Звонок в дверь раздался среди ночи.

Лена, чертыхаясь, подошла к двери:
- Кто названивает?
- Лен, это я, пусти переночевать, я трезвый!
- Да пошёл ты. Сам со своей жизнью разбирайся
- Ну Ленка, куда я пойду. На улице холодно, Лен! Я сяду у твоей двери и буду спать тут.
Лена вернулась к двери. Вот зараза! Брат Антон опять поругался со своей! Ну почему надо обязательно переться к ней?))) Есть же друзья, Толик друган закадычный, шел бы к нему!
Антон словно прочитал её мысли:
- К Толяну не пойду. У него Витька, баб привел. Танька узнает, точно меня не простит. Ну пусти, я тихо посплю и уйду.
- Да иди уже, - Лена распахнула дверь, - всех достал. Нормально жить не можешь? Что опять у тебя?
Её старший брат Антон год назад женился. Все думали, слава богу, образумился. Но не тут-то было! Жена его Таня работала в модельном агентстве. И Антоха ее страшно ревновал. Давала ли Танька повод никто не знал. Но похоже, что нет. Просто Антон всегда был собственник! Только думать было надо, на ком жениться!
- Нашел бы себе тихую, скромную библиотекаршу, - подкалывала брата Лена, - она бы тебе борщи варила, котлетки жарила, блинчики. А Танька hrен тебе блинчики нажарит, она ж на диете, у нее показы!
- Отвали, Ленка, она меня любит. Вот увидишь, как миленькая будет парить- жарит, детей рожать! Баба она и есть баба, природа свое возьмёт, - вещал Антон. Но, похоже, пока он был в проигрыше. Уже третий раз после скандала Татьяна выставляла его из дома. Типа: " ты знал, где я работаю, и знал, что не собираюсь это менять"!))).
- У тебя пожрать есть что-нибудь?, - первое, что сказал Антон, войдя в квартиру. Лена молча достала салат и буженину. - Как думаешь, может мне имидж сменить? Стать таким же, как те парни в её агентстве?, - Антон жевал буженину и рассмотривал себя в зеркале.
- Хорош прикалываться, на работу завтра. Причем тебе тоже.
Лена работала на заводе в бухгалтерии. А Антон в цеху, на том же заводе. Рабочая династия, по стопам родителей пошли. И как только его угораздило в Таню втюхаться?
Вечером после работы Лена уехала на дачу. Дача была старая, бабушкина. Родители дачу терпеть не могли. Мама любила поездки, театры, концерты. А папа любил маму.
Лена и сама не была фанатом грядок и цветов. Но ей надо было уехать и побыть одной. Чтобы никто ее не доставал.
Дача была холодная и неухоженная. Ещё бы, тут лет пятнадцать, как бабушки не стало, толком никто и не появлялся. Так, на шашлыки иной раз, с компанией.
Вокруг всё заросло. Туи и можжевельники закрыли участок от соседей. Лена закрыла калитку на задвижку - именно это ей и нужно, побыть одной. Там, где ее никто не найдет. Она включила обогреватели, достала из шкафа вязаную бабушкину кофту и поставила чайник.
Лет двадцать назад тут бурлила жизнь. Бабушка с дедом были живы, Лена с Антоном все лето проводили на даче.
Бабушка была всегда такая добрая, теплая!
Даже сейчас ее кофта, связанная ее руками, греет не только тело, но и душу согревает. Лена налила чай и достала плед. И тут зазвонил телефон:
- Ленка, ты что, не дома?, - это опять был Антон.
- Тебе какой дело? Дай отдохнуть?, - фыркнула Лена.
- Слушай, тут такое! Танька совсем чокнулась, я хотел опять у тебя перекантоваться, ты что, не дома?
- Я на даче, ложусь спать, два дня с тобой - это слишком, - Таня хотела отключить телефон, но Антон заорал, как резаный:
- Ленка, я ловлю такси и еду к тебе. Мне надо с тобой поговорить. Через сорок минут буду!
" Вот баран!", - возмутилась Лена, - "никуда от него не деться".
Антон приехал быстрее, чем сказал, за полчаса. И с порога сообщил:
- Прикинь, моя Танька беременна! Сказала, что сама будет ребенка воспитывать, потому что я ей не верю. А я ей верю! Ну просто я ревнивый!
- Слушай, ты надоел со своими итальянскими страстями, - Лена любила старшего брата, но у нее самой были проблемы в личной жизни. Она встречалась с парнем, и тут выяснилось, что он женат. И говорит, что мол разведется с женой ради Лены. Она сама не знала, что делать. Приехала на дачу, чтобы в себе разобраться. А тут ещё Антон со своими проблемами!
- Антон, давай спать, я так устала. Утро вечера мудренее. Ложись на диване, там плед и подушка. А я в бабушкиной комнате лягу. Давай, доброй ночи, поздно уже, завтра поговорим!, - и Лена закрыла дверь.
На бабушкиной кровати было мягко и уютно. Лена вспомнила, как бабушка ей маленькой подтыкала одеяльце и пела, певуче рассказывала ей сказки, которые плавно переходили в сказочный сон.
Вот и сейчас, согревшись чаем с медом, завернувшись в бабушкино одеяло, Лена задремала. Ей приснилась улыбающаяся бабушка.
- Детки, приехали, наконец-то, как хорошо. Давно вы тут вместе не были. Ну ничего, все хорошо будет, отдохните, сил наберитесь. Как раньше. Только не забудь, Леночка, внученька, про нашу договоренность, про секрет наш. Пора уже, пора, не забудь......
Лена проснулась, и сразу не поняла, где она. В окно било яркое солнце, рассыпаясь бликами по комнате. Ветки цветущей яблони стучали в окно.
- Какой ещё секрет? О чём говорила бабушка во сне?, - Лена сладко потянулась. Как же хорошо она выспалась на бабушкиной кровати. А это просто сон, он ничего не значит.....
Лена вышла на веранду, но Антона нигде не было. Вот неугомонный, уже куда-то убежал. Она умылась свежей, не как в городе, водой и стала готовить завтрак из того, что было. Сделала горячие бутерброды с привезенной колбасой и сыром, сварила кофе. И только собралась звать Антона, как дверь распахнулась, и любимый старший брат сам влетел на веранду:
- Доброе утро, Алёнка! Какие ароматы, есть хочу, аппетит нагулял! Я уже на речку сбегал - там всё, как было. Мужики рыбу ловят, надо наши удочки найти. Мммм, какие бутербродики! Научишь? А то Таня на завтрак только мюсли даёт и вареные яйца. А я уже траву покосил, слышала? Завелась дедова косилка электрическая. Старая, а пашет!, - Антон с набитым ртом тарахтел без умолку.
- Я смотрю, дача тебе на пользу, - усмехнулась Лена, - вчера весь серый приполз, а сегодня - как огурчик! Эй, мне-то оставь бутербродик, обжора!
- Лен, а давай нашу дачу восстановим? Посмотри, какая тут красотища. Дом целый, прибраться только. Всё для жизни тут есть. Во дворе заросло все правда, но это я беру на себя. Я бы тут жил иногда, - Антон глотнул горячий, ароматный кофе, и мечтательно посмотрел на сестру, - А, Ленка?
"Не удалось пожить тут одной", - мысленно улыбнулась Лена, -"Хотя, у бабушки с дедушкой тут всем места хватало".
Антон словно подхватил ее мысли:
- Я батут старый в сарае видел, вроде целый. Если что - починю. И кольцо баскетбольное на бане так и висит. Мяч надо купить.
- Ну надо же, ты прямо загорелся, - Лена удивилась, давно она не видела Антона в таком приподнятом настроении.
- А что! Представь, Таня родит мне сыночка, и мы будем лето на даче проводить, - засмеялся от удовольствия Антон, - Таня грядки посадит, ну там лучок, редисочка! МалОй будет на свежем воздухе расти. А я отсюда на работу буду ездить, не так и далеко.
- Ну ты и фантазёр, ты свою Таню на грядках можешь представить? Таня - и лучок с редиской, ну ты даёшь!, - не удержалась от смеха Лена.
- Да ну тебя, - Антон допил кофе, - я косить пошёл, там на полдня ещё работы точно.
- Ну ты и завелся, - удивилась Лена, ну давай, коси, братишка. Может от работы ума прибавится.
- Ах ты, задира! Приехала на дачу, детство вспомнила? А там ведь крапива растет. Я ведь могу и на крайнюю меру пойти, - развеселился Антон.
- У меня аллергия, не вздумай! Иди уже, старший брат называется, - Лена легко подтолкнула Антона к двери, - иди, коси свою траву, а я в доме порядок наведу. Да и обед приготовлю - тебя же кормить надо, работничек! Брат ушёл, а Лена подмела пол, вытерла пыль и помыла окна. Натерла их до блеска старыми мятыми газетами - у дедушки за печкой они всегда на растопку лежали. И дом сразу благодарно заблистал окнами, словно ожил.
