ЛАДА

Ох, тяжело Витене замужем! Солнце еще края земли не озолотило, а кричит уж с печных полатей свекровь-старуха, кривит рот. Шумят мужики, одеваются, к столу двигаются. Бабы по избе мечутся как в угаре: надо мужей до выхода накормить! Вздувает Витена вчерашние угольки, сдергивает с них серебристое одеяло пепла, добавляет щепы. Угольки, как котята, язычки желтые выпустили, лизнуть тонкие девичьи руки норовят, хотят поиграть с резным обручальным колечком. Ставят девки на угли горшок вчерашней каши, рушат мужикам хлеба да сала. Что на стол кладут, то и в суму большаку: в поле полдничать. Тянет Витена в печь бодливый ухват о-двух-рогах, ставит пред семьей чугунок с кипящей кашей.
Тянут в него мужики ложки по очереди: первый большак-свекр, второй – Витенин муж, его старший сын, да еще двое свой черед ждут.
Закашлял-захныкал в зыбке разбуженный ребенок. Свекровь на Витену собакой рявкнула. Подбежала кормилица к чадушке, грудь дала.
- Лада, Лада! – шепчет мать – успокой мое дитятко, дай ему сон тихий, разум ясный, да жизнь счастливую! Уведи стороной от него лихо, сбереги от горя!
Сосунок, что кутенок слепой, шарит ручкой по матери. Ухватил образок-куколку у нее на шее. Носит всегда его с собой Витена. Образок – резная женщина. Глазастая да улыбчивая. Тянет Лада людям свои щедрые руки.
Утих ребенок. Ушли мужики. Свекровь на девок кричит, уроки им задает. Да сама без дела не сидит – хлеб замешивает, да в печь ставит. Хороши у нее хлебы. Как богатыри - крепкие, дотемна огнем каленные, русским духом духовитые.
Кажется – подойдет хлеб к девушкам, снимет шелом-маковку, да спросит – все ли вокруг спокойно, нет ли ворога?
Мечутся девки – дров да воды натаскать, припасы перебрать, коров-овец накормить, курам зерна насыпать да приглядеть, чтобы все хохлатки сыты были.
Малец соседский с утренней зорьки щуку приволок - свекрови поклонился за расшитые рукавички. Новая забота – чистит щуку Витена, чуть не плачет: с детства зубастой боится. Летит под ножом чешуя, словно под мечом брони вражии.
- Лада, Лада! – шепчет девушка.
Возвращаются мужики трапезничать. Вкруг стола рассаживаются. Бабы да девки сами с утра лишь вчерашнею кашей сыты. На стол накрывают, мужиков не торопят, но и зевать за едой не дают – не один голодный тут! Ставят на стол кашу полбяную, у кого убудет – норовят еще подложить. После каши – щи щавелевые льют, чтоб каше в мужицком брюхе скучно не было. Хлеб убудет – подложат, ложка миске днище заскребла – подливают. У старого большака так заведено: до упаду работать, да по горло есть. Наелись мужики, квасом запили, хозяек хвалили.
Им в поле, бабам – за стол.
Наелись бабы – снова работать. Посуду перемыть, полы подмести, во дворе сор убрать, да на ужин подсоблять.
- Лада, Лада! – шепчет Витена.
И у маменьки в избе работалось от зари до зори, да не так же! Свекровь хуже щуки глядит, попрекнуть норовит, работой нагружает. Да еще ребенок опять разрыдался. Подскочила, грудь дала – не хочет. Жарко ему в избе, печь уморила. Подошла свекровь, на руки дитя приняла. Ушла во двор, во прохладу, тешить внука песнями.
Собрались мужики вечером. Шумные, говорливые. Отошли после баньки, оттаяли. Ломоту в спине вениками выгнали. Веники те большак на Купалу резал, когда у трав самый сок. Брал в каждый веник три деревца – березки для стати, дубка для шлепка да калину для духа-запаха. Сам вязал, сам пушил да в тени сушил.
Сидят за столом мужики. Смеются. День сегодняшний судят, да в завтрашний заглянуть норовят. Все-то у них ладно.
- Лада, Лада! – шепчет благодарно Витена. Засыпает на груди у мужа. Слушает, как стучит во сне его сердце. Ровно колокол – звонкое да могучее.
Поднялись чуть свет. Позвала свекровь Витену:
- Подсоби мне, девка, тесто в печь ставить. Будет нам, бабам, сегодня щучий пирог.
Охнула Витена, растерялася: хлеб да пирог лишь большухи пекут, остальным на то лютый запрет.
- Давай, не бойся, - ворчит свекровь – заодно и научу.
Вышел из печи щучий пирог. Сидят девушки за столом, обедают. Лишь Витена сама не своя. Поминает Ладу-кормилицу. А свекровь, на бабу глядючи, знай в ладошку хихикает. Тесто в печь лишь большуха несет. Быть теперь молодке над девками старшей. А спросит кто – щука в тесте уговору свидетель.
- Лада, справлюсь ли?
По утру подскочила – ахнула: ужели проспала? Ну, скорей, угли в печи раздувать да девок тормошить, чтоб мужикам на стол собирали. Свекр-большак с лавки упал, на свекровь взвыл:
- Что же ты, старая, учудила?! Нас до рассвета будила! А теперь невестка нас чуть за полночь уже снова на стол сажает! Брюхо же от избытка треснет!
А свекровь на полатях смеется:
- Учись, старый пень, молодой подчиняться! Вижу, не даст Витена вам спуску! Будет вам и ласка, будет и закуска! А мне, старой, теперь одна забота – внучков нянчить!
Молодая большуха чуть не плачет. Видит – чуть за полночь всех подняла. Но да мужики особо не гневаются: у лучины снасть готовят – рыбалку, знать, затеяли. Улыбаются. Девки поворчали было, да свекровь им быстро укорот дала. А Витене сказала ласково: «ты не бойся, помогу, если что».
Мечется днем баба – от печки во двор, со двора в клеть, с клети к печи.
Всюду успеть, за всем присмотреть.
- Лада, Лада!
Ходит по земле Лада. Каждого утешит, каждого по голове погладит.
Растерявшимся путь укажет, обиженного уважит, бедовому пособит горе избыть.
Позови ее – подойдет, посмотрит. Улыбнется тебе, аж сердце в груди захлопнется.
Любые дела по плечу окажутся. Дом ли сладить, семью ли – до всего ей, молодой, забота. Всем помочь старается.
Не кляни жизнь, не ругай недолю. Подумай лучше – чем ты сам прогневил Ладу, да так, что путь к тебе позабыла? Словом ли худым, шуткой ли лихой, сорочьей ли своей жадностью, щучьей ли жестокостью? Аль в лени своей помыкать ты Ладой вздумал? Коли так – не жди от нее помощи: все наперекосяк тебе встанет.
Ходит по земле Лада. Цветки лепестками за подол норовят ухватить. Пчелы-златинки вкруг ее медовых кос вьются…
Тихо-то как… Покойно…
Автор: Скрытимир Волк
ЛОЖНЫЙ ВЫЗОВ
- Что вы сказали? Мусор вынести? - врач Скорой помощи была вне себя от гнева.
Мало того, что они почти полчаса простояли в пробке, так еще и приехали зря. Нет, в её практике, конечно были ложные вызовы, но чтобы такое…
Это уже перебор.
- Бабушка, вы хоть понимаете, что творите?! - продолжала возмущаться Лидия Петровна.
- А вы? Кричите на старушку…
- Господи! Как об стенку горохом… Да сейчас кому-то, возможно, требуется экстренная госпитализация, а вместо этого нам, врачам Скорой, приходится заниматься вашим воспитанием.
