Впервые Таня услышала скрип в коридоре одной холодной ноябрьской ночью.

Она проснулась и даже не сразу поняла, что её разбудило.
Катюха не плакала, это точно. Таня прислушалась – и явно услышала скрип ламината, как будто кто-то ходил по коридору – «Скрип-скрип… Скрип-скрип…»
Она поискала рукой по постели – её муж Игорь спал рядом. Их дочке Катюхе, которая спала в соседней комнате, было всего восемь месяцев, и ходить она ещё не умела. Может показалось?
Татьяна напряженно вслушивалась в темноту. Скрип больше не повторялся. Тогда девушка ещё немного повозилась, а потом уснула. Слава богу, что Катюха в последнее время спала спокойно и давала матери выспаться.
А на утро Таня обнаружила включенный телевизор.
- Игорь, это ты забыл ночью телевизор выключить? – Спросила Катя у мужа за завтраком. Она пыталась одновременно и сама поесть и накормить грудью Катюху. Но сегодня Катюха что-то плохо ела и вообще была непривычно тихой.
- Я же раньше тебя спать ушел, - ответил Игорь, - ты сама, наверное, забыла его выключить.
- Да, наверное… - Таня почувствовала, что вдруг покрылась гусиной кожей. Она точно помнила, что перед сном читала книгу и телевизор даже не включала. Может там заглючил какой-нибудь таймер на автоматическое включение?
- Слушай, не забудь, пожалуйста, полку перевесить, - попросила Таня, - а то она висит прямо надо мной, когда я работаю. Однажды она мне на голову свалится.
Эта полка давно не давала покоя Тане. Она была слишком ветхой и слишком тяжелой, а крепилась всего на двух винтиках. Очень сложно сосредоточиться на расчетах, когда прямо над головой у тебя висит такая страсть.
- Да, конечно, сегодня вернусь с работы и перевешу, - Игорь доел свою яичницу и ушёл собираться.
- Катюха, да чего ты не кушаешь? – Таня с беспокойством посмотрела на дочку, которая отказывалась брать грудь. Потрогала её лоб. Горячий! Ой, беда-беда…
****
Целый день Таня возилась с Катюхой. Температура была чуть выше тридцати семи. Не так страшно. Терапевт обещала зайти после обеда, но не зашла. А к вечеру Катя совсем оправилась. Как обычно гулила, улыбалась и хорошо кушала. Таня вздохнула спокойно. Полку Игорь так и не перевесил, но Тане было уже не до неё.
В одиннадцать часов ночи она с трудом уложила дочку спать и сразу же сама рухнула на кровать. Игорь уже храпел на своей половине постели. Таня очень надеялась, что Катюха опять спокойно проспит до утра и даст матери выспаться.
Катюха не плакала, но Таня всё равно спала плохо. Снились ей какие-то жуткие и мутные сны. Проснулась среди ночи и снова услышала в коридоре – «Скрип-скрип… Скрип-скрип…» Кто-то явно пытался передвигаться тихо, чтобы никого не разбудить. Но скрипучий ламинат выдал.
- Игорь, Игорь! – Тихонько позвала Таня мужа и начала пихать его в бок. Сначала Игорь просыпаться не хотел, но потом всё же очнулся.
- Ты чего?
- Тихо! Ты слышишь? – Таня показала пальцем в сторону коридора. Вдвоем они неподвижно лежали и слушали. И вдруг опять раздались тихие скрипучие шаги по коридору – «Скрип-скрип… Скрип-скрип…»
За что Таня любила своего мужа, так это за то, что он никогда не задавал много вопросов, и почти всегда знал, как надо действовать.
Вот и в этот раз Игорь не стал долго строить предположений. Вместо этого он откинул одеяло и тихо соскользнул на пол. Немного постоял, привыкая к темноте, а потом решительно топая двинулся в сторону коридора. Таня, тихонько ойкая, поспешила за ним.
Вдвоем они почти вбежали в коридор. Игорь щелкнул выключателем и зажмурился от яркого света. В коридоре никого не было. Они прошли по всем комнатам и ничего подозрительного не обнаружили. Только на кухне Таня опять покрылась гусиной кожей.
На столе стояла её чашка с чаем, и она ещё дымилась! Рядом с чашкой лежало её любимое печенье. Создавалось ощущение, что буквально только что кто-то налил себе чай и приготовился перекусить.
Игорь посмотрел на чашку. Посмотрел на Таню. Потом взял чашку в руки и просто отхлебнул. Таня чуть не упала в обморок от ужаса. Но с Игорем ничего страшного не случилось. Он поставил чашку на стол и выдал заключение:
- Очень крепкий. Совсем без сахара. Один крутой кипяток. Так чай себе готовишь только ты.
Он был, конечно, прав. Но Таня точно знала, что никакого чая себе в три часа ночи не готовила! Или готовила? Она уже ничего не понимала. Неужели это она, как лунатик, ходит по квартире, смотрит телевизор и пьет чай?
- Пошли спать, - Игорь ушёл в комнату, и Таня поплелась за ним. Если подумать, то в последнее время она даже после ночного сна ощущала себя какой-то разбитой. Надо показаться врачу.
А на утро у Катюхи температура подскочила до тридцати восьми.
****
Терапевт осмотрела девочку и прописала ей покой и обильное питье. Похвалила Таню за то, что та держит ребенка на грудном. Сказала срочно ей звонить, если состояние девочки будет ухудшаться. Потом ушла.
Таня сидела возле кроватки Катюхи и боялась. Девочка опять отказывалась есть. Опять была очень горячей. Всё, как вчера, только сильнее. Таня подумала про странные скрипы в коридоре. Может ли она случайно во сне сделать что-то плохое с дочкой? Подумала – и решительно замотала головой. Нет, такое невозможно даже во сне.
Пока девочка спала, Таня немного поработала, время от времени с опаской косясь на тяжелую полку над головой. Потом немного походила кругами вокруг чашки с холодным чаем. Утром она так и не решилась к ней прикоснуться. Вздохнула, схватила чашку и быстро-быстро вымыла. Печенье убрала на место в шкафчик.
А к вечеру Катюха опять практически выздоровела. Небольшая температура осталась, но вернулся аппетит. Игорь радовался за крепкий иммунитет дочки и уверял Таню, что теперь точно всё будет нормально.
А к ночи все пошли спать. Катюха спокойно и крепко уснула у себя в кроватке. Сначала Таня хотела взять дочку с собой в постель, а Игоря выгнать на диван, но потом передумала.
- Всё будет хорошо, Катюха, - пообещала Таня спящей дочке и пошла к Игорю в спальню. Легла на кровать не раздеваясь. Под подушку спрятала фонарик. Спать она сегодня ночью не собиралась.
Таня лежала на кровати и смотрела в темный ночной потолок. Глаза закрывались от усталости, но Таня упорно боролась со сном.
«Главное не спать! Главное не спать!» - Несколько раз повторила себе девушка и, конечно, тут же вырубилась.
