СКАЗКА ПРО КОЛЬЦО МУЖА, КОТОРОЕ СПАСЛО СЕМЬЮ Жила-была одна бедная вдова. Еще недавно она не была бедной. И была не вдовой, а мужней женой. Хороший муж у нее был, Василий его звали. Он много работал, столярничал, плотничал, жена и двое детишек ни в чем не знали отказа. Ели досыта, одевались тепло и чисто, у ребятишек всегда были новые ботиночки и чистые рубашечки. Только пришла беда. Загорелся дом у соседа, Василий бросился помогать, выносить вещи. И погиб в пламени, - балки обрушились. Все очень жалели и доброго труженика Василия, и его семью. И сначала помогали, конечно. Только помощь людская не бесконечна. Все трудно жили в те времена. У самих семьи, дети, самим надо выживать. Женщина пошла работать, стирать и убирать. Только ей не повезло; поскользнулась на льду, упала, сломала руку. И вообще слабость, слезы, жить не хочется. Только ради детей и жила из последних сил. Все продано в доме, что было ценного. Но ценного было очень мало: самовар да курица с петушком. Дети плачут, просят кушать. Женщина плачет, дать почти нечего. Крупу почти всю съели, картошку подъели почти, муки не осталось... И работы нет. Рука-то сломана, куда пойдешь? А пособий тогда не давали. Другие были времена, трудные. Соседи приносили хлеб, кто-то молоко давал иногда, когда мог. Только помощью долго не проживешь, если работы нет. И полная безысходность наступает... Женщина уснула в слезах с детьми, - рука болит, болит, даже во сне. Уснула все же. Но слышит, - кто-то зашел в дом. Дверь скрипнула в сенях, потом зашел в комнату Василий! Присел на табуретку, которую сам смастерил. И головой грустно качает, - мол, бедные вы мои! До какого дошли положения, милые! А женщина оцепенела и не может пошевелиться. Да и не хочет. Ей так тепло вдруг стало. Такую безопасность она ощутила вдруг. Лежит как младенец и смотрит на своего Василия. И улыбается... Муж сказал нежно и тихо, чтобы детей не разбудить: "Я в тот вечер кольцо-то свое обручальное снял и положил на полочку высоко, где умывальник. Ты маленькая, не дотянешься. Возьми осторожно табуретку и залезь. Там на полочке высоко лежит мое золотое обручальное кольцо. Оно тяжелое, толстое, большое. Я же большой был. Ты кольцо сдай в ломбард, Ниночка. Купи продукты. Лекарства. А потом выкупишь обратно на память обо мне. Свое-то кольцо ты продала за бесценок на базаре. Обманули тебя. Ты всегда не умела продавать и торговать. С моим иди в ломбард, так надежнее будет!". Сказал это Василий, поцеловал жену в лоб, - тут она и проснулась. Хотя вроде и не спала... Оцепенение прошло, Одной рукой дотащила табуретку до сеней. Встала на табуретку кое-как, видит - кольцо на полочке! А она и не думала, где оно. Потому как от Василия мало что осталось. Сильный был пожар. Пепелище и угольки… Ниночка заплакала, потом легла к детям и до утра пролежала, не смыкая глаз. Кольцо к груди прижимала, мысленно с мужем говорила, благодарила его. И ругала. Если честно, ругала. Зачем он себя не сберег? На кого он оставил свою семью? Сам был сирота. И Ниночка сирота. Теперь детей сиротами оставил, жену - вдовой... Поругает, а потом горько плачет от любви и тоски. Потому что это не ругань. Это любовь и тоска и были. Они иногда вот такие бывают... А наутро Ниночка оставила детей у соседки-старушки, сама пошла в ломбард. И дали ей за кольцо вполне приличную сумму. Кольцо оказалось необычайно тяжелым. Ниночка даже не ожидала. И на вырученные деньги она купила хорошей еды для детей. И себе лекарство. Хотя рука почти не болела уже. Да вообще не болела. Даже удивительно. И через три дня женщина нашла хорошую работу. Ее один сосед позвал в свою лавку пряниками торговать. Открыл лавку и позвал. Не из жалости, а потому что женщина была честная и чистенькая. Ни у кого не просила, за помощь благодарила, обещала все отдать... Вот и позвал. На работу не из жалости зовут. Из жалости лишь милостыню подают... И женщина стала хорошо торговать. Легкая рука у нее оказалась. Лавка прибыльная оказалась. И хозяин ей хорошо платил. Хватало и на еду, и на одежду для детей, и на игрушки, и на книжки. И на плату для старушки-соседки, которая днем присматривала за малышами. Потому что бесплатно нельзя людьми пользоваться. Это грех. Ну вот, вскоре женщина кольцо обручальное выкупила! И отнесла его домой, положила в коробочку, приговаривая ласковые слова, нежные, тихие, - какие любящая жена говорит мужу. И какие любящая вдова говорит мужу, - словно он слышит... Только в ломбарде кольцо маленько испортили. А может, подменили? По весу то же самое. Бирка та же самая. И вид тот же самый. Но кто-то внутри кольца гравировку сделал: "Любовь навсегда". А никакой гравировки не было. Ниночка это точно знала, она же много раз видела кольцо. И когда в ломбард принесла - разглядывала, прощалась. Не надеялась, что выкупит... И прошло много лет. Может, сто. Вместо старого дома стоял новый, большой, кирпичный, с зеленой черепичной крышей. Там жили пра-правнуки и пра-пра-правнуки Ниночки и Василия. И кольцо лежало в бархатной синей коробочке в самом красивом серванте, рядом с портретами Нины и Василия. И надпись внутри кольца осталась. Она прямо сияет, даже странно. "Любовь навсегда". И в доме живет любовь. Ее берегут, как старинное кольцо, на которое кто-то нанес гравировку. Написал эти два слова, которые сто лет не меркнут и сияют... Лютик ВЕЩИЙ СОН Марина забеременела рано, в шестнадцать лет. Выяснилось это случайно: проходя школьную диспансеризацию, девочка наотрез отказалась посещать кабинет гинеколога, о чём учительница сообщила её родителям. И тогда Марина показала им свежую справку из клиники, где был указан срок беременности — десять недель. Вечером состоялся семейный совет. — Я буду рожать, — предупредила родителей Марина. — И кто отец? — строго спросил девочку Пётр Сергеевич. — ты