Лидия Петровна посмотрела на взлохмаченную старушку в старой рваной ночнушке, чтобы убедиться, что та её хорошо слышит, и принялась воспитывать дальше.
- А вам ведь не три годика…
- Да уж побольше, чем тебе, - старушка обнажила свои золотые коронки.
- Вы взрослая женщина, и таких элементарных вещей не понимаете. Стыдно должно быть.
- За что стыдно? Я одинокая пенсионерка, никому не нужна и помощи мне ждать больше неоткуда.
- Почему-то я не удивлена… - ехидно ответила врач. – С таким-то характером…
- У меня, между прочим, спину прихватило, а мусор уже третий день стоит, воняет. Мне от этого запаха плохо.
- Окно открывать не пробовали?
- Так спину потому и продуло, что окно было открыто. С вашими советами прямая дорога на тот свет.
Лидия Петровна держалась из последних сил. Будь она не при исполнении, разговор был бы совсем другим.
- Мне вот просто интересно, почему именно Скорая? Почему не полиция, например? Звонок туда тоже бесплатный.
- В полицию?! – старушка удивленно посмотрела на врача. - Вы в своем уме? Они ведь посадють.
- Ах, посадють? – передразнила Лидия Петровна бабушку. - А мы, получается, самые безобидные, поэтому нас можно вызывать почем зря, да? Да, я вас спрашиваю?
В тот момент, когда Лидия Петровна уже готова была схватить бабушку за ночнушку и трясти, пока из нее душа не выветрится, в разговор вмешалась фельдшер Наталья.
Всё это время она скромно стояла в сторонке и молча наблюдала за происходящим.
Девочка она была молодая, да и на подстанцию устроилась недавно, поэтому с подобным столкнулась впервые. Конечно, она не одобряла поведение одинокой старушки, но и смотреть, как врач откровенно «издевается» над беспомощным человеком, не могла.
- Лидия Петровна, не надо. Мы же лечить должны людей, а не доводить их до инфаркта.
- Вот ей скажите спасибо, - рявкнула врач, показывая рукой на Наташу, после чего схватила чемоданчик и...
...молча вышла из квартиры.
- Выздоравливайте, - сказала Наталья бабушке, одарив её улыбкой, потом взяла пакет с мусором и направилась вслед за врачом.
Захлопнув дверь и завязав пакет на узел, Наталья быстро побежала по ступенькам вниз.
Догнав врача, она краем уха услышала, как за дверью одной из квартир жалобно кричит кошка. Кричит и царапает эту самую дверь. Причем царапает яростно и остервенело.
Странно… Очень странно.
Она хотела остановиться, прислушаться, да только в этот момент Лидия Петровна стала говорить.
- Нет, ты представляешь, Наташа! Вызывать Скорую , чтобы мусор вынести… Это что такое должно быть в голове у человека.
Врач обернулась и застыла с недоумением на лице...
- Ты зачем мусор взяла? Тебе делать больше нечего?
- Мне не сложно. Зато бабушка больше не будет никого вызывать напрасно, - стала оправдываться Наташа.
- Ага, не будет! Через три дня снова позвонит и будет рассказывать сказки о том, что у нее давление высокое.
- Она просто совсем одна...
До самого первого этажа врач и фельдшер шли молча. И в этой гнетущей тишине Наталья отчетливо слышала жалобный крик кошки и отчаянный скрежет её когтей о деревянную дверь. Такое ощущение было странное… Да-да, будто кошки на душе скребут.
- Лидия Петровна, а вам не показалось странным…
- Ну что еще?
- Просто, когда мы спускались, в одной из квартир я слышала, как кошка мяукает и царапает дверь.
Врач посмотрела на фельдшера, и в её взгляде застыл один единственный вопрос:
«Тебе заняться больше нечем, девочка?».
- Понимаете, Лидия Петровна, у меня есть кошка, и я немного знаю о их поведении.
- Спасибо, но мне неинтересно совсем. И вообще у нас сейчас другие вызовы будут. Некогда мне лекции о поведении домашних кошек выслушивать. Вдруг она такая же, как та старушка? С приветом...
- Да поймите вы, неспроста она кричит, - продолжала говорить Наталья. - Я уверена, что случилось что-то. Дом старый, тут, наверняка, много пенсионеров живет.
- Наташа, хватит.
- Нет, не хватит. Если человеку нужна помощь, а мы сейчас просто возьмем и уедем, не поможем ему?
- Вызов был? Вызова не было, и мы не имеем права вламываться в чужие квартиры. Ты это хоть понимаешь? Или тебя тоже воспитывать надо, как ту ненормальную?
Они вышли на улицу. Наташа поставила мусорный пакет рядом со скамейкой и схватила Лидию Петровну за руку.
Девушка не могла это объяснить, но она чувствовала, что за той дверью случилось что-то страшное.
Кошка не просто кричит. Она плачет! «Боже, как она плачет!» - даже на улице Наташа слышала её истошный вопль. Неужели больше никто не слышит этого?
- А если это чья-то мама, бабушка? Вот у вас есть мама? Неужели вам не жалко её? - в глазах девушки застыли слезы. - Неужели, если вдруг она умрет, вы сможете спать спокойно?
Лидия Петровна собиралась уже поставить на место назойливого фельдшера, но последние слова девушки остановили её… Она вдруг вспомнила свой самый первый рабочий день на Скорой. День, который навсегда отпечатался в её памяти.
Это был понедельник. За целый день было столько вызовов, что вечером Лидия просто валилась с ног.
Ей хотелось только одного – поскорее попасть домой. Но за пять минут до окончания смены её бригаду направили на очередной вызов. Там бабушка жаловалась на сильные головные боли. Они были рядом, поэтому быстро доехали до нужного адреса.
Лидия быстро поднялась на второй этаж. Постучала один раз, второй. Но дверь никто не открыл.
«На нет и суда нет…» - подумала она и молча ушла.
Даже несмотря на то, что ей показалось, что она слышала какой-то странный звук за дверью.
Но, как говорила её любимая бабушка: «Когда кажется – креститься надо».
В той ситуации, наверное, надо было не креститься, а проявить настойчивость, но ей очень хотелось домой. И она уехала, сказав диспетчеру, что дверь ей не открыли.
А на следующий день Лидия случайно узнала, что бабушка, которая вызывала Скорую, умерла.
Она приходила в себя целую неделю. Даже подумывала о том, что уволиться из Скорой.
Но заведующая подстанцией уговорила её остаться.
А потом работа заглушила боль – легче не стало, но и времени думать об этом больше не было.
- Лидия Петровна, вы меня слышите? Давайте просто проверим. Вдруг там…
- Идем. Только быстро.
И вот Наташа летит уже вверх по ступеням, думая только об одном: «Хоть бы успеть».
Девушка остановилась возле двери и прислушалась. Кошка уже не царапала дверное полотно, но все еще кричала. Жалобно, отчаянно, охрипшим голосом. Наталья стала стучать.
Около минуты стучала без остановки, но никто не открывал. К тому времени уже поднялась на пятый этаж Лидия Петровна.
- Ну что?
- Не открывают… Может, попробовать дверь выбить? Навалимся с вами вдвоем с разбегу...
- Ты что, Наташа?! А если там никого нет. А соседи потом скажут, что Скорая помощь квартиру ограбила?
Наталья понимала, что действия их противозаконны, как ты ни крути, но понимала она также и то, что времени, чтобы ждать приезда спасателей или слесаря из ЖЭКа вместе с полицией не было. Каждая минута была на счету.
А усилившийся, пробирающий до мурашек, крик кошки только подтверждал её догадки. Если медлить, можно не успеть.