****
Скрип-скрип… Скрип-скрип…
Таня с тяжелым вздохом вырвалась из забытья. Кто-то опять ходил по коридору. Таня достала из-под подушки фонарь и тихонько выбралась из кровати. Взглянула на решительного Игоря, который спокойно сопел в подушку. Развернулась и начала аккуратно красться к коридору.
Круглая луна светила в окна, поэтому фонарем можно было не пользоваться. Всё было видно почти как днём.
Таня осторожно приоткрыла дверь комнаты и выглянула в коридор. В коридоре было пусто. Зато теперь Таня услышала какие-то непонятные звуки из комнаты Катюхи. Она попыталась определить на слух, что это были за звуки, но не смогла. Как-будто кто-то слюняво чавкал.
В квартире было холодно, но Таня вся покрылась потом. Сердце стучало так быстро, что чуть не выпрыгивало через горло. Девушке было очень страшно, но она все равно пошла в комнату дочери.
Заглянула через дверь в комнату и сначала ничего не увидела. Вот кроватка, вот кресло. Потом присмотрелась и увидела, что в кроватке никого нет. Снова послышались чавкающие звуки из угла. Таня вгляделась в темноту и чуть не упала в обморок от ужаса. Она увидела…
На кресле сидела очень бледная и худая девушка. Её глаза были закрыты, а под глазами синели огромные круги.
Половины черепа у девушки не было. Там зияла огромная вмятина от удара. Все волосы и половина тела были в черной крови. Такую вмятину можно получить, если тебе на голову свалится что-то очень большое и тяжелое. Таня с ужасом подумала про старую деревянную полку, которая висела над её рабочим столом.
После такой травмы головы не выживают. Таня ещё раз взглянула на бледную девушку с закрытыми глазами и поняла - девушка была мертва. А на руках у неё сидела Катюха и с чавкающими звуками ела мертвую грудь.
У Тани подкосились ноги, и она гулко упала на колени, пытаясь удержаться за косяк. От этого звука мертвая девушка подняла голову и посмотрела на Таню своими закрытыми глазами. И тут Таня поняла, почему лицо девушки показалось ей таким знакомым. Это же была она сама – Таня! Только очень худая, бледная и… мертвая.
Таня дрожащими руками включила фонарик и направила его на кресло. Попав в луч света мертвая Таня закричала, запрокинула голову и исчезла, как будто её никогда и не было. Катюха упала на кресло и громко заплакала. Таня вскочила на ноги, включила свет в комнате и бросилась к дочке.
Качала её на руках, плакала, прижимала к себе. Через некоторое время обе успокоились. Девочка уснула, и Таня забрала её с собой в комнату. Игорю все-таки пришлось перебраться на диван.
А на следующее утро Таня первым делом сорвала со стены старую тяжелую полку, которая так опасно висела у неё над головой. Оказалось, что полка держалась уже даже не на винтиках, а просто на честном слове, потому что даже винтики уже почти сгнили.
И с тех пор никто больше не ходил по ночам и не скрипел ламинатом. Катюха выздоровела. Вот только опять начала плохо спать, и минимум дважды за ночь будила мать, чтобы та её накормила.
@ Дмитрий Дюпон
Волчонок (такая жизнь)
Пашка жил в детском доме всегда.
Его когда-то бросила мать. Вернее она его и не бросала, она просто отказалась от него сразу, и он остался в роддоме. «Отказник» так его называли тогда.
А потом началось его путешествие в этом мире.
И мир оказался не таким солнечным и добрым, каким он ему показался тогда, в день его рождения, когда за окном сияло яркое весеннее солнце и весело чирикали воробьи. За окном стоял апрель.
Малышей забирали из дома малютки. Они обретали свои, пусть и приемные, но семьи, а он, почему-то, никому не нравился, или просто ему не везло.
Впереди был детский дом.
Вот уже двенадцать лет, как он «тянул лямку», как мальчишки тяжело шутили о своем житие в детском доме.
Это был третий детский дом, куда на этот раз, после очередного побега, запихали Пашку.
-Прям, не мальчишка, а волчонок какой-то, - ворчала воспитательница, - все бегает и бегает! Жил бы да жил, нет же, все куда-то бежит.
Пашка сидел на подоконнике , прижав щеку к коленкам .
-Блин! Опять поймали! – думал он , - ну, ничего, я опять сбегу! Сказал, не буду в этих казематах жить, значит, не буду!
Он зло сверкнул глазами на воспитательницу и криво улыбнулся.
Она опасливо посмотрела на Пашку и вышла из комнаты.
-Звереныш! – бросила она, посмотрев на Пашку.
А Пашка , нарочно, оскалил зубы.
Несмотря на всю свою непоседливость и вредность, Пашка был человеком с творческими наклонностями. Никто бы никогда и подумать бы не мог, что этот взъерошенный мальчишка очень любил рисовать.
Везде и всегда он носил с собой папку с завязками, в которой он бережно хранил альбом для рисования. Это было Пашкино богатство, он берег его, как зеницу ока. Это был подарок его первого учителя по рисованию, Федора Ивановича, когда Пашку привези в его первый детский дом.
-Павел, Вы обязательно должны рисовать, - говорил он Пашке, - у Вас талант и его нельзя просто так зарывать в землю! Рисуйте, рисуйте и рисуйте!
Альбом был толстенный. Вручая его Пашке, Федор Иванович сказал:
- С большим запасом, чтоб Вы могли рисовать, и потом смотреть свои рисунки!
Пашка, когда ему было очень плохо, листал свой альбом и просматривал те рисунки, которые он когда-то рисовал. Он улыбался своим наивным детским рисункам. Потом, рисунки становились более симпатичнее. Это после занятий с Федором Ивановичем. Он был единственный из преподавателей, кто относился к Пашке, как к равному, и называл Пашку только на Вы.
Вот и сейчас он достал из тумбочки свой альбом и начал листать его, просматривая свои рисунки. Это его успокаивало.
В комнату вошла нянечка, тетя Дуня.
-Ну и чего на окошке-то сидишь? Или там удобнее? – подойдя к Пашке, спросила она, заглядывая в раскрытый альбом, - ух ты! Твой альбом? Сам так рисуешь?
-Ага, - ответил Пашка, - сам.
-Ну ты, прям талант! – улыбаясь сказала тетя Дуня, - это тебе нужно к Павлу Семеновичу! Он у нас тоже рисует! Портреты даже пишет!
Пашка оживился.
-Чо, прям портреты? Не брешешь? – глядя на Дуню, спросил Пашка.
-Балда ты! Брешут токма собаки, а я тебе правду говорю! – шлепнула она Пашку по руке, - ты-то только появился, а я здесь, почитай, с десяток лет работаю! Так что, иди и сам у него спроси. Его кабинет самый крайний по коридору. Иди, иди, не сиди тут! Он тебя звал. Да альбом-то свой ему-то и покажи!
Пашка соскочил с подоконника и вышел в коридор.
В детском доме было пустынно.