его нам представишь? Щёки девушки налились краской, Марина отрицательно покачала головой и опустила ресницы. — Это было моё решение. Он не при чём! — Выгораживаешь, значит, подлеца! — кашлянул Пётр Сергеевич и потянулся за папиросами. — Не кури здесь, Петя! — выхватила у него из рук пачку Лидия, — дым вреден будущему малышу! — Я одного понять не могу: как ты это проворонила, мать! — с упрёком посмотрел на жену Пётр Сергеевич. — у тебя под носом ребёнка совратили! — Прости, — опустила та глаза. — Я и подумать не могла. Марина всегда была дома вовремя, не шлялась по подъездам, как другие... — Значит, не скажешь, кто он? — теперь отец смотрел на дочь. — Я же всё равно узнаю! И тогда ему не поздоровится! Сядет, голубчик, по полной программе! — Папа, не надо, — спокойно попросила дочь. — Тогда пусть женится! И содержит и тебя, и твой… приплод! — Петя! — укоризненно погрозила мужу пальцем Лидия Трофимовна. — это наша дочь! И наш, между прочим, внук! — Я не хочу замуж, — снова покачала головой Марина. — во всяком случае, пока. — Ну и правильно, доченька, — с опаской глядя на мужа, залепетала Лидия, — ребёночка мы с отцом на себя запишем, и вырастим, как своего! А тебе он будет, как братик. Ну, или сестрёнка! Ты же всегда хотела сестрёнку, а Мариш? — Что ты несёшь, Лида! Остановись! — поморщился, как от зубной боли, отец. — с ума, что ли, сошла? Лидия обиженно замолчала. — Не надо, мам. Я не смогу постоянно врать своему ребёнку! — Марина выразительно посмотрела на отца. — Марина, ты сама ещё ребёнок! Тебе нужно учиться, искать своё место в жизни! — со слезами в голосе воскликнула мать. — закончишь школу, получишь специальность… у тебя всё впереди! С ребёнком ты ничего не добьёшься, кроме малооплачиваемой работы и сопутствующих болезней! И замуж никто не возьмёт! — И не надо! — отвернулась дочь. — Рожать поедешь к тёте Вере, в Балашиху, — продолжала Лидия, — она тебя в нормальный роддом пристроит! А пока рассчитывай на нас! Лидия с опаской посмотрела на мужа, но он промолчал. Пётр Сергеевич рассердился на жену. Когда Марина вышла за хлебом, он обрушился на Лидию с обвинениями. — Ты избаловала девчонку, и вот результат! — кричал он. — Можно подумать, ты её не баловал! Не надо всё сваливать на меня! — оборонялась Лидия Трофимовна. — если бы ты больше времени уделял ей, возможно этого бы не случилось! — Зачем ты хочешь усыновить внука? Зачем это тебе?! Ты не справишься, уже не молодка! — дорвавшись до папирос, он взял одну, и сунув в рот, захлопал ладонями по карманам в поисках спичек. — Спасибо, что напомнил про возраст! А мне, между прочим, только сорок два! Другие только жить начинают! — обиделась Лидия и хлюпнула носом. — Я может, своего ещё надеялась родить! Пётр Сергеевич застыл с открытым ртом, папироса повисла на губе. — Правда? — пробормотал он, и голос его потеплел: — ну прости, Лидуш. Я не имел ввиду твой возраст… просто… тяжело с дитём, а у тебя спина! — Да ну тебя! — отвернулась она, но услышав, что муж чиркнул спичкой тут же повернула к нему гневное лицо: — и не смей курить в квартире! Выходи теперь на лестницу, ясно? — Так точно! — козырнул ей Пётр Сергеевич, и с удовольствием заметил промелькнувшую на её губах улыбку. Одним из главных качеств жены было то, что она не умела долго обижаться. Лучшая подруга Марины не смогла долго держать в себе секрет, и вскоре вся школа знала о том, что «Баранова залетела». Над Мариной и раньше подтрунивали из-за лишнего веса, а теперь и вовсе издевались и школьники, и даже некоторые учителя. Но даже школьные сплетники терялись в догадках, кто отец ребёнка. Марина никогда не встречалась ни с одним парнем. Родители заплатили кому нужно, чтобы Марину перевели на домашнее обучение якобы по состоянию здоровья. Пётр Сергеевич, в тайне от дочери организовал целую компанию по поиску совратителя дочери. Он даже хотел нанять детектива, но тот запросил такие деньги, что Баранов плюнул. Он объявил награду тому, кто назовёт ему имя негодяя за сумму, втрое меньшую той, что объявил детектив. Что тут началось! Для того, чтобы принимать обрушившиеся звонки, Петру Сергеевичу пришлось взять накопленные отгулы. Охотники за деньгами указывали Петру Сергеевичу на каких-то мужчин и парней, но убедительных доказательств никто предъявить так и не смог. Обычно выглядело это примерно так: — Алё! Это вы даёте деньги за информацию? — спрашивал неокрепший голос. — Допустим, — отвечал Пётр Сергеевич. — Сначала задаток! — говорил маленький хитрец. — Я не против выложить всю сумму, но после того, как ты предъявишь мне доказательство того, что твоя информация стоит денег, — тушил папиросу в хрустальной пепельнице Пётр Сергеевич. Обычно на этом этапе шкет клал трубку, но бывали и такие, кто уверял что своими глазами видел, как Севка-рокер, местный байкер, уединялся с Мариной Барановой в заброшке на Первомайской. — Жаль, что не было фотика с собой, — сокрушался соискатель премии, — знал бы, захватил! — Когда это было? — заинтересовавшись, спрашивал Пётр Сергеевич, записав в блокноте «Севка-рокер, заброшка на Первомайской». — Ну-у-у… — начинал гадать соискатель, — месяца два назад. А два месяца назад, Марина, согласно справке, уже была беременна. Пётр Сергеевич просто клал трубку и вздыхал. Несколько раз звонила Ева. — Я же просил тебя не звонить, — зажав трубку рукой, шептал Пётр Сергеевич. — Ты совсем забыл про меня, — капризно тянула слова Ева, — не заходишь, не звонишь! — Слушай, мне сейчас не до того, — оправдывался перед любовницей Пётр Сергеевич. — А. Ну да, я слышала. Ты скоро станешь дедушкой… Петя, приходи, я скучаю! — Петя, кто там? — в дверях появилась жена. На лице её было написано страдание. — Да никто, — нажимая отбой, ответил Пётр Сергеевич, — а ты, что такая расстроенная? — Я же просила тебя не курить в