- Я всю ответственность беру на себя, - уверенно заявила Наташа.
- Нет! Не вздумай этого делать. Меня вместе с тобой посадють! Тьфу ты, посадят.
Вдруг открылась дверь соседней квартиры и из-за нее выглянула перепуганная старушка.
- Вы что, квартиру грабить собрались? А ну-ка брысь отсюда, пока полицию не вызвала.
- Бабушка, мы из Скорой помощи, - стала объяснять Наталья. – Вы случайно не знаете, кто здесь живет? Просто кошка за дверью громко кричит уже довольно долгое время.
- И что?
- Может, случилось чего? Мы должны убедиться, что там никого нет и никто не нуждается в помощи.
Бабушка немного успокоилась и открыла дверь пошире. Внимательно осмотрела с ног до головы Лидию Петровну, потом посмотрела на Наташу.
- Здесь Машка живет. Только она сегодня вроде к дочке собиралась ехать в другой город…
- Ну вот видишь, Наташенька. Ничего страшного не случилось. Всё, пойдем в машину. Надо же на подстанцию ехать, пока нас не хватились и не влепили выговор.
«Неужели я ошиблась?» - расстроилась Наталья. Она уже почти смирилась с этой мыслью…
Но кошка. Она плачет! Животные так делают только тогда, когда хозяин умирает или находится при смерти. Она это точно знает.
Лидия Петровна собралась уже возвращаться в машину, но Наташа схватила её за руку.
- Подождите, пожалуйста…
- Ну что еще?
- Я не могу этого объяснить. Но я почему-то уверена, что с бабой Машей случилось что-то…
- С Машкой? – усмехнулась соседка. – Да она здоровая, как бык! В поликлинику не ходит даже.
- А у вас есть её номер телефона? – с надеждой в голосе спросила Наташа. – Можете ей позвонить?
Старушка кивнула.
- Ну Наташка! Если всё это зря, ты у меня неделю без выходных дежурить будешь! – покачала головой Лидия Петровна.
Тем временем старушка достала из кармана халата телефон, набрала номер и приложила аппарат к уху.
- Гудки пошли… - сказала она.
И практически сразу за дверью заиграла мелодия. А кошка на мгновение перестала кричать.
- Ну вот, видите! Она там. Надо дверь ломать срочно. Помогите мне, Лидия Петровна.
- Зачем ломать? – удивилась старушка. – У меня ключ есть. Машка же мне специально его дала, чтобы я кошку кормила. Почему-то сразу как-то не сообразила.
Когда соседка, Лидия Петровна и Наташа оказались в квартире бабы Маши, они увидели телефон, который лежал на тумбочке, и перепуганную кошку в коридоре.
Громко и настойчиво мяукая, кошка сразу побежала в спальную комнату.
А там на полу рядом с кроватью лежала бабушка. Она была без сознания.
- Наташа, пульс есть. Жива наша баба Маша... Зови давай Иваныча с носилками. Срочно госпитализируем, - скомандовала Лидия Петровна, открывая чемодан с лекарствами.
Когда старушку погрузили в машину, Наташа вдруг вспомнила про мусор и выскочила на несколько секунд, чтобы его выбросить. Лидия Петровна была недовольна, но не оставлять же его на улице...
*****
Через две недели бабу Машу, наконец, выписали из больницы. Наташа помогла женщине спуститься по ступенькам, сесть в машину Скорой помощи, довела до квартиры, открыла дверь.
- Держите ваши ключи.
- Спасибо дочка! Если бы не вы, наверное, уже бы на том свете была. А у меня же внук родился, представляешь. Пока не увижу и в руках не подержу, не могу умереть. Не имею права.
- Это не нам спасибо, а кошке вашей.
В этот момент в дверь постучали. На пороге стояла соседка с кошкой в руках.
- С возвращением, Машка! Вот и кошку твою возвращаю. Хорошая она у тебя, послушная.
- Спасибо. После обеда зайди ко мне, чаю попьем, - улыбнулась баба Маша, обнимая свою любимицу.
Потом она посадила кошку на пол, и Наташа не смогла удержаться: погладила её.
- Ты молодец!
Наверное, кошка хотела сказать Наташе то же самое, но поскольку люди не понимают кошачью речь, просто потерлась о её ноги в знак благодарности.
- А дочка ваша приедет?
- Приедет-приедет. Сказала, что в конце этой недели постарается вырваться. И еще сказала, чтобы я записала ваш номер телефона. Она хочет пригласить вас на обед. Придете?
- С удовольствием.
Когда Наташа вышла из подъезда, то увидела Лидию Петровна, которая пыталась дозвониться кому-то по телефону, хаотично нажимая кнопки.
Наталья не хотела пугать её своим неожиданным появлением, поэтому просто молча стояла у нее за спиной.
- Алло! Мам! Ну почему ты трубку не берешь? – чуть не плакала Лидия Петровна. – Да ничего не случилось. Просто хотела спросить, как у тебя дела. Всё хорошо? Ну слава Богу. Ты прости меня, что давно не звонила. Я обязательно приеду к тебе на выходных.
Когда Лидия Петровна положила телефон в карман, Наташа быстро смахнула рукой обжигающие слезы:
«Как хорошо, когда есть мама и можно с ней поговорить. Надо будет тоже сходить на выходных на кладбище…».
Вон порог на семь дорог...
-Знаешь что, внучок мой милый! Уж если я вам так мешаю, то тут вариант только один. Ни к дочкам больше не поеду, ни по друзьям, да подругам скитаться не стану. И деда никакого мне искать не надо. Смотри-ка, что придумали! Замуж меня выдать на старости лет!
-Ба, ну а я тебе о чем давно говорю! Да и мать тоже самое говорит! Переходи в дом ветеранов. Тут делов-то, дом на меня перепиши, тебе там комнатушку и дадут, мать договорится. И не одна, есть с кем поговорить, соседки под боком, и мне мешать не будешь.
-Никуда я со своего дома не пойду. Я тебе так скажу, Саша. Уж если я тебе мешаю, вон порог на семь дорог. Ты молодой, голова у тебя умная. Иди, ищи квартиру, да живи, как хочешь. Учиться не захотел- работай иди. Хоть каждый день новых девок води. Я пожилой человек, мне 65 лет через месяц будет, мне покой, да тишина нужны. Хватит, поскиталась пару лет, пора и домой возвращаться. Не дело это, внучок, когда вы меня с моего же дома гоните, да на мою пенсию со своими невестами живете. Не резиновая она у меня, пенсия эта. Так что неделя тебе сроку. Не найдешь квартиру- иди к друзьям, да к подругам. Или к этой твоей, как её там, забываю все время, чтобы сегодня же в моем доме не было. Надо же, придумали, то жениха мне на старости лет ищут, то в дом престарелых отправить хотят!
Возмущенный внук еще что-то пытался сказать, но Лидия Павловна его уже не слушала, молча прошла в свою комнату и закрыла за собой дверь. Жутко разболелась голова. Надо бы таблетку выпить, но за водой придется идти на кухню, а так не хочется встречаться с внуком. Окинув глазами маленькую комнатушку, Лида увидела пластиковую бутылку с остатками минералки. Ну вот и хорошо, вот и отлично, как раз хватит на глоток воды.
***
Сама от себя Лида не ожидала такой решительности. Накопилось возмущение, вот и высказала все, что накипело. Долгих 2 года молчала, терпела, по первому зову бежала то к одной дочке, то ко второй, а потом так же, по первому намеку, мол не загостились ли вы, мама, ехала к себе домой. А тут внук, оболтус 20 лет от роду хозяйничает в её домике. То одна у него невеста, любовь всей жизни, то другая, а бабушка вроде как мешает, сопит за стеной, да кашляет, нарушает романтическую обстановку.