Лена достала привезенные продукты - два говяжьих стейка, спагетти, яйца. Да уж, не густо, она же только на себя рассчитывала. "Ну ничего, крапива говоришь, будут тогда тебе щи из крапивы", - и Лена вышла во двор. Нарвала не только молодой крапивы, но и дикого чеснока, и даже немного щавеля, он так и рос у пустого цветника, как при бабушке.
Зелёные щи получились на славу. А отварная говядина со спагетти не хуже, чем макароны по флотски.
- Ленка, представляешь, соседи приехали, - Антон пришел весь потный, в траве, но довольный своей работой,- помнишь, Максима и Соню, брат и сестра, дети тети Вали? На великах мы с ними гоняли. Приехали, Сонька с мужем и Макс. Максим высоченный, я сразу его и не узнал, думаю, что за мужик. Кстати, Максим про тебя спрашивал. Мне всегда казалось, что он влюблен в тебя с детства.
Ой, а это что у тебя, щи зелёные с яйцом? Ленка, это же вкуснятина, я пошел руки мыть!
- Хватит болтать ерунду, умойся и переоденься, ты весь в траве, там в шкафу дедушкины майки и треники лежат, - крикнула ему вслед Лена, и стала накрывать на стол.
Антон пришел быстро, свежеумытый, в старой дедушкиной майке и штанах с вытянутыми коленками.
- Как ты на дедушку похож, не замечала раньше!, - улыбнулась Лена, - садись, щи налила, ещё макароны по флотски.
- Вот это я понимаю!, - Антон с удовольствием ел зелёные щи и рассказывал:
- Соня, соседка, ребенка ждёт. Муж ее Вовка вроде парень неплохой. Соня грядки сажает, у нее лук остался, ещё и зелени, укроп-петрушка семена предлагает.#опусы Может мы посадим? Я сюда хочу в отпуск приехать, на рыбалку сходить, за грибами. Шашлыки пожарить. Может и Таню уговорю, если помиримся. Ты приедешь? Вот бы было здорово.
- Щи тебе что-ли варить?, - пошутила Лена.
- Ну ладно тебе, ты же вроде тоже хотела тут пожить, отвлечься.
- Может и приеду, - Лена задумалась, - а что, квартальный баланс сдам, и приеду, хорошая мысль.
- Ну что, я тогда грядки копаю? Посадим зелень и лук?, - Антон поел и готов был опять работать.
- Ну давай посадим, вот тебе дался этот лук, - засмеялась Лена.
- Ну я пошел копать, спасибо за вкусный обед, сестричка, - и Антон ушел на улицу.
Лена помыла посуду и прилегла. Хорошо, тихо. Нет, не хочет она больше с тем вруном встречаться. Три месяца он ее обманывал, и вдруг на тебе - он женат.
Нет, не получится с ним ничего. С обмана жизнь совместную не стоит начинать. А кто соврал однажды, соврет и ещё.
Умиротворенная тишина дома чуть не усыпила Лену. Но шумный Антон не дал ей заснуть.
- Лена, можешь выйти? Посмотри, там рядом с грядкой камень большой лежит. Я вроде помню, что мы его специально когда-то положили, но зачем?
Камень лежал между грядкой и малиной. Тяжеленный, большой. Лена, увидев этот камень, даже вздрогнула от мысли:
" Ведь бабушка же во сне про секрет говорила! А я и забыла совсем. Да и Антоха забыл, похоже!".
- Мы с тобой все забыли, Антон! А ведь мы клялись, что сделаем. Ну, хоть это и вроде шутки было, а вроде и всерьез. Бабушка нам про загадочные послания в бутылках, что в море находили, рассказывала. А потом предложила нам самим себе в будущее письма написать, какими мы хотим стать.
Вот мы их и написали, и бабушка тоже написала и всё, не читая, в бутылку эту положили, закопали и камень для заметки положили.
- Вспомнил, мне двенадцать было, а тебе девять. Мы ещё договорились через десять лет откопать эту бутылку, и вслух прочитать, совпало или нет. Но бабушка раньше умерла, да и забылся этот детский секрет, - улыбнулся Антон, - ну что, пришло время откапывать, а? Вот всё и узнаем, я вообще забыл, что я там писал.
Антон и Лена вместе сдвинули тяжёлый камень. И Антон стал копать. Вскоре под лопатой скрежетнуло стекло и они увидели ту самую бутылку.
- Вот он, наш забытый секрет, - Антон обтер бутылку и вынул пробку. Из бутылки прямо в руки Лены выпали три скрученных исписанных листочка.
- Ну давай, читай, что там написано, - попросил Антон.
- Вот мой почерк, - узнала Лена, взяла один листок, исписанный крупными ровными буквами, и прочитала:
Я хочу лечить животных. Хочу стать ветеринаром. Хочу научиться плавать. Хочу жить в красивом доме, чтобы было много цветов. Хочу, чтобы у меня был хороший муж и любил только меня. И чтобы все было хорошо. Лена, 16 июня 2005 года
- Во даёт, девять лет, а про мужа написала, - засмеялся Антон.
- А что такого? Девочки вообще всегда хотят семью и надёжного мужа, ты что, не знал? Во всех сказках это написано, - задумчиво сказала Лена.
- Что-то ничего у тебя не совпало. Ветеринаром ты не стала, дома с цветами нет, мужа надёжного тоже нет, - подмигнул сестре Антон, многозначительно кивнув на соседский участок.
- Плавать то я научилась, - Лена сделала вид, что не заметила намек Антона на Максима, - а ну ка, посмотрим, что тут у тебя получилось, - и Лена взяла второй листок, - Антон, ну и почерк, ничего не поймёшь:
Я хочу жить хорошо. Чтобы было много друзей. Хочу научиться подтягиваться и делать трюки на велике. Хочу гитару. Хочу, чтобы бабушка и дедушка были здоровы и жили долго. 16 июня 2005 года.
- Как ты хорошо написал, Антон, - Лена порывисто обняла брата, - давай бабушкины желания прочитаем.
Милые мои внуки Антоша и Алёнушка. Верю, что все ваши желания сбылись, или скоро сбудутся. А я желаю одного - чтобы у вас все было хорошо. Тогда и нам с дедушкой спокойно будет. Хоть на этом свете, хоть на том, все равно мы вас увидим. А для вас у нас с дедушкой есть подарок. Раз про наш секрет вспомнили, значит повзрослели, значит самое время. Рядом с той бутылкой я сбоку жестяную коробку закопала. От прабабушки мне это добро досталось. Берегла, не тратила, а вам скажу - продайте и живите, и ничего никогда не откладывайте на потом. Любящая вас бабушка. 16 июня 2005 года
- Что за жестяная коробка?, - Антон взял лопату и стал копать в сторону от места, где секретная бутылочка лежала. Он обкопал вокруг - нет ничего. Копнул ещё в сторону, и лопата упёрлась во что-то, скрежетнув по железу.
Антон смахнул комья земли и достал круглую жестяную коробку из-под печенья. Открыл, и они с Леной с удивлением посмотрели друг на друга. В коробке, в льняном мешочке лежали золотые царские червонцы. Их было не очень много, может двадцать, или чуть побольше.
- Вот это да, я так хотел, чтобы они с дедом долго-долго жили. А они словно оттуда нам не только привет прислали, да ещё и помогли.
А знаешь, Лен, я и правда хочу жить хорошо. Поеду ка я завтра домой, мне с Таней надо мириться, жизнь налаживать. А то стыдно перед бабушкой с дедом, может и правда они нас видят?
Летом Антон и Таня вместе приехали на дачу. Они перестали ссориться, ведь Таня и правда ждала малыша. Через неделю, сдав квартальный баланс, приехала и Лена.
Она рассталась с женатым ухажером, просто перестав отвечать на его звонки.
Антон, как и велела бабушка, продал через знакомых копателей золотые монеты. И они с Леной поделили деньги пополам. Часть денег оба вложили в ремонт и переустройство дома и в обновление сада.
Лена завела собаку и восстановила все бабушкины цветники на участке.
- Ты смотри, а ты почти все из того послания выполнила, - как-то заметил Антон, - пудель Арамис у тебя есть, дом и цветы тоже. Мужа только хорошего не хватает, но вот он, кажется, уже идёт, - и Антон, улыбаясь, указал на открывающуюся калитку, в которую заходил Максим.
- Всегда знал, что ты ему нравишься, странно, что ты этого не замечала, - Антон обнял жену, - идём, Таня, не будем мешать моей сестре устраивать личную жизнь! Максим зашёл пригласить ребят на шашлыки - у его сестры Сони был день рождения.
Он говорил Лене, что они приглашают их всех к трем часам, но Лена видела, как Максим на нее смотрит, и словно слышала совсем другое: " Лена, я так рад, что мы встретились снова, и я больше не хочу с тобой расставаться". И она очень надеялась, что ей это не кажется, потому что Максим ей очень нравился.
