Когда Тихон привез свою молодую жену в родное село, бабы, словно, с ума посходили.

Как так? Самого завидного жениха увели! И кто? Чужая! Селянки с подозрением присматривались к хорошенькой и приветливой Дарье. Пытались найти хоть один изъян в её внешности. Но, увы, все было тщетно. Девушка была красива, как весенний цветок. Хрупкость и невесомость Дарьи были обманчивы. В девушке таилась неведомая духовная сила. А лучший друг Тихона, Иван, вообще задумал увести Дарью из-под носа новоиспеченного мужа. Влюбился в девушку основательно и навсегда. Дарья всех этих козней не замечала. То ли слишком молода была, то ли не хотела видеть плохого в людях.
Мать Тихона, Гавриловна, зная коварство некоторых бабенок, подарила Дарье оберег, в виде заговоренного браслета. Но и он не помог. Дарья вдруг слегла. Видимых причин не было. Тихон забеспокоился, кинулся к сельскому врачу. Тот, навестив и осмотрев болящую, заключил: "Медицина бессильна. Время покажет. Пусть пока не выходит из хаты. От людских глаз подальше."
Две недели Дарья билась в горячке, ничего не ела. Гавриловна поила невестку травяными отварами. Дарья потихоньку оклемалась. Стала набираться сил. Гавриловна сделала свое заключение: "Не иначе как тебя, Дарья, сглазили наши девки. Позавидовали. Бабий язык - чертово помело. Ты носи браслетик. А красотой своей правильно распорядись. Не растеряй попусту."
Дарья носила подаренный оберег до своей смерти. А прожила она долгую жизнь.
Со временем бабоньки успокоились и подружились с Дарьей. Равных ей по красоте все равно не нашлось бы в селе. Дарья вписалась в круг жизни пока чужого ей села, сумела "разоружить" сплетниц добротой, терпимостью, смирением. И только Иван упорно ходил кругами вокруг своей зазнобы. Дарья не воспринимала всерьез его наглые ухаживания. Хотя, Тихона не оповещала. Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо. От глаз Гавриловны не укрылись ухлестывания Ивана за Дарьей. Она попыталась защитить невестку: "Где мед, там и пчелы. Кружит вокруг тебя, будто, шмель сахарный. Эх, скажу Тихону про Ваньку окаянного... Отскочит враз! Ишь, повадился на малинку! Мало ему девок на селе!" Однако, видя, что Дарья и сама даст отпор настырному ухажеру, решила Тихона не тревожить. Мол, молодые да зеленые, разберутся без лишних советов.
Через положенное время Дарья родила дочку Милу. В планах молодой семьи было обзавестись уймой детишек. Но, увы... Через два года началась война. Изнурительная, жестокая и лютая война с немцами.
Фашисты вошли в село Озерное, как хозяева, и стали устанавливать свои порядки. Было очень страшно. Жители села боялись выходить во двор, постоянно озирались. В воздухе висело уныние и какая-то безысходность.
Тихон, учительствуя в школе, вынужден был подстраиваться под режим оккупантов. Он считал, что детей необходимо просвещать при любых условиях.
Немцы, видя такого аккуратного и старательного учителя, предложили Тихону работу секретаря при их штабе. Тихон, скрепя сердце, согласился. Но была у него еще одна обязанность. Тихон сотрудничал с партизанами, которые вели подпольную деятельность в лесах. Об этой тайне никто не знал, даже Дарья.
А Иван вскоре стал немецким полицаем в родном селе. Он как-то быстро сьякшался с фашистами. Односельчане старались держаться подальше от Ивана, многие перестали здороваться с ним. Хату Ивана обходили стороной. Его мать слезы лила денно и нощно. Все соседи плевали ей вслед и проклинали весь род. Иван ходил по селу, как надсмотрщик, чувствовал себя всесильным и всемогущим. "Ныне полковник, завтра покойник"- так говорили про него в Озерном. Однажды Иван пришёл к Дарье. Тихона не было дома. Дарья испугалась незваного гостя. Что у него на уме? Иван вошел в избу, присел за стол и заговорил: "Ну что, Дашутка, пойдешь за меня? После войны увезу тебя в Германию. Заживем!"
-Ты в своем уме, Ваня? У меня, слава Богу, муж есть. Найди себе жену и с ней поезжай в свою Германию.- опешила Дарья.
-Мне ты нужна! Скоро кому-то свет в рогожку покажется. Тихона твоего вот-вот расстреляют. Уж, больно много знает военных секретов.
Соглашайся, пока я в силе. Уедем!-не унимался Иван.
-Уходи, Ваня! Побойся Бога! Тихон тебе лучшим другом был! А ты рад-радешенек его беде...-твердила Дарья.
-В любовных делах, Дашутка, дружба поступается.-не сдавался Иван.
Когда вернулся Тихон, Дарья все ему рассказала. Тихон молча собрал вещи на скорую руку и собрался уходить. Напоследок сказал: "Даша, я скоро вернусь. Уходить мне надо. Береги себя и Милу."
Тихон вернется лишь спустя два года.
Дарья поплакала вслед мужу, расцеловала Милу и занялась своими обычными бесконечными делами.
На следующий день в избу заявились немцы.
-Где твой муж? Почему он не явился на работу?
-Не знаю.-ответила Дарья дрожащим голосом.
-Отвечай! Иначе убьем твоего ребенка, старуху, потом тебя!-оскалился офицер и приставил дуло пистолета в живот Дарье. Ее, как варом обдало! Дарья носила под сердцем второго ребенка. И тут в избу, словно ангел-хранитель, влетел Иван. "Гер офицер, она ничего не знает. Муж бросил её и сбежал. Пожалейте! Отец у этой женщины немец. Ваш..."-неистово просил Иван.
Немцы, вроде бы, поверили и вместе с Иваном покинули хату. Дарья с Гавриловной облегченно вздохнули и заплакали.
Вечером того же дня Иван проведал Дарью.
-Спасибо, Ваня. Спас ты меня от неминуемой смерти. А откуда ты знаешь, что мой отец немец? -поинтересовалась Дарья.
-Мне о тебе рассказали в твоём селе. Знаю, что твой отец был обрусевшим немцем, он уже умер. Мамаша - русская. Две сестры у тебя. Надя и Люба.-бахвалился Иван перед Дарьей добытыми сведениями.
-Да, отец мой немец, но не фашист.-парировала Дарья.
-Где же твой муж, Даша? Неужто и вправду, сбежал? -не успокаивался Иван.
-Не знаю, Ваня. Хочешь - верь, не хочешь - не верь.-вздохнула Дарья.
-Хм...-ухмыльнулся недоверчиво Иван и ушел прочь.
Подошел срок и Дарья родила вторую дочку Верочку. Она была волос в волос похожа на Тихона. В заботах и хлопотах утекало время.
Два года Дарья не получала никаких вестей от Тихона. Она не знала, жив ли её муж. Каждый день Дарья подходила к калитке, высматривала Тихона, а по ночам долго не могла уснуть и прислушивалась к любому шороху. А вдруг Тихон постучит в окошко... Гавриловна подливала масла в огонь. Причитала: "Вы ж, мои сиротинки. Остались без папки! Как жить дальше?"
А жилось тяжело. У всех была беда горькая, как полынь. Немцы обосновались надолго. Два года Иван захаживал к Дарье с уговорами и посулами, но она была непреклонна.
-Ваня, про нас каждая собака на селе лает. Худые вести не лежат на месте. Тут и без вины виноватая будешь. Не ходи ты ко мне, прошу тебя!-умоляла Дарья. Иван молчал и ... снова приходил, любовался, вздыхал.
Дарья решила погостить у своей матери и, оставив дочек на Гавриловну, пошла пешком в свое родное село. По дороге встретила свою подружку, у которой муж давно партизанил. Она-то и обрадовала Дарью: "Жив твой Тихон, в лесах он!" Дарья повеселела, ожила!
Расцеловала подружку, попрощалась. Оставшийся путь провела в раздумьях о муже. "Ведь, Тихон ни разу Верочку не видел! Скорей бы война проклятущая закончилась! Сил нет терпеть!" Дарья не заметила, как дошла до хаты матери. Здесь тоже были новости. Младшую шестнадцатилетнюю сестру Любу немцы угнали в Германию. Старшая сестра Надя, сама будучи молодой вдовой, вышла замуж за вдовца с четырьмя малолетними детьми. Так что хлопот хватало. Всех нужно было, как минимум, вспоить-вскормить.
