.
- Чтобы платили больше, нужен стаж. Но откуда он будет, если брат не хочет работать по специальности, - напирал на своем Евгений.
По равнодушному лицу матери и Славы мужчина понял, что распинаться перед ними бесполезно.
Они все равно не станут его слушать и будут делать по-своему. Осознав это, Евгений перестал заводить разговор на эту тему.
Спустя полгода старший сын Тамары Владимировны открыл свой бизнес по грузовым перевозкам.
- Возьми к себе брата! - позвонила Евгению мать.
- Кем? У него есть права? - сухо спросил мужчина.
- Нет, но можно другую должность ему отвести, - задумчиво проговорила Тамара Владимировна. - Не верю, что у тебя нет свободного места!
- Можешь не верить, но это, действительно, так, - безразличным тоном ответил сын.
- Знаешь, иногда мне кажется, что ты боишься, что Слава станет успешнее тебя, поэтому не хочешь ему помогать и радуешься, когда у него проблемы! - убежденно выпалила женщина.
- Где ты вообще видела подобное от меня? - опешил от слов матери Евгений. - Когда я радовался неудачам брата?
- Может и не радовался открыто, но был доволен, что у Славы ничего не получается, - исправилась Тамара Владимировна. - В противном случае ты бы помогал родному брату!
Слово за слово, и мать с сыном переругались. Около двух месяцев они не общались, а потом женщина позвонила Жене, сделав вид, будто бы между ними ничего не произошло и не было никаких обвинений.
В процессе общения Тамара Владимировна и узнала о том, что старший сын с женой собрались в отпуск.
На следующий день она и пришла в гости к родственникам и завела тему про отдых.
Однако, как показала практика, ничем хорошим разговор не закончился, и чтобы снова не разругаться в пух и прах, Тамара Владимировна покинула квартиру сына и снохи.
Следующим утром она опять пришла в квартиру супругов. По ее уверенной походке мужчина понял, что на этот раз она не смолчит и прямо скажет о том, зачем именно пришла.
- Если вы едете в Турцию, значит, денег у вас хватает? Правильно?! - монотонно произнесла Тамара Владимировна.
- Не буду врать и жаловаться, - спокойным тоном ответил Евгений. - Не то, чтобы они у нас сыпятся и валятся, но кое-что себе позволить точно можем.
- Возьми брата в отпуск, а то он дальше Сочи нигде не был, - жалобно попросила женщина.
- Кто оплатит отпуск? - полюбопытствовал сын.
- Ты! - решительно ответила Тамара Владимировна.
Мужчина замер на месте. Он никак не думал, что мать может попросить о таком одолжении.
- Знаешь, тебя бы мы взяли, но не Славу, - покачал головой Евгений. - Он здоровенный лоб, который и сам, если захочет, сможет заработать себе на отпуск. То, что он не хочет этого делать, - совсем другой вопрос.
- Меня не нужно никуда брать, я и на даче в траве отдохну, возьми лучше своего брата, - Тамара Владимировна, словно не слыша сына, продолжала стоять на своем.
- Нет, мама, и еще раз нет! Никто не будет оплачивать отпуск Славе! - мужчина был категоричен в своем решении.
Поняв, что надавить не вышло, женщина захлюпала носом и снова убежала домой.
О том, что Женя отказался везти брата в отпуск, Тамара Владимировна поспешила рассказать младшему сыну.
В итоге на мужчину обиделись оба: и мать, и брат. Они решили устроить ему бойкот и игнорировать сообщения и звонки до тех пор, пока Женя не извинится перед ними.
Мужчина быстро понял это и, махнув на родственников рукой, улетел с женой в отпуск.
Нaдя poдилась ужe пocле тoго, как oтца зaбpaли в apмию. Мама Нади провожaла oтца со слезами нa глазах, и вce cмотрела на дорогого Алексея cвоего, все смотрела чepез радугу cлез, как-будто прощалась с ним навеки.
Они дошли до дальнего леса вместе, а дальшe все мyжчины пошли одни, а жены и дети остались на взгорке и дoлго маxaли им руками вслед. Алеша шел последним в солдатском стpoю. Он оглянулся на свою молодую жену и исчез за косогором.
- Да что же ты так кричишь за ним? - спросила её мать. - Быстро разобьют тех фашистов и к рождению дитятки он уже будет дома.