Вечером, после гостей, Антон и Лена стояли на крыльце дома. Таня уже легла отдыхать, она устала.
- Ну что, похоже благодаря бабушке мы взяли верный курс, вспомнили о том, как жить хотели, - пошутил Антон.
- А что ты смеёшься? Мне и правда иногда кажется, что бабушка даже оттуда нас направляет и помогает нам, тебе так не кажется?, - Лена подмигнула брату, намекая не только на письма, но и на монеты, - ты Татьяну с работы снял, скоро папой станешь. Кстати, кого УЗИ показало?
- Дочку, - Антон счастливо засмеялся.
- Ты же парня хотел
- Ты что! Как представлю, что такая малышка у меня будет, на Таню похожая, сердце тает. А сына она мне потом родит. Таня больше в модели не вернётся. Это она назло своему отцу туда пошла. Она и меня тираном считала, но все это в прошлом. А как у тебя с..... Кстати, а вот и он.....
За калиткой стоял Максим:
- Лена, погода хорошая, не спится, может погуляем?
- Иди, - шепнул сестре Антон, - этот парень точно будет надёжным мужем, уж я то нашего брата знаю!
В летнем вечернем небе сияли яркие звёзды. Они освещали своим ласковым, приглушённым светом все вокруг.
Словно кто-то смотрел с любовью оттуда, сверху, и радовался, что у их внуков наконец-то все-все хорошо..
#опусыирассказы
Блог : Забытый секрет
Проклятая кукла
— Пацаны! Уходит!
Толстяк Мишаня несся через двор к лавочке, где близнецы Ромыч и Димыч резались в подкидного на щелбаны.
— Уходит! — выкрикнул он чуть ли не в самые уши товарищам.
— Чего орешь-то как обосранный? — веснушчатая мордашка Ромыча скривилась.
— Ага! Сам посидел бы полдня в засаде. Меня комары сожрали.
— Тебя жрать и жрать, — хихикнул Димыч и сделал попытку ткнуть пальцем в круглый бок приятеля.
— Э-э! — пухлый парнишка проворно отпрыгнул.
Несмотря на плотную комплекцию, он был ловок, отлично владел лишь с виду неуклюжим телом, а насмешки прощал только близнецам — они дружили с детского сада. Другие за подобное могли огрести люлей.
— Зассали, так и скажите!
— Сам ты зассал, — Ромыч, игнорируя подначку, сплюнул под лавку. — Козырь!
Наотмашь скинул последнюю карту и потянулся к брату, чтобы поставить щелбан на завешанный рыжими вихрами лоб.
— Ты совсем, да?! — Димыч отвесил по угрожающей руке звонкий шлепок. — Козыри трефы!
— Ты дебил?! Пики! Трефы прошлый кон…
Но карты уже пестрой стаей слетели с лавочки, а за ними, словно два рыжих кота, в песок повалились сцепившиеся братья.
— Придурки! — прошипел Мишка и сердито затопал обратно к деревянному домику, запрятанному в кустах шиповника.
Это был старый флигель с большими окнами. Через них солнце могло бы залить комнаты светом. Но в любое время суток все окна оставались плотно зашторены. Жила там одинокая женщина. Лет ей можно было дать и сорок, и шестьдесят — таких называют безвозрастными. А для десятилетних парнишек они, конечно же, старухи, бабки — детство не придает значения градациям возраста.
Высокая, худая, сутулая. Зимой — в старомодном пальто, летом — в видавшем виды плаще и, неизменно, с «вороньим гнездом» на голове, не знающим парикмахерского ухода. Невзрачное лицо спрятано в тени шевелюры. Лишь один акцент и то весьма нелепый — губы в густом слое помады морковного цвета.
Она ни с кем не общалась, торопливо прошмыгивала мимо людей. На приветствия отвечала сухим, щелкающим: «Здрсть!» или молча кивала, глядя в другую сторону.
Ее можно было застать за копанием в мусорном баке, но целью были не бутылки и объедки. С помойки она тащила игрушки: сломанные, надоевшие куклы, истрепанные мягкие зверушки… Ходили слухи, что дом ее завален ими доверху.
Болтали так же, что в молодости она была необыкновенно хороша, как куколка, от поклонников не было отбоя, но ни один мужчина не мог вынести жизни в кукольном доме. И она снова и снова оставалась одна.
С наступлением темноты женщина катала вокруг дома детскую коляску. Так из года в год ночами старуха прогуливала своих кукол.
Тема эта будоражила пацанов. Дом тянул к себе, как манит детское любопытство все запретное: поставь на стол вазочку с карамелью, конфеты залежатся, но стоит запереть в буфет…
Каждый день мальчишки строили планы, как заглянуть в дом, посмотреть на игрушки. Но дальше разговоров дело не двигалось, и Мишка твердо решил взять все в свои руки. Сегодня он столько вытерпел, чтоб подкараулить возможность, а эти! Даже вида не сделали, что им интересно. Лишь бы мутузить друг друга. А еще братья! Близнецы! Друзья…
Комок подкатил к горлу, в носу противно защипало. Не надо было вообще их звать, обошелся бы без рыжих дебилов. Так ведь никто потом не поверит…
— Мишань!
— Толстый, подожди!
Крики догоняющих прервали горькие раздумья. На плечо легла рука.
— Чего такой резкий-то? — улыбался Ромыч во весь рот.
Не сговариваясь, полезли через штакетник в палисадник.
— Ромыч, смотри куда встаешь! Тут анютины глазки!
— Глазки… Толстый, ты прям как баба.
— Тихо, пацаны! — шикнул Димыч. — Слышите?
Через открытую форточку доносились звуки фортепиано. Надломленная мелодия. Медленный, словно прихрамывающий из-за внезапных акцентов, танец. Каждый мотив заканчивался высокой, пронзительной нотой, как вскрик от боли.
— Красиво, — неожиданно выдал Ромыч.
— Это Чайковский. «Болезнь куклы», — поморщился Мишка.
— Ты-то, Толстый, почем знаешь?
— Он же в музыкалку записан, — Димыч поддержал приятеля, чтобы подначить брата.
— Да знаю я, угомонись уже, — Ромыч легонько пихнул близнеца и обратился к Мишке: — А кто тогда на пианине играет, если говоришь, что бабка ушла?
— Может, вернулась? — предположил Димыч.
— Не могла она вернуться так скоро! — Пухлые щеки пылали: сами в карты резались, а теперь еще и не верят. — А музыка... Может, телевизор не выключила.
— Нет у нее телевизора, — отрезал Ромыч. — У нее вообще ничего нет. Говорят, к ней раз забрался вор, увидел, как она бедно живет, и все украденные до этого деньги ей оставил.
— Ага, а еще говорят, что курей доят, — хихикнул Димыч и тут же получил от брата тычок. Незамедлительно ответил.
— Ох, как вы достали! — вздохнул Мишка. — Придумайте лучше, что со шторой делать.
— Да че тут делать? Занавесила все. Ни черта не видно. Пошли отсюда.
— Ага, я зря что ли…
— Вот зануда ты, Толстый, — перебил Димыч. — Гундишь не хуже Чайковского этого.
Мишке тоже такая музыка не нравилась. Словно девчонку щиплют, а та ойкает. Ему нравился «Марш деревянных солдатиков», а не это девчачье нытье.
Пьеса закончилась, но после паузы началась сначала.
— Опять! Значит, точно не телевизор.
— Да я побожиться могу, собственными глазами видел…
— Не знаю я, что ты видел, — бурчал Ромыч. — Музыку-то кто играет?
— Игрушки?! — хихикнул Димыч, переметнувшись в споре на сторону брата.
— Да заткнитесь уже! — Мишку бесили не столько дурачащиеся приятели, сколько эти звуки — щемящие, хватающие за душу. Хотелось заткнуть уши и убежать. Но близнецы же потом изведут подколами. Надо быстро покончить со всем этим и после каникул можно заливать одноклассникам, что забирались прямо в дом чокнутой бабки.
— Вон у стены какая-то палка стоит, давайте сюда!
Мишка забрался на ящик под окном, через форточку палкой подцепил тяжелую портьеру и тихонько отодвинул в сторону.
Подглядывать было боязно, но вскоре любопытство взяло верх над волнением. Затаив дыхание, мальчишки прильнули к окну. Через мутные, давно немытые стекла едва различалось какое-то движение. И дети пристально вглядывались в полумрак комнаты.
Когда глаза привыкли, оторваться было уже невозможно. Странное зрелище пугало и притягивало одновременно.
Посреди комнаты на старом вытертом ковре танцевала кукла. Большая кукла, ростом с трехлетнего ребенка, в пышном платье с кружевными оборками. Механистичные движения точно попадали в такт музыки, доносящейся из патефона, который стоял рядом на полу. В комнате не было ни души.