Обуви не хватало, одежда поизносилась. Питались с огорода, хлеб сами пекли. Суп варили из щавеля, лебеды, крапивы. Пирожки пекли с ревенем, с калиной. Чай заваривали вишневыми, смородиновыми листочками. Разве что березовую кашу не варили... Летом помогал выжить лес. Он щедро одаривал людей грибами и ягодами. Весной селяне спешили засадить, засеять, окучить каждый клаптик земли. Долгая зима "съедала" весь урожай. И все же люди устраивали себе маленькие праздники. Доставали для детишек сладости, для себя - напитки покрепче. За скромно накрытым столом пели песни, улыбались друг другу, шутили и смеялись. Пусть в глазах у всех стояли горькие слезы и была "каждая хата горем напхата". Люди непременно ждали победы над жестоким врагом! А главное, односельчане неистово старались помочь друг другу, утешить, подставить плечо.
...Дарья вернулась в свой дом. Обрадовала Гавриловну вестью о Тихоне. Теперь было спокойнее на душе. Оставалось только ждать и верить. Дарья, буквально, летала от счастья. Шутка ли, муж жив!
Иван, как-то встретив Дарью у колодца, спросил: "Тихон объявился? Сияешь, как масляный блин."
-Откуда, ж? Тебе, Ваня, показалось.- постаралась нахмуриться Дарья.
А тем временем, наступила весна 1945 года. Победа над оккупантами! Мир и счастье. Энтузиазму людей в восстановлении послевоенной разрухи не было предела. Хотелось жить и творить, созидать и наполняться радостью!
Тихон вернулся к семье в августе 1945 года. Без единого ранения, без единой царапины, но с опаленной и надломленной душой. Стал частенько прикладываться к горькой, замкнулся в себе, жил, как во хмелю. Война никого не щадила, всех перемалывала в своей мясорубке, калечила судьбы, отбирала жизни...
Через год у Тихона и Дарьи родилась третья дочь Шурочка. Еще через пять лет на свет появился сын Егор. Он родился слабеньким и болезненным. Настрадавшись сам и вконец состарив Дарью своими недугами, Егор, не дожив и до 12-ти лет, переселился в светлый мир. Все дети Тихона и Дарьи считали себя недолюбленными, недоласканными в детстве. Конечно, никто из них не винил родителей. Время было такое. Отец воевал, у матери забота - сохранить жизнь детям, самой остаться в живых, да и хозяйство какое-никакое вести. Она то на колхозном поле, то на своем огородишке, то у печки... До нежности ли тут?
После войны Ивана Казимирова, как пособника немецких оккупантов, судил военный трибунал. Односельчане хотели вершить самосуд над преступником. Толпа подошла к дому Ивана, вытащила его на крыльцо и давай бить почем зря, не разбирая. И если бы не выстрел пистолета в воздух, от Ивана не осталось бы и мокрого места. Подоспел местный участковый и остановил вакханалию обозленных людей. В целях безопасности, Ивана взяли под стражу.
Суд проходил в сельском клубе, при стечении всего честного народа. Ивана охраняли пять милиционеров, присланных из других сел.
Односельчане давали показания против Ивана. Припомнили ему все злодеяния во время войны. И только Дарья посчитала своим долгом сказать слово в защиту обвиняемого.
-Люди добрые! Иван в то жуткое время вольно или не вольно спас жизнь мне и моему мужу Останову Тихону. Он загодя предупредил, что фашисты могут расстрелять Тихона. И мой муж смог вовремя скрыться. За это я благодарна Ване. А судить, конечно, вам, товарищи судьи.- Дарья посмотрела в сторону Ивана и тревожно вздохнула.
Суд дал последнее слово обвиняемому. Иван покаялся перед народом и в конце своей речи выкрикнул: "Дарья, я буду любить тебя всегда! Прости меня! Тихон, и ты прости!"
Дарья покраснела, засмущалась и выбежала из клуба.
Вскоре, по решению суда, Ивана Казимирова расстреляли. Ему было 30 лет. Мать предала земле тело сына за оградой сельского погоста. Люди ей не позволили хоронить бывшего полицая рядом с героями, павшими в борьбе за родное село.
А жизнь продолжалась. Тихон и Дарья дождались внуков. Их было семеро. Жаль, что Гавриловне не довелось увидеть, хоть первенца. Она, управившись с земными делами, тихо умерла во сне в семьдесят лет.
Люба, младшая сестра Дарьи, войной угнанная в Германию, со временем, удачно и по любви вышла замуж за немца-ботаника, родила ему пятерых детей и со всей семьей переехала жить в Бельгию. Её дети и внуки не знали русского языка. Они общались на немецком. Да и сама Люба, со временем, стала забывать родной язык и говорила с акцентом.
Надя, старшая сестра Дарьи, отшагала всю жизнь со вдовцом. Однако, первого мужа Федора так и не смогла забыть. Везде он ей мерещился, часто снился. Детей молодожены не успели прижить. Через год после свадьбы Федор погиб. Тушил горевшую соседскую хату. Крыша рухнула прямо на него... Надя хотела руки на себя наложить, плакала в три ручья. Она часто вспоминала слова матери перед свадьбой: "Птица крыльями сильна, жена мужем красна." Теперь этих крыльев не было. Их жестоко и навечно обломали. Та сгоревшая хата пролегла глубоким шрамом на судьбе молодой женщины. Первенцу Нади не суждено было родиться. Ну что ж, от беды не зарекаются. Погоревав в трауре год, Надя решилась на брак со вдовцом. Лучше уж так, чем маячить попусту жизнь. Любви к нему не испытывала и в помине, просто пожалела детишек, оставшихся без материнской ласки. Как известно, вдовец - деткам не отец, сам круглой сиротой ходит. Надя даже не ревновала к умершей жене, хоть поводов было предостаточно. Молодая женщина хотела посвятить всю свою жизнь этим приемышам. Общих детей с мужем бог не дал. Сердце матери - вместилище неба. Не познав материнства с родными детьми, Надя в любви воспитала отпрысков второго мужа, за что они были ей бесконечно благодарны и считали её своей матерью.
Внуки Тихона и Дарьи никогда не слышали от дедушки и бабушки воспоминаний о войне. Ни-ког-да. Хотя, память хранила все мельчайшие подробности ужасов лихолетья, для Тихона и Дарьи эта тема была навечно закрыта. Уж, слишком много страданий, боли, разочарований принесла эта страница их жизни...
"Вросла" в чужого мужа...
-Ленок, я весь только твой! На этот раз я не стал морочить тебе голову пустыми обещаниями о разводе и действительно развелся. Клянусь тебе, я только что вышел из ЗАГСа абсолютно свободным человеком. Сейчас поеду собирать свои вещи и через несколько часов я у тебя. С этой минуты, и на всю оставшуюся жизнь, я буду рядом с тобой. Сегодня будем отмечать. Я куплю по дороге бутылку вина, а ты приготовь что-нибудь вкусненькое, как я люблю. Ну, ты знаешь.
Сергей чмокнул в трубку и раздались короткие гудки. Он не дал Лене вставить ни слова. А она и не нашла бы, что сказать. А что тут скажешь? Почему-то, женщина сразу поверила, что Сережа не врет. На этот раз он действительно развелся. Дождалась, выстрадала свое счастье! Что же это получается? Поездку с подругой на море придется отменить? А ведь тур уже оплачен. Ладно, это все решится потом.
Лена положила телефон и пошла на кухню, по пути поправив сползший с дивана плед, прихватив засохшую чашку из-под кофе с журнального столика. Сережа любит порядок. У Лены и так всегда было чисто, но к приходу мужчины она наводила идеальную чистоту. С чашкой в руках она пошла на кухню. В прихожей скользнула взглядом по зеркалу и задумчиво задержалась, глядя на свое отражение.
Ей сорок пять. Наверное, большая часть жизни позади. Целых тридцать лет из этих сорока пяти она посвятила Сереже! Целую жизнь она посвятила этому, чужому мужчине. Лена смотрела в зеркало, замечая каждую морщинку. Вспоминала себя пятнадцатилетней девчонкой. Молодой, полной надежд на будущее. Именно в этом возрасте она встретила Сергея. И не одна она. С Леной была близкая подружка - Таня. Они со школы были вместе. В техникум поступили тоже вместе. И вместе влюбились в красивого однокурсника Сергея.Ему это очень польстило. Ещё бы! Две девчонки ходят за ним хвостом и заглядывают в рот. До окончания техникума он морочил им голову, не делая выбора и пользуясь вниманием обеих. Ходили везде втроём. На дискотеку втроём, гуляли по вечерам тоже втроём. Выглядело это странно, и над ними подшучивали. Но Серёжу, по всей видимости, всё устраивало. Он, может быть, так и продолжал бы быть основой неразлучной троицы, если бы не Таня.