-Ба, ты бы в гости хоть к кому съездила, мы бы с Дашей, Машей, Светой, Ирой ( нужное подчеркнуть, девушки меняются часто) вдвоем побыли.
И Лидия Павловна ехала то к сестре двоюродной, то к куме, то к бывшей коллеге, где засиживалась допоздна, чтобы не мешать молодым.
Визиты эти поначалу были в радость и сестре, и куме, и коллеге, но потом, когда стали повторяться пару раз в неделю, радость сошла на нет, и поняла Лида, что тяготятся люди её присутствием.
***
В тот самый момент, когда уже и в гости съездить толком было некуда, родила старшая дочь. Жизнь в мегаполисе, ипотека, и старший ребенок- школьник никак не располагают к долгому нахождению в декрете, и помощь бабушки была как никогда кстати.
Уехала Лидия Петровна к дочке. И если первое время всех все устраивало- горячие ужины, чистая квартира, ухоженные внуки, то через несколько месяцев зять Лиды, который к слову сказать был всего-то на 10 лет моложе своей тёщи начал высказывать недовольство.
-Лидия Петровна! Вы такие сосиски больше не покупайте, ими и отравиться недолго. Да и зачем сосисками давиться, если вы все равно целый день дома? Вам трудно нормальную еду приготовить? Котлетки например, или отбивные...
-Лидия Петровна! Котлетки это хорошо, но уж что-то больно много денег вы тратите на хозяйственные нужны, да на продукты! Экономнее надо быть!
-Лидия Петровна! Я вам что, парнокопытное какое, траву да овощи жевать? Экономия это хорошо, но мяса в рационе маловато.
И вот так во всем. Вы мол, Лидия Петровна, дома с детьми сидите, могли бы старшую внучку и по учебе подтянуть, зачем нам при живой-то бабушке репетиторов нанимать?
А еще доставалось Лиде и за разговоры по телефону, мол нечего тут болтовнёй заниматься. Да и внучка старшая - девочка с характером. Хоть и малявка еще, 4-й класс, а гонору-то! И одевается бабушка не модно, и позорит её перед друзьями, и учиться заставляет! И вообще, бабушка, зачем ты к нам приехала? У тебя свой дом в деревне есть, туда поезжай, да командуй!
Молчала Лида, все терпела, каждому угодить старалась. Зятю мясо покупала со своей скудной пенсии, внучке тоже денег на карманные расходы подкидывала, как компенсацию позора, и даже внуку Сашке, оболтусу, который и не учился толком, и не работал, тоже остатки пенсии на карту переводила, чтобы хоть долг за свет да воду не копился.
Дочке жаловаться бесполезно. Она мужем дорожит, слова против ему не скажет! Даром-ли такого мужика из семьи уводила, да 2-х детей на старости лет ему родила? Иногда, когда мужа дома не было, скажет так, вскользь, мол потерпи, мама, это для моего блага, и все на этом.
Когда младшая внучка пошла в ясли, семья тут же перестала нуждаться в услугах бабушки. Зять так прямо и сказал- Лидия Петровна, спасибо, вы нам больше не нужны, можете ехать к себе.
Счастливая Лида домой поехала. Наконец-то будет сама себе хозяйкой. Когда захотела- легла, когда захотела- встала. Да не тут то было. В её домишке внук, Сашка, сынок дочкин старший, от которой только приехала, плотно так обосновался. Да не один, а с невестой. В домишке грязи- лопатой выгребать надо, и за свет долг, вот- вот обрежут электричество, да и воду никто не оплачивал.
Делать нечего, взяла бабушка кредит потребительский, долги погасила. Дом в порядок привела. Вздохнула со спокойной душой. А тут внук недоволен. Домик- то маленький, 2 комнаты, да кухня. Никакой личной жизни, когда за стеной бабушка кряхтит да кашляет. И снова радость нечаянная случилась, младшая дочка рожать собралась, приезжай мол мама, помоги с ребенком.
А куда деваться? Собралась, да поехала. 3 месяца прожила, когда поняла, что снова лишней стала. Не стала ждать, когда попросят помещение освободить, сама домой поехала. И снова внук недовольный.
Так бы может и терпела дальше Лидия Петровна все гонения, если бы не один случай, который приключился после ее приезда домой. Снова отмыла она свой дом, долгов правда не накопилось, сама за все платила вовремя. Снова мешать стала внуку бабушка.
***
-Саша, я к куме сегодня в гости поеду, день рождения у неё, вернусь поздно. Вы закройтесь, я через задний вход зайду чтобы вас не будить.
-А что не с ночевой? Будешь тут по ночи ходить, греметь. Осталась бы у нее, погостила пару дней, мы бы от тебя хоть отдохнули.
-Да где же вы устать- то от меня успели? Я неделю как дома только.
-Ну знаешь, неделя- тоже срок. Не останешься ночевать?
-Нет, домой приеду.
Праздник был в самом разгаре. Сначала посидели в кафе, а потом самые близкие поехали к имениннице домой. Сидели, вспоминали молодость. О проблемах старались не говорить. Лида уже собиралась домой, когда имениннице позвонили. Глянув на Лиду, Катя вышла на веранду, чтобы поговорить. Вскоре она вернулась, и сказала Лиде, что звонила её дочь, Настя.
-Настя? Что случилось? А почему она мне не позвонила? У них все хорошо? -Лида взяла телефон в руки, и уже хотела звонить дочке, да Катя её остановила.
-Не звони, кума. Все у них хорошо. Она просила, чтобы я тебя ночевать оставила.
-Ночевать? Зачем это? Я же Сашке сказала, что домой приеду!
-Да Сашка матери позвонил, сказал, что они вдвоем побыть хотят, а ты мешаешь им. Вот она мне и позвонила. Да и действительно, оставайся, дай молодым отдохнуть, заодно и мне расскажешь, что у вас там происходит.
-Да ничего не происходит, все хорошо.
-Знаешь, Лида, когда все хорошо, дети чужим людям не звонят, да не просят мать приютить. Она же мне на той неделе звонила, спрашивала, нет ли у меня деда какого на примете, чтобы с квартирой был. Мол Сашке жениться пора, а тут ты им в спину дышишь. А так бы нашла деда, да к нему съехала, раз в дом ветеранов идти не хочешь.
Все Лида рассказала. И про то, как со старшей дочкой жила, да не угодила, и про то, что младшей помешала. И про внука -оболтуса ничего не утаила, мешает она ему жизнь личную налаживать. Что второй год вот так живет, вроде и дом свой есть, а лишняя она в том доме.
-Я ведь кума и в доме своем не хозяйка. Сашка как школу закончил, к Насте в город уехал. А там муж ее, дед этот, сразу показал, что не нужен ему Сашка. Вот он и вернулся снова ко мне. В армию не взяли, и учиться не пошел. Пока в школе учился, Настя помогала деньгами, а как 18 лет исполнилось, так кончилось довольствие. Вот и сидит на моей шее.
Не осталась Лида у Кати ночевать, домой поехала. А как приехала, так все, что накопилось, и высказала внуку.
Сашка матери пожаловался, что бабка из ума выжила, его из дома гонит, так Настя позвонила, мать отчитать попыталась. Только Лида ей то же самое и сказала, что и внуку.
Съехал Сашка от бабушки, напоследок сказав, чтобы на его помощь она не рассчитывала, ноги его в этом доме не будет. Осталась Лида одна, да только в радость ей одиночество это, наконец- то хоть вздохнуть спокойно можно. Ведь всю жизнь подстраивалась под всех. Пока дочки росли и замуж не шла, против девочки были. Как мужа похоронила, так все одна и тянула на своем горбу. Хотела, как лучше, а получилось, что потребителей вырастила.