Вспотевшие ладони едва не соскальзывали с карниза, но отвернуться, зажмурить глаза, убежать в испуге было просто невозможно. Необходимо разобраться, почему ты видишь то, чего просто не может быть. Иначе воображение даст свой ответ и он будет куда ужаснее реального.И ты будешь с этим жить.
Поэтому трое напуганных детей силились найти хоть какое-то объяснение: разглядеть нити, тянущиеся к кукольным рукам и ногам, или ключ, торчащий из спины заводной игрушки. Но ничего подобного не было.
Зато в правой ручке был костыль. Совсем как настоящий, только маленького размера. Опираясь на него, танцующая отлично попадала в «хромой» ритм пьесы. Золотистые локоны, перехваченные шелковой лентой, вздрагивали при каждом неровном шаге.
Музыка затихла. Кукла замерла на мгновение и вдруг резко обернулась.
Мальчики вздрогнули. На кукольном тельце оказалась совершенно живая голова. Вот только личико выглядело недетским, словно малышка повзрослела, не успев подрасти. Лобик нахмурен, бровки над округлившимися глазенками злобно насуплены. Она поняла, что за ней подглядывают.
Курносый носик пересекли складки, как у рычащей собачонки, грозящей вцепиться вам в лицо. Пухлые губки растянулись в улыбке, обнажая ряд мелких зубок. Ловко опираясь на костыль, она с пугающей быстротой устремилась к окну.
Мишка отпрянул, оступился и полетел спиной прямо на клумбу. Зажмурился от боли в прибитом теле. В ушах звенело от девчачьего визга. Откуда взялись девчонки, он даже подумать не успел.
— Сволочи! — прошипело совсем рядом.
Мишка испугался, что этот хромой ужас вырвался наружу. Превозмогая боль, подскочил, оглядываясь. Никаких девчонок не было — верещали близнецы, корчась от боли в руках разъяренной старухи. Незаметно подкравшись, она ухватила одного за ухо, другого за копну рыжих волос и теперь безжалостно дергала. На Мишку рук не хватило, и она злобно шипела ему в лицо:
— Какие сволочи! Сучата! Полезли игрушки воровать?!
— Отпустите их! — заорал Мишка, что есть мочи. — Не имеете права!
И неожиданно не только для старухи, но и для себя самого, толкнул сумасшедшую в грудь. Вскрикнув, словно напуганная ворона, та повалилась в куст шиповника. Братья вырвались.
Мишке казалось, что они целую вечность перебираются через штакетник, обдирая в кровь колени, валятся под забор, кое-как встают на отбитые при падении ноги, и, едва передвигая ими, еле ползут прочь от страшного дома. А в спину несется бесконечное истошное: «Вон! Пошли во-он! Воры! Воры-ы!». Вслед летят комья земли ударяются о забор, оставляя следы грязи. На штакетинах повисают вырванные с корнем, смятые в яростных пальцах несчастные анютины глазки. Остаются умирать.
На самом деле бегство заняло несколько секунд. Но именно эти секунды оказались решающими.
Детская психика гибкая. Получая травму, память стремится поскорее избавиться от воспоминаний, и они уходят глубоко в подсознание. Как это проявится в дальнейшем, предугадать невозможно: один мочится в постель, другой боится темноты, кто-то душит котов, а кто-то женщин.
Уже совсем взрослый Михаил животных любил, да и с женщинами все у него было в порядке. Но это, разумеется, позже, спустя двенадцать лет, уже после лечения у психотерапевтов, которые безуспешно боролись с его неожиданно появившимся недугом — клептоманией.
Совершенно случайно у Миши обнаруживались чужие вещи или товары из магазина, которые точно в семье никто не покупал. В основном совершенно ненужное барахло: шариковая ручка с изгрызенным кончиком, поломанный футляр от очков, ершик для мытья посуды, зеркальце, садовая перчатка… Не было никакой закономерности, никакого общего признака украденной им мелочевки, кроме того, что она где-то плохо лежала, а потом оказывалась в Мишкином кармане. Он не мог объяснить, как к нему попадали вещи, потому что не помнил этого момента, точно так же как и забыл о том роковом дне.
В этом забытьи пропали дворовые друзья. Не до друзей было под строгим и бесполезным материнским контролем. Мишка так и не узнал, что близнецы исчезли на самом деле. Как-то раз выбежали во двор, а домой уже не вернулись. Поговаривали, что они сбежали от пьющей и бьющей их мамаши, но скорее всего утонули во время купания или стали жертвами маньяка… Да мало ли куда могут запропаститься десятилетние оторвы, ненужные даже собственной матери-алкоголичке.
Мишка же своей матери был нужен. Она таскала его по врачам. Убегая от позора, переехала с ним в другой район, поменяла ему школу и не одну.
Врачи, контроль, надзор, дисциплина — и вот, казалось, болезнь отступила. На самом деле Мишка просто научился успешно ее скрывать. Никакого удовольствия от воровства он не испытывал, как все нормальные люди стыдился этого, а слезы матери так вообще доставляли ему страдания. Больше всего на свете ему хотелось видеть ее счастливой. И Мишка, размышляя над своей дурной особенностью, пришел к выводу: у всех есть склонность к чему-то, какие-то способности. Кто-то прекрасно рисует, кто-то танцует, поет, стихи пишет… А у него, выходит, дар воровской. Этакий талант. Невозможно взять и избавиться от таланта. В землю, что ли, зарыть? Ну, если только вместе с собой, а он так рано в могилу не собирался. Значит, надо талант развивать, научиться управлять им, стать профессионалом. И первым делом он перестал попадаться, а спустя время Михаил стал лучшим в городе щипачом.
Никому в голову не приходило, что увалень, с добродушным лицом, смущенно улыбаясь и рассыпая вокруг себя тысячи извинений, протискиваясь к выходу в переполненном трамвае или через очередь к кассе, выйдет из толпы с чужими кошельками, часами, ключами, золотыми браслетами, да с чем угодно, что будто бы само прилипнет к его невероятно проворным рукам. Пропажа обнаруживалась не сразу.
Пытаясь вспомнить обстоятельства «обноса», потерпевшие грешили на кого угодно: на шпану, путающуюся под ногами, на худого проныру, что крутился неподалеку, на доходяг, бродяг, на толпу цыганок… Но ни разу при опросе не были названы приметы интеллигентного молодого человека, страдающего излишним весом, но такого милого, вызывающего полное доверие.
Одной мягкой улыбкой он полностью располагал к себе, а глядя в добрые глаза, ему хотелось поручить заботу о своих близких, стариках и детях, не то что деньги.
Деньги. Ерунда какая! Да такой копейки чужой не возьмет, сам последнее отдаст — по глазам же видно!
***
— Девушка! Девушка! Постойте, пожалуйста! Мне ж за вами не угнаться никогда в жизни!
Михаил, умело изображая одышку, шумно отдувался после непродолжительной пробежки.
— Простите великодушно, это не вы обронили? — протянул кошелек. — Кстати, меня Миша зовут.
Аня, хорошенькая блондиночка, ахая и охая, осыпала его благодарностями.
Спустя две недели все подруги задавались вопросом: как у нее, у «девушки с обложки», в кавалерах оказался этот простоватый пентюх? Как так вышло, что ради него она бросила потенциального жениха, испортила отношения с родителями, чуть не вылетела из института, где завкафедрой был дядька брошенного ею парня? Но уже через несколько минут общения с Михаилом вопросы пропадали сами собой. Все попадали под обаяние простоты, доброты и открытости. Самое главное, рядом с Аней Миша, действительно, становился самим собой и эту покоряющую доброту и простоту не имитировал.
Любовь с первого взгляда. Девушка мечты. Там в трамвае он украл ее кошелек, но она-то украла его сердце. Ради нее он был готов достать луну с неба. Хотя луну она не хотела. У нее были совсем другие желания.
Аня давно мечтала заняться коллекционированием. Филателия, нумизматика — это скучно и банально, шедевры искусства — немыслимо, коллекционировать поклонников — нервозно.
Однажды оказавшись около антикварной лавки, она увидела то самое, что могло бы стать первым и самым достойным экземпляром будущей коллекции. На витрине стояла роскошная фарфоровая кукла — не китайская подделка и даже не европейский новодел. Подлинная, винтажная. Платье старинного покроя расшито бисером и оторочено кружевом ручной работы. Аня не могла наглядеться на миловидное личико молочного фарфора, а глаза влекли сиянием, как звезды, и затягивали, словно в омут. Она с трудом оторвалась от диковинки и взглянула на ценник.
Конечно, не как шедевры искусства, но цена была внушительная.
Вечером того же дня Аня намекнула о дорогом подарке, на тот момент еще настоящему, жениху. Он прокомментировал ее запросы обсценной лексикой. Аня обиделась, потом перестала обижаться, но перехотеть, как он советовал в переводе на литературный язык, у нее не получалось.