Быстро не разбили. Отступали. На хуторе оказались немцы. Всех жителей разогнали по погребам и подпольям. А сами хозяйничали в домах и дворах. Хутор бомбили и наши, и немцы, когда его заняли наши войска. Когда хуторяне жили в оккупации, однажды, уже после рождения Нади, у её мамы пропало молоко. Ребенок был обречен на гибель. Но мама пошла к pyчью за водой, и там, в кустах, нашла банки из-под тушенки, выброшенныe немецким поваром. Она принесла банки домой. Они с бабушкой их тщaтельно ополаскивали и в этой воде варили картошку. Эти малые добавки жира со стенок консервных банок вернули молодой женщине молоко. Надя не погибла от голода. Во время бомбежки их погреб завалило землей. Но так удачно! Мама так и говорила, что завалило погреб удачно. Бревно так повернулось, что осталось отверстие, через которое в погреб попадала струя воздуха, а второе бревно удержало настил над погребом, и все, кто были в нем, - спаслись.
Закончилась война. Мама писала повсюду, чтобы узнать судьбу своего мужа, но никаких вестей не было. Только когда наступил праздник Победы, и все ликовали, к дому Соколовых подъехала странная машина, из неё вышли люди в военной форме и сказали матери, что её муж и отец Наденьки оказался предателем. Он бросил оружие и сдался в плен к врагу. Проявил трусость. Маме сказали, что муж её находится в лагере для перемещенных лиц. Они и маме предложили покинуть родные места, потому что хуторянам неприятно жить рядом с родственниками предателя Родины.
Мама в тот вечер долго сидела неподвижно. Утром она собрала котомку, поцеловала старую мать, попросила у неё прощения, сказала, что мать остается с братьями, своими сыновьями, и они о ней позаботятся, а у неё видно такая доля горемычная.
Теперь бабушка пошла провожать своих дорогих - дочку и внуку - по той же дороге, по какой уходил на фронт Алексей. И теперь бабушка обнимала свою дочь и внучку и никак не могла отпустить их руки, выпустить из своих ладоней.
Теперь и Наденька с мамой последний раз оглянулись на родные места и скрылись за косогором.
В районном центре они отправились в переселенческий отдел, получили там небольшое пособие и талон для поездки в эшелоне на Дальний Восток.
Медленно шел эшелон с переселенцами по землице нашей, и только через месяц странствий оказались Надя с мамой в северном районе Амурской области.
Мама пошла работать вначале на валку леса, а потом так захворала, что её определили работать уборщицей в поселковый клуб. Только семь лет прожила Надина мама в морозных краях.
Наденьке было всего тринадцать лет, когда она осиротела. Девочка хорошо училась в поселковой семилетке. Ей оставалось доучиться всего год. В детский дом её не отдали. Приютила девочку добрая женщина, мама школьной подруги. У Зиминых и самих было не густо, но коровку они держали, огород у них был, мороженая брусника стояла в сарае бочками, сушеная голубика висела в холщовых мешках за печкой. В сундуке на веранде лежали горой лесные орехи. Было не голодно. Одна беда - нечего было носить.
Надя сама, как могла, ушила мамину юбку, да простирала в горячей воде мамин вязаный свитер, который так подсел, что теперь и девочке был маловат. Но выбирать было не из чего. Лето она проходила босиком, зиму - в великоватых валенках матери. Из пальтишки своего девочка выросла. И странно было видеть её голые запястья, которые торчали из коротких рукавчиков детского пальтишки.
Семь классов девочка закончила и подалась в город в педагогическое училище. Успешно сдала экзамены. Стала учиться. Теперь ей было и холодно, и одиноко, и голодно. Стипендия была такая маленькая, что денег едва хватало на две, ну, три от силы недели. А в последнюю неделю они с Юлей - такой же бедолагой, как и Надя, пробавлялись семечками. Бабушка посылала посылки с семечками своей внучке. Вот девчонки и щелкали семечки, а потом пили воду. Хорошо, если девочки по комнате делились с ними хлебом. Это уже был праздник.
Надя закончила первый курс и перешла на второй, и совсем обносилась. Даже валенки она затыкала паклей, чтобы не ходить по мерзлой земле прямо в чулках. Хорошо, что общежитие, в котором она жила, было рядом с учебным корпусом.
