Зачем Инна вязала пинетки, она сама не знала.

Дочке было 40, овдовела два года назад, так и не родив детей. В прошлом году снова вышла замуж.
Муж был моложе и хотел пожить для себя. Сын давным-давно уехал в Америку и возвращаться не собирался. Племянники выросли, но были юными для детишек. Наверно просто пряжа красивая попалась, латвийская. Она взяла всего то 1 пасму. Больно краски волшебные, нежные. Думала — себе на жилетку. Прикyпила тоненькие спицы, крючок, и начала вязать. Сама не заметила, как связaла маленькие пинеточки. А пряжи вон еще сколько.
К вечеру был готов чепчик, а на следующий день связались штанишки с грудкой и кофточка. Инна взяла большую коробку с пуговицами, выбрала красивые, маленькие, в виде крошечных божьих коровок.
Потом пошла в ванную, развела в тазике средство для стирки шерсти и опустила комплект, аккуратно стирала и вздыхала: «Так и yмрy, не подержав внуков на руках». Инна положила связaнные вещи на разложенную на столе махровую простыню: «Но ведь есть где то в мире ребенок, которому это нужно». Она открыла ноутбук и стала искать дома малютки в своем городе. Почитала. Оделась и пошла в магазин . Кyпила еще пряжу, в которой больше голубых оттенков и снова села вязать.
Сделала комплект для мальчика. А потом навязала десять пар пинеток и десять теплых шапочек. Все получились разного цвета. Инна поехала в Дом малютки. «Без сертификата взять не можем, — сказала ей сотрудница, — Вы бы лучше памперсы подарили, все время нужны». А Инна стояла и плакала. «Ладно, — сказала женщина, — оформим как-нибудь.
Пойдемте, сейчас нарядим в Ваши пинетки». Инна брала малышей на руки, целовала нежные щеки, тетешкала: «Совсем крошки. Им бы маму»
На махонькие ножки надевала пинеточки, тем, что постарше примеряла вязаные шапочки. Потом уехала. Муж пришел с работы поздно, спросил как дела. А она не знала, что отвечать. Обед не готов, в холодильнике пусто.
— Вот пинетки вязала в Дом малютки. А там сказали, что памперсы нужнее, — сказала Инна и посмотрела на мужа.
— Хорошо, — ответил он, — давай варить картошку, а завтра кyпим памперсы.
Инна достала кастрюлю и стала мыть овощи.
-Не дадут нам ребенка , мы cтaрые, мне 61, и тебе 62.
-Может и не дадут, но дверь то не заколотят, ведь можно договориться. Приходить, помогать. И пинетки, носки навязать. Пригодятся.
-Там есть пара, мальчик и девочка, близняшки, светленькие. Им почти 2 года. Я думаю им подойдут вязаные костюмы, может пока великоваты, но дети растут быстро. Пинетки тоже как раз будут, я их в виде кедиков связaла.
— Сходим вдвоем, — сказал муж. Договорюсь. Будем навещать.
И договорился. Четыре месяца Инна с мужем были волонтерами. Инна навязала новые костюмы и пинетки, на вырост. Близняшки уже звали ее мамой. Но как то пришли, а малышей нет.
-Вы представляете, их усыновили, сразу двоих. Мы сделали их фото в Ваших вязаных костюмчиках, и в тот же день супруги позвонили. Несколько месяцев документы готовили. Вот сегодня утром их забрали. Мы до последнего боялись, что не захотят двоих брать.
У Инны выступили слезы.
-Ну что ж ты плачешь, дуреха, — сказал муж, — радоваться надо.
Позвонила дочка,
-Мама, вы с папой можете ко мне заехать? Мне нужна помощь.
-Кран сломался, — спросила Инна, — или опять соседи залили?
-Нужно кровать собрать, — ответила дочка, — приедете, лучше не звоните, а откройте своими ключами.
-Ладно, приедем.
Они сели в свою Волгу и поехали.
Дочкина трешка сверкала чистотой. Из кухни пахло чем-то вкусным. Инна с мужем разделись, и одели тапочки.
-Мойте руки и проходите в комнату, — крикнула дочка, — я сейчас подойду.
Они сели на диван, и стали смотреть новости. Неожиданно муж толкнул ее в бок. Она подняла голову. В дверях стоял зять – Дима. У него на руках сидели те самые близнецы, одетые в связaнные ею костюмы, и в маленьких вязаных кедах-пинеточках. Мальчик держал в ладошке кусочек яблока, а девочка, с перемазанными щечками, хитро посматривала и пыталась яблоко откусить. Дима улыбался.
-Даже не знаю, как сказать. В общем у вас теперь есть внуки. Мы не говорили, не знали, удастся ли оформить. Сейчас Жанна подойдет, она им кашку варит.
Прибежала раскрасневшаяся Жанна.
-Мама, папа, познакомьтесь, это Таня и Володенька. Я их фото увидела на странице «Дети ждут». Они близнецы, как мы с братом. И пинетки у них точно такие, в виде кедиков, как ты нам вязала. Помнишь, на фото, где нам с братом по 2 года. Я мужу показала малышей, а он сказал — забираем.
Дима опустил детей на пол. Они побежали к Инне, протягивая маленькие ручки, и закричали : «мама, мама!»
Она прижала их к себе и целовала, вытирая слезы: «Я не мама, я ваша бабушка, баба». И все повторяла: «бaба, бaба, бaба»
Муж засмеялся: «А теперь то ты что плачешь? Надо шерсть покупать. Будешь вязать носки, пинетки то уже маловаты…
Автор: Елена Андрияш
Ты, мама, нам больше не нужна!
Татьяна Ивановна сидела в своём холодном домике, в котором пахло сыростью, давно порядок никто не наводил, но всё родное, хорошо знакомое, здесь она хозяйка, только силы потрачены на переживания, не знает с чего начать.
От обиды сжимается сердце, слёз уже нет, всю дорогу плакала.
Родные стены лечат, думала она, и душа поправится со временем.
В пальто и тёплой шапке сидела, руки и ноги холодные. Положив голову на стол, Татьяна Ивановна начала вспоминать свою жизнь.
Самое дорогое, что у неё есть-доченька Катя. Болезненная она с рождения была, муж всё говорил:"Не жилец дочка, что ты ночами не спишь, лекарствами пичкаешь, лучше здорового ребёнка роди!" А как? Эту-то еле до срока доносила, в сорок два года родила, уже и не думала, никак не получалось, двоих на раннем сроке беременности потеряла, уже и не надеялась на счастье женское.
Вскоре ушёл муж к другой, в соседнюю деревню перебрался, новая жена ему сына родила, про больную дочку он и слышать не хотел.
А Катя подрастала, крепче с каждым годом становилась, красивее. Мать и не заметила, как девочка её взрослой стала, много забот лежало на плечах женщины: работала в колхозе добросовестно, домашнее хозяйство одной трудно тянуть было, дочка помогала, но без мужика тяжко в деревне. Мать с ними жила, позднее и свекровь перебралась, когда невмоготу одной жить стало. Сватался к Татьяне Ивановне вдовец, но не приняла она его, стыдно перед дочкой. Как можно мужика в дом привести, никто им не нужен, замужем была, девочку родила, вот и всё, ради Кати жить нужно. Да и две бабки с ней жили, свекровь уже встать с кровати не могла, тяжело с ней, то попить просила, то на другой бок повернуть.