Кукла полностью завладела воображением. Аня представляла, как красиво будет смотреться она на каминной полке, а со временем, когда коллекция расширится, Аня закажет стеклянную витрину. А может, вообще все обставит в стиле кукольной комнаты с игрушечной мебелью ручной работы. Она не пожалеет никаких денег, ведь ее куколка достойна самого лучшего.
Днем Аня тосковала по игрушке, как по близкому человеку. Ночью ее мучили кошмары: ожившая кукла рыдала в витрине, словно пленница в заточении. Она билась о стекло, колотила по нему фарфоровыми ручками до тех пор, пока от них не оставались одни осколки. Тогда она с размаху разбивала о витрину голову. Из трещины поперек кукольного личика потоками лилась кровь. Осколок отпадывал, открывая мозг. Глазное яблоко вываливалось, повисая на нитях тканей, нервов и сосудов.
Аня с криком просыпалась, долго сидела в постели, утирая слезы. Голова раскалывалась, и боль, казалось, выдавит наружу ее собственные глаза.
Она часто приходила полюбоваться на «свою куколку», разговаривала с ней: рассказывала, как хорошо будет дома, клялась стать лучшей хозяйкой.
Аня принялась копить деньги, стала экономить на всем: бросила курить, зависать в кофейнях, покупать обновки. Когда нужная сумма, наконец, накопилась, полная решимости, отправилась за покупкой. И как раз по пути встретилась с Мишей при известных уже обстоятельствах. «Это судьба! — подумала девушка. — Он не просто потерянный кошелек мне вернул. Он вернул мою мечту!»
Непринужденно болтая с новым приятным знакомым, вызвавшимся провожать «растеряшу», Аня направилась к магазину. На подходе почувствовала недоброе. Внутри словно зацепили крючком и потянули леску. Забыв про нерасторопного спутника, она ускорила шаг и подбежала к витрине. На месте изящной куклы стояли громоздкие чугунные часы Каслинского литья: хозяйка медной горы, восседала на каменном цветке и властно смотрела на Данилу-мастера.
Аня вскрикнула, прикрыла ладошкой рот и тихо заплакала, как обиженный ребенок. На вздрагивающие плечики легли мягкие руки. Миша обнял по-дружески. Было так сладко плакать на его широкой груди.
Он не смеялся над ней, не дразнил «маленькой девочкой», не брюзжал про инфантильность. Он молчал. Но это молчание вселяло надежду, что это вовсе не конец, что нельзя вот так просто купить мечту, к ней нужно стремиться и добиваться, и он, молчаливый и понимающий, от этого сразу такой близкий, теперь будет рядом и поможет пройти этот путь.
Успокоив девушку, Михаил сам направился в лавку. Мягкий звук колокольчика на входе привлек внимание продавца.
Человек за прилавком полностью соответствовал антуражу заведения, словно какой-то разорившийся вконец аристократ сдал своего старика-камердинера в ломбард.
— Чем могу быть полезен, любезнейший?
Михаил сообщил, что интересуется конкретной куклой.
— Да. Была. Была такая кукла «Мадлен», коллекционный образец одна тысяча девятьсот шестнадцатого года, работа мастера Клинга, по заказу…
— Да-да, именно она, — Михаил прервал информационную часть, всем видом показывая, что полностью разбирается в вопросе, и поинтересовался ее исчезновением с витрины.
— Сегодня утром Мадлен выкупила хозяйка.
— Как?..
— А что вас удивляет, милейший? Вы не в «Детский мир» пришли. У нас принцип ломбарда. На том стоим.
Михаил понял, что чуть не прокололся на несдержанном вопросе, улыбнулся, тут же взяв ситуацию под контроль:
— Я лишь хотел поинтересоваться, «как» я могу ее найти?
— А это, к большой печали, коммерческая тайна.
— Слава богу, не государственная, — усмехнулся Михаил и поинтересовался ценой вопроса.
Цена была не маленькая, но игра стоила свеч: кукла станет красной дорожкой к сердцу Ани. Кроме того, ему снова больше всего на свете захотелось видеть женщину счастливой. Он даже загадал, что это станет последней ходкой, а дальше все — уйдет в завязку.
Продавец взял деньги, а Михаил забрал карточку с адресом и золотой Паркер, которым этот адрес писался.
На многочисленные вопросы уже почти «своей» девушки, Миша отвечал добрейшей улыбкой, а когда поток закончился, заверил:
— Не извольте беспокоиться, барышня. Теперь это полностью моя забота.
Аня смотрела непонимающе.
— Считай, кукла уже твоя, просто нужно подождать доставку.
***
На дело пошел не сразу. Во-первых, хитрец -антиквар вполне мог предупредить хозяйку, мол, куклой интересовались, поэтому нужно время, чтобы бдительность понизилась. Во-вторых, у них с Аней начался, как говорится, конфетно-букетный, а на деле прогулочно-поцелуйный период. Ухаживания занимали время.
А подготовиться необходимо. Он не форточник — о квартирной краже речи быть не может, нужно сработать на доверии.
Адрес казался знакомым — район его детства. Домишка этот даже припоминался в общих чертах, на самом краю поселка, больше смахивал на дачку, чем на постоянное жилье.
Михаил навел справки. Хозяйка Жанна Львовна Головина — одинокая пенсионерка, в прошлом художник-кукольник в детском театре.
Выходит, мадам знает толк, но, видимо, едва сводит концы с концами, раз дошло до ломбарда. Значит, все по старой схеме: прикинуться «своим» фанатиком-коллекционером, войти в доверие. Случайному покупателю такие вот придурочные старухи ни за что не продадут свое сокровище.
Стал искать информацию по кукле. Тут все оказалось сложнее, чем он ожидал. Интернет заваливал рекламой, перекидывал на порносайты. Несколько дней потратил впустую на краеведческий музей и архив.
Работники библиотеки, измученные странными запросами студента журфака (именно так Михаил представился, чтобы избавиться от лишних вопросов), очень расстроенные, что никак не могут помочь, спровадили его в отдел краеведения. Тут Михаилу улыбнулась удача. Заведующая отделом, большой знаток городских легенд, лишь услышав имя куклы, просто засветилась от радости: наконец-то появился тот, кто разделяет ее интересы. Сведения, накопленные годами, оказались востребованы. Знала бы она истинные намерения Михаила… Но она не знала.
У Мадлен была дурная слава.
Выполненная в единственном экземпляре по заказу купца первой гильдии Саввы Бородина для его неизлечимо больной дочери, кукла предназначалась доставить последнюю радость умирающему ребенку.
Далее, как у любой легенды, несколько вариантов. По одной версии ее похоронили вместе с девочкой. Но ходили слухи, что священник, не благословляя сию языческую дичь, забрал куклу из мертвых рук ребенка перед погребением, поскольку дитя в раю, а там игрушки без надобности. Куклу оставили на могиле.
Спустя несколько дней, угодив под лошадь, погибает кладбищенская приживалка юродивая Мотяша. В руках погибшей дорогая кукла. Видимо, та стянула ее с могилы.
Следующее появление Мадлен, опять при трагических обстоятельствах, касалось семьи околоточного надзирателя.
«Ай да сукин сын! — пронеслось в голове Михаила. — Прибрал-таки к рукам вещдок».
Нянька, девица Володина, выбросилась из окна на глазах подопечной. Несчастная малютка в шоке утверждала, что няню столкнула кукла. Игрушка передана в приют…
— Вот так. Все лучшее — детям! — усмехнулся Михаил и приготовился слушать дальше, но рассказ на этом подошел к концу.
Революция. Новое государство. Из приюта сделали коммуну, потом детский дом. Туда свозились сотни вещей, «экспроприируемых у экспроприаторов». С этого момента проклятая Мадлен никак себя не проявляла. Видимо, исполняла предназначение.
— Доставляла последнюю радость умирающим детям?
— Этого мы никогда не узнаем, — вздохнула рассказчица. — Сами понимаете, информация о детской смертности тщательно скрывалась. Молодое государство признавало только счастливое детство. Но, конечно, дети умирали: голод, болезни: тиф, корь, скарлатина…
Поблагодарив за информацию, Михаил направился к выходу.
— Молодой человек!
— Да? — Михаил остановился в надежде, что краевед вспомнила какие-то подробности.
— Бросьте это дело.
— Какое? — улыбка умело скрывала удивление.
— Поиски проклятой куклы.
— Но я лишь…
— Ой, перестаньте! Вы совершенно не умеете лгать, у вас все по глазам видно.
Михаила развеселило, что там видно по его глазам, может, на лбу написано? Знала бы…
— Зря смеетесь, вы влюблены и, наверняка, хотите сделать подарок возлюбленной.
Смеяться Михаил перестал, на лице осталась лишь натянутая улыбка.
— Так вот, это плохой подарок. Кукла сама выбирает хозяев, и если о ней не идет молва, значит, пока там все более менее спокойно. Не будите лихо, покуда тихо.