комнате! — Лидия кивнула на пепельницу, полную окурков. Бросай ты эту гадкую привычку! — Лидуш, прости! Нервы просто… это меня успокаивает. Квакнула «смс». Значит, Ева. Лидя вопросительно посмотрела на мужа. — Что это квакнуло? — Это Александр Иваныч, — неумело соврал Пётр Сергеевич. — На рыбалку меня зовёт. И скосил глаза на экран. «Значит я тебе никто»? — писала любовница. — Ну и горазд ты врать Петя, — покачала головой жена и вышла из комнаты. — Лида! Лидушка моя, — бросился он вслед. — я никогда не буду врать тебе, обещаю! — А врал? — удивлённо повернулась к нему жена. — ох, чуяло моё сердце! — Нет, нет, — испугался Пётр Сергеевич, — я бы никогда… ты, Лидушка, единственная женщина, которую я любил, люблю, и буду любить! — Ах ты, лис, — погрозила ему жена, — ну, смотри у меня! Прошли выходные, и в понедельник, Пётр Сергеевич специально вышел на работу пораньше, чтобы успеть поговорить с любовницей. Объявить ей, что всё кончено. Мучительно подбирая слова, он поднимался вверх по лестнице. Вот и квартира Евы. Он позвонил, как всегда: дал два коротких звонка и один длинный. Ему долго никто не открывал, и он уже собирался уходить, как вдруг дверь распахнулась и на пороге оказался здоровенный детина в мятых семейниках. — Тебе чего, отец? — зевая, спросил он Петра. За спиной здоровяка стояла бледная Ева, молитвенно сложив руки. — Александр Иваныч дома? — нашёлся Пётр Сергеевич. — Нет здесь таких, — ответил детина и захлопнул дверь. «Ну и хорошо», подумал, спускаясь вниз Пётр Сергеевич. Он был рад. Связь с Евой тяготила его с самого первого дня. Конечно, с одной стороны было приятно, что молодая женщина обратила на него внимание, но с другой стороны, отношения с женой стали хуже. Лида с каждым днём отдалялась от него, хоть и не знала о любовнице. Возвращаясь с работы, Пётр Сергеевич зашёл в магазин и купил жене подарок — дорогие духи, о которых она давно мечтала. А к ним цветы и шампанское. — Что это? — не поняла она, открыв дверь, — праздник, что ли, какой? — Нет. Просто захотелось порадовать тебя, — шепнул он ей на ушко. — Что это? Праздник, что ли, какой? — слово-в-слово повторила материны слова вышедшая из комнаты Марина. — Я и тебя не забыл, солнышко, — отец протянул дочери коробку конфет, — вот, твои любимые! — Спасибо, пап! — обрадовалась Марина. — Ну куда ты ей конфеты! Ей нельзя шоколад, это аллерген! — слегка ударила мужа букетом Лидия. — Я подумал… пока срок маленький, можно. — А, дочка? — обеспокоено посмотрела на дочь Лидия, — что врач говорит? Когда мне можно будет с ним поговорить? — Родитель нужен только, если нужно направление на аборт, — сказала Марина. — Тьфу, тьфу, тьфу — поплевала через плечо Лидия. — но конфеты тебе можно? — Да, — Марина обняла обоих родителей, и все расселись за столом. Они давно не сидели вот так, по-семейному. — Мы с отцом займём твою комнатку, — мечтательно сказала Лидия, а вам с малышом отдадим спальню! Правда, папа её прокурил всю, но сейчас говорят, есть специальные службы, которые специализируются на выведении всяких запахов. — Ничего не надо. Я сам сделаю ремонт, обои поклею новые! — Пётр Сергеевич повернулся к дочери, — выберешь обои, дочка? — Господи! Я так счастлива! — сцепив руки, продолжала Лидия Трофимовна, — я видела сон, как я иду с коляской… а в ней малыш! Кстати, дочь, тебе когда на узи? Когда нам сообщат пол ребёнка? — Я думаю, не скоро, — положив конфету в рот, моргнула Марина. — Что значит: «не скоро»? — расстроилась Лидия, — мне кажется, уже в четыре месяца должно быть видно, девочка или мальчик! — Мам! Пап! — наклонила голову девушка, — я должна сказать вам… в общем, я не беременна. — Как не беременна? — схватилась за голову Лидия Трофимовна. — что случилось? Неужели ты сделала… — Ребёнка нет и не было, — тихо сказала девушка, — я его придумала. А справка из консультации — поддельная. Я купила. — Что ты сказала? — чуть не выронил бутылку шампанского отец. — А как же врач в консультации? — Я не ходила. Простите меня. И тут Лидии стало понятно, почему дочь так яростно сопротивлялась, когда она предлагала пойти в консультацию вместе. — Но…зачем? Зачем ты так с нами, Марина? Объясни! — Лидия всё ещё не могла поверить, что ребёнка не будет. — Хотела, чтобы вы с папой снова были вместе, — ответила дочь. — и больше не ссорились! — Да мы вроде и так были вместе, — медленно проговорила Лидия, — а я тебе книжку купила… «Имена» называется. Думала, повыбираем вместе имя внуку или внучке! — Простите, я не знала, что вам так нужен этот ребёнок, — расстроилась Марина, глядя на поникших родителей, — ну, хотите я… — Нет! — подал голос Пётр Сергеевич, — всему своё время! С завтрашнего дня выходишь в школу! Я позвоню Наталье Эмильевне! — Но… — Никаких но! Понурив голову, Марина пошла к себе. — А я-то дура, видела же, что она похудела! А по идее должна бы была набирать вес, — задумчиво рассуждала Лидия, когда дочка ушла. — Не грусти. Внуки у нас будут, обязательно, — наливая жене шампанское, сказал Пётр Сергеевич. — И всё же… что она имела ввиду, когда говорила, что хочет нас помирить? — Лидия не спускала глаз с лица мужа. — я чего-то не знаю? — Я давно хотел рассказать тебе… — закашлялся Пётр Сергеевич, — но боялся, что ты не простишь. Однажды наша дочь… в общем, она увидела меня с другой женщиной. Я обещал, что расстанусь с ней… и обманул. Лидия сидела, окаменев. — Я не хочу тебя видеть! Уходи, Петя. — сказала она наконец сдавленным голосом. — Не уйду. — Я соберу чемодан, — Лидия Трофимовна встала, но он не дал ей выйти, встав в дверях. — Ты видела, на что готова наша дочь, чтобы мы были вместе! Пойми, не могу я уйти: кто знает, что придёт Маринке в голову в следующий раз! Я порвал с той женщиной, ради тебя, ради нашей дочери. Прости меня! Лидия молча вышла с кухни. Пётр Сергеевич