Шёл 1998 год. Я уже восемь лет жил в Израиле. Делал фильмы. Всё время судорожно искал где бы подзаработать. Не брезговал и выборами. И тут в руки мне попадается дневник. Читаю. И не могу остановиться. Тут вокруг бушуют страсти, сталкиваются лидеры, самое время зарабатывать деньги, а я лежу на диване, отключив телефон и плачу. Пишет 12--летняя девочка Маут 24--х летнему Герману. «Увидеть тебя!, — пишет, — быть всё время рядом!.. Не могу и дня прожить, что бы не думать о тебе… Только ты держишь меня на этом свете… Живу тобой… и тем единственным поцелуем…» Я чувствовал себя неловко, заглядывая в чужую жизнь, но не мог остановиться. Дело в том, что дневник этот был датирован 1941--1943 годами. И вела его Маут в концлагере. Подруг её увозили в Освенцим, и они уже не возвращались никогда, другие кончали собой, отчаявшись, а она, Маут, писала и писала своему любимому Герману. И только благодаря этому и выжила. Ухватилась за эту искорку любви, и держалась, за неё изо всех сил. Пока в 1943 году Германа не отправили в лагерь уничтожения, в Треблинку. Она думала, что не выживет. Но выжила. Дневник этот мне подкинула Лена Макарова — писатель и друг. Я завёлся. Тут же появился продюсер — лучший продюсер в моей жизни, — Сюзанна. Неимоверно быстро Лена сварганила заявку, быстро получили первые деньги из фонда, небольшие, но всё таки. И пошли к Маут домой. Я нервничал. Боялся, а вдруг откажется сниматься. Приходим. Встречает нас женщина с таким милым детским лицом. Начинаю говорить с ней. Улыбается, но абсолютно закрыта. Приветлива, но это всё очень внешнее. Рассказывает, но не так, как я хотел бы. Вообщем, всё плохо. Решаю брать её «измором». За 3 дня я «выливаю» всю плёнку, сидя напротив неё ( это называется — съёмка на привыкание). Плёнка дорогая — это все наши деньги. В конце третьего дня, к вечеру, она раскрывается. Вдруг приходит доверие. Вдруг она понимает, что я не ищу дешёвку. И мы становимся друзьями. И она становится прежней Маут. Смеётся, да так звонко, как та, Маут, 12--летняя. Плачет. Тоскует. Поёт. Говорит с ним, с Германом, как будто он сидит здесь, рядом с ней. И уже не обращает никакого внимание на камеру. Так начинается наш с ней кинороман… Тем временем, деньги заканчиваются. Но великая Сюзанна выбивает нам поездку «по лагерям уничтожения», по которым прошли Маут и Герман. Едем в Чехию и Польшу. Группа малипусенькая. Я, Фима – звукач, Лена Макарова, Иржи – чешский оператор, и, конечно, Маут. Едем… Снимаем… Маут на моих глазах, проживает снова этот роман… И снова я понимаю, не будь этой любви, не было бы Маут. Так подходит наш последний съёмочный день (так мы думали). Снимаем на кладбище. Маленький чешский городок Простьев. На камне выбиты фамилии погибших и не вернувшихся. Маут объясняет нам — эта погибла там-то, этот там-то, этот был адвокатом и вся семья его не вернулась. А это Герман — говорит она. Я спрашиваю: "Твой, Герман?…" "Да, мой Герман," — отвечает… И тут, что-то меня подталкивает, и я спрашиваю дальше... "Но были же такие случаи," — спрашиваю, — когда считали людей погибшими, а они выжили?" Она говорит: "Были – и добавляет, — вот например, Вальтер Бреслер, вот здесь написано, что он погиб, а он вернулся… живой…" Тогда я спрашиваю: "А что написал тебе Герман в последнем письме?" Она смотрит на меня… и вдруг отвечает: "Он написал, из поезда уже, когда его увозили в Треблинку…" "Что? – спрашиваю, — он написал..." Она вдруг говорит медленно и даже удивленно: "Что будет ждать меня после войны, в Берлине, по адресу «Арвайлештрассе 3». И тогда я снова спрашиваю её: "А ты была там после войны?" "Нет," — говорит и запинается… И смотрит на меня, — не была." Вообщем, что вам говорить, мы думали, что это наш последний съёмочный день. Деньги практически закончились… Но мы не могли так уехать. И вот мы на последние деньги едем в Берлин… Приезжаем. Находим эту улицу. И я прошу Маут идти по улице к дому… Ещё и не знаю, есть ли этот дом вообще. Специально не проверяю. А оператора прошу снимать всё время… И не промахнуться, потому что будет один дубль… И вот она идёт. Она идёт, еле дышит… К ней вдруг возвращается надежда… К ней, уже замужней, 70-тилетней, с тремя детьми, восемью внуками, вдруг возвращается надежда. А вдруг он там… и он ждёт её всё это время. Она идёт, как на ватных ногах… Каждый шаг — ещё большая надежда. И мы страшно переживаем за неё. Идём за ней. И дрожащий оператор снимает, как в последний раз… И вот она приближается к этому дому… к этому подъезду… и вот он список квартир… и вот уже её палец зависает над кнопкой… сейчас она позвонит… И может быть он откроет ей дверь, её Герман… Это почти конец фильма. Такие очень долгие кадры замедленной съёмки. Ожидания чуда… …Которое, конечно, не происходит. Германа убили в Треблинке. Но мы очень надеялись. До последнего мгновения. А вдруг он выжил... Этот фильм взял несколько хороших фестивалей, включая нью-йоркский… Но запомнился мне маленький, еле заметный фестиваль в Греции, в Каламате. Время было антиизраильское. Все газеты против нас. Мне в открытую говорят, как нас не любят. Спрашивают: "Для чего приехал?!.." Забегая вперед скажу — первый приз получил Иранский фильм, второй – фильм Палестинской автономии… Ну и далее, в том же роде. И вот показывают наш фильм. Кто-то демонстративно выходит ещё до показа. Я не жду победы. Но смотрю, как реагируют. И вижу, что делает «любовь» с людьми. Настроенные абсолютно анти, поначалу разговаривающие полушёпотом и вслух, они вдруг начинают смотреть… Вдруг слушают… Вдруг перестают шевелиться… Вдруг не могут оторвать взгляда, когда Маут бежит по улице, чтобы увидеть Германа в последний раз… и потом, когда идёт вся эта концовка с её проходом по Берлину, с этим ожиданием чуда… Это их просто сшибает… И вот уже кто-то плачет в зале… И я понимаю, что есть то, что объединяет всех. Есть! И для этого только я и пишу, чтобы сказать это ещё раз. Любовь. Банально, но это так. Я говорю сейчас не о любви между нами, которая насквозь эгоистична. А о Любви, которая над нами. Вокруг нас. Я говорю о Законе Любви, который держит этот несчастный мир. Держит в прямом смысле слова. Наша земная любовь — она только маленькое свечение той Любви, которая окутывает всё мироздание. Как мать ребенка. Все мы внутри этой матери. Нам бы захотеть только приблизиться к Ней. Мы бы массу проблем так решили. Поймём это, придёт новая пора. А с Маут мы большие друзья. Она была на многих моих премьерах. И на свадьбе сына. Давно не звонил ей. Ей уже за 80. Написал и понял, что стосковался. Позвоню ей обязательно... Автор — Семён Винокур Полюбили. Свадьбу хорошую сыграли. И с первого же дня – в своём доме. Андрей его вместе с отцом поставил. Высокий дом получился, статный какой-то, с глазастыми окнами, смотревшими во двор и на улицу. Двор просторный, покатый чуть, с клумбами–цветочками. А на задах постройки для скотины и огород немаленький, тянувшийся ровными грядками туда, где солнце вставало. Хозяевам чуть за тридцать, а у них уже шестеро ребятишек в доме и по двору шуршат. И это тоже – правильно. Но тут вдруг Андреева сестра младшая, Верка непутёвая, жившая в соседнем селе и ежегодно рожавшая невесть от кого, угорела от водки – не проснулась однажды утром после очередной ночной гулянки. Чё тут разговоры разговаривать? Андрей собрался. Поехал. Наталья-то куда от детей и от хозяйства. Похоронил. Всё как надо, по-людски. И домой приехал. Стоит на пороге, а впереди руками четверых племяшей с племяшками обнимает. Младшему, Вовочке, четыре. Наталья на стул села молчком и смотрит. И дети – тоже молчат и смотрят. Чего им ещё делать-то? Наталья руки фартуком отёрла да и говорит: – У меня ж даже соли не хватит, чтобы щи на всю ораву посолить. – А мы их, эт самое, и несолёный похлебаем, – Андрей жене отвечает. А сам улыбается. Ну и Наталья улыбаться стала. А чё ей делать-то? Двоюродные же кинулись к прибывшим и раздевать–раскутывать их стали. Нормальная такая семья получилась, когда дети перемешались все. И главно не много-то их получилось: всего десять на такой домище просторный. Это уже потом, в конце следующего лета, через их село как буря промчался цыганский табор. Полыхнул огнём, всё на своём пути сметавшим. После той бури многие хозяйки не досчитались цветных половиков, вывешенных на заборы для просушки, кур и уток. А у Свиридовых так даже поросёнка с заднего двора умыкнули! Только Андрея с Натальей цыгане с приплодом оставили. Вечером Наталья на крыльцо вышла, а там – свёрток из красного тряпья. Она даже сразу не поняла, что это, потому как тряпки молчали себе молча и – всё. Когда в доме уже развернула на столе – внутри парнишечка смугленький. Да хорошенький такой. Лежит, кряхтит и глазами антрацитовыми всех вокруг рассматривает. Андрей через плечо жены заглянул и сказал только: – А чё? Нормально. Теперь у нас в семье мужиков на одного больше будет, чем баб. Да и колер наш белый разбавит кудрями вороными. А Вовочка, самый до этого младший, за край стола взялся, подтянулся, рассмотрел младшего брата и говорит: – Вот нам повезло, скажи, пап! У всех цыгане поукрадали разного, а нам так даже Васеньку в подарок оставили!.. И засуетились все разом, задвигались. Начали новому брату жизнь организовывать. Дальше-то чё рассказывать? Всё как у всех: дети растут, родители стареют. Андрей вот только раз за разом стол в избе в длину наращивал. Как очередной сын или дочка в школу идёт, надо же и ему где-то уроки делать. И делали. И старались. И в доме все всё вместе делали. Когда однажды в школе на собрании учительница заговорила про трудности переходного возраста, Андрей с Натальей (на родительские-то они всегда вместе ходили) переглянулись и застыдились прям оба, потому что все эти трудности прозевали. Осталось только Васеньку не упустить. А как его упустишь, если всё как надо? В школе – нарядно. В доме он в свои четырнадцать всю мужицкую работу делает и другим всё помочь норовит. Спокойно, чинно дочери замуж повыходили и к мужьям умелись. Мальчишки тоже переженились и каждый своим домом жить стал. Васенька в армии отслужил и к старикам вернулся. Хотел в город ехать, дальше учиться – какой там. Каждое лето полон двор внуков, Васенькиных племянников. А он ждёт всех, как принцев заморских. Готовится... Качели во дворе поставил. А для маленьких песочницу соорудил. В неё же вёдрами с реки песка промытого натаскал. Ближе же к забору, для мелкоты, кому ещё на речку нельзя, бассейн выкопал–обустроил. Туда шлангом с утра воды напускал, чтоб согрелась, чтобы дети носами не шмыгали. А в сельмаге накупил уточек–дельфинчиков, чтоб прям совсем на море было похоже. Так вся эта орда каждое лето не к деду с бабкой ехать собиралась, а к дядь Васеньке. А он сядет на корточки у ворот, заросший почти под самые глаза чёрной щетиной, и ждёт. А как увидит очередного племяша или племяшку, каааак раскинет руки во всю ширь, да как полыхнёт улыбкой своей сахарной, так бегут к нему ребятишки сломя голову, трутся, трутся о колючие щёки, а сами в ухо норовят шепнут: «Ты, дядь Васенька, ждал меня?» Он же целует, целует каждого и обязательно ответит: «Ещё как ждал! Больше всех!..» Но самое большое счастье вечером случается, когда посуда перемыта, дети накупаны и надо спать идти. Дети, все до единого затаились и ждут. Встаёт дядь Васенька тогда и говорит громким голосом: – Нуууу... кто сегодня со мною ночевать на сеновал идёт?.. И тут орут все. Орут, наверное, так, как раньше «ура» на демонстрациях кричали... Утром уже, рано совсем, бабка Наталья полезет на сеновал, чтоб проверить, не снесла ли какая-нибудь блудливая курица там яйцо, и увидит: прямо в середине разостлан огромный такой тулуп и спит на нём совершенно счастливый красивый человек. А вокруг, как цыплята, ребятишки к нему жмутся – к лицу, рукам, ногам. И спяяяят все. Все двенадцать. А чё? У Андрея с Натальей уже одиннадцать внуков народилось... Олег Букач НАТАШКИНА СУДЬБА Наташка сидела на корточках у старого забора среди кустов осоки и слушала, как тетя Вера всех зовет обедать. Всех – это четырех своих детей. Наташка была пятая. И совсем не тети Верина. А так…непонятно чья . Она уже привыкла, что тетя Вера, зазывая своих Сережку, Анютку, Катю и Максима, никогда не упоминала ее имя. Как будто она вообще не существовала на свете. А она существовала. И ждала. И надеялась услышать. Но чуда не случилось и в этот раз, и она, разочарованная, голодная и сердитая, поплелась за ребятней, как незваный гость, который, как известно, хуже татарина. Пыльные ноги зудели от цыпок, платьице едва прикрывало голые коленки и было непонятно какого выцветшего цвета. Все четверо хозяйских детей уже оперативно работали ложками. Тетя Вера, как всегда, не глядя на Наташку, налила тарелку супа и молча поставила на уголок стола. Наташка пристроилась на табуретку и с удовольствием втянула в себя запах вкусного супа. Тетя Вера была хорошей хозяйкой. И матерью хорошей была. Вот только с мужиками ей не везло. По молодости влюбилась в вихрастого Гришу-тракториста, Одного за другим нарожала ему кучу ребятишек – живи да радуйся! Только стал Гриша ее заглядываться на Любку-продавщицу – разведенную бойкую бабенку. Та, не будь дурой, и стопочку нальет мужику и глазками стрельнёт. И в гости на всю ночку пригласит. А тот и рад стараться. Дома ребятни полно – шум-гам, пеленки, распашонки. Вера, хоть и красавица по-прежнему, а располнела. Грише внимания меньше уделяет…А что мужику надо? Ушел, в чем был. Пыталась остановить, усовестить, да куда там. Попылил по дороженьке к своей милой зазнобушке. Сколько слез пролила Вера, одна ее подушка знает. Но некогда ей было нюни разводить – детишек надо было поднимать. А тут по деревне слух прошел, что Семен домой возвращается – тот самый, что по Вере сохнул еще со школы, а потом в армию ушел. А Вера замуж вышла. Пришел Семен из армии, да и отправился на севера за длинным рублем, как будто. А на самом деле – с глаз долой, лишь бы Верино счастье не видеть. Там познакомился с хорошей девушкой Тоней, крановщицей работала на их участке. Скромная, трудолюбивая. Что еще надо? Погуляли, повстречались, да и в ЗАГС пошли. Расписали их по-быстрому. Свадьбу в бригаде отметили – все, как положено – кольца, «горько», тосты. В подарок преподнесли молодоженам новый диван для малосемейки и стол на кухню с двумя табуретками. Малосемейку начальство выделило, как семейным. Тоже самое все – живи да радуйся. Да не лежало сердце у Семена к Тоне, как она не старалась. Выпивать начал, руку поднимать, даже когда она уже беременной была. А дочка родилась и вовсе озверел – могла бы и сына сначала родить. Долго терпела Тоня. Да терпела, может быть, и дальше, да не выдержало ее исстрадавшееся сердце боли и несправедливых упреков от мужа. Да и побои скрывать все труднее стало. Она и болела недолго. Может, месяца два или три. Сил не было терпеть. Только дочку – четырехлетнюю Наташу жалко было. Кому она нужна будет и до этого нелюбимая? Маленькая Наташа даже не поняла, что произошло. Она в садике была. А домой ее привел отец – хмурый, трезвый и растерянный. Мама лежала посредине комнаты – красивая и спокойная. Спала, наверное. Она часто лежала в последнее время, Наташка к этому привыкла. А тут в их дом пришло много гостей, а Наташка обнаружила пятна на платьице – непорядок, гости пришли – нужно принарядиться. Наташка знала, где находятся ее вещи. У мамы порядок был в шкафах. Надела одно платьице, покрутилась перед гостями. Потом другое – мама часто покупала дочке нарядные вещи. Самый раз их показать. Потом ее забрала к себе домой соседка. Наташка обрадовалась. У тети Ани была дочка Света – Наташина подружка. А на следующий день, вечером, ее забрал отец, сильно нетрезвый и злой. Наташка боялась его такого. Дома мамы не оказалось. А отец сказал, что они уезжают в деревню, далеко-далеко. Через несколько дней они и правда отправились на вокзал. Наташка уже поняла, что такое жить без мамы. И надеялась, что там далеко, куда они поедут на поезде, Наташку встретят и обогреют как родную, ведь у нее нет теперь мамы. В родной деревне Семен сразу направился к Вере. Ему еще письмом друг сообщил, что Вера свободна. Пришел к своей любимой с дитем и чемоданом. У Веры – душа растерзанная. Семен стоял перед ней такой несчастный. Думала, может, это как раз тот случай, когда два одиночества согреют друг друга. И Наташку по-матерински обняла и приголубила. И началась жизнь другая, да не та, о которой мечталось обоим. Вера не узнавала в Семене того скромного и влюбленного паренька, которого знала еще по школе. Он стал часто выпивать, был груб и не сдержан на язык. А однажды даже руку поднял. Раздражали его Верины, вернее, Гришкины дети. Не мог смириться с тем, что Вера вышла за другого, не стала ждать его из армии. Так ведь и не обещала….