Не дело это, когда на старости лет человека из собственного дома гонят. Что это за жизнь такая, когда в своем же доме ты лишняя?
Сашка одумался, приходил к бабушке прощения просить. Да Лида давно уже простила. Только обратно жить не зовет. В гости- хоть каждый день ходи, Сашенька, но жить вместе мы не будем. Ты молодой, у тебя невесты на уме, а мне покой нужен. Дочки тоже в гости зовут, с детьми помощь нужна. Только Лида не согласна больше ехать никуда. Вот привозите детей ко мне, с радостью посижу с ними. Тут и воздух чистый, и мне в своем доме спокойнее. Тут я хозяйка, и никто мне не указ.
Лида говорит, чем дальше, тем роднее. И мне кажется, что она права.
========================================
....... автор - Язва Алтайская. (орфография автора)
Собеседник
Автобус выполнил последний крутой поворот, оставил позади себя мигающий желтым светофор и редкие огни очередной деревушки и, набрав комфортные сто десять километров в час, врезался в ночную тьму.
Дорога была пустая и такая ровная, что если бы она была проложена до самого Марса, то водитель Илья Барсуков с радостью отправился бы в это путешествие.
В салоне сладко посапывали, пуская слюни, двадцать семь пассажиров, выбравшие для долгожданной поездки на море автобус и сэкономившие таким образом несколько тысяч, которые они спустят в первый же вечер в каком-нибудь прибрежном кафе.
Несмотря на ночь, воздух был тяжелым и вязким. Через полчаса ровной и безмятежной езды в тоннеле из вековых деревьев плохо спавший до этого Барсуков начал ощущать вес собственных век. Они то и дело намеревались опуститься и утащить Илью в соблазнительный мир снов. Но останавливаться было нельзя. Он и так недавно сменил напарника, который сразу же захрапел, а выбиваться из графика было равносильно заявлению на увольнение по собственному желанию.
Вскоре свет фар выхватил из сумрака остановку. Кажется, на ней кто-то стоял. Мужчина подпрыгивал на месте и размахивал руками.
«Что ж ты тут в такое время забыл?» — подумал Барсуков и хотел было проехать мимо. Подбирать попутчиков по дороге было запрещено. Если кто-то из пассажиров подаст жалобу, это могло плохо закончиться. Но измотанные дорогой и духотой люди крепко спали. Совесть кольнула Илью куда-то в область темечка. Вокруг была какая-то глухомань, сплошной лес. До ближайшей цивилизации, судя по навигатору, около тридцати километров, а этот тип был совсем один и выглядел как жертва нехороших обстоятельств.
Автобус моргнул поворотником и сбавил ход.
— Вот спасибо огромное! — радостно заголосил мужчина, забегая по ступеням.
— Не кричите, — шикнул на него Барсуков и кивком указал на спящих пассажиров.
— Согласен, виноват, — шепотом произнес дядька.
У него было очень загорелое лицо, шея и руки, а еще большой круглый живот, на который были натянуты спортивные штаны. На ногах мужчины сидели сильно разношенные сандалии. На маньяка или террориста он явно не тянул.
— Подбросите меня до города? — сконфуженно спросил он у Барсукова. ― Только я без денег.
— Хорошо, но придется на откидном кресле посидеть, — сказал водитель и, показав на сиденье, закрепленное у выхода, нажал на кнопку. Дверь плавно закрылась.
— Спасибо, шеф! — мужчина откинул сидушку и, взобравшись на нее, тут же представился: — Вася. Фокин.
— Илья Барсуков, — брякнул водитель в ответ и, включив поворотник, начал движение.
— Куда едете? На море? А откуда? — посыпались вопросы от ночного пассажира.
— Вы про правило, запрещающее беседы с водителем автобуса, не слышали, что ли? — сурово спросил Барсуков.
— Слыхал. Но я тоже водитель автобуса, поэтому, думаю, можно сделать исключение, — озорно усмехнулся Фокин.
— Да? Ну раз такое дело, согласен, можно, — кивнул Илья, не отрывая взгляда от дороги. ― А едем на море. Из столицы.
Получив зеленый свет на беседу, Фокин охотно продолжил:
— Я так сразу и подумал. Сам раньше этим маршрутом ездил. Автобус, конечно, похуже вашего был, Икарус старенький, но мне нравилось. Да, и призна́юсь уж, я вам соврал. Я бывший водитель автобуса.
— А сейчас что? Не работаете?
— Не-е-е. — тоскливо затянул Вася, — давно уже не работаю. Я теперь только пассажиром… — он ненадолго замолчал, разглядывая что-то в темноте за окном, а затем перешел к следующему вопросу: — Вы недавно ездите?
— Я раньше как-то всё по городу больше любил, а тут вот на рейсовых решил попробовать. Платят вроде больше. А как вы поняли?
— Профессиональный взгляд, — усмехнулся Фокин. — Я новичков сразу вижу. Спали вы плохо ― лицо уставшее, глаза трете. Короче говоря, не привыкли еще.
— Есть такое, — признался Барсуков. — А вы чего ночью один тут делаете?
— Да по делам задержался, — махнул рукой пассажир.
— Интересно, что за дела такие задержали вас на дороге возле леса?
— Ничего особенного. Работа. Я теперь в сопровождении тружусь.
— Что сопровождаете?
— Скорее кого... Путешественников. Вас вот, например.
— Меня? ― Илья не смог сдержать нервный смешок.
— Ну да. Вы же путешественник?
— Я, скорее, инструмент для путешественников.
— Не суть. Вы же на дальние расстояния ездите. Значит, путешественник. И вот вам, как путешественнику, любопытная информация. У этого участка дороги есть название.
— И что за название?
— Народное название. Пуховая дорога.
— Пуховая? — улыбнулся Илья. — Забавно.
Вдалеке наконец показались какие-то огни. Судя по навигатору, дорога начинала извиваться, появились первые ограничения скорости.
— Да не очень-то забавно, — задумчиво произнес Вася. — Тут двойной смысл. Во-первых, она такая ровная и мягкая, что в какой-то момент может показаться, будто едешь по пуховому одеялу.
— А второй смысл?
— А второй более трагичный, — голос его сделался каким-то серьезным, если не сказать строгим; он говорил медленно, делая паузы и четко проговаривая каждое слово, видимо, для эффектности: — Пусть земля будет пухом. Это для тех, кто уснул за рулем. Часто бьются здесь, оттого что засыпают.
От этих слов Барсукова передернуло.
— Жуть какая.
— И не говорите. Так что лучше ехать выспавшимся, а еще лучше ― днем. А если нет возможности, то лучше вообще отказываться.
— Согласен. Самого́ в сон клонило, пока вас не подобрал. Где остановить? Мы уже скоро будем подъезжать к населенному пункту.
Ответа не последовало.
Барсуков повернул голову и заметил поднятое кресло. Мужчины нигде не было. Илья глянул в зеркало заднего вида и никого, кроме спящих людей, ехавших с ним всю дорогу, не обнаружил.
— Эй, Вася, ты где? — еще раз позвал нового знакомого водитель, но в ответ донесся лишь чей-то одиночный всхрап.
Увидев первую остановку, Барсуков начал сбрасывать скорость. Когда обороты двигателя упали до нуля, а машина застыла, немного накренившись на пригорке, водитель повернулся, чтобы осмотреть салон. Затем открыл двери, но никто из них так и не вышел. Фокин исчез.