Именно Татьяне неопределенность начала надоедать, и она приперла парня "к стенке", заставляя сделать выбор. А вот Лена этого выбора боялась. Для нее он был очевиден, как и для многих окружающих. Лена могла бы быть очень красивой. У неё были потрясающей красоты глаза, выразительные скулы и пухлые чувственные губы. Могла бы она быть красивой, если бы не одно «но». Огромный нос с горбинкой, на пол лица, сильно уродующий девушку. В школе её даже дразнили за этот нос. Всякое бывало. Мама говорила девушке, что нос дочка унаследовала от прапрадедушки, что был то ли армянином, то ли азербайджанцем. Елена давно смирилась.
Таню тоже красавицей нельзя было назвать. Внешность заурядная. Симпатичная, не более того. Семьи у девчонок были одинакового достатка. Крепкие середнячки, живущие по средствам.
Как и думала Лена, Сережа сделал свой выбор в пользу Тани. Когда они в первый раз пошли гулять вдвоем, Лена проревела весь вечер, чувствуя себя выброшенной из жизни. К тому времени Сережа стал для нее центром мира.Возможно, вполне возможно, что она проревелась бы и, со временем, успокоилась, если бы поздним вечером Сережа не явился к ней. Кинул камушек в окно второго этажа, прекрасно зная, что это окно комнаты Лены. Помахал рукой, стоя под фонарём и призывая девушку спуститься к подъезду. Она и спустилась, трясясь от вечерней прохлады и от волнения. Зачем он пришёл? Быть может, понял, что выбор сделал неправильно и дал понять об этом Тане?
Оказалось, нет. Серёжа Тане ничего не сказал, да и выбор свой менять не собирался. Он прижал Лену к стене пятиэтажки, горячо зашептал ей в ухо:
-Я хотел бы быть с тобой, но меня не поймут. Мне придется быть с Таней, но сердце мое принадлежит тебе, помни об этом.
После этого Серёжа жарко поцеловал Лену и исчез. Растворился в ночной темноте, оставив девушку страдать ещё больше.
А как было не страдать, когда ее позвали свидетельницей на свадьбу любимого человека? Эта свадьба стала самым тяжёлым испытанием в жизни Лены, самым тяжёлым и самым незабываемым. Она сидела недалеко от молодожёнов, налегая на алкоголь. Никогда в жизни девушка не была любительницей горячительных напитков, а тут пила всё, что ей наливали в рюмку. Казалось, так станет легче, отпустит эта боль, кромсающая её сердечко острыми ножницами.
Таня была очень красива. Никогда она так красива не была, как на своей свадьбе. Правильно говорят, что счастье красит. Она уже стала женой, смотрела на Сережу взглядом собственницы. А Лена пила. Пила и не могла напиться. Алкоголь ее не брал. Появилась тошнота. Может, тошнило от горя, от чувства собственной никчёмности. Теперь она точно осталась "за бортом", ненужная Серёже.
Лену пригласил на танец свидетель. И она, собиравшаяся уже отказать парню, внезапно поймала на себе ревнивый взгляд жениха. Серёжа следит за ней и не выпускает из своего поля зрения. Вот, значит, как? Девушка тут же кокетливо подала ладошку свидетелю и пошла танцевать, чувствуя на себе недовольный Серёжин взгляд. Ему было не всё равно!
Сергей это доказал, выцепив Лену в коридоре, возле женского туалета. Оглянулся по странам, схватил её за руку и потащил куда-то. В конце коридора была узкая, неприметная дверь в подсобное помещение. В маленькой комнатушке стояли ведра, швабры и различные средства для уборки. Туда Сережа и затащил Лену и там случился их самый первый раз, который Лена никогда не сможет забыть. Маленькая комната с грязными тряпками и запахом хлора. Никакой романтики, только животный инстинкт.
Но Лена любила. И запах хлорки стал для неё запахом счастья на долгие годы. Из подсобного помещения она вышла другим человеком. И без того красивые её глаза сияли так, что аж слепило. Пьяненький свидетель крутился возле Лены до самого конца свадьбы, абсолютно не замечая уродующий девушку нос. Вот что мешало тогда Лене закрутить с ним, или с кем-нибудь другим? Были же парни, не замечающие её нос и видевшие только глаза. Ещё как были! А Лена будто с ума сошла. Она жила Серёжей. Жила от встречи до встречи.
После свадьбы Таня будто почувствовала что-то и прекратила с Леной всяческое общение. Перестала звонить, приходить и к себе не звала. Зато Сергей прибегал к Лене регулярно. Иногда раз в неделю, иногда раз в месяц. Этого ей было достаточно, чтобы не смотреть по сторонам и не видеть больше никого.
Чувствовала ли она себя предательницей по отношению к подруге? Конечно, чувствовала! Её грызла вина и заставляла давать себе обещания не встречаться с ним больше. Давать обещания, которые не смогла сдержать. Их встречи происходили по-разному. В дешёвых гостиницах, в свободных квартирах знакомых Сергея, которые он называл "хатами". Это всё было "грязно" и Лена прекрасно это понимала.
Так происходило до того времени, пока родители Лены не забрали ее бабушку к себе и не позволили Елене жить отдельно, в освободившейся квартире. Хорошей двухкомнатной квартире, в которой она, кстати, живет до сих пор.Вот тогда все стало совсем по-другому. Сережа приходил без предупреждения, как к себе домой. Он и чувствовал себя у Лены, как дома. Когда беременная первым ребенком Таня лежала на сохранении, Сергей на неделю к Лене переехал. Для девушки это было счастьем. С работы она бежала бегом, чтобы успеть "вылизать" до идеального блеска квартиру и приготовить к ужину что-нибудь интересное. Она готова была каждый день радовать Серёжу изысками из кулинарной книги. В бесчисленном количестве лепила пельмени и манты, которые он обожал. Ей казалось, что у неё есть семья. Почти семья...
Таня родила, и вместе с этим к Лене пришло осознание, что теперь-то точно она не имеет права лезть в чужую семью и лишать ребенка отца. Она не была бессовестной сте.р.вой, готовой на все. Появилась у Лены новая близкая подружка, с которой вместе работали. Попили они как-то вина и написала Лена Сереже, чтобы он больше к ней не приходил, и что между ними все кончено.
Он, конечно, прибегал, стучался в дверь, пытался выяснить отношения. Лена сидела в квартире, крепко сжав зубы, вытирая слезы отчаяния, и не открывала. Нельзя! У него там ребенок! Он чужой, и ей принадлежать не будет никогда!
Через несколько месяцев Лена вышла замуж. Можно сказать, что за первого встречного. Думала, стерпится-слюбится. Даже сына родила, а чувства так и не пришли. Это был скучный брак, больше похожий на дружбу. Он, может быть, и любил, а Лена притворяться не смогла. Как можно притворяться, когда думаешь все время о другом? В самые "близкие" моменты представляешь на месте мужа другого человека. Брак закончился тогда, когда Лена нечаянно назвала мужа Сережей. Назвала в тот самый момент...
Муж резко отстранился и обыденным тоном сказал:
-Давай разведемся. Я так больше не могу. Уж не знаю, кто этот Сережа, но я будто ощущаю все время его присутствие рядом с тобой. Сын мой, от него я отказываться не собираюсь. Буду платить алименты, помогать чем смогу.
-Хорошо, - буднично согласилась Лена.
Муж обещание сдержал. Алименты платил, сына на выходные забирал. Лена до сих пор осталась с ним в дружеских отношениях, хотя сын год назад женился и живёт отдельно.
После развода Серёжа вновь вошёл в жизнь Лены. Он следил за ней и появился сразу, как съехал бывший уже муж. Да что там говорить, если её сын давным-давно воспринимает Сергея как отчима, даже зная, что мужчина женат.