На работу устраиваться не спешил. А те деньги, которые привез с северов, быстро размотал по дружкам и гулянкам. Вера пыталась урезонить Семена. Поговорить по душам – горе-горем, а жить-то дальше надо. Дочку растить. Не понравились Семену Верины речи. А когда она после очередного скандала указала ему на дверь, рассвирепел, покидал в свой чемодан рубахи прямо с веревки, на которой они сушились, и был таков. Наташка в это время играла с ребятишками на улице. Только и увидела отца, который быстрым шагом удалялся от дома к остановке. На Наташку даже не глянул. А дома тетя Вера сидела вся в слезах, горестно подперев щеку рукой. Увидев Наташку, она охнула и залилась еще больше. Поняла, что ухажер оставил ей дочку и был таков. Выгнать не смогла, но и к сердцу принять чужую девчонку - тоже. Так и жила Наташка, без вины виноватая, как перекати-поле. Лишь соседка баба Нюра жалела ребенка. Часто зазывала к себе. Причесывала, смазывала цыпки какой-то пахучей жидкостью, угощала конфетами и пряниками. У бабы Нюры была дочь Лидия – знатная труженица в колхозе, передовик. Жила она вместе со своим мужем Матвеем в просторном доме – богато и обеспеченно. Одно было плохо – детишек Бог не дал труженикам. Да они и не очень по этому поводу переживали. А мать Лиды все время намекала дочке – нет своих, чужую возьмите и воспитайте. Вон дите мается, никому не нужная – будем вам подмога в старости. Лидия только усмехалась – какая старость, мама! Все таки бабка дожужжалась. Заставила дочку забрать Наташку, оформить документы на нее, как положено. Но бездетная женщина так и не осознала себя матерью. Наташку воспитывала по большей части бабка. В своем доме. Наташа не любила свой новый «родительский» дом, не чувствовала она материнского тепла и отцовской заботы. А как подрастать стала, да оформляться, названный папаша стал заглядываться на девчонку – то ущипнет за причинное место, то в углу зажмет, прижмется своим потным телом к ужасу Наташи. Старалась, как могла, избегать своего родителя. Ночевала у бабушки. Когда та померла, Наташе уже исполнилось 18 лет, она школу к этому времени окончила, работать пошла. Тяжело прощалась с бабулей, как с родным человеком. А после похорон родители заявили, что они ей больше ничем не обязаны, а дом бабушкин продавать решили. Пошли к нотариусу, а тот из сейфа дарственную достал, да прочитал бабушкину волю. А потом глянул на посетителей – а те с открытыми ртами как сидели, так и сидят, не в силах сообразить, что прикрыть надо. Да и в страшном сне они не могли себе представить, что мать родная оставит их ни с чем – все, как есть, дом, сбережения на книжке оставила чужой девчонке – Наташке! И теперь она – хозяйка дома! Наташа не стала мозолить глаза своим родителям. Уехала в город, устроилась на ГОК, курсы прошла, специальность получила. Здесь же познакомилась с Александром. Полюбили они друг друга. Впервые Наташа отошла душой, пришла в себя. Поженились. Дали им малосемейку в общежитии. Везде – и на работе, и дома – веселая, озорная, быстрая. Работала и в выходные, и в проходные. Смену отпашет, бежит убирать чужие дома и времянки. Там хозяева платят неплохо. А Наташка сил не жалеет. И окна моет, и полы натирает, и сараи разгребает от хлама. Дома муж ждет. И всегда они вместе – и на кухне, и в магазин. Дочку родили, потом сына. Жизнь налаживалась. По выходным ехали в деревню – Наташиным родителям помочь – управиться с огородом, хозяйством, ремонт сделать, порядок в доме навести. И мать, и отец на пенсию ушли. Мать прибаливать начала от непосильного колхозного труда. Отец стал звонить, рассказывать, что с матерью – беда: кричит, скандалит, из дома уходит. Приходится ему искать по всей деревне. Она и не помнит, что ушла. И куда назад идти надо. Пока за матерью бегал – свою болезнь пропустил. На фоне сахарного диабета, началась гангрена. Отца в больницу положили. А мать и вовсе с катушек съехала. А что с ней делать? Поначалу разрывались – и к отцу в больницу бежать надо – ногу отняли, уход нужен. И мать одну не оставишь, но и в общежитие не заберешь. Она уже и Наташу узнавать перестала. Оформили ее в специализированный пансионат. Больше времени на отца оставалось. Ухаживала за ним Наталья прилежно, но, как вспомнит его потные руки, рыскающие по ее юному телу, так и хочется бросить все и уйти. Не ушла. До последнего дня помогала ему. Да не зажился он на свете без ноги. Поздно отняли –гангрена началась. Похоронили отца на сельском погосте. Больше времени для матери оставалось. Ездила к ней Наталья исправно, возила вкусняшки. Желудок у той был здоровый, она уплетала гостинцы за обе щеки, прятала под подушку. А на Наташу смотрела ничего не выражающим взглядом. Не узнавала. А потом и вовсе – Наталья приезжала, а мать была и вовсе недееспособная…Да и мать ли…Похоронила и ее Наташа рядом с отцом со всеми почестями, памятники хорошие поставила. А выйдя сама на пенсию, в дом родительский с мужем перебрались. В общежитие дети взрослые остались жить. Но деятельная Наташина натура не может без дела. Дома и огорода ей мало. Нашла себе работу. По выходным дети и внуки приезжают. Сама бабушка, а как вспомнит свое детство, не может сдержать слез, все думает: когда она так успела перед судьбой провиниться, что детство ее прошло без любви и радости? А ведь не озлобилась, долг свой дочерний выполнила. И жизнь всей душой полюбила, какую есть! Автор: Зоя Баркалова ГОСТИ Не помню точный год, в котором происходили события, однако практически уверен, что дело было в первой половине 90-х годов. Отец мой на тот момент работал охранником в гостиничном комплексе для дальнобойщиков, который располагался на значительном удалении от города. График работы соответствовал удалённости объекта: трое через трое суток. То время, которое отец проводил дома, он посвящал тому, что занимался частным извозом, чтобы снискать дополнительный заработок. В те тревожные времена, рядом с разбитыми типовыми автобусными остановками, толпились целые автопарки «бомбил» на разнородных отечественных развалюхах. Они всегда очень строго делили между собой очерёдность на пассажиров и старались не подпускать к «хлебной» точке людей со стороны. Отец состоял в одном из таких закрытых клубов. Тем не менее, из-за большого количества извозчиков, доход оставлял желать лучшего, порою едва удавалось отбить бензин. Однажды я с друзьями резвился в не огороженном, утопающем в тополином пухе дворе, из достопримечательностей в котором были лишь ужасно скрипящие, однако на редкость прочные подшипниковые качели, на которых можно было делать «солнышко», да огромная не высыхающая лужа, примыкающая к забору детского сада. В это время, необычно рано, во двор въехала едва не разваливающаяся на ходу отцовская «Волга» ГАЗ-24-10. Я сразу подбежал к машине с деловитым видом. Отец хитро улыбался и позвал меня домой. Поднявшись по жутко пахнувшей лестнице, никогда не запираемого подъезда, мы оказались дома, и отец достал из вместительной самодельной матерчатой сумки специфическую посуду для транспортировки еды. «Ланч-боксов» тогда не было, потому емкости представляли собой глубокие металлические контейнеры изогнутой овальной формы, по всей видимости, игравшие роль ещё и термосов. Запах горячих котлет и наваристого рассольника вызвал во мне огромный аппетит. Еда оказалась просто исключительно вкусной. Возможно из-за новизны рецепта или того что котлеты у нас в семье жарились редко (скорее из-за кропотливости процесса, нежели из-за нехватки средств), но даже и по сей день мне кажется что я не ел котлет вкуснее тех. Пока я сосредоточенно поглощал обед, отец рассказал, что ухитрился найти дополнительный заработок, помимо извоза. И дело это оказалось действительно необычным. Наш район пересекала оживлённая магистраль, на которой и располагалась точка извозчиков. На другой стороне дорожного полотна, прямо напротив автобусной остановки и таксующих автолюбителей, развернулся старый рынок, существовавший здесь ещё с советских времен. В тот период малый бизнес был поставлен на широкую ногу, и рынок, который местные именовали не иначе как «базар», чрезвычайно разросся. В его рядах можно было встретить различные диковинки несвойственные провинциальной удалённости. Как же интересно было передвигаться между лавками! При этом рыночная площадь была очень чётко сегментирована. Вдоль тротуара, ведущего в булочную, за пределами огороженной территории рынка, бабушки, казалось со всего района, на импровизированных прилавках из брезентовых сумок и обшарпанных ящиков, летом торговали зеленью и доморощенными овощами, а зимой вязаными вещами и сигаретами. Отдельную категорию составляли старушки, продававшие жареные семечки – большой стаканчик по 100 рублей, маленький по 50. Далее уже на территории базара шли ряды с одеждой, продавцы в основном были русскими, они флегматично взирали на проходящего мимо ребёнка, понимая, что толку от него всё равно не будет. В крайнем ряду, самая дальняя от прохода лавка была занята отделом игрушек – самой посещаемой точкой среди детворы, а самым продаваемым товаром были естественно разноцветные шарики-пульки для нашего воздушного арсенала. Лавки одежды сменялись стеллажами с фруктами, отборными овощами, арбузами и дынями, продавцы здесь были сплошь кавказских народностей, они очень экспрессивно зазывали народ, и частенько могли из щедрости угостить юного зеваку персиком или яблоком. Самый дальний и тёмный сегмент рынка находился под навесом. Здесь продавали крупы, чай и кофе, другие продукты с заводской упаковкой и бытовую химию. Народ здесь был мрачный, разношерстный, позже я узнал, что купить там можно было не только то, что выставлялось на прилавки. Теперь я понимаю, что будучи ребёнком видел лишь внешнюю, ярмарочную сторону базара и не мог видеть его подноготной, но портить детские впечатления ужасно не хочется. Так или иначе, история начинается именно на этом базаре, куда посреди рабочего дня забрёл отец, проголодавшись и намереваясь купить какой-либо выпечки. Проходя вглубь рынка, он отчётливо ощутил манящий запах домашней еды. И действительно, в левом крыле отец заметил полненькую старушку с двумя большими чемоданами на колёсиках. Один чемодан был открыт, а из него вместительным половником бабуля, закутанная в цветной платок, накладывала в пластиковую тарелочку картофельное пюре, затем котлетку и добавляла подлив. Порция «второго» отправлялась довольной продавщице халатов и носков, а старушка уже спешила к следующему подзывавшему её клиенту. Отец быстро разговорился с предприимчивой старушкой, которую звали Степанида. (На самом деле я не помню, как её звали в действительности, просто её образ ассоциируется в моей памяти с именем баба Стеша). История её оказалась вполне обыденной для тех лет. В 80-х годах она вышла на пенсию, затем умер муж, дети разъехались по разным городам, и вот, на склоне лет баба Стеша осталась одна. После развала СССР, грянул кризис 90-х, пенсию порой не платили вовсе, а порой её хватало только на вечно возрастающие счета за жилищно-коммунальные услуги. Не имея своего огорода, Степанида перебивалась как могла, изредка получая денежные переводы от детей, которые однажды прекратились вовсе. Тогда-то она и придумала себе модель малого предпринимательства. Будучи профессиональной поварихой, она решила готовить комплексные обеды и продавать их работникам местного рынка. На этом деле неплохо зарабатывали торговки беляшами и прочей выпечкой, однако вкусные горячие блюда – супы, котлеты и тефтели, голубцы, гуляш, пюре, гречка и отварной рис – практически весь спектр классического советского меню, гораздо больше привлекали потенциальных потребителей. Первая же партия обедов разошлась моментально, однако из-за слишком скромно установленных цен, почти себя не окупила. Следующая партия продавалась дороже но, не смотря на это, распродалась не менее успешно. Конкурентки «беляшницы» попытались вмешаться и прогнать преуспевающую конкурентку, в которой на первых парах угрозы бизнесу не увидели. Однако к тому времени половина рынка была прикормлена домашними обедами бабы Стеши, поэтому «смотрящий» за рынком, который и сам бывало лакомился её стряпней, пресёк такие попытки на корню. Спрос рос, а возможности старенькой женщины по транспортировке товара были весьма ограниченны. При этом, как жаловалась отцу баба Стеша, с учетом доходов, она могла бы наготовить гораздо больше еды, поскольку посвящала этому всё свободное время. Однако, после двух рейсов из дома к рынку и обратно, старушка полностью выбивалась из сил, а наготовленное порой пропадало. Тут-то и предложил отец бабе Стеше выгодную кооперацию – у него машина и крепкие руки, у неё продукты и талант поварихи. Решено было, что ближе к обеду отец заезжает за Степанидой и помогает ей погрузить в машину всё, что она сумела наготовить с утра. Позже, распродав дневную партию, они ехали на базу и закупали по сходной цене мясо, картофель, крупы и прочее, затем везли сырьё домой к старушке. Всё оставшееся время баба Стеша тратила на приготовление обедов. Когда отец уезжал на смену, старушка кормила рынок по старой схеме, принося с собой столько товара, сколько смогла дотащить. Так и питался наш базар, три дня плотно, а три дня нужно было успевать, ведь опоздавшим приходилось обходиться беляшами. Я неоднократно участвовал в этом предприятии в качестве подручного, нередко бывал в типичной старушечьей квартире бабы Стеши, в которой она прожила без малого 30 лет. Квартира была однокомнатной, красный узорчатый ковер накрывал почти весь пол комнаты, в уголке старенькая кровать на которой лежали прикрытые кружевом подушки, портреты на стенах и покрытый лаком, тёмно-коричневый шкаф. Могу засвидетельствовать, что оба партнёра были довольны положением дел, сотрудничество было явно обоюдовыгодное. В какой пропорции они делили доходы, мне узнать так и не довелось. Какое-то время спустя, ранней зимой, произошёл с бабой Стешей странный случай, о котором она рассказала отцу, после его возвращения с трёхдневной вахты. Пришедши по своему обыкновению на базар, старушка принялась ходить по рядам и реализовывать продукцию. Поворачивая в очередное крыло нехитрого лабиринта, баба Стеша увидела, что её знакомая продавщица обуви и шапок покупает выпечку у странной «беляшницы». Жирную выпечку продавала жутковатая женщина неопределённого возраста, ужасно грязная, со среднеазиатскими чертами лица и бельмом в полуприкрытом глазу. Клиентка «беляшницы» ещё не успела расплатиться и получить товар, а завидев бабу Стешу и вовсе отказалась от сделки, и стала подзывать старушку к себе. Подойдя к знакомой продавщице, Степанида уже была готова объявить сегодняшние блюда, как вдруг грязная «беляшница» ухватила её за руку. – Ну всё, мерзавка, жди гостей! – с ненавистью прошипела одноглазая конкурентка, на ломанном русском. Однако, с подобными угрозами баба Стеша встречалась уже не однократно, поэтому особого внимания этому эпизоду не придала. На следующий день старушка, как ни в чём не бывало, принесла горячий обед замерзающим торговцам. Провозилась она дольше обычного, затем здесь же закупила продукты для следующего дня. Предчувствуя недоброе, баба Стеша поспешила домой. У подъезда уже ждал милицейский «бобик». Оказалась, что посреди белого дня её квартиру обворовали. Взять в квартире бабушки особо было нечего. Пропали телевизор, бижутерия, настенные часы, что-то ещё по мелочи и большой тёплый красный ковер, купленный Степанидой в 70-е годы в Москве. Соседи всё видели, но думали, что кто-то просто переезжает. Пол в многоэтажке был жутко холодный, поэтому пропажа ковра сильнее всего огорчила хозяйку. С облегчением, баба Стеша обнаружила, что торопившиеся воры не смогли отыскать большую сумму денег, которая хранилась в потайном ящике шкафа. Тем не менее, разгром сильно удручал старушку, о