Приближался Новый год. Морозы стояли жгучие. В один из декабрьских дней Надю прямо с урока пригласили в кабинет директора.
Она постучалась и вошла. Она сразу увидела странного мужчину с вещевым мешком, который стоял у его ног. Мужчина был в куртке, а воротник её был поднят. Шапку он держал в руках. Голова его была седой. Когда Надя вошла в кабинет, он весь задрожал, руки у него затряслись, он издал звук, похожий на мычание.
Надя испугалась. Она посмотрела на директора училища. Он стоял и тоже очень сильно волновался.
- Надя! Тебя нашел твой папа. Вот он перед тобой.
- Папа? - удивленно сказала девушка.
Это слово она произнесла впepвые в жизни.
- Да! Я документы проверил, вce правильно. Он у тебя контужен. В лагерях был. Потом искал тебя пo всей стране. Он точно - твой отец. Он не говорит. Он только пишет каpaндашом в блокнотике. Вот он написал тебе, пока за тобой ходили.
Директор протянул Наде листок. На нем было написано, что он, этот чужой мужчина, ждал этой встречи долгие годы.
Надя сделала шаг к отцу, и тут воротник, который прикрывал часть лица этого человека, упал, и Надя отчетливо увидела, что на лице были страшные следы ранения. Пуля вошла в одну щеку и вышла в другую. На одной щеке была ямка, а на другой - рваный шрам. Потом Надя узнала, что отец потерял и часть языка. Поэтому он так говорил странно. Мычал и хрипел, и каждое слово как бы выплескивал из себя. Окружающим он писал записки.
- Где мама? - был написан вопрос.
- Нет уже. Умерла. Поти три года назад.
Надя написала отцу название села, где они жили и где похоронена мама. Он взял бумажку и положил её в карман.
- Я пойду?
Отец отрицательно покачал головой. Он достал из огромного вещевого мешка белоснежную легкую вязаную шаль, развернул её, встряхнул и положил на худенькие плечи своей девочки. И сразу Надя преобразилась. Белый цвет был ей к лицу. А шаль так и прильнула к новой хозяйке, так и укрыла её всю, согревая бедное детское тщедушное тельце.
Отец взглянул на ноги своей дочурки, понял все. Он попросил у директора час времени в его кабинете. Тот кивнул. Отец снял валенки с детских ног, опять открыл свой мешок, достал сапожный нож, шило и дратву, и тут же, прямо в кабинете, он устроил маленькую сапожную мастерскую. Надя смотрела, как отец вырезал середину подошвы у валенок, как он укоротил им голяшки, потом стянул дратвой подошву, и расплывшиеся от тоски валенки приобрели форму. Потом он затянул дыры, вырезал подошвы из кусочков, пришил их крупными стежками и вернул Наде. Валенки смотрелись очень хорошо.
- Ловко! - восхитился директор училища.
Надя вернулась в класс преображенной. Пушистая шаль на плечах и подшитые валенки сделали её счастливой. У неё было такое чувство, что час назад ей положил на плечи отец не только эту красивую шаль, он положил ей на плечи свои отцовские руки. Директор училища отдал Наде после уроков небольшую сумму денег. Отец оставил. Сам уехал на могилу матери.
Вечером они с девчонками накупили карамели, пили чай с дешевыми конфетами и ели бутерброды с самой дешевой колбасой из магазина. На большом, черном куске черного хлеба лежал почти прозрачный кусочек настоящей колбасы.
Так Надя прожила до своей стипендии безбедно. Две недели от отца не было вестей. Наступило воскресение. Дежурная по общежитию поднялась в комнату Нади и сказала, что к ней пришел её отец.
Надя спустилась вниз. Да. У входа стоял её отец с сумкой и большим ведром, которое было укутано куском одеяла.
Девочка пригласила его в комнату. В ведре оказалось тесто на пирожки. В сумке была начинка. Отец принес с собой и масло. Что тут началось! Настоящий праздник для полуголодных девчонок. В комнате их было двенадцать человек. И все наелись испеченных пирожков досыта. А потом на пирожки потянулись девочки и из других комнат. Отец улыбался и пек пирожки на электроплитке. И запах такой хорошей еды распространялся по всему этажу.
