🌷КВАРТИРА ДЛЯ ДОЧЕРИ...

Рассеянный хореограф
–Беспомощный слюнтяй – твой зять!
–Ну-у, во-первых, он такой же мой, как и твой. А во-вторых, нельзя так, Толь. Эля его любит, и не такой уж он и беспомощный.
– Такой-такой: беспомощный, малоимущий, да ещё и с идиотскими амбициями и принципами. Сам – в нищете жил, и жить будет, вылезать оттуда не желает, да ещё и наших – туда же. Сволочь!
– Не заводись! Не заводись! Опять сердце прихватит. Ты этого хочешь? – вздохнула, – Не так уж всё и плохо.
– Это ты сама себя успокаиваешь. Слышал я – не спала ночью.
Анатолий Андреевич Осипов сидел в кресле на вечерней веранде своего солидного двухэтажного дома по улице Никитской.
Ещё вчера бегали тут внуки, а сегодня – они с женой Лилией – одни. Дочь с зятем перекочевали в маленькую двушку к его матери. Располагалась эта квартира в "ущербном", как говорил Анатолий, районе и таком же доме.
Да и зять достался им "ущербный". Чего уж.
Старший сын был другим. Хоть и принес хлопот, женившись первый раз неудачно, но все ж послушал родителей – "закруглил" тот первый брак, и сейчас жил со второй женой, в полном согласии с родителями.
А Анатолий, будучи человеком в городе не последним, занимающим пост заместителя главы по вопросам транспортным, мог и хотел детям своим помочь. Сын его уже тоже занимал весомую должность в администрации с перспективами карьерного роста, имел свою прекрасную четырёхкомнатную квартиру, строился за городом.
Сын, как человек благоразумный, понимал что без помощи родителей жить не так уж и сладко.
А вот дочь ... Родила Лиля Элечку поздно. Дочь была их отрадой, маленьким счастьем, всегда была окружена заботой, благополучием и достатком.
Зять же Сергей рос с матерью – простой женщиной, рабочей местного завода. Привык довольствоваться малым, роскоши не видел, вырос, как сорняк во дворе... Как-то вырос.
Он не читал тех книг, которые, по мнению Лилии, должны были прочесть все дети в детстве, не отличал Чайковского от Дунаевского, равнодушно взирал на шедевры искусства.
Когда пришли они первый раз в драматический театр, Сергей просидел недолго. Ждал их в коридоре, разглядывая лепку потолка. Специфика лепки его заинтересовала куда больше оперного спектакля труппы артистов Большого театра.
Лиля была в шоке, Анатолий успокаивал.
– Ничего. Сделаем и из него человека. Раз Элька любит ...
Но, увы, зять оказался ещё и неподатливым упрямцем – он не принимал помощь. Вернее так: не всё принимал.
До первых родов Эли они жили у его матери. Элька страдала – видно было по ней. Но упрямо держала сторону мужа: "Мы сами должны всего добиться".
Год ушел у родителей на то, чтоб уговорить их переехать к ним в дом. Они оборудовали для детей две комнаты, отдельный вход, помогали с родившейся Дашенькой и частенько уезжали к себе в квартиру, чтоб дать молодым побыть одним.
И все равно оба чувствовали, что Сергей пребывает "не в своей тарелке". Он находился будто бы в гостях. Здесь он не чувствовал себя главой, не был хозяином. Вокруг внучки крутились бабушка и дедушка, не давая стать ему настоящим, нужным дочери отцом.
– Сережа квартиру снять хочет, – сказала как-то Эля, опустив глаза.
Они обедали в субботу, все, кроме Сергея, были дома.
– Квартиру? Интересно на какие шиши? Он ведь не слушает меня – не хочет бросать свои дешевые шабашки.
Анатолий уж не раз предлагал зятю помощь в трудоустройстве. Не то, чтоб ему было, прям, легко просунуть зятя на хорошую должность в администрации, но на должность с перспективой дальнейшего продвижения – вполне возможно. Вот только для этого нужно желание и стремление самого зятя, а его-то как раз и не было.
– Спасибо. Меня устраивает моя работа. Я сам как-нибудь.
– "Как-нибудь" нас не устраивает. Ты понимаешь, что мы только помочь хотим. Это ж наша дочь, внучка...
А вскоре родился и внук.
Надо ли говорить, что, живя с родителями, материальных проблем Сергей и Эля не знали? Внуки были "упакованы" от электрокачалки до последней пинетки, стоимость подарков Эле превышала порой месячную зарплату Сергея.
– Элечка, это тебе за внука от нас с папой, – теща протягивала коробку, а в ней золотые часы известной фирмы.
– Ого! Мам, так они ж стоят ого-го ...
–Ну, что мы – за внука не можем сделать дорогой подарок? – теща косилась на Сергея.
Он подарил цветы и духи.
Конечно, холодильник, заполняемый родителями, был и их холодильником. Так считали Анатолий и Лиля. Так привыкла считать и Эля.
Но в один момент Сергей вдруг купил и привез домой новый холодильник.
– Что это, Сережа? Зачем?– вышла во двор к курьерам Лилия.
–Пора нам с Элей и своим хозяйством обрастать. Теперь наши продукты будут отдельно. Мы и так долго за ваш счёт питаемся, – проговорил он, распаковывая холодильник, не глядя на тещу.
– Так для нас это не накладно совсем. Мы ж не против. Мы даже рады.
–Но это неправильно. У нас – своя семья, дети.
– Дети... Так они ж – наши внуки! И куда ты его? – смотрела она на вместительный холодильник, – Он же весь интерьер испортит.
Лиля была мягка, а вот Анатолий был категоричен. Вернувшись с работы, он заявил, что холодильник из комнаты надо убрать.
–Только попробуй – не пусти ребенка к нашему холодильнику! Я те руки оторву! – грозил он зятю.
Началась ссора. Они кричали оба. Ливень, начавшийся за окном, пытался и не мог заглушить их крики. Потом Эля и Сергей закрылись в комнате, а утром, когда Анатолий уже был на службе, засобирались съезжать.
– Толечка! Они уезжают. Куда-куда! К Светлане. В эту тесноту. Господи! Что же делать?!