Остаток пути Илья ехал, погруженный в тревожные раздумья. В напряженных глазах не осталось и намека на сон.
Вскоре начало светать. Невидимые кисти быстро добавляли миру красок: посинело небо, позеленели деревья, зарябили в глазах разноцветные крыши частных домов. В салоне послышались первые разговоры, запахло едой. Барсукову стало спокойнее. Вскоре проснулся и сменщик.
— Ну ты как? Бодрячком? — спросил он, громко зевая, когда автобус заехал на заправку.
— Да ничего вроде. Только мне голову, похоже, проверить надо. Кажись, глюк словил.
— Глюк? — резко изменился в лице напарник.
— Ага. Ночью подобрал какого-то мужика на трассе. Ехали, болтали с ним, а потом ― бац! ― и он исчез, — произнося это вслух, Барсуков чувствовал себя полным кретином.
— А-а-а, с дядей Васей, значит, познакомился, — успокоился сменщик.
— Ну да, он Васей представился. А ты откуда знаешь? Ты же спал!
— Да ты и сам, походу, чуть не уснул, раз он тебя остановил. На Пуховой, я так полагаю, тебя вырубать начало?
— Ну да, на ней… — вспомнил Илья название отрезка пути, о котором ему рассказал странный ночной пассажир.
— Дядя Вася Фокин — это наш коллега, только покойный. Он тридцать лет назад ехал на море с пассажирами и уснул за рулем. Девять человек наглухо, включая его. Не слышал, что ли, никогда про этот случай?
Барсуков замотал головой.
— А, ну ты ж тогда еще пешком под стол ходил, ― махнул рукой коллега. ― В общем, с тех пор он и останавливает автобусы, в которых водитель начинает засыпать, и болтает, пока у того сон весь не выйдет. Еще и напугать может, чтобы совсем дремоту перебить. Тебя не пугал?
Несмотря на южную жару, Илью прошиб озноб:
— Нет, не пугал. Ну разве что когда исчез. А ты его тоже видел?
— Да, лет пятнадцать назад. Но я его тогда сразу узнал, потому что помнил его лицо из новостей. Чуть кирпичей не наложил. С тех пор отсыпаюсь как следует перед рейсом или ищу предлог не ехать, чего и тебе советую. Он мне тогда так сказал: «Либо вообще отказывайся, либо вместе дежурить тут будем, пока автобусы летать не начнут». А, как мне кажется, летать они начнут еще не скоро.
Александр Райн
моя группа с рассказами https://ok.ru/domrasskazov Когда мне было пять лет, я подслушивала разговор мамы с бабушкой Надей и узнала, что у моей троюродной сестры Леночки Бакулевой - опасная болезнь. У нее - серьезный ухожор.
Известный припев из знаменитого мультика я до сих пор привычно пою так, как я его услышала в первый раз: "Тилитили драли Валю".
Моя кровать была расположена перед книжными стеллажами и я любила сквозь полусон вглядываться в буквы на книжных корешках. Там было много прекрасных слов. Например ДЖАВАХАРЛАЛ НЕРУ - это было напечатано большими серебряными буквами. Полагаю, мое тесное знакомство с этим мистическим словосочетанием стало причиной того, что будучи уже глубоким октябренком, я все еще полагала, что гимн, который каждое утро играет из радио в бабушкиной комнате, начинается со строчки "Союз Неру с Шимой - республик свободных".
Ну, и, разумеется, я была уверена в том, что "джавахарлал" - это глагол. Кто-то взял Неру - и джавахарлал её, надеюсь, все кончилось хорошо.
Зато я прекрасно знала, что такое "сталин". Я однажды услышала это слово, подошла к папе и спросила его "Папа, а что такое "сталин"?" И папа сказал: "Дерьмо". Бабушка начала ругаться, что он употребляет гадкие слова при ребенке, и вообще учит ребенка неуважительно относиться к властям, какие уж они ни были... разговор таким образом скомкался, и я надолго осталась в убеждении, что "сталин" - это приличный вариант названия это неприличного объекта. Помню, я пару раз даже пыталась употреблять этот красивый термин: "Тетя Муся, вы в гостиную не идите, там наш Тузик сталина сделал, я сперва уберу!
В семь я очень любила песню Высоцкого про волков, только меня немножко сердило, что я - вся из себя такая специалистка по собакам - не знаю, о каких собаках там поется: "кричат загонщики и лают псы-дарвоты..." Когда я спросила про дарвотов у девушки-инструктора на собачьей площадке, та подумала и сказала, что это такие волкодавы - очень редкие. Вроде бы, из Шотландии.
Ну, со злополучным Костей шаландно-кефальным, я была неоригинальна, все неодесские дети страны пели злосчастный тамошний припев кто во что горазд. В моей версии Костю обожали "молдаванка" и "пэресса", что я понимала как метафору, обозначающую самый широкий спектр восхищенных дам по национальностям и социальному положению.
В четвертом классе Ира Гончаренко рассказала мне, что ее папа говорит: наши "Жигули" называются заграницей "Лада", потому что по-заграничному "жигули" - значит "моча". Лет до двадцати пяти я как-то машинально жила с этой аксиомой, а потом вдруг сообразила, что Ира, видимо, так интерпретировала слово "мачо". (А жиголо с мачо перепутал, надо понимать, ирин папа)
Но это все, конечно меркнет перед тем, как дядя Джон учил стих Пушкина. Дядя Джон учил его шестой час, а папа, живущий в той же комнате университетского общежития, пытался не сойти с ума, слушая, как дядя Джон снова и снова повторяет за голосом из магнитофона
"Йа вас льюбил безмойвно... "
- Джон, - сказал, наконец, папа. - А ты вообще понимаешь, что ты учишь?
- Конечно! - откликнулся дядя Джон. - Я понимаю все до последнего слова!
- Ну-ка, переведи! - сказал папа.
- Я вас любил - I loved you.. безмолвно - silently, tacitly... без одежды - without clothes...
- Как дай вам бог любимой быть другим! - восторженно не удержался папа.
Вот так выражение " Я вас любил безмойвно без одежды" стало очень распространено в нашей семье.
Тата Олейник
Пока я снимала шубу, он похотливо ощупал меня взглядом и подобострастно прошептал: «Проходите, проходите…»
— Гордик, твоя девушка уже пришла? — раздался с кухни дребезжащий старческий голос.
— Пришла! — громко крикнул он в кухню, а мне тихо, словно оправдываясь, торопливо пояснил.
— У меня мама дома…
— Мама? — я слегка озадачилась: про маму мы не договаривались.
Гордей превратно понял мою реакцию, и поспешил интимно добавить:
— Она скоро уйдет. По делам. Надолго.
Мы прошли в старомодную, плохо прибранную гостиную. Убирается тут явно старенькая мама. Гордей, наверное, только пылесосит. По воскресеньям.
У Гордея есть московская прописка. Рост метр восемьдесят. И шрам над правым глазом. Шрамы украшают мужчину, поэтому шрам запишем в плюс (хотя это не брутальный шрам, полученный в бою или в драке. Наоборот — Гордей, подскользнувшись в гололед, рассек себе бровь о ступеньку подъезда. Ни грамма подвига — сплошная нелепость).
Итак, что мы имеем? Высокий москвич Гордей со шрамом. Ну, вполне достаточно, чтобы женщины кокетливыми мотыльками вились вокруг его фитиля.
Но они — не вьются. Вот не вьются — и всё. А Гордику уже 43.
Для женщины это вообще возраст — аларм-аларм! — закат возможности деторождения. В этом возрасте женщины особенно отчаянно рожают «для себя».