надеялся, что жена, по своему обыкновению, быстро отойдёт, но она не разговаривала с ним третий день. Пётр Сергеевич пытался шутить, но она тут же уходила. Под конец четвёртого дня, лишь слабо улыбнулась его очередной шутке. Воодушевлённый успехом, Пётр Сергеевич устроил настоящий спектакль. Позвонил знакомым, которые в свободное время играли в любительском ансамбле и пригласил их к девяти вечера. И вот весь дом, а также несколько близлежащих, услышали звуки гитар и слова серенады: Я здесь, Инезилья, Я здесь под окном. Объята Севилья И мраком и сном… Из окон показались головы любопытных соседей. Прохожие останавливались, и с интересом взирали на балкон. Исполнен отвагой, окутан плащом… — выводил Пётр Сергеевич, с гита-а-арой и шпагой, и я здесь… кх, кха! он вдруг закашлялся. Но музыканты продолжили играть, и один из них закончил куплет за Петра Сергеевича: — Я здесь по-о-од окном! Я здесь! Под о-окно-о-ом! Люди аплодировали, а Лидия так и не появилась. — Инезилья, твoю мaть, выходи! — закричал какой-то расчувствовавшийся алкоголик, — человек так старался, пел! У, стepва! Явившись домой, Петр Сергеевич сник. Он испробовал все средства, но Лидия не разговаривала с ним. Тогда он решил уйти. Жена уже легла, и он решил проститься с ней. — Лидия! — вошёл он в тёмную комнату. — Наверное, я так обидел тебя, что ты не можешь простить. Ты права. Ты достойна лучшего, я сдаюсь. Завтра я уйду. — Иди ложись, певун, — хихикнула жена. Сон Лидии оказался вещим: меньше, чем через год год, она действительно катила коляску, но не с внуком, а со второй дочкой. Все были счастливы, а больше всех Марина, которая сразу полюбила сестрёнку и даже выбрала ей имя — «Богдана». Конец Возвращение Дом на окраине Елховки выглядел необитаемым. Серые доски, потрескавшаяся краска на наличниках, заросший бурьяном двор. Марина остановилась у покосившейся калитки, сверяясь с адресом в завещании. – Да, это он, – подумала она, пряча бумаги в сумку. Наследство от двоюродной бабушки Екатерины Львовны стало неожиданностью. Они виделись всего пару раз в детстве – высокая сухая старуха с пронзительным взглядом и вечно сжатыми губами. Марина её побаивалась и не особо горевала, когда родители перестали возить её в эту глушь. И вот спустя двадцать лет бабушка оставила ей дом. – Почему именно мне? – недоумевала Марина, разглядывая покрытые пылью окна. Ключ в замке провернулся с трудом. Дверь со скрипом отворилась, повеяло застарелым, но не затхлым запахом, смесью сухих трав, золы и чего-то кислого. Внутри было удивительно чисто. Ни пыли, ни паутины, будто кто-то регулярно убирался здесь. Обстановка аскетичная: стол, три стула, буфет с посудой, кровать, покрытая лоскутным одеялом. На столе – стеклянная банка, наполненная чем-то белым. Марина подошла ближе. Соль? Нет, нечто мелкое, зернистое, не похожее ни на одно знакомое ей вещество. Рядом лежала тетрадь в выцветшей обложке. Марина открыла её и вздрогнула, увидев своё имя на первой странице. «Мариночка. Если ты читаешь эти строки, меня уже нет. Не пугайся. Моя смерть была естественной и своевременной. Я прожила достаточно, чтобы увидеть, как замыкается круг. Ты не помнишь, но когда тебе было шесть, ты пришла ко мне на кухню и спросила, почему над озером иногда видно красное сияние. Тогда я отмахнулась, мол, померещилось. Но ты видела правду, которую взрослые предпочитают замечать. Ты унаследовала от меня не только дом. Дар видеть то, что сокрыто от обычных глаз, тоже наследство, хоть и непрошеное. В нашем роду он передаётся через поколение, только женщинам. Что я говорю… Дар? Скорее, проклятие. Видеть иное, значит, нести ответственность». Записи обрывались. Следующая страница была исписана непонятными символами, похожими на треугольники и круги с точками внутри. Но дальше опять шёл обычный текст: «...они приходят каждый год на исходе весны. Истончается грань, и они просачиваются. Голодные, жадные до жизни, до тепла. Забирают сначала бездомных животных, потом – одиноких людей. За ними не сразу замечают пропажу. Бабушка учила меня, что их можно остановить. Вот почему мы здесь, у границы с пустошью. Вот почему наш дом стоит там, где никто не хочет жить. Когда выполняешь обряд, смотри, не вдыхай пыль жизни, ту, что в банке. Это опасно. Рассыпь её по периметру дома на исходе майского полнолуния. Замкни круг. Не забудь прочесть заговор...» Далее следовали строки на странном языке – не русском, не латыни, ни на одном известном Марине. Буквы были русскими, но складывались в слова, которые невозможно было произнести. «...если пропустишь хоть раз – они войдут. И тогда уже ничто не сможет их остановить». Марина захлопнула тетрадь. Бред какой-то. Бабушка явно была не в себе на старости лет. Мистические существа, заговоры, обряды – чепуха! XXI век на дворе. Она решила осмотреть остальную часть дома. В маленькой спальне обнаружился сундук с детскими игрушками – потёртый плюшевый медведь, матрёшка, деревянная лошадка. – Интересно, чьи это вещи? У бабушки вроде не было детей... На кухне висели пучки трав, на полках стояли банки с чем-то вроде варенья, только неестественно яркого цвета. Марина открыла один из шкафчиков и отшатнулась, на неё смотрело что-то ссохшееся, коричневое, похожее на мумифицированную птицу. Внезапно за окном раздался шорох. Марина выглянула – никого. Только ветер гнал по двору сухие листья. – Нервы, – подумала она и решила выйти подышать. Во дворе оказалось запустение не такое уж и страшное, просто давно не стриженная трава да разросшийся малинник у забора. За домом обнаружился огород с грядками, аккуратно вскопанными, но пустыми. На одной из них что-то блеснуло. Марина наклонилась и подняла небольшой серебряный медальон. Внутри оказался локон светлых волос. – Это мой, – произнёс детский голос за спиной.
Мир
Анна Кирьянова.