Жизнь не была спокойной. Были бурные всплески и затишья. Когда Лена в сотый раз собиралась расстаться с Сережей, он обещал развестись. Клялся и божился, что скоро это сделает. Что Таня ему надоела и сердце его принадлежит только Лене. Один раз, по его словам, он даже заявление на развод подал, и тут оказалось, что Таня вновь беременна. Сережа пришел, грустный, развел руками.
-Лен, вот как я сейчас ее брошу? Я буду последним мерзавцем, если я сделаю это в такой момент. Прерывать беременность уже поздно. Как я буду выглядеть в ЗАГСе, разводясь с беременной женой? Пусть она родит, а потом уже, потом...
-Естественно, когда Таня родила вторую дочку, было не до развода. Девочка, якобы, родилась болезненной. Да и вообще, много всяких причин у Сережи было. Лена уже особо не надеялась. Да и, честно говоря, она никогда не настаивала на разводе. Она лишь хотела порвать эту болезненную связь. И сама понимала, что слишком крепко "вросла" в этого мужчину. Всем сердцем в него вросла!
Лене сейчас сорок пять, а когда ей было лет тридцать шесть, как-то вечером раздался звонок в дверь. Она подумала, что это пришел Сережа, и хотела открыть не глядя. Но что-то заставило ее посмотреть в глазок и вздрогнуть, увидев на площадке Таню.
-Открывай, - сказала бывшая подруга, - не бойся, драться не полезу.
-А чего тебе со мной драться? - притворно улыбалась Лена, сдерживая внутреннюю дрожь. - Мы столько лет с тобой не виделись. Обниматься надо, а не драться.
Таня криво усмехнулась. Вошла в прихожую. Как каменное изваяние застыла на месте.
-Не лицемерь, Лен, я все знаю. Знаю уже не первый год. Да я еще на нашей свадьбе видела, как он смотрел на тебя во время твоего танца со свидетелем. Не буду скрывать - я следила за мужем. Знаю, все знаю. И столько лет терплю.Все надеюсь, что он одумается. У нас же дети...
Лене хотелось провалиться сквозь землю. Так ей было стыдно, как не было никогда в жизни.
-Прости, - только и смогла прошептать она. - Прости меня, Таня.
-Такое не прощается, - мотнула головой Татьяна. - Не прощается. И все-таки, я пришла тебя просить. Оставь моего мужа в покое. Если хочешь, я на колени перед тобой встану. Только отстань от него!
-Да разве ж я его держу? - с горечью вскрикнула Лена. - Не держу, но и отказаться не могу. Это сильнее меня.
Таня не сдержалась. Начала орать, ругаться грязно, цинично. Все, о чем молилась в тот момент Лена, чтобы сын-подросток из своей комнаты не услышал этой безобразной ругани. А мальчик все слышал. Слышал, но матери слова не сказал. Сказал он гораздо позднее, став уже взрослым и начав встречаться с девушкой.
-Мам, я не против дяди Сережи, но никогда не понимал, зачем ты с ним. В детстве я все время думал, что вот-вот он переедет к нам навсегда, и ты постоянно будешь счастлива. Теперь я знаю, что этого никогда не случится. Мам, я, возможно, скоро женюсь и перееду от тебя. Не хочу, чтобы ты оставалась одна. Ты же у меня еще молодая и красивая. Почему ты никогда не рассматривала других мужчин, кроме дяди Сережи?
-Красивая, это сильно сказано, сынок, - неловко улыбнулась Лена, чувствуя себя очень неуютно. Взрослый сын ведет взрослые разговоры.
-Вот, я так и знал! Ты не чувствуешь уверенности в себе. У тебя низкая самооценка. Это всё из-за твоего носа. Мам, я люблю тебя и такой, но хочу, чтобы ты сделала пластическую операцию. Ты сразу посмотришь на мир другими глазами. Самооценка повысится и, может быть, ты пошлёшь уже дядю Серёжу куда подальше.
-Что? Какая ещё пластическая операция под старость лет? - засмеялась Лена. - Это же деньжищи огромные.
-Не такие уж и огромные, ма, я узнавал. Большую часть денег я сам тебе дам. Я копил, когда подрабатывал.
Лена смеялась, отмахивалась, а сын все не отставал. И вот ей сорок пять лет. Сын с женой живут отдельно, а она смотрит на себя в зеркало и удивляется, какая же она теперь красивая. Да, морщинки, да, уже не девочка, но глаза все так же красивы. Без этого уродского носа ее лицо стало выглядеть совсем по-другому. Сын все-таки убедил маму сделать пластическую операцию. Когда отеки спали, и он увидел ее в новом обличье, присвистнул.
-Мам, да ты у меня красотка! Ты только посмотри на себя. Сегодня мы идем в ресторан. Пусть все вокруг увидят, какая у меня молодая и красивая мама.
Лена и сама себя такой почувствовала. Может быть, до этого у нее реально была низкая самооценка. Все возможно. Однако, теперь она часто ловила на себя мужские взгляды, получала комплименты. А Сергей будто "с катушек слетел". Он почему-то обиделся на нее за эту пластическую операцию. Психовал, ругался. Тем не менее, стал чаще бывать. И надо же, развелся с Таней!
Тридцать лет! Тридцать лет жизни она посвятила этому человеку. Полноценная жизнь прошла мимо. Казалось бы, сейчас она должна прыгать от радости. Любимый мужчина развелся и готов остаток жизни провести с ней. А радости не было, только досада.
Лена смотрела на себя в зеркало и думала, что Сережа никогда ее не любил. Ему было просто удобно держать двух женщин возле себя. Это льстило его самолюбию. Если бы он ее на самом деле любил, он бы женился на ней, наплевав на недостаток внешности. Да и, в конце концов, можно было сделать эту пластическую операцию гораздо раньше. Вот сын же заметил, что у мамы из-за этого низкая самооценка и накопил деньги, да еще и заставил ее сделать это.
Лена смотрела в зеркало и вдруг начала смеяться. Смех перерос в хохот, а хохот в истерику. Сорокапятилетняя женщина внезапно поняла, что Сергей ей больше не нужен. Не хочет она, чтобы он жил здесь. Не хочет заботиться о нем, готовить разносолы, стирать его рубашки и носки. А хочет поехать на море с подругой. Хочет отдыхать, купаться, пить по вечерам вино в уютном кафе на набережной и наслаждаться жизнью. Неважно, сколько ей лет и что ждет впереди. Главное, что не было больше в ее жизни Сергея. Не было никогда!
Лена вытерла выступившие от истерического хохота слезы и вернулась к лежавшему на журнальном столе телефону. Позвонила Сереже и заговорила абсолютно спокойно.
-Ты не приезжай. Я с подругой на море улетаю. А ты вообще никогда больше не приезжай. Не надо на меня кричать, Сереж, - поморщилась Лена. - Что значит, ты развелся из-за меня? Я хоть раз тебя об этом просила? Вспомни. Хоть один единственный раз слово "развод" звучало из моих уст? Нет, я никогда тебя об этом не просила. Поздно тебе было разводиться уже после рождения первой дочки. Поздно и ни к чему. Не приезжай ко мне больше. Я всё равно не открою. Прощай, Серёжа.
Олег был везунчиком. Практически всегда. Его жизнь сложилась очень удачно, повезло с работой, с друзьями, а, главное —повезло с семьей. Они познакомились с Ниной сразу после школы и с тех пор не расставались. Даже суровый и сложный Валерий Михайлович принял невестку в семью, взял в свою мебельную компанию и вырастил из нее своего заместителя. Нина была умна, надежна и хорошо воспитана.
Сравнивая семьи друзей, Олег каждый раз убеждался в своем везении. Помимо общих интересов, двоих прекрасных дочек и одинаковых взглядов на жизнь, Нина очень привлекала его как женщина. Потому что любила его глубокой, страстной любовью. Все двадцать лет. Она умела дразнить и манить, и до сих пор у Олега темнело в глазах, когда она касалась его коленом под столом или задевала щеку волосами. Друзья погуливали от жен, а Олегу завидовали – редкие отношения, когда за столько лет одна женщина перевешивает все возможные искушения.