– Пусть катятся! – Анатолий отключился, но Лилия точно знала –тоже мучается сейчас – внучат жалко.
Она поняла, что с Сергеем говорить бесполезно, пыталась остановить дочь.
– Мам, я с Серёжей. Ну, не может он с папой жить. Да и вообще, не нужно нам помогать. Мы сами хотим попробовать, без вас.
– Но там ведь развернуться негде.
– Снимем жилье потом...
–Это дорого!
–Ничего, затянем поясок. Иначе никак, мам. Я Серёжу не оставлю.
– Это, конечно, твое решение. Но глупо жертвовать счастьем детей из-за упрямства или ради чьих-то амбиций.
Эля посмотрела матери в глаза.
–А счастье детей только в метрах, достатке и присутствии бабушки?
Лилия смешалась, не знала, что ответить. Она смотрела на дочь, едва скрывая разочарование.
Ох! Столько вложено в нее! Такие надежды! А она сама вгоняет себя в бестолковую жизнь. Лилия промолчала, просто обиделась и ушла в спальню. А когда дочь заглянула, чтоб проститься, не стала выходить.
– Мы уехали, мам. Взяли не все. Сережа завтра после работы приедет ещё раз.
Ночь Лилия не спала.
–Беспомощный слюнтяй – твой зять!
–Ну-у, во-первых, он такой же мой, как и твой. А во-вторых, нельзя так, Толь. Эля его любит, и не такой уж он и беспомощный.
– Такой-такой: беспомощный, малоимущий, да ещё и с идиотскими амбициями и принципами. Сам – в нищете жил, и жить будет, вылезать оттуда не желает, да ещё и наших – туда же. Сволочь!
Но Лилия за эту ночь передумала многое. Не правильно она поступила – нужно было по-хорошему проститься. Внуков все равно видеть нужно, и помогать им нужно. Ненавязчиво деньгами помогать. Хотя б пока Эля не работает.
–Не заводись! Не заводись! Опять сердце прихватит. Ты этого хочешь? – вздохнула, – Не так уж всё и плохо.
– Это ты сама себя успокаиваешь. Слышал я – не спала ночью.
***
– Сколько? Что-то дёшево очень... Подозрительно дёшево, Эль.
–Сереж, просто он уезжает завтра. Надо сегодня договор заключить. Я так поняла: ему главное – коммуналка и отсутствие забот.
– А про детей ты говорила?
–Ну, конечно. Сереж...
–Да хорошо, хорошо. Давай договаривайся о встрече, посмотрим.
– Ура! Сейчас тебе фотки кину.
Суетливая от нетерпения и надежды на то, что скоро они съедут из квартиры свекрови, Эля набрала хозяина жилья и договорилась о встрече.
Как ни старалась Эля привыкнуть к тесноте, к жизни со свекровью, это все равно ее тяготило.
Расположились они в большой комнате – зале со старомодной полированной стенкой, хрусталем и фарфоровыми рыбками. Тут же собрали детские кроватки для сына и дочки.
Свекровь по привычке поворачивала к ним, в надежде вечером посмотреть телевизор, но вспоминала, что сейчас уж эта комната ей не принадлежит, просила прощения, разворачивалась и уходила прочь.
Женщиной она была скромной, старательной и не в меру угодливой. Волновалась, суетилась излишне, мечтая, чтоб невестке в ее доме понравилось. Здесь Эля не чувствовала себя хозяйкой. Быт, привычный свекрови, ее угнетал. Она понимала, что свекрови с ними не легко – у них шумные маленькие дети.
И хоть в этой квартире руками Сергея ещё до брака был сделан сносный ремонт, сменены окна и двери, сантехника и батареи, н,о все равно низкие потолки, теснота кухоньки, и даже вид из окна давили на Элю.
А ещё больше тяготила неопределенность будущего. Ее будущего и будущего детей. Она улыбалась Сергею, вслух говорила, что все ее устраивает, но съехать на приличную квартиру мечтала.
Когда ж они заживут самостоятельно?!
Поэтому так рьяно она и взялась за поиск съемной квартиры. Сергей ограничил ее материально, найти приличную квартиру за эту сумму было практически нереально.
Она перебрала массу вариантов в интернете, обзвонила конторы, риелторов. Гуляла ли с детьми, кормила ли их, смотрела в экран телефона – искала.
Нет...
И вдруг. Объявление это выплыло как-то случайно. Она быстро пролистала фотки, схватила со столика фломастер и написала на рисунке дочки номер телефона. Дочка возмущалась, но Эле было уже не до мелочей. Она набрала хозяина. Через пять минут она уже звонила мужу. Казалось, удача улыбнулась им.
Она так хотела снять именно эту квартиру, что не доверила одному Сергею, засобиралась и сама.
Шел октябрь, стояли холодные деньки, она тепло одела детей, почти бегом по слякотной дороге бежала на остановку. Квартира находилась на другом конце города, в хорошем районе.
Сергей должен был приехать на встречу с хозяином с работы. В назначенное время она уже выходила из автобуса, разложила складную коляску и направилась по адресу.
Район, в котором сдавалась квартира, был новым: современные яркие дворы, семнадцатиэтажки.
Эля позвонила мужу, он удивился, но говорить ничего не стал. Сказал, что скоро тоже будет.
Эля даже успела посидеть у песочницы, качая сына и глядя на дочку, бегающую по детскому городку. Здесь, в отличии от их двора, были выложены дорожки, высажены молодые деревца.
На скамейках сидели такие же, как и она, молодые мамы. Детей было много.
Вот бы удалось снять жилье тут!
Хозяин позвонил, сообщил, что он на месте, а вскоре приехал и Сергей.
За просторную меблированную двушку с отличным ремонтом на все шестьдесят квадратов хозяин, мужчина небольшого роста лет сорока, просил десять тысяч и оплату коммуналки.
– А чего так дёшево? – спросил Сергей.
– Хотите дороже?
– Да нет, просто ...
–Знаете, мне главное – чтоб надёжно и надолго, чтоб коммуналку – вовремя. Я в Германии живу, приезжать не смогу. А вы, я вижу, люди серьезные. Квартира под присмотром. Чего ещё надо?
