Размазня

Удар был сильный, у Ирки даже в голове зазвенело. От боли и обиды хлынули слезы. Ирка сглотнула комок в горле – невыносимо уже все это терпеть! Первым желанием было – распахнуть дверцу автомобиля и выскочить из машины на дорогу. Наплевать, что на ходу. Сломает что-нибудь – тоже наплевать! Жить не хотелось! Сколько можно!
Утро начиналось мирно – ОН был в хорошем настроении. Шутил, поддразнивал – он всегда шутил и поддразнивал Иру, если был в прекрасном расположении духа.
- Ой, непутевая! Ой, дурында! В зеркало-то глянь на себя – пасту зубную с носа смой. Так ведь и пойдет на работу с зубной пастой на носу. Что бы ты без меня делала – не проследишь ведь, без трусов на улицу отправишься!
Да, нормальной женщине и такие шутки покажутся злыми. Но Ирка была ненормальной женщиной. Она от мужа в свой адрес слышала такие оскорбления, что такие шутки можно счесть за комплименты. «Коза», «овца», «дура» - самое мягкие эпитеты, которых Ира удостаивалась. У Бори, ненавистного мужа, характер был тяжелый. Так-то он хороший человек, но характер…
Вот только-только Борис улыбался и рассказывал смешные байки, и вот – опять. Кричит, бьет посуду, топочет ногами. Причиной оказался тапочек, об который он споткнулся. Собака Маня, его любимица, рыжая колли, снова спряталась под столом – она не выносила криков. А Ирке прятаться некуда. Ирка стоит перед грозным супругом и молчит. Оправдываться начнешь – он орет еще громче. Борис ненавидит, когда оправдываются. Даже, если он виноват. А он виноват: тапки-то его, он их небрежно скинул, когда падал на диван с пультом. Но Борис вины никогда не признает, ибо признать вину – показать свою слабость.
Этим утром Ира на завтрак пожарила колбасу. А ведь он просил сварить. А она, дура, пожарила. Ирка ясно слышала – пожарь. Или ей показалось? Она совсем запуталась… И ведь конфликт выеденного яйца не стоит.
- Боря, ну что ты опять из-за ерунды… - начала она.
Лучше бы и не начинала. Борю понесло по кочкам… Маня вновь спряталась под столом. Ира подбирала с пола жареную колбасу.
- Ну что ты, Манечка, испугалась, я же не на тебя? – ласково говорил муж собаке. Какая перемена в голосе, надо же? Как у него получается быстро менять стихию настроения? А Ире полдня в себя приходить.
В машине (слава богу, завелась) Боря снова шутил и улыбался.
- Что там слева, глянь? - спросил он.
- Где? – она не поняла вопроса. Поняла, когда голова зазвенела от оплеухи.
- На дороге, дура! Мне из-за твоей башки тупой не видно!
Голова болела потом целый день. Муж несколько раз звонил на работу, беспокоился, советовался, жаловался на тупого начальника, который опять… Ира не могла с ним разговаривать.
***
Ира не умеет спорить – у нее мягкий и уступчивый характер. И ссориться не умеет. И объявлять бойкот, и доказывать свою правоту, и характер показывать – не у-ме-ет! Борис это уяснил и пользуется своим преимуществом. Он, наоборот, обожает спорить, кричать и ссориться. На работе его терпят с трудом. Но терпят, хоть незаменимых, как у нас говорится, нет. Мастер от Бога. Таких не найти. Такое чувство, что Боря не может жить без скандалов: все у него дураки и сволочи. Один Боря прав.
Ире иногда хочется, чтобы мужа кто-нибудь избил. Чтобы нашелся мужик, которому Борькины визги поперек глотки встанут. Чтобы этот мужик взял и коротко, по-мужски с Борей разобрался – в зубы дал. Да. Один раз, но чтобы Боря два раза в воздухе перевернулся и заткнулся раз и навсегда. Не умер бы, нет, но заткнулся. Только никто Боре в зубы не дает почему-то. Не попадается такой человек. Себе дороже – Боря ведь заяву напишет, у него не заржавеет. Не трогай го*но, оно и не завоняет. Люди стараются от этого го*нюка держаться подальше. Ирка тоже была бы рада держаться подальше, но ей деваться просто некуда. Приходится терпеть.
Таких, как Ирина, никто не жалеет. Про них говорят: терпила. Добровольно жить с придурками никто не заставляет. Плюнула, и развелась. Детей нет, ничего не связывает, зачем, смысл? Таких, как Ира, презирают. Сами женщины презирают. Это те, которые «чужую беду руками разведу». Это те, которым повезло выйти замуж за спокойных и покладистых мужиков.
- Ой, взяла сковородку потяжелей, да как двинула по башке! – смеются такие.
- Ой, собрала шмотки, в рожу плюнула, и ушла к маме! – утверждают такие.
- Ой, я бы быстренько своего мужа в чувство привела!
- Да я бы и не вышла за такого!
- Да я никогда!
- Ни за что!
- Рохля! Сопля! Идиотка!
Счастливицы. Сковородкой они ударят… Ага. Ну, ударят. А им ответка прилетит. В лучшем случае, нос сломают. В худшем – убьют.
- К матери уйду. Общественность подниму!
А если нету мамы? И папы – нет? А если общественности пофигу? А если уходить некуда? Квартиру снимать не на что? Нет денег и запасов нет? И не накопить этих запасов? Если квартира однокомнатная, и неделимая? А? Если край и абзац? Если ни подруг, ни коллег – никого вокруг, потому что деспот всю жизнь создавал вокруг вакуум, внушал женщине, что никто ей не нужен, кроме него? Что женщина без своего деспота – ноль без палочки? Каково ей? И ведь никто не пожалеет и не поможет – кто жалеет и помогает терпилам?
Да и не знает никто толком о жизни терпил, потому что они никогда не выносят сор из избы. Это потом соседи оторопело смотрят в телевизионную камеру (журналисты обожают освещать шокирующие драмы с убийствами жен) и мямлят:
- Ничего такого… Идеальная семья. Милая пара такая… Была…
А на своих кухнях, злобствуя, перемывают кости:
- Терпила, рохля, тряпка! Вот я бы… Да, Костик? (Миша, Саша, Леша, Иванов, Петров, Сидоров) Сама виновата!
Ирина долго думала, не спала ночами, мучилась. Вытерпеть все можно. Рабы терпели своих властителей и молча строили пирамиды. Крепостные терпели и молились на помещика. В концлагерях терпели. Чем она лучше – тем-то похлеще будет. А муж у нее – хороший человек. Характер плохой, правда, но ведь он заботится о ней. Как заботится? Ну… работает. Воспитывает, Ирка – лентяйка и безручье. Вечно у нее все ломается. Стенка душевой кабинки разбита ею. И лампочки перегорают постоянно. И машина не заводится, если она в нее сядет. И суп – то недосолен, то пересолен. И пуговки она забывает пришивать. И диван сломан. Не жена – одни убытки.
И тут же поднимается странная волна возмущения:
Диван сломался, потому что, ему семнадцать лет! А душевая кабинка разбилась, потому что купили самую дешевую, стеклянную, хотя можно было взять подороже, со стеками не из каленого стекла. А то, что машина не заводится и лампочки перегорают… Это просто смешно! Это – повод, чтобы вывалить на Ирку ушат дерьма. От плохого настроения! От злости. Надо ведь на ком-то злость вымещать?
Ира по себе понимала и знала: если тебе не нравится человек или раздражает, что ты делаешь? Стараешься избегать встреч с ним – минимизировать общение. Но Борис, твердя постоянно, что ненавидит ее, что смотреть на нее не может, что она неряха, дура, рыло кувшинное, в то же время не может находиться без нее и минуты, крепко уцепившись в Ирину, как клещ.
Любовь? НЕТ! От любви не плачут. От любви не больно! Он сосет ее кровь, как клоп, как паук! Она нужна ему для подпитки! Ее муж – вампир. Нет, не тот, что с клыками и когтями – вполне симпатичный человек. Но для хорошей жизнедеятельности ему нужна пища. Кровь, нервы, жизнь другого человека. Если этого человека нет – ему плохо, он даже умереть может. Ирина была пищей. Вкусной и мягкой. Навроде вкусного и мягкого стейка, которые Борис тоже очень любит.
Чтобы наслаждаться, он должен правильно приготовить свой «стейк». Не найдется явной вины Иры, он будет искать неявную. Отсюда и пуговки непришитые, и суп недосоленый, и машина, которая не заводится, и Иркина непривлекательная внешность, и Иркин «козий взгляд».
Он будет жрать ее, пока не сожрет. Ирке всего тридцать пять лет, а она выглядит и чувствует себя ужасно. Лезут клочьями волосы. Что-то ненормальное с кожей – по всему телу какие-то болячки и высыпания. Посыпались зубы. Самое страшное – передние, ничто их не держало. Одета Ира кое-как. Не на что. Зарплата у нее крошечная. Муж денег не дает. У него зарплата не ахти, какая. Но мясо требует каждый день. Ира как-то пробовала ничего ему не покупать – не даешь денег на продукты – значит, будем есть пустые макароны. Лучше бы не пробовала – Боря умел находить железные аргументы, чтобы доказать ей, как она не права.