Все жители в настоящее время были увезены в летний лагерь на месяц, и только пойманный Пашка находился здесь в гордом одиночестве.
Дверь с надписью «Павел Семенович Карелин, заместитель директора» находилась, действительно, в конце коридора и была приоткрыта.
Пашка постучал.
-Да! Заходите! – услышал он откуда-то из глубины кабинета.
Пашка вошел.
Кабинет был пуст. Он оглянулся и сбоку увидел тоже приоткрытую дверь. Именно оттуда донесся мужской голос.
-Сюда, идите сюда, я в мастерской!
Пашка открыл дверь и попал с маленькую мастерскую.
Павел Семенович стоял за мольбертом.
Это был высокий брюнет, в джинсах и футболке. Совсем непохожий на заместителя директора. В ухе у него торчал наушник от плеера.
-Здрасьте! – остановился Пашка.
- Здравствуйте, молодой человек Павел! – сказал Павел Семенович и убрал наушник, - и тем более тезка! – и он протянул Пашке руку, - спасибо, что зашли, – и он посмотрел на альбом в руках Пашки, - я смотрю, Вы тоже увлекаетесь рисованием?! Можно взглянуть?
Пашка посмотрел на Павла Семеновича с недоверием, но подумав, протянул альбом.
Павел Семенович начал листать .
Первые рисунки были смешные, такие детские и немного наивные, он улыбался, рассматривая их. Особое внимание привлек один рисунок, голова волка. Рисунок был сделан уже более профессионально. И после этого рисунки пошли другие. Видно было, что парень у кого-то учился, кто-то его наставлял.
- Хорошие рисунки, - сказал Павел Семенович, - я смотрю, ты у кого-то учился?
-Да! – Пашка качнул головой, - был Федор Иванович! Давно! Он меня немного обучал, но потом он ушел, да и я потом сбежал оттуда, - сказал Пашка и в упор посмотрел на Павла Семеновича.
-Ясно, а чего сбежал? Если, конечно, это не военная тайна, - спросил Павел Семенович, садясь за столик, который стоял в углу мастерской, - присаживайся, - пригласил он Пашку.
Пашка сел на краешек стула.
-Да, так вышло, - сказал Пашка, - директриса дралась.
-Ясно! – опять сказал Павел Семенович, - а потом, чего сбегал?
-Пацаны били, - сказал Пашка. Он не понимал почему, но ему вдруг захотелось рассказать этому человеку, как его унижали взрослые парни, как били, за то, что он не хотел им подчиняться и ходить, попрошайничать на вокзал. Как молчал и ничего не сказал директору. Как мучился от побоев и, как болел бок со сломанным ребром. Как потом, просто убежал из этого ада.
И вдруг все это он рассказал.
Просто, спокойно, без эмоций, иногда сверкая, как волчонок глазами и кривя рот, чтобы не заплакать.
Павел Семенович слушал Пашку и вспоминал себя.
Вот так же когда-то он бегал из детских домов, пока на его пути не встретился Петр Иванович, директор того детского дома, где он остался и, где ему стало тепло. Где он пошел в художественную школу и научился рисовать, а потом, окончил педагогический институт, и пришел работать вот сюда. И все благодаря своему учителю, своему теплому человеку, который согревал всех детей своим большим и добрым сердцем.
Павел Семенович теперь старался быть похожим на своего учителя, ведь только благодаря ему он стал таким. И все у него в жизни сложилось и получилось.
-Значится так, тезка! Давай-ка с тобой договоримся, - сказал Павел Семенович, - ты , надеюсь, мы теперь будем на «ты», поживи, присмотрись. Если тебе вдруг что-то не понравится, ты прямиком приходишь ко мне сюда, в кабинет, и мы решаем все твои вопросы. Поверь, сбежать ты успеешь всегда, но…..- Павел Семенович выдержал паузу, - ты же вечно не будешь бегать?! Согласись, что когда-то надо начинать думать о своем будущем?! Получить образование и, в конце концов, научиться хорошо рисовать! Я смотрю, ты только карандашом рисовал, а ведь есть еще и краски, а там и акварель и масленые есть. Пойдем-ка, я тебе покажу, какие красивые пейзажи получаются и портреты красками.
Павел Семенович встал и пошел к стене.
-Иди сюда, посмотри!- он начал переворачивать рамки с картинами, стоящим вдоль стены, - я их готовлю к выставке, надо в рамки вставить.
Пашка подошел и начал с большим любопытством рассматривать картины.
Ему очень понравились пейзажи, написанные акварелью, такая прозрачность. Казалось, что листочки на березе светятся от солнца, и на воде пруда блестят солнечные зайчики.
-Как здорово! – сказал Пашка, - а этому можно научиться?
-Конечно, можно! Опять же, при большом желании, ну и талант тоже нужен! – улыбнулся Павел Семенович, увидев, как у Пашки заблестели глаза, - оставайся, и я отведу тебя в художку, где у меня работает мой старый знакомый. Он посмотрит твои рисунки и скажет тебе свой вердикт! То есть, возьмет он тебя к себе учиться или ты просто любитель! Понятно?
Пашка согласно кивнул головой.
И Пашка остался.
А потом приехали жильцы дома.
Все веселые, загорелые. Оказалось, что он теперь будет жить в комнате с тремя мальчиками.
Сашка, Иван и Семен. Все были круглыми сиротами, как и Пашка. Самым задиристым был Семен.
Он постоянно подтрунивал над маленьким и худеньким Иваном. А тот смотрел своими большими и печальными глазами через большие роговые очки и ничего не отвечал.
Потом только Пашка узнал, что Ивана привезли из другого города, от него отказалась приемная семья, и Семка все время над Иваном подтрунивал, говоря, что тот такой дохлый, что от него даже приемники отказались.
Пашка, вначале, смотрел на все это спокойно.
Он привык, что мальчишки, самых слабых всегда гнобили. Но через какое-то время ему это стало надоедать. При этом к нему самому мальчишки не цеплялись. Но за Ваньку ему вдруг стало обидно. Мальчишка и так страдал от того, что его предали, а тут еще и Семка доставал.
Как-то вечером, когда они уже ложились спать, Семка опять начал поддевать Ваньку. Сашка дипломатично молчал. Он вообще всегда молчал, потому что заикался. Особенно когда волновался или торопился, что-то сказать и очень этого стеснялся. С ним занималась врач, но пока дело шло слабо. Сашка в этом детском доме был всего полгода.
Пашка вдруг встал и подошел к Семке.
-Слышь, Семен! Хватит! Если честно, надоел! Ты что идиот, и не видишь, что Ваньке и так плохо от всего этого? Ты можешь себе представить, что его опять предали! Ты, это понимаешь или нет!? – и Пашка сверкнул глазами.
-Чего ты? – ошалев от такого напора, испуганно сказал Семка, - я ж просто, шучу!
-Знаешь что! Прекрати шутить! Я тебя очень прошу! – сказал тихо Пашка. Но сказал так, что казалось, он прокричал это.