Они только что вернулись из отпуска, согретые южным горячим солнцем, терпким, густым вином и тихими вечерами вдвоем на террасе у моря. Еще не раздражала слякоть на улицах, пробки и обычные проблемы на работе. Еще не сошел южный загар и легкий взгляд на повседневность. Олег возвращался с работы, неспешно двигаясь в пробке. Серые, моросящие сумерки за окном авто – этот мелкий дождь идет уже три дня без перерыва. Если включить в машине печку и хорошую музыку, то эта погода никак не влияет на настроение. Вот пешком сейчас плохо. Авто медленно продвигалось к автобусной остановке. В серых сумерках на остановке одиноко жалась к стене девушка – тоненькая и нахохлившаяся, как птичка. Лица почти не было видно, только по фигуре и плавным движениям понятно, что она очень молодая и нежная. Как неуютно и холодно, должно быть вот так одной стоять на остановке и бесконечно долго ждать. И с этой мыслью Олег проехал дальше.
Вечером была его очередь читать сказку перед сном младшей дочке. Дочь выбрала «Дюймовочку» и Олег в лицах и с чувством прочитал ее всю. Вдруг поймал себя на мысли о сегодняшней девушке на остановке – так, должно быть, выглядит Дюймовочка. Хрупко и одиноко. Мысль прилетела, как дымок, и так же легко ушла.
На следующий день, проезжая знакомым маршрутом, Олег вдруг вспомнил вчерашнюю девушку и почему-то стал ждать эту остановку. И подъезжая, издалека, он опять увидел одинокую маленькую фигурку. Не думая, свернул к остановке, повинуясь какому-то минутному непонятному чувству и открыл пассажирскую дверку:
– Садитесь скорее, вы заболеете так стоять.
Он так уверенно и однозначно это сказал, что у девушки не возникло даже сомнения. Она торопливо села на предложенное место и как птица встряхнула мокрыми плечами. Олег секундно пожалел о своем спонтанном поступке – зачем? – но, взглянув в ее лицо, забыл о всех сожалениях. Тонкое, бледное лицо с грустными синими глазами. Дюймовочка! Как девочка из сказки. Девушка взмахнула мокрыми длинными ресницами и нежным высоким голосом поблагодарила Олега – автобусы здесь ходят редко, район незнакомый и она бы точно простудилась здесь сама. Возвращалась от больной подруги, второй день ей помогала. А живет она почти там, куда едет Олег – но можно ее высадить на любой остановке за мостом, оттуда добираться легче. Олег слушал и теплое смешанное чувство заполняло его душу. Конечно, довез до дома. Выходя, девушка коснулась хрупкими пальцами руки Олега:
– Спасибо вам.
От этого прикосновения почему-то стало жарко в груди. Удивляясь и не веря себе, Олег сказал, что завтра вечером он приедет к ее дому. Девушка ничего не ответила.
Всю дорогу Олег поражался себе, он привык понимать свои поступки. А здесь какое-то мальчишество. Глупости. Конечно, никуда он не поедет. Какой-то несчастный, замерзший воробей. Почти ровесница старшей дочери. Он выбросил все мысли о девушке из головы и с чистой совестью поехал домой. А утром, со звонком будильника, понял, что вечером обязательно поедет к ее дому.
Не узнавая себя, приехал на час раньше, чем договорились и встал за углом, сомневаясь в своем решении. За полчаса до времени, она вышла из дома и встала на условленном месте. Минут десять Олег наблюдал, потом не выдержал.
Они поехали ужинать в уютный ресторан на окраине. Аля (так звали девушку) почти не разговаривала, но так слушала, внимательно и восторженно глядя синими глазами в лицо Олега. А Олега невозможно было остановить – он говорил и говорил, обо всем на свете. Он рассказал Але о себе всё, как давно знакомому человеку. И говорил, не умолкая всю дорогу до ее дома, и внизу в машине еще час.
И закружило Олега так, как кружило когда-то давно, двадцать лет назад, а он уже забыл. Какая-то юношеская влюбленность, невероятная нежность к хрупкой и молчаливой Дюймовочке. Она ничего не спрашивала, никогда не звонила сама и не приглашала его к себе. И никогда не перезванивала потом, если сразу не брала трубку. Идеальная женщина. Олег берег ее юность и наивность, но всё однозначно шло к близким отношениям. Олег решил показать ее самому лучшему другу Славе— похвалиться – взрослому и давно разведенному партнеру по бизнесу, и они провели чудесный вечер в гостях, с гитарой и теплым застольем. В этот вечер Олег решил, что пора отношения развивать дальше и сделать серьезный шаг.
На следующий день, в офисе, он сам завел разговор про Алю со Славой, ожидая от друга восхищенных слов. Но Слава, слегка замявшись, сказал, что девушка на него произвела странное впечатление и что за этой скромностью и наивностью что-то скрывается. Олег был так неприятно поражен, что сначала собрался поссориться с другом. Но потом решил, что это, скорее всего, зависть и забыл об этом разговоре.
Дома не могли не заметить перемены в состоянии Олега. Нина молчала – очень гордая. Жена не заслуживала обмана и Олег собирался с ней поговорить. Только нужно было найти подходящий момент. Он несколько раз прокручивал в голове этот разговор и был готов сразу после него уйти на съемную квартиру. Олег хотел рассказать о своем решении Але, но она уехала на несколько дней к сестре в другой город и не брала трубку. Он приготовился всё решить этим вечером, предупредил Нину о разговоре и отвез детей к матери.
Уже собрался уходить – в кабинет зашел Слава.
– Слушай, старик… возьми себя в руки. Я должен показать тебе очень важную вещь. Прежде чем ты сломаешь столько жизней.
У Олега нехорошо закололо под сердцем. Он налил себе воды, пока Слава включал компьютер. На экране – ярко раскрашенный сайт эскорт-услуг. Олега такие сайты не интересуют, зачем это? Среди «ночных бабочек» – знакомая тонкая фигурка и нежное лицо. Аля! Под ее фотографией – цена, параметры и «имя» – Дюймовочка.
– Что это? Откуда это? Это безумие какое-то…
Стакан хрустнул в руке и острая боль вернула уплывающую действительность. Кусок стакана глубоко вошел в середину ладони. Олег понял, что падает на стол, обливаясь кровью и теряя сознание —то ли от физической боли, то ли от душевной…
Дальше он плохо помнил, как обмотав руку полотенцем, Слава почти на себе стащил его в машину, как матерясь сквозь стиснутые зубы вез его в больницу и по пути рассказывал о своих подозрениях. О том, что навел справки и понял, почему Аля не любила рассказывать о себе, не приглашала домой и куда исчезала иногда, не беря трубки.
Руку зашивали, Олег и так был как во сне – еще вкололи наркоз. Все звуки слились в один ровный невнятный гул. Окружающая действительность расплылась, размазалась в одно разноцветное пятно. И в центре этого пятна вдруг в дверях возникла Нина. Он видел только ее лицо – похудевшее и измученное за эти недели. Глаза, в которых было столько боли. Понимания происходящего, невозможности изменить ситуацию и покорности его решению. Как она переживала этот его угар? Как старалась держать лицо и не пугать детей, как пыталась своим спокойствием и любовью удержать штурвал семейного самолета, неумолимо падающего в пропасть? И как же ему повезло в этой жизни со штурманом этого самолета.
Иногда от крушения спасает только Чудо, посланное сверху ради одного пассажира этого самолета. Но спасающее всех.
Нина давно поняла, что их жизнь треснула по швам, как тесное платье. Она раньше уехала с работы, собрала вещи Олега и села в коридоре. Чтобы не допустить этого унизительного разговора о закончившейся любви. Просидела так достаточно долго, чувствуя необъяснимую нарастающую тревогу в груди. Женщина знала это чувство, однажды она бежала, задыхаясь, по горячему песку к океану. А Олег лежал на песке, без сознания. Спасатель успел вовремя – слишком большая волна, слишком много камней. Нина знала, что пока она рядом – с ним ничего не случится. И вот опять эта тревога… Повинуясь животному стремлению она выскочила из дома и побежала в сторону его работы, мало отдавая себе отчет в своих действиях. На полпути позвонил Слава и тревога обрела реальную почву, вместе с пониманием дальнейших действий. Такси, больница. Вот он, бледный и испуганный, в окровавленных бинтах, с черными от боли глазами. И все переживания ушли сразу, как смыло водой. Той, давней соленой водой океана. И она знала, что пока она рядом с ним ничего не может случиться. И она будет рядом. В горе и в радости, пока смерть не разлучит – это же клятва… И даже смерть не разлучит – Любовь сильнее смерти…
Когда старушка умерла, после нее мало что осталось. Старая мебель, старый фикус и совсем маленький котенок. Его она подобрала за несколько дней перед смертью и не успела пристроить.