Катюша образование получила, мужчину хорошего встретила, по любви замуж вышла. А через два года после свадьбы Анюта родилась.
Катя не хотела дома сидеть, да и деньги нелишние, ипотеку ещё платили. Стала она маму умолять:
- Мамуля, дорогая моя, переезжай к нам, и тебе веселее, и нам поможешь, бабушки умерли, тебе одной плохо.
- Нет, Катя, у меня корова, кошка старая, огород, как я оставлю дом свой?
- Продай ты уже эту корову, она и молока мало даёт, что жалеть её, а кошку соседка возьмёт, баба Нюра добрая, не откажет, через неделю ждём тебя!
Не могла она кровинушке своей отказать, кто и поможет, как не родная мать. Корову и кошку соседка взяла, сын, невестка и внуки с ней живут, помогают, за домом присмотреть обещали.
Так Татьяна Ивановна и перебралась в город. Дочка с зятем на работе допоздна, она с внучкой погуляет, покормит, ещё и ужин приготовить успеет.
Анюта очень на маму свою похожа, бабушка души в ней не чаяла, днями и ночами вместе были, к счастью, девочка почти не болела.
В четыре года Катя решила малышку в детский сад отдать, ребёнку развиваться нужно, со сверстниками общаться.
А вот к матери отношение резко изменилось, зять вечно недовольный приходил, Катя говорила, что с мужем ссорится часто из-за матери, внучку бабушка избаловала, непослушный ребёнок растёт, в садик со слезами уходит, бабулю любит больше, чем мать родную.
Татьяна Ивановна ходила сама не своя, понять не могла, что не так-то, но не ожидала, что от дочки родной такое услышит:
- Ты, мама, нам больше не нужна, поезжай домой, Анюта в садик ходит, ипотеку мы выплатили, сама видишь, в двухкомнатной квартире тесно, да и тебе же так лучше будет.
На месте умереть хотелось, не думала, что так получится, да разве можно такое матери сказать.
Вещей немного, быстро собрала, на автобус ещё успевала, об одном думала, только бы не расплакаться, Анюта сзади ходила, просила бабушку погулять сходить.
Зять отвёз на автовокзал, молча высадил, даже не попрощался, да что зять, дочка из кухни не вышла, хотя любит, это точно знает материнское сердце, скорее всего, плакала, не хотелось, чтобы мать её в слезах увидела.
Вот так и оказалась дома. На улице начался дождь, от такой погоды стало ещё холоднее. Татьяна Ивановна словно сквозь сон услышала грубый голос и ругательства. В дом вошла соседка.
- Ой, Тань, это ты? Я уж подумала, что дом твой обобрать кто решил. Здравствуй! Что ты в темноте сидишь, ну-ка вставай, пойдём к нам. Давай-давай, моя Надька блины жарит, посидим, поговорим, это сколько ж лет не виделись.
Соседка почти тащила Татьяну Ивановну за руку, и всё рассказывала:
- Мои внуки в школу уже ходят, хорошо учатся, не балуются, а корова твоя в этом году тёлочку нам подарила, мы на завод решили оставить, сама увидишь, какая красавица, нельзя такую продавать, можешь себе взять.
Дети с радость встретили, как родную, кошку притащили, рассказывали, какая она умная и ласковая. Муся мурлыкать начала, узнала свою хозяйку.
Теперь хотелось плакать от радости, что не одна, слушает истории про деревню, о весёлой жизни большой и дружной семьи, все смеются, а главное, никто не спросил, почему вернулась, не предупредила заранее.
Сын соседки после ужина сказал:
- У нас дом большой, ты, тётя Тань, пока у на поживи, даже не думай отказываться, не отпустим. Я крышу подлатаю, дрова привезу, да и печку замазывать придётся, трубу почищу. Вот как подделаю дом твой, тогда, если захочешь, перейдешь, а, может быть, у нас понравится, так и останешься.
Худенькая старушка сидела и улыбалась, ей так тепло стало, душу согревала доброта человеческая.
Автор: Жизнь в Березовке
Дом
Стаpyю poдительскую квартиpy пришлocь пpoдать. Выcoченные потoлки, центр гopoда и истopии про poдовое гнездo — это хopoшо, а вoт тpeтий этaж без лифтa стaлинского aмпиpa — это плoxo. Пaпе зa вoceмьдесят, oн yже тpeтий дeнь не выxoдит из дoма. Тaк, глядишь, и cляжет coвсем.
Квартиpy онa peшительно пpoдала.
Половину денег они с папой сообща заплатили за обучение ее сына. Брат давно уехал за границу, делить родительские хоромы было не с кем. А сын — мальчик очень талантливый, строит какие-то там вебсайты, по-английски строчит, как и по-русски. Посовещались они с дедом и решили — пусть учится.
Ребенок укатил в Бостон. Звонил и благодарил регулярно, клятвенно обещал вскорости все заработать и отдать. Ну понятное дело, как же иначе? Сердце хоть и ныло, но душа за мальчика радовалась. Правильно поступили.
Надо было искать жилье.
Дед — очень крепкий старик, немногословный, рукастый и неимоверно тактичный, сидел у окна. Газету изучал. Читал без очков! Она опять улыбнулась: сама-то очкарик с рождения.
— Ты это, Светлана, глянь. Дом тут предлагают купить. В нашем районе, у школы. Наверное, можно посмотреть, — дед хитро подмигнул.
Отца Светлана Львовна обожала — боготворила, можно сказать. При нем, хоть и разменяла пятый десяток, а чувствовала себя ребенком. Он каждый день вставал по старой привычке в пять утра, брился, гладил свежую рубашку и выдвигался на рынок. На старом конном базаре он знал всех и вся, и даже подвальные мыши его обожали — он каждое утро ссыпал им сырных крошек у подслеповатого оконца. Весь район он знал наизусть, исходил вдоль и поперек, а многих жильцов знал по именам-отчествам, а еще и родословную мог пересказать. Знаком был лично.
Дом, выставленный на продажу, смущенно притих за старыми тополями и страдал ужасно. Он грустил и тяжко вздыхал... А что он мог поделать? На своем долгом веку ему пришлось повидать всякого: революционных матросов в кожанках — те всегда громко орали, будто рубили саблей каждое слово; торговцев с бегающими глазками и потными пальцами — те все больше катили-спешили на своих телегах по улице, распугивая важных гусынь и надеясь на легкий заработок; молодежь в полосатых рубашках с вихрастыми чубами — спортсмены все, на кого ни глянь; девушек с коротко остриженными косами, лихо подбрасывающих волейбольный мяч и исполняющих сальто...
В лихие годины Дом пережидал ужасные сирены и бомбежки, безмолвно плакал вслед семье, уходя в черный дым под песни немецких солдат. Потом радостно открывал свои ставни герою, вернувшемуся с войны, радушно принимал его спутницу, опять растил деток. Он охранял и дарил кров уж больше ста лет, постарел и осунулся, одряхлел местами. Но он был живой; сердце его радостно билось при звуках родных голосов, а глаза сверкали мягким светом блестящих окон.
Он все понимал. Нынче уезжали все — родственники и знакомые, соседи и даже именитые и важные персоны из телевизора. Вот и его сильно поредевшая семья собралась в дальние страны. Марк, Дом помнил его агукающим розовощеким младенцем, он задумчиво бродил по гулким комнатам, нежно гладил рукой истертые обои, обводил пальцем лакированные временем и миллионом прикосновений дверные ручки, любовно подобранные и привезенные прадедом из Германии.