СКАЗКА ПРО КОЛЬЦО МУЖА, КОТОРОЕ СПАСЛО СЕМЬЮ
Жила-была одна бедная вдова. Еще недавно она не была бедной. И была не вдовой, а мужней женой. Хороший муж у нее был, Василий его звали. Он много работал, столярничал, плотничал, жена и двое детишек ни в чем не знали отказа. Ели досыта, одевались тепло и чисто, у ребятишек всегда были новые ботиночки и чистые рубашечки.
Только пришла беда. Загорелся дом у соседа, Василий бросился помогать, выносить вещи. И погиб в пламени, - балки обрушились. Все очень жалели и доброго труженика Василия, и его семью. И сначала помогали, конечно. Только помощь людская не бесконечна. Все трудно жили в те времена. У самих семьи, дети, самим надо выживать.
Женщина пошла работать, стирать и убирать. Только ей не повезло; поскользнулась на льду, упала, сломала руку. И вообще слабость, слезы, жить не хочется. Только ради детей и жила из последних сил. Все продано в доме, что было ценного. Но ценного было очень мало: самовар да курица с петушком.
Дети плачут, просят кушать. Женщина плачет, дать почти нечего. Крупу почти всю съели, картошку подъели почти, муки не осталось... И работы нет. Рука-то сломана, куда пойдешь? А пособий тогда не давали. Другие были времена, трудные.
Соседи приносили хлеб, кто-то молоко давал иногда, когда мог. Только помощью долго не проживешь, если работы нет. И полная безысходность наступает...
Женщина уснула в слезах с детьми, - рука болит, болит, даже во сне. Уснула все же. Но слышит, - кто-то зашел в дом. Дверь скрипнула в сенях, потом зашел в комнату Василий! Присел на табуретку, которую сам смастерил. И головой грустно качает, - мол, бедные вы мои! До какого дошли положения, милые!
А женщина оцепенела и не может пошевелиться. Да и не хочет. Ей так тепло вдруг стало. Такую безопасность она ощутила вдруг. Лежит как младенец и смотрит на своего Василия. И улыбается...
Муж сказал нежно и тихо, чтобы детей не разбудить: "Я в тот вечер кольцо-то свое обручальное снял и положил на полочку высоко, где умывальник. Ты маленькая, не дотянешься. Возьми осторожно табуретку и залезь. Там на полочке высоко лежит мое золотое обручальное кольцо.
Оно тяжелое, толстое, большое. Я же большой был. Ты кольцо сдай в ломбард, Ниночка. Купи продукты. Лекарства. А потом выкупишь обратно на память обо мне. Свое-то кольцо ты продала за бесценок на базаре. Обманули тебя. Ты всегда не умела продавать и торговать. С моим иди в ломбард, так надежнее будет!".
Сказал это Василий, поцеловал жену в лоб, - тут она и проснулась. Хотя вроде и не спала... Оцепенение прошло,
Одной рукой дотащила табуретку до сеней. Встала на табуретку кое-как, видит - кольцо на полочке! А она и не думала, где оно. Потому как от Василия мало что осталось. Сильный был пожар. Пепелище и угольки…
Ниночка заплакала, потом легла к детям и до утра пролежала, не смыкая глаз. Кольцо к груди прижимала, мысленно с мужем говорила, благодарила его. И ругала. Если честно, ругала. Зачем он себя не сберег? На кого он оставил свою семью? Сам был сирота. И Ниночка сирота. Теперь детей сиротами оставил, жену - вдовой...
Поругает, а потом горько плачет от любви и тоски. Потому что это не ругань. Это любовь и тоска и были. Они иногда вот такие бывают...
А наутро Ниночка оставила детей у соседки-старушки, сама пошла в ломбард. И дали ей за кольцо вполне приличную сумму. Кольцо оказалось необычайно тяжелым. Ниночка даже не ожидала. И на вырученные деньги она купила хорошей еды для детей. И себе лекарство. Хотя рука почти не болела уже. Да вообще не болела. Даже удивительно.
И через три дня женщина нашла хорошую работу. Ее один сосед позвал в свою лавку пряниками торговать. Открыл лавку и позвал.
Не из жалости, а потому что женщина была честная и чистенькая. Ни у кого не просила, за помощь благодарила, обещала все отдать... Вот и позвал. На работу не из жалости зовут. Из жалости лишь милостыню подают...
И женщина стала хорошо торговать. Легкая рука у нее оказалась. Лавка прибыльная оказалась. И хозяин ей хорошо платил. Хватало и на еду, и на одежду для детей, и на игрушки, и на книжки. И на плату для старушки-соседки, которая днем присматривала за малышами. Потому что бесплатно нельзя людьми пользоваться. Это грех.
Ну вот, вскоре женщина кольцо обручальное выкупила! И отнесла его домой, положила в коробочку, приговаривая ласковые слова, нежные, тихие, - какие любящая жена говорит мужу. И какие любящая вдова говорит мужу, - словно он слышит...
Только в ломбарде кольцо маленько испортили. А может, подменили? По весу то же самое. Бирка та же самая. И вид тот же самый. Но кто-то внутри кольца гравировку сделал: "Любовь навсегда". А никакой гравировки не было. Ниночка это точно знала, она же много раз видела кольцо. И когда в ломбард принесла - разглядывала, прощалась. Не надеялась, что выкупит...
И прошло много лет. Может, сто. Вместо старого дома стоял новый, большой, кирпичный, с зеленой черепичной крышей. Там жили пра-правнуки и пра-пра-правнуки Ниночки и Василия. И кольцо лежало в бархатной синей коробочке в самом красивом серванте, рядом с портретами Нины и Василия. И надпись внутри кольца осталась. Она прямо сияет, даже странно.
"Любовь навсегда". И в доме живет любовь. Ее берегут, как старинное кольцо, на которое кто-то нанес гравировку. Написал эти два слова, которые сто лет не меркнут и сияют...
Лютик
ВЕЩИЙ СОН
Марина забеременела рано, в шестнадцать лет. Выяснилось это случайно: проходя школьную диспансеризацию, девочка наотрез отказалась посещать кабинет гинеколога, о чём учительница сообщила её родителям.
И тогда Марина показала им свежую справку из клиники, где был указан срок беременности — десять недель.
Вечером состоялся семейный совет.
— Я буду рожать, — предупредила родителей Марина.
— И кто отец? — строго спросил девочку Пётр Сергеевич. — ты его нам представишь?
Щёки девушки налились краской, Марина отрицательно покачала головой и опустила ресницы.
— Это было моё решение. Он не при чём!
— Выгораживаешь, значит, подлеца! — кашлянул Пётр Сергеевич и потянулся за папиросами.
— Не кури здесь, Петя! — выхватила у него из рук пачку Лидия, — дым вреден будущему малышу!