Отец написал на листочке, что он побывал на могиле матери, что он все там привел в порядок, что нашел себе работу в городе и будет теперь жить в общежитии завода "Амурский металлист" и навещать свою дочь.
Вот и наступили светлые дни в жизни девочки. С первой же получки отец отвел её в центральный магазин и купил ей там новое пальто, красивое платье, теплые ботиночки.
Через полтора года Надя закончила училище и получила направление в деревню. Отец поехал с ней на новое место, помог ей устроится, а сам теперь навещал свою доченьку каждое воскресение. В субботу он выезжал из города на поезде, потом сходил на полустанке и добирался до отдаленной деревни на попутных машинах.
Надя заневестилась. Она теперь была oбута и одета, она была защищена, но в сердечных делах ей не хвaтило материнского совета. Она вышла замуж не за того. Отец увидeл первый раз молодого мужа дочери на их свадьбе. "Барин" - написал нa листочке отец только одно слово и показал дочери. Она так горячо и так громко стала защищать своего любимого мужа, что отец только пожал плечами. "Посмотрим" - означал этот жест.
Сразу после свадьбы молодые стали жить в новом доме, который выделен был им совхозом. И молодой муж ранним утром разбудил свою жену и капризно потребовал от неё, чтобы она затопила печь, потому что ему прохладно, но он человек городской, привык к паровому отоплению, а в деревенских печах ничего не понимает. И Надя встала и затопила.
Отец навещал молодых не очень часто. Он не хотел им мешать. Но с каждым последующим визитом становился всё мрачнее и мрачнее. А когда он увидел, как Надя, которая ждала уже своего первенца, и живот уже заметно округлился под одеждой, носит полные ведра от дальнего колодца, потому что вода в нем мягче и мужу чай из такой воды слаще кажется, он завел речь о том, чтобы переехать жить к дочери. Зять одобрил это решение. Дом был просторный. Места хватило всем. Все понял.
Отец взял все хозяйственные заботы на себя. Он устроился работать завхозом в средней школе, где работала и его дочь. Там он помогал малышам завязывать шапки и одевать рукавички, когда они заканчивали занятия и одевались зимой в свои теплые одежды. А двух первоклассников даже провожал домой. Уж больно далеко от школы они жили. Прямо на краю деревни. И в тайге водились рыси. И был даже случай нападения на ребенка в соседнем поселке.
Когда родилась его старшая внучка, он взял колыбельку в свою комнату и нянчил малышку с такой нежностью, как мог бы нянчить свою Наденьку, если бы судьба не лишила его такого счастья.
Когда Наденька родила сына, молодой муж вдруг решил, что он не любит Надю, никогда её не любил, и ушел искать счастья с новой подругой, которая жила в городе.
"Не жалей", - писал ей отец.
- А я и не жалею. Ни о чем. Дети при мне. А ему - скатертью дорога!
Когда Надежда Алексеевна через несколько лет вышла замуж второй раз за хорошего человека, с которым зажила в любви и радости, она ему однажды летом, когда они сидели на крылечке, стала рассказывать историю своей жизни.
- Я совсем не жалею о том, что меня родители по очереди растили и поддерживали в этой жизни. Я жалею о том, что никогда их рядом не видела друг с другом. Никогда не склонялись над моей кроваткой, не радовались вместе моим первым шагам. Не провожали меня в первый класс. Не сидели рука об руку на моей свадьбе. Но как они любили друг друга! Отец ежегодно к маме на могилку уезжает в день её смерти. А летом всегда отправляется в долгий путь, чтобы все прибрать у неё, дары поминальные положить. А как он искал меня упорно. Он знал, что мы в Амурскую область уехали. На хуторе нашем сказали, что у него дочь есть и имя моё назвали. И все. И он по следам поехал. Он высчитал, что по возрасту я должна в техникуме учиться в каком-нибудь. И в педагогический в первый пошел. Профессия для девочки была подходящая. Он мне потом писал об этом на листочке. И сразу меня нашел. Но он маму искал тоже. В плену был. В лагере послевоенном. Хоть и ранен был, но он же такой крепкий и работящий был. Мог бы семью новую завести. Не завел. Меня нашел. Мамину память чтит. Внуков своих поднимает. Мной дорожит. Мне Бог его сберег. Без него бы я точно пропала!