Марк вздыхал, и Дом грустно вздыхал ему в ответ. Он прощался поскрипывающими половицами, натужно кашлял сквозняками и осевшими рамами. Дом не хотел его отпускать, ведь его столетние воспоминания хранили эту семью, корнями держали ее и давали ей силу, кормили в самые трудные времена позабытыми запасами из погребка, закрывали дубовыми ставнями от злых глаз, поили студеной колодезной и здоровой водой из самодельной скважины. Дом покрывал детские проказы и тайны влюбленных, он был средоточием всех жизненных сил этой семьи. А теперь десятком скудных слов в газете был выставлен на продажу.
Вычеркнут из жизни. Почти.
...Светлана с отцом подъехали к старому дому. На тенистую, совершенно сельскую улочку выходили два больших окна с массивными деревянными ставнями и старинная резная дверь. Светлана восторженно всхлипнула — по этой самой улице она со стайкой подружек не раз мчала в школу, перепрыгивала огромные лужи и пила вкусную воду из колонки. И это практически в самом центре огромного города!
Улица ничуть не изменилась: она ответвлялась от большого проспекта, совершала крутой поворот и тут же уносила в совершенно другой забытый мир детства.
Взрослый мужчина, открывший дверь, вежливо пригласил их пройти, а Дом, приосанившись, принялся удивлять и восхищать одновременно. За входной дверью оказалось внутреннее крылечко и снова дверь — двойная бронированная. С такой не забалуешь.
Оказалось, что стена, видимая глазу с улицы, — это только бок старинного и добротного строения: оно-то было развернуто внутрь, во двор, и спрятано от злых языков и дурного глазу. В квадратном зале сюрпризом притаился камин, настоящий, с каминной полкой и изразцовой стеной; потемневший паркет намекал на причудливо выложенный узор; стеклянный переход вел в недавно пристроенную новую часть, с двумя огромными спальнями и небольшим кабинетиком.
Ухоженный дворик, старый погреб в три наката... В нем, пожалуй, легко можно было бы перезимовать и даже пережить войну. Ряды солений и варений, любовно заготовленные и выставленные на сохранение, уходили вдаль, скрывались в тени углов.
Отец озабоченно кряхтел — наметанный глаз выхватывал просевшие доски, подгнившие от времени рамы, проржавевшие петли и чуть осевший фундамент. Цена-то невысока, но и работы...
Светлана же окунулась в водоворот неясных воспоминаний, детского смеха и касания теплых душистых паркетин босыми ногами, запаха фантастических пирогов и свежей малины на веранде, маленького смешного чертика, тайком накаляканного в уголке на обоях. Марк смотрел на странных покупателей и то хмурился, то брови его ползли вверх: пожилой ветеран с раскачивающейся походкой, задорные и искристые глаза и две шальные ямочки... Смутные догадки и бередящие душу чувства. Приятный низкий голос.
Ланка — Светланка! Ну конечно!..
Перед ним бродила по комнатам младшая сестренка его одноклассника Леньки!
Они же все учились вместе в старой школе. Ланка и Ленька были совершенно неразлучны. Ленька еще в детстве перенес операцию на сердце и младшей Лане приказано было за ним присматривать, вот она и увязывалась за ними везде и всюду. Ох и сорви голова была эта девица!
Дом улыбался и сверкал прозрачными стеклами. Он старательно вспыхивал неожиданными солнечными зайчиками в хрусталиках люстры, манил ворсистым пледом огромного кресла, магически притягивал взгляд матовыми корешками бесчисленных книг. Он узнал эту девочку сразу, с ней рука об руку вошла новая жизнь; ее ямочки обещали взрывы хохота и песни на веранде, шум и возню долгожданных визитов любимых внуков, ароматный душистый чай и неспешные беседы любимых друзей.
Он выбрал подходящую минуту и позолотил вечерним лучом бороду Марка, подретушировал игрой света морщинки и добавил искорки в блеск умных глаз, поджег золотистые нити в густых и ярких волосах Светланы.
— Ой, Марк! Марик! Папа, смотри, это же Марик, из нашей школы!..
Светлана восторженно трясла мужскую руку и тарахтела, точь-в-точь как в детстве. Марк улыбался и не мог на нее насмотреться. Он силился вспомнить, на кой фиг ему понадобилось уезжать в чертову Германию и что он вообще там забыл.
А старый и мудрый отец сидел на теплом крылечке и вел неспешную уважительную беседу со старым домом о днях минувших, о дорогих сердцу людях, о жизни и о любви... #опусыирассказы
Остальные работы автора вы найдете здесь ⬇
#АленаБаскин_опусыИрассказы
Алена Баскин
Баба Капа
Автор: Мавридика де Монбазон
- Настя, Настя, вставай, ты что забыла?
Тебе же к бабушке идти, вставай быстро.
Настя едва раскрыла глаза суббота, выходной девчонке очень хотелось поспать...
-Мам, я спасть хочу.
- Вставай давай, спать она хочет...к бабушке идти надо ну, быстро. Ты сама вчера пообещала.
-Мама, я никому ничего не обещала и это вообще не моя бабушка.
-А ну замолчи, замолчи быстро, - мать подскочила и зажала Насте рот рукой, - не смей открывать свой рот, поняла меня, - зашептала она на ухо девочке, лучше заткнись и делай, что тебе говорят, ясно?
Настя кивнула, она очень испугалась что мать начнёт её сейчас бить.
Она часто так делала, била Настю.
За что?
А за всё.
За то что от матери ушёл очередной мужик, за то что Настя подвернулась под руку, за то что она вообще есть, ну за оценки конечно...да за всё.
При этом на людях мать сюсюкалась с Настей, называла своим счастьем и кровиночкой, говорила что никто ей не нужен, у неё же такая прекрасная дочь...
Зато когда не было чужих, мать становилась мегерой.
Дядя Паша Насте нравился, он был спокойный, такой, будто подросток, немного забитый.
Настя, в свои двенадцать лет уже понимала, что дядя Паша подкаблучник, он до тридцати семи лет жил со своей мамой, Настиной матери каким-то образом удалось женить на себе дядю Пашу.
-Уж этот -то точно не сбежит,- говорила мать своей подружке, тёте Вике, - этот у меня вот где, - и она показала кулак.
Мать работала, кто бы мог подумать, в школе, завучем и учителем математики.
Ученики свою Тамару Петровну просто обожали, девчонки завидовали Насте, а Настя с каждым днём всё больше ненавидела мать...
- Вставай, коровяка, - шипит мать, - не смей даже лениться там, поняла, у этой карги.
У неё четырёхкомнатная квартира, когда её не станет, она достанется Пашке, поняла? Я его жена законная, а ты дочь моя. Подожди, он тебя ещё удочерит, я добьюсь...
Так что, в будущем, поменяем её квартиру, пока вырастешь, у тебя будет отдельная жилплощадь, поняла?
Ууу, отродье, неблагодарное животное.
Вставай иди...Мне на работу надо собираться, у меня с седьмым классом экскурсия.
Настя вздохнула и встала.
Мать вчера расстилалась ковриком перед своей свекровью, навялила ей, что Настя придёт и всё помоет.
Настя ехала в холодном, промёрзлом трамвае, она прислонилась к окну и задремала, Насте снились какие -то мультики, странные герои мультфильмов говорили смешными голосами, вроде они звали Настю, называя её девочкой.