-А ты, - он подошел к Ваньке, - ну будь ты мужиком уже! Защищайся от таких идиотов, как Семка! Хватит уже быть маленьким и ныть! Нам всем уже по двенадцать лет! В войну мальчишки в этом возрасте поезда взрывали и воевали! А мы тут киснем и ноем! Учись защищаться! Ну поколотят немного, так учись драться! Это тоже надо уметь!
В комнате воцарилась звенящая тишина.
Все мальчишки смотрели на Пашку широко открытыми глазами. С ними еще вот так, по-взрослому никто не разговаривал. Тем более это говорил такой же пацан, как и они.
С этого дня в комнате воцарилась спокойная атмосфера.
Ребята стали больше помогать Ваньке, как самому мелкому среди них. Перестали особо обращать внимание на заикание Сашки.
Учился Пашка сносно. Не сказать, что блистал знаниями, но твердую четверку имел.
Уроки готовили все вместе.
Оказалось, что их маленький Ванька очень хорошо знает математику и решает всякие там примеры и задачки влет.
А вот у Семки с математикой было сложновато.
-Сем, давай я с тобой позанимаюсь, - сказал Иван, - там все просто, сам увидишь.
Семка вначале отнекивался, но когда очередной раз прихватил двояк, сам подошел к Ваньке.
-Слышь, Вань, давай! Объясни, чего там! А то я совсем балбес, - сказал он, виновато глядя на Ивана.
- Ничего! Мы справимся! – улыбнулся Ванька и поправил свои очки.
Павел Семенович давно приметил этих мальчишек, которые постоянно были вместе .
Они стояли друг за друга, и он видел, что Пашка, как-то начал оттаивать. Он защищал маленького Ваню, заступался за Сашу. Да и задиристый Семен тоже опекал этих мальчишек.
Он, как и обещал, отвел Пашку в художественное училище, которое находилось недалеко от их детского дома. Его друг, Игорь, который стал директором этого училища, принял их с улыбкой.
- Привет, друзья мои! Очень рад видеть тебя, Павел! Давно не заходил. Как твоя выставка? – он протянул руку Павлу.
-Да, спасибо, Игорь Иванович! Все замечательно! Выставку готовлю! – улыбаясь, сказал Павел Семенович, - я не один пришел, вот! – он выдвинул вперед Пашку, - пришли к тебе показать его рисунки. Что скажешь? Ждем твоего решения!
Игорь Иванович раскрыл Пашкин альбом и начал внимательно рассматривать рисунки.
-Это все Вы сами рисовали, молодой человек? - спросил он Пашку, стоящего рядом.
-Ну да, - ответил Пашка, - то есть, да, я!
- У Вас талант, прямо скажу! – сказал Игорь Иванович, - если учесть, что Вы нигде не учились, то это просто замечательно! Особенно вот волки, прям, как живые! Любите волков? – и он, посмотрел на Пашку
-Да! Они не умеют оглядываться! - сказал Пашка, и Игорь Иванович вдруг увидел, как у Пашки сверкнули глаза.
- Ладно! – вставая сказал Игорь Иванович, - жду тебя два раза в неделю, в понедельник и четверг к четырем часам. Будешь ходить в подготовительный класс и, надеюсь, на следующую осень, сдашь экзамен и начнешь учиться у нас. Надеюсь, что Павел Семенович будет отпускать тебя, тем более, он сам тебя привел сюда, - и он вопросительно посмотрел на Павла.
- Даже не сомневайся! – засмеялся Павел, - как скажите, так и будет!
Пашка оттаивал.
Теперь у него появилось целых три друга, и он точно знал, что как он за них, так и они за него, всегда заступятся и в обиду не дадут. Хотя , как он сам считал , его обидеть не возможно. Он закаленный и пережил все , что может быть плохого пережить человек в его возрасте.
Он начал ходить на занятия по рисованию.
Павел Семенович подарил ему карандаши, а потом и коробку акварели с кистями из колонка. Это было такое богатство, что Пашка даже не поверил, когда он ему вручил целую сумку с длинными ручками, где находились листы бумаги для рисования, краски, карандаши «Кохинор» разной мягкости.
Теперь он мог, как все ребята, которые ходили в подготовительный класс, доставать из специальной сумки все, что было необходимо для занятий.
Все шло хорошо.
Пашка даже начал чаще улыбаться и смеяться, позабыв про все ненастья в его жизни.
У него было все, и друзья, и Павел Семенович и рисование. Он стал спокойнее.
Но зимой все закончилось.
Павла Семеновича вызвали на какие-то курсы повышения квалификации или еще что-то, ребята толком и не знали.
Кабинет Павла Семеновича на время его отсутствия заняла Лидия Ивановна. Это была та самая воспитательница, которая назвала Пашку волчонком.
Она и раньше-то постоянно придиралась к Пашке, но на ее пути всегда вставал Павел Семенович, и она, молча, поджав губы, всегда ретировалась.
Но теперь Павла Семеновича не было и она начала руководить всеми так, как она считала нужным.
Она и раньше-то ругалась, что Пашка поздно возвращался с занятий по рисованию, и даже закрывала двери на засов. Но тогда Пашку всегда встречал Павел Семенович, а сейчас его не было.
Пашка тайком убегал на занятия, избегая встречи с ненавистной Лидией Ивановной, а потом так же тайком возвращался. Мальчишки караулили его вечером и открывали запертые двери.
Лидия Ивановна узнав об этом, наказала мальчишек и заперла их в их же комнате.
Когда Пашка очередной раз вернулся с занятий, то входные ворота во дворе были заперты на висячий замок.
Он хмыкнул и перемахнул через забор. Но оказалось, что и входные двери в знание, тоже были заперты.
Пашка потоптался около дверей. Стучать не стал, а спустился к сторожу, деду Вите в сторожку.
В подвальном помещении у него была небольшая комнатка, где он и жил и там же хранил свои дворницкие принадлежности, он еще и дворником подрабатывал.
-Пашка? Ты чего? – увидев Пашку, удивленно спросил дед, - ты откуда? Поди с рисовалки своей пришел?
- Ага, пришел! Только грымза двери на замок закрыла, - сказал Пашка, садясь около маленькой печурки, - она не разрешает мне ходить учиться в художку. Говорит, таким волчатам , как я , самое место около станка на заводе!
- Вот ведь , точно грымза! - недовольно качая головой и тяжело вздыхая, сказал дед Витя, - ты хоть ел?
-Да ничо, я привыкший, - отмахнулся Пашка.
- Неча привыкать к такому! – сердито сказал дед Витя, - знаю я, что такое голодуха, не приведи Господь! Давай садись, чай есть, кусок колбасы тоже и хлеба найду. Давай!
Пашка улыбнулся, сел около столика.
Дед Витя поставил стакан с горячим чаем, нарезал колбасы и положил мешочек с кусочками хлеба.