— Я одного понять не могу: как ты это проворонила, мать! — с упрёком посмотрел на жену Пётр Сергеевич. — у тебя под носом ребёнка совратили!
— Прости, — опустила та глаза. — Я и подумать не могла. Марина всегда была дома вовремя, не шлялась по подъездам, как другие...
— Значит, не скажешь, кто он? — теперь отец смотрел на дочь. — Я же всё равно узнаю! И тогда ему не поздоровится! Сядет, голубчик, по полной программе!
— Папа, не надо, — спокойно попросила дочь.
— Тогда пусть женится! И содержит и тебя, и твой… приплод!
— Петя! — укоризненно погрозила мужу пальцем Лидия Трофимовна. — это наша дочь! И наш, между прочим, внук!
— Я не хочу замуж, — снова покачала головой Марина. — во всяком случае, пока.
— Ну и правильно, доченька, — с опаской глядя на мужа, залепетала Лидия, — ребёночка мы с отцом на себя запишем, и вырастим, как своего! А тебе он будет, как братик. Ну, или сестрёнка! Ты же всегда хотела сестрёнку, а Мариш?
— Что ты несёшь, Лида! Остановись! — поморщился, как от зубной боли, отец. — с ума, что ли, сошла?
Лидия обиженно замолчала.
— Не надо, мам. Я не смогу постоянно врать своему ребёнку! — Марина выразительно посмотрела на отца.
— Марина, ты сама ещё ребёнок! Тебе нужно учиться, искать своё место в жизни! — со слезами в голосе воскликнула мать. — закончишь школу, получишь специальность… у тебя всё впереди! С ребёнком ты ничего не добьёшься, кроме малооплачиваемой работы и сопутствующих болезней! И замуж никто не возьмёт!
— И не надо! — отвернулась дочь.
— Рожать поедешь к тёте Вере, в Балашиху, — продолжала Лидия, — она тебя в нормальный роддом пристроит! А пока рассчитывай на нас!
Лидия с опаской посмотрела на мужа, но он промолчал.
Пётр Сергеевич рассердился на жену. Когда Марина вышла за хлебом, он обрушился на Лидию с обвинениями.
— Ты избаловала девчонку, и вот результат! — кричал он.
— Можно подумать, ты её не баловал! Не надо всё сваливать на меня! — оборонялась Лидия Трофимовна. — если бы ты больше времени уделял ей, возможно этого бы не случилось!
— Зачем ты хочешь усыновить внука? Зачем это тебе?! Ты не справишься, уже не молодка! — дорвавшись до папирос, он взял одну, и сунув в рот, захлопал ладонями по карманам в поисках спичек.
— Спасибо, что напомнил про возраст! А мне, между прочим, только сорок два! Другие только жить начинают! — обиделась Лидия и хлюпнула носом. — Я может, своего ещё надеялась родить!
Пётр Сергеевич застыл с открытым ртом, папироса повисла на губе.
— Правда? — пробормотал он, и голос его потеплел: — ну прости, Лидуш. Я не имел ввиду твой возраст… просто… тяжело с дитём, а у тебя спина!
— Да ну тебя! — отвернулась она, но услышав, что муж чиркнул спичкой тут же повернула к нему гневное лицо: — и не смей курить в квартире! Выходи теперь на лестницу, ясно?
— Так точно! — козырнул ей Пётр Сергеевич, и с удовольствием заметил промелькнувшую на её губах улыбку.
Одним из главных качеств жены было то, что она не умела долго обижаться.
Лучшая подруга Марины не смогла долго держать в себе секрет, и вскоре вся школа знала о том, что «Баранова залетела». Над Мариной и раньше подтрунивали из-за лишнего веса, а теперь и вовсе издевались и школьники, и даже некоторые учителя. Но даже школьные сплетники терялись в догадках, кто отец ребёнка. Марина никогда не встречалась ни с одним парнем.
Родители заплатили кому нужно, чтобы Марину перевели на домашнее обучение якобы по состоянию здоровья.
Пётр Сергеевич, в тайне от дочери организовал целую компанию по поиску совратителя дочери. Он даже хотел нанять детектива, но тот запросил такие деньги, что Баранов плюнул. Он объявил награду тому, кто назовёт ему имя негодяя за сумму, втрое меньшую той, что объявил детектив.
Что тут началось! Для того, чтобы принимать обрушившиеся звонки, Петру Сергеевичу пришлось взять накопленные отгулы.
Охотники за деньгами указывали Петру Сергеевичу на каких-то мужчин и парней, но убедительных доказательств никто предъявить так и не смог. Обычно выглядело это примерно так:
— Алё! Это вы даёте деньги за информацию? — спрашивал неокрепший голос.
— Допустим, — отвечал Пётр Сергеевич.
— Сначала задаток! — говорил маленький хитрец.
— Я не против выложить всю сумму, но после того, как ты предъявишь мне доказательство того, что твоя информация стоит денег, — тушил папиросу в хрустальной пепельнице Пётр Сергеевич.
Обычно на этом этапе шкет клал трубку, но бывали и такие, кто уверял что своими глазами видел, как Севка-рокер, местный байкер, уединялся с Мариной Барановой в заброшке на Первомайской.
— Жаль, что не было фотика с собой, — сокрушался соискатель премии, — знал бы, захватил!
— Когда это было? — заинтересовавшись, спрашивал Пётр Сергеевич, записав в блокноте «Севка-рокер, заброшка на Первомайской».
— Ну-у-у… — начинал гадать соискатель, — месяца два назад.
А два месяца назад, Марина, согласно справке, уже была беременна. Пётр Сергеевич просто клал трубку и вздыхал.
Несколько раз звонила Ева.
— Я же просил тебя не звонить, — зажав трубку рукой, шептал Пётр Сергеевич.
— Ты совсем забыл про меня, — капризно тянула слова Ева, — не заходишь, не звонишь!
— Слушай, мне сейчас не до того, — оправдывался перед любовницей Пётр Сергеевич.
— А. Ну да, я слышала. Ты скоро станешь дедушкой… Петя, приходи, я скучаю!
— Петя, кто там? — в дверях появилась жена. На лице её было написано страдание.
— Да никто, — нажимая отбой, ответил Пётр Сергеевич, — а ты, что такая расстроенная?
— Я же просила тебя не курить в комнате! — Лидия кивнула на пепельницу, полную окурков. Бросай ты эту гадкую привычку!
— Лидуш, прости! Нервы просто… это меня успокаивает.