– Нехорошо, – сказала она своему Ангелу, – я ухожу, а он тут совсем один остается. Присмотри за ним, пока кто-то не заберет.
Ангел согласился. Он проводил старушку до порога, за которым начинался свет, а сам вернулся в квартиру присматривать.
– Ничего, – сказал он котенку, – сейчас придут родственники хоронить, кто-то тебя и возьмет.
Все время похорон они с котенком просидели под шкафом, чтобы не путаться под ногами.
– Понимаешь, – говорил ангел котенку, – они сейчас слишком заняты, им не до тебя. А потом ты к ним выйдешь.
Родственники, которые терпеливо все годы дожидались старушкиной смерти, похоронив ее, вернулись в квартиру, чтобы разобраться, какое осталось недвижимое имущество. И тут у ним вышел котенок и обозначил, чтобы кроме недвижимого имущество есть еще и движимое, да к тому же весьма голодное.
– Ой, а это кто у нас? – спросила какая-то внучатая племянница?
Ангел расслабился и улыбнулся – сейчас накормят.
– И что же с тобой теперь делать? – продолжали вопрошать у котенка.
Котенок мурчал, подставлял спинку и звал на кухню. Именно там в большом белом ящике хранилось все самое вкусное.
– Что делать, что делать? Вынеси его во двор, кто-то подберет. Вечно, покойница к себе всякое зверье тащила, – раздался чей-то еще голос.
Ангел лишь увидел, как котенка взяли за шиворот и унесли. Пришлось лететь следом.
– Ничего, – говорил он котенку, оглаживая его шерстку, которая стала быстро намокать от падающих снежинок, – мы тут с тобой немного посидим и кто-то обязательно тебя к себе заберет.
И, действительно, не прошло и получаса как чьи-то детские руки схватили котенка и потащили.
– Мама, посмотри, какая киса! – восторженно закричал мальчишечий голос.
Ангел облегченно улыбнулся и даже начал расправлять крылья, чтобы взлететь. Но тут котенка швырнули обратно к его ногам.
– Я тебе сколько раз говорила, не тащи домой этих блохастых! – прогремел рассерженный женский голос, который потонул в обиженном детском плаче.
– Ну, с первого раза не получилось, – вздохнул ангел и притянул котенка к себе. Малыш мелко дрожал, но согласился еще немного подождать.
Ждать пришлось долго.
Мимо проходили чьи-то ноги, проезжали чьи-то колеса. Иногда пробегали чьи-то лапы и однажды к котенку сунулся чей-то любопытный влажный нос. Но суровый хозяйский оклик заставил владельца носа бежать в другую сторону.
Окончательно стемнело и снег пошел еще гуще. Котенок сжался в комочек, но ему это мало помогало.
– Так ты совсем замерзнешь, – растерялся ангел, – что же делать? Я не могу тебя согреть.
Котенок не отвечал. Ему было совсем холодно.
Тогда ангел взмахнул крыльями, взметнув снежинки так, что какое-то время казалось что началась небольшая метель. А потом ветер стих, и вместо ангела рядом с котенком оказалась большая серая кошка. У нее уже не было крыльев, зато было тёплая шерсть и ласковые лапы. Котенок зарылся носом в ее толстый живот и понемногу согрелся.
Так они дожили до утра.
А утром кошке пришлось идти на добычу еды.
Ангел много чего видел за свою очень долгую жизнь. Он знал как тяжело жить иногда людям. Но он даже не догадывался, как невероятно тяжело приходится кошкам! Добыча еды в большом городе, где этой самой еды просто валом – оказалось делом весьма трудным. Почти невозможным.
Кошку пинали, на кошку кричали, иногда запускали чем-то тяжелым, иногда просто прогоняли.
– Люди, вы что? Мне же нужно совсем немного еды`! – хотел сказать Ангел, но не мог. Люди и друг друга не очень-то умеют слышать, что уж тут говорить об ангелах и каких-то кошках.
Так ни с чем кошка – замерзшая и голодная побрела к своему котенку.
– Бедная, что ж ты ходишь тут одна на таком холоде? – неожиданно над головой ангела раздался чей-то женский голос.
– Мур? – переспросил ангел.
– Вот и я о том же, быстро пошли ко мне домой греться!
Женщина была настроена решительно и даже наклонилась, чтобы взять ангела на руки. Тот едва успел увернуться.
– Нет, не меня, тут котенок! Он замерз! Он хочет есть! Его бери!
Женщина едва поспевала за кошкой – а та бежала куда-то в темноту, к мусоркам.
– Мяу – позвал ангел.
– Кис-кис-кис, – позвала женщина, которая догадалась, что кошка не просто так ведет за собой.
В ответ лишь зазвенели падающие снежинки.
Ангел печально мяукнул.
–”Неужели, опоздал?” – подумал он.
И тут из-под дальнего контейнера кто-то осторожно пискнул.
– Иди сюда, мой маленький, – замурлыкала женщина и полезла под контейнер. Извлеченный оттуда котенок был жалок и мокр, но женщина не замечала этого.
– Ах ты ж мой красивый, ах ты ж мой пригожий, – ворковала она над ним.
–”Слава Богу, пристроил”, подумал ангел и уже хотел юркнуть в темноту, чтобы там расправить крылья, как его подхватили чьи-то теплые руки.
– Пошли домой, нечего шастать в такую холодрыгу.
И тут ангел увидел из-за плеча женщины другого ангела.
– Рад тебя видеть, коллега, – улыбнулся он, – не сильно замерз? А то мы тебя еле вдвоем нашли.
– Так это ты ее ко мне направил, – воскликнул ангел-кошка.
– Если б она сама не захотела – у меня бы ничего не получилось. Да и то – пришлось побегать, поискать вас. Зато сейчас согреемся.
– Так я, это… – задумалась кошка, – вроде свою миссию уже выполнил.
– А ты что, куда-то торопишься? – улыбнулся второй ангел.
Ангел-кошка задумался и решил, что в ближайшие несколько десятков лет он, действительно, никуда не торопится.
Так и остались у женщины два ангела. Свой собственный и тот, которого она вместе с котенком с мусорки принесла.
Ведь недаром говорят – кто в свой дом кого согреться зазывает – тот и ангела нового в доме привечает...
НЕПОНЯТНАЯ КНИГА
– Ульяшка! Мишка идет! Я его за версту чую! – тревожный голос бабки Анисьи сквозь сладкий сон.
Семнадцатилетняя Ульянка, молодая, крепкая, кубарем скатывается с теплой уютной печки. Тугая светлая коса бьет по плечам. Легкие резвые ножки не перебирают ступеньки лестницы – порхают по ним. За окном идет снег, вьюжит, ничего не видно сквозь белую пелену – как будущее Ульянки: неразличимо, непонятно. Душа томится предвкушением счастья, а снег – метет.
Ульяна оглядывает свое хозяйство: чистые горшки и кастрюли, аккуратные половики на светлых половицах, аромат духовитых щей из печи, горящая лампадка в святом углу.
Рывком открывается дверь – и снежный вихрь врывается в теплоту и уют, а с ним – сам, хозяин, муж. Михаил. Как всегда, насупленный, хмурый. В глаза не смотрит. Никогда. Будто не замечает Ульянку. Смотрит на руки, маленькие, ловкие, что наливают горячие щи в большую миску.
– Еще. Еще. Хватит. Мясо порежь.
Пообедал, ушел, не сказал ни слова. Бабка Анисья жизнь долгую прожила, людей насквозь видит. Подошла, погладила по плечу:
– Что ты, мила дочь? Не горюй! Выдали тебя за мово Мишку, таку молоденьку… Ты это… У них, у Зыковых, у всех – такой характер чижо-о-лый… Не из породы – а в породу… Внук у меня – он так-то ничо… Жить можно… Мой-то Степан дрался. Твой хоть особо не дерется…
Ульянка вздыхает печально, идет к образам. Горит лампадка перед иконами, старинная Псалтирь, матушкин подарок, греет душу.
– Боже, милостив буди мне, грешной… Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу…
Бабушка Анисья одобрительно кивает: «Это хорошо, что ты к молитве навыкшая: она твой век нелегкий бабий скрасит…»
– Вот-вот, помолись, девонька. Это хорошо, что ты к молитве навыкшая – она твой век нелегкий бабий скрасит…
Годы летят – не догонишь. Дети – один за другим.
– Ульяшка! Кхе-кхе… Мишка идет! Кхе-кхе… – кряхтящий, одышливый голос бабки Анисьи вырывает из чуткой дремы.