-Ешь! И чтоб я больше не слыхал, что ты привычный! – сердито сказал дед, - а я посижу около печурки и посмолю. Это ж надо, дверь закрыла! И начальник наш, как на грех, за материалами уехал. Сказал, летом ремонт делать будут, вроде как деньги нам выделили. И Павел уехал совсем некстати!
-Да приедет через недельку, - сказал Пашка, - я потерплю, но ходить, все равно буду! Хоть пусть заорется!
И Лидия Ивановна орала.
Из кабинета слышался ее визгливый голос.
-Я запретила ему так поздно возвращаться! Я что, должна ждать его одного с каких-то там занятий, когда все дети уже в здании! Мне все равно, где он ночевал! Может, он опять сбежал! Таким волчатам это не в новинку.
Кто-то из воспитателей пытался ей возразить, но она повышала громкость, переходя на фальцет.
-Во, разоралась, - усмехнулся Пашка, сидя около кабинета Павла Семеновича, куда его вызвали.
Двери открылись, и оттуда выглянула воспитательница.
-Паш, зайди! - она как-то с сожалением посмотрела на него, - потерпи, пожалуйста!
-Да все нормально! - улыбнулся Пашка. Ему было пофиг.
- Ну что? – грозно расставив ноги и сделав строгий вид, вся красная от ора, спросила Лидия Ивановна,- и где ты был всю ночь?
- Спал, - сказал Пашка, и сверкнув глазами, посмотрел на нее.
-Где ночевал? – опять спросила Лидия Ивановна и глаза ее начали наливаться злостью.
-Да Вам какая разница, где? Главное, я пришел на занятия в школу, умытый, накормленный и у меня все хорошо! - сказал Пашка и посмотрел ей в глаза совсем не детским взглядом.
Лидия Ивановна вдруг осеклась, натолкнувшись на этот взгляд.
-Иди! - сказала она и демонстративно отвернулась к окну.
-Грымза, - тихо сказал Пашка, но так чтоб она услышала, повернулся и вышел из кабинета.
Лидия Ивановна аж вздрогнула всем телом, от этих тихих слов, как будто ее ударили по спине.
Следом за ним вышли и все воспитатели.
-Господи! Скорее бы Павел Семенович приехал ! – сказала одна их них, тяжело вздохнув, - беги Паш!
Мальчишки с тревогой ждали Пашку.
-Ну что? – спросил Ванька, - сильно орала?
-Да фиг с ней! Пускай орет! – отмахнулся Пашка, - вы молодцы, что сумку с тетрадками в школу принесли. А дед меня накормил, так что, у меня все нормально! Как у вас-то тут ?
-Да эта грымза нас заперла в комнате! Представляешь?! - возмущенно сказал Семен, - блин! Никогда такого не было! Павел Семенович приедет, я ему все расскажу!
-Да не надо ничего говорить! – посоветовал Пашка, - он и так все узнает! Вот увидишь!
Павел Семенович узнал об этом еще, когда был на курсах.
Ему позвонила одна из воспитательниц и рассказала всю историю и про мальчишек, закрытых в комнате и про Пашку, которого не пустили после занятий.
Он выслушал молча.
-Хорошо! Я понял! Спасибо, что позвонили! - поблагодарил он воспитательницу, - я приму меры.
Когда приехал Павел Семенович, все ребятишки встречали его у ворот.
Он обнимал своих питомцев, раздавая всем по конфетке.
Из окна его кабинета на все это смотрела Лидия Ивановна.
Следом за Павлом вернулся и директор.
На следующий день он собрал совещание, пока ребята находились на занятиях в школе.
- Ну что коллеги! Денег нам дали! Материал я заказал, нам привезут. Что-то сделаем сами, там покраска, побелка, А что посерьезней, придется нанимать бригаду. Вам задание! Поищите среди своих знакомых, но помните, мы не миллионеры! – сказал директор, раскладывая на столе бумаги, - и еще, - он обвел всех присутствующих взглядом, - Лидия Ивановна уходит от нас, - все удивленно обернулись на сидящую Лидию Ивановну. - Пришел приказ, ее переводят в управление, а там уж, как распорядятся начальники! К нам назначили нового старшего воспитателя, это Мария Петровна Соколова, она приедет завтра. Вот завтра я вам ее и представлю.
Всех распустили.
В кабинете остались только Павел Семенович и директор.
- Что мог, я сделал! - сказал директор, - Марию Петровну ты знаешь, она вернулась в город, у нее тут мать умерла, квартира осталась, вот и решила вернуться. Говорят, у нее там что-то в личном плане не сложилось! Так что, будет у тебя нормальный воспитатель.
- Я так рад, - сказал, улыбаясь, Павел Семенович, - прям камень с плеч!
============================
Пашка, а вернее, теперь Павел Петрович, сидел в своем новом кабинете.
На его столе стояла статуэтка волчонка, которую ему подарила жена.
- На! Это тебе! Твой талисман! Это тот, кто никогда не оглядывается назад!
Воспитатели потихоньку собирались на совещание.
На часах было восемь часов утра.
Когда все расселись за столом, Павел Петрович обвел всех взглядом.
-Здравствуйте, коллеги! – сказал он, улыбаясь , - давайте знакомиться, меня зовут Павел Петрович, теперь я буду директором вашего дома и постараюсь приложить все свои силы, чтобы у нас все было хорошо! С вами, с каждым в отдельности, я побеседую отдельно немного позже, но хочу вам сказать сразу, личные дела ваши я уже просмотрел, так что, заочно я с вами уже познакомился! А теперь посмотрю на вас воочию! Поближе мы познакомимся, когда побеседуем.
Собрал я Вас, чтобы сказать Вам, что я пришел продолжить дело вашего бывшего директора и ничего ломать в методике я не буду! Я ее изучил! Вот подкорректировать кое-что предложу Вам, но, все будем решать только сообща, и предложения Ваши все я выслушаю обязательно и мы их обсудим. Надеюсь, я на кое-какие Ваши вопросы уже ответил. Особенно, поддержу новшество по индивидуальному подходу к нашим воспитанникам. Очень не люблю это слово! Давайте скажу по-другому, к нашим просто детям. Кружки, разные выставки, игровые варианты, принимаю все! Я хочу, чтобы вы мне помогали. Это наш дом! Понимаете, просто дом, в котором есть взрослые и дети, а не воспитатели и воспитанники! Вы же своих детей так дома не называете! Так вот! Это просто дети! Да с трудными судьбами, озлобленные на этот мир, которых предали взрослые, выброшенные из семей! Но! Они дети! И мы должны помогать им , чтобы они стали в этой, и так не легкой жизни, людьми! Чтобы стали они нормальными, добрыми, знающими о том, что их любят, что о них волнуются, и заботятся! Сразу предупреждаю Вас, как взрослых людей, малейшее оскорбление даже словесное буду карать нещадно! Поверьте мне, я знаю, о чем говорю! Я сам когда-то вышел из стен этого дома и знаю, как можно любить и уважать детей! Простите, что так долго и нравоучительно говорю, но я очень хочу, чтобы Вы поняли с какими намереньями я пришел сюда работать! – Павел Петрович коснулся фигурки волчонка, стоящей на его столе.