Сергей пожимал плечами, не верил такому счастью, сомневался. Если так, почему парень повесил объявление, а не сдал через знакомых? Такую халяву ухватили б многие.
Однако документы были в порядке, договор они заключили, и в выходные переехали сюда.
Эля была счастлива. Наконец-то, она полноправная хозяйка!
И потекли денёчки молодой самостоятельной жизни. С гордостью сообщала она родителям, что все у них хорошо, что квартиру сняли очень приличную, не бедствуют. И доходов их вполне хватает на жизнь достойную.
Вскоре мама приехала в гости, квартиру и хозяйство дочери хвалила. Эля была горда.
Вот так вот! Ее Сергей – не "нищеброд", как назвал его отец в сердцах, а вполне себе состоятельный мужчина.
О цене за съем они не говорили. Само собой предполагалось, что такая квартира дешёвой быть не может.
Постепенно отношения с родителями наладились. Съездили они и в гости. Сергей с отцом не разговаривал, лишь поздоровался и попрощался. А Эля понимала, что Сергей тоже гордится тем, что смог устроить семью свою неплохо – как бы доказывая тестю, что и он на что-то способен без всякой помощи со стороны.
Во дворе быстро познакомилась она с молодыми мамами, сложилась компания, успела завести подруг.
И однажды во дворе узнала, что семья ее новой знакомой Юли, молодой мамочки двоих девочек, снимает в этих домах однушку за двадцать пять тысяч.
– А вы сколько за двушку платите? Дорого же..., – спросила ее Юлия.
–Да я и не знаю. Муж платит. Не вникаю, – отмахнулась Эля.
Эля была не глупа, искала подвох, задавала вопросы интернету. С Сергеем тоже рассуждали об этом часто. Но ответа так и не нашли.
Повезло просто. А от добра добра не ищут.
А вот к майским Эля вспомнила, что в подвале родного дома зимуют у нее луковичные цветы. Она позвонила матери, но та трубку не взяла. Эля решила съездить. Здесь, в квартире цветов не было, да и новая подружка Юлия заинтересовалась и легко взяла на себя детвору.
Дома на Никитской никого не оказалось. Мамин телефон выключен, отца Эля беспокоить не стала.
Вход в подвал находился в прихожей их большого дома, под лестницей, ведущей на второй этаж. Бледно-желтый цветок росток смотрел на нее с укоризной – поздно.
Она подхватила пару горшков, шагнула наверх, как вдруг услышала голоса родителей. Хлопнула входная дверь.
"Вот и прекрасно. Можно увидеться, чуток поболтать." – успела подумать. Она шагнула на ступень выше.
– Дуракам никогда не везет бесплатно. Это истина, милочка моя, – говорил в продолжении разговора отец, – А зять наш и есть самовлюблённый дурак, раз поверил, что ему так повезло с квартирой.
– Так ведь и Эля поверила, – отвечала мама, – Вроде не дура.
– Не дура. Просто любовь слепа. Влюблена, как кошка, вот и ... А гордыня прям распирает их. Вот дурачье! Ха, – усмехался отец.
Эля так и замерла с одной ногой на ступени. В прихожей стояла ее сумка, в подвале горел свет, но родители заметили это слишком поздно.
–Эля? – увидев сумку, позвала Лилия, – Ты что, дома?
Эля шагнула из подвала с горшками в руках. И непонятно, кто был печальней: цветы или она.
–Ох, Элечка, – растерянно бормотаала мать, – А почему не позвонила? Ой, у меня телефон сел, я ... Ты все слышала?
–Да. Так что там с нашей квартирой?
Оказалось, все очень просто. Родители вынужденно сознались. Это объявление каким-то образом подсунул Эле отцов помощник, работник сайта их администрации. Была она дорогой, отец легко договорился с хозяином, заплатив вперёд, да ещё и с гаком за ложь.
А они с Сергеем решили, что им очень повезло. Неоправданно глупо и наивно решили.
– Эля, ну, ты нас тоже должна понять. Не могли мы допустить, чтоб вы в каких-то трущобах оказались. Ты пойми...
Мама оправдывалась, а отец смотрел хмуро.
Эля находилась в состоянии внутреннего оцепенения. Лишь спустя время оцепенение отпустило, ушло, как тенистый прилив, оставив после себя островки грязного ила. Нужно было принять реальность, осознать ее, а для этого требовалось время.
Она собирала горшки в пакет, а мама всё суетилась рядом, оправдывая свой проступок, прося прощения. У Эли на душе лежала тоска.
В прихожей размашисто появился отец.
– Элька, бери детей и приезжай домой. Хватит уж мыкаться по квартирам.
–А Сергей?
–Нужен он тебе!– махнул рукой отец.
–Нужен, пап. И мне, и детям.
Только в автобусе она пришла в себя. Надо было принять решение: говорить ли об этом Сергею? И чем ближе подъезжала она к дому, тем больше сомневалась.
Уже у подъезда Юли, набрала номер хозяина квартиры. Он сознался – да, квартиру ему оплатил Анатолий Андреевич Осипов. Чуток оплаты повесили на них, чтоб не было уж совсем неправдоподобно.
– Что-то случилось? Неужели из-за цветов так расстроилась, Эль? На тебе лица нет, – спрашивала Юлия.
Рассказывать ей Эля не стала. Сама ещё не переварила, не обдумала.
А вот Сергею не рассказать не смогла. Просто не смогла. Рассказала этим же вечером.
Он стал пунцовым. Долго молчал.
– Серёж, ну, не молчи. Я ж не виновата.
– Завтра начнем поиск другого жилья.
– Папа оплатил год, до октября, – напомнила она, опустив глаза.
– Завтра начнем искать квартиру, Эль.
Она встала из-за стола, прошла в комнату и вернулась с золотыми часами известной фирмы.
– Это лишнее, Эль.
– Это мое решение. Я продам.
...
Анатолий Андреевич Осипов, уважаемый и важный в городе человек, теперь не знал, где живут его дочь и внуки. Не знала этого и его жена.