Гордик тоже хочет родить. Ну, в смысле, чтобы кто-то родил «для него». Ну и для его мамы, которая «видимо, так и помрет, не дождавшись внуков».
Я представилась журналисткой. У меня — редакционное задание. Пишу материал о Москве как городе одиноких людей, о завидных женихах и невестах столицы. Рандомным способом вышла на Гордея. Дадите интервью? Только не обычное такое. Для группы опусы и рассказы Жесткое. Откровенное. Дадите? — Очень интересно. Дам, конечно.
— Здравствуйте, уважаемая барышня! — в комнату неторопливо входит пожилая, но молодящаяся женщина, окутывает меня цепким взглядом. — Меня зовут Зинаида Макаровна. А вас как величать?
— Ольга.
— А по батюшке?
— А не надо по батюшке, — улыбаюсь я. — Просто Ольга.
— Ольга, я накрыла чай. Напекла плюшек с корицей. Вы кушайте, кушайте…
Мы садимся за стол. Зинаида Макаровна разливает чай по чашкам. Беседуем о разном. О капризном декабрьском марте, о дырявом здравоохранении, о том, как Зинаида Макаровна 32 года отработала на одном заводе, об удачной корице в плюшках, о работе Гордея, о кризисе производства, о том, что я долго искала место для парковки.
Зинаида Макаровна — хорошая женщина. Но пожилая. Она пережила тяжелые голодные времена и не смогла их забыть. Поэтому она постоянно говорит одну фразу «Вы кушайте, кушайте». Это, в принципе, обычная фраза. Но когда ее повторяют по сотне раз в час, она становится самой ужасной фразой в мире. МЫ КУШАЕМ, КУШАЕМ!!!
Я пришла к Гордею взять интервью. Как к холостяку, потенциальному чьему-то жениху. Гордей не чует подвоха. Он — жених. Да. Завидный жених. А что не так?!
Общаемся. Втроем.
Мне с первой минуты очевидно со стороны, почему Гордей — одинок. Нет, дело не в том, что он латентный сладострастник, и не в давно не стираных усах.
Просто он — никакой. НИКАКАШЕЧКА. Он человек с частицей «не». Не интересный, не веселый, не перспективный. Высокий — да. Но все остальное — не.
Женщины сегодня избалованы соблазнами. Они знают, «как может быть», и не хотят «хоть как-нибудь».
Они смотрят «Секс в большом городе» и думают: вон как бывает, оказывается…
Красивые свидания, полуночные бары, туфли от «Маноло», звездное небо Манхеттена с черепичной крыши, струнный квартет за углом, лукошко клубники посреди зимы, цветы с курьером, гардеробная комната с откровенными зеркалами, ловкий поцелуй главного героя… Романтика.
Гордей уверен, что всё это наносное, социальное, условное, никому не нужное. Его женщина оценит его глубокий внутренний мир. Глубину, кстати, Гордей определяет сам. На глазок.
Мы с Гордеем переходим на ты.
— Вы кушайте, кушайте. Надо нам женить Гордика, — говорит Зинаида Макаровна, причитает. Берет меня в сообщники в деле трудоустройства сына в семью.
Диалог происходит при Гордее. Он никуда не вышел, вот, сидит рядом на табуретке и молчит, будто разговор не о нем. Не инициативный.
— Да, может, сам как-нибудь справится, Зинаида Макарна, — хмыкаю я.
— Не справится, — вздыхает мама. — За 43 года не справился…
— Значит, не хочет.
— Хочет, хочет!!! — испуганно адвокатирует сына мама.
— Пока очевидно, что он хочет сидеть на табуретке, сложа руки, и плюшками баловаться.
— Гордик, ну скажи! — приказывает мама.
— Все женщины меркантильные, — выносит приговор Гордик.
— Да? — удивляюсь я.
— Да. Московская прописка всем нужна…
— Это да, — легко соглашаюсь я. — А что еще у тебя есть, Гордей?
— В смысле?
— В прямом. Брак — это бартер. Мы вот с мужем вместе 14 лет. Я ему — детей, ноги, борщ. Он мне — юмор, легкость, деньги. Все честно. Не понимаю, почему ты с осуждением говоришь о женщинах, как об охотницах на твою прописку, если кроме нее у тебя ничего нет?
— Как ничего? — обиделся Гордей.
— Как ничего? — обиделась Зинаида Макаровна.
— Ну, вот я и спрашиваю: что? Что есть?
— Ну, я веселый…
— Ну, он веселый… — вторит Зинаида Макаровна.
— Гордей, расскажи анекдот, — прошу я.
— Какой?
— Любой.
— Про что?
— Про что хочешь. Любой анекдот.
— Я так не могу.
— Гордей, ты веселый, — напоминаю я.
— Встречаются русский, поляк и немец. На острове. Ну, попали туда. После кораблекрушения.
— Тааааак…
— Ну… Вот… Короче… Слушай, я так не могу!
— Вот, — резюмирую я. — Ни хрена ты не веселый, Гордей. Ты не удосужился выучить хоть какой-нибудь завалящий анекдот, чтобы рассмешить женщину.
— А мне не нужен камеди-клаб, мне семья нужна.
— Вы кушайте, кушайте, — растерялась Зинаида Макаровна: она понимает, что интервью получается какое-то странное, не таким она его себе представляла, но как вырулить из этой ситуации и спасти сына, пока не понимает.
— А еще ты какой, Гордей? Ну, веселый, это мы поняли. А еще? — спрашиваю я.
— Он хозяйственный. Он плов умеет, — вспоминает Зинаида Макаровна.
— Гордей, у тебя есть казан? — я смотрю на Гордея в упор.
— Казан? — переспрашивает Гордей.
— Какие специи нужны в плов, Гордей?
— У меня специальная приправа «для плова». Там все. Я не вникал по отдельности.
— Зинаида Макаровна, не обижайтесь, но вот моему сыну шесть лет. Он тоже умеет плов. Ну, то есть порезать лук, морковь и мясо в мультиварку, засыпать рисом, посолить и приправу добавить он сможет. И режим установить, какой я скажу. Это, конечно, будет не плов. А слипшаяся рисовая каша с мясом, но…
— Ольга! — Гордей произносит моё имя с возмущением.
— Гордей, я сейчас не издеваюсь. Я просто помогаю тебе посмотреть на себя со стороны и оценить себя объективно. Пока ты смотришь на себя восхищенными мамиными глазами. И не понимаешь, почему другие женщины не делают также. Я вот и поясняю тебе, почему. Ты умеешь зарабатывать?
— Я работаю с института!!!
— Верю. Но я не спросила, как долго ты работаешь. Я спросила: ты зарабатывать умеешь?
— Я же не бесплатно работаю!
— Хорошо. — вздыхаю я. — Задам вопрос иначе. Где ты отдыхаешь?
— В сентябре ездил в Крым. Очень хорошо, правда поезд ужасный, зато там хорошо, в частном секторе, рядом с морем жил.
— А питался где?
— Там столовая рядом, чтобы первое было, мне для желудка, и пирожки покупал у женщины там, по пути. Не дорого, по 20 рублей. Домашние. С капустой. И с мясом.
— Ясно.
— Что ясно?
— Ты не умеешь зарабатывать.
— Вы кушайте, кушайте, — суетится Зинаида Макаровна. Она явно сбита с толку даже больше, чем Гордей.
— Ты, Гордей, усатый. — говорю я. — Это факт. И прописан в трехкомнатной квартире на улице Трофимова. Это тоже факт. У тебя вероятно есть сестра?
— Есть. Откуда знаешь?
— Ну, квартиру получили родители. Мама. 32 года на заводе. Трехкомнатную, вероятно, потому что были двое разнополых детей. Не сложный секрет. Очень распространенный.