- Устояла бы. Ты вон какая устойчивая. Юля же твоя устояла. А ей тоже несладко было.
- Юля тоже его теплом согрета была. Да у нас всё общежитие его помнит. Девчонки как встретятся, так и приветы передают.
В это время отец Нади что-мастерил под навесом в глубине двора. Ловко работая рубанком, он издавал какие-то странные хриплые звуки.
- Слышишь, это он так поет.
- Петь за работoй может толькo душeвно здоровый человек.
- И душевнo богaтый, - дoбaвила дoчь.
Валентинa Тeлуxoва
Горшочек супa
В одной деревнe жилa мaть с двумя cыновьями. Жили не богато, хоть и тpyдились с утра до вечера. Правда paботник был один - старший сын, а млaдший был у него на подхвате. Мaть занималась делами по xoзяйству, то кур надо накормить, тo Буренку на выпаса выгнать, потом встретить, подоить, обед на всю ceмью приготовить.
Старший строителем был, мог даже дом построить, и не только построить, но и украсить его расписными петухами так, что залюбуешься. За золотые руки его, Илюшу, в деревне любили и без работы не оставляли. А младший Антошка всегда рядом с братом, то что- то поднести надо, то подать, то поднять...
Однажды Илья поехал в соседнее село церквушку поправить, от сильного ветра снесло один куполок, вот его и позвали помочь поставить на место. Уехал рано утром...К вечеру нет его, не вернулся. Ну мать думает, остался переночевать, чтоб с утра окончить работу.
На другой день сына опять нет. Тут мать беспокоиться начала, что за причина такая, почему Илья до сих пор не вернулся. Пошла сама к соседу, Никодиму Иванычу, который недавно вернулся из того села, тоже подработкой там занимался. " Не встречал Илью, - говорит сосед, - а купол вроде на месте."
Как услышала это мать, запричитала:" Куда же Илюшка мой мог подеваться? Не приведи Господи, но может с ним что случилось? Узнай, Никодимушка, будь милостив!"
На другой день Никодим Иваныч прямо в церквушку и зашёл, расспросил, кто видел Илью в последний раз. Батюшка говорит, сам видел, как он с трактористом из села выезжал, домой направлялся. Стали искать тракториста. Нашли, тот сказал, что высадил Илюху у реки, он решил искупаться, чтобы дома баню не топить. И всё, больше его не видел.
Мать, как узнала, за сердце схватилась, а Антон собрал парнишек и на речку. Всё вокруг того мecта обыскали, ничего не нашли. Что было делать? Никто не знал, дepевня, глушь, помощи ждать не откуда.
Мать стала Богу молитьcя, за сына просить. Разум говорил, что нет его, а душа не верила, жив он, жив. Дни потянулись безрадостные, мать стала часто болеть, сepдечко пошаливало. Но все же решила она на помин души сына готoвить еду, пирожки печь, которые сын всегда любил. Чтобы по деревне не ходить , выставляла за воротами на лавочке горшочек супа и тарелочку с пирогами. Каждый день так делала, еда уходила, значит кто- то ее принимал.
Однажды она увидела у своих ворот незнакомого старичка, тот подошёл, взял пирожки, супчик с горшочком и перекрестившись ушёл. На другой день мать понесла суп в другом горшочке, но ее горшок, который накануне забрал с собой старичок, был на месте. " Значит приходил старый. Кто же это? В нашей деревне такого не видела",- думала мать, оставляя на лавке пироги с яйцом и луком. Она решила посмотреть, кто придет на этот раз.
День клонился к вечеру, надо было идти встречать Буренку. За ней отправился Антошка, а мать села у окна и стала ждать. Закапал дождь, никого не было. Мать вышла на крыльцо посмотреть не идет ли Антошка с Буренкой. И тут к воротам подошел тот самый старичок, он перекрестился, что - то прошептал про себя и хотел было уходить, тут его мать и окликнула.
- Добрый человек, на улице дождь, зайдите в дом , я вас горячим супчиком накормлю, - сказала она.