Дочь не пропала, она звонила, присылала фото внуков, но в гостях с того самого времени не бывала, сколько Лилия ни умоляла дочь – внуков привезти. В гости не звала тоже.
–Беспомощный слюнтяй – твой зять! Нищеброд, да ещё и с идиотскими амбициями и принципами. Сам – в нищете жил, да ещё и наших – туда же. Сволочь!
– Не заводись, Толь! – Лилия смотрела на бледнеющего супруга, – Толя! Толенька, что с тобой? Толя ...
Конец
Одной пьяной ночью
Науменко Александр
Адам Фостер проснулся от пульсирующей боли, которая, казалось, раскалывала его череп на части. Яркий луч солнца, прорывающийся сквозь неплотно задернутые шторы, безжалостно бил по глазам. Он с трудом приподнялся на локтях, пытаясь осознать, где вообще находится, одновременно ощущая приятный запах женских духов. Комната была совсем крошечной, с обшарпанными стенами цвета выцветшей охры. Потолочный вентилятор лениво вращался, едва разгоняя душный воздух.
Скосив взгляд, Адам заметил хаотичное нагромождение вещей. На стуле у кровати висел блестящий серебристый топ с пайетками и крошечная мини-юбка с бахромой. Рядом валялись прозрачные танцевальные туфли на платформе с головокружительно высокими каблуками. На комоде у противоположной стены выстроилась целая армия флаконов с духами, тюбиков тонального крема и разноцветных теней для век. Зеркало в потрескавшейся раме было обклеено фотографиями и купюрами разного достоинства с записками от клиентов.
В углу комнаты стояла металлическая стойка, на которой висело несколько откровенных нарядов. Прозрачное боди, сетчатые чулки, кожаные ремни с заклепками. На полу валялась спортивная сумка, из которой выглядывали яркие бикини и купальники с леопардовым и змеиным принтом. Рядом с кроватью на тумбочке лежала книга по психологии с загнутыми уголками страниц, пара энергетических напитков и маленький плюшевый медвежонок, выглядевший неуместно и невинно в этой обстановке.
В крошечной ванной, дверь в которую оказалась распахнута, он мог разглядеть развешанные для сушки кружевные комплекты белья и плотно забитую косметичку на раковине, из которой торчали кисти для макияжа. На крючке висел потёртый халат с какой-то вышивкой.
«Где я, черт возьми? » — промелькнула мысль в его ещё затуманенном сознании.
Справа послышался тихий вздох. Адам медленно повернул голову и замер. Рядом спала обнажённая молодая девушка с растрепанными светлыми волосами. Её нежное лицо выглядело безмятежным и удивительно юным. На вид ей было не больше двадцати.
Мужчина попытался восстановить в памяти события прошлого вечера. Он приехал в Лас-Вегас на конференцию по архитектуре. После скучных докладов отправился в бар отеля «bellagio», чтобы пропустить стаканчик виски. Дальше воспоминания размывались, превращаясь в калейдоскоп ярких огней, звона игровых автоматов и громкой музыки.
«Вот чёрт. Я же не пью, почти».
Осторожно поднявшись с кровати, пытаясь отыскать одежду, он заметил на прикроватной тумбочке свидетельство о браке. Сердце пропустило удар. Дрожащими руками мужчина взял документ. «Адам Джеймс Фостер и Келли Мари Кларк». Дата, вчерашний день.
— О боже, — прошептал он, ощущая, как комната начинает кружиться.
Девушка на кровати зашевелилась и открыла глаза. Они были удивительного бирюзового цвета, как воды бассейна в дорогом отеле. Полные груди торчали соблазнительно, возбуждающе.
— Доброе утро, — хрипло произнесла она, бесстыдно потягиваясь.
Затем, заметив выражение лица Адама, нахмурилась.
— Что-то не так?
Адам молча протянул ей свидетельство о браке. Келли резко села на кровати, даже не попытавшись прикрыться. Сон как рукой сняло.
— Какого черта? —выхватила она документ. — Ой-ой-ой-ой! Это что, шутка?
— Боюсь, что нет, —потер виски Адам. — Я ничего не помню после бара в «bellagio».
— Я работала вчера в «scarlet velvet». Это стрип-клуб на бульваре Сэмми Дэвиса.
Она закрыла лицо руками, слегка покачиваясь из стороны в сторону.
— Помню, как ты пришел с какими-то друзьями. Вы были уже хорошо навеселе. Потом… Потом мы куда-то поехали. Кажется, в часовню «little white wedding chapel». О боже!
Келли выглядела растерянной и напуганной. В этот момент она казалась совсем юной, почти ребенком.
— Я вчера была слишком расстроена, и поэтому выпила, чего раньше не позволяла себе.
Адам почувствовал укол совести. Ему было сорок, в два раза больше, чем ей.
— Мы можем это аннулировать, — поспешно сказал он, пытаясь звучать уверенно. — Такое в Вегасе случается сплошь и рядом. Так ведь?
— Да, конечно, —кивнула она с энтузиазмом.
Они договорились позавтракать в ближайшей закусочной и обсудить ситуацию. Келли быстро приняла душ и переоделась, пока Адам пытался привести себя в порядок, рассматривая свое помятое отражение в треснувшем зеркале.
Закусочная «lucky diner» находилась через дорогу. Несмотря на ранний час, она была заполнена туристами и местными жителями. Официантка в ярко-розовой униформе принесла им кофе, яичницу с беконом и стопку блинов с кленовым сиропом.
— Итак, — начал Адам после первого глотка обжигающе горячего кофе, — расскажи мне немного о себе.
Келли помешивала свой напиток, не поднимая глаз.
— Что ты хочешь знать? Ничего особенного. Я из Оклахомы, приехала в Вегас два года назад. Мечтала стать танцовщицей в шоу «cirque du soleil», но не сложилось. Сейчас работаю в стрип-клубе, чтобы оплачивать счета и накопить на колледж.
— А родители?
Её лицо на мгновение исказилось.
— Мать алкоголичка, отец сидит за вооружённый грабёж. Я сбежала от них, как только исполнилось восемнадцать.