-Девочка, девочкааа, конечная...
Настя проснулась и вышла из трамвая, где она есть? Проспала остановку, теперь эта бабка нажалуется матери и мать её опять отлупит.
Настя уныло села на скамейку.
-Тебе куда надо было?- спрашивает тётенька кондуктор.
Настя называет остановку.
-Ну так вон трамвай, иди, скоро отправляется.
-А вы не знаете...пешком сколько остановок.
-Пешкоооом, девять, а что? Денег нет?
Насте стыдно до слёз, у неё только туда и обратно, если она сейчас поедет до нужной остановки, то обратно домой ей не на что будет вернуться.
Если спросить у этой старухи, она расскажет матери и мать её отлупит.
Если сказать что украли...что тут начнётся, мать схватит её за руку, потащит в милицию, потом отлупит в два раза больше, нет...она пойдёт пешком.
Настя вздохнула, натянула на уши шапку и отправилась пешком.
- Эй, постой...- кондуктор подозвала девочку, - ты что? Ты что удумала? Пешком собралась.
-Ага, - Настя смотрит в землю.
- На вот, - она суёт в руку девчонке монетки.
-Нет, что вы...я не возьму...
-Бери давай, не возьмёт она. Дома попадёт?
Настя опять кивнула.
- Беги...а то опоздаешь.
-Спасибо вам, я вам верну...
- Вернёшь конечно...Беги, звать-то тебя как?
- Настей.
-А меня тёть Марина, ну беги...
Настя побежала к трамваю, уговаривая себя не закрывать глаза, не спать.
-Ох, Маринка, - говорит водитель трамвая, женщина в возрасте, - добрая ты душа, небось на шоколадки девка потратилась, одета прилично...Видно разбалованная...
-Нет Кать, у неё деньги были туда и обратно, я это по её растерянной мордашке поняла, остановку -то она проехала, назад уедет за деньги, а вернуться не за что. Видно бьют её, синяк старый на щеке и руки, будто по ним колотят...
-Та может ударилась, дитё же.
Нет, - качает тёть Марина головой, - это не ударилась, её бьют. Сама в такой семье росла, отец лупастил за каждый пустяк...
Тётя Марина была права, Настю бьют, лупастят, как она выразилась, только не отец, а мать...А ещё она всем говорит, что Настя такая неловкая...
Настя не уснула в этот раз, подошла к нужному дому, позднялась на этаж, позвонила в дверь.
-Что-то ты долго, - проговорила строго бабушка, -мать позвонила твоя давно уже. Ты что? Гуляла где -то?
Настя стояла опустив голову, она старалась не заплакать.
Что за ерунда, Настя научилась терпеть боль и никогда не плачет, а тут...Слёзы...горячие такие, крупные, как горошины, катятся из глаз.
Хорошо, что эта бабка не заметила ничего...
-Идём, есть хочешь?
Настя помотала головой.
-Хорошо.
Настя старалась изо всех сил, вытирала пыль, мыла, всё делала, что говорила старуха.
Квартира была словно музей, чего только там не было, разные фигурки, каие -то маски, картины, стояла такая странная штука с трубой, сначала Настя перепутала название и обозвала про себя самоваром, а потом вспомнила, что это граммофон, а не самовар, девочка даже улыбнулась.
- Устала?
Настя опять помотала головой.
-Ты что, разговаривать не умеешь?
- Умею.
Бабушка взяла Настино лицо рукой и подняла к свету.
- Вымазалась где-то, иди умойся, мой руки, будем обедать.
Настя умылась, подошла к бабке.
Кстати старуха была вполне себе здоровая, с чего мать решила что она скоро умрёт?
-Ты что не отмыла лицо? Погоди...Да это же синяк...Ты что...
- Упала.
-Как можно так упасть...а руки...руки... ты тоже упала...
Настя опять опустила голову и опять эти дурацкие слёзы.
-Идём есть.
После обеда Настя опять взялась за тряпку.
-Погоди...Ты чем занимаешься?
- Учусь.
-Ну это понятно...А чем вообще занимаешься?
-Ну...читать люблю, рисовать.
-Даааа?- старуха сразу стала суровой, - это мать так велела сказать?
-Как?- испугалась Настя.
-Про то, что рисовать любишь?
-Нет, она не любит когда я рисую, называет пустой тратой времени.
-Даже так...Идём.
Старуха подводит Настю к шкафу с книгами.
Выбирай любую и читай, прочитаешь, принесёшь и новую возьмёшь.
Настя стояла в нерешительности, она с любовью проводила пальчиками по корешкам книг.
- Постой...мать не даёт тебе дома читать? И...рисовать?
-Да, - тихо сказала Настя.
-Знаешь что...Вон диван, вон книги, сиди и читай, а хочешь...оставайся у меня на ночь, ведь завтра воскресенье, завтра не в школу.
-Но мама...
-Я позвоню твоей матери, она боится меня, так что не переживай, но это если ты сама захочешь, конечно...
Настя кивнула.
Бабушка набрала домашний номер Насти.
-Алё, алё, Тамара, девочка останется у меня, мы затеяли большую уборку, что ей мотаться туда сюда. Надеюсь ты не против? Ну ещё бы ты была против, акула. Всё давай, она приедет завтра вечером, я сама привезу её. Мало ли что двенадцать лет, я сама знаю.
Бабушка повернулась к Насте, хитро ей улыбнулась.
-Ну вот...теперь мы будем делать всё, что захотим, впереди у нас полтора дня. Кстати, ты можешь звать меня Капой...можешь бабой Капой, а что?
Ты моя первая внучка, я надеюсь, что Паша уживётся с твоей мегерой. Ему как раз такую и надо, он же у меня тюфяк.
Неизвестно, родят ли они мне родных внуков, буду тренироваться пока на тебе. Итак, внучка моя, Настенька, тебе нужна домашняя одежда, я планирую, что ты будешь ко мне приезжать каждые выходные, поэтому тебе нужна одежда и...в чём там спят маленькие девочки?
- Пижама, - тихо шепчет Настя, ей отчего-то нравится новая бабушка, баба Капа.
- Пижама, тааак, кому бы нам позвонить, ага.
Баба Капа берет телефон и набирает какой-то номер.
-Алё, Зинаида Васильевна, здравствуй дорогая, это Капитолина Митрофановна...Слушай, Зина, выручай, внучка на выходные приехала, а мамаша её, представляешь, кенгурица такая, не положила ребёнку с собой ничего, ни сменной одежды, ни тапок, ни пижамы...
Лет? Двенадцать, ну она у меня махонькая, лет на десять...
Прямо сейчас? Конечно подъедем, Зина, какие вопросы...
Настенька, собирайся, едем к одной личности...К товароведу тёте Зине.
Бабушка купила Насте разных вещичек, их провели прямо на склад, Настя будто в сказку попала, в пещеру Али- бабы.
А потом, вечером, они сидели с бабой Капой, пили чай и бабушка рассказывала про свою жизнь, молодость...
Она рассказала, что дядю Пашу родила поздно, уже и не надеясь стать матерью...
-Баба Капа, а чей это портрет?
-Это? Это автопортрет...мой...
-Ваш...
-Ну что опять завыкала, мой...
-Я думала артистка, какая же вы...ты...красивая.