Повторное прощание прошло гораздо быстрее. Михаил вышел под впечатлением: краеведу можно деньги на прорицании зарабатывать. А ему надо тщательнее себя контролировать. Любовь любовью, но проколов допускать нельзя. И все-таки чертовщина какая-то с этой куклой.
Он решил спустить дело на тормоза. Может, Анютка забудет, переключится на другое.
Но вскоре стало понятно, что не забудет. Аня не надоедала вопросами, не намекала даже. Она просто поверила словам и теперь ждала от него поступка. Отношения не развивались. Последние пару раз она отказалась от свидания, сослалась на головную боль. По всему было понятно — без куклы дело не выгорит.
«Ой, да ерунда все это с проклятиями! Жанна Львовна же как-то дотянула до старости, вот и мы не пропадем, а там уже по факту разберемся», — решил для себя Михаил.
***
Он шел по улицам детства. Внутри щемило, словно с трудом влез в любимые кроссовки, а они невыносимо жмут при каждом шаге. Старая школа — три окна класса на первом этаже. В началке дразнили нещадно, обзывали жирдяем. Безликие, орущие училки сменяли друг друга, не запоминая имена учеников. Он тоже их не помнил Наталья Владимировна, Елена Петровна, или наоборот, Наталья Петровна… Да и к чертям! Нашел, что вспоминать!
Магазинчик, куда бегал каждый день за хлебом, молоком и нехитрыми лакомствами. Стерва-продавщица обсчитывала каждый раз, дались ей его копейки.
Двухэтажные дома, с трещинами на штукатурке, как морщинистые старики ютятся в тени разросшихся до безобразия кленов. В одном из таких когда-то жил он сам. А в соседнем — пацаны-раздолбаи. Интересно, где они сейчас? Спились, небось, как их мамаша. А может, уехали. Да мало ли что произошло за двенадцать лет. Он бы ещё столько же сюда не приезжал, вообще б не возвращался в это захолустье.
Но когда Анюткины глаза засияют, вся эта муть не будет иметь ни малейшего значения. Ради этого можно вытерпеть многое, и чем труднее, тем круче кайф. Он исполнит заветное желание, и в ее глазах будет волшебником из сказки.
Глупо? А обносить лохов в трамвае не глупо? Ему и деньги эти без надобности. Одному...
Нужный дом нашелся быстро. Появилось какое-то странное чувство пустоты. Так бывает, когда зайдешь в комнату за чем-то конкретным и не можешь вспомнить, что хотел? В пустоте стразу зашевелился «червячок». В мозгу засвербело: пацаны-то, может, и спились, а ты сам недалеко ушел. Вор ты, Мишаня, и сколько веревочка не вейся…
Внутри похолодело. Давно его не посещали подобные мысли. Нехорошо это перед ходкой. Нашел, когда с совестью поговорить.
Мысли он прогнал, чувства приглушил, когда почувствовал, что готов, крикнул хозяйку. Ответа не последовало. Позвал еще раз.
— Открыто! — донеслось из дома.
Трудно представить, кому мог принадлежать этот отвратительный голос, словно гвоздем по стеклу, звонкий и пронзительный, как у ребенка, но с интонациями властной старухи. Так мог кричать говорящий попугай или игрушка со встроенным динамиком.
— Да входите же! — раздалось снова, требовательно и нервозно, и он подчинился, лишь бы не слышать окрик еще раз.
Чертово дежавю! Отвратительное чувство! Справа за колючими зарослями будет клумба с пестрыми цветами… У стены ящики, а с другой стороны…
С каждым шагом ощущение, что он здесь уже был, только росло. Но как? Когда?Из памяти, как из книги, вырвали лист, и он смятым комком лежит где-то глубоко, а вынуть его и расправить никак не получается. Копаясь в мыслях, он не заметил, как поднялся по ступеням крыльца. «Вот так гоняешь в голове всякое, ходишь в загрузе, а потом ни черта не помнишь!» — он почему-то разозлился на себя и зашел в дом.
С порога в нос ударил удушливый запах цветов и химии. Освежитель воздуха. Только его концентрация в помещении была такой сильной, что хотелось сразу выскочить вон.
Но убежать не получилось. Увиденное пригвоздило к месту. Не веря глазам, он щурился в потемках, пытаясь разобрать, что здесь реально, а что мерещится.
Комната была заполнена маленькими детьми. Малютки смирно сидели на длинных лавках вдоль стен, на старом дерматиновом диване, на его спинке и подлокотниках, на креслах, стульях, даже на полу в углах, а в центре комнаты целая компания восседала за детским столиком на маленьких стульчиках. Одни были нарядно одеты, другие совершенно голые.
Мозг взрывался вопросами: откуда столько детей? где их родители? почему без присмотра? почему не шевелятся? не кричат? не смеются? не плачут? Это пугало до жути. Михаил попятился. Появилась мысль позвать на помощь.
Когда глаза привыкли к полумраку, он разглядел, что это вовсе не дети, а куклы. Выдохнув с облегчением, усмехнулся собственной мнительности и среди кукольных телец, лупоглазеньких мордашек, в пестроте одежек попытался найти красотку Мадлен. Аня много говорила о ней, только он не особо внимательно слушал. Ему и в голову не приходило, что кукла будет не одна и ее придется отыскивать среди сотни игрушек.
Но нашлась Мадлен довольно быстро. Он словно встретился с ней взглядом. Глаза куклы были чудо как хороши, притягивали даже в сумраке комнаты, словно светились изнутри. И сама она выглядела, как королева красоты среди простушек. Недолго думая, Михаил направился прямо к ней.
Одна из кукол зашевелилась. У него чуть сердце не выпрыгнуло. Скрипнул голосок:
— Я бы пригласила вас к столу, но, боюсь, вам будет не слишком удобно.
Михаилу показалось, что он сходит с ума. Сначала ему мерещились дети, потом он разобрался, что это куклы, но теперь-то он снова видел ребенка. Малышка сидела за столиком, уставленным игрушечным чайным сервизом, справа от Мадлен.
— Вы все-таки намерены к нам присоединиться?
Потрясенный Михаил попытался пошевелить головой, чтобы сбросить оцепенение, сковавшее мышцы, но девочка приняла это за кивок согласия:
— О! Это так любезно с вашей стороны, верно, Мадлен?
Какой отвратительный голос, как будто запись проматывают на повышенной скорости.
— Мадлен говорит, что она в восхищении, — продолжала стрекотать малышка.
— А… где тут… свет включить? — нервы были на пределе, и Михаил физически нуждался в нормальном освещении.
— Нет! — в визгливом голоске прорвалась внезапная ярость.
Михаил отшатнулся, наступил на что-то. «Ма-ма!» — раздалось из под ноги. Он вскрикнул и отскочил в сторону, чувствуя, что теряет границы реальности.
— Ну вот, вы раздавили Аленку, — констатировал голосок совершенно без эмоций и тут же сорвался на крик:
— Я тебе сколько говорила, дрянь! Не путайся под ногами! А ты, мерзавка, так и лезешь! Так и лезешь! Все!!! Будешь теперь хромоногая. Теперь-то ты узнаешь, каково это!
Паника толкала Михаила к выходу. «К черту! Все к черту!» Он ни секунды не вынесет в этом доме с этим голосом! Девчонка совершенно ненормальная. Или одержимая. Ну не может маленький ребенок вот так говорить, тем более орать!
Голова закружилась, перед глазами, как на карусели, замелькали кукольные лица. Но всю эту чехарду перекрыло личико Мадлен, в котором странным образом прослеживались Анинютины черты: в глазах надежда, а потом разочарование. Михаил остановился на пороге, с трудом взял себя в руки.
— Уже уходите?
— Девочка, — он еле выговорил первое слово — в горле пересохло, попытался проглотить отсутствующую слюну, но тщетно. — Где твоя мама?
— Мамы нет.
Почему он спросил про маму? Ему же бабушка нужна, если не прабабушка…
— А кто-нибудь из взрослых?
— А мы с Мадлен уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно принимать гостей!
— Так, все. Хватит! — приступ паники сменился раздражением. — Да где тут…
Он шарил руками по стене, пока не нащупал выключатель. Свет ударил по глазам. За столиком заверещали коротко и резко, словно крысу раздавили.
Лучше бы он так и не нашел, где включается свет. Темнота рассеялась, открыв жуткие подробности обстановки. Кругом царило запустение: потолок в желтых потеках, в углах плесень и тенеты, старые обои надорваны, местами проплешины другой расцветки, тяжелые портьеры седые от пыли. Повсюду куклы: замызганные, раскуроченные: одноглазые, безрукие, безногие… У стены на полу целая груда частей тел: головки, ручки, ножки… А в дверном проеме, ведущем в грязную кухню, видны уже человеческие ноги, отечные, с варикозными узлами. Левая в рваном тапке, правая босая… Остальное тело скрывал выступ стены.