***
Ира пыталась подрабатывать. Она и полы мыла, и в магазине торговала, и фрилансом зарабатывала. Но подработки отнимали массу времени, а время требовалось Боре. Он злился, скандалил, швырял ноутбук на пол… Ему не нужна была независимая жена. Это Ира поняла сейчас…
На медосмотре доктор, посмотрев в ее карту, сказал:
- Не будете следить за здоровьем – не проживете и года. Я все сказал.
Это финиш. Надо что-то решать.
И Ира думала. Как выжить. Как вообще остаться живой?
***
Жальче всего было Маньку. Она постоянно тряслась от страха, поджимая пушистый хвост. Постоянная линька сводила с ума – никакие витамины не помогали. Ира любила Маню, как ребенка. В сущности, собака и заменила ей ребенку. Ирина никогда бы не подумала, что будет искренне благодарить Бога, не давшего ей детей. Если собака так страдает, то как бы страдал ребенок?
А ведь Борис не обижал собаку. Любил ее. Никогда не повышал на Маню голоса, и уж тем более, не бил, не пинал, не раздражался. Но Маня, то и дело, оставляла на ковре нечаянные лужицы, не шла к хозяину и постоянно жалась к Ириным ногам. Оставить Маню Борису – значит, убить ее. Но кто согласится сдать квартиру Ире с Маней, такой лохматой и линючей? Вот вопрос. Да и вообще, вопросов было очень много. Чем платить задаток, если получится найти лояльного хозяина. Как быть потом? Как спрятаться от мужа – он обязательно будет Иру искать. Он ведь не сможет без «еды».
Решение пришло неожиданно. Так всегда бывает, если приказать себе паниковать. Если уже кажется – тупик. А, может, кто-то свыше решил ей помочь? Ира не смогла бы объяснить. Она же «дура набитая» и «рохля». Наверное, так себя ведут загнанные в угол животные. Или люди. Иначе, как объяснить восстания рабов, крестьянские бунты или побеги из Собибора?
Ира с маниакальным упорством начала штудировать объявления о сдаче жилья. Она старательно вычеркивала заметки «без животных». Нет, и нет, будем искать дальше. Те, в которых владельцы квартир были не столь категоричны, Ира записывала. Получилось немало. Из этого количества она выбирала более, менее сносные квартиры. Жить в свинарнике с алкашами-соседями тоже не хотелось. Чем они лучше мужа-деспота?
Осталось всего пять объявлений. Ира созвонилась с хозяевами, посмотрела все пять квартир. Каждому человеку она честно рассказала о тихой и спокойной собаке.
- Если что, я пойму и покину жилье, - объясняла она.
Трое отказали сразу, услышав слово «колли». Двое были не такими привередливыми. Правда, у одного квартирка была запущена, а из мебели только старенький дребезжащий холодильник. Зато у второго, точнее, второй, имелся и диван, и кухонный стол, и даже кресла.
- Мама у меня здесь жила. Умерла вот. Пока не до ремонтов, не до чего… - виноватилась хозяйка, - но я недорого возьму. Честно.
«Зато тепло и чисто» - подумала Ирина. Она согласилась переехать через неделю.
- Зарплата тринадцатого, внесу залог и вьеду. Так нам обеим будет спокойнее, - сказала Ира хозяйке, испугавшись втайне, что та не согласится.
Но та согласилась. Договорились встретиться четырнадцатого.
У Иры было пять дней. Она не теряла даром времени. Оформила на работе отпуск на месяц, поэтому, вместе с зарплатой получила и отпускные. Теперь у нее были деньги. Среди объявлений Ира нашла совсем недорогой ноутбук. Старенький, но зато действующий. Для работы вполне достаточно. Оля прекрасно разбиралась в вопросах бухгалтерии. Жалко, что побоялась в свое время работать по профессии – уж не получала бы жалкие копейки. В офисах требовался опыт, а в интернете никто в диплом не смотрел: справляешься – хорошо. Нет – до свидания. Работа нашлась быстро. Страшновато было, но… Куда деваться – кормить Маню надо? За частное жилье платить? Вот и нечего стесняться.
Душу грело то, что Маню не надо будет оставлять одну в незнакомой квартире. Они будут вдвоем. Только вдвоем. Разве плохо? Хотя… Ира дрожала, как заячий хвост. Ее лихорадило и то и дело бросало в пот.
В день побега она, как обычно, поднялась раньше мужа. Приготовила завтрак: сварила кашу и нажарила оладий. Подала в комнату, Боря любил есть и смотреть телевизор одновременно. Сама смылась на «рабочее место», на кухню. Пила кофе и разглядывала стены. Беленькая, опрятная кухонька – как она любила ее! Сколько сил, времени и любви вложено в этот дом! Каждая кастрюлька, салфетка, чашка – в тон. Минимум мебели, но все функционально!
А ведь въезжали в свинарник! Ира размывала этот свинарник неделю! Одна. Муж не любил копаться в грязи, не мужское это дело. Но ему нравилось все, что придумывала Ира. И вот… Квартиру, где так уютно и светло, нужно оставлять. Жалко. Очень жалко, даже слезы накатились.
Маня беспокоилась, наверное, чувствовала «грандиозный шухер». Она уселась в ногах и не сводила с хозяйки глаз.
- Манечка, не выдавай нас раньше времени! – улыбнулась Ира.
Боря, «откушав», покурил, потянулся и, недовольный, начал одеваться. Конечно, не без рыка: «Где мои носки, где мой джемпер, рубашка, где, где, где?»
Ирина подала одежду.
- Сама что стоишь? – муж был на грани истерики. Он всегда взрывался на пустом месте.
- Я на такси, - ответила Ира.
Покричав по поводу растраты кровных (не его, кстати), Боря, ушел, хлопнув дверью. Ира подошла к окну и проследила – уехала ли его машина. Уехала.
- Все, Маня. Приступим! – сказала Ирина.
А Манька, вот проныра! И все-то она знает, пискнула и вильнула пушистым хвостом. Ира собирала необходимые вещи. Их не так уж и много, кстати. Не обзавелась. Косметики нет, туфель нет. Пара кроссовок, пара спортивных костюмов и курток. Главное имущество – Манька.
- Остальное наживем! – Ире было даже весело. Побег будоражил душу. Не страшно! Будто с уроков убегает, а не крушит семейную жизнь!
На длинную лисью Манину мордаху надела намордник. Та чихнула, фыркнула, но стерпела. Ехать далеко, на другой конец города.
- Ой, Манечка! Там тебе понравится – парк рядышком. Будем гулять с тобой среди сосен!
Маня тявкнула. Маня была очень понятливой собакой. Возбуждение хозяйки перешло и к ней. Она подпрыгивала, стараясь дотянутся до носа Ирины. И ведь не успокоить хулиганку!
Водитель такси недовольно покосился на собаку.
- Она чистая! – поспешила оправдаться Ира, - она на полу посидит!
Сумку Ира запихивала в багажник сама. Видимо не удостоилась помощи столь влиятельного джентльмена.
«Хам какой!» - подумала Ира, - «А ведь я предупреждала диспетчера, что поеду с собакой. Не каждому понравится этакое чудо в автомобиле!»
Приехали, высадились. Манька крутилась юлой. Тоже ведь освободилась! Квартира находилась на первом этаже. Окна комнаты выходили на парк. Значит, для релаксации очень хорошо. Ира кинула в прихожей вещи и отправилась с Маней в парк. Она ведь обещала!
А ведь на дворе началась весна! Почему Ира этого не заметила? Не заметила, как на первых проталинах появилась россыпь веснушек – мать и мачеха дерзко задирала свои золотистые головки к солнцу. Над землей, очистившейся от снега, дрожал парок, и новые запахи плыли по парку, запахи прелой почвы, сладковатые ароматы пробуждения, дыхания весны.
Маня деловито обнюхивала, читала запахи, фыркала и виляла хвостом. Играя с поводком, забывалась и нежно покусывала Иркину руку. Шершавые, духовитые стволы корабельных сосен возвышались высоко-высоко, и там, наверху, их макушки соединялись друг с другом ветвями, будто головы секретничавших о чем-то. Ирина прислонялась к коре сосен – она была теплая на ощупь, будто кожа каких-то огромных и добрых животных.
Над Ириной тенькали синицы: «Динь-динь-дон! Динь-динь-дон», будто хвастались: «Мы живы! Мы дышим! Мы поем!» Задиристые, как обычно, взъерошенные воробьи, устроили свару возле ручейка. Один из них, растопырив крылышки, наседал на соплеменников, в попытке разогнать всех их, верещал, как ненормальный, внося беспорядок в и без того суетную весеннюю жизнь.
«Как муж мой» - промелькнуло в голове у Ирины.
И тут она вспомнила о важном, даже чертыхнулась. Быстренько вынула телефон из кармана, нашла в справочнике контактов номер Бориса и занесла его в черный список. Так будет лучше – лишние объяснения ей не нужны. И скандалы – тоже. Пусть ищет другого донора!