- Меня когда-то именно здесь, в этом детском доме, одна дама назвала волчонком, - Павел Петрович, встал из-за стола и усмехнулся, - я тогда зол был на весь мир! Сбегал отовсюду. Но Вы знаете, существует вот такая интересная информация. Волки никогда не бросают своих слабых соплеменников, защищают до последнего всех своих из стаи, никогда не предают свою семью и никогда трусливо не оглядываются. Любую опасность встречают глаза в глаза! Наверное, из меня воспитали хорошего волка! Я своих, никогда не предам, и буду защищать до последнего! И очень хочу чтобы Вы все , мои дорогие, знали об этом!
P.S. Как хочется чтобы в жизни не было этих домов, куда привозят маленьких волчат, не виноватых в том, что они появились на свет.
#кальноват
Две бабульки сидели на скамейке и грелись на весеннем солнышке. К соседнему дому подъехала «Газель». Из машины вышли молодая женщина и три пацанёнка.
— Господи, так это же племянница моя Валюха, — и бaбка Дарья, опираясь на костыль, поднялась и поспешила к ней.
Они обнялись. — Сколько лет, сколько зим глаз не казала, я уж думала сгинула может где? Но за домом смотрела, — сказала она племяннице.
Пока они обнимались, её подруга Степановна поковыляла сообщить новость, что дочка непутёвой Зойки в деревню вернулась. Резво так поковыляла, хоть пять минут назад жаловалась, что ноги совсем отказывают.
Шофёр выгрузил вещи и уехал.
— Ты, как на время или насовсем? — пытала Дарья племянницу.
— Видно будет. Устала я от города. В городе нет жизни, одна беготня. За десять лет так и не привыкла. Надоело ребятишек магазинским молоком поить. —
— А муж-то где? Троих вижу родила. Двое-то нашей породы, светленькие, синеглазые, а старшенький не наш — чернявый, видать в отца, — разглядывала мальчишек тётка Дарья.
— Мы у тебя сегодня переночуем, устали с дороги, а с утра в доме начну порядок наводить. —
Вечером мальчишки уснули, а тётка с племянницей ещё сидели за столом. Тётка по такому случаю выпилa стопочку своей рябиновой нacтoйки.
— Ты ещё и выпивaeшь? А я с детства ненавижу запах aлкoгольный. Мамочка родная на всю жизнь отворот сделала, — сказала Валентина.
— Да уж, она голубка пила до последней минуты, — ответила тётка.
— А то ты от неё отставала? Я с тобой и знаться не хотела, думала ты всё ещё злоупотребляешь. —
— Нет, как Зоя пoмeрлa, я так и завязала, наверное, с перепуга. Хорошо, что ты приехала, а то я одна, как перст осталась. Детей бог не дал, мужика путнего тоже. Какой путний стал бы со мной жить, если сама была непутёвая? Сейчас-то понимаю, а тогда… Ты не сомневайся, тебе помогу за пацанами доглядеть. Дом на тебя отпишу, хоть недорого, но продашь, всё тебе память обо мне останется. Городские сейчас у нас дома под дачи покупают, — заверила тётка Валю.
А потом Валя рассказала о себе. Сразу по приезде в город она устроилась в клининговую компанию. Снимали ещё с двумя девушками квартиру.
Попала как-то к учёным людям. Они заказали генеральную уборку. Валя такую запущенную квартиру видела впервые. Вроде всё богато, а грязи… Это как же надо не любить свой дом, чтобы так запустить?
Хозяева изучали египетскую историю, а на остальные мелочи жизни внимания не обращали. Сынок у них был Сергей, тоже диссертацию писал. У него была своя однокомнатная квартира рядом. Ну, и закрутилась у Вали любовь с ним.
Мать была против, хотела даже на неё жалобу написать, а отец сказал, что это к лучшему, здоровая крестьянская крoвь не помешает их роду. К тому же, дома всегда будет порядок и хорошая еда. Отцу нравились все Валины блюда. Мать у них совсем не готовила. Валя всегда удивлялась, как они бедные выжили, питаясь всухомятку заказными пиццами, да покупными салатами?
Родился старший сынок Миша. Мать сразу сказала, что мальчика Серёжа на себя записать не может, у них документы поданы на эмиграцию в Израиль, и придётся их все переделывать. Через полтора года они и уехали. Квартиру Серёжину однокомнатную на Валю переписали и денег оставили. Серёжа уезжал уже бoльной, лeйкeмию у него обнaружили. Надеялись на тамошних дoкторов. Они его подлечили, но он всё равно вскoре yмер. Отец Вале сообщил о его cмeрти, и адрес свой написал, чтобы связи с внуком не терять.
Валя мыла полы в подъездах своего дома. Сынок подрастал. В 4 года Миша пошёл в садик, очередь подошла.
Валя устроилась на пекарню, там и познакомилась с электриком Сашей. Стали жить вместе, только жизни с Сашей не получилось. Он на момент знакомства был закодированный, а от Вали скрыл этот факт. Срок кодировки закончился. Он запил по-чёрному. С работы его уволили. Валя его выгнала. Он больше ни разу не появился. О его дальнейшей судьбе ей ничего неизвестно. Федя родился после его исчезновения.
Через полгода Валя снова мыла полы в подъездах. Миша приглядывал за Федей. Феде было два года, когда она сошлась с Ваней, он приходил к ней подключить стиральную машинку.
Сначала хорошо жили, помогал ей с ребятишками, деньги отдавал. Валя больше детей не планировала, но Ваня уговорил её на совместного ребёнка.
Уговорить- уговорил, а только в него, как бес вселился. Стал он по компьютеру деньги проигрывать, всё какие-то ставки делал на какие-то матчи. Он уверял Валю, что в следующий раз обязательно сорвёт крупный куш. Один раз выиграл 100 тысяч, но тут же за два дня всё спустил.
Младшего Васятку она даже не стала записывать на отца, выгоднее быть матерью-одиночкой чем с таким папой. Промучилась Валя ещё два года с Ваней, толку никакого. Прогнала она своего сожителя, которого уже устала содержать, назад к его маме. Поменяла на всякий случай замки, и вернулась в деревню.
— А на что жить-то будешь, если алиментов ни с кого не получаешь? — заволновалась тётка.
— Не переживай. Пособие на ребятишек получаю. Денег я скопила, не совсем дурочка. Дети мои гoлoдом, как я в детстве, сидеть не будут. Корову куплю, сено теперь и косить не надо, прямо к дому в рулонах подвезут. Свиней заведу, куриц, огород у меня большой — проживём! —
Валя привела дом в порядок: отделала его сайдингом, заменила окна на стеклопакеты, поставила новую входную дверь, переклеила обои, только печку не трогала. Она её побелила и разрисовала цветами.
…Прошло два года.
Бывший Валин одноклассник Гена, который имел в городе очень хорошую работу с более чем приличной зарплатой, вдруг бросил все, продал квартиру и вернулся в деревню.