приготовлении обедов не могло быть и речи. На следующий день Степанида затеяла генеральную уборку, наняла сантехника, чтобы врезать в дверь новый замок, а сама принялась ликвидировать следы «обыска». Накопив большую кучу мусора и испорченных вещей, старушка упаковала всё в мешок и понесла на ближайшую помойку. Контейнеры располагались далеко, в нескольких сотнях метров от подъезда, около пустыря, за которым начинался цыганский посёлок. Около помойки баба Стеша встретила назойливую цыганку, которая очень плохо говорила по-русски, однако оказалась весьма настырной. И, к удивлению потерпевшей, цыганка с ходу предложила купить у неё отличный ковёр! Степанида тут же насторожилась. Ещё бы, такое совпадение! Сомнений в том, что ей пытаются продать её собственный ковёр, не было. Она решила прикинуться наивной, проявила большой интерес к предложению, однако идти за покупкой в посёлок отказалась, сославшись на старушечью немощь. Бабушка попросила принести ковёр к подъезду своего дома, а за транспортировку пообещала доплатить. Цыганка охотно согласилась. Баба Стеша с предельной для себя скоростью поспешила домой, чтобы вызвать милицию и взять похитителей либо перекупщиков с поличным, прямо перед подъездом. Милиция приехала, но каково же было разочарование следователей и самой старушки, когда они увидели, что цыганка с помощницей, не обращая внимания на стражей порядка, пыхтя, тащат совсем другой невзрачный коричневый ковёр. Милиция обругала бабу Стешу и спешно уехала, оставив растерянную бабушку наедине в цыганками, которые сразу принялись требовать расчёта. Степанида озлобилась и в негодовании стала отказываться от покупки. Однако назойливая цыганка, будто не воспринимала слов отказа и продолжала спешно нахваливать уникальные качества ковра и убеждать старушку обязательно его купить. – Нет! – Уже кричала баба Стеша во весь голос. – Не куплю я это страшилище! Не нужен мне такой! Ушлёпывайте отсюда! – Бабушка! Ты гляди-ка какой он тэплый! Ещё сто годков тэбе прослужит! – Твердила цыганка, теребя край ковра пальцами. – Да пошла ты отсюда! – гневно выругалась Степанида и развернулась чтобы уйти, но цыганка схватила её за рукав куртки. – Куда же ты, сахарная?! Бери ковэр, вот же отличный! Обязатэльно пригодится! Баба Стеша уже было полезла в карман за очередной порцией непечатных выражений, как вдруг из подъезда вышел окончивший свою работу сантехник. – Ну и холодина у тебя в доме Степанида. – Сказал он участливо и передал старушке новые ключи. «Ладно!» – Подумала баба Стеша. – «Видать судьба, всё равно ковёр-то нужен». В итоге, после долгих препираний по поводу цены, Степанида купила-таки ковёр у цыганок и заставила сантехника поднять его в квартиру и помочь расстелить в комнате. Сантехник стребовал с зажиточной старушки ещё и на закуску. Был уже поздний вечер, когда баба Стеша привела квартиру в относительный порядок. Поужинала и видит, время уже за 12 ночи перевалило. Стало быть, пора и спать ложится. Умылась, переоделась, разобрала постель и улеглась поскорей, да только сон не идёт что-то. Тревожно остаться одной в ограбленной квартире, обидно за добро нажитое, за жизнь свою страшно и одиноко конечно. Только вдруг слышит: громкий шорох в коридоре. Всполошилась баба Стеша, да только чувствует, что пошевелиться то она не может! И тут видит, что заходят в комнату двое. По виду это были мужчина и женщина, только прямые какие-то, такое ощущение, будто у них конечности в суставах не гнутся. Оба неестественно высокого роста, когда в комнату входили, едва в дверной проём поместились причудливо согнувшись. Тут их Степанида лучше рассмотрела. Лица у визитёров были прямые, даже угловатые, руки и ноги неестественно длинные и прямые как палки какие-то, пальцы на руках тоже длинны неимоверной. Одеты странно – мужик в костюме тёмном, на ногах штаны мешковатые, на плечах что-то вроде пиджака. Женщина в платье или халате примерно тех же тонов, длиной почти до пола, а воротник подступает к самому горлу. Но самым страшным в явившихся были глаза и зубы. Глаза горели, постоянно меняя цвет, то желтые, то зелёные, то голубые, белков и зрачков баба Стеша разглядеть не смогла. А вот зубы поистине ужасали. Они были чудовищно длинными и отвратительно торчали изо рта не только сверху и снизу, но и казалось что из-за щек. И не по два, как клыки, а будто бы целым пучком. Эти мерзкие острые, белые отростки исходили изо рта неким подобием щупалец сантиметров на пять или даже семь, сильно искривляясь по все длине. Отдалённо, рот ночных пришельцев напоминал увеличенную пасть миноги, полную острых зубов по всей окружности и готовую, словно адская мясорубка измельчить все, что окажется в непосредственной доступности. Вковыляв в комнату жуткая парочка пристально уставилась на Степаниду и, протянув непропорциональные руки вперёд, стала приближаться. Старушка обмерла, дикий страх и предчувствие гибели захлестнули её сознание, она хотела молиться, но не могла даже мысленно произнести ни одного слова, хотела схватиться за висящий на шее крестик, но руки недвижно лежали вдоль тела, паника нарастала, Степанида была уверена, что сейчас потеряет сознание и более не очнётся. Но что-то было не так. Визитёры словно бы упёрлись в невидимую стену перед кроватью и тыкались в неё, не имея возможности приблизится. Тут баба Стеша обратила внимание, что незваные гости стоят на самом краю нового ковра и не могут ступить на него. Гнева на их лицах не было, оно вообще выглядело неестественно, словно резиновая маска, но по судорожным движениям было понятно, что они в замешательстве. Моментально к хозяйке квартиры вернулись силы. Она дёрнула рукой и схватилась за крестик на груди, отчаянно вскричав: «Господи»! И тут же видение исчезло… – Я не спала всю ночь! – Нервно рассказывала свою историю баба Стеша отцу. – На кухне так до утра и просидела, несколько рюмок выпила... (пузырёк для растирания был надёжно укрыт за банками с солениями), хотя спиртное на дух не переношу, только тогда маленько в себя пришла, дрожь колотить перестала. У психиатра я никогда на учёте не состояла, никаких галлюцинаций у меня никогда не было. Но это… Клянусь, это не сон был! Я большую часть жизни убеждённой коммунисткой была, ну, к старости, конечно, пришла к вере, крестик надела, молитовки кое какие знать стала, но всё это так, без усердия. А тут такое значит, что и думать страшно, что же это было! Наутро осмотрела баба Стеша ковер. С виду обыкновенный, коричневый с серыми вставками, достаточно тёплый. Отогнула краешек, а с внутренней стороны, той, что к полу прилегает, по краю тонкой чёрной ниткой как письмена какие-то вышиты, на языке неизвестном, и так по всему периметру. Ходила Степанида в поселок цыганский, искала ту цыганку, что ковёр продавала, да только без толку. Никто такую женщину в поселке не видел и ковров в том посёлке не продают, в основном платки, платья. На базаре ту одноглазую «беляшницу» тоже никто вспомнить не смог. Мало ли пришлого народу на территории. Когда отец рассказал мне эту историю, она впечатлила моё детское воображение так сильно, что я даже криво нарисовал таинственных визитёров. Рисунок тот конечно не сохранился, помню только, что отец его бабе Стеше показывал, а та иронично сказала: «Что-то есть…» Впоследствии, я ещё много раз эту историю друзьям пересказывал, теперь вот и Вам рассказал. В скорости отец перешел на другую работу, и совместное с бабой Стешей дело оставил. С тех пор я о ней ничего не слышал. Как она теперь? Жила ли? В принципе, может быть и жива, а если нет, то кто проводил её в последний путь?.. Прошло много лет. Рынок тот разогнали, а торговые ряды снесли. В канун каких-то выборов местный депутат закатал это место в свежий асфальт. По его программе разбили там клумбы, сделали дорожки, поставили низенькую изгородь и лавочки. Иногда я прогуливаюсь в том маленьком парке, где теперь мирно отдыхают мамы с колясками. Я со щемящей тоской вспоминаю расположение торговых рядов, ноги словно бы сами несут меня к знакомым прилавкам, что призраками стоят на своих местах в моей памяти, и тогда я думаю, какие же страшные тайны этого места навсегда утонули в глубинах прошлого. - А кто вам с мамой даст продать мою добрачную квартиру? – спросила я мужа, приехавшего от свекрови – Мама, да зачем это делать сейчас? Вы еще молодые! – я с упреком смотрела на родителей. Однако отец не поддался на мой суровый взгляд. – Дочка, всякое может случиться. Жизнь – непредсказуемая штука. Ты у нас единственный ребенок, что такого в том, что мы перепишем квартиру на тебя? После того как нас с мамой не станет, тебе не придется вступать в наследство и отбиваться от наглых родственников. Квартира уже будет твоя, Ярослава. – Мне не нравится, что твои слова звучат логично! – заявила я. Вот как продолжать сопротивляться, если отец привел железобетонные аргументы. Я тяжело вздохнула, выбора не было. – Ладно. Хорошо, я согласна. Но тогда я буду помогать с коммуналкой, раз уж это моя квартира! – важно ответила я. – Яра! – маме мои слова не понравились. – Как ты себе это представляешь? Разве мы можем брать деньги у своего ребенка? Нет, это не обсуждается! – Тогда и квартиру на меня переписывать не будете! Почему только я должна идти на компромиссы? Папа рассмеялся. – Ладно, девочки, не ссорьтесь. Мы примем твою помощь. Но и ты возмущаться не будешь, понятно, Ярослава. – По рукам! – заявила я. – Не зря она юристом работает, всегда найдет лазейку, чтобы добиться своего, – возмутилась мама. Я усмехнулась и выскользнула на балкон. Я уже давно хотела финансово помогать родителям, но они были против. Достав телефон, я написала Тимофею: «Убедила их. Поздравь меня». Жених прислал мне в ответ россыпь смайлов. #опусы Жизнь налаживалась. На балкон выскользнул отец. Он крепко меня обнял, а потом шепнул: – Мама готовит ужин. Кстати, ты уверена насчет Тимофея? Сможешь ли ты жить вместе со свекровью? Я задумалась. Конечно, мне хотелось строить свою жизнь в отдельном жилье. Но Тимофей был настолько привязан к Анастасии Михайловне, что я не смогла ему отказать. – Папа, там действительно большой дом. Плюс, уже есть невестка старшего сына. Если бы все было настолько плохо, то она бы сбежала, – я коротко рассмеялась. – Однако я надеюсь, что к моменту, когда у нас появятся дети, мы будем жить отдельно. Папа крепко меня обнял. – Ты уже взрослая, я тебе доверяю. Но будь осторожна, ладно? Не позволяй садиться себе на шею. – Хорошо, папа. Мы вместе поужинали. Я стала еще больше ценить подобные моменты, потому что совсем скоро я буду жить в другом месте. И с родителями видеться так часто не получится. Поэтому я ловила каждую секунду. Но время не стояло на месте. Незаметно для меня прошло два месяца. И вот мы с Тимофеем уже вернулись из отпуска-медового месяца. Десять дней у моря пошли мне на пользу. Я отдохнула от завалов на работе, от переезда и шумного города. – Готова? – спросил меня Тимофей, когда мы подъехали к дому. – Да. Выбравшись из такси, я в очередной раз окинула взглядом дом. Он был просто огромным. Три этажа, большой двор, красивый сад. Внутри нас уже ждали. – А вот и вы, – свекровь по очереди нас обняла, – проходите, давайте, я вам комнату покажу. Я все уже подготовила. Она провела нас на второй этаж. Комната нам с Тимофеем досталась просторная и светлая. Я с интересом осматривала интерьер: много кружева, бархата и тяжелых тканей. У меня в голове уже роились мысли о том, как все поменять здесь. А Анастасия Михайловна в это время ворковала: – Я даже ваши вещи разложила. Все так замечательно получилось. Я так рада, что вы здесь. Я кивала, не желая нарушать теплый момент. Когда за свекровью закрылась дверь, я плюхнулась на кровать и спросила у Тимофея: – К чему весь пафос? Муж рассмеялся. – Понимаешь, мои родители сами построили этот дом. До этого они жили довольно бедно, а потом внезапно разбогатели. Ну и мама решила, что все в доме должно быть дорого богато. Сейчас, конечно, уже времена поменялись, денег стало намного меньше. Но мама себе не изменяет. – Понятно, – протянула я, – но ведь можно будет тут все поменять так? Тимофей пожал плечами и отправился в душ. Первые три недели мне было не до перестановок. Все силы уходили на то, чтобы вновь втянуться в рабочий ритм. Меня ждало несколько дел, куча папок с информацией. Да и дорога на работу теперь отнимала больше времени. Анастасия Михайловна жила за городом. Вместо двадцати минут, я теперь проводила за рулем полтора часа. Меня это напрягало, но я не возмущалась. #опусы Я любила Тимофея, и ради него готова была пожертвовать несколькими часами сна. Где-то через месяц я заикнулась о том, что стоит купить новую кровать. Старая постоянно скрипела, даже когда я просто ворочалась во сне. Это жутко раздражало и мешало. – Нет, ни в коем случае, – возмутилась свекровь. Я заметила, как Валерия спрятала ухмылку за кружкой. – Почему? – Эта кровать – память, раритет! Мы с Игорем ее вместе покупали, она всех нас переживет. Нечего на ветер деньги выбрасывать! Мои уговоры никак не повлияли на решение Анастасии Михайловны. Я разозлилась и вышла на улицу, чтобы не закатить скандал. Там меня и нашла Лера. – Пойдем, – она потянула меня в сторону беседки. – Тебе придется привыкнуть. С Анастасией Михайловной не бывает легко. – Я просто не понимаю, почему она не хочет выбросить старый хлам? Лера усмехнулась. – Я замужем за Лешей уже второй год. За это время она не разрешила мне ничего в доме поменять. – Что? – к такому я не была готова. – Анастасии Михайловне нравится чувствовать себя хозяйкой «Владычицей дома». – Почему ты терпишь? – тихо спросила я. – Ребенку полтора года. Вот как отправлю его в сад, так и уйду отсюда. Только эта мысль поддерживает меня. Лера встала и ушла в дом, оставив меня в растрепанных чувствах. Тимофей не говорил, что его мать настолько помешана на контроле. «Неужели я совершила ошибку?» Однако я решила дать свекрови шанс. Мы с Тимофеем только поженились, было бы глупо сразу вносить раскол в семью. У меня ушло полтора года на то, чтобы понять – ничего в этом доме не изменится. За это время я потеряла родителей. Их кончина выбила меня из колеи. Я стала лишь оболочкой, меня ничто не волновало. Поэтому более семи месяцев я даже не обращала внимания на то, что делает свекровь. В последнее время я стала все чаще оставаться ночевать в квартире. Там мне все напоминало о родителях: стены, мебель и даже трещина на плитке. Часто я засыпала в слезах, а просыпалась разбитой и уставшей. Впервые за неделю я вернулась в дом свекрови. Там было шумно. Я заметила у дверей чемоданы. – Да как ты смеешь? Посмотри, немного прижало, и ты сразу уходишь? Ты хоть любила Лешеньку? – возмущалась свекровь. – Любила, но вы уничтожили мои теплые чувства к нему. Я устала от вашего контроля! В коридор вышла Лера. – Ты уходишь? – тихо спросила я. – Да, и тебе советую. Удачи, – она обняла меня напоследок и, подхватив чемоданы, вышла за дверь. Я прошла на кухню, где сидела свекровь со своими сыновьями. – О, явилась, – зло бросила она мне. – Добрый день, – я не забыла о правилах приличия. – Какой же он добрый? Посмотри, что творится! Что за невестки пошли такие? – Мама, – Тимофей пытался успокоить Анастасию Михайловну, – все образуется, не переживай. – Я не собираюсь продавать дом, запомните это! Свекровь громко хлопнула ладонью по столу и ушла. Следом за ней выбежал Алексей. Мы с Тимофеем остались одни. – С чего вдруг разговоры о продаже дома? – поинтересовалась я. – Лешу уволили на днях. Лера отказалась отдавать все деньги маме, чтобы та распоряжалась бюджетом. Они поссорились, и невестка ушла. Деньги быстро кончаются, дому нужен ремонт. Мы не тянем, Ярослава, вот мама и злится. – Понятно, – просто ответила я. Мне было сложно сопереживать свекрови, ведь это огромное здание так и не стало домом. Как и говорила Лера, здесь ничего нельзя было поменять. И сейчас я находила отдушину только в квартире родителей. В понедельник утром я закинула в машину новую порцию вещей и отправилась на работу. А оттуда – к себе домой. Когда с ужином было покончено, меня потревожил звонок в дверь. – Тимофей? А ты чего здесь? – Нам нужно поговорить. Я пропустила мужа внутрь. Меня не покидало ощущение, что что-то случилось. – Ты голодный? – Нет, Ярослава, послушай, меня сегодня уволили. – Что? – Да, и