— Это к чему? — Гордей сливается с бежевой стеной.
— К тому, что московская прописка — не твоя заслуга. Так получилось. Это была твоя фора при старте в жизнь. Но ты и ее не использовал.
Думаю, даже за коммунальные платежи платит мама. Со своей пенсии. Угадала?
При этих словах Зинаида Макаровна встает и уходит на кухню, бормоча «Кушайте, кушайте…», а я безжалостно продолжаю:
— Тебе остается заработать только себе на еду. Ты и не напрягаешься. Зарабатываешь свои 20 рублей на пирожок с капустой. За что женщина должна тебя любить, Гордей?
— А я ее за что?
— Ну, началось. Как маленький. «А она мне что?» Вот из-за такой стратегии, Гордей, ты и едешь с ярмарки ни с чем. Занудный. Обиженный. Пустой. Бюджетный. Списаный трамвай. И уже в депо, Гордей, в депо. Не страшно? Вот так, без результатов?
— Почему без результатов? — горячится Гордей. — У меня вон сколько грамот!!!
Он бросается к заранее приготовленной папке. Он же готовился к интервью! Выпятил все свои заслуги, оформленные на типографском картоне в формате А4. Благодарность за активность, проявленную… Грамота за участие …
— Гордей, — вздыхаю я тоном уставшей учительницы в конце рабочего дня. — Нематериальное стимулирование — это прекрасно. Оно отлично работает на мотивацию в тандеме с материальным, иногда подменяя его. Грамоты — это не показатель твоей успешности. Это показатель успешности работы отдела кадров по удержанию персонала на рабочих местах за копейки. А грамоты, будь они трижды приятные, не рожают детей, и не варят борщи…
— Не понял…
— Гордей, я не журналистка. Меня прислал сюда твой отец. Он был у меня на лекции по личной эффективности. Я веду лекции. Помогаю людям быть … эффективными. Твой отец очень переживает за тебя. И хочет тебе помочь. Поэтому…
— Мааааааааааааам, — испуганно кричит Гордей в сторону кухни, не спуская с меня глаз. — Мааааааааааам…
Зинаида Макарна входит в комнату и, обиженно полоснув по мне взглядом, говорит:
— Я сейчас уйду, мне в сберкассу надо…
— Мам, она от отца. Лазутчица.
Зинаида Макаровна ошарашенно переводит на меня взгляд.
— Вы от Павла?
— От Павла Ивановича.
— Она психолог, мам. Пришла меня лечить.
— Я не психолог, Гордей Павлович. Я не говорила так. В данном случае я… диагност. Ваш отец заплатил мне. Чтобы я пришла и… была собой. Я потрошитель иллюзий. Но иногда это очень полезно. Он переживает за вас.
Гордей встал с табуретки и мне, сидящей, его метр восемьдесят показался всеми двумя.
— Мой отец — вор! — почти по слогам произнес Гордей. — Он чиновник. Берет взятки. Ворует у государства!
— Жалко, что ты так не умеешь, да? — я откинулась на стуле.
— Что не умею? Воровать? Да, я так никогда не сделаю!
— Гордей, верю. Чтобы брать взятки, надо быть рисковым, гибким и азартным. Нужно уметь быть в команде. Нужно договориться со всеми вокруг о молчании, включая собственную совесть.
— Вот-вот, совесть! — Гордей поднимает вверх указательный палец.
— Ты работаешь в компании по производству канцтоваров, да? — спрашиваю я, резко встаю и подхожу к письменному столу. На нем лежат три стопки бумаги в упаковках, россыпь ручек, маркеры, новенький степлер. — Гордей, ты купил этот степлер?
— Купил, — у пунцового Гордея раздуваются брови.
— Ты врешь. Это очевидно. Ты его украл. Вынес с работы. Легко договорился со своей совестью. Раз вы мне платите грамотками, я вам — «честностью», подумал ты. Ты вор, Гордей. Как и твой отец. Только он ворует на государственном уровне, а ты — на уровне скрепок.
— Ты меня в чем-то обвиняешь?
— Боже упаси, Гордей! Я не из прокуратуры. Ловить преступников — не моя специализация. Я пришла разоблачить тебя. Но для тебя же самого. Для твоей же пользы.
— Уходи.
— Отец хотел выдернуть тебя из этой вязкой маминой заботы. И уходя от неё, от мамы, позвал тебя с собой. Сколько тебе было? 25? Когда ты укрылся с мамой одной обидой на отца, и свою слабость замаскировал совестью. Конечно, так проще. И сидишь, ждешь, что кто-то оценит. А ценителей всё нет. Вон мама только. Но мама не считается. У нее работа такая — любить тебя безусловно. И в компании, Гордей, в которой ты работаешь, женщины-коллеги видят тебя насквозь. Зачем им сорокалетний зануда со скрепками? Ты даже в любовники не годишься. Любовник, он же не только секс, он вдохновение и подарки. А ты что? Степлер и «встречаются немец, поляк и русский.»?
Спустя 10 минут за мной обиженно закрывается дверь. Слишком быстро закрывается, чтобы это можно было назвать «сама ушла». Меня выгнали.
Я набираю номер Павла Ивановича.
— Ну что? — спрашивает он вместо приветствия.
— Ну всё.
— Всё?
— Всё, как я говорила. Оставьте мальчика в покое.
— Мальчику 43.
— Он инфантилен как Карлсон, который живет на крыше, в моем шестилетнем сыне ответственности больше. Но он счастлив.
— В смысле, «счастлив»? С мамой в 43? Без семьи и без детей? Кладовщик? Или кто он там… Моя дочь сегодня провела IPO для своей компании за границей. Черт! Как будто это дети от разных матерей, не в одной семье росли!
— Пал Иваныч, нельзя осчастливить человека насильно. Нельзя вылечить от болезни, которую он не признает. Ему хорошо. С мамой и пирожком с капустой. Он слишком слаб, чтобы иметь смелость оценить себя со стороны. Ему хватает маминых оценок. В его проблемах виноват начальник, который не платит, бабы, которые не любят, правительство, которое не заботится, ржд, которое задрало цены, газпром, который сбывает не его мечты, отец, который «бросил» его, малыша, в 25 лет и ушел от мамы. Это самая легкая жизненная позиция. Он в ней застыл как в янтаре. И никуда. А что? Он и страдалец, и жертва, и благородный, и честный, и защитник, и человек слова. Прям герой. Нашего времени. Даже если вы насильно выдернете его, наймете психологов и тренеров, причините свое счастье, все зря.
— Потому что 43?
— Да нет. Возраст не при чем. Меняться можно и в 93. Но первый шаг — признать проблему. А у него их нет.
— И что делать?
— Говорю же: оставить его в покое.
— Я не могу. Он мой сын. Он катится в пропасть. Я должен ему помочь.
— Пал Иваныч, а вот это ваша проблема. Наймите коуча, и отработайте это неуемное желание нянчить сорокалетнего дядечку, свою латентную вину за «упущенного» ребенка отработайте. Это Ваша очевидная проблема, не Гордея.
— Ясно. Поработаешь со мной?!
— Нет, я не психолог. Я — диагност. Ну… Терапевт. Могу грипп вылечить. Насморк. Кашель. Могу прочитать гемоглобин в анализах. А если что серьезное — это к специалисту. Могу дать контакт…
Иду домой. Сейчас отложу все дела и напишу про это пост, пока горячее, свежее, не прожитое. Изменю имена только. Вот она, объективная реальность, без прикрас. Безжалостная правда жизни.
А вечером я приготовлю плов. У меня есть зира, шафран, куркума, барбарис…
Ольга Савельева