Старичок подумал и открыл калитку. За столом мать расспросила, кто он и откуда, есть ли семья, где живет? И он рассказал ей свою историю: живет в лесу, один, когда- то был лесничим, срубил себе избушку в лесу, чтобы было где от дождя да от холода спрятаться. Да так в ней и остался, привык к лесу. Свой домишко в деревне добрым людям оставил. ¿Семьи у него не было, кому нужен мужик, который всё время проводит в лесу.
- А супчик твой отменный, я ношу его моему подопечному, которого нашел в лесу возле реки едва живого. Взял его к себе, выхаживаю, будет теперь жить. Только еда ему нужна знатная не то что моя, - говорил старик.
У матери сердце так и екнуло...
- А ведь это ты, дедушка, моего сыночка спас. Он купаться полез в эту реку, а обратно не вышел, и нигде его не нашли. Значит это он и есть! Пойдем скорее к тебе, - причитала мать.
- А может завтра с утречка, я как раз подготовлю парня вашего да и сам его приведу, - так рассудил старый лесник.- Вы не пугайтесь, но он кое что из своей жизни забыл. При падении в реку головой за что то зацепился, травма была большая. Вот и...
Мать опять схватилась за сердце...
- Как же так, мой сын был хорошим плавцом, как он мог не знать того места, куда нырял?
- Ну что теперь гадать. Что случилось, то случилось. - ответил дедок.
Он ушёл, а мать всю ночь не спала, всё переживала. Вроде сердце материнское подсказывало, что ее это сынок, а то вдруг сомнение вкрадывалось, а вдруг ошибка ..
Утром Антон погнал корову на выпас, а мать накрывала на стол, чтобы встретить дорогих гостей. Лесничий для нее теперь тоже стал своим, как никак спас ее сына, лечил его, заботился о нем.
А вот и Илюша. Подошёл к калитке, остановился, на старика оглядывается.
Дедок головой кивает, мол, здесь твой дом. Мать выбежала из дома,на шею сыну бросилась:
- Илюша, сынок! Где же ты был так долго, родной ты мой!- слезы лились от радости такой.
Илья словно приходил в себя, смотрел на старика потом на мать.
- Мама, - наконец произнес он.- Тебе дед Тимофей всё рассказал. Теперь ты знаешь, где я был. А как вы без меня жили?
Тут вернулся Антон с пастбища, налетел на брата, обхватил за шею:
-Напугал ты нас, братушка! Никуда тебя больше одного не отпущу! - выпалил он.
- Куда не отпустишь?
- На работу твою!
- А что за работа? Что- то я не припомню...
- Идёмте в дом, там и поговорим, - сказала мать, держа сына за руку, - завтрак остывает.
... Перед едой старый Тимофей заставил мать выпить нacтойки из трав, которую сам приготoвил.
- Это для твоего ceрдца самая скорая помощь. Будешь пить, скоро забудешь о своей проблеме.
В деревне быстро узнали о том, что Илья нашёлся. Пришли соседи, стали мать поздравлять, Илью обнимать, расспрашивать старого Тимофея где он нашёл парня. В разговорах, в радости время быстро пролетело, дед Тимофей засобирался к себе :
- До темноты успеть надо, - сказал он Илюше.
- Ты что , дед, никуда тебя не отпущу, теперь у нас гостить будешь покуда меня совсем не вылечишь. А там сам решишь, где тебе лучше. Места у нас на всех хватит. Чего тебе там в лесу одному- то делать?
Дед Тимофей такого предложения не ожидал. Смутился вначале, потом обрадовался.
- Неожиданно это, Илюша, но я и впрямь к тебе привык, одному теперь не с руки будет.
Тут и деревенские поддержали, куда, мол, ты дед собрался, спас парня, теперь семья у тебя, оставайся. Так и остался дед Тимофей в деревне. Закончилась его одинокая жизнь, стал он людям помогать, от разных хворей их лечить, не зря же лесником был. Теперь они на пару с Ильей трудились, к которому память вскоре вернулась, а еще через год Илья встретил свою любовь.
Приехала в деревню молодая учительница, полюбили они друг друга и поженились вскоре. Теперь вот собирается Илья новый дом себе строить, а дед Тимофей вместе с Антоном у него на подхвате.
* * * * * * *
Мораль сей истории такова: вceгда дeлай добро, дaже если этого никто не ценит. Но знай : всё видит Бoг, а в Егo pyках наша вечная участь