***
Первую неделю отпуска Ира даже не включала ноутбук. Она просто наслаждалась свободой и тишиной. Оказывается: свобода – это здорово. Форточка в окне комнаты была открыта постоянно, и с самого утра свежий, ласковый ветерок, чуть пронизанный ночным морозцем, заносил в помещение усиливавшийся с каждым Божьим днем птичий гомон. Земля просыпалась от зимней спячки. Маня деликатно трогала плечо Ирины лапой, и если та не просыпалась, поддевала хозяйку мокрым носом, действуя им, как рычагом. Не захочешь – проснешься.
Ирина слезала с постели, потягивалась и первым делом, целовала Маню в нос. Кое-как натянув треники и куртку, Ира влезала в старые кроссовки, цепляла к ошейнику поводок и отправлялась в парк. Целый час обе бродили среди сосен, наслаждаясь прогулкой. Пока ничего не нарушало парковую тишину, лишь птицы гомонили и свистели на все лады – начиналась пора любви.
***
Карусели и качели, да и другие аттракционы пока дремали – сезон еще не начался. На лодочной река пока не проснулась, хотя лед практически сошел. Катамараны и лодки отдыхали в компактных сарайчиках, запертые на семь замков. Ивы, еще голые, стесняясь своего вида, расстроенно глядели на свои отражения в воде, будто женщины: «Ах, как же ужасно мы выглядим! Ни прически, ни макияжа!»
Вернувшись в квартиру, и Ира, и Маня, не спеша завтракали. Попивая кофе, Ира сама себе удивлялась – почему сразу не поселилась тут? За каким чертом они купили жилье в центре?
Она, к собственному удивлению, честно говоря, мало, о чем думала. Всю неделю Ира (да и Маня тоже) просто спала и ела. Ела и спала. Как же так? Как сурок, честное слово! Вот и сейчас, после завтрака, Ирина снова забралась под одеяло. Немного почитав книгу, провалилась в сладкую дрему. Манька устроилась клубочком в ногах. Ну да, колли. Ну… не положено… А кем не положено? Хочется Маньке спать у Иры в ногах – пусть спит. Это очень удобно, когда в ногах свернулся пушистый клубок. Ну и все… Сон затащил обеих в свои путы до самого обеда.
А потом они опять гуляли. Бегали в магазин за чем-нибудь вкусненьким, ели и опять прятались в кровати – до вечера. Ира поняла: наверстывают упущенное. Заряжаются, как аккумуляторы. И еще неизвестно, сколько времени им понадобится, чтобы восстановить силы. Потому, не стоит волноваться о других проблемах. Их просто нет.
Первой пришла в себя Маня. Она требовала частых прогулок, рвалась с поводка, валялась в весенней грязи и резвилась, как сумасшедшая. В ванной ее приходилось подолгу отмывать и вычесывать. Маня валилась на пол, вытягивала изящные лапы и млела от удовольствия, высунув язык. Через пару недель ее можно было показывать на выставке, как эталон собачьей красоты: рыжая шерсть искрилась и лоснилась, была мягкой и гладкой. Красавица, в общем!
А Ира… А Ира застывала перед зеркалом. Ей захотелось вдруг… сделать прическу. И она пошла в парикмахерскую! А еще… А еще Ира плюнула на все и купила себе косметику. Отвыкла краситься, долго возилась: то тушь размажется, то стрелки неровные. Ничего, руку набить несложно. Зато результат порадовал! В глазах блеск. Оказывается, она совсем не старая. Есть к чему стремиться!
Отдохнув, как следует, Ирина, наконец-то, приступила к работе. Сначала путалась в таблицах, забывала поставить в эксель нужные формулы. Но дело мастера боится, как говорят. И дело пошло. Оплата была небольшая, но если уделять работе время регулярно и без перерывов, то к концу месяца может набежать неплохая сумма. А главное – никакого начальства – сам себе хозяин!
Нет, это не сказка – миллионершей, успешной бизнес-леди, и все такое – Ира не стало. Но ей вполне хватало средств на оплату съемного жилья, кашу с мясом для Мани, кофе и сыр для себя, ну и на маленькие радости, вроде кино и мороженого. На работу выходить совсем не хотелось. А зачем? Тратить по сорок-пятьдесят часов в неделю, чтобы получать жалкие копейки? Ерундистика какая-то. Да и с мужем встречаться не хотелось вообще, ведь он может разыскивать и на работе «блудную жену».
Ирина уволилась. О чем ни капельки не пожалела впоследствии – как фрилансер, она зарекомендовала себя с самой лучшей стороны, и посыпались хорошие заказы. С ума сходить Ира не стала, больше, чем сможет выполнить, заказов она не брала. Восемь часов – работа, четыре часа – прогулка. Все остальное – чтение и сон! Она стала беречь и жалеть себя.
О Борисе не думалось и не вспоминалось. А если и вспоминалось, то только слегка, чтобы не тревожить нервы. Конечно, рано или поздно, он даст о себе знать. А вот это Ирина себе даже представлять не хотела. Б-р-р-р-р!
Она будто очнулась от долгого, нудного, кошмарного сна. Что там с мужем? А Бог его знает. Другую нашел? Да и Бог с ним. Пьет? Страдает? Злится? Его дело. Волнуется о предстоящем разделе имущества? Ай… Пусть подавится. Ирина даже влезать в эти судебные разборки не хотела. Главное в ее жизни – спокойствие. А все остальное – ерунда. Придет как-нибудь. А не придет – так что же, не умрет, обойдется.
Жизнь шла своим чередом. К лету Ира умудрилась накопить себе небольшую сумму. Не ах, всего двадцать тысяч, зато ни долгов, ни неудобств. Хотелось потратить на мелкие приятности. Платье купить, например. Или босоножки… Одернула себя. Подтянулась… и оставила деньги в копилке. Надо заботиться о здоровье! К зиме в кубышке лежала уже сотня. А к следующему году, ко дню рождения, Ирина смогла (!) похвастаться сама себе довольно неплохой суммой. Этого ей хватило на стоматолога. Разве плохо? Очень хорошо!
Маня превратилась в вальяжную даму. Она обожала валяться около уютного кресла хозяйки и помахивать хвостом, как большая рыжая кошка. Она косила хитрованским глазом на Иру, словно думала: чего бы этакого вытворить, чтобы хозяйка поиграла с ней в тот, новенький, весь в пупырышках, симпатичный красный мячик с пищалкой. Маня не терпела, если Ира задерживается за ноутбуком, больше, чем на час. Режим – основа основ. И нечего тут перерабатываться – от работы кони дохнут!
В кои-то веки позвонила родная сестра Катя. Вот это да! Два года – ни ответа, ни привета! А ведь ее Ира в черный список не заносила! Отношения у них не ладились. Как-то не сошлось. Ира вышла замуж, закуталась в коконе, свела общение на нет, и сестра. Задерганная жизнью, детьми и мужем-алкоголиком, настаивать не стала. Не хочешь, ну и не надо. Своих забот полон рот.
Она жила с семьей в родительской квартире. Тащила свой воз молча, не жалуясь. Им бы, Кате и Ирке, объединиться, вместе – легче. Но обе, словно раки-отшельники, все глубже зарывались в своих норах, с годами отдаляясь друг от друга все больше и больше. И тут – сюрприз.
- Жива-здорова? – без всяких предусловий. Катя не любила долгих вступительных бесед.
- Жива, здорова, - ответила Ира.
- Меня твой мужик достал, Ирка. Он на развод подал, а ты пропала. На работе никто ничего не знает, но в городе тебя видели, а то бы он и в розыск обратился. Как живется? Как любовник?
- Какой любовник? – Ира даже не удивилась. Куда ей одной? В истории с бегством из семейного гнезда обязательно должен фигурировать любовник. Ага.
Ирина кожей почувствовала омерзение к бывшему. Даже так, на расстоянии, Борис умудрился нагадить. Ну и ладно. Пережить все это можно.
- Как сама? – Ирине захотелось поговорить с сестрой по-человечески, душевно.
- Как обычно. Семья, дети. Будто не знаешь, - отрезала сестра все подходы к душевности, - пашу, как вол. Тяну лямку. Что тут непонятного?
Да. Она всегда была такой. Всегда резко и сухо говорила, будто отделяла от себя человека невидимыми рамками. Не любила комплиментов, не терпела пустой болтовни. Ей нелегко, сестре, это понятно. Ира тоже не очень-то стремилась навязываться. Только сейчас ей на ум пришло: так ведь она – такая же! Была! И куда все это подевалось?
- Катя, опять Олег твой чудит? – все-таки можно попробовать растопить лед Катиного сердца?
Катя фыркнула.
- Тебе что до моего Олега? Разберись сначала со своими тараканами! Чудит, ха! Да что ты вообще понимаешь? Чудит… да это ад просто! Я же, как проклятая, просто! – в голосе Кати послышались звонкие нотки. Как капельки – динь… Как дождь… Или это слезы?