-Да ну...скажешь то же, - смутилась бабушка, - я в молодости -то была на лошадь похожа, а к старости вообще, на высохшую акулу.
-Нет...ты самая красивая на свете...
-Да? Странно...А что, получается Григорий не врал? вот язви его, а я тогда прогнала его, ещё и пенделя дала...Это Пашкин отец...Мда...я думала, что он просто позарился на мою квартиру.
Папа известный учёный был, а я так...вольный художник можно сказать, но я в музее живописи до сих пор работаю, да пару лекций в неделю.
Слушай, нехорошо-то как с Григорием вышло, ну что уж теперь...
Потихоньку Настя рассказала, что мама её бьёт.
Бабушка Капа молча подошла и прижала к себе Настю.
-Я никому тебя не дам в обиду, слышишь? Ты мне понравилась сразу, ещё там, на свадьбе этой, дурацкой, фарс, что устроила эта акулица, а мой Пашка поддержал. Ну ладно, пусть живут, ему такую крокодилицу, как твоя мать и надо...
А мы себе будем жить, хе-хе.
Настя не верила, это что получается? У неё теперь тоже есть бабушка? Да ещё такая хорошая! Теперь она тоже может говорить, что поехала к бабушке, что мы с бабушкой...
Настя ждала выходных, словно манны небесной, а мать даже меньше стала драться.
Они стряпали с бабушкой пироги, по рецепту из старинной книги, апотом отмывали сос мехом кухню, учились варить варенье и многое другое.
А ещё, они с бабушкой нашли ту добрую кондуктора, тётю Марину, бабушка очень благодарила женщину, что она выручила её внучку.
Тётя Марина не хотела брать денежки, но бабшка Капа настояла.
У Насти была сама лучшая и необычная бабушка на свете.
-Ты чего соскочила не свет, не заря?- спрашивает зевая мать.
-Да мы с бабушкой с утра на рынок собрались, - сдерживая радость, говорит Настя.
-Ааа, ну правильно, правильно, подмазывайся к старухе.
Насте неприятны слова матери, стиснув зубы она убегает.
-Что твоя бегемотица, - огдядывает баба Капа Настю, - не дралась?
-Нее.
Ну ладно...
А вскоре, Настя уже по пятницам, после уроков уезжала к бабушке.
Мать думала, что они наводят порядок постоянно, а Настя с бабушкой Капой гуляли по музеям, выставкам, ходили в театры и просто болтали.
Иногда Настя валялась на диване и читала, иногда они вместе рисовали.
-Ба...Я хочу быть художником- мультипликатором.
-Отлично, моя девочка. А что на это говорит твоя крокодилица?
Настя опускает голову.
-Ясно.
Бабушка Капа иногда приходит к матери с ддяей Пашей в гости, мать ненавидит эти приходы своей свекрови, но терпит, ей приходится терпеть.
Бабушка с Настей скрывают от матери, что они нежно полюбили друг друга.
-Я вот что думаю...стара я стала, -бабушка специально кашляет, в это время Настя пытается сдержать смех, - думаю пусть бы Настя у меня жила...дохаживала меня.
Мать сначала раздумывает, всё же Настя её дочь и как бы там ни было, она любит девочку...Но...свекровь умеет убеждать, да и Настя вроде как не против, вон как глаза сияют, то что эти двое сдружились, мать давно уже поняла, всё же она не плохой педагог, может и плохая мать...раз ребёнок рад из дома сбежать...
-А ловко я эту змеицу угооврила, а? Ладно, Настенька, какая бы она ни была, она мамка твоя...
-Да я знаю, ба...я всё равно её люблю, к тому же она, как с дядей Пашей жить начала, так вообще ко мне стала хорошо относиться.
-Ну и славно...Ты хоть не против, что я тебя забрала?
-Неее, не против, ты что, баба. Я буду к маме с дядей Пашей в гости ходить.
Вот такая замечательная бабушка появилась у Насти...
Они многое ещё с Настей сделают...
Настя выучится на художника - мультипликатора, как и хотела, начнёт делать прекрасные мультики, самый первый свой мультфильм, она посвятит своей бабушке Капе.
Родных внуков у Капитолины Митрофановны, так и не появилось, но Настя ей стала роднее всех родных.
-Душа моя, - так звала бабушка свою внучку.
Успела и замуж Настю выдать и даже правнука на руках подержать.
-Люби её и не обижай, а то...смотри, я ведь и оттуда найду способ тебя достать, - гооврит она Настиному мужу, - я никому её в обиду не дам, она моя душа...
-Ты Паша, держись своей...любимицы- жёнушки, благодаря ей, хоть от мамкиной юбки оторвался, - наказывает баба Капа, - не обижайтесь на меня, но квартира Насте...
-Конечно...мама, - сдерживая слёзы говорит Настина мама, - она благодарна этой непростой женщине за мужа, а ещё больше за дочь...
Бабушка Капа ушла счастливой.
А Настя счастлива тем, что у неё была такая бабушка. #опусыирассказы
Приглашаем автора.
СЧАСТЬЕ КЛАВДИИ.
Будильник, стоявший на тумбочке рядом с кроватью, нарушил тишину дома в назначенный час. Клавдия вздрогнула от его звонка. Стрелки часов указывали половину четвёртого утра. Некоторое время сон ещё удерживал её тело в сладостной дрёме. Но мысли уже работали чётко. Пора вставать.
Набросив на плечи домашний халат, вышла в прихожую, зажгла свет. Тихо подошла к детской комнате. Легонько открыла дверь и в её проёме увидела сладко спавших сына и дочь. В это время Марина слегка улыбнулась во сне, что-то пробормотала, повернулась на другой бок и утихла.
Клавдия закрыла дверь, направилась в кухню, где на табуретке вверх дном стояло ведро для дойки, а на полу остывал с вечера запаренный для поросят корм. Сняла телогрейку, висевшую над ещё тёплой печкой, надела её на плечи, отрезала корку серого хлеба. И, подхватив с табуретки подойник, вышла в веранду.
Маленький дворик с вечера завалило снегом, у самого забора намело небольшие сугробы.
"Был бы муж дома, тогда тропинка к хлеву была бы уже прочищена"-,подумала про себя Клавдия, сожалея, что Григорий находится в командировке. Встаёт он обычно рано, успевает помочь по дому и спешит в гараж, чтобы одним из первых выехать в рейс.
Осторожно ступая по снегу, Клавдия прошла к сараю. Вспыхнувшая лампочка осветила тяжело поднимающуюся корову, в тот же миг тишину нарушило громкое приветствие ярко-красного петуха. В углу послышалось хрюканье проголодавшихся поросят. Клавдия проворно подхватила маленькую скамеечку и подошла к корове. Та повернула к хозяйке голову и с аппетитом начала жевать хлебную корку.
- Моя бурёнушка, заждалась? Становись на место. Будем доиться, Чернушка.
И вот уже накопившееся за ночь молоко шумными струйками полилось в подойник, наполняя хлев своим неповторимым запахом.
Клавдия выросла в крестьянской семье. Родители всю жизнь трудились на колхозной ферме. Ещё маленькой девочкой часами могла наблюдать за животными и за мамой, которая так много дел могла успеть сделать за день. Чем могла в силу своего возраста, помогала ей. Мать, конечно, радовало, что дочь любит животных, понимает их. Но всё же старалась услать девочку домой, чтобы та больше занималась уроками. Учёба Клаве давалась легко, и родители мечтали, чтобы их дочь поступила в институт.