— Ты не рехнулся ли? — спрашивали его знакомые.
— Нет. Я устал от вечной городской суеты. Устал зависеть от вышестоящих начальников, от того, что надо постоянно соответствовать своему имиджу. К тому же, жена ушла к другому более перспективному.
Гена вложил все свои средства в свинокомплекс, построил колбасный цех.
Валя пошла к нему работать… а через год у них была свадьба.
Тётка Дарья по секрету сказала своей подруге Степановне, что скоро у них в семье будет прибавление. К вечеру этот секрет знала вся деревня.
— Зря говорят, что яблочко от яблоньки далеко не падает. Ещё, как падает! Зойка-то совсем непутёвая была, а дочь какая трудолюбивая и разумная! Ничего, что с мужиками не повезло. Зато детки славные, послушные и уважительные! С Геной опять-же всё у них хорошо,- судачили деревенские кумушки и радовались за Валю.
Автор: Наталья Сергеевна
В августе 1989-го к бабушке в огород повадились лазить воришки – таскали по ночам огурцы из парника, помидоры из теплицы, топтали грядки. Неприятно. И жалко. Особенно бабушку.
Бабушка бледнела, надевала старое зимнее пальто (на моей сибирской родине в августе ночью зимняя одежда – самая подходящая) и караулила воров. Но они были хитрее, они пробирались в огород под утро, когда уставшая бабушка сдавалась и уходила домой.
Папа сказал, не дело бродить в зимнем пальто по мокрому от росы огороду в 20-м веке. Папа был инженер, поэтому быстро всё придумал. До вечера в сарае он смастерил три ловушки, а потом разложил их на тропинках вдоль грядок и вдоль забора.
Ловушками были небольшие листы мягкого железа, которые папа забросал землёй и песком. Стоило наступить на ловушку, как сигнал по длинным проводам, незаметно проложенным сквозь морковную ботву и зелёные перья лука, запускал велосипедный звоночек в доме над дедушкиной кроватью. Дед был глуховат, но от этого звонка даже он подпрыгивал. Рядом с его кроватью папа привинтил тумблер, который одновременно включал прожектор на крыше дома и врубал пожарную сирену. Прожектор был вынесен со спортивного стадиона – 2000 ватт, не меньше. Он светил так, будто космические пришельцы и ЦСКА устроили межгалактический матч.
Папа придерживался принципов гуманизма (к великому дедушкиному сожалению), убивать никого не планировал, хотел только хорошенько напугать.
Когда в два ночи над тихой деревней оглушительно завыла сирена, а окрестности залило ярким белым пламенем, проснулась абсолютно вся округа, включая соседние сëла, решив, что война. Мы с бабушкой и родителями прильнули к окнам, с интересом глядя на мечущихся между грядками людей. Это были взрослые парни и даже две девицы лет двадцати. Они, наверное, решили, что сейчас их порешат из лазерного оружия. Помню, как они приседали в панике, прикрывая головы руками, один лёг возле гороха и пополз по-пластунски. Дед в пижаме высунулся из окна и вопил дурным голосом про четырёх всадников апокалипсиса. Это был акт упоительного возмездия.
Больше к бабушке в огород никто не лазил. Никогда. Мы с сёстрами с сожалением разглядывали ловушки, зря пылившиеся в сарае.
Иногда я думаю, как сложилась судьба тех любителей чужих огурцов. Победили они заикание? Или до сих пор ссутся, если резко включить в комнате свет.
Наверняка кто-то из их компании помер от разрыва сердца возле компостной кучи. Дед просто ничего нам не сказал тогда – такой человек – вывез труп на тележке на свалку и забросал сухими ветками малины. А иначе чего он потом целую неделю улыбался?
Автор: Наталья Волошина
Шла зима 1942года. Наша семья была эвакуирована на Урал из города Белая Церковь, что под Киевом. Первая наша зима на чужбине. Стояли сильные морозы, снежные сугробы засыпали деревню, только дорожки – туннели связывали жителей друг с другом и прочим миром. Меня на улицу выпускали редко. Моя зимняя одежда явно не была рассчитана на такие морозы. А так хотелось погулять, покататься на санках с горки, познакомиться с ребятами. Я подолгу смотрела в окно. Окно покрывала толстая наледь. Я подолгу скоблили ее ногтями, потом дышала на нее и опять скоблила. Наконец, появлялось крошечное окошечко, и передо мной открывался неведомый мне сказочный мир. Белые сугробы сверкают в солнечных лучах, краснощекие ребятишки в длинных шубейках и валенках тащат санки на горку, а потом с визгом и смехом скатываются вниз. Боже, как я им завидовала! И я в очередной раз принималась канючить:
- Мамочка, пусти на улицу! Я совсем немножко погуляю, только разок прокачусь на саночках. Ну, мамочка, пусти. Смотри, все дети гуляют, одна я сижу дома
И мама, в очередной раз, объясняла мне, что у меня нет валенок, а только фетровые ботики, что пальтишко у меня не очень теплое и я сразу же замерзну. А потом обязательно простужусь, и опять у меня будет ангина. Мама еще добавляла, что она уже устала от наших болезней, то Юрик болеет, то я. Конечно, все так и было, но как хотелось гулять! И я обреченно опять утыкалась в окно. Ничего не поделаешь, надо ждать весны. Может к тому времени война закончится, и мы вернемся домой в Белую Церковь, где не бывает такой длинной и холодной зимы, где не нужны зимой валенки, и можно гулять на улице каждый день. Как я любила эту далекую Белую Церковь! Как ненавидела эту проклятую войну, с ее немцами и их Гитлером! Это они выгнали нас из дома и заставили жить в в уральской деревне, это из-за них все время болеет мой маленький братик, и нет с нами нашего папы. Мои горестные мысли прервала Петровна, наша хозяйка, у которой мы жили на квартире.
- Нюра, отпусти ты Людочку на двор, сегодня не так холодно. Моя крестница Маняша за ней приглядит, она уже большая девка, в пятый класс ходит. Пусть дите немного свежим воздухом подышит, а то все дома, да дома.
Я с благодарностью взглянула на хозяйку и опять заныла.
-Мамочка, пусти! Я Маняшу буду слушать, в сугроб не полезу, сосульки сосать не буду, снег голыми руками трогать не буду, честное-причестное слово!
И мама разрешила. Петровна поверх пальто накинула на меня свой клетчатый теплый платок, и завязала его на спине узлом. Маняша взяла меня за руку, и мы вышли на крыльце. Господи! Какой белый, ослепительный мир открылся мне! Какой упоительно свежий и вкусный воздух сам тек в легкие! А как сверкало солнце, все искрилось и переливалось в его лучах! А на пороге стояла Петровна и улыбалась довольно. А в окно смотрела мама и тоже улыбалась.