Адам почувствовал, как что-то сжимается в его груди. Он вспомнил свое благополучное детство в пригороде Чикаго, заботливых родителей, престижный колледж.
— А ты? — спросила Келли, поднимая на него красивые глаза. — Кто ты, Адам Фостер?
— Архитектор из Чикаго. Разведен, детей нет. Приехал на конференцию.
Он криво усмехнулся.
— И не планировал жениться.
— Я тоже, —слабо улыбнулась она.
— А почему стриптизёршей?
— А кем? — вопросила она. — Здесь у меня только два варианта. Или проституткой, или…
— Я слышал, что ваша работа неплохо оплачивается. Так ведь?
— Ну, смотри, — начала Келли, поправляя прядь волос. — Всё зависит от кучи вещей. Клуб, в котором работаешь, твоя внешность, умение общаться с клиентами, да даже просто удача. К примеру, в «sapphire» девушки могут зарабатывать от пары сотен до нескольких тысяч за ночь. Но это если повезёт.
— Ого! Неплохо.
— Ну да, в принципе. На сцене ты танцуешь, собираешь чаевые, но основные деньги идут с приватных танцев. Там уже всё серьёзнее: клиент платит за время, а ты стараешься его «зацепить». Час в vip-комнате может стоить от пятисот до тысячи долларов. Но это если ты популярная и умеешь себя подать.
— Это прямо золотая жила.
— Не всё так радужно. Во-первых, клуб забирает свою долю, stage fee, это типа платы за выход на сцену. Плюс ты тратишь кучу денег на костюмы, косметику, фитнес, чтобы выглядеть на все сто. А ещё бывают дни, когда клиентов мало, и ты уходишь почти с пустыми карманами.
Адам подпёр подбородок кулаком.
— Так что, если коротко: да, можно заработать хорошо, но это не стабильно. И не все девушки живут в роскоши, как думают. Многие, как я, копят на что-то важное. На учёбу, на переезд, на новую жизнь. Ну и плюс различные риски…
Келли поглядела на Адама, который слушал её довольно внимательно. Он никогда не рассматривал эту профессию с такой стороны.
— А вообще, — слегка улыбнулась она, — это как рулетка. Сегодня ты королева, а завтра — просто девушка, которая пытается свести концы с концами.
После завтрака они отправились в муниципальный суд, чтобы узнать о процедуре аннулирования брака. Оказалось, что это не так просто, как они надеялись. Потребуется время, деньги и юридическая помощь.
— У меня сейчас нет лишних средств, — призналась Келли, когда они вышли из здания суда.
— Я оплачу все расходы, — заверил её Адам. — Это меньшее, что я могу сделать.
Они обменялись телефонами и договорились встретиться через несколько дней, когда мужчина завершит свои дела на конференции.
Вернувшись в свой номер, Адам долго стоял под душем, пытаясь смыть похмелье и чувство нереальности происходящего. Он не мог перестать думать о Келли, о её печальных глазах. Что-то в ней зацепило его. Не просто физическое влечение, а нечто глубже.
Мужчина провел рукой по волосам, пытаясь разобраться в своих чувствах. Он был старше её на добрых двадцать лет. Они происходили из разных миров. Логика кричала, что нужно просто закончить эту нелепую историю и вернуться к привычной жизни, к одиночеству. Но имелось и другое чувство, словно за эти несколько часов с ней он ощутил себя живым впервые за долгие годы.
«Это просто последствия стресса и алкоголя, » — убеждал он себя.
Но потом вспомнил, как она слегка улыбалась, когда они пили кофе, как серьезно рассказывала о своих планах на будущее. В её глазах он видел не только усталость, но и решимость, которую сам давно потерял. Может, именно поэтому он не мог просто отпустить эту ситуацию?
Вечером, вместо того чтобы присоединиться к коллегам на фуршете, он отправился в «scarlet velvet». Огни неонового освещения стрип-клуба ослепили Адама, когда он вошел внутрь. Громкие басы музыки отдавались в его теле, а воздух был насыщен смесью дорогих духов и алкоголя. Он сел за столик в углу, заказав кружку с пивом у официантки в откровенном наряде. Сцена оказалась заполнена танцовщицами, но Келли среди них не было.
Через полчаса он увидел её. Она вышла на сцену в чёрно-золотистом купальнике, который переливался под вспышками. Её движения были грациозными, но в глазах читалась усталость. Адам наблюдал за ней, ощущая странную смесь восхищения и почему-то ревности.
Девушка двигалась в такт музыке. Каждое её движение было отточено до совершенства. Плавно скользя по сцене, она медленно сняла верхнюю часть бикини. Её танец был историей, рассказанной без слов. Историей соблазна и греха одновременно. Мужчина не мог отвести взгляд, завороженный не столько открывшимся видом, сколько выразительностью танца.
Келли заметила его, и после выступления подошла к столику.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она, удивленно приподняв брови.
— Сам не знаю, — честно ответил Адам. — Наверное, хотел увидеть тебя.
Она села напротив, нервно поправляя волосы.
— Я заканчиваю через час. Можем поговорить после, если хочешь.
Адам кивнул и остался ждать. Он отказался от приставаний других танцовщиц, объяснив, что ждет свою… Жену. Это слово казалось странным, давно позабытым.
Когда Келли освободилась, они отправились в круглосуточное кафе на Лас-Вегас-Стрип. Место было хорошо известно своими неоновыми огнями и атмосферой старого Вегаса. Оба заказали блины и кофе, хотя на часах было далеко за полночь.
— Ты не похож на других мужчин, которые приходят в клуб, — призналась Келли, размешивая сахар в кофе.
— Каких других?
— Тех, кто смотрит на нас как на товар, —пожала она плечами. — Или тех, кто воображает, что может спасти нас от этой жизни, как в фильме «Красотка».
— А я на кого похож? — спросил Адам с интересом. — На Ричарда Гира?
— На человека, который потерялся.
Она посмотрела ему прямо в глаза, а потом добавила:
— Как и я.
Они проговорили до утра. Келли рассказывала медленно, иногда замолкая, словно перебирая в памяти самые болезненные моменты. Её голос дрожал, когда она говорила о детстве в маленьком городке Оклахомы, где каждый день был борьбой.