Но успешно окончив десятилетку, выпускница вдруг заявила:"Пойду работать на ферму".
Мать, готовившая в это время у печи ужин, всплеснула руками:"А институт как же? Ты ведь так хорошо училась". Вытерев о подол халата руки, тяжело села на табурет, смахнула набежавшую слезу.
Закряхтел в углу отец, отложил в сторону ещё не подшитые валенки. Пристально посмотрел на дочь.
- Так мы надеялись, что будешь учиться дальше. Мы всю жизнь в навозе возимся, думали , хоть , ты не познаешь этого , -- тихо говорил он, поглаживая усы.
-Я давно приняла такое решение. А учится можно и заочно. Поработаю, осмотрюсь, там будет видно , -- упрямо произнесла Клава.
- Ничего, наверное, не изменить. Дочка у нас уже взрослая, сама может принимать за себя решение. Пусть поступает, как подсказывает ей сердце.
...Незаметной чередой потекли Клавины трудовые дни. Пригодилось ей всё, чему научилась в детстве, это и помогло стать признанной дояркой, мастером своего дела.
В свободные от работы часы спешила вместе с подругами в сельский клуб. Здесь обратила внимание на стеснительного паренька, который изредка поглядывал в её сторону. Звали его Гришей. Однажды он, переборов себя, пригласил девушку на танец. Через некоторое время родные и друзья сердечно поздравляли их с днём свадьбы.
С тех пор прошло немало времени. Изменился, похорошел колхоз. Появились новые улицы с добротными усадьбами. На одной из них получили квартиру Григорий с Клавдией, у которых к тому времени было уже два малыша.
Изменения происходили и на ферме. Как-то в один из морозных зимних дней сюда подкатил грузовик. Рядом с шофёром сидел бригадир Иван Павлович. Кряхтя, выбрался из машины и обратился к дояркам, которые собрались полукругом:"Здравствуйте, труженицы! Как настроение? Привёз вам доильные аппараты, чтобы рукам вашим легче было".
Часто потом вспоминала Клавдия тот день, радостные и удивлённые глаза женщин, внимательно наблюдавших за работой аппаратов.
Однажды, проводив сына в школу, а маленькую Марину в детсад, Клавдия пошла на ферму. Едва переступила порог санпропускника, как её встретил ночной сторож дядя Ваня:"Зайди к председателю. Он уже дважды о тебе справлялся."
-А что случилось, дядя Ваня?
- Беги в правление, там узнаешь что по чём.
В кабинете председателя витал густой табачный дым, видимо только закончилась утренняя планёрка. Фёдор Андреевич поднялся ей навстречу:"Проходи, садись, голубушка. У нас с тобой будет небольшой, но серьёзный разговор". Председатель пристально посмотрел в лицо Клавдии:"С ответом не спеши. Ты, конечно, знаешь, что скоро будем провожать на пенсию Елизавету Фёдоровну. Поэтому в правлении подумали о новой звеньевой. Решили, что кандидатуры лучше тебя нет".
-Я, я же...- у Клавдии перехватило дыхание.
- Не спеши с ответом, -- прервал её председатель.
- Честно, мы на тебя очень надеемся. Верим, что не подведёшь.Будет трудно, поможем.
Слова председателя сбылись. Клавдия быстро освоилась в новой роли. Звено её отличалось сплочённостью и работоспособностью.Самые высокие надои молока, потому множилось число грамот и дипломов, врученных небольшому коллективу за отличную работу.
.....Ведро до краёв наполнилось парным молоком. Клавдия погладила корову:"Всё, Чернушка. Всё, милая". Напоив корову, подбросив в ясли душистого сена, задав корм поросятам, она направилась в дом. Дети спали. Тихо, чтобы не потревожить их сон, собрала завтрак. Взяла будильник и поставила у изголовья сына. Одевшись, уже в дверях, осмотрела взглядом комнату, вышла на улицу.
Плотно прикрыв калитку, Клавдия уверенной походкой пошла по знакомой тропинке к ферме.
#ВикторВладимирович
Лист фанеры
Один мужчина, чье имя никому не известно, сделал то, что по вселенским законам считается абсурдом — закончил ремонт. Реально: все плинтуса прикрутил, промазал стыки, вырезал все уголки, выставил зазоры. И так уж случилось, что у него остался целый лист хорошей толстой фанеры.
Мужчина этот был расчетлив, прагматичен и дальновиден — короче говоря, жмот. Лежащий дома лист портил общую композицию, продавать его за полцены было нерентабельно, а дарить кому-то на день рождения — рано. Все знакомые, будь они неладны, родились весной, а на улице стоял июль. Решение нести в гараж, что находился в трех километрах от дома, казалось наиболее адекватным.
Собрав оставшиеся инструменты в рюкзак, мужчина пустился в путь, который пролегал через соседние дворы. На половине пути у него зазвонил телефон. Грустный голос в трубке сказал, что сожалеет, но он немножко затопил его квартиру, и нужно оценить ущерб.
В груди заныло, в глазах потемнело, надо было срочно бежать обратно — спасать свою гордость, а тут еще этот лист…
Стрельнув взглядом по сторонам, мужчина обнаружил посреди двора пустой перекошенный стол. В голове моментально созрел план. Фанера была брошена на потрепанное покрытие, и стол моментально преобразился. Маркером мужчина написал послание для потенциальных воров и вандалов: «Теннисный стол. Не брать, не портить, не использовать не по назначению. Находится под видеонаблюдением полиции».
Для надежности мужчина зафиксировал лист гвоздями, что были у него с собой в рюкзаке, и бросился домой. Позже он планировал вернуться, но «немножко затопил» оказалось очень даже «множко».
***
Вечером к столу пришли его коренные обитатели с полным пакетом крепких напитков и минимальным набором еды и совести.
— Колонизировали, гады! — помахал один из них условной видеокамере, и грустные аборигены отправились в чуждые им земли.
Хозяин фанеры не появлялся, и к столу постепенно стали приглядываться местные. Первыми стол заняли два школьника, что отдыхали на каникулах. У них не было ракеток, зато один из них нашел дома шарик, который с неизвестной целью тридцать лет хранился в серванте в хрустальной рюмке. Вместо сетки поставили новенькие учебники, их же использовали как ракетки. От математики шарик отскакивал чаще, а динамика полета была лучше от физики.
Наблюдая за детьми, какой-то сердобольный пенсионер смастерил вечером сетку и выровнял стол по уровню, а одна женщина обработала фанеру морилкой.
Постепенно стол начал привлекать к себе все больше внимания. Дядя Гоша из третьего подъезда откопал дома пару облезлых ракеток, чтобы безвозмездно передать детворе, но перед этим решил сам сыграть партию.
Обыграв всю местную детвору по кругу, дядя Гоша ушел домой удовлетворенный и с ракетками в руке.
На какое-то время он стал самым востребованным человеком улицы. Дети ждали его, как первый снег. А потом явился один из родителей вечно проигрывающих взрослому мужчине школьников и предложил дяде Гоше партию. Мужчины полчаса разминались, затем еще полчаса играли на подачу, потом вспоминали, как считаются очки после десяти, затем разыгрывали баланс. Школьникам это быстро наскучило, и они разбрелись по домам. Мужчины же играли до первых зажженных фонарей.