К Маняше подбежала ее подружка Вера, они усадила меня на санки и девчонки, громко переговариваясь, покатили санки по тропке между высокими сугробами. Я слышала, как Маняша объясняла Вере, что я эвакуированная, немец заставил нас бежать из Белой Церкви, это город такой на Украине. Там сейчас немец. Что у Людочки есть маленький братик, он родился в поезде, когда они ехали сюда. А теперь он все болеет. А Людочку не пускают гулять потому, что у нее нет валенок и теплого пальтишка. И Петровна, крестная, велела погулять с ней и потом забрать к себе в гости. Сегодня приедет сестра Зина, а бабушка испекла пироги к ее приезду.
Я слушала все эти новости и радовалась. Значит, меня везут в гости, и, наверное, угостят пирогом! Вот как мне повезло сегодня! И все это благодаря Петровне. И вместо опостылевшей пшенной каши мне дадут пирог. Как давно я не ела пирогов. Еще до войны мама пекла их с вишнями и яблоками, капустой и мясом. Но, как это было давно! А теперь у нас только каша, противная пшенная каша, да еще с тыквой, фу, терпеть не могу тыкву. Но другой еды нет, приходится есть эту надоевшую кашу.
А Юрочке мама варит манную кашку на молочке, и всегда отдает мне подчистить остатки в кастрюльке. Ничего нет вкуснее манной каши! Но она положена только маленьким детям, а я уже большая девочка, мне уже шесть лет. Так размышляла я, а сама глядела по сторонам. Тропинка, зажатая высоченными сугробами, подвела нас к большому бревенчатому дому с высоким крыльцом и нарядными ставнями. Перед воротами снег был расчищен, двор тоже расчищен и большая черная собака сидела перед конурой. Она подошла к нам, помахивая хвостом, и приветливо гавкнула. Маняша погладила ее по голове и похлопала по спине. А потом сказала, указывая на меня.
- Полкаша, это наша гостья, Людочка, она эвакуированная, ты ее не обижай.
Собака согласно кивнула головой и обнюхала мои ноги. Я от страха закрыла глаза, а она лизнула меня в нос и неторопливо отошла. Все засмеялись.
- Ты ее не бойся, она маленьких не обижает. Она собака умная, все понимает. Она только Гитлера не любит, вот смотри. Полкаша, Гитлер идет, взять его!
Собака яростно бросилась к воротам и долго лаяла и становилась на дыбы. Девочки стали смеяться и хвалить Полкана.
А потом мы зашли в дом, но дома никого не было. Видно все поехали встречать Маняшину сестру Зину. Когда мы разделись в коридоре и прошли в комнату, меня всю окутало теплом и чудным, почти забытым запахом. Пахло пирогами, свежеиспеченными пирогами. У меня тут - же забурчало в животе, и рот наполнился слюной. Вера тоже принюхалась и спросила Маняшу, с чем пекла бабушка пироги. Маняша приподняла скатерку на сундуке, и мы увидели два огромных пирога. Она отрезала длинную полоску и разделила ее на три части. Начинка была оранжевого цвета.
- С морковкой, - сказала Маняша. – Значит другой с манной кашей.
Я с удивлением смотрела на девочек. Таких пирогов я не пробовала. Я осторожно откусила от своего кусочка, пирог был необыкновенно вкусным, и я незаметно для себя проглотила весь кусок. Попросить добавки я не решилась, а так хотелось! Девочки уселись на диван и стали рассматривать какую-то книгу, а я подошла к горке, где на полках стояла посуда и множество фарфоровых статуэток. У нашей хозяйки тоже была горка, и там стояли фарфоровые собачки, лошадки, петушки и рыбки. Я могла подолгу рассматривать их, стоя на стуле, трогать их мне категорически запрещалось. Однажды, когда я оставалась одна дома, я открыла дверцы горки и достала все фигурки. Но, тут вернулась мама, и мне попало изрядно. Мало того, что меня отхлестали по попке, но меня еще и поставили в угол на целый час. А у Маняши стояли на полке балерины, спортсмены, футболисты и бравые военные, гномики и ангелочки, принцы с принцессами и даже доярка с коровой. Оторвать глаз было нельзя от этого чуда. Маняша увидела, что я увлеченно рассматриваю ее коллекцию, подошла и спросила, что бы я хотела посмотреть поближе. Я не поверила своим ушам. Мне предлагают подержать в руках эти сокровища? Девочка увидела мое недоумение и рассмеялась.
Я выбрала балерину и доярку. Маняша усадила меня за стол и дала статуэтки. Я до сих пор помню эти вещицы, помню до малейших деталей. Много лет спустя, уже, будучи вполне взрослой женщиной, я увидела в Ленинградском пассаже такую же балерину, и, конечно, купила ее. Она у меня цела до сих пор.
А потом приехали на тележке, запряженной лошадью, Маняшина родители, ее сестра и бабушка. Стало шумно, все обнимались и целовались. Я забилась в уголок и смотрела издалека на этих веселых и радостных людей. А потом единственный мужчина в этой семье заметил меня и спросил, что за девочка сидит в темном углу. Маняша сказала, что это эвакуированная девочка с Украины, она живет у крестной, и зовут ее Людочка. Крестная должна скоро прийти и забрать ее домой. Меня вытащили к столу и стали расспрашивать. Я сначала стеснялась, но вскоре почувствовала себя, как дома. Я рассказала, как долго мы ехали из Белой Церкви, как нас бомбили немцы, как у мамы в поезде родился братик, как нас нашел папа и привел к бабушке Петровне. Все слушали, а бабушка почему-то стала плакать. А Маняшин папа посадил меня за стол рядом с собой и погладил по головке. А потом все сидели за столом и кушали разную еду, а я ждала, когда же дадут пирог. Наконец бабушка принесла пироги, уже разрезанные на куски и велела всем выбирать какие кому нравятся. Маняшин папа спросил у меня, какой я хочу, и я сказала, что хочу с манной кашей. Большей кусок пирога мне положили на тарелку и еще дали кружку теплого молока. Уверяю Вас, я прожила большую жизнь, но ничего вкуснее этого я не ела. Почему-то все замолкли и молча смотрели на меня, а бабушка опять стала плакать, а Маняшин папа все гладил меня то по спине, то по голове. Наверное, я ему понравилась. А потом пришла бабушка Петровна и мы стали собираться домой. Все вышли в коридор и смотрели, как меня одевает Петровна. Маняшин папа взял мои ботики и строго спросил у Петровны:
- Что это? Разве у ребенка нет валенок? Маняша принеси твои старые из чулана, те черные, что тебе стали малы. Думаю, Людочке они подойдут.
Маняша принесла валеночки,и они очень даже подошли и я их носила всю войну. А когда мы пришли с Петровной домой, то оказалась, что в сумке у Петровны, кроме моих ботиков, был еще большей пакет с пирогами. И с морковкой, и с манной кашей.
Эти пироги я помню всю жизнь. Но сама даже не пыталась такие испечь. Почему? Этого я объяснить не могу. Наверное, боюсь испортить память о тех милых и добрых людях.
Людмила М