Квакнула «смс». Значит, Ева.
Лидя вопросительно посмотрела на мужа.
— Что это квакнуло?
— Это Александр Иваныч, — неумело соврал Пётр Сергеевич. — На рыбалку меня зовёт.
И скосил глаза на экран.
«Значит я тебе никто»? — писала любовница.
— Ну и горазд ты врать Петя, — покачала головой жена и вышла из комнаты.
— Лида! Лидушка моя, — бросился он вслед. — я никогда не буду врать тебе, обещаю!
— А врал? — удивлённо повернулась к нему жена. — ох, чуяло моё сердце!
— Нет, нет, — испугался Пётр Сергеевич, — я бы никогда… ты, Лидушка, единственная женщина, которую я любил, люблю, и буду любить!
— Ах ты, лис, — погрозила ему жена, — ну, смотри у меня!
Прошли выходные, и в понедельник, Пётр Сергеевич специально вышел на работу пораньше, чтобы успеть поговорить с любовницей. Объявить ей, что всё кончено. Мучительно подбирая слова, он поднимался вверх по лестнице. Вот и квартира Евы.
Он позвонил, как всегда: дал два коротких звонка и один длинный. Ему долго никто не открывал, и он уже собирался уходить, как вдруг дверь распахнулась и на пороге оказался здоровенный детина в мятых семейниках.
— Тебе чего, отец? — зевая, спросил он Петра.
За спиной здоровяка стояла бледная Ева, молитвенно сложив руки.
— Александр Иваныч дома? — нашёлся Пётр Сергеевич.
— Нет здесь таких, — ответил детина и захлопнул дверь.
«Ну и хорошо», подумал, спускаясь вниз Пётр Сергеевич. Он был рад. Связь с Евой тяготила его с самого первого дня. Конечно, с одной стороны было приятно, что молодая женщина обратила на него внимание, но с другой стороны, отношения с женой стали хуже. Лида с каждым днём отдалялась от него, хоть и не знала о любовнице.
Возвращаясь с работы, Пётр Сергеевич зашёл в магазин и купил жене подарок — дорогие духи, о которых она давно мечтала. А к ним цветы и шампанское.
— Что это? — не поняла она, открыв дверь, — праздник, что ли, какой?
— Нет. Просто захотелось порадовать тебя, — шепнул он ей на ушко.
— Что это? Праздник, что ли, какой? — слово-в-слово повторила материны слова вышедшая из комнаты Марина.
— Я и тебя не забыл, солнышко, — отец протянул дочери коробку конфет, — вот, твои любимые!
— Спасибо, пап! — обрадовалась Марина.
— Ну куда ты ей конфеты! Ей нельзя шоколад, это аллерген! — слегка ударила мужа букетом Лидия.
— Я подумал… пока срок маленький, можно.
— А, дочка? — обеспокоено посмотрела на дочь Лидия, — что врач говорит? Когда мне можно будет с ним поговорить?
— Родитель нужен только, если нужно направление на аборт, — сказала Марина.
— Тьфу, тьфу, тьфу — поплевала через плечо Лидия. — но конфеты тебе можно?
— Да, — Марина обняла обоих родителей, и все расселись за столом.
Они давно не сидели вот так, по-семейному.
— Мы с отцом займём твою комнатку, — мечтательно сказала Лидия, а вам с малышом отдадим спальню! Правда, папа её прокурил всю, но сейчас говорят, есть специальные службы, которые специализируются на выведении всяких запахов.
— Ничего не надо. Я сам сделаю ремонт, обои поклею новые! — Пётр Сергеевич повернулся к дочери, — выберешь обои, дочка?
— Господи! Я так счастлива! — сцепив руки, продолжала Лидия Трофимовна, — я видела сон, как я иду с коляской… а в ней малыш! Кстати, дочь, тебе когда на узи? Когда нам сообщат пол ребёнка?
— Я думаю, не скоро, — положив конфету в рот, моргнула Марина.
— Что значит: «не скоро»? — расстроилась Лидия, — мне кажется, уже в четыре месяца должно быть видно, девочка или мальчик!
— Мам! Пап! — наклонила голову девушка, — я должна сказать вам… в общем, я не беременна.
— Как не беременна? — схватилась за голову Лидия Трофимовна. — что случилось? Неужели ты сделала…
— Ребёнка нет и не было, — тихо сказала девушка, — я его придумала. А справка из консультации — поддельная. Я купила.
— Что ты сказала? — чуть не выронил бутылку шампанского отец.
— А как же врач в консультации?
— Я не ходила. Простите меня.
И тут Лидии стало понятно, почему дочь так яростно сопротивлялась, когда она предлагала пойти в консультацию вместе.
— Но…зачем? Зачем ты так с нами, Марина? Объясни! — Лидия всё ещё не могла поверить, что ребёнка не будет.
— Хотела, чтобы вы с папой снова были вместе, — ответила дочь. — и больше не ссорились!
— Да мы вроде и так были вместе, — медленно проговорила Лидия, — а я тебе книжку купила… «Имена» называется. Думала, повыбираем вместе имя внуку или внучке!
— Простите, я не знала, что вам так нужен этот ребёнок, — расстроилась Марина, глядя на поникших родителей, — ну, хотите я…
— Нет! — подал голос Пётр Сергеевич, — всему своё время! С завтрашнего дня выходишь в школу! Я позвоню Наталье Эмильевне!
— Но…
— Никаких но!
Понурив голову, Марина пошла к себе.
— А я-то дура, видела же, что она похудела! А по идее должна бы была набирать вес, — задумчиво рассуждала Лидия, когда дочка ушла.
— Не грусти. Внуки у нас будут, обязательно, — наливая жене шампанское, сказал Пётр Сергеевич.
— И всё же… что она имела ввиду, когда говорила, что хочет нас помирить? — Лидия не спускала глаз с лица мужа. — я чего-то не знаю?
— Я давно хотел рассказать тебе… — закашлялся Пётр Сергеевич, — но боялся, что ты не простишь. Однажды наша дочь… в общем, она увидела меня с другой женщиной. Я обещал, что расстанусь с ней… и обманул.
Лидия сидела, окаменев.
— Я не хочу тебя видеть! Уходи, Петя. — сказала она наконец сдавленным голосом.
— Не уйду.
— Я соберу чемодан, — Лидия Трофимовна встала, но он не дал ей выйти, встав в дверях.
— Ты видела, на что готова наша дочь, чтобы мы были вместе! Пойми, не могу я уйти: кто знает, что придёт Маринке в голову в следующий раз! Я порвал с той женщиной, ради тебя, ради нашей дочери. Прости меня!