Еще через день пришли какие-то две девушки, купившие ракетки в местном магазине спорттоваров. Они заняли стол на целый час, и дядя Гоша с соперником вынуждены были ждать своей очереди. Мужчины фыркали, торопили девушек и раздавали советы, надеясь на скорую игру. Потом были «битва два на два», «игра на вылет», «первый условный матч», «первый позор».
С каждым днем игроков становилось все больше. Шарик теперь начинал стучать с самого рассвета и не останавливался до глубокой ночи, раздражая тех жильцов, чьи окна выходили во двор. Больше всего люди ненавидели новичков. Постоянный монотонный стук раздражал куда меньше, чем частые промахи и паузы.
Все споры, разногласия и дуэли решались отныне партией в пинг-понг. Сформировались местные команды, появились свои фавориты и аутсайдеры. Люди теперь могли унизить и растоптать соседей, не прибегая к хамству и подлянкам.
Однажды к столу подошла старенькая бабушка лет восьмидесяти и сказала, что уделает всех… И уделала. Она крутила так, что у людей ломались запястья, глаза и всякое самоуважение. Бабушка радостно обзывала проигравших безрукими и слабаками. Обыграв и морально унизив с десяток человек, старушенция довольно выдохнула и сообщила, что вот теперь можно и на покой.
Через пару недель дядя Гоша взял на себя смелость организовать местную секцию и набрал с пято́к учеников. Денег он не брал, но зато имел неограниченный доступ к столу.
Постепенно двор очистился от алкоголиков и бездельников. Управляющая компания радовалась: без каких-либо движений они смогли получить во дворе спортивный квадрат и планировали включить обслуживание стола в квитанции. Для этого была даже выделена целая банка краски.
А затем пришел хозяин фанеры. Он держал в руках гвоздодер и не хотел ничего слышать ни о каком теннисе. У его шурина как раз намечалась свадьба, и нужен был подарок.
Забрав фанеру, мужчина удалился, оставив в душах жителей двора черную дыру.
Дядя Гоша закрыл секцию. Скидываться на новый стол почему-то никому не хотелось. Управляющая компания заявила, что заниматься этим вопросом не собирается — впереди подготовительные работы к зиме, а на улице слишком много вандалов.
За прежний стол вернулись алкоголики, а учебники по математике и физике снова отправились на дно школьных портфелей.
Но через месяц, ранним сентябрьским утром, когда родители собирали детей в школу, с улицы послышался бередящий душу стук.
Выглянув в окна, люди увидели ту самую бабушку, которая еще недавно собиралась на покой. Она держала в руках ракетку и набивала ею шарик. Рядом рабочие бетонировали в землю новенький теннисный стол специально для уличной игры. Бабуля купила его на свои сбережения, которые постоянно пытались захватить всякие «газовщики» и «вентиляционщики».
— Ну что, криворукие доходяги, готовы бросить мне вызов?! — крикнула бабуля во все горло и, в очередной раз подкинув шарик, сделала подачу.
Александр Райн
Прощальный подарок
Лида всегда знала: к зиме надо готовиться заблаговременно. Она не любила неожиданных морозов, когда город вдруг замерзал в ледяных объятиях и укутывался в пуховый белый покров. Такие моменты всегда навевали на нее тревожные мысли о том, что где-то что-то упустила или не успела завершить. Поэтому к концу октября все дела должны были быть сделаны: счета оплачены, платки отданы в химчистку, окна в старой даче надежно закрыты. Это не просто рутина. Для Лиды это некий обряд, почти священный, который она переняла от своего деда.
Николай Иванович был человеком строгим и сдержанным, но в каждой мелочи видел смысл. Его придерживался порядка, но не показного, а основательного, с заботой и любовью к окружающему миру. Маленькие привычки, которые он ей привил, стали для Лиды почти незримым якорем в жизни. Она помнила, как в детстве они вместе готовились к зиме.
— Лидок, зима уже на носу, — сказал он однажды ей, когда ей было лет семь. Дед присел на корточки перед ней, поправляя ее шапку. — Держи шапку крепче. И запомни: в карманах всегда должны быть монеты. Мало ли что, пригодится.
Маленькая Лида кивнула серьезно, как будто в этот момент принимала на себя ответственное задание. С тех пор крепкая шапка и мелочь в карманах стали символами ее зимних подготовок. Монеты она давно уже перестала носить с собой, теперь в карманах лежали карты или телефон. Но шапка, пусть и другая, уже шерстяная и современная, все еще оставалась неизменной спутницей ее зимних дней.
Теперь, спустя сорок с лишним лет, она стояла на пороге дедовской дачи. Здесь, в тишине, где пахло старыми книгами и едва уловимой ноткой соленых огурцов, которые бабушка всегда с мастерством закрывала в банки, она чувствовала, что время неумолимо утекает сквозь пальцы. Дача, когда-то казавшаяся живым существом, почти дышащим вместе с ней, теперь оставалась лишь тихим памятником ее детству.
Когда дед был жив, этот дом всегда встречал ее с распростертыми объятиями. Здесь все обустроено с такой любовью, что каждый уголок казался ей особенным. Дедовский дом стал крепостью, их уютным миром, где жизнь шла своим чередом, подчиняясь строгому, но заботливому распорядку Николая Ивановича. Даже когда Лида повзрослела и дедушкины привычки порой казались ей устаревшими, она все равно ощущала в них нечто важное.
Теперь же, когда дед уже почти десять лет как ушел, дача медленно погружалась в забвение, словно тонула в холоде и тишине. Лиде казалось, что вместе с зимой умирает и память о тех счастливых годах. С каждым снежным покровом, с каждым морозом дом все больше становился не просто жилищем, а хранителем прошлого, которое угасало вместе с холодом.
Но, несмотря на это, Лида не могла просто отпустить эти места. Даже стоя в этом остывающем доме, она чувствовала, что часть ее души все еще принадлежит этому пропитанному временем пространству. Как будто дед все еще присутствовал здесь, наблюдая за ней, готовый в любой момент снова поправить ее шапку и напомнить о монетах в карманах.
***
В тот вечер, когда первый снег начал тихо ложиться на землю, Лида сидела у окна, смотрела на деревья в саду и думала о том, как быстро пролетают годы. Казалось, что буквально вчера она с мужем, Сергеем, резво готовились к Новому году, украшали дом, покупали подарки для внуков. Но сейчас, когда ему исполнилось шестьдесят, Сергей больше времени проводил за телевизором, а Лида все чаще чувствовала себя наедине с мыслями. Не было в этих мыслях ни тоски, ни отчаяния, скорее, умиротворение, покой, будто жизнь плавно и тихо закутывалась в мягкий снежный плед.
Лида достала с полки давно забытые бумаги, перешла в комнату на чердаке, ту самую, где дед хранил свои старые вещи. Там пахло нафталином, осевшей пылью и временем, которое остановилось. Маленькое чердачное окно впускало свет, казавшийся чуть голубоватым от ночного снега. За долгие годы Лида не раз поднималась сюда, чтобы привести в порядок вещи, но одно она всегда обходила стороной коробку в дальнем углу. Коробка эта стояла так давно, что стала частью интерьера, словно лишний раз напоминающая ей о деде, которого уже давно не было.