— Мать пила, — начала она, глядя в свою чашку кофе. — Каждый вечер скандалы, крики, битая посуда. А отец… —
Она замолчала, сжав руки в кулаки.
— Он начал приставать ко мне, когда мне было лет четырнадцать. Сначала это были «невинные» шутки, потом прикосновения. А однажды…
Адам слушал, чувствуя, как внутри него всё сжимается. Он хотел остановить её, сказать, что не нужно говорить, если больно, но девушка уже начала снова.
— Мне было шестнадцать. Он пришёл пьяный, как всегда, и начал лезть ко мне под юбку. Говорил, что я уже «большая девочка», что мне пора «понять, как устроен мир». Я пыталась оттолкнуть его, но он был сильнее. Тогда я схватила пепельницу со стола и ударила его. Со всей силы. Он упал, а я просто стояла и смотрела, как кровь течёт по его лицу.
Она прикрыла глаза, словно снова переживая тот момент.
— После этого я ушла из дома. Жила у подруги, потом у кого-то ещё. А когда мне исполнилось восемнадцать, я собрала вещи и уехала в Вегас. Мечтала стать танцовщицей в «cirque du soleil», но…
Девушка горько усмехнулась.
— Вместо этого оказалась в стрип-клубе. Но я не сдаюсь. Я коплю деньги, чтобы поступить в колледж. Хочу изучать психологию. Может, когда-нибудь смогу помочь таким, как я.
— Мы были женаты десять лет, — в свою очередь поделился Адам, глядя куда-то в сторону. — Кэрол… Она была красивой, умной, казалось, что у нас всё идеально. Но со временем я начал замечать, что она отдаляется. Поздние звонки, постоянные «деловые ужины», которые затягивались до ночи. Я хотел верить ей, но…
Келли смотрела на него, не перебивая. Её глаза были полны сочувствия, но она не произнесла ни слова, давая ему возможность выговориться.
— Однажды я нашёл её телефон. Она забыла его дома, и он начал звонить. Я посмотрел…
Он сделал паузу, словно снова переживая тот момент.
— Сообщения. Фотографии. Всё было там. Я даже не сразу понял, сколько времени это длилось. Год? Два? Она даже не пыталась скрывать это особенно тщательно. Видимо, думала, что я слишком глуп, чтобы заметить.
Он посмотрел на свои руки.
— Когда я обвинил её, она даже не стала отрицать. Просто сказала, что мы «давно уже не те, кем были в начале». Как будто это оправдывало всё.
Девушка тихо вздохнула, но Адам продолжил, словно не замечая её реакции.
— Развод был… тяжёлым. Она забрала половину. Адвокаты выжали из меня всё, что могли. Но самое страшное было не это. Самое страшное — это чувство, что десять лет моей жизни были ложью. С тех пор прошло три года. Мы не общаемся. Иногда я думаю, что она даже не вспоминает обо мне. А я…
Он горько усмехнулся.
— Я просто работаю. Каждый день. Архитектура, которая когда-то была моей страстью, теперь стала рутиной. Иногда я чувствую себя как машина. Просыпаюсь, работаю, ложусь спать. И так по кругу.
Келли осторожно положила ладонь на его руку.
— Ты не машина, — сказала она мягко. — Ты человек. И ты заслуживаешь большего, чем просто существовать.
Адам посмотрел на неё, и в его глазах мелькнула благодарность.
— Спасибо, — прошептал он. — Просто… иногда мне кажется, что я застрял. Как будто всё, что у меня есть, — это работа и пустота внутри.
— Знаешь, — сказала Келли, когда первые лучи солнца начали пробиваться сквозь окна кафе, — может, нам не стоит так спешить с аннулированием брака.
Адам удивленно посмотрел на неё.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не предлагаю нам остаться женатыми навсегда, —нервно засмеялась она, неловко отворачиваясь. — Просто… может, это знак? Может, нам стоит узнать друг друга получше?
Адам задумался. В любой другой ситуации он бы счел такое предложение безумием. Но что-то в этой девушке, в её открытости и искренности, затронуло его сердце.
— Давай попробуем, — ответил он после очень долгой паузы. — Я всё равно буду в Вегасе ещё неделю.
Следующие дни оба провели вместе. Днем Адам посещал конференцию, а вечером, после работы Келли, они встречались и исследовали Лас-Вегас. Они поднялись на вершину башни «stratosphere», чтобы увидеть город с высоты птичьего полета. Посетили музей неона, где хранились старые вывески казино. Прокатились на гондоле в искусственных каналах «venetian».
Девушка показала ему другую сторону Вегаса, не ту, что видят туристы. Маленькие семейные рестораны вдали от Стрипа, где подавали настоящую мексиканскую кухню. Парк springs preserve с его пустынными садами. Старый центр города, где начинался Лас-Вегас.
Адам видел, как она расцветает, когда рассказывает о своих мечтах. Её глаза сияли, а руки эмоционально жестикулировали. Он ловил себя на мысли, что хочет защитить её, помочь ей достичь всего, о чем она мечтает.
Утро в Городе Грехов начиналось с мягкого света, который медленно разливался по улицам, окрашивая асфальт в теплые оттенки. Воздух был свеж, но уже чувствовалась приближающаяся жара. Адам стоял у входа в стрип-клуб, дымя сигаретой. Он нервно постукивал пальцами по пачке, стараясь не думать о том, как странно выглядит со стороны: сорокалетний мужчина в помятой рубашке, ждущий двадцатилетнюю танцовщицу. Но это было не просто ожидание. Это было что-то большее.
Дверь открылась, и Келли вышла на улицу. Девушка выглядела уставшей, но улыбка, которую она бросила Адаму, была искренней. Её светлые волосы слегка растрёпаны, а на лице всё ещё оставался макияж в стиле smoky eyes. Она накинула лёгкую куртку и подошла к нему, явно испытывая удивление.
— Ты… Ты здесь?
— Вот… — замялся мужчина, гася сигарету. Решил тебя встретить. Думаю, почему бы и нет?