— Ну что, негодник, доволен? — Карлица нашарила на полу рядом с собой флакон спрея и выпустила струю в сторону арки.
Совершенно потерявший способность мыслить, Михаил инстинктивно повернулся на голос. Казалось, страшнее и отвратительнее, уже некуда, но у ужаса нет дна, в нем можно тонуть бесконечно. Девочка действительно была, как кукла: пышное розовое платьице, золотистые локоны, перехваченные лентой. Только этой кукле приставили голову старухи. Морщинистое лицо вульгарно накрашено, как у выжившей из ума шлюхи: жирно нарисованные брови, ультрамариновые тени, кричащие румяна и морковная помада.
— Мамы с нами больше нет. Поделом, она не позволяла мне краситься. Жалела для родной доченьки помады. Мадлен она тоже никогда не нравилась, правда, Мадлен? Конечно, кому понравится, если тебя то и дело грозятся продать. А ведь Мадлен — член семьи. Моя бабушка обязана ей жизнью. Она тоже ее использовала. Давала поиграться другим детям. За пайку хлеба. Но мы ее не виним. Правда, Мадлен? А как еще выжить в детдоме в те-то годы?! Но ведь мы сейчас не голодаем. Зачем носить Мадлен в ломбард? Маме надо было просто пить меньше мадеры.
Она укоризненно вздохнула.
— Ну, все в прошлом, — внезапная улыбка обнажила ряд съеденных кариесом мелких зубов. — А теперь танцы!
Опираясь на костыль, карлица захромала к патефону. Скрип поворачиваемой ручки, и сквозь потрескивание затертой пластинки полилась заунывная мелодия.
Звук за звуком она потянула за собой моменты Мишиного детства, забытые долгие годы. Из самой глубины мозга, как карты из колоды, вытягивались шокирующие сцены. Михаил обхватил голову руками, стараясь зажать уши. Но все ужасающие подробности того дня уже проживались им, снова пугая и отвращая: ярость, исказившая лицо старухи; брызги слюны, вылетающие вместе с проклятиями; детские крики боли и ужаса; паническое бегство...
Теперь он не мог понять: танцующая хромая кукла — картина из памяти? или он видит это сейчас на самом деле?
— Ну, что ж вы встали как вкопанный? Берите Аленку и танцуйте!
Михаил почувствовал, что теряет сознание.
***
— Молодой человек, вам плохо?
Михаил очнулся. Открыл глаза. Первое, что он увидел — лицо пожилой женщины, но не уродливое, а приятное и обеспокоенное. Он сидел на лавочке в сквере, его легонько тормошила миловидная старушка.
— Может, скорую?
— Нет-нет, — Михаил, попытался улыбнуться. Вышло криво.
— Все в порядке, — заверил он.
Встал. Голова кружилась. Сделал несколько шагов. Идти он может, только надо сориентироваться — куда.
— Куклу! Куклу забыли!
Михаил уставился на Мадлен.
— Разве не ваша? В руках была…
— Моя, — пробормотал еле слышно.
Женщина покачала головой, наверняка, подумала что-то про наркомана, «такого милого и вот надо же»…
Михаил даже не пытался бередить память, чтобы найти ответ, как Мадлен оказалась с ним в сквере. Скорее всего, куклу он попросту украл, как и все, что воровал до этого. А вся невозможная дичь привиделась во время обморока. Потерял сознание, а подсознание выкинуло финт. Немудрено: внезапное возвращение памяти. Вспомнил прошлое, забыл настоящее, да и хрен с ним!
***
Аня играла куклой целый день. Расцелованный Михаил валялся на диване и наблюдал, свою двадцатилетнюю девушку снова в возрасте пяти лет.
Наконец, Мадлен осталась на каминной полке. Героя ждал романтический ужин со всеми последствиями.
Ночью Михаил был на высоте, Аня на вершине блаженства. Было не до куклы, пока со стороны каминной полки не раздалось шуршание и глухой стук.
— Ой, упала! — Аня выскользнула из Мишиных объятий.
На носочках — босые ступни холодил пол, побежала ставить куклу на место.
— Аня! Куда?!
— Сейчас…
Она пыталась пристроить куклу, но та не желала вставать на подставке и валилась Ане на плечо.
— Анна! — Михаил сердился и еле сдерживался, чтоб не показывать этого. — Брось ее. Положи! Или я сейчас обратно ее отнесу.
— Нет-нет, — Аня притворно заныла. — Она моя куколка. Я возьму ее спать с собой.
— Даже не вздумай тащить ее в постель!
— Пожалуйста-а! — заныла притворно.
— Анютка, ты, такая сексуальная, стоишь посреди комнаты и играешь куклой. Тебе не кажется это странной эротикой?
Аня рассмеялась, оставила куклу и запрыгнула в постель.
— Погасить ночник?
— Нет, Миш, оставь. Я боюсь темноты.
Миша рассмеялся от умиления.
— Я же теперь с тобой.
— Все равно. Мне так спокойней и Мадлен видно. Вон какие глазки!
В молочном свете ночника кукла и вправду смотрелась здорово. Но Мишу она мало интересовала. Он любовался Аней.
— У тебя у самой самые прекрасные глаза на свете! — шептал он, целуя любимую. — Как цветы. Анютины глазки.
— Да ты романтик, — хихикнула Аня.
— Вроде, нет.
— Ну как? Вот, про цветы знаешь. Откуда только?
Миша поменял тему, отгоняя неприятные воспоминания.
Вскоре, нежно обнявшись, влюбленные заснули.
Михаилу снились близнецы. Они сидели на старом дерматиновом диване. Мертвые. У одного оторвано ухо, у другого скальпирована голова. Братья по очереди разевали рты, оттуда доносилось писклявое: «Ма-ма!». Маленький Миша смотрел на них через окно и плакал.
Что-то холодное коснулось тела. Он с трудом разлепил мокрые от слез глаза. В тусклом свете ночничка слабо различались очертания маленькой головки. Локоны рассыпались по плечу, кожу холодила фарфоровая щечка. По телу словно ток пустили — Михаил отдернулся, чуть не свалился с кровати.
Испуг сменился злостью: «Вот упертая же! Приволокла-таки в кровать…». Он схватил напугавшую его игрушку, чуть не швырнул о стену. Но идиотом он не был, слишком маетно ему досталась эта вещичка и Анютка от счастья светилась просто. Увидит разбитую, разрыдается. Вдохнул глубоко, медленно выдохнул. Посмотрел на игрушку.
Кукла и кукла. Ну, миленькая. И что Анютка в ней нашла, чтоб уж прямо до зависимости залипнуть? Глазки прикольные. По краям радужки светлые, искристые, словно лучики, а к центру все гуще синь, темнее, переходит в черноту зрачка. Черную дыру…
Миша поймал себя на том, что сидит в постели среди ночи и пялится на куклу. Матерясь сквозь зубы, сунул игрушку под кровать.
Уснуть не получалось. В голову лезла всякая дичь. Он гнал эти мысли, пытался думать о новой жизни. Надо, пожалуй, восстановиться в институте и устроиться на подработку. Деньги есть на первое время, но он же решил…
О чем бы Михаил не думал, что бы не гонял в голове, в памяти всплывало игрушечное личико. «Заморочила чертова кукла!» — он повернулся на бок, зажмурился, приказав себе спать.
Появилось ощущение, что на него смотрят. Взгляд то скользил по коже, то словно прилипал к ней. Михаил ругал себя за нервозность — полночи насмарку. Ощущение не пропадало.
Пришла мысль посмотреть, который час. Открыл глаза и встретился взглядом с Мадлен. Кукла стояла около кровати, как раз напротив его лица.
От Мишиного вскрика проснулась Аня:
— Чего ты?
— Здесь кто-то есть! — прошептал Миша, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.
— В смысле?
— В прямом, кто-то забрался в квартиру.
— Мишка, седьмой этаж. Тебе приснилось.
— Приснилось… Знала б ты, что мне приснилось.
— Иди ко мне, — ворковала Аня, укладываясь поудобнее.
Не слушая ее, Миша кинулся проверять квартиру: кухню, ванную, шкаф в прихожей, выбегал на балкон…
Может, Анин бывший издевается? Так услышали бы. Невозможно передвигаться совершенно беззвучно. К тому же после того, как засунул эту чертову куклу под кровать, он даже не спал толком. Чертовщина!
Михаил остановился, прислушался: тикали часы, гудел холодильник. Ни шагов, ни шороха, ни дыхания…
Анин крик чуть не разорвал ему сердце. Он бросился в спальню, готовый схватить засранца, вышвырнуть хоть за дверь, хоть с балкона.
Никого постороннего в комнате не было. Анютка забилась в угол к изголовью, натянула одеяло к подбородку. В ногах сидела Мадлен.
— Аня! Это не смешно! — Михаил готов был взорваться. — Осточертела эта тупая игра!
Тут же осекся: стоит он такой и орет на девушку после их первой ночи.