мама это плохо приняла. Милая, мы не справляемся. Сегодня часть крыши обвалилась. Нам срочно нужны деньги на ремонт. Я не знаю, когда найду новую работу. Я нахмурилась, не понимая, к чему ведет Тимофей. – У меня есть сбережения, но… – Нужно продать квартиру, Слава. – Повтори? Я подумала, что ослышалась. – Денег с твоей квартиры хватит на хороший ремонт. А мы с Лешей сможем спокойно искать работу. У нас все наладится. – А кто вам с мамой даст продать мою добрачную квартиру? – спросила я мужа холодно и зло. – Ярослава, послушай. Так будет лучше для всех! – Кроме меня, да? Ты не подумал, что квартира – мой гарант стабильности. Если мы разойдемся, то мне будет куда вернуться. А ты предлагаешь продать, чтобы содержать дом, в который я даже новую чашку купить не могу! И вообще квартира единственное, что осталось от родителей, это память о них. Я чувствовала, что завожусь. Потеря родителей, поведение свекрови, слова мужа – все смешалось в голове. Я уже не понимала, на что конкретно злюсь. – Зачем нам разводиться? Слава, просто подумай… – Нет, квартиру я продать не дам, даже не мечтайте. Знаешь, нам стоит пожить отдельно некоторое время. Я не уверена, что хочу находиться с твоей мамой под одной крышей. Я вернусь, а она на меня насядет с продажей квартиры. Я могу разозлиться, что-то разбить. И твоя мама будет ходить грустная. Нет, лучше я тут останусь. А ты возвращайся, нечего задерживаться. Продайте огромный дом и купите попроще, к чему теперь он, раз не тянете. Я выпроводила возмущающегося мужа за дверь. Опустилась на пол и расплакалась. Сейчас мне остро не хватало поддержки родителей. Целую неделю от мужа и свекрови ничего не было слышно. А в субботу утром ко мне заявилась Анастасия Михайловна. – Ярослава, ты должна вернуться домой! – с порога заявила она. – Я дома. – Не зли меня! Собирайся, машина ждет внизу. Я не могу одна следить за домом. Давай, пошевеливайся. Я решила спросить в лоб. – Анастасия Михайловна, вы хотите, чтобы я продала квартиру? – Конечно, и ты продашь, это не обсуждается. Я – глава этой семьи, поэтому мне решать, что делать с недвижимостью. – А я пустое место? Свекровь усмехнулась. – Вот обзаведешься своей невесткой, тогда и права качать будешь. А сейчас собирайся, у меня не так много свободного времени. Я рассмеялась. – Знаете, я больше не хочу быть частью вашей семьи. Я вытолкала свекровь за дверь, не обращая внимания на ее оскорбления и угрозы. Последующий развод прошел легко. У нас с Тимофеем не было детей и совместно нажитого имущества. Я снова начала общаться с Валерией. И она мне передавала последние новости. Дом был продан, вместо него куплена квартира. Деньги быстро потрачены на отпуск, ремонт, машины. Вот только в эту квартиру будущие невестки не стремились перебираться. Мало кто хотел жить через стенку со свекровью. Я лишь посмеивалась. У меня остались гордость и квартира – последний подарок родителей. Вне сознания #опусыИрассказы Больше интересных рассказов читайте в нашем телеграм канале , ссылка в комментарии ⤵️ https://t.me/gedichtee Раньше было от пяти до десяти пощипываний, за тот час, пока Иван Степанович собирался на работу, теперь всегда был ноль. А ведь именно эти пощипывания долгие годы были мерилами любви и страсти. Потом он отрастил бороду. Борода была так себе, редкая рыжая бородёнка, прости господи, как у козла. Когда муж с бородой ел щи, то капуста повисала на бороде и вместо козла он становился похож на моржа. Муж стал суров, записался в спортзал и по утрам, вместо яичницы на сале, требовал фреш из сельдерея. Лидия Степановна запаниковала. Семейная лодка явно трещала под тяжестью бороды, сельдерейных палок и висящей капусты. Паника, паника охватила все 110 кг Лидии Степановны. Лидия Степановна взяла себя в руки и начала гуглить. Это ведь раньше ходили за советом, делились своими проблемами, а теперь все проще, гугли себе в уголочке. Гугл выдал тысячи статей на тему «как вернуть внимание Ивана Степановича». Опытные неизвестные женщины сидящие на форуме: «Почему он ушёл у другой. Будь он проклят» — быстро объяснили Лидии Степановне, что брак её трещит по швам и у её мужа явно роман с юной девой. Лидия Степановна зарыдала, но на форуме её быстро успокоили. Они же надавали ей ссылок на модные статьи по возвращению мужей домой. Лидия Степановна статьи проштудировала. Лидия Николаевна взяла лист формата А4 и начала конспектировать. Что-что, а вычленять главное из вороха информации она умела на её взгляд прекрасно. Ещё в институте её конспекты считались лучшими на курсе. Все по её конспектам экзамены сдавали. Через несколько часов родился план. Она так его и назвала: «План по возвращению в лоно любви Ивана Степановича». План был краток, но на взгляд нашей героини заключал в себе все важнейшие постулаты для счастливой семейной жизни в нынешних реалиях: 1. Из меня должен переть секс. Движения мои должны быть похожи на движения кошек или других представителей семейства кошачьих. 2. Дома нужно ходить красиво, а не абы как. 3. Иван Степанович должен чувствовать, что у него есть конкуренты. 4. Пища должна в изобилии содержать афродозиаки. 5. Каблук делает женщину игривой. 6. Шёлковое постельное белье вызывает прямые ассоциации с сексом. 7. Мужчины, которые начальствуют на работе, дома желают быть униженными и под каблуком. Доминируй. План Лидии Степановне понравился. Все было понятно и лаконично. А главное, легко осуществимо. Весь следующий день Лидия Степановна запасалась подсобным материалом, согласно плана. Было куплено: постельное белье из чего-то похожего на шёлк алого цвета, туфли леопардовые на огромных каблуках, платье леопардовой расцветки, морепродукты, артишоки. Дело осталось за малым. Нужно было купить что-то типа хлыста. Ну, чтобы уставший на работе муж, мог четко понять, что доминировать сегодня будут над ним. Но тут кончились деньги. Кончились все деньги, которые были отложены на постройку теплицы. Ничего, подумала наша героиня, что-нибудь придумаем, где наша не пропадала. Иван Степанович устало брёл домой. Последние месяцы жизнь его была тяжела и беспросветна. Иногда у него складывалось впечатление, что все сошли с ума. На работе у него сменился начальник. Вместо Старого и понятного Иванова пришёл молодой и резвый Иванова сын. Сын был накачан, бородат и как сказала Петрова из отдела кадров «Прости господи хипстер». Новый начальник провёл собрание и сказал, что ему на предприятии нужны люди новой формации, а не старый хлам, застрявший здесь со времён советского союза. Как показалось нашему герою, Иванов сын смотрел в этот момент прямо ему в глаза. Все сотрудники запаниковали. Запаниковал и Иван Степанович. Он проработал на этом месте больше двадцати лет в должности завхоза. У него была нормальная зарплата, две уборщицы в подчинении и возможность тырить по мелочи. Иван Степанович понимал, что подобного места он больше не найдёт. Что делать? Иван Степанович решил гуглить. Гугл выдал множество всего и у Ивана Степановича родился план. Надо было показать новому начальнику, что он Иван Степанович, не старый пень, а тоже хипстер. Для этого была отрощена бороденка, которая противно чесалась и вечно пачкалась. Для этого был куплен абонемент в спортзал рядом с работой. Каждый вечер Иван Степанович строил там из себя великого качка и пару раз встречал там даже Иванова сына, который одобрительно ему кивал. От спортзала болело все тело. Для этого же дома Иван Степанович пил мерзкий сельдереевый сок, чтобы убрать не хипстерский животик. Сил больше не оставалось ни на что. Ничего, все потом, говорил себе наш герой, главное сейчас на месте удержаться. Единственной оставшейся в жизни Ивана Степановича радостью была жена. Его Лидия Степановна, его островок счастья в этом безумном мире новой формации. Мягкая и уютная Лидия Степановна, любимая им ещё со школьной скамьи. За годы брака она не поменялась, так и осталась той пухленькой стеснительной и улыбчивой девочкой, которую он встретил первого сентября в девятом классе. Повезло ему с женой. С этими мыслями Иван Степанович повернул ключ в замке и зашёл домой. В коридоре он увидел нечто! Вернее, в коридоре он увидел огромную, ярко накрашенную женщину в обтягивающем платье африканской кружочковой расцветки. Женщина, пошатываясь, шла на него. В руках у неё был собачий поводок. В углу коридора сидела на попе, охреневшая от происходящего, старая спаниель Марта и не понимала, зачем её поводком машут в воздухе. Гулять то явно не собираются. Женщина рассекла поводком воздух и с придыханием произнесла : «Ну, здравствуй! Твоя кошечка ждала тебя! Сегодня я буду главная! Никаких других мужчин не ждала, а они б поверь хотели. Придумай стоп слово и начнём» Ивану Степановичу стало страшно и захотелось плакать, ибо в женщине он узнал дражайшую свою супругу. Мир вокруг него окончательно сошёл с ума. С кухни вдруг запахло чем-то отвратительным. Так пахнёт, когда аквариум протух и рыбки в нем померли. «Ой, морские гады горят. Стой здесь и не шевелись»- прокричала женщина и держась за стенку попыталась ползти в сторону кухни. Огромные каблуки не давали ей бежать, цеплялись за подол платья и через несколько шагов она грохнулась. Падая, она откинула поводок в руке и он как раз металическим карабином заехал Ивану Степановичу в глаз. Иван Степанович от неожиданности упал на старую Марту, которая от неожиданности взвыла утробным голосом. Судя по запаху, на кухне сгорели гады. Ивану Степановичу стало плохо с сердцем. Дальше была скорая, которая уколола какой-то укол и Ивану Степановичу, и Лидии Степановне. У обоих было высокое давление. Поздно ночью супруги лежали на голом матрасе, шелковую хрень сняли, после того как Иван Степанович упал с неё прямо на пол на старую Марту. Наперебой они рассказывали друг другу и про Гугл советы и про свои попытки быть в тренде. Смеялись и плакали. Было уже за полночь, когда Иван Степанович обнял супругу, ущипнул её за попу и сказал: «Ничего мать, на теплицу новую накопим, сковородку с гадами сгоревшими выкинем, поводок у марты забирать не будем, белье это проклятое на дачу отвезём, а вот платье это ты носи иногда. Ты в нем на леопардицу гордую похожа.» Хорошо, пробормотала супруга, а ты бороду сбрей, а то леопардица с козлом парой быть не могут. А про себя Лидия Степановна ликовала: «Работают! Работают интернет советы, ущипнул же за попу! Эффект достигнут, если все выполнять четко и по конспекту.» «Что это было? По-моему они сбрендили оба»- думала старая спаниель Марта лёжа на коврике у кровати и держа зубами свой поводок на всякий случай. Ксения Полежаева БУМЕРАНГ... Вероника сидела за накрытым столом и смотрела, как искусно она приготовила романтический ужин. Только с кем наслаждаться вкусными блюдами?! Алексей, ее возлюбленный, не смог приехать на свидание. А причина банальная – дома ждет семья. То, что Алексей женат, Веронику уже не смущало. Она давно перешла ту черту, за которой остались угрызения совести. - В конце концов, имею право, - считала она. И, словно охотник, отправлялась на недозволенную территорию, где ее ждала ласка, признание, любовь, хотя понимала, что официально он ей не принадлежит, Вероника, как браконьер, кралась за ним, подкарауливала на любовной тропе, не оставляя никаких шансов уйти от ее чувств. И вот сегодня, когда он должен был приехать к ней, жена придумала причину, оставить супруга дома. Ну а Веронике оставалось лишь затаиться и ждать своего часа. художник: Владимир Волегов – Ну и ладно, - подумала она, - следующий раз будет мой. Да и вообще надо задать Алексею конкретный вопрос: когда, наконец, он к ней переедет. Право так размышлять дали ей недавно сказанные Алексеем слова: «Жизни в семье все равно нет». А потому, считая себя любимой женщиной, она уже рассматривала свою квартирку с мыслями, как сделать перестановку, чтобы было удобно вдвоем. - А что?!- думала Вероника, - дочка замужем, пристроена, можно сказать, внук подрастает. Ну а зятем вообще нарадоваться не могла. Как же повезло дочке! У зятя своё дело, всё в дом несет, сына обожает. Инга с ним, как за каменной стеной: дома сидит, занимается воспитанием ребенка, на работу выходить надобности нет. Подрабатывает бухгалтером на удаленке, чтобы квалификацию не потерять. С женой и тещей Максим очень обходителен: всегда подарки, цветы. Что еще нужно для счастливой жизни?! Да, зятя Вероника почти боготворила. Сама рано развелась, от бывшего помощи никакой. И вот хоть у дочери семья крепкая. Остается теперь и свою жизнь наладить, «взять свое», как считала она. Зазвонивший мобильный прервал ее мысли. Это была Инга. Голос расстроенный, какой-то обессиленный. Единственная просьба дочери: приехать скорее к ней. На вопросы по телефону отвечать не стала. Вероника, почувствовав холодок внутри, обеспокоенно начала собираться. Максим пару дней назад уехал в командировку. Неужели с ним что-то случилось? – прокручивала навязчивые мысли тёща. Выруливая на дорогу, старалась избавиться от нахлынувшей тревоги. - Если бы что-то непоправимое, Инга бы сказала сразу, - успокаивала себя Вероника. Войдя в квартиру к дочери, застала ее в слезах, какой-то неприбранной, непричесанной, что было совсем несвойственно для дочки, следившей за собой и в стенах собственной квартиры. - Что случилось? – выдохнула Вероника. - Что с Максимом? Что-нибудь в дороге произошло? - Почему с Максимом? – сквозь слезы спросила Инга. – Любимый зять дороже всех?! – продолжала с обидой в голосе дочь. – Это со мной случилось! Я - теперь одна! Как мы будем жить с сыном дальше?! Вероника стояла посреди комнаты, как вкопанная, в полном недоумении. - Толком можешь сказать, что произошло? – на повышенных тонах потребовала Вероника. - Что, что? Твой обожаемый зять ушел от меня! - Как ушел?! – ахнула она. - Куда ушел? - К любовнице. Со мной разводится, там новую жизнь, как он мне сказал, будет строить. Инга уже перестала плакать и бесцветным голосом рассказала, как уехал Максим два дня назад в командировку (и таких поездок у него уже было немало), как позвонил сегодня, сказав, что надо поговорить. Потом явился, объявил, что уходит из семьи, попросил без истерик отнестись к его решению, обещал помогать сыну. Потом собрал вещи и ушел. Вероника присела на уголок дивана и минут пять не могла ничего сказать дочери. Поверить в такое было трудно. Ей казалось, что это дурной сон, что это не с ними происходит: ни с Ингой, ни с Максимом, а с какими-то другими людьми. Невозможно было представить, что зять, которым она гордилась, мог так поступить. В мыслях Вероника уже представляла ту хищницу, которая посмела зайти на территорию ее дочери, нарушить отлаженный годами ритм их жизни. «Да как она посмела? Кто она? Откуда взялась? Кто ей дал право брать чужое?» – начинала «заводиться» от злости Вероника. Она была внешне спокойна, но внутри нарастал гнев, который обиженная женщина готова была обрушить на воровку, так бесстыдно укравшую счастье ее дочери. Появись эта женщина сейчас каким-то чудом на пороге, уничтожила бы взглядом, разорвала бы в клочья… Лишь телефонный звонок отвлек Веронику от воинственных мыслей. Звонил Алексей. Она ответила. Услышала его бодрый голос. Алексей сообщил, что завтра приедет к ней… - Не надо, - отрешенно ответила она. - Почему? – мужчина был обескуражен. – Что случилось? - Ничего. Просто не надо. Я позже перезвоню. А приезжать ко мне не надо. Она сама не ожидала, что так быстро примет решение. Поломанная жизнь дочери охладила ее, будто ледяной воды плеснули в лицо. И всё сразу стало понятно. Он обняла плачущую Ингу. – Перестань. Надо успокоиться, у тебя сын, а у меня внук. Мы нужны ему. - А Максим? – спросила Инга. - А Максим… время покажет. Но всё же привыкай справляться сама. А я буду помогать. Поверь, это надо пережить… и начать всё с чистого листа. И прости меня… - За что, мама? - Потом как-нибудь расскажу. Обязательно расскажу. Ты только держись, не плачь, а я буду рядом. Мы тоже будем строить новую жизнь. Татьяна Викторова
Мир
ЛЮБОВЬ
Шёл 1998 год. Я уже восемь лет жил в Израиле. Делал фильмы. Всё время судорожно искал где бы подзаработать. Не брезговал и выборами. И тут в руки мне попадается дневник. Читаю. И не могу остановиться. Тут вокруг бушуют страсти, сталкиваются лидеры, самое время зарабатывать деньги, а я лежу на диване, отключив телефон и плачу.