Они засмеялись, глядя друг на друга, а потом пошли вдоль пустынной улицы. Город только начинал засыпать, и их шаги отдавались эхом в тишине. Келли рассказывала о прошедшей работе, жестикулируя и смеясь, а Адам слушал, улыбаясь её энергетике. Он ловил себя на мысли, что за эти несколько дней она стала для него чем-то большим. Она была как глоток свежего воздуха в его размеренной, но одинокой жизни.
Но их спокойствие нарушилось внезапно. Из-за угла вывалилась пара мужчин, явно перебравших с алкоголем. Они шли, пошатываясь, громко смеясь и толкая друг друга. Увидев Келли, один из них замер, прищурился, а затем широко улыбнулся.
— Эй, это же она! — закричал он, тыча пальцем в её сторону. — Цыпочка из клуба! Ну-ка, покажи нам что-нибудь, красотка!
— Пускай покажет сиськи, — ухмыльнулся второй.
Келли нахмурилась, но попыталась сохранить спокойствие.
— Ребята, я сейчас не работаю, — проговорила она, стараясь обойти их.
Но пьяные уже не слушали. Второй мужчина, с красным лицом и мутным взглядом, шагнул вперёд, схватив её за руку, попытавшись задрать ей футболку.
— Ну, не скромничай! — прохрипел он, пытаясь притянуть её к себе. — Мы тебя знаем, ты же любишь внимание! Покажешь сиськи, получишь десять баксов.
— По пять за каждую, — пьяно хихикнул приятель.
Адам почувствовал, как внутри него что-то ёкнуло. Он шагнул вперёд. Его голос прозвучал резко и чётко:
— Отпусти её. Сейчас же.
Мужчина с красным лицом повернулся к нему, ухмыляясь.
— А ты кто такой, чтобы указывать? Она же для всех танцует, так что не лезь, старик.
Адам не стал ждать. Он резко схватил мужчину за руку, с силой оторвав его от Келли. Тот заорал, но Адам уже толкнул его в сторону, заставив потерять равновесие. Второй пьяница попытался вмешаться, но мужчина, не раздумывая, уложил его на асфальт одним точным ударом. Всё произошло так быстро, что Келли едва успела осознать происходящее.
— Ты же мне нос сломал, сукин ты сын!
— Хватит, — сказал Адам, глядя на лежащих. — Проваливайте, пока не стало хуже.
Пьяные, бормоча что-то невнятное, поднялись и, пошатываясь, удалились. Келли стояла, обхватив себя руками. Её дыхание было учащённым. Адам подошёл к ней, осторожно положив руку на хрупкое плечо.
— Ты в порядке? — спросил он, стараясь говорить спокойно, хотя сам ещё дрожал от адреналина.
Девушка кивнула, но её глаза были полны слёз.
— Спасибо, — прошептала она. — Я… Я не знаю, что бы сделала, если бы тебя не было.
— Не переживай, — ответил Адам, улыбаясь. — Я не прочь тебя защищать. Даже если это значит драться с пьяными в пять утра.
Она засмеялась сквозь слёзы, и они снова двинулись вперёд. Улицы постепенно оживали, но они шли молча, наслаждаясь тишиной и друг другом. Через несколько минут оба вышли к фонтанам, которые всё ещё работали, рассыпая брызги в утреннем свете. Вода сверкала, как тысячи алмазов, а звук её падения успокаивал.
Келли остановилась, глядя на фонтаны, а затем повернулась к своему спутнику.
— Знаешь, — сказала она, — я никогда не думала, что всё это может быть так… реально. Ты, я, этот город. Как будто это сон, но я не хочу просыпаться.
Адам посмотрел на неё, и в его глазах отразилось то, что он не мог выразить словами. Мужчина взял её за руку, чувствуя, как её пальцы сжимают в ответ.
— Это не сон, — сказал он тихо. — Это наша жизнь. И я рад, что она у нас такая.
Девушка улыбнулась, и в этот момент Адам понял, что больше не может сдерживаться. Он наклонился к ней, и их губы встретились в нежном, но страстном поцелуе. Вода фонтанов шумела вокруг, но для них это был лишь фон. В этот миг существовали только они двое, и всё остальное потеряло значение.
В последний вечер перед отъездом Адама они сидели у бассейна на крыше отеля «cosmopolitan». Огни города отражались в воде, создавая сюрреалистичную картину.
— Я не хочу уезжать, — вдруг признался мужчина, глядя на ночной горизонт.
— А я не хочу, чтобы ты уезжал, — тихо ответила Келли, опустив застенчиво взор.
— Что нам делать? —повернулся он к ней. — Это безумие. Мы знакомы всего неделю. У нас разный возраст, разные жизни. — А может, именно поэтому мы нужны друг другу?
Она нежно взяла его за руку.
— Ты заставил меня поверить, что я заслуживаю большего. Что я могу мечтать и достигать.
— А ты напомнила мне, что жизнь не заканчивается в сорок лет, —улыбнулся он. — Что можно начать всё сначала.
Они долго молчали, наслаждаясь теплым вечерним воздухом и близостью друг друга.
— У меня есть предложение, — наконец сказал Адам. — Я могу помочь тебе поступить в колледж в Чикаго. Ты будешь жить у меня, пока не встанешь на ноги.
Мужчина затаил дыхание, ожидая ответа.
— Я не хочу быть твоей благотворительностью, — нахмурилась Келли.
— Это не благотворительность. Это… инвестиция в наше будущее.
— В наше будущее?
Он крепко сжал её руку.
— Я не знаю, что будет дальше. Может, через месяц мы поймем, что совершили ошибку. А может, нет. Но я хочу попробовать.
Келли долго смотрела на него, словно пытаясь разглядеть что-то в глубине его глаз. Затем медленно кивнула.
— Хорошо. Давай попробуем совершить это безумие.
***
Прошло шесть месяцев. Чикагская осень окрасила деревья в парке Миллениум в золотистые и багряные тона. Келли шла по кампусу университета, прижимая к груди учебники по психологии. Её волосы были собраны в аккуратный хвост, а вместо откровенных нарядов она носила джинсы и свитер.
Адам ждал её у входа в кофейню «intelligentsia». Он помахал ей рукой, и она улыбнулась, ускоряя шаг.