Лидия молча вышла с кухни.
Пётр Сергеевич надеялся, что жена, по своему обыкновению, быстро отойдёт, но она не разговаривала с ним третий день. Пётр Сергеевич пытался шутить, но она тут же уходила. Под конец четвёртого дня, лишь слабо улыбнулась его очередной шутке.
Воодушевлённый успехом, Пётр Сергеевич устроил настоящий спектакль. Позвонил знакомым, которые в свободное время играли в любительском ансамбле и пригласил их к девяти вечера.
И вот весь дом, а также несколько близлежащих, услышали звуки гитар и слова серенады:
Я здесь, Инезилья, Я здесь под окном.
Объята Севилья И мраком и сном…
Из окон показались головы любопытных соседей. Прохожие останавливались, и с интересом взирали на балкон.
Исполнен отвагой, окутан плащом…
— выводил Пётр Сергеевич,
с гита-а-арой и шпагой, и я здесь… кх, кха!
он вдруг закашлялся.
Но музыканты продолжили играть, и один из них закончил куплет за Петра Сергеевича: —
Я здесь по-о-од окном! Я здесь! Под о-окно-о-ом!
Люди аплодировали, а Лидия так и не появилась.
— Инезилья, твoю мaть, выходи! — закричал какой-то расчувствовавшийся алкоголик, — человек так старался, пел! У, стepва!
Явившись домой, Петр Сергеевич сник. Он испробовал все средства, но Лидия не разговаривала с ним. Тогда он решил уйти. Жена уже легла, и он решил проститься с ней.
— Лидия! — вошёл он в тёмную комнату. — Наверное, я так обидел тебя, что ты не можешь простить. Ты права. Ты достойна лучшего, я сдаюсь. Завтра я уйду.
— Иди ложись, певун, — хихикнула жена.
Сон Лидии оказался вещим: меньше, чем через год год, она действительно катила коляску, но не с внуком, а со второй дочкой. Все были счастливы, а больше всех Марина, которая сразу полюбила сестрёнку и даже выбрала ей имя — «Богдана».
Конец
Возвращение
Дом на окраине Елховки выглядел необитаемым. Серые доски, потрескавшаяся краска на наличниках, заросший бурьяном двор. Марина остановилась у покосившейся калитки, сверяясь с адресом в завещании.
– Да, это он, – подумала она, пряча бумаги в сумку.
Наследство от двоюродной бабушки Екатерины Львовны стало неожиданностью. Они виделись всего пару раз в детстве – высокая сухая старуха с пронзительным взглядом и вечно сжатыми губами. Марина её побаивалась и не особо горевала, когда родители перестали возить её в эту глушь.
И вот спустя двадцать лет бабушка оставила ей дом.
– Почему именно мне? – недоумевала Марина, разглядывая покрытые пылью окна.
Ключ в замке провернулся с трудом. Дверь со скрипом отворилась, повеяло застарелым, но не затхлым запахом, смесью сухих трав, золы и чего-то кислого.
Внутри было удивительно чисто. Ни пыли, ни паутины, будто кто-то регулярно убирался здесь. Обстановка аскетичная: стол, три стула, буфет с посудой, кровать, покрытая лоскутным одеялом.
На столе – стеклянная банка, наполненная чем-то белым. Марина подошла ближе. Соль? Нет, нечто мелкое, зернистое, не похожее ни на одно знакомое ей вещество.
Рядом лежала тетрадь в выцветшей обложке. Марина открыла её и вздрогнула, увидев своё имя на первой странице.
«Мариночка. Если ты читаешь эти строки, меня уже нет. Не пугайся. Моя смерть была естественной и своевременной. Я прожила достаточно, чтобы увидеть, как замыкается круг.
Ты не помнишь, но когда тебе было шесть, ты пришла ко мне на кухню и спросила, почему над озером иногда видно красное сияние. Тогда я отмахнулась, мол, померещилось. Но ты видела правду, которую взрослые предпочитают замечать.
Ты унаследовала от меня не только дом. Дар видеть то, что сокрыто от обычных глаз, тоже наследство, хоть и непрошеное. В нашем роду он передаётся через поколение, только женщинам.
Что я говорю… Дар? Скорее, проклятие. Видеть иное, значит, нести ответственность».
Записи обрывались. Следующая страница была исписана непонятными символами, похожими на треугольники и круги с точками внутри. Но дальше опять шёл обычный текст:
«...они приходят каждый год на исходе весны. Истончается грань, и они просачиваются. Голодные, жадные до жизни, до тепла. Забирают сначала бездомных животных, потом – одиноких людей. За ними не сразу замечают пропажу.
Бабушка учила меня, что их можно остановить. Вот почему мы здесь, у границы с пустошью. Вот почему наш дом стоит там, где никто не хочет жить.
Когда выполняешь обряд, смотри, не вдыхай пыль жизни, ту, что в банке. Это опасно. Рассыпь её по периметру дома на исходе майского полнолуния. Замкни круг. Не забудь прочесть заговор...»
Далее следовали строки на странном языке – не русском, не латыни, ни на одном известном Марине. Буквы были русскими, но складывались в слова, которые невозможно было произнести.
«...если пропустишь хоть раз – они войдут. И тогда уже ничто не сможет их остановить».
Марина захлопнула тетрадь. Бред какой-то. Бабушка явно была не в себе на старости лет. Мистические существа, заговоры, обряды – чепуха! XXI век на дворе.
Она решила осмотреть остальную часть дома. В маленькой спальне обнаружился сундук с детскими игрушками – потёртый плюшевый медведь, матрёшка, деревянная лошадка.
– Интересно, чьи это вещи? У бабушки вроде не было детей...
На кухне висели пучки трав, на полках стояли банки с чем-то вроде варенья, только неестественно яркого цвета. Марина открыла один из шкафчиков и отшатнулась, на неё смотрело что-то ссохшееся, коричневое, похожее на мумифицированную птицу.
Внезапно за окном раздался шорох. Марина выглянула – никого. Только ветер гнал по двору сухие листья.
– Нервы, – подумала она и решила выйти подышать.
Во дворе оказалось запустение не такое уж и страшное, просто давно не стриженная трава да разросшийся малинник у забора. За домом обнаружился огород с грядками, аккуратно вскопанными, но пустыми.
На одной из них что-то блеснуло. Марина наклонилась и подняла небольшой серебряный медальон. Внутри оказался локон светлых волос.
– Это мой, – произнёс детский голос за спиной.