Пишет 12--летняя девочка Маут 24--х летнему Герману. «Увидеть тебя!, — пишет, — быть всё время рядом!.. Не могу и дня прожить, что бы не думать о тебе… Только ты держишь меня на этом свете… Живу тобой… и тем единственным поцелуем…»
Я чувствовал себя неловко, заглядывая в чужую жизнь, но не мог остановиться. Дело в том, что дневник этот был датирован 1941--1943 годами. И вела его Маут в концлагере. Подруг её увозили в Освенцим, и они уже не возвращались никогда, другие кончали собой, отчаявшись, а она, Маут, писала и писала своему любимому Герману. И только благодаря этому и выжила. Ухватилась за эту искорку любви, и держалась, за неё изо всех сил. Пока в 1943 году Германа не отправили в лагерь уничтожения, в Треблинку. Она думала, что не выживет. Но выжила.
Дневник этот мне подкинула Лена Макарова — писатель и друг. Я завёлся. Тут же появился продюсер — лучший продюсер в моей жизни, — Сюзанна. Неимоверно быстро Лена сварганила заявку, быстро получили первые деньги из фонда, небольшие, но всё таки.
И пошли к Маут домой. Я нервничал. Боялся, а вдруг откажется сниматься. Приходим. Встречает нас женщина с таким милым детским лицом. Начинаю говорить с ней. Улыбается, но абсолютно закрыта. Приветлива, но это всё очень внешнее. Рассказывает, но не так, как я хотел бы. Вообщем, всё плохо.
Решаю брать её «измором». За 3 дня я «выливаю» всю плёнку, сидя напротив неё ( это называется — съёмка на привыкание). Плёнка дорогая — это все наши деньги. В конце третьего дня, к вечеру, она раскрывается. Вдруг приходит доверие. Вдруг она понимает, что я не ищу дешёвку. И мы становимся друзьями.
И она становится прежней Маут. Смеётся, да так звонко, как та, Маут, 12--летняя. Плачет. Тоскует. Поёт. Говорит с ним, с Германом, как будто он сидит здесь, рядом с ней. И уже не обращает никакого внимание на камеру. Так начинается наш с ней кинороман…
Тем временем, деньги заканчиваются. Но великая Сюзанна выбивает нам поездку «по лагерям уничтожения», по которым прошли Маут и Герман. Едем в Чехию и Польшу. Группа малипусенькая. Я, Фима – звукач, Лена Макарова, Иржи – чешский оператор, и, конечно, Маут. Едем… Снимаем… Маут на моих глазах, проживает снова этот роман… И снова я понимаю, не будь этой любви, не было бы Маут.
Так подходит наш последний съёмочный день (так мы думали). Снимаем на кладбище. Маленький чешский городок Простьев. На камне выбиты фамилии погибших и не вернувшихся. Маут объясняет нам — эта погибла там-то, этот там-то, этот был адвокатом и вся семья его не вернулась. А это Герман — говорит она. Я спрашиваю: "Твой, Герман?…" "Да, мой Герман," — отвечает… И тут, что-то меня подталкивает, и я спрашиваю дальше... "Но были же такие случаи," — спрашиваю, — когда считали людей погибшими, а они выжили?" Она говорит: "Были – и добавляет, — вот например, Вальтер Бреслер, вот здесь написано, что он погиб, а он вернулся… живой…"
Тогда я спрашиваю: "А что написал тебе Герман в последнем письме?" Она смотрит на меня… и вдруг отвечает: "Он написал, из поезда уже, когда его увозили в Треблинку…" "Что? – спрашиваю, — он написал..." Она вдруг говорит медленно и даже удивленно: "Что будет ждать меня после войны, в Берлине, по адресу «Арвайлештрассе 3». И тогда я снова спрашиваю её: "А ты была там после войны?" "Нет," — говорит и запинается… И смотрит на меня, — не была."
Вообщем, что вам говорить, мы думали, что это наш последний съёмочный день. Деньги практически закончились… Но мы не могли так уехать. И вот мы на последние деньги едем в Берлин… Приезжаем. Находим эту улицу. И я прошу Маут идти по улице к дому… Ещё и не знаю, есть ли этот дом вообще. Специально не проверяю. А оператора прошу снимать всё время… И не промахнуться, потому что будет один дубль…
И вот она идёт. Она идёт, еле дышит… К ней вдруг возвращается надежда… К ней, уже замужней, 70-тилетней, с тремя детьми, восемью внуками, вдруг возвращается надежда. А вдруг он там… и он ждёт её всё это время.
Она идёт, как на ватных ногах… Каждый шаг — ещё большая надежда. И мы страшно переживаем за неё. Идём за ней. И дрожащий оператор снимает, как в последний раз…
И вот она приближается к этому дому… к этому подъезду… и вот он список квартир… и вот уже её палец зависает над кнопкой… сейчас она позвонит… И может быть он откроет ей дверь, её Герман… Это почти конец фильма. Такие очень долгие кадры замедленной съёмки. Ожидания чуда…
…Которое, конечно, не происходит. Германа убили в Треблинке. Но мы очень надеялись. До последнего мгновения. А вдруг он выжил...
Этот фильм взял несколько хороших фестивалей, включая нью-йоркский… Но запомнился мне маленький, еле заметный фестиваль в Греции, в Каламате. Время было антиизраильское. Все газеты против нас. Мне в открытую говорят, как нас не любят. Спрашивают: "Для чего приехал?!.." Забегая вперед скажу — первый приз получил Иранский фильм, второй – фильм Палестинской автономии… Ну и далее, в том же роде.
И вот показывают наш фильм. Кто-то демонстративно выходит ещё до показа. Я не жду победы. Но смотрю, как реагируют. И вижу, что делает «любовь» с людьми. Настроенные абсолютно анти, поначалу разговаривающие полушёпотом и вслух, они вдруг начинают смотреть… Вдруг слушают… Вдруг перестают шевелиться… Вдруг не могут оторвать взгляда, когда Маут бежит по улице, чтобы увидеть Германа в последний раз… и потом, когда идёт вся эта концовка с её проходом по Берлину, с этим ожиданием чуда… Это их просто сшибает… И вот уже кто-то плачет в зале…
И я понимаю, что есть то, что объединяет всех. Есть! И для этого только я и пишу, чтобы сказать это ещё раз. Любовь. Банально, но это так. Я говорю сейчас не о любви между нами, которая насквозь эгоистична. А о Любви, которая над нами. Вокруг нас. Я говорю о Законе Любви, который держит этот несчастный мир. Держит в прямом смысле слова. Наша земная любовь — она только маленькое свечение той Любви, которая окутывает всё мироздание. Как мать ребенка. Все мы внутри этой матери. Нам бы захотеть только приблизиться к Ней. Мы бы массу проблем так решили. Поймём это, придёт новая пора.
А с Маут мы большие друзья. Она была на многих моих премьерах. И на свадьбе сына. Давно не звонил ей. Ей уже за 80. Написал и понял, что стосковался. Позвоню ей обязательно...
Автор — Семён Винокур
Полюбили. Свадьбу хорошую сыграли. И с первого же дня – в своём доме. Андрей его вместе с отцом поставил.
Высокий дом получился, статный какой-то, с глазастыми окнами, смотревшими во двор и на улицу. Двор просторный, покатый чуть, с клумбами–цветочками. А на задах постройки для скотины и огород немаленький, тянувшийся ровными грядками туда, где солнце вставало.
Хозяевам чуть за тридцать, а у них уже шестеро ребятишек в доме и по двору шуршат. И это тоже – правильно.
Но тут вдруг Андреева сестра младшая, Верка непутёвая, жившая в соседнем селе и ежегодно рожавшая невесть от кого, угорела от водки – не проснулась однажды утром после очередной ночной гулянки.
Чё тут разговоры разговаривать? Андрей собрался. Поехал. Наталья-то куда от детей и от хозяйства. Похоронил. Всё как надо, по-людски. И домой приехал. Стоит на пороге, а впереди руками четверых племяшей с племяшками обнимает. Младшему, Вовочке, четыре.
Наталья на стул села молчком и смотрит. И дети – тоже молчат и смотрят. Чего им ещё делать-то?
Наталья руки фартуком отёрла да и говорит:
– У меня ж даже соли не хватит, чтобы щи на всю ораву посолить.
– А мы их, эт самое, и несолёный похлебаем, – Андрей жене отвечает. А сам улыбается.
Ну и Наталья улыбаться стала. А чё ей делать-то?
Двоюродные же кинулись к прибывшим и раздевать–раскутывать их стали.
Нормальная такая семья получилась, когда дети перемешались все. И главно не много-то их получилось: всего десять на такой домище просторный.
Это уже потом, в конце следующего лета, через их село как буря промчался цыганский табор. Полыхнул огнём, всё на своём пути сметавшим. После той бури многие хозяйки не досчитались цветных половиков, вывешенных на заборы для просушки, кур и уток. А у Свиридовых так даже поросёнка с заднего двора умыкнули!
Только Андрея с Натальей цыгане с приплодом оставили.
Вечером Наталья на крыльцо вышла, а там – свёрток из красного тряпья. Она даже сразу не поняла, что это, потому как тряпки молчали себе молча и – всё.
Когда в доме уже развернула на столе – внутри парнишечка смугленький. Да хорошенький такой. Лежит, кряхтит и глазами антрацитовыми всех вокруг рассматривает.
Андрей через плечо жены заглянул и сказал только:
– А чё? Нормально. Теперь у нас в семье мужиков на одного больше будет, чем баб. Да и колер наш белый разбавит кудрями вороными.
А Вовочка, самый до этого младший, за край стола взялся, подтянулся, рассмотрел младшего брата и говорит:
– Вот нам повезло, скажи, пап! У всех цыгане поукрадали разного, а нам так даже Васеньку в подарок оставили!..
И засуетились все разом, задвигались. Начали новому брату жизнь организовывать.
Дальше-то чё рассказывать? Всё как у всех: дети растут, родители стареют. Андрей вот только раз за разом стол в избе в длину наращивал. Как очередной сын или дочка в школу идёт, надо же и ему где-то уроки делать. И делали. И старались. И в доме все всё вместе делали.
Когда однажды в школе на собрании учительница заговорила про трудности переходного возраста, Андрей с Натальей (на родительские-то они всегда вместе ходили) переглянулись и застыдились прям оба, потому что все эти трудности прозевали. Осталось только Васеньку не упустить.
А как его упустишь, если всё как надо? В школе – нарядно. В доме он в свои четырнадцать всю мужицкую работу делает и другим всё помочь норовит.
Спокойно, чинно дочери замуж повыходили и к мужьям умелись. Мальчишки тоже переженились и каждый своим домом жить стал.
Васенька в армии отслужил и к старикам вернулся. Хотел в город ехать, дальше учиться – какой там. Каждое лето полон двор внуков, Васенькиных племянников.
А он ждёт всех, как принцев заморских. Готовится...
Качели во дворе поставил. А для маленьких песочницу соорудил. В неё же вёдрами с реки песка промытого натаскал. Ближе же к забору, для мелкоты, кому ещё на речку нельзя, бассейн выкопал–обустроил. Туда шлангом с утра воды напускал, чтоб согрелась, чтобы дети носами не шмыгали. А в сельмаге накупил уточек–дельфинчиков, чтоб прям совсем на море было похоже.
Так вся эта орда каждое лето не к деду с бабкой ехать собиралась, а к дядь Васеньке.
А он сядет на корточки у ворот, заросший почти под самые глаза чёрной щетиной, и ждёт. А как увидит очередного племяша или племяшку, каааак раскинет руки во всю ширь, да как полыхнёт улыбкой своей сахарной, так бегут к нему ребятишки сломя голову, трутся, трутся о колючие щёки, а сами в ухо норовят шепнут: «Ты, дядь Васенька, ждал меня?»
Он же целует, целует каждого и обязательно ответит: «Ещё как ждал! Больше всех!..»
Но самое большое счастье вечером случается, когда посуда перемыта, дети накупаны и надо спать идти.
Дети, все до единого затаились и ждут. Встаёт дядь Васенька тогда и говорит громким голосом:
– Нуууу... кто сегодня со мною ночевать на сеновал идёт?..
И тут орут все. Орут, наверное, так, как раньше «ура» на демонстрациях кричали...
Утром уже, рано совсем, бабка Наталья полезет на сеновал, чтоб проверить, не снесла ли какая-нибудь блудливая курица там яйцо, и увидит:
прямо в середине разостлан огромный такой тулуп и спит на нём совершенно счастливый красивый человек. А вокруг, как цыплята, ребятишки к нему жмутся – к лицу, рукам, ногам. И спяяяят все. Все двенадцать.
А чё?
У Андрея с Натальей уже одиннадцать внуков народилось...
Олег Букач
НАТАШКИНА СУДЬБА
Наташка сидела на корточках у старого забора среди кустов осоки и слушала, как тетя Вера всех зовет обедать. Всех – это четырех своих детей. Наташка была пятая. И совсем не тети Верина. А так…непонятно чья . Она уже привыкла, что тетя Вера, зазывая своих Сережку, Анютку, Катю и Максима, никогда не упоминала ее имя. Как будто она вообще не существовала на свете. А она существовала. И ждала. И надеялась услышать. Но чуда не случилось и в этот раз, и она, разочарованная, голодная и сердитая, поплелась за ребятней, как незваный гость, который, как известно, хуже татарина. Пыльные ноги зудели от цыпок, платьице едва прикрывало голые коленки и было непонятно какого выцветшего цвета.
Все четверо хозяйских детей уже оперативно работали ложками. Тетя Вера, как всегда, не глядя на Наташку, налила тарелку супа и молча поставила на уголок стола. Наташка пристроилась на табуретку и с удовольствием втянула в себя запах вкусного супа.
Тетя Вера была хорошей хозяйкой. И матерью хорошей была. Вот только с мужиками ей не везло. По молодости влюбилась в вихрастого Гришу-тракториста, Одного за другим нарожала ему кучу ребятишек – живи да радуйся! Только стал Гриша ее заглядываться на Любку-продавщицу – разведенную бойкую бабенку. Та, не будь дурой, и стопочку нальет мужику и глазками стрельнёт. И в гости на всю ночку пригласит. А тот и рад стараться.
Дома ребятни полно – шум-гам, пеленки, распашонки. Вера, хоть и красавица по-прежнему, а располнела. Грише внимания меньше уделяет…А что мужику надо?
Ушел, в чем был. Пыталась остановить, усовестить, да куда там. Попылил по дороженьке к своей милой зазнобушке.
Сколько слез пролила Вера, одна ее подушка знает. Но некогда ей было нюни разводить – детишек надо было поднимать. А тут по деревне слух прошел, что Семен домой возвращается – тот самый, что по Вере сохнул еще со школы, а потом в армию ушел. А Вера замуж вышла. Пришел Семен из армии, да и отправился на севера за длинным рублем, как будто. А на самом деле – с глаз долой, лишь бы Верино счастье не видеть. Там познакомился с хорошей девушкой Тоней, крановщицей работала на их участке. Скромная, трудолюбивая. Что еще надо? Погуляли, повстречались, да и в ЗАГС пошли. Расписали их по-быстрому. Свадьбу в бригаде отметили – все, как положено – кольца, «горько», тосты. В подарок преподнесли молодоженам новый диван для малосемейки и стол на кухню с двумя табуретками. Малосемейку начальство выделило, как семейным.
Тоже самое все – живи да радуйся. Да не лежало сердце у Семена к Тоне, как она не старалась. Выпивать начал, руку поднимать, даже когда она уже беременной была. А дочка родилась и вовсе озверел – могла бы и сына сначала родить. Долго терпела Тоня. Да терпела, может быть, и дальше, да не выдержало ее исстрадавшееся сердце боли и несправедливых упреков от мужа. Да и побои скрывать все труднее стало. Она и болела недолго. Может, месяца два или три. Сил не было терпеть. Только дочку – четырехлетнюю Наташу жалко было. Кому она нужна будет и до этого нелюбимая?
Маленькая Наташа даже не поняла, что произошло. Она в садике была. А домой ее привел отец – хмурый, трезвый и растерянный. Мама лежала посредине комнаты – красивая и спокойная. Спала, наверное. Она часто лежала в последнее время, Наташка к этому привыкла. А тут в их дом пришло много гостей, а Наташка обнаружила пятна на платьице – непорядок, гости пришли – нужно принарядиться. Наташка знала, где находятся ее вещи. У мамы порядок был в шкафах. Надела одно платьице, покрутилась перед гостями. Потом другое – мама часто покупала дочке нарядные вещи. Самый раз их показать. Потом ее забрала к себе домой соседка. Наташка обрадовалась. У тети Ани была дочка Света – Наташина подружка. А на следующий день, вечером, ее забрал отец, сильно нетрезвый и злой. Наташка боялась его такого. Дома мамы не оказалось. А отец сказал, что они уезжают в деревню, далеко-далеко.
Через несколько дней они и правда отправились на вокзал. Наташка уже поняла, что такое жить без мамы. И надеялась, что там далеко, куда они поедут на поезде, Наташку встретят и обогреют как родную, ведь у нее нет теперь мамы.