Но Катя (железный человек) вдруг высушила слезы, и голос вновь стал сухим:
- Это ты у нас принцесса! Муж ее не устраивает, ишь ты! Муж ей не такой! Ну и дура, ну и дура, господи! Да мне бы такого мужа! Ему бы ноги мыть, да воду пить! Не пьет, все в дом, все в семью! Пока ты шляешься, непонятно где, он дергается! Он уже столько раз просил меня, приезжал! Надеялся тебя здесь встретить! Цветы какие – охапками! Деньги оставлял, говорил, если появишься – тебе отдать! Мало ли – голодаешь, собаке вашей – тоже! Золото! Золото – мужик!
Ай, да молодец Боренька! Все продумал, и Катьку на свою сторону перетащил.
- Мне ничего от него не надо!
- А я ничего тебе и не дам! – вскрикнула Катя, - больше гуляй. Деньги я на еду потратила! Мне детей кормить! Считай, ты сделала подарок для племянников, тетенька любимая! Вот какая у моих детей родственница…
Катю несло. Прямо, как Борю несет.
Ира бросила трубку. Злиться на сестру не было никакого желания. Но и слушать ее не хотелось. Еще пять минут страстного Катиного монолога, и Ира бросится в ноги: сначала – ей, а потом – муженьку.
Нет! Нет! И нет!
***
Нет! Ни за что! «Ноги мыть и воду пить!» Ха! Если Кате так хочется, то пусть она и моет ноги Боре. С Ирки достаточно прошедших лет! Ишь, ты, очаровал, сумел!
Ира вдруг чертыхнулась: так ведь и ее саму Боря очаровал: смелый, сильный, заботливый. Он следил, надела ли Ира шапку, носки… Боялся, что простудится. Волновался, когда она задерживается на работе. Обижался, если в гости Ира шла одна.
- Это идиотство какое-то! – возмущался он, - что это за прогулки по отдельности? Мы семья, мы должны быть вместе – или идем к твоей подружке вдвоем, или не идем вообще.
- Но ведь я хочу отдохнуть, Боря? Нельзя тонуть друг в друге, растворяться в другом человеке. Нужно иметь и свои хобби. Личные интересы, например.
- Знаю я ваши интересы! Ваши интересы заканчиваются в кабаке с другими мужиками, - муж был категорически против раздельного досуга.
- Я – твоя лучшая подруга, я! – твердил он.
Боря не ограничивался словами: он увозил Иру на природу, на экскурсии, в театры и в рестораны. Он был мил и нежен. С ним было ужасно интересно. Ира привыкала к нему, отвыкала от общения с посторонними и вскоре уже так же, как и Боря, не представляла иного времяпровождения. Ей повезло с мужем? Ну конечно! Любая женщина льет слезы в одиночестве, пока супруг отдыхает с друзьями на рыбалке или на охоте, или в баре… А у нее – самый лучший, самый чуткий парень на свете! Чего еще можно желать?
А на самом деле, створка мышеловки, подрагивая, вдруг захлопнулась. Боря не желал ни с кем делиться своей едой! А как ей нравилась по началу эта мышеловка. Уютное гнездышко. Откуда было Ире знать, что симпатичная норка на самом деле – логово вампира. Паука. Хищника, любящего поиграть с едой.
Нет! Нет! Нет! Она не желает быть жертвой. Ей очень хорошо без Бори. Наверное, она еще не совсем выздоровела, если вспоминает о муже с такой болью и отчаянием. Но странные мысли – Ира больше не боялась Бориса. Наоборот, любое воспоминание о нем вызывало в ней негодование и недовольство собой. Что-то случилось с Ирой за два года. Поумнела? Восстала из грязи?
Однако, в суд явиться надо – ничего не поделаешь. Развод необходимо задокументировать!
***
Она выбирала одежду тщательно. Прическа, макияж, обувь – все должно быть безупречно. Можно, конечно, явиться на процедуру расторжения брака в спортивном костюме. Это было бы правильно – полнейшее равнодушие. Ира ругала себя – зачем все эти наряды? Но хотелось показать – у нее все отлично! И со здоровьем, и с личной жизнью. Наивная дурочка. Ну и пусть!
Она не стала, конечно, надевать вечернее платье. И сарафан надевать не стала. Измучившись с выбором, остановилась на простых хлопковых брючках и легком кардигане. Все оттенки бежевого в сочетании с белым. Освежает и омолаживает. (Ира – не старуха!!!) Никаких кроссовок – скромные летние ботиночки в тон. Ира тряхнула волосами, посмотрелась в зеркало – отлично. Просто и некрикливо, но зато легко и элегантно.
Она подкрасила ресницы и мазнула помадой по губам. У Иры очень длинные ресницы и красивая форма губ. Многие тратят большие деньги на операции по улучшения губ. А Ире они достались просто так. Да и не в губах, конечно, дело. Но все равно – приятно.
Ира нервно хихикнула. «Господи, будто на свидание собираюсь» Она постояла перед зеркалом еще немного, накинула на плечо сумку.
- За старшую остаешься, - сказала она Мане и захлопнула дверь.
Маня вдохнула носом воздух квартиры, прислушалась к шагам на лестнице. Убедившись, что хозяйка покинула подъезд, вскарабкалась на диван, плотно примкнувший к окну, оперлась передними лапами на подоконник и заглянула на улицу.
Длинный Манин нос моментально нарисовал на оконном стекле абстрактный сюжет. Если бы Ира осталась дома, она сразу бы разглядела в каляках-маляках какого-нибудь героя из греческого мифа, сражающегося с мифическим чудовищем. Минотавром, например. Но Ира была ужасно занята. Она ушла разводиться со своим минотавром.
***
Борис встретил Ирину у здания городского суда. Видимо, он тоже подготовился: чисто выбрит, в свежей рубашке и с… букетом цветов. В глазах его плескалось раскаяние.
- Может, поговорим в кафе? Время еще есть, - он прикоснулся к руке Ирины.
Прикосновение было робким. Даже нежным.
- У нас совсем нет времени, Боря. Пойдем, - она поспешила открыть дверь.
Борис перегородил Ире дорогу.
- Не пори горячку, Ирка! Хватит, подурили, и будет. Я тебя люблю. Не руби с плеча. Я на тебя не держу зла! Мне никто, кроме тебя не нужен! Возвращайся!
Ира застыла. Она не знала, что сказать. Голова горела, руки дрожали. Запах его одеколона, глаза, голос мужа сводили с ума. Сердце Ирины плавало в кипящей лаве… гнева.
- Ты. На меня. Не держишь. Зла. Польщена. А теперь – пусти! – она старалась не повышать голоса.
- Да подожди ты, дурочка. Я хотел сказать…
- Мне твоих слов не нужно. Пусти, я сказала! – она не выдержала и толкнула Бориса.
Тот, опешив, отошел.
Мучительные минуты пробежали очень быстро. Ирина попыталась выскользнуть незамеченной, но Боря не дал ей этого сделать. И, боже, как изменился его взгляд.
- Значит, не сошлись характерами? Другой хахаль? А че с тобой не пришел? Для моральной, так сказать, поддержки? – он вновь перегородил ей дорогу.
Оправдываться перед Борисом не имело никакого смысла. Хочется ему так думать – пусть думает. Хватит. Ира – свободная женщина!
- Не унижайся так. Тебя это не красит, - сказала она.
- Больно надо, - Борис хищно улыбнулся, показав белые-белые зубы, - Маню-то давно усыпила? Наверное, сразу, как от меня свалила?
Боря не менялся. Ирине вновь стало зябко – бывший пытался взять ее на абордаж. Паук вновь облапил муху, пристреливаясь к уже зажившей мушиной ранке, чтобы присосаться и напиться Ириной кровушки.
Несчастная муха с обмякшими крылышками вместо свободной Ирки что-то там мямлила про совершенно здоровую собаку, что ухаживает за ней, что даже мыслей не имела на этот счет – усыпить… Паук всеми лапками облепил жертву. Решил добить:
- А ты, голубушка, не хочешь мне деньги вернуть? Или как – попользовалась и справилась, а?
Тварь. Тварь какая. Ирка заикнулась было, что в глаза не видела Бориных денег, что сестра потратила их на свои нужды, но… вовремя осеклась. Сестру стало жалко. И племянников. Чем отдавать? Боже, какая же, все-таки, она размазня…
- Я… Я отдам тебе все до копейки! – выпалила она.
- Когда? Точные сроки! – он не отставал. Глаза Бориса горели бесовским огнем. Присосался, гад!
Спросить бы его, как он себя чувствовал все эти два года? Как жил? Наверное, страдал от злости и досады. Наверное, даже болел, вон какой бледненький… Сейчас румянец на щеках появится – Ира знает. Почему? Потому, что у нее начала раскалываться голова. И думать перестала. Послать бы его, да уйти… Но Ира не может.
- В пятницу. Вот сюда, на это самое место принесу. Сколько там? – Ира начала задыхаться.
Нет, моя дорогая. Так дело не пойдет. Я вас, баб, знаю… Наобещать с три короба вы умеете! Смыться решила?