Она помнила, как когда-то, будучи еще маленькой девочкой, пыталась заглянуть внутрь, но дед строго-настрого запретил. «Это для особого случая,» — говорил он с улыбкой, глазея на внучку через очки. Лида тогда смиренно соглашалась, но внутри ее всегда что-то щекотало любопытство. И вот сейчас, когда ей уже было за пятьдесят, этот «особый случай» так и не наступил. Но почему-то именно сегодня, в этот первый снежный вечер, сердце вдруг защемило. Может быть, потому что в последние месяцы она все чаще задумывалась о смысле жизни, о том, что они с Сергеем постарели, что дети выросли и разлетелись по своим углам. Дом, когда-то полный детского смеха и хлопот, теперь погружался в тишину. Может быть, ее душа искала хоть маленькое приключение в этом, казалось бы, спокойном мире.
Коробка не давала покоя. Лида подошла к ней медленно, взвешивая каждый шаг. Когда она, наконец, взяла ее в руки, воспоминания вдруг нахлынули. Та же деревянная крышка, то же ощущение чего-то запретного, будто ей снова восемь лет, и дед строго смотрит на нее из-за очков. На этот раз, однако, он был только в ее памяти. Лида прикрыла глаза, вспоминая его теплый голос, а потом осторожно открыла крышку.
Внутри оказался старый блокнот, покрытый пылью и пожелтевший от времени. Лида с волнением взяла его в руки. Ей казалось, что сейчас она прикоснется к чему-то необычайному, скрытому от нее всю жизнь. Она принялась осторожно перелистывать страницы. На первых листах обычные дедовы записи: список дел на неделю, заметки о том, какой была погода и как вела себя соседская собака. Она чуть разочарованно пролистала дальше, но тут ее внимание привлекли несколько слов, написанных на последней странице.
«Лидок, если ты читаешь это, значит время пришло.»
Ее сердце на мгновение замерло, а потом забилось быстрее. Почерк такой узнаваемый, словно дед снова был рядом. Она продолжила читать, ощущая, как ее руки начинают слегка дрожать.
«Я знаю, что сейчас у тебя нелегкие времена. Наверное, жизнь показалась тяжелой. Но не унывай. Я всегда верил в тебя, ты же знаешь. И вот тебе мой последний подарок. Сходи в сад, за старую яблоню. Ты знаешь, о какой я говорю. Там – моя прощальная забота о тебе, маленькая внучка. Я знаю, ты уже давно выросла. Но для меня ты навсегда останешься моей маленькой внучкой.»
Лида прикрыла блокнот, медленно вдохнула. В голове крутились мысли: зачем дед оставил ей это послание? Почему именно сейчас? И что за «заботу» он имел в виду? Может, это было что-то символическое? Она вспомнила про старую яблоню, ту самую, за которой они с Сергеем всегда ухаживали, хотя дерево уже давно не приносило плодов.
Не раздумывая долго, она накинула пальто и позвала мужа. Сергей с трудом оторвался от телевизора и, вздохнув, направился к двери.
— Лидок, что ты опять придумала? — с улыбкой спросил он, подавая ей варежки.
— Пойдем в сад, — ответила она, немного загадочно, — Там кое-что интересное есть.
Сергей пожал плечами, но пошел за ней. Снег тихо падал на землю, и под ногами тихо, словно они шагали по пушистому ковру. Когда они дошли до яблони, Лида почти инстинктивно нагнулась к корням и начала копать снег.
— Ты с ума сошла? — посмеиваясь, спросил Сергей, но тоже присоединился к поискам.
И тут лопата Лиды наткнулась на что-то твердое. Она быстро разрыла снег и достала небольшой сверток, завернутый в старую ткань. Сергей подошел ближе, его интерес разгорелся. Лида аккуратно развернула ткань и обнаружила внутри маленький чугунный ключ. Она сразу узнала его, это ключ от старого сундука в подвале. Тот сундук, который стоял там десятилетиями и который никто не трогал. Никто не знал, что в нем спрятано, и Лида с Сергеем не раз шутили об этом на семейных праздниках. А теперь, кажется, пришло время открыть его тайну.
Лида посмотрела на Сергея, и тот улыбнулся: — Ну что, пойдем смотреть, что дед нам оставил?
Она кивнула, и они вместе направились обратно в дом.
***
Подвал оказался холодным и темным, пахнущим сыростью и давно забытым временем. Лида осторожно спустилась по скрипучим деревянным ступеням, освещая себе путь старым фонариком. Вся сцена казалась ей немного нереальной, словно погружалась в глубину воспоминаний, которых никогда не было. Это место она не посещала в детстве: подвал всегда казался ей слишком мрачным, а отец и дед никогда не разрешали туда спускаться. Но сейчас, с ключом в руках и с воспоминаниями о дедушке, она решилась.
В дальнем углу стоял старый сундук, покрытый толстым слоем пыли и с облупившейся краской. Ее сердце замирало с каждым шагом, словно внутри что-то подсказывало: за этой старой крышкой скрывается нечто важное, давно утерянное, но нужное именно сейчас.
Сергей шагал позади, сдерживая свои комментарии. Он знал, что Лиде нужен этот момент, чтобы разобраться со своими мыслями. С его стороны лишь тихое присутствие, невидимая поддержка, готовая вмешаться только если потребуется.
— Ты уверена, что хочешь это открыть? — тихо спросил он, заметив ее легкую дрожь.
— Да, — твердо ответила Лида, хотя голос ее чуть дрогнул. — Я должна.
Она осторожно вставила ключ в замок, сердце ее билось в груди быстрее обычного. Она сделала глубокий вдох, повернула ключ, и замок с глухим скрипом поддался. Лида приоткрыла крышку и на мгновение остановилась, словно боясь увидеть то, что скрывалось внутри.
Когда она наконец подняла крышку, ее взор упал на старый кожаный портфель, лежащий на дне. Он потрепан временем, но по-прежнему узнаваем. Она помнила этот портфель с детства, дед всегда носил его с собой, когда выходил по делам. Лида осторожно достала его и открыла застежку. Внутри она нашла пачку писем и документов, аккуратно сложенных и рассортированных.
Ее взгляд привлек один конверт, адресованный ей самой. Он был датирован годами, когда Лиде было всего пятнадцать. Ее руки дрожали, когда она открыла конверт и развернула письмо. Почерк деда, такой знакомый, сразу вызвал слезы на ее глазах.
«Лидок, не расстраивайся. Жизнь – это не только трудности. Это еще и счастье. Найди в себе силы его принять, даже если оно не такое, как ты ожидала. Всегда верь в себя. Ты – мой лучший подарок этой жизни.»
Лида не могла сдержать слез. Ее дыхание стало неровным, а в горле стоял комок. Слова деда оживали на бумаге, словно он был рядом, словно через годы он все еще продолжал поддерживать ее. Сергей, увидев ее состояние, тихо подошел ближе, обнял ее за плечи, мягко прижимая к себе.
— Что он написал? — тихо спросил он, глядя на ее лицо.
— Он... всегда был рядом, — прошептала Лида, едва справляясь с нахлынувшими эмоциями. — Даже когда его не стало.
Сергей мягко вытер ее слезы, чуть улыбнувшись.
— Он и сейчас с тобой, Лидок. Через эти письма, через все, что оставил.
Лида сжала письмо крепче, чувствуя, как через старые страницы пробивается тепло, как через этот простой листок бумаги к ней возвращается поддержка и любовь. Дед оставил для нее не просто материальные вещи. Он оставил самое важное. Он оставил свои мысли, свою веру в нее и свою любовь.
Автор: Алексей Поликарпов