В родной деревне Семен сразу направился к Вере. Ему еще письмом друг сообщил, что Вера свободна. Пришел к своей любимой с дитем и чемоданом. У Веры – душа растерзанная. Семен стоял перед ней такой несчастный. Думала, может, это как раз тот случай, когда два одиночества согреют друг друга. И Наташку по-матерински обняла и приголубила.
И началась жизнь другая, да не та, о которой мечталось обоим. Вера не узнавала в Семене того скромного и влюбленного паренька, которого знала еще по школе. Он стал часто выпивать, был груб и не сдержан на язык. А однажды даже руку поднял. Раздражали его Верины, вернее, Гришкины дети. Не мог смириться с тем, что Вера вышла за другого, не стала ждать его из армии. Так ведь и не обещала….На работу устраиваться не спешил. А те деньги, которые привез с северов, быстро размотал по дружкам и гулянкам.
Вера пыталась урезонить Семена. Поговорить по душам – горе-горем, а жить-то дальше надо. Дочку растить. Не понравились Семену Верины речи. А когда она после очередного скандала указала ему на дверь, рассвирепел, покидал в свой чемодан рубахи прямо с веревки, на которой они сушились, и был таков.
Наташка в это время играла с ребятишками на улице. Только и увидела отца, который быстрым шагом удалялся от дома к остановке. На Наташку даже не глянул.
А дома тетя Вера сидела вся в слезах, горестно подперев щеку рукой. Увидев Наташку, она охнула и залилась еще больше. Поняла, что ухажер оставил ей дочку и был таков.
Выгнать не смогла, но и к сердцу принять чужую девчонку - тоже.
Так и жила Наташка, без вины виноватая, как перекати-поле. Лишь соседка баба Нюра жалела ребенка. Часто зазывала к себе. Причесывала, смазывала цыпки какой-то пахучей жидкостью, угощала конфетами и пряниками. У бабы Нюры была дочь Лидия – знатная труженица в колхозе, передовик. Жила она вместе со своим мужем Матвеем в просторном доме – богато и обеспеченно. Одно было плохо – детишек Бог не дал труженикам. Да они и не очень по этому поводу переживали. А мать Лиды все время намекала дочке – нет своих, чужую возьмите и воспитайте. Вон дите мается, никому не нужная – будем вам подмога в старости. Лидия только усмехалась – какая старость, мама!
Все таки бабка дожужжалась. Заставила дочку забрать Наташку, оформить документы на нее, как положено. Но бездетная женщина так и не осознала себя матерью. Наташку воспитывала по большей части бабка. В своем доме. Наташа не любила свой новый «родительский» дом, не чувствовала она материнского тепла и отцовской заботы. А как подрастать стала, да оформляться, названный папаша стал заглядываться на девчонку – то ущипнет за причинное место, то в углу зажмет, прижмется своим потным телом к ужасу Наташи. Старалась, как могла, избегать своего родителя. Ночевала у бабушки. Когда та померла, Наташе уже исполнилось 18 лет, она школу к этому времени окончила, работать пошла. Тяжело прощалась с бабулей, как с родным человеком. А после похорон родители заявили, что они ей больше ничем не обязаны, а дом бабушкин продавать решили. Пошли к нотариусу, а тот из сейфа дарственную достал, да прочитал бабушкину волю. А потом глянул на посетителей – а те с открытыми ртами как сидели, так и сидят, не в силах сообразить, что прикрыть надо. Да и в страшном сне они не могли себе представить, что мать родная оставит их ни с чем – все, как есть, дом, сбережения на книжке оставила чужой девчонке – Наташке! И теперь она – хозяйка дома!
Наташа не стала мозолить глаза своим родителям. Уехала в город, устроилась на ГОК, курсы прошла, специальность получила. Здесь же познакомилась с Александром. Полюбили они друг друга. Впервые Наташа отошла душой, пришла в себя. Поженились. Дали им малосемейку в общежитии. Везде – и на работе, и дома – веселая, озорная, быстрая. Работала и в выходные, и в проходные. Смену отпашет, бежит убирать чужие дома и времянки. Там хозяева платят неплохо. А Наташка сил не жалеет. И окна моет, и полы натирает, и сараи разгребает от хлама. Дома муж ждет. И всегда они вместе – и на кухне, и в магазин. Дочку родили, потом сына. Жизнь налаживалась.
По выходным ехали в деревню – Наташиным родителям помочь – управиться с огородом, хозяйством, ремонт сделать, порядок в доме навести.
И мать, и отец на пенсию ушли. Мать прибаливать начала от непосильного колхозного труда. Отец стал звонить, рассказывать, что с матерью – беда: кричит, скандалит, из дома уходит. Приходится ему искать по всей деревне. Она и не помнит, что ушла. И куда назад идти надо. Пока за матерью бегал – свою болезнь пропустил. На фоне сахарного диабета, началась гангрена. Отца в больницу положили. А мать и вовсе с катушек съехала. А что с ней делать? Поначалу разрывались – и к отцу в больницу бежать надо – ногу отняли, уход нужен. И мать одну не оставишь, но и в общежитие не заберешь. Она уже и Наташу узнавать перестала. Оформили ее в специализированный пансионат. Больше времени на отца оставалось. Ухаживала за ним Наталья прилежно, но, как вспомнит его потные руки, рыскающие по ее юному телу, так и хочется бросить все и уйти. Не ушла. До последнего дня помогала ему. Да не зажился он на свете без ноги. Поздно отняли –гангрена началась. Похоронили отца на сельском погосте. Больше времени для матери оставалось. Ездила к ней Наталья исправно, возила вкусняшки. Желудок у той был здоровый, она уплетала гостинцы за обе щеки, прятала под подушку. А на Наташу смотрела ничего не выражающим взглядом. Не узнавала. А потом и вовсе – Наталья приезжала, а мать была и вовсе недееспособная…Да и мать ли…Похоронила и ее Наташа рядом с отцом со всеми почестями, памятники хорошие поставила. А выйдя сама на пенсию, в дом родительский с мужем перебрались. В общежитие дети взрослые остались жить.
Но деятельная Наташина натура не может без дела. Дома и огорода ей мало. Нашла себе работу. По выходным дети и внуки приезжают. Сама бабушка, а как вспомнит свое детство, не может сдержать слез, все думает: когда она так успела перед судьбой провиниться, что детство ее прошло без любви и радости? А ведь не озлобилась, долг свой дочерний выполнила. И жизнь всей душой полюбила, какую есть!
Автор: Зоя Баркалова
ГОСТИ
Не помню точный год, в котором происходили события, однако практически уверен, что дело было в первой половине 90-х годов. Отец мой на тот момент работал охранником в гостиничном комплексе для дальнобойщиков, который располагался на значительном удалении от города. График работы соответствовал удалённости объекта: трое через трое суток. То время, которое отец проводил дома, он посвящал тому, что занимался частным извозом, чтобы снискать дополнительный заработок. В те тревожные времена, рядом с разбитыми типовыми автобусными остановками, толпились целые автопарки «бомбил» на разнородных отечественных развалюхах. Они всегда очень строго делили между собой очерёдность на пассажиров и старались не подпускать к «хлебной» точке людей со стороны. Отец состоял в одном из таких закрытых клубов. Тем не менее, из-за большого количества извозчиков, доход оставлял желать лучшего, порою едва удавалось отбить бензин.
Однажды я с друзьями резвился в не огороженном, утопающем в тополином пухе дворе, из достопримечательностей в котором были лишь ужасно скрипящие, однако на редкость прочные подшипниковые качели, на которых можно было делать «солнышко», да огромная не высыхающая лужа, примыкающая к забору детского сада. В это время, необычно рано, во двор въехала едва не разваливающаяся на ходу отцовская «Волга» ГАЗ-24-10. Я сразу подбежал к машине с деловитым видом. Отец хитро улыбался и позвал меня домой. Поднявшись по жутко пахнувшей лестнице, никогда не запираемого подъезда, мы оказались дома, и отец достал из вместительной самодельной матерчатой сумки специфическую посуду для транспортировки еды. «Ланч-боксов» тогда не было, потому емкости представляли собой глубокие металлические контейнеры изогнутой овальной формы, по всей видимости, игравшие роль ещё и термосов. Запах горячих котлет и наваристого рассольника вызвал во мне огромный аппетит. Еда оказалась просто исключительно вкусной. Возможно из-за новизны рецепта или того что котлеты у нас в семье жарились редко (скорее из-за кропотливости процесса, нежели из-за нехватки средств), но даже и по сей день мне кажется что я не ел котлет вкуснее тех.
Пока я сосредоточенно поглощал обед, отец рассказал, что ухитрился найти дополнительный заработок, помимо извоза. И дело это оказалось действительно необычным.
Наш район пересекала оживлённая магистраль, на которой и располагалась точка извозчиков. На другой стороне дорожного полотна, прямо напротив автобусной остановки и таксующих автолюбителей, развернулся старый рынок, существовавший здесь ещё с советских времен. В тот период малый бизнес был поставлен на широкую ногу, и рынок, который местные именовали не иначе как «базар», чрезвычайно разросся. В его рядах можно было встретить различные диковинки несвойственные провинциальной удалённости. Как же интересно было передвигаться между лавками! При этом рыночная площадь была очень чётко сегментирована. Вдоль тротуара, ведущего в булочную, за пределами огороженной территории рынка, бабушки, казалось со всего района, на импровизированных прилавках из брезентовых сумок и обшарпанных ящиков, летом торговали зеленью и доморощенными овощами, а зимой вязаными вещами и сигаретами. Отдельную категорию составляли старушки, продававшие жареные семечки – большой стаканчик по 100 рублей, маленький по 50. Далее уже на территории базара шли ряды с одеждой, продавцы в основном были русскими, они флегматично взирали на проходящего мимо ребёнка, понимая, что толку от него всё равно не будет. В крайнем ряду, самая дальняя от прохода лавка была занята отделом игрушек – самой посещаемой точкой среди детворы, а самым продаваемым товаром были естественно разноцветные шарики-пульки для нашего воздушного арсенала. Лавки одежды сменялись стеллажами с фруктами, отборными овощами, арбузами и дынями, продавцы здесь были сплошь кавказских народностей, они очень экспрессивно зазывали народ, и частенько могли из щедрости угостить юного зеваку персиком или яблоком. Самый дальний и тёмный сегмент рынка находился под навесом. Здесь продавали крупы, чай и кофе, другие продукты с заводской упаковкой и бытовую химию. Народ здесь был мрачный, разношерстный, позже я узнал, что купить там можно было не только то, что выставлялось на прилавки. Теперь я понимаю, что будучи ребёнком видел лишь внешнюю, ярмарочную сторону базара и не мог видеть его подноготной, но портить детские впечатления ужасно не хочется.
Так или иначе, история начинается именно на этом базаре, куда посреди рабочего дня забрёл отец, проголодавшись и намереваясь купить какой-либо выпечки. Проходя вглубь рынка, он отчётливо ощутил манящий запах домашней еды. И действительно, в левом крыле отец заметил полненькую старушку с двумя большими чемоданами на колёсиках. Один чемодан был открыт, а из него вместительным половником бабуля, закутанная в цветной платок, накладывала в пластиковую тарелочку картофельное пюре, затем котлетку и добавляла подлив. Порция «второго» отправлялась довольной продавщице халатов и носков, а старушка уже спешила к следующему подзывавшему её клиенту.
Отец быстро разговорился с предприимчивой старушкой, которую звали Степанида. (На самом деле я не помню, как её звали в действительности, просто её образ ассоциируется в моей памяти с именем баба Стеша). История её оказалась вполне обыденной для тех лет. В 80-х годах она вышла на пенсию, затем умер муж, дети разъехались по разным городам, и вот, на склоне лет баба Стеша осталась одна. После развала СССР, грянул кризис 90-х, пенсию порой не платили вовсе, а порой её хватало только на вечно возрастающие счета за жилищно-коммунальные услуги. Не имея своего огорода, Степанида перебивалась как могла, изредка получая денежные переводы от детей, которые однажды прекратились вовсе. Тогда-то она и придумала себе модель малого предпринимательства. Будучи профессиональной поварихой, она решила готовить комплексные обеды и продавать их работникам местного рынка. На этом деле неплохо зарабатывали торговки беляшами и прочей выпечкой, однако вкусные горячие блюда – супы, котлеты и тефтели, голубцы, гуляш, пюре, гречка и отварной рис – практически весь спектр классического советского меню, гораздо больше привлекали потенциальных потребителей. Первая же партия обедов разошлась моментально, однако из-за слишком скромно установленных цен, почти себя не окупила. Следующая партия продавалась дороже но, не смотря на это, распродалась не менее успешно. Конкурентки «беляшницы» попытались вмешаться и прогнать преуспевающую конкурентку, в которой на первых парах угрозы бизнесу не увидели. Однако к тому времени половина рынка была прикормлена домашними обедами бабы Стеши, поэтому «смотрящий» за рынком, который и сам бывало лакомился её стряпней, пресёк такие попытки на корню. Спрос рос, а возможности старенькой женщины по транспортировке товара были весьма ограниченны. При этом, как жаловалась отцу баба Стеша, с учетом доходов, она могла бы наготовить гораздо больше еды, поскольку посвящала этому всё свободное время. Однако, после двух рейсов из дома к рынку и обратно, старушка полностью выбивалась из сил, а наготовленное порой пропадало. Тут-то и предложил отец бабе Стеше выгодную кооперацию – у него машина и крепкие руки, у неё продукты и талант поварихи. Решено было, что ближе к обеду отец заезжает за Степанидой и помогает ей погрузить в машину всё, что она сумела наготовить с утра. Позже, распродав дневную партию, они ехали на базу и закупали по сходной цене мясо, картофель, крупы и прочее, затем везли сырьё домой к старушке. Всё оставшееся время баба Стеша тратила на приготовление обедов. Когда отец уезжал на смену, старушка кормила рынок по старой схеме, принося с собой столько товара, сколько смогла дотащить. Так и питался наш базар, три дня плотно, а три дня нужно было успевать, ведь опоздавшим приходилось обходиться беляшами. Я неоднократно участвовал в этом предприятии в качестве подручного, нередко бывал в типичной старушечьей квартире бабы Стеши, в которой она прожила без малого 30 лет. Квартира была однокомнатной, красный узорчатый ковер накрывал почти весь пол комнаты, в уголке старенькая кровать на которой лежали прикрытые кружевом подушки, портреты на стенах и покрытый лаком, тёмно-коричневый шкаф. Могу засвидетельствовать, что оба партнёра были довольны положением дел, сотрудничество было явно обоюдовыгодное. В какой пропорции они делили доходы, мне узнать так и не довелось.
Какое-то время спустя, ранней зимой, произошёл с бабой Стешей странный случай, о котором она рассказала отцу, после его возвращения с трёхдневной вахты. Пришедши по своему обыкновению на базар, старушка принялась ходить по рядам и реализовывать продукцию. Поворачивая в очередное крыло нехитрого лабиринта, баба Стеша увидела, что её знакомая продавщица обуви и шапок покупает выпечку у странной «беляшницы». Жирную выпечку продавала жутковатая женщина неопределённого возраста, ужасно грязная, со среднеазиатскими чертами лица и бельмом в полуприкрытом глазу. Клиентка «беляшницы» ещё не успела расплатиться и получить товар, а завидев бабу Стешу и вовсе отказалась от сделки, и стала подзывать старушку к себе. Подойдя к знакомой продавщице, Степанида уже была готова объявить сегодняшние блюда, как вдруг грязная «беляшница» ухватила её за руку.
– Ну всё, мерзавка, жди гостей! – с ненавистью прошипела одноглазая конкурентка, на ломанном русском.
Однако, с подобными угрозами баба Стеша встречалась уже не однократно, поэтому особого внимания этому эпизоду не придала.
На следующий день старушка, как ни в чём не бывало, принесла горячий обед замерзающим торговцам. Провозилась она дольше обычного, затем здесь же закупила продукты для следующего дня. Предчувствуя недоброе, баба Стеша поспешила домой. У подъезда уже ждал милицейский «бобик». Оказалась, что посреди белого дня её квартиру обворовали.
Взять в квартире бабушки особо было нечего. Пропали телевизор, бижутерия, настенные часы, что-то ещё по мелочи и большой тёплый красный ковер, купленный Степанидой в 70-е годы в Москве. Соседи всё видели, но думали, что кто-то просто переезжает. Пол в многоэтажке был жутко холодный, поэтому пропажа ковра сильнее всего огорчила хозяйку. С облегчением, баба Стеша обнаружила, что торопившиеся воры не смогли отыскать большую сумму денег, которая хранилась в потайном ящике шкафа. Тем не менее, разгром сильно удручал старушку, о приготовлении обедов не могло быть и речи. На следующий день Степанида затеяла генеральную уборку, наняла сантехника, чтобы врезать в дверь новый замок, а сама принялась ликвидировать следы «обыска». Накопив большую кучу мусора и испорченных вещей, старушка упаковала всё в мешок и понесла на ближайшую помойку. Контейнеры располагались далеко, в нескольких сотнях метров от подъезда, около пустыря, за которым начинался цыганский посёлок. Около помойки баба Стеша встретила назойливую цыганку, которая очень плохо говорила по-русски, однако оказалась весьма настырной. И, к удивлению потерпевшей, цыганка с ходу предложила купить у неё отличный ковёр! Степанида тут же насторожилась. Ещё бы, такое совпадение! Сомнений в том, что ей пытаются продать её собственный ковёр, не было. Она решила прикинуться наивной, проявила большой интерес к предложению, однако идти за покупкой в посёлок отказалась, сославшись на старушечью немощь. Бабушка попросила принести ковёр к подъезду своего дома, а за транспортировку пообещала доплатить. Цыганка охотно согласилась.