Борис больно сжал ее руку. Вот такие чудеса – час назад робко и нежно прикасался к руке. А сейчас делает больно. И Ира оцепенела – не может вырваться и дать сдачи. И хоть бы один человек помог! Хоть бы один! Никого рядом. Жалко, что она не завела себе какого-нибудь ХАХАЛЯ! И как хорошо, что она никого себе не завела! Хватит с нее кухонных героев – Боря сделал отличную «противомужиковую» прививку. На всю жизнь!
Он потребовал от Иры паспорт. Она вынула из сумочки документ и легко отдала. В конце концов, лучше заплатить штраф, сказав, что потеряла.
- В пятницу, в двенадцать. Здесь, - жестко сказал Борис.
Она побежала от него, не оглядываясь. Иру качало на ходу. Но, чем дальше она отдалялась от бывшего мужа, тем трезвее начинала думать.
«Что же натворила, дурында? Отдала документы… Бери кредит и не парься – она выплатит… И – не факт, что этот гад отстанет. Он будет всячески шантажировать жену многие годы, пока несчастная не сыграет в ящик. Будет измываться, насмехаться, издеваться… Все впустую. Все зря»
Дома Ира горько разрыдалась. Маня сразу пожухла, поникла… Скулила и плакала вместе с хозяйкой, стараясь достать языком до Иркиного лица. Все пропало. Все напрасно. Ира – размазня. Никак она не изменилась – еще немного, и будет ноги мыть…
Борис обладал силой. Он мог влиять на психику женщины, не давая ей даже времени на раздумья. Она могла подать в суд на раздел имущества, могла заставить мужа выплатить ей долю от стоимости квартиры. Не она должна! Он должен! Но что поделать – Ира не обладала твердостью характера. Такие, как Борис, понимают это. И делают, что хотят. Бог им судья. Касса впереди!
***
На встречу Ирина взяла с собой Маню. Чтобы Борис увидел – с собакой все в порядке. Могла бы и не брать, потому что не обязана ни перед кем отчитываться. Но… От Ирки буквально за четыре дня осталась марионетка. Пустая, безвольная, покорная. Она выскребла всю наличность, все накопления, которые были. И этого не хватало. Ира шла, волоча ноги, как на эшафот. Маня шла рядом – шаг в шаг, понурив свою красивую лисью мордочку.
Борис уже ждал ее. И опять – с букетом. И опять – в глазах вина и любовь.
- Здравствуй, Ирочка! – он был приветлив и сердечен, - ой! Манечка, милая моя девочка!
Борис присел на корточки перед собакой. Маня вильнула пушистым хвостом и позволила себя погладить.
- Вот – деньги! – Ира протянула мужу купюры, - отдай мой паспорт. Пожалуйста.
Борис отмахнулся, мол, что за ерунда, никаких ему денег не нужно. Он просто вспылил. Он просто не знал, как удержать ее. Как вернуть.
- Давай забудем все, как страшный сон, Ирочка! Возвращайся! Мы ведь хорошо жили. Ну хочешь, ребеночка из детского дома возьмем? Хочешь? Я ведь живу на этом свете только из-за тебя. Я все, все для тебя сделаю. И для Мани тоже.
Борис уговаривал Иру, как ребенка. Ласково увещевал, упрашивал, был терпелив и ласков. Слезы потекли по его щекам. Ира дрожала. Она обессилела.
- Ну что? Пойдем домой? Где твои вещи? Где ты живешь вообще? Я перевезу. Я, ты знаешь, такой ужин забацал? Я знал, я верил, что ты вернешься. Нам ведь было хорошо втроем, правда?
Он осторожно взял у нее Манин поводок, и аккуратно приобнял бывшую жену. Повел. Ира покорно шла. Вот они продвинулись наискосок вдоль зеленого газона, вот и через садик прошли, сейчас обогнут школьный дворик и зайдут во двор углового дома, того самого, где столько лет жили вместе.
Вот и пешеходный переход. Ира брела, опустив голову. Она совсем не глядела по сторонам. Замешкалась, потянулась к шнурку на кроссовке. Борис ждал ее на тротуаре, заметно нервничая. И тут не выдержал:
- Ну что ты застряла прямо посеред дороги, кобыла! Быстро сюда!
И тут с Ирины спала пелена. Она подошла к тротуару.
- Отдай мне паспорт. Быстро. Иначе я напишу заявление в полицию.
Он кинул документ на землю. Ира паспорт подняла.
- Вали! Но собаку я тебе не отдам.
Борис дернул поводок. Это – более удачная манипуляция. Без собаки жена никуда не уйдет.
Маня уперлась, встала, как вкопанная.
Борис раздражался все больше, и больше. Он поволок собаку, как куль.
- Оставь Маню в покое! – истошно закричала Ира.
И тут колли, прекрасная, чуткая, нежная собака Маня, с визгом вывернулась, непостижимым образом освободившись от ошейника, и вцепилась в руку Бориса острыми зубами. Она, хоть и колли, но все-таки – овчарка. А у всех овчарок очень острые зубы.
Борис взревел и пнул собаку. Тщетно. Маня сжимала челюсти. А челюсти у овчарок – ох, какие крепкие! Отрезвев от крика бывшего, Ира врезала ему мощную оплеуху. И откуда только силы взялись.
- Маня, домой, - сказала она собаке.
Маня разжала челюсти и повернулась к Борису спиной. Тот попытался ринуться вслед, но собака моментально обернулась и угрожающе зарычала. Низкий, утробный рык подействовал на деспота, как ушат холодной воды.
- Я вас найду! – пообещал он Ире.
- Попробуй! Я подаю в суд на раздел имущества, - спокойно ответила Ира, - твои угрозы никого не испугают. Ничтожество, - презрительно бросила в лицо мужу Ирина.
***
Она, может быть, никогда не сможет противостоять насилию. Но у нее есть Маня. Отважная и верная подружка. Маня никогда не даст свою хозяйку в обиду. Никому. Даже страшному пауку. Собачье сердце – отважное и любящее – лучший талисман и оберег для человека. Нам ли, простым людям, этого не знать?
Автор: Анна Лебедева
Прокаженная
Пути Господни неисповедимы. Вот зачем Звяга появилась на свет? Никто не ответит. А она появилась. Как в насмешку над всем живым и прекрасным, нелепая, уродливая Звяга существовала бок-о-бок с нами, вызывая в каждом, видевшим ее, то ли отвращение, то ли жалость, то ли жалостливое отвращение…
Молоденькая двадцатилетняя Елена Алексеевна, выпускница педагогического училища, тем летом опекала группу десятилеток из неполных и неблагополучных семейств. Двадцать пять пацанов и девчушек были «за бесплатно» определены на отдых в городском лагере при центре социальной помощи.
Кто вообще придумал эти городские лагеря? Большего убожества Лена еще не видела. Одно дело – наслаждаться сосновым духом загородного «Орленка» или «Красного партизана» у какого-нибудь светлого озера или вдыхать морскую свежесть Артека (это уж совсем шикарно). Даже спортивные лагеря или трудовые – неплохая перспектива. Но устраивать свое чадо в душные казематы прокаленного насквозь города? На все смены? Зачем? Дичь!
Откуда ей, юной и зеленой совсем, было знать, что не у всех семей есть деревенские бабушки с их сельской волей вольной, что не каждый может заплатить за путевку в тот же «Орленок», и уж тем более, отправить отпрыска своего на море. Питомцы городских лагерей – дети небогатых, целыми днями впахивающих родителей. Хоть под присмотром ребенок. Хоть накормлен – слава Богу. А то ведь попадет еще в историю.
А некоторым папам – мамам – вообще наплевать. Школьная администрация от собеса путевку даст – и фиг с ним, хоть пожрет бесплатно дармоед. Спиногрыз. Достал, честное слово, удавил бы, да сидеть не хочется за соплю такую.
Потому и контингент в отряде был разношерстный – от нарядных румяных, домашних ребятишек до самостоятельных и угрюмых волчат в нестиранных неделями одежках. Лена от природы была смешливой и хорошенькой, на выдумки скорой. Она терпеть не могла строгости и разные лагерные порядки. Все перевернула с ног на голову.
Второй отряд вечно сам по себе: то в парк уйдут индейско-ковбойские войны устраивать, то КВН между детьми и вожатыми замутят, то поход, то слет, то еще что-нибудь придумают. В помещении не сидели. Хорошо, что к обеду являлись вовремя. А то бы Елене Александровне прилетело бы от начальства.
А так… Дети крепнут, загорают, здоровеют, набирают вес, вожатку свою обожают без меры. Хвостиком за ней везде. Неплохо бы девочке и грамоту дать, хорошая девочка, любит ребятишек. И, смотрите-ка, даже с трудными язык общий нашла.
Лена, и правда, нашла общий язык и с трудными ребятами. Но это – всего лишь везение. Десять лет – не тринадцать. В десять лет ребенок тянется к ласке, к хорошему отношению, как теленок к мамке. С ними пока легко. Так что, не в педагогическом таланте дело. Просто, получилось так. Вот и все.