Но Аня не оскорбилась, не обиделась, не психанула. Она вообще не отреагировала. Словно не слышала его крика. Бледная, под цвет одеяла, зарывшись в которое, как беспомощный ребенок, пыталась найти спасение от ночного кошмара. Она не шевелилась, даже не моргала, неотрывно смотрела в одну точку. Зрачки расширились, заполнив чернотой ужаса почти всю радужку. Аня не играла, и Мише стало по-настоящему жутко. Усилием воли он заставил себя обернуться.
Кукла двигалась. Маленькими шажками приближалась прямо к Ане. Девушка завизжала и выскочила из постели. Миша схватил ее, прижал к себе. Аню трясло. Она пыталась заплакать, но в высохших глазах не было ни слезинки. Только тело судорожно вздрагивало.
Кукла подошла к изголовью, развернулась, будто собираясь иди обратно, но вместо этого села на край подушки. Затем, откинувшись, легла. Резкий поворот головы снова заставил Аню закричать.
Кукла смотрела прямо на них. Глубина глаз притягивала. Мадлен звала к себе. Они оба почувствовали это. Под ложечкой, словно воткнули иглу и тянули тугую невидимую нить, а на конце уже завязался узелок. Аня безостановочно кричала. По батарее стучали соседи.
Мише тоже хотелось кричать. Ему хотелось бежать прочь со всех ног не только из квартиры, но даже из города. Но в его руках в билась в истерике Аня. Он перевел ее за спину, сам кинулся к кровати, ухватил куклу поперек тельца. Сжимал мягкое туловище, пытался прощупать механизм, который приводит куклу в движение, но ватное тельце продавливалось насквозь, а в фарфоровых конечностях, вряд ли что-то можно уместить. В ярости Миша отшвырнул ее в сторону. Мадлен ударилась о гудящую соседским возмущением батарею, фарфоровая ножка раскололась.
Аня заорала до хрипоты, как от собственной дикой боли, упала на пол.
— Анька! — Миша, задыхаясь, едва мог говорить. — Я ее выкину. Это… это… Аня?
Он не мог понять, как такое могло случиться. Девушка лежала без сознания, под ней лужей растекалась кровь. Правая нога пугающе вывернулась. Из рваной раны на голени торчал осколок кости.
Миша изо всех сил пытался проснуться. Бил себя по щекам, давил костяшками пальцев на точку на верхней губе, прокусил руку до крови. Но кошмар не прекращался.
Он кинулся к Ане. Рыдая, шептал что-то бессвязное, какие-то подобия извинений, мольбы, боясь даже взглянуть на искалеченную ногу. Он прижимал обмякшее тело к себе, качал на руках, словно пытался усыпить, затем почему-то решил привести в чувства, тормошил, хлопал по щекам.
Аня открыла глаза. Он испугался: что наделал?! Она же сейчас умрет от боли! Но Аня даже не поморщилась. На Мишу уставились две красивые стекляшки. Ни боли, ни страха, ни любви, ни ненависти. Ничего.
В голове, как набитой опилками, ни одной мысли не осталось. Шаря рукой по полу, он нащупал валяющуюся игрушку. Фарфоровое личико было мокрым от слез, они текли из полных дикой муки, человеческих, любимых глаз.
Миша не помнил, как одевался, выходил из квартиры, шел по ночным улицам с куклой в руках. Он не помнил, как оставил Аню: поднял ли с пола? положил на кровать на кровать? вызвал ли скорую? Он не знал куда идет, помнил только, что должен отдать куклу и вернуть любимую. Любой ценой. Это он помнил очень хорошо.
***
Дверь проклятого флигеля со скрипом отворилась. Миша покорно зашел внутрь. В тот же миг все заполнил звенящий бубенцом голосок.
— Мадлен! Ты вернулась! Ты привела с собой Мишутку. Как это мило с твоей стороны. Он так быстро ушел. Мы даже не попрощались. А что с ногой? Мишутка такой неловкий. Ну, мы же не будем винить его за это, правда, Мадлен? Теперь ты, мерзавка, узнаешь, каково это — всю жизнь на костылях! Ничего привыкнешь. Я же привыкла. Даже танцую. Погляди! Нет, ты сядь и погляди!
Ручка патефона закрутилась сама собой. Раздались звуки Польки.
— Сядь, сказала!
Невидимая сила выдернула куклу из безвольных Мишиных рук и швырнула на диван, как раз между двух рыжих совершенно одинаковых пупсов.
— Посмотри!
Сквозь слезы Аня глядела, как Миша, словно умалишенный, неуклюже переваливается с ноги на ногу, монотонно хлопая в ладоши в такт отвратительно фальшивому пению.
— Мишка с куклой бойко топают, бойко топают. Посмотри! И в ладоши звонко… Веселее, Мишутка! … хлопают, звонко…
Песенка гвоздем вонзалась в мозг, если б он был. Но в теле Мадлен были лишь живые Анины глаза — зеркало души. И душа терзалась. Миша… Милый, добрый, нежный, преданный. Ее Миша сейчас, лишенный воли, как затравленный медведь на ярмарке, потешен и жалок. Больше выносить это зрелище Аня не могла. Но точно так же она не могла не смотреть, даже просто закрыть глаза, у нее не было век.
Видимо, страдания тоже имеют и силу, и энергию — кукольные ручки пришли в движение и устремились к лицу с намерением воткнуться в глаза.
— Э-э! Нет! Ты что творишь?! — взвизгнула карлица.
Тут же с двух сторон навалились рыжие пупсы, не позволяя пошевелиться.
— Молодцы, мальчики! Так ее! Ишь, удумала! Нет, дорогуша. Ты еще увидишь наши танцы. Танцы кукол! …Звонко хлопают. Раз-два-три. Мишке весело, очень весело…
На звуки песни со своих мест одна за другой вскакивали куклы. С полок, этажерок они валились кубарем, затем вставали на ножки, у кого они были, и брели рывками, дергаясь при каждом шаге в центр комнаты. У кого же ног не доставало, опирались и на руки тоже или ползли.
Вокруг пляшущего Миши выстроился круг. В него встали и части кукол из кучи у стены: отдельные ручки и ножки подпрыгивали вместе с с безногими и безрукими хозяевами, а головенки просто катались вокруг, как колобки.
Карлица затянула «Каравай»
— … Вот такой ширины, вот такой ужины.
Хоровод полностью подчинялся словам песни.
— Каравай, каравай, кого любишь выбирай!
Песенка стихла. Игрушки замерли в позах, в которых застал их последний звук: на одной ноге, со вскинутыми ручонками, вывернутыми головками. Карлица тоже замерла в ожидании приглашения на танец.
Перестав раскачиваться, Михаил нерешительно топтался на месте, как застенчивый малыш. А потом побежал вразвалочку. Только мимо раскинутых для объятий ручек хозяйки, прямиком к дивану, где сидела кукла, плачущая настоящими слезами.
Сначала из горла карлицы вырывался лишь утробный вой и рычание. Словно старая болонка страдала и ярилась одновременно. Потом понеслась матерная брань и проклятия. После карлица расплакалась.
— Убирайтесь! Пошли вы все! Никто мне не нужен! Прочь!
Игрушки послушно поползли на свои места.
— А ну-ка, мерзавка, пошла вон из моей куколки!
Тут же глаза Мадлен остекленели. У себя дома с криком боли очнулась Аня.
— А ты, Мишенька, вор. А вор должен сидеть в тюрьме. И посидишь годок-другой, а там видно будет.
Тело словно вспороли, выпотрошили и набили какой-то требухой. До утра плюшевый мишка валялся на полу. Потом карлица не без труда засунула его в большущую птичью клетку и принялась перед зеркалом поправлять испорченный макияж.
***
— Остановка «Улица Новаторов». Следующая — «Горсад». Передаем на проезд, задняя площадочка!
Он уже слышал эти названия. Значит, едет не первый круг, а вот куда и откуда? Ответа не было. Стал готовиться к выходу.
Трамвай остановился напротив парка, и он, спасаясь от полуденного зноя, побрел под тень деревьев. К постоянному ощущению провала в памяти, добавилось чувство потери: руки привыкли к ноше, а теперь чего-то не хватало.
— Мужчина! Подождите! — окликнул женский голос. — Да постойте! Мне ж за вами не угнаться!
Красивая блондинка, опираясь на трость, спешила за ним, насколько ей позволяла хромота. Он остановился в растерянности:
— Вы… меня?
— Да вас-вас.. Вы же на сиденье оставили?
Она протянула ему старенького плюшевого мишку.
Толстяк бережно взял игрушку, прижал к лицу, вдыхая запах.
— Вам словно пять лет, — улыбнулась женщина. — Меня Аня зовут.
— А меня… — пауза затянулась.
— Забыли? — она рассмеялась.
— Да вот только что вспомнил, — впервые за долгое время Миша улыбнулся...