Крепкие ноги тридцатилетней Ульяны ловко перебирают ступени лестницы, быстрые руки заботливо поправляют одеяло: Надюшка, Танечка, посредине меньшой – Феденька.
Детишки любимые.
Ужин мужу на стол. Перевернуть бабушку, принести ей напиться. Принести дрова. Поставить тесто. Почистить картошку. Подоить корову. Убрать в конюшне. Затопить баню. Помыть детей. Рассказать им сказку. Сходить с ними в церковь. Вскопать огород. Обед на стол. Какой сегодня день? Весна, лето, осень, зима.
Радость – Надюшка в школу пошла. Скорбь – Феденька тяжело заболел.
В скорби и радости – с молитвой:– Боже, милостив буди мне, грешной… Спаси, сохрани и помилуй Михаила, болящего отрока Феодора, отроковиц Надежду, Татиану, тяжкоболящую Анисию…
Метут снега, звенит капель, яблони набирают цвет. Зорька радуется молодой травке, детишки пьют парное молоко. Все вместе собирают душистые яблоки. Острый запах прелой осенней листвы, пронзительный крик одинокой птицы. И снова вьюга да поземка…
Бабушка Анисья – только на фото в старинном плюшевом альбоме. Давно схоронили добрую старушку. Рядом в альбоме еще фотографии: Надя с мужем, Таня с мужем, Феденька в армии, Феденька с невестой Тамарой.
Дети взрослеют, вот и внуки уже пошли. Снега и капель, летний зной и золотой листопад. Вместо старой коровы молодая – тоже Зорька. Заботы в огороде, помощь внукам. Милый родной храм.
Ноги бабки Ульяны не спешат – осторожно нащупывают коварные ступеньки лесенки: в семьдесят лет осторожность не помешает. Снежный вихрь влетает в дом вместе с мрачным хозяином. Михаил вдруг заговаривает с женой – диво дивное…
– Готовься к переезду. Федор с Томой переезжают в Подмосковье, к ней на родину. Хотят, чтобы мы дом продали и с ними поехали. Чтобы им денег хватило купить новое жилье…
– А как же сад-огород? Яблоньки? Смородина? А Зорька как же?
– Вот дура баба, ты что, корову с собой потащишь? Иконы твои тоже не повезем… Я сказал – нет!
На новом месте жизнь изменилась – совсем изменилась. В новом доме Ульяне не нужно готовить, нет любимых икон, лампадки, нет Зорьки. В новой жизни нет церкви. Может, и есть где-то далеко – а где, она не знает. Невестка Тамара вежлива, холодна, и бабка Ульяна чувствует, как сильно она мешает новой хозяйке дома.
– Мама, вы хоть под ногами не путайтесь, идите к себе.
– Тома, мамку не обижай!
– Да я ее не обижаю, пусть лежит себе – отдыхает! Ей уж за семьдесят! Что ей еще в ее возрасте делать? – Отдыхать…
Бабка Ульяна не верит: она что – уже старая? Как быстро жизнь промелькнула… А ей всё кажется: такая же, как раньше. Душа-то – она не старится. Душа у нее всё та же, что была у юной Ульянки с тугой толстой косой и резвыми ножками. Тело только подводит. Оболочка земная. Хочется, как раньше, побежать – а ноги еле ковыляют. Хочется полюбоваться закатом, а глаза не видят – в зоркие глазоньки словно песок насыпали. Комнату ей невестка выделила – закуток темный, без света, без окна: шкаф и кровать. Плохо жить в комнате без окна – как в тюрьме. Невестка утешает:
– А зачем вам, мама, окошко, вы всё равно видите плохо!
Бабка Ульяна выходит тихонько во двор, садится на скамейку. Чужая скамейка, чужой дом, чужой сад. От своей жизни осталась только книга заветная – Псалтирь. Невестка удивляется:
– Смотрите, мать на зрение жалуется – а читает, как молоденькая!
– Томочка, мамка эту книжку наизусть знает просто.
Тамара удивляется, смотрит придирчиво. Думает о чем-то. Вечером Ульяна слышит тихий разговор невестки с сыном:
– Книга какая-то непонятная… Я таких сроду не видывала! И написано не по-русски… Какие-то заклинания там… Федя, у тебя мать-то – колдунья!
– С ума сдвинулась?!
– Я тебе говорю: колдунья! Она недавно к нам на огород пришла, вокруг нас походила – а мы потом поссорились с тобой! Помнишь? А я заметила: у нее на ногах один тапок мой, а второй ботинок – твой. Специально так: колдует, она, Феденька, колдует!
– Томочка, ну что ты… это она сослепу не разглядела…
– Сослепу… Я вот ее книжку-то колдовскую сожгу в печке…
Нужно уезжать бабке Ульяне, нужно ехать домой. Правда, дома уже нет, но есть дочери. И храм родной, в который всю жизнь ходила. Нужно сказать сыночку, чтобы не обижался, чтобы отпустил ее на родину. Всё равно муж, Михаил, теперь ее совсем не замечает, вроде ее и никогда в его жизни не было. Копается в сарае, курит, вечерами с сыном выпивает и разговаривает на завалинке. Он, оказывается, может и разговаривать… Только с ней, Ульяной, никогда не говорил. Она и привыкла мало разговаривать. Всё больше молилась.
– Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняй…
Сынок забеспокоился – переживает за нее, просит отца:
– Отец! Мамка собралась назад, на родину. Не хочет с нами больше жить. Давай денег ей дадим с собой хоть немного – деньги-то есть у нас…
– Машину купим! Щас – деньги ей! Хочет ехать – пущай едет на все четыре стороны!
Неужели она куда-то едет совсем одна?! Вагон теплый, уютный – так бы всю жизнь и ехала. Стучат колеса в лад тихой молитве. Соседка по купе, молоденькая, добрая, заботливая, коса светлая, тугая – как у нее самой когда-то. Пирожок дала – вкусный, с капустой…
– Бабушка, куда вы едете одна да с таким плохим зрением?
– На родину. К дочкам.
Вот и дочери. Встречают – радуются мамке. Крупные, высокие, все в отца…
– Надюшка! Танечка! Здравствуйте, родные!
Чего-то насупились обе, недовольны матерью. Надюшка, старшая, первая высказывается:
– Мам, как вы с папкой могли так поступить с нами?! Дом продали, корову продали – всё Федьке досталось! Нам – ничего. Словно неродные мы… А как Федька деньги все повытряхнул из вас – не нужны, значит, стали. Теперь, значит, к дочерям решили отправить: нянчитесь, дескать, с матерью больной, слепой… Вот молодцы, вот умники-то! А мы целый день работаем! Кто за тобой ухаживать будет – ты об этом подумала?! Конечно, мы тебя примем, мы что – звери, мать родную не принять?! Таня, давай ты мамку первая к себе возьмешь.
Танечка крепко задумывается:
– Я думала – к тебе первой, а потом уж ко мне… Я ремонт затеяла… Мам, а что у тебя в сумке такое тяжелое? Книжка старая… Тяжеленная, как кирпич… Что хорошее бы привезла – а то макулатуру таскаешь!
– Боже, милостив буди мне, грешной… Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу…
Плохо под старость лет лишиться своего дома. Дочкам не до нее… Их понять можно: работают много, отдохнуть хочется, а тут, с ней, подслеповатой, как крот, еще возись… Господи, дай умереть, никого не потревожив, никому не став обузой! Раньше странницы по Руси ходили, и она сама, Ульянка, всегда этих странниц кормила-поила. И в котомку с собой, бывало, положит. А сейчас есть ли странницы? Подаст ли им кто корку хлеба?
Вот только дочерей нельзя обижать: если она совсем уйдет – они обидятся, да и люди станут дурное о них говорить… Нет, совсем уходить она не станет, а так – даст им немного отдохнуть от себя, старой… До ближайшего монастыря дойти разве? А там еще в один… Дойдут ли ноги?
Зимний вечер, синие сумерки. В кухне большой уютной квартиры вкусно пахнет пирогами. Надя, посматривая на экран телевизора над головой, крутит диск телефона, устало зевает:
– Тань, мамка у тебя? Как – нет?! Она в церковь два дня назад ушла. С книжкой своей дурацкой. Записку оставила – каракули какие-то, типа, не беспокойтесь, а дальше ничего не разобрать… Я думала, она к тебе поехала… Она к тебе приходила?