В отряде были свои лидеры и отщепенцы. Лена Звягина оказалась именно изгоем. Несчастный ребенок родился с заячьей губой, отчего ее лицо было вытянутым, козьим. Пустые оловянные глаза ничего не выражали, речь толком не сформирована. От девочки плохо пахло, а над губой – корка засохших соплей. И вся она, заторможенная, вялая, отрешенная.
Дети ее не обижали. Брезговали даже прикоснуться к ней. Дразнили издалека: Звяга!
- Это нехорошо, обижать девочек, - объясняла Елена Александровна.
- Почему? Она же страшная! – не понимали ребята.
- Не надо смеяться над инвалидом! – говорила Елена, - нельзя.
Не надо, так не надо. При вожатой никто девочку не дразнил. Обходили брезгливо стороной. На обеде не садились с ней за общий стол, Звяга жевала свою сардельку в полном одиночестве. Елена Александровна как-то из солидарности присела рядом с ней. Неудобно как-то, как прокаженная Ленка эта. Больше не садилась. Не смогла. Тошнота одолела.
Но надо быть педагогом до конца? Надо. Елена Александровна зорко следила, чтобы в адрес несчастной Ленки не летели оскорбления и тычки. Пробовала привлечь ее в игру. Подбадривала, как умела. На общем складе гуманитарной помощи отрыла симпатичные брючки и футболочку для девчонки. Самостоятельно выстирала и отгладила. Переодела ребенка. Хоть чистенькая стала. Хотя бы.
Звягина к концу смены даже улыбаться начала. Глазенки заблестели. В последний день смены, во время концерта, пробралась к Елене Александровне, и… прижалась к руке вожатки. А потом обняла ее и… поцеловала. Елена помнит, как потом в туалете, в тайне от всех, отмывая сопли с щёк, она, то и дело, склонялась над унитазом. Рвало и рвало от отвращения. Было противно. И ужасно стыдно. Елена ненавидела Звягину – та, как назло, осталась и на вторую, и на третью смену. И льнула, льнула, льнула к воспитательнице, как льнет любое любящее существо к объекту своей любви… Это было каторгой.
Осенью Елена Александровна уволилась и больше никогда не работала вожатой. Влюбилась. Вышла замуж. После замужества покинула педагогическую профессию навсегда. Об этом Лена не жалела нисколько. Зря только и училась, наверное. Муж на работу ее не гнал. Потихоньку Елену занесло в торговлю, где она и осталась, со временем занявшись собственным маленьким бизнесом. Денег – не ахти, но собственная кубышка потихоньку наполнялась. Ну и ладно.
Они пока снимали однушку в панельке. Соседом, живущим над Леной и ее мужем Сашей, оказался пьющий дед. Маргинал. Не повезло: напьется, не выключит кран, зальёт, забудет про это, опять напьётся. Хозяйка каждый раз указывала Елене на подтеки на обоях. Хотела увеличить оплату, проныра. Лена парировала ее претензии. Отбиваться удавалось. Но в голове другие мысли – надо съезжать. Ведь пьяный дедок может и газ не выключенным оставить как-нибудь ночью, когда все спят. Да и хозяйка квартирная наглеет…
Саша нашел другую квартиру. Уже и вещи собраны были и перевезены. Навели порядок. Ждали хозяйку, чтобы сдать ключи. Сидели на балконе, пили кофе, болтали. Вдруг из подъезда выскочила какая-то бродяжка. Вытянутое лицо, оловянные глаза. Звяга! Она что-то прижимала к рукам, то ли сумку, то ли кошелек. Видимо, у Звяги болели ноги или сил не было бежать – передвигалась она, как в замедленной съёмке. Через полминуты во дворе показался маргинальный дед.
С криками: «Воровка! Так-растак, деньги верни!» дед «бросился» в погоню. Но как бегают деды, да еще и пьющие? Очень плохо. Никак, честно говоря. Лена и Саша смотрели на процессию, не отрываясь. Это было завораживающим действием: ме-е-е-е-д-ленно! Как будто, гонки черепах. Звяга «стремительно» убегала, алкаш «стремительно» ее догонял.
Звягиной удалось скрыться. Саша, докурив сигарету и глотнув кофе, задумчиво произнес:
- Победила молодость!
А Ленка расхохоталась. Это было смешно и забавно! У нее, оказывается, такой ироничный муж. И приятно вот так: быть красивой и молодой. Иметь красивого и молодого мужа. И смеяться над алкашней.
***
Лена жила хорошо и прекрасно. Со временем удалось открыть сеть небольших магазинчиков. У Саши тоже все нормально. Он не сидел, сложа руки – авторемонтная мастерская приносила доход. Дело расширялось и крепло. Купили квартиру. Родили сына. Ни измен, ни драм в семье не было. И скандалов не было. Конечно, им завидовали. Наплевать. Пусть завидуют молча.
Павлик рос здоровым и беспроблемным. Семья ударно трудилась – на лаврах не почивала. Собственное дело – предприятие беспокойное, кто знает, тот согласится. Богатенькие родственники отсутствовали – во всем приходилось полагаться на самих себя. Саша и Лена так и делали. Полагались на самих себя. Потому и дом за городом, машины, квартиры, отдых за границей заслужили. Не возразишь.
Сашка уехал в очередную командировку. Лена решила взять себе выходной, забрать Павлика из сада, прокатиться в какой-нибудь ресторанчик с вредной (но такой вкусной едой), сходить в кино (тысячу лет там не была) на уморительную комедию, чтобы посмеяться с Павкой вдоволь. Так и сделала. Сыну осенью в школу. Пускай отдохнёт. Когда потом – начнётся «школьная пора» - от звонка до звонка – нелёгкая жизнь. Жалко даже ребятню. И себя немножечко жалко – уроки, поделки, собрания родительские, деньги на шторы, родительский комитет – зубы сводит!
Развлекались на всю катушку! Довольные, решили не возвращаться домой, а махнуть в городской парк, посидеть на зеленой травке, послушать птичье пение. Удобно расположились на клетчатом пледе (в машине у запасливой Елены есть все), достали корзинку с закусками, напялили на головы смешнючие панамки, только что приобретённые в торговом центре - умора, с ушками и рожками.
Упали на спину, загляделись на небо и пухлые, словно сахарная вата, облака. Павлик, воспользовавшись удобным случаем, набросился на мать с ворохом вопросов и вопросиком. Присел на уши, как говорится. Рассказал о предстоящей женитьбе на Катьке. Очень волновался: распишут с Катькой сейчас, или надо ждать. Может, мама взятку даст? Откуда у ребенка сведения про взятки? Откуда, откуда – воспитательницы языками чешут при детях, совести нет!
- Не, Павлик! По закону тебе жениться на Катюше нельзя. Рано! – ответила.
Павлик губу надул. Заикнулся снова про взятку. А мама, как заведенная: нельзя, нельзя, не по закону. А надо жить по закону. А Катя, если любит, дождется… А вдруг – не дождется? И что тогда?
- Переживешь как-нибудь. У тебя таких Кать миллион еще будет, - мама натянула панамку на глаза.
Ничего не понимает в любви. Ей-то хорошо, выбрала папку и радуется. А ему, Павлику, как?
- А миллион, это сколько?
Приставучка, прилипала, почемучка. Лена его так любит. Так любит, что сердце щемит. Пока зубами к стенке спит.
Она улыбнулась сама себе. Однако, Павлик отстал от нее с вопросами. Отвлекся на что-то. Или… кого-то.
- Мама, мам! Мама! – вдруг выдернул из дремоты тревожным голоском испуганного детеныша, - мама, а что это тетенька делает?
- Какая тетенька? – Лена резко открыла глаза, приподнялась. Панамка съехала на затылок и упала.
Недалеко от них на парковой скамеечке какая-то бомжиха расположилась. Лицо вытянутое, глаза пустые. Сидит, ногами болтает, мычит что-то такое про себя. Задрала футболку на животе и сосредоточенно что-то на себе ищет. Тезка. Бывшая воспитанница. Лена Звягина.
Павлик глаз с нее не сводит.
- Мамочка, а что она такое делает?
К горлу опять подобралась тошнота. Ну сколько можно? У нее уже рефлекс на Звягину, как у собаки Павлова.
- Пойдем отсюда, сынок.
- Ну почему-у-у-у?
- Я сказала – пойдем отсюда, - Елена прикрикнула на Павлика. Скатала плед и силком потащила сына к машине.
Звягина даже головы не повернула в их сторону. А Лену все мутило и мутило.
***
Лена потом смеялась, рассказывая про этот случай мужу:
- Представляешь, как совпало? А я уж на бедную Звягу все грешила.
Саша тогда развел руками:
- Бедная, бедная Звяга…
Просто Лена была беременной. Вот откуда недосып, апатия, тяга к чему-нибудь этакому вкусненькому и сонливость. Второй ребенок? Прекрасно. Хотелось бы девчонку. Но и сын – тоже хорошо. Но в тайне души – все-таки, девочка. Лена воображала себе малюсенькую крошечную принцессу с серыми глазами. Такую миленькую, такую сладкую… Видимо, созрела для истинного материнства. С Павликом было немножко по-другому.