Баба Стеша с предельной для себя скоростью поспешила домой, чтобы вызвать милицию и взять похитителей либо перекупщиков с поличным, прямо перед подъездом.
Милиция приехала, но каково же было разочарование следователей и самой старушки, когда они увидели, что цыганка с помощницей, не обращая внимания на стражей порядка, пыхтя, тащат совсем другой невзрачный коричневый ковёр. Милиция обругала бабу Стешу и спешно уехала, оставив растерянную бабушку наедине в цыганками, которые сразу принялись требовать расчёта. Степанида озлобилась и в негодовании стала отказываться от покупки. Однако назойливая цыганка, будто не воспринимала слов отказа и продолжала спешно нахваливать уникальные качества ковра и убеждать старушку обязательно его купить.
– Нет! – Уже кричала баба Стеша во весь голос. – Не куплю я это страшилище! Не нужен мне такой! Ушлёпывайте отсюда!
– Бабушка! Ты гляди-ка какой он тэплый! Ещё сто годков тэбе прослужит! – Твердила цыганка, теребя край ковра пальцами.
– Да пошла ты отсюда! – гневно выругалась Степанида и развернулась чтобы уйти, но цыганка схватила её за рукав куртки.
– Куда же ты, сахарная?! Бери ковэр, вот же отличный! Обязатэльно пригодится!
Баба Стеша уже было полезла в карман за очередной порцией непечатных выражений, как вдруг из подъезда вышел окончивший свою работу сантехник.
– Ну и холодина у тебя в доме Степанида. – Сказал он участливо и передал старушке новые ключи.
«Ладно!» – Подумала баба Стеша. – «Видать судьба, всё равно ковёр-то нужен».
В итоге, после долгих препираний по поводу цены, Степанида купила-таки ковёр у цыганок и заставила сантехника поднять его в квартиру и помочь расстелить в комнате. Сантехник стребовал с зажиточной старушки ещё и на закуску.
Был уже поздний вечер, когда баба Стеша привела квартиру в относительный порядок. Поужинала и видит, время уже за 12 ночи перевалило. Стало быть, пора и спать ложится. Умылась, переоделась, разобрала постель и улеглась поскорей, да только сон не идёт что-то. Тревожно остаться одной в ограбленной квартире, обидно за добро нажитое, за жизнь свою страшно и одиноко конечно.
Только вдруг слышит: громкий шорох в коридоре. Всполошилась баба Стеша, да только чувствует, что пошевелиться то она не может! И тут видит, что заходят в комнату двое. По виду это были мужчина и женщина, только прямые какие-то, такое ощущение, будто у них конечности в суставах не гнутся. Оба неестественно высокого роста, когда в комнату входили, едва в дверной проём поместились причудливо согнувшись. Тут их Степанида лучше рассмотрела. Лица у визитёров были прямые, даже угловатые, руки и ноги неестественно длинные и прямые как палки какие-то, пальцы на руках тоже длинны неимоверной. Одеты странно – мужик в костюме тёмном, на ногах штаны мешковатые, на плечах что-то вроде пиджака. Женщина в платье или халате примерно тех же тонов, длиной почти до пола, а воротник подступает к самому горлу. Но самым страшным в явившихся были глаза и зубы. Глаза горели, постоянно меняя цвет, то желтые, то зелёные, то голубые, белков и зрачков баба Стеша разглядеть не смогла. А вот зубы поистине ужасали. Они были чудовищно длинными и отвратительно торчали изо рта не только сверху и снизу, но и казалось что из-за щек. И не по два, как клыки, а будто бы целым пучком. Эти мерзкие острые, белые отростки исходили изо рта неким подобием щупалец сантиметров на пять или даже семь, сильно искривляясь по все длине. Отдалённо, рот ночных пришельцев напоминал увеличенную пасть миноги, полную острых зубов по всей окружности и готовую, словно адская мясорубка измельчить все, что окажется в непосредственной доступности.
Вковыляв в комнату жуткая парочка пристально уставилась на Степаниду и, протянув непропорциональные руки вперёд, стала приближаться. Старушка обмерла, дикий страх и предчувствие гибели захлестнули её сознание, она хотела молиться, но не могла даже мысленно произнести ни одного слова, хотела схватиться за висящий на шее крестик, но руки недвижно лежали вдоль тела, паника нарастала, Степанида была уверена, что сейчас потеряет сознание и более не очнётся.
Но что-то было не так. Визитёры словно бы упёрлись в невидимую стену перед кроватью и тыкались в неё, не имея возможности приблизится. Тут баба Стеша обратила внимание, что незваные гости стоят на самом краю нового ковра и не могут ступить на него. Гнева на их лицах не было, оно вообще выглядело неестественно, словно резиновая маска, но по судорожным движениям было понятно, что они в замешательстве. Моментально к хозяйке квартиры вернулись силы. Она дёрнула рукой и схватилась за крестик на груди, отчаянно вскричав: «Господи»!
И тут же видение исчезло…
– Я не спала всю ночь! – Нервно рассказывала свою историю баба Стеша отцу.
– На кухне так до утра и просидела, несколько рюмок выпила... (пузырёк для растирания был надёжно укрыт за банками с солениями), хотя спиртное на дух не переношу, только тогда маленько в себя пришла, дрожь колотить перестала. У психиатра я никогда на учёте не состояла, никаких галлюцинаций у меня никогда не было. Но это… Клянусь, это не сон был! Я большую часть жизни убеждённой коммунисткой была, ну, к старости, конечно, пришла к вере, крестик надела, молитовки кое какие знать стала, но всё это так, без усердия. А тут такое значит, что и думать страшно, что же это было!
Наутро осмотрела баба Стеша ковер. С виду обыкновенный, коричневый с серыми вставками, достаточно тёплый. Отогнула краешек, а с внутренней стороны, той, что к полу прилегает, по краю тонкой чёрной ниткой как письмена какие-то вышиты, на языке неизвестном, и так по всему периметру.
Ходила Степанида в поселок цыганский, искала ту цыганку, что ковёр продавала, да только без толку. Никто такую женщину в поселке не видел и ковров в том посёлке не продают, в основном платки, платья.
На базаре ту одноглазую «беляшницу» тоже никто вспомнить не смог. Мало ли пришлого народу на территории.
Когда отец рассказал мне эту историю, она впечатлила моё детское воображение так сильно, что я даже криво нарисовал таинственных визитёров. Рисунок тот конечно не сохранился, помню только, что отец его бабе Стеше показывал, а та иронично сказала: «Что-то есть…» Впоследствии, я ещё много раз эту историю друзьям пересказывал, теперь вот и Вам рассказал.
В скорости отец перешел на другую работу, и совместное с бабой Стешей дело оставил. С тех пор я о ней ничего не слышал. Как она теперь? Жила ли? В принципе, может быть и жива, а если нет, то кто проводил её в последний путь?..
Прошло много лет. Рынок тот разогнали, а торговые ряды снесли. В канун каких-то выборов местный депутат закатал это место в свежий асфальт. По его программе разбили там клумбы, сделали дорожки, поставили низенькую изгородь и лавочки. Иногда я прогуливаюсь в том маленьком парке, где теперь мирно отдыхают мамы с колясками. Я со щемящей тоской вспоминаю расположение торговых рядов, ноги словно бы сами несут меня к знакомым прилавкам, что призраками стоят на своих местах в моей памяти, и тогда я думаю, какие же страшные тайны этого места навсегда утонули в глубинах прошлого.
- А кто вам с мамой даст продать мою добрачную квартиру? – спросила я мужа, приехавшего от свекрови
– Мама, да зачем это делать сейчас? Вы еще молодые! – я с упреком смотрела на родителей.
Однако отец не поддался на мой суровый взгляд.
– Дочка, всякое может случиться. Жизнь – непредсказуемая штука. Ты у нас единственный ребенок, что такого в том, что мы перепишем квартиру на тебя? После того как нас с мамой не станет, тебе не придется вступать в наследство и отбиваться от наглых родственников. Квартира уже будет твоя, Ярослава.
– Мне не нравится, что твои слова звучат логично! – заявила я.
Вот как продолжать сопротивляться, если отец привел железобетонные аргументы. Я тяжело вздохнула, выбора не было.
– Ладно. Хорошо, я согласна. Но тогда я буду помогать с коммуналкой, раз уж это моя квартира! – важно ответила я.
– Яра! – маме мои слова не понравились. – Как ты себе это представляешь? Разве мы можем брать деньги у своего ребенка? Нет, это не обсуждается!
– Тогда и квартиру на меня переписывать не будете! Почему только я должна идти на компромиссы?
Папа рассмеялся.
– Ладно, девочки, не ссорьтесь. Мы примем твою помощь. Но и ты возмущаться не будешь, понятно, Ярослава.
– По рукам! – заявила я.
– Не зря она юристом работает, всегда найдет лазейку, чтобы добиться своего, – возмутилась мама.
Я усмехнулась и выскользнула на балкон. Я уже давно хотела финансово помогать родителям, но они были против. Достав телефон, я написала Тимофею:
«Убедила их. Поздравь меня».
Жених прислал мне в ответ россыпь смайлов. #опусы Жизнь налаживалась.
На балкон выскользнул отец. Он крепко меня обнял, а потом шепнул:
– Мама готовит ужин. Кстати, ты уверена насчет Тимофея? Сможешь ли ты жить вместе со свекровью?
Я задумалась.
Конечно, мне хотелось строить свою жизнь в отдельном жилье. Но Тимофей был настолько привязан к Анастасии Михайловне, что я не смогла ему отказать.
– Папа, там действительно большой дом. Плюс, уже есть невестка старшего сына. Если бы все было настолько плохо, то она бы сбежала, – я коротко рассмеялась. – Однако я надеюсь, что к моменту, когда у нас появятся дети, мы будем жить отдельно.
Папа крепко меня обнял.
– Ты уже взрослая, я тебе доверяю. Но будь осторожна, ладно? Не позволяй садиться себе на шею.
– Хорошо, папа.
Мы вместе поужинали. Я стала еще больше ценить подобные моменты, потому что совсем скоро я буду жить в другом месте. И с родителями видеться так часто не получится. Поэтому я ловила каждую секунду.
Но время не стояло на месте. Незаметно для меня прошло два месяца. И вот мы с Тимофеем уже вернулись из отпуска-медового месяца. Десять дней у моря пошли мне на пользу. Я отдохнула от завалов на работе, от переезда и шумного города.
– Готова? – спросил меня Тимофей, когда мы подъехали к дому.
– Да.
Выбравшись из такси, я в очередной раз окинула взглядом дом. Он был просто огромным. Три этажа, большой двор, красивый сад.
Внутри нас уже ждали.
– А вот и вы, – свекровь по очереди нас обняла, – проходите, давайте, я вам комнату покажу. Я все уже подготовила.
Она провела нас на второй этаж. Комната нам с Тимофеем досталась просторная и светлая. Я с интересом осматривала интерьер: много кружева, бархата и тяжелых тканей. У меня в голове уже роились мысли о том, как все поменять здесь. А Анастасия Михайловна в это время ворковала:
– Я даже ваши вещи разложила. Все так замечательно получилось. Я так рада, что вы здесь.
Я кивала, не желая нарушать теплый момент. Когда за свекровью закрылась дверь, я плюхнулась на кровать и спросила у Тимофея:
– К чему весь пафос?
Муж рассмеялся.
– Понимаешь, мои родители сами построили этот дом. До этого они жили довольно бедно, а потом внезапно разбогатели. Ну и мама решила, что все в доме должно быть дорого богато. Сейчас, конечно, уже времена поменялись, денег стало намного меньше. Но мама себе не изменяет.
– Понятно, – протянула я, – но ведь можно будет тут все поменять так?
Тимофей пожал плечами и отправился в душ.
Первые три недели мне было не до перестановок. Все силы уходили на то, чтобы вновь втянуться в рабочий ритм. Меня ждало несколько дел, куча папок с информацией. Да и дорога на работу теперь отнимала больше времени.
Анастасия Михайловна жила за городом. Вместо двадцати минут, я теперь проводила за рулем полтора часа. Меня это напрягало, но я не возмущалась. #опусы Я любила Тимофея, и ради него готова была пожертвовать несколькими часами сна.
Где-то через месяц я заикнулась о том, что стоит купить новую кровать. Старая постоянно скрипела, даже когда я просто ворочалась во сне. Это жутко раздражало и мешало.
– Нет, ни в коем случае, – возмутилась свекровь.
Я заметила, как Валерия спрятала ухмылку за кружкой.
– Почему?
– Эта кровать – память, раритет! Мы с Игорем ее вместе покупали, она всех нас переживет. Нечего на ветер деньги выбрасывать!
Мои уговоры никак не повлияли на решение Анастасии Михайловны. Я разозлилась и вышла на улицу, чтобы не закатить скандал. Там меня и нашла Лера.
– Пойдем, – она потянула меня в сторону беседки. – Тебе придется привыкнуть. С Анастасией Михайловной не бывает легко.
– Я просто не понимаю, почему она не хочет выбросить старый хлам?
Лера усмехнулась.
– Я замужем за Лешей уже второй год. За это время она не разрешила мне ничего в доме поменять.
– Что? – к такому я не была готова.
– Анастасии Михайловне нравится чувствовать себя хозяйкой «Владычицей дома».
– Почему ты терпишь? – тихо спросила я.
– Ребенку полтора года. Вот как отправлю его в сад, так и уйду отсюда. Только эта мысль поддерживает меня.
Лера встала и ушла в дом, оставив меня в растрепанных чувствах. Тимофей не говорил, что его мать настолько помешана на контроле.
«Неужели я совершила ошибку?»
Однако я решила дать свекрови шанс. Мы с Тимофеем только поженились, было бы глупо сразу вносить раскол в семью.
У меня ушло полтора года на то, чтобы понять – ничего в этом доме не изменится.
За это время я потеряла родителей. Их кончина выбила меня из колеи. Я стала лишь оболочкой, меня ничто не волновало. Поэтому более семи месяцев я даже не обращала внимания на то, что делает свекровь.
В последнее время я стала все чаще оставаться ночевать в квартире. Там мне все напоминало о родителях: стены, мебель и даже трещина на плитке. Часто я засыпала в слезах, а просыпалась разбитой и уставшей.
Впервые за неделю я вернулась в дом свекрови. Там было шумно. Я заметила у дверей чемоданы.
– Да как ты смеешь? Посмотри, немного прижало, и ты сразу уходишь? Ты хоть любила Лешеньку? – возмущалась свекровь.
– Любила, но вы уничтожили мои теплые чувства к нему. Я устала от вашего контроля!
В коридор вышла Лера.
– Ты уходишь? – тихо спросила я.
– Да, и тебе советую. Удачи, – она обняла меня напоследок и, подхватив чемоданы, вышла за дверь.
Я прошла на кухню, где сидела свекровь со своими сыновьями.
– О, явилась, – зло бросила она мне.
– Добрый день, – я не забыла о правилах приличия.
– Какой же он добрый? Посмотри, что творится! Что за невестки пошли такие?
– Мама, – Тимофей пытался успокоить Анастасию Михайловну, – все образуется, не переживай.
– Я не собираюсь продавать дом, запомните это!
Свекровь громко хлопнула ладонью по столу и ушла. Следом за ней выбежал Алексей. Мы с Тимофеем остались одни.
– С чего вдруг разговоры о продаже дома? – поинтересовалась я.
– Лешу уволили на днях. Лера отказалась отдавать все деньги маме, чтобы та распоряжалась бюджетом. Они поссорились, и невестка ушла. Деньги быстро кончаются, дому нужен ремонт. Мы не тянем, Ярослава, вот мама и злится.
– Понятно, – просто ответила я.
Мне было сложно сопереживать свекрови, ведь это огромное здание так и не стало домом. Как и говорила Лера, здесь ничего нельзя было поменять. И сейчас я находила отдушину только в квартире родителей.
В понедельник утром я закинула в машину новую порцию вещей и отправилась на работу. А оттуда – к себе домой. Когда с ужином было покончено, меня потревожил звонок в дверь.
– Тимофей? А ты чего здесь?
– Нам нужно поговорить.
Я пропустила мужа внутрь. Меня не покидало ощущение, что что-то случилось.
– Ты голодный?
– Нет, Ярослава, послушай, меня сегодня уволили.