– Нет, не приходила…
Пустая остановка. Одинокая маленькая фигурка на ледяной скамейке. Снег всё метет и метет, тает на мокрых щеках. Что там за снежной пеленой? Бабка Ульяна вглядывается вдаль сквозь песок в глазах, а губы шепчут привычное:
– Ненавидящих и обидящих нас прости, Господи Человеколюбче. Благотворящим благосотвори. Братиям и сродникам нашим даруй яже ко спасению прошения и жизнь вечную…
Света вошла в вагон метро.
Она очень устала - на работе был тяжелый день.
Ноги гудели, голова болела.
Она отработала две смены, без душа, без сна.
Душновато. Света сняла бы шапку, но голова грязная, неудобно.
В вагоне не час-пик, но и свободных сидячих мест не было.
Света взялась за поручень, стоит.
Напротив сидит парень с тросточкой.
Он слепой или слабовидящий, у него очки съехали, и под ними - сложный застывший взгляд.
Но вдруг он встаёт и кивает Свете на своё место.
Она садится, думая, что он выходит.
Но он не выходит, он просто уступил место.
- Не стыдно? - осуждающе спрашивает Свету, перекрикивая шум вагона, пожилая женщина рядом. - Инвалида согнала?
- Где инвалид? Я не вижу инвалида. Я вижу настоящего мужчину, который уступил место женщине, - уверенно отвечает Света и добавляет, глядя на парня. - Спасибо вам.
Слабовидящий парень расплывается в улыбке.
- И вам спасибо. Я плохо вижу, но от вас так вкусно пахнет, что я уверен: вы - настоящая красавица!
Света улыбается и, смущаясь, поправляет старую шапку, кокетливо сместив ее набок.
Никакой диагноз не может скрыть настоящего мужчину.
Никакая шапка не может скрыть настоящую женщину.
#любимыекниги
Лядь! А ведь уже можно сказать, полжизни прожил, а ума до сих пор не набрался.
В субботу пошел на рынок, дабы прикупить на неделю грядущую еду в виде фруктов, овощей и туалетной бумаги.
Помидорки, апельсинки, бананы всякие. Уже рассчитываюсь с продавцом, как краем глаза замечаю на прилавке, в низеньком ящичке, что-то такое темное, деформированные заячьи какашки напоминающее.
- А что это? – вопрошаю я.
- Эээ, эта кашьтан. Свежий, вкусьный! Толька сабрали!
- Ааа…Эта…А как его кушать-то?
- Ай, расколешь его немного и кипятком и чуть-чуть соли, да?
- И вкусно?
- Вай, как вкусно! И полезно тоже сильно, да!
Нуу… Взвесь немного… Понравится, приду еще куплю.
Пожилой кавказец взвесил мне пакетик каштанов и я навьюченный пакетами поковылял в машину.
Надо сразу сказать, приготовленные по его рецепту каштаны вкуса оказались безобразного, вида отвратительного и заколебался я каждый каштан расколупывать. Хорошо, что приготовил только пять каштанин.
Сел я, значит, над коричневой кучкой и принялся думу думать. Дума была об одном – как приготовить сей диковинный плод?
Все мои знания, касающиеся каштанов, ограничивались поговоркой «Таскать каштаны из огня чужими руками» и строчкой из песни Шуфутинского «Каштаны негры продают на площади Конкорд». Еще, правда, была «Каштанка» - классика, но это уже несколько другое блюдо.
Исходя из своего багажа знаний, я сделал несколько выводов. Первый гласил: "Раз «каштаны из огня», то их можно жарить." Второй вывод – раз сами «негры их продают», да еще и «на площади Конкорд», значит, продукт должен быть вкусным и, наверно, типа семечек. А семечки, подумал я, подтверждая первый вывод, надо жарить.
Достал я сковородку тефлоновую, масло подсолнечное и лопатку пластиковую. Немножко масла в сковороду, каштаны туда, все перемешиваем, чтобы они заблестели масляными боками…
Быстро зашкворчало масло, в такт ему зашкворчали мои мысли в предвкушении редкостного в наших краях деликатеса. Почему-то мне казалось, что каштан будет напоминать вкусом то жареные семечки, то арахис, то еще что-нить вкусное. Весь такой романтичный, я сидел в мечтательной дымке, расслабленный телом и душой, когда что-то громко грохнуло и мимо уха со скоростью испуганного пчела пролетела какая-то гадость.
"И чито это за муйня?!" – благодушно-мечтательное настроение начало покидать меня.
ЙОПС!!! – очередная хрень просвистела мимо носа, врезалась в стену и упала на стол. Приглядевшись к упавшей фигне повнимательней, я узнал кожуру каштана. Но божешмой! Что с ней стало?! Развороченная маленьким ядерным взрывом оболочка идентифицировалась только местом старта, которое я определил, мысленно прорисовав траекторию полета кожурки.
Вспомнив свой неудачный опыт приготовления яиц в микроволновке, я слегка занервничал и напрягся. И не зря. Потому что в следующую секунду на плите заработала установка ГРАД поливая смертоносными зарядами всю кухню, ну и меня, естественно.
Порванные каштаны летели с отчаянием японских камикадзе, сея грязь и бардак всему живому. Из «всего живого» на кухне был только я и поэтому выбора не было. Пиз#ец пал на меня.
Плять, лучше умереть стоя, чем жить с каштаном в жопе! Тем более, что рвануло только мала толика этого дерьма. Я с ужасом представил, что будет когда заработают в полную силу остальные, и затрепетал.
Пригибаясь до пола под летящими осколками и бормоча нецензурную молитву, мое тело нелепыми скачками приближалось к огневой точке.
Мысли в критической ситуации работают намного быстрее, чем в обычной жизни, и поэтому принятое решение, как это водится, оказалось единственно неправильным.
Неправильность заключалась в том, что сковородку надо было с плиты снять несмотря ни на что. Но я, напуганный как олененок, не рискнул трогать эту ужасную машину «каштан-катапульт». Единственное, что пришло в голову, это крышка. Метнувшись к крышкохранилищу, заодно по дороге два раза йопнувшись на скользкой плитке лицом в бок, я судорожно схватил крышку и с победоносным кличем водрузил ее на сковородку.
Правда, пока я издавал свой клич, взорвавшийся очередной каштан залетел мне в открытый зев, чем несказанно меня огорчил.
На кухне стихло. Странно. Осторожно, на цыпочках, стараясь не напугать трепетный продукт, я приблизился к сковороде. Она молчала. Я, пугаясь собственной смелости, потрогал крышку ногтем указательного пальца. Тишина.
Ага! Сцучаро!! Забздели каштановые выродки!!! Реального пацана испугались!!! Ага!!!
Я смело выпрямился, презрительно посмотрел на побежденную сковородку. А вот грудь выпятить не успел. Хотя собирался.
Из-под крышки послышалось что-то похожее на бормотание, будто где-то далеко в пещере пицот Хоттабычей вспоминают заклинание.
Я прислушался и пошевелил ушами. Как оказалось, зря прислушивался.
Потому что в следующую секунду грохнуло так, что уши позагибало аж до колен. Крышка, сорванная со сковородки чудовищной стихией, стремительно поднялась по хитрой траектории и приложила меня по телу. Но это была фигня.
На плите опять заработал доморощенный ГРАД, причем с такой интенсивностью, что до того, как я принял упор лежа, засрано было все. Кухня, мебель, посуда и я. Я почему-то оказался загажен больше всех. Карма такая, что ли?
Вот интересно, как такие маленькие плоды могут произвести столько дерьма?! Уму непостижимо!
Все когда-то кончается. Когда стих стук каштанов по крышке, которую я лежа держал над головой, на кухне повисла звенящая тишина.
Было настолько тихо, что сначала показалось, что я оглох. Но, вытащив полкаштана из правого уха, я успокоился. Судорожно вздрагивающая сковородка, еще не остывшая после побоища, видимо, вспоминала самые лучшие моменты битвы и иногда вздрагивала от удовольствия.
Каштаны были везде. Их шкурки и внутренности присутствовали на каждом сантиметре кухни и меня.
Взрыв на каштановой фабрике!!! Сенсация!!! Только в нашей газете!!! Террористы взорвали склад с каштанами!!! Невиданная трагедия!!! Много жертв!!! Все в каштановом дерьме!!!
И это было не преувеличением.
Теперь я не люблю каштаны, площадь Конкорд и негров.