Павлик, узнав, что у него будет сестрёнка, заныл. Он не хотел девчонку.
- Лучше братика, мам! Братика!
- Не ной, Паша! Что нюни распустил? – иногда Лена выходила из себя.
А так – все хорошо. Лена запустила бизнес, конечно. Доверила дело директору. Но держала руку на пульсе. Бухгалтерия работала исправно – беспокоится было не о чем. Сильный токсикоз, правда, здорово осложнял жизнь Елены. Но у кого не было токсикозы – редкие счастливчики. Это надо перетерпеть, никуда не денешься.
Будущая мама много гуляла, ела витамины, принимала солнечные ванны. Немножко понервничала осенью, когда Павлушка пошёл в первый класс, но, оказалось – напрасно. Сыну нравилось в школе, а с заданиями учителя он справлялся прекрасно сам. И то – Слава Богу.
В конце ноября Лена приболела – где-то простыла. Но выкарабкалась, температура спала на третий день. Ничего серьезного – простуда. Поводов для беспокойства не было. Когда зима окутала город, впервые сделала УЗИ.
Врач внимательно вглядывался в экран.
- Если я не ошибаюсь, у вас… девочка! – наконец-то сказал он.
Ну конечно, иного и быть не может. Девочка! Какое счастье! Тёплой волной радости накрыло Елену. Будто благодатный грибной дождик прошел! Саша будет счастлив! Нужно отделать детскую в девчачьи цвета. Дочку имя придумать! Елена хотела назвать будущую принцессу Анастасией. Красивое русское имя, нежное, как звон серебряного колокольчика.
Доктор все вглядывался и вглядывался в монитор. Он молчал, но нахмуренные брови выдавали неясную тревогу.
- Что такое, доктор? Что там? – забеспокоилась Елена.
А он ничего не говорил. После осмотра пытливо уставился на Елену и спросил:
- Елена Александровна, вы не обследовались на ИППП и TORCH?
- Что это? – сердце Елены споткнулось вдруг.
- Я могу ошибаться, конечно. На таком сроке сложно распознать хейлосхизис. Даже при ультразвуковом исследовании. Но… Не пугайтесь. Рано пока пугаться. Просто – меры предосторожности.
- Что это такое? Что у ребенка? – Елена чуть не взвизгнула, ей стало страшно…
- В народе это зовется заячьей губой. Елена Александровна? Елена?
***
Она провалилась в небытие.
С этих пор нормальная жизнь закончилась. Не помогали уговоры и заверения, что сейчас, в наше время, с хейлосхизисом челюстно-лицевая хирургия справляется на раз-два! Что все лечится. Что даже выкормить малыша можно, несмотря на ужасный дефект… Что…
Она не слышала и слышать не хотела. В память врезалась дурацкая фраза из интернета: «В Древнем Египте считалось, что рожденные с этим дефектом люди наказаны богами. Представители других культур связывали порок с признаком вселения в человека представителей злых сил»
Она повторяла эти слова, повторяла, выучила наизусть, и огненные буквы горели в мозгу каждый раз, когда она просыпалась. Живот рос, и непонятно было – почему он растет – мать практически не ела. Врачей беспокоила анемия. Елене необходимо было срочно госпитализироваться. Она кивала, соглашалась, но взгляд ее был устремлен куда-то внутрь себя. Она читала проклятую фразу про божье наказание.
- Победила молодость… Помнишь, как мы смеялись над ней? – шептала Елена мужу, - помнишь, как нам было весело? А помнишь, я рассказывала тебе, как меня она поцеловала, и я блевала два часа в туалете, помнишь? Все сходится. Все сошлось. Все правильно! Так мне и надо! Так мне и надо!
Саша искал Звягу по помойкам и подвалам. Перезнакомился, наверное, со всеми бомжами города. Те пожимали плечами: да, есть такая. Но где сейчас – они не знают. Страшная больно. Столько не выпить. Может, в сады умотала – там подъедается.
- У нее, что, вообще жилья никакого? – спрашивал Саша.
- Да какое жилье, так-перетак, мать-перемать, мы же бухаем. Мы давно квартиры про*рали. И Звяга – тоже! На Заводской жила. Мамку ее помним – знатная давалка была. Сгорела от вина. А эта дура даже копейки от квартиры не видела. Так отобрали.
Саша нашел бывшее жилье Звягиной. Конечно, там уже вполне счастливо разместилась приличная семья.
- Ой, хорошая такая квартира. И не дорого! – хвастались.
- А ведь она незаконно изъята у прежних хозяев была, - пробовал возразить Саша.
- Не знаем! Ничего не знаем! У нас честные документы, - жена мужика перешла на крик, - у нас все законно! Мы-то при чем?
***
Елена Александровна еле-еле передвигала ноги. Живот тянул ее вниз. Почему он такой большой? Почему так тяжко, Господи? Она вытирала мокрый лоб, отдыхая на скамеечке, и потом, поднявшись, снова брела. Куда? Сама не знала. Снегу намело чуть ли не по пояс. Мороз трещал и сушил губы. Казалось, что даже глаза покрываются тонкой корочкой льда.
В парке никого. Даже лыжников нет. Что они, дураки, лыжники, в такую погоду кататься? Зачем Лена здесь, да еще и одна? Зачем? Затем. Это превратилось в манию – найти несчастную Звягу. Помочь ей. Попросить прощения. Казалось, что после прощения проблемы отпадут сами собой.
- Ты ненормальная! Ты чокнутая! – кричал Саша. – Тебе в больницу надо, дура! Ты о детях подумала? Ты о Павлушке вспоминаешь хоть иногда?
Елена кивала, извинялась, перебирала губами, и… думала обо всем на свете, кроме Павлушки. Павлушка – здоровый. А Настя – больная. Девочка. Милая девочка, обреченная на мучения с рождения. Даже операция не поможет – останется шрам. Страдания нерожденного ребенка на ее совести.
- Бред, бред, очнись! Дура! Я с тобой разведусь! – Саша кричал, теряя терпение. Он уговаривал себя, что это стресс у жены, выброс гормонов, изменения в мозговой деятельности. Она ведь нормальной была, рассудительной. Что случилось? С ума сошла?
Он решил силком доставить Елену в больницу. Хватит. Невозможно смотреть на все это. Она ведь может из окна выйти или с Павликом что-нибудь…
Он договорился с лечащим врачом. Он просто успокоит Елену и предложит покататься. Просто покататься. А там – видно будет. Он – сильный мужик, справится. Главное, не вызвать у Лены подозрений. Павлушка у бабушки – пугать некого. Все получится.
Не получилось – Елена пропала. На градуснике за окном – минус тридцать девять.
***
Елена поняла, что заблудилась, когда стало совсем темно. Куда-то пропали фонари, сопровождавшие по-солдатски ровным строем лыжную трассу. И сосны пропали – сплошной кустарник, ивняк, колючий, обледенелый, злой.
Она проваливалась в глубокие сугробы, потом, чудом, как тяжелая самка кита, вытаскивала, буквально выпрыгивая из толщи снега, тело, снова проваливалась, и шла. Упорно, настойчиво, к неведомой цели. Она искала ту лавочку, где сидела летом Звяга. Жалкая, тощая Звяга, никому не нужная, обездоленная Звяга. Где же ей еще быть? Наверняка, она жила неподалеку в какой-нибудь землянке, фанерной хибарке, и Лена обязательно найдет эту хибарку, обязательно! Она всегда добивается своего!
Надежды таяли, как снежинки на теплой ладони. Вокруг темно, и мороз давно обжигал колени, несмотря на две пары рейтуз, предусмотрительно надетые утром. Она уже не видела – ощупывала густые ивовые кусты, и не шла – ползла по снежной целине, пропахивая выпуклым пузом глубокую борозду. Так легче. Физика – не провалишься по шею. Она ползла, ползла…
И вдруг почувствовала под собой пустоту. Снег обвалился под ней, словно кусок обрыва над пляжем. Она помнила – это страшно. И здесь под ней обвалилась снежная глыба, лавиной затягивая Елену за собой. Куда-то вниз, в смертную колыбель, навсегда. Она закричала, задергалась, сопротивляясь, и тут же, через две секунды, лавина остановилась, затихнув.
Ничего. Ничего. Так даже теплее. И совсем не холодно. Это берег так осыпался. Значит, она у речки. А на речке утром, рано-рано утром, будут рыбаки проверять жерлицы, на налимов ставленные. А Лена будет орать. Она умеет. Только бы не заснуть, только бы не заснуть.
А спать хочется. Так тепло тут, как в одеяле. Век бы лежала.
Она смежила покорно веки, и ресницы ее потихоньку смерзались. Какая прекрасная жизнь. Ни забот, ни хлопот. Очень уютно и мягко ждать рыбаков. Плохо, что целиком не засыпало – голове то холодно, то жарко.
Сладкий сон прогнала дикая, одуряющая, давно забытая боль. Не иначе хитрый мороз пробрался наверное, внутрь Елены и теперь грыз ее плоть. Грыз, жег огнем, с хрустом рвал мыщцы и жилы, глумился, не-на-ви-дел!