– Что?
– Да, и мама это плохо приняла. Милая, мы не справляемся. Сегодня часть крыши обвалилась. Нам срочно нужны деньги на ремонт. Я не знаю, когда найду новую работу.
Я нахмурилась, не понимая, к чему ведет Тимофей.
– У меня есть сбережения, но…
– Нужно продать квартиру, Слава.
– Повтори?
Я подумала, что ослышалась.
– Денег с твоей квартиры хватит на хороший ремонт. А мы с Лешей сможем спокойно искать работу. У нас все наладится.
– А кто вам с мамой даст продать мою добрачную квартиру? – спросила я мужа холодно и зло.
– Ярослава, послушай. Так будет лучше для всех!
– Кроме меня, да? Ты не подумал, что квартира – мой гарант стабильности. Если мы разойдемся, то мне будет куда вернуться. А ты предлагаешь продать, чтобы содержать дом, в который я даже новую чашку купить не могу! И вообще квартира единственное, что осталось от родителей, это память о них.
Я чувствовала, что завожусь. Потеря родителей, поведение свекрови, слова мужа – все смешалось в голове. Я уже не понимала, на что конкретно злюсь.
– Зачем нам разводиться? Слава, просто подумай…
– Нет, квартиру я продать не дам, даже не мечтайте. Знаешь, нам стоит пожить отдельно некоторое время. Я не уверена, что хочу находиться с твоей мамой под одной крышей. Я вернусь, а она на меня насядет с продажей квартиры. Я могу разозлиться, что-то разбить. И твоя мама будет ходить грустная. Нет, лучше я тут останусь. А ты возвращайся, нечего задерживаться. Продайте огромный дом и купите попроще, к чему теперь он, раз не тянете.
Я выпроводила возмущающегося мужа за дверь. Опустилась на пол и расплакалась. Сейчас мне остро не хватало поддержки родителей.
Целую неделю от мужа и свекрови ничего не было слышно. А в субботу утром ко мне заявилась Анастасия Михайловна.
– Ярослава, ты должна вернуться домой! – с порога заявила она.
– Я дома.
– Не зли меня! Собирайся, машина ждет внизу. Я не могу одна следить за домом. Давай, пошевеливайся.
Я решила спросить в лоб.
– Анастасия Михайловна, вы хотите, чтобы я продала квартиру?
– Конечно, и ты продашь, это не обсуждается. Я – глава этой семьи, поэтому мне решать, что делать с недвижимостью.
– А я пустое место?
Свекровь усмехнулась.
– Вот обзаведешься своей невесткой, тогда и права качать будешь. А сейчас собирайся, у меня не так много свободного времени.
Я рассмеялась.
– Знаете, я больше не хочу быть частью вашей семьи.
Я вытолкала свекровь за дверь, не обращая внимания на ее оскорбления и угрозы.
Последующий развод прошел легко. У нас с Тимофеем не было детей и совместно нажитого имущества. Я снова начала общаться с Валерией. И она мне передавала последние новости. Дом был продан, вместо него куплена квартира. Деньги быстро потрачены на отпуск, ремонт, машины. Вот только в эту квартиру будущие невестки не стремились перебираться. Мало кто хотел жить через стенку со свекровью.
Я лишь посмеивалась. У меня остались гордость и квартира – последний подарок родителей.
Вне сознания
#опусыИрассказы
Больше интересных рассказов читайте в нашем телеграм канале , ссылка в комментарии ⤵️
https://t.me/gedichtee Раньше было от пяти до десяти пощипываний, за тот час, пока Иван Степанович собирался на работу, теперь всегда был ноль.
А ведь именно эти пощипывания долгие годы были мерилами любви и страсти.
Потом он отрастил бороду.
Борода была так себе, редкая рыжая бородёнка, прости господи, как у козла.
Когда муж с бородой ел щи, то капуста повисала на бороде и вместо козла он становился похож на моржа.
Муж стал суров, записался в спортзал и по утрам, вместо яичницы на сале, требовал фреш из сельдерея.
Лидия Степановна запаниковала.
Семейная лодка явно трещала под тяжестью бороды, сельдерейных палок и висящей капусты.
Паника, паника охватила все 110 кг Лидии Степановны.
Лидия Степановна взяла себя в руки и начала гуглить.
Это ведь раньше ходили за советом, делились своими проблемами, а теперь все проще, гугли себе в уголочке.
Гугл выдал тысячи статей на тему «как вернуть внимание Ивана Степановича».
Опытные неизвестные женщины сидящие на форуме: «Почему он ушёл у другой. Будь он проклят» — быстро объяснили Лидии Степановне, что брак её трещит по швам и у её мужа явно роман с юной девой.
Лидия Степановна зарыдала, но на форуме её быстро успокоили.
Они же надавали ей ссылок на модные статьи по возвращению мужей домой.
Лидия Степановна статьи проштудировала.
Лидия Николаевна взяла лист формата А4 и начала конспектировать.
Что-что, а вычленять главное из вороха информации она умела на её взгляд прекрасно.
Ещё в институте её конспекты считались лучшими на курсе.
Все по её конспектам экзамены сдавали.
Через несколько часов родился план.
Она так его и назвала: «План по возвращению в лоно любви Ивана Степановича».
План был краток, но на взгляд нашей героини заключал в себе все важнейшие постулаты для счастливой семейной жизни в нынешних реалиях:
1. Из меня должен переть секс. Движения мои должны быть похожи на движения кошек или других представителей семейства кошачьих.
2. Дома нужно ходить красиво, а не абы как.
3. Иван Степанович должен чувствовать, что у него есть конкуренты.
4. Пища должна в изобилии содержать афродозиаки.
5. Каблук делает женщину игривой.
6. Шёлковое постельное белье вызывает прямые ассоциации с сексом.
7. Мужчины, которые начальствуют на работе, дома желают быть униженными и под каблуком. Доминируй.
План Лидии Степановне понравился.
Все было понятно и лаконично.
А главное, легко осуществимо.
Весь следующий день Лидия Степановна запасалась подсобным материалом, согласно плана.
Было куплено: постельное белье из чего-то похожего на шёлк алого цвета, туфли леопардовые на огромных каблуках, платье леопардовой расцветки, морепродукты, артишоки.
Дело осталось за малым.
Нужно было купить что-то типа хлыста.
Ну, чтобы уставший на работе муж, мог четко понять, что доминировать сегодня будут над ним.
Но тут кончились деньги.
Кончились все деньги, которые были отложены на постройку теплицы.
Ничего, подумала наша героиня, что-нибудь придумаем, где наша не пропадала.
Иван Степанович устало брёл домой. Последние месяцы жизнь его была тяжела и беспросветна. Иногда у него складывалось впечатление, что все сошли с ума. На работе у него сменился начальник. Вместо Старого и понятного Иванова пришёл молодой и резвый Иванова сын.
Сын был накачан, бородат и как сказала Петрова из отдела кадров «Прости господи хипстер».
Новый начальник провёл собрание и сказал, что ему на предприятии нужны люди новой формации, а не старый хлам, застрявший здесь со времён советского союза.
Как показалось нашему герою, Иванов сын смотрел в этот момент прямо ему в глаза.
Все сотрудники запаниковали.
Запаниковал и Иван Степанович.
Он проработал на этом месте больше двадцати лет в должности завхоза.
У него была нормальная зарплата, две уборщицы в подчинении и возможность тырить по мелочи.
Иван Степанович понимал, что подобного места он больше не найдёт.
Что делать?
Иван Степанович решил гуглить.
Гугл выдал множество всего и у Ивана Степановича родился план.
Надо было показать новому начальнику, что он Иван Степанович, не старый пень, а тоже хипстер.
Для этого была отрощена бороденка, которая противно чесалась и вечно пачкалась.
Для этого был куплен абонемент в спортзал рядом с работой.
Каждый вечер Иван Степанович строил там из себя великого качка и пару раз встречал там даже Иванова сына, который одобрительно ему кивал. От спортзала болело все тело.
Для этого же дома Иван Степанович пил мерзкий сельдереевый сок, чтобы убрать не хипстерский животик.
Сил больше не оставалось ни на что.
Ничего, все потом, говорил себе наш герой, главное сейчас на месте удержаться.
Единственной оставшейся в жизни Ивана Степановича радостью была жена.
Его Лидия Степановна, его островок счастья в этом безумном мире новой формации.
Мягкая и уютная Лидия Степановна, любимая им ещё со школьной скамьи.
За годы брака она не поменялась, так и осталась той пухленькой стеснительной и улыбчивой девочкой, которую он встретил первого сентября в девятом классе.
Повезло ему с женой.
С этими мыслями Иван Степанович повернул ключ в замке и зашёл домой.
В коридоре он увидел нечто!
Вернее, в коридоре он увидел огромную, ярко накрашенную женщину в обтягивающем платье африканской кружочковой расцветки. Женщина, пошатываясь, шла на него.
В руках у неё был собачий поводок.
В углу коридора сидела на попе, охреневшая от происходящего, старая спаниель Марта и не понимала, зачем её поводком машут в воздухе. Гулять то явно не собираются.
Женщина рассекла поводком воздух и с придыханием произнесла : «Ну, здравствуй! Твоя кошечка ждала тебя! Сегодня я буду главная! Никаких других мужчин не ждала, а они б поверь хотели. Придумай стоп слово и начнём»
Ивану Степановичу стало страшно и захотелось плакать, ибо в женщине он узнал дражайшую свою супругу.
Мир вокруг него окончательно сошёл с ума.
С кухни вдруг запахло чем-то отвратительным.
Так пахнёт, когда аквариум протух и рыбки в нем померли.
«Ой, морские гады горят. Стой здесь и не шевелись»- прокричала женщина и держась за стенку попыталась ползти в сторону кухни.
Огромные каблуки не давали ей бежать, цеплялись за подол платья и через несколько шагов она грохнулась.
Падая, она откинула поводок в руке и он как раз металическим карабином заехал Ивану Степановичу в глаз.
Иван Степанович от неожиданности упал на старую Марту, которая от неожиданности взвыла утробным голосом.
Судя по запаху, на кухне сгорели гады.
Ивану Степановичу стало плохо с сердцем.
Дальше была скорая, которая уколола какой-то укол и Ивану Степановичу, и Лидии Степановне.
У обоих было высокое давление.
Поздно ночью супруги лежали на голом матрасе, шелковую хрень сняли, после того как Иван Степанович упал с неё прямо на пол на старую Марту.
Наперебой они рассказывали друг другу и про Гугл советы и про свои попытки быть в тренде.
Смеялись и плакали.
Было уже за полночь, когда Иван Степанович обнял супругу, ущипнул её за попу и сказал: «Ничего мать, на теплицу новую накопим, сковородку с гадами сгоревшими выкинем, поводок у марты забирать не будем, белье это проклятое на дачу отвезём, а вот платье это ты носи иногда. Ты в нем на леопардицу гордую похожа.»
Хорошо, пробормотала супруга, а ты бороду сбрей, а то леопардица с козлом парой быть не могут.
А про себя Лидия Степановна ликовала: «Работают! Работают интернет советы, ущипнул же за попу! Эффект достигнут, если все выполнять четко и по конспекту.»
«Что это было? По-моему они сбрендили оба»- думала старая спаниель Марта лёжа на коврике у кровати и держа зубами свой поводок на всякий случай.
Ксения Полежаева
БУМЕРАНГ...
Вероника сидела за накрытым столом и смотрела, как искусно она приготовила романтический ужин. Только с кем наслаждаться вкусными блюдами?! Алексей, ее возлюбленный, не смог приехать на свидание. А причина банальная – дома ждет семья. То, что Алексей женат, Веронику уже не смущало. Она давно перешла ту черту, за которой остались угрызения совести.
- В конце концов, имею право, - считала она. И, словно охотник, отправлялась на недозволенную территорию, где ее ждала ласка, признание, любовь, хотя понимала, что официально он ей не принадлежит, Вероника, как браконьер, кралась за ним, подкарауливала на любовной тропе, не оставляя никаких шансов уйти от ее чувств.
И вот сегодня, когда он должен был приехать к ней, жена придумала причину, оставить супруга дома. Ну а Веронике оставалось лишь затаиться и ждать своего часа.
художник: Владимир Волегов
– Ну и ладно, - подумала она, - следующий раз будет мой. Да и вообще надо задать Алексею конкретный вопрос: когда, наконец, он к ней переедет.
Право так размышлять дали ей недавно сказанные Алексеем слова: «Жизни в семье все равно нет».
А потому, считая себя любимой женщиной, она уже рассматривала свою квартирку с мыслями, как сделать перестановку, чтобы было удобно вдвоем.
- А что?!- думала Вероника, - дочка замужем, пристроена, можно сказать, внук подрастает.
Ну а зятем вообще нарадоваться не могла. Как же повезло дочке! У зятя своё дело, всё в дом несет, сына обожает. Инга с ним, как за каменной стеной: дома сидит, занимается воспитанием ребенка, на работу выходить надобности нет. Подрабатывает бухгалтером на удаленке, чтобы квалификацию не потерять. С женой и тещей Максим очень обходителен: всегда подарки, цветы. Что еще нужно для счастливой жизни?!
Да, зятя Вероника почти боготворила. Сама рано развелась, от бывшего помощи никакой. И вот хоть у дочери семья крепкая. Остается теперь и свою жизнь наладить, «взять свое», как считала она.
Зазвонивший мобильный прервал ее мысли. Это была Инга. Голос расстроенный, какой-то обессиленный. Единственная просьба дочери: приехать скорее к ней. На вопросы по телефону отвечать не стала. Вероника, почувствовав холодок внутри, обеспокоенно начала собираться. Максим пару дней назад уехал в командировку. Неужели с ним что-то случилось? – прокручивала навязчивые мысли тёща. Выруливая на дорогу, старалась избавиться от нахлынувшей тревоги.
- Если бы что-то непоправимое, Инга бы сказала сразу, - успокаивала себя Вероника.
Войдя в квартиру к дочери, застала ее в слезах, какой-то неприбранной, непричесанной, что было совсем несвойственно для дочки, следившей за собой и в стенах собственной квартиры.
- Что случилось? – выдохнула Вероника. - Что с Максимом? Что-нибудь в дороге произошло?
- Почему с Максимом? – сквозь слезы спросила Инга. – Любимый зять дороже всех?! – продолжала с обидой в голосе дочь. – Это со мной случилось! Я - теперь одна! Как мы будем жить с сыном дальше?!
Вероника стояла посреди комнаты, как вкопанная, в полном недоумении.
- Толком можешь сказать, что произошло? – на повышенных тонах потребовала Вероника.
- Что, что? Твой обожаемый зять ушел от меня!
- Как ушел?! – ахнула она. - Куда ушел?
- К любовнице. Со мной разводится, там новую жизнь, как он мне сказал, будет строить.
Инга уже перестала плакать и бесцветным голосом рассказала, как уехал Максим два дня назад в командировку (и таких поездок у него уже было немало), как позвонил сегодня, сказав, что надо поговорить. Потом явился, объявил, что уходит из семьи, попросил без истерик отнестись к его решению, обещал помогать сыну. Потом собрал вещи и ушел.
Вероника присела на уголок дивана и минут пять не могла ничего сказать дочери. Поверить в такое было трудно. Ей казалось, что это дурной сон, что это не с ними происходит: ни с Ингой, ни с Максимом, а с какими-то другими людьми. Невозможно было представить, что зять, которым она гордилась, мог так поступить. В мыслях Вероника уже представляла ту хищницу, которая посмела зайти на территорию ее дочери, нарушить отлаженный годами ритм их жизни.
«Да как она посмела? Кто она? Откуда взялась? Кто ей дал право брать чужое?» – начинала «заводиться» от злости Вероника. Она была внешне спокойна, но внутри нарастал гнев, который обиженная женщина готова была обрушить на воровку, так бесстыдно укравшую счастье ее дочери. Появись эта женщина сейчас каким-то чудом на пороге, уничтожила бы взглядом, разорвала бы в клочья…
Лишь телефонный звонок отвлек Веронику от воинственных мыслей. Звонил Алексей.
Она ответила. Услышала его бодрый голос. Алексей сообщил, что завтра приедет к ней…
- Не надо, - отрешенно ответила она.
- Почему? – мужчина был обескуражен. – Что случилось?
- Ничего. Просто не надо. Я позже перезвоню. А приезжать ко мне не надо.
Она сама не ожидала, что так быстро примет решение. Поломанная жизнь дочери охладила ее, будто ледяной воды плеснули в лицо. И всё сразу стало понятно.
Он обняла плачущую Ингу. – Перестань. Надо успокоиться, у тебя сын, а у меня внук. Мы нужны ему.
- А Максим? – спросила Инга.
- А Максим… время покажет. Но всё же привыкай справляться сама. А я буду помогать. Поверь, это надо пережить… и начать всё с чистого листа. И прости меня…
- За что, мама?
- Потом как-нибудь расскажу. Обязательно расскажу. Ты только держись, не плачь, а я буду рядом. Мы тоже будем строить новую жизнь.
Татьяна Викторова