Она терпела, берегла связки для рыбаков. Сжимала губы и зубы, легонько постанывая. Но боль, нарастая с каждой секундой все больше и больше, не отступала, и истязала Лену, словно палач: вот тебе! Вот! На! Получай!
И тут мысль: да ведь она рожает! Она сейчас родит ребенка. И ребенок, голеньким телом своим, попав в снежный плен, умрет. Мучительно и страшно умрет. Из-за нее, матери! Да разве она мать! Разве мать так сделает?
- А-а-а-а-а-а! – страшный, леденящий душу крик, располосовал надвое ночную мглу, - А-а-а-а-а! По-мо-ги-те-е-е-е-е!
***
Лена не поняла, что случилось. Снежная каша, поддавшись, тихо поползла вниз, бережно увлекая ее за собой. Чьи-то теплые руки обняли ее за плечи и вдруг, рывком выдернули из удушающей темницы. Она помнила точно – теплые руки.
- Леночка! Я зна-ла, я зна-ла, что ты тут живешь, - простонала роженица. Боль снова терзала ее.
Мягкая ладонь легла на живот. И вовсе у Звяги не козлячье выражение. И заячья губа ее не портила. Ей так шла эта улыбка… А, главное, глаза: чистые, словно росой умытые. Полные света и надежды.
- По-мо-ги мне! – цедила сквозь зубы Елена Александровна, - по-мо-ги, милая! Как хорошо, что мы нашлись. О, Господи, как больно, Господи!
Лена видела эти полные сочувствия очи, тянулась к ним, хватала Звягу руками, обнимала, и не понимала, почему ей никак не удаётся прижаться щекой к мягким, как у мамы, ладоням. Звягина таяла, растворялась в пространстве, становилась туманом, чудесным теплым туманом… Лена поняла, что теряет сознание, устало и облегченно проваливаясь в синюю, полную покоя темноту.
***
Белый потолок. Белые стены. Казенные занавески. Тепло. Мягкое, волнами расходившееся от батарей парового отопления. И глаза… Полные любви и тревоги. Кто это? Звягина? Ангел?
Нет. Белый нимб превратился в медицинскую шапочку. Это доктор. А она – в палате. И живот не возвышается горой. И боль – тихая, умиротворенная, успокоенная лекарствами.
- Где я?
- В больнице, дорогая, - улыбнулся доктор.
- А где… ребенок?
- Спит твой ребенок. Здоровенькая девчурка. Выносливая. Мелкая, правда, и трех кило не набрала, но здоровенькая.
Лена подняла перед собой ладони. До локтя они были забинтованы.
- Не бойтесь. Не ампутировали. Хотя желание было, честное слово! Кто по парку гуляет в такие морозы? С такой страшенной анемией! На последнем месяце? Да если бы не ваш супруг Александр, вас на том свете архангелы уже приняли, - врач сменил улыбку на строгое выражение лица, - догадался в парке вас поискать!
- Я… заблудилась! – Лене совершенно не хотелось объяснять, как она заблудилась, ее уже не волновало, как ее нашли. Ребенок был абсолютно здоров! Да!
- Заблудилась она, - усмехнулся доктор, - в трех соснах. Вот она, анемия! Вы потеряли сознание, Елена Александровна. И упали возле аллеи. Под фонарем, Слава Богу. Теперь вашему мужу молоко за вредность давать надо. А то и что-нибудь покрепче!
- А у девочки нет заячьей губы?
- Да успокойтесь вы! Надо было выполнять наши предписания! Сдать анализы! Пройти тщательное обследование! А не кудесничать! Ужасное отношение, просто кошмар! Но – все хорошо. Девочку надо выкармливать и растить, как положено. Вы ведь – нормальная женщина. Красавица. А? Будем дочку растить, как положено?
- Будем! Конечно, будем! – Елена улыбнулась. Ей стало ужасно стыдно за свое поведение. По спине проползла холодная змейка страха: чуть не угробила ребенка, чуть не осиротила Павлушку. Бедный Сашка, угораздило же его на такой дуре жениться…
Она ничего не сказала Саше про Звягину. Зачем усугублять? Это Звягина ее вытащила. Она точно знала. Вытащила и вытянула на аллею. Ну а там и муж подоспел. Догадался, молодец. Как бы теперь Ленку разыскать? Надо ведь помочь человеку. Надо просто быть благодарной. Молится на нее надо!
А Саша ничего не сказал жене, с головой окунувшейся в материнство. Руки и ноги были спасены от обморожения, и она кормила Настю, малюсенькую девчулечку, крохотную и горластую, своим молоком, появившимся в груди как раз вовремя и в неожиданно большом количестве. Муж любовался женой и думал о том, как ее любит. И как он ее убить хотел за глупость и сумасшествие. Ему, конечно, объяснили: так бывает. Бывает, ничего не поделаешь. Страх, стресс – все пройдет. Прошло ведь? Прошло.
Он радовался тому, что Павлушка влюбленно смотрел на сестренку, робко трогая ее крохотные пальчики. Саша был счастлив от того, что Елена целует старшего ребенка и позволяет ему возиться с Настенкой, что в дом вернулось спокойствие и тихая радость…
Зачем тревожить Лену, говорить ей о смерти Звяги? Она умерла, оказывается, уже год назад. Удалось раскопать инфу в полиции. Умерла Ленка Звягина в прошлую зиму – околела в парке. Ползла куда-то, по-пьяни умудрилась заблудиться, провалилась в сугроб, нависший шапкой на высоком берегу. Ее и потянуло, да и засыпало. Весной только нашли. Нашли и по заячьей губе опознали – молодой опер не раз ее в обезьяннике держал – помнил.
«Несчастная девка» - говорил он, - « Я ее с детства помню. Она в лагере, в нашем отряде была. Иной раз от жалости в изолятор пущу. Поесть чего-нибудь дам… Сколько их в мире гибнет, шизануться можно»
Саша тогда в храм даже завернул. Свечку за помин души поставил. И правда, жалко девку. Молодая совсем, тридцати еще не было…
Автор Анна Лебедева
Дешёвые побрякушки
Переехали мы в другой район поближе к работе мужа. Сняли квартиру, а свою сдали в аренду одной мадаме из Казахстана. Такая прям хорошая-прехорошая, дама из высшего общества. Правда, потом стало известно, что муж ее тогда сидел за мошенничество, а она с почти взрослыми детьми сбежали в Москву, ну и попали к нам)) снимали они у нас долго, несколько лет, пока не купили свое жилье. Не скажу что прям в подруги набивалась, но всячески пыталась перевести деловые отношения на более близкий формат. Однажды на 8 марта подарила мне комплект серьги+кольцо. Очень дешевая стеклянная бутафория, которые продают на пляжах для туристов. Мне было неудобно ей отказать и приняла подарок. Положила в свою шкатулку с украшениями и забыла про него. Со временем стали замечать, что у нас в семье денег становится все меньше, влезли в большие долги, после того как она съехала, никто нашу квартиру не арендовал, я стала болеть, у мужа на службе работа не клеится, вскоре попали в серьезную аварию, разбили нам машину вдребезги, а виновник как-то съехал, в общем куда ни кинь - везде клин… Сижу я как-то летним поздним вечером пригорюнившись, анализирую последние горькие события и вдруг меня осенило: а что делают в нашем доме дешевые побрякушки от казашки? Достала их и только тогда их разглядела: полная нелепица, ну совершенно не вяжутся с холенным образом дарительницы. Да и я сама никогда такое бы не носила. Зачем она мне их вручила? Решила их сжечь. Но не дома же! Пошла на ближайший освещаемый перекресток в нашем поселке - а время уже было за полночь - завернула это недоразумение в бумагу и подожгла спичкой. И тут случилось невероятное! Этот маленький сверточек вспыхнул так, словно это был как минимум полкило пороха! И такой едкий запах серы шибанул мне в лицо, что я аж закашлялась и отшатнулась, чуть не упав… Но самое удивительное, что огромное черное облако дыма, размером и очертанием с крупного мужчину отделилось от этого горящего на земле маленького пакетика и быстро зашагала в сторону! Причем натурально шагало на юго-восток как живой человек, пока не исчезло в темноту! Я собрала на совочек остатки и кинула их в мусорный бак для собачьих экскрементов. Не скажу что сразу, но постепенно наша жизнь стала налаживаться.
P.S. С этой дамой после того, как она съехала на свою новую квартиру, причем купленную в нашем же доме, мы больше не общались. Что с ней не знаю, только она там уже не живет и никто о ней ничего не знает.
Пока я ночью «шаманила», уничтожая подарок)) мой муж спал. Утром рассказала ему, он удивился и спросил, зачем я это барахло хранила у себя, да еще несколько лет. Я и сама не знаю, почему… притом, что я терпеть не могу держать у себя чужие вещи, или те предметы, которые вызывают хоть малейшее сомнение. А эти побрякушки, спокойно пролежали, причем вместе с моими дорогими украшениями и меня это не озаботило… удивительно!
Улияна Ц.