— Как прошел экзамен? — спросил он, нежно целуя её в щеку.
— Думаю, хорошо, —засияла она от гордости. — Профессор Харрис сказал, что моё эссе о травматическом опыте и резильентности одно из лучших в группе.
— Отчего-то я не удивлен, —улыбнулся мужчина, открывая перед ней дверь кофейни.
Их жизнь в Чикаго постепенно вошла в свой ритм. Келли училась на дневном отделении, а по вечерам подрабатывала в танцевальной студии, обучая детей. Адам продолжал работать в своей архитектурной фирме, но теперь с новым энтузиазмом. Он начал проект по реновации заброшенных зданий в неблагополучных районах, превращая их в доступное жилье и общественные центры.
Они жили в просторной квартире Фостера с видом на озеро Мичиган. Поначалу было непросто. Келли чувствовала себя неуютно в роскошной обстановке, а Адам иногда не понимал её страхов и неуверенности. Но они учились слушать и понимать друг друга.
— Я получила письмо от матери, — сказала Келли, помешивая свой латте. — Она прошла реабилитацию и уже семь месяцев не пьет.
— Это хорошо, — осторожно ответил мужчина.
Он знал, как болезненна для неё эта тема.
— Я думаю пригласить её на День благодарения, —подняла на него глаза девушка. — Ты не против?
— Конечно, нет, —взял он её за руку. — Это теперь и твой дом тоже.
Эти слова значили для неё больше, чем он мог представить. Дом. У неё никогда не было настоящего дома. Только ржавый трейлер, из которого она бежала, не оглядываясь.
После кофе они прогулялись по набережной озера. Ветер трепал их волосы, а солнце, клонящееся к закату, окрашивало воду в оранжевые тона.
— Знаешь, — сказал Адам, останавливаясь у парапета, — я думал, что в моей жизни уже не будет ничего нового. Что я так и проведу оставшиеся годы, работая над проектами, которые не имеют значения, и возвращаясь в пустую квартиру.
— А я думала, что никогда не выберусь из Вегаса, —прислонилась к нему девушка. — Что так и буду танцевать, пока не стану слишком старой, а потом… А потом бы умерла от наркоты.
— Забавно, как одна пьяная ночь в Вегасе может изменить всё, — усмехнулся мужчина.
— Думаешь, это была случайность? —посмотрела она на него с любопытством.
— А ты думаешь нет?
— Иногда мне кажется, что в этом был какой-то смысл, —пожала плечами девушка. — Что мы должны были встретиться.
Адам задумался. Он никогда не верил в судьбу или предназначение. Всегда считал, что жизнь — это последовательность случайных событий и решений. Но теперь…
— Возможно, ты права, —обнял он её за плечи. — Может, иногда жизнь даёт нам именно то, что нам нужно, даже если мы об этом не просили.
Они продолжили прогулку, обсуждая планы на будущее. Келли хотела после окончания учебы работать с трудными подростками, используя свой опыт, чтобы помочь им найти путь. Адам мечтал открыть собственное бюро, фокусирующееся на социально значимых проектах.
Вечером, когда они вернулись домой, мужчина достал из ящика стола маленькую бархатную коробочку.
— Что это? — спросила Келли заинтригованно, когда он протянул её ей.
— Открой.
Внутри лежало простое, но элегантное кольцо с небольшим бриллиантом.
— Адам, —растерянно посмотрела она на него, — у нас уже есть свидетельство о браке.
— Да, но тот брак был случайностью.
Он опустился перед ней на одно колено.
— Я хочу, чтобы теперь это был осознанный выбор. Келли Мари Кларк-Фостер, ты выйдешь за меня замуж? Снова?
Слезы навернулись на её глаза.
— Да, — прошептала она. — Конечно, да.
Они решили устроить небольшую церемонию весной, в ботаническом саду Чикаго. Не такую, как в Вегасе, с Элвисом-двойником в роли священника (, как они выяснили из фотографий, которые нашлись в телефоне Келли). Но настоящую, с близкими людьми и осознанными обещаниями.
Ночью, лежа в постели, девушка прижалась к Адаму разгорячённым телом.
— Знаешь, что самое удивительное? — спросила она.
— Что?
— То, что иногда самые большие ошибки оказываются лучшими решениями в нашей жизни.
Мужчина улыбнулся в темноте и крепче обнял жену. В том странном городе огней и иллюзий, где всё строится на удаче и случайности, они нашли что-то настоящее. Что-то, что выдержало испытание временем и расстоянием. Что-то, что превратило пьяную авантюру в историю любви. Вегас подарил им шанс, которого они не искали. И они его не упустили.
Песня для рассказа Как всегда у меня в аудиозаписях и на стене в ВК.
Жанр: country pop, soft rock
---
Неоновый Вегас, огни и азарт,
В бокале плескался вишнёвый закат.
Я — Адам, архитектор, уставший от схем,
Искал в этом шуме забвенье проблем.
А ты своим танцем сжигала мосты,
Мелькали в глазах неземные огни.
Под светом софитов, в плену блёсток и лжи,
Скрывала ты боль, что сжимала в тиски.
Одной пьяной ночью, под шепот рулетки,
Связала судьба нас незримою меткой.
Кольцо на руке, как случайный каприз,
И в паспорте штамп — неожиданный приз.
Проснувшись с утра, мы не верили снам,
Казалось, что Вегас смеётся над нами.
Ты — в перьях и стразах, я — в мятом костюме,
Два мира столкнулись в безумном июне.
Я строил дворцы из стекла и бетона,
Ты — хрупкие замки из света и стона.
Но что-то в глазах твоих я увидал,
Надежду и боль, что когда-то скрывал.
Одной пьяной ночью, под шёпот рулетки,
Связала судьба нас незримою меткой.
Кольцо на руке, как случайный каприз,
И в паспорте штамп — неожиданный приз.
Ошибка? Возможно. А может быть, шанс?
Сорвать с себя маски, пуститься впляс?
Забыть про обиды, про прошлые раны,
И вместе построим новые планы.
Одной пьяной ночью, под шёпот рулетки,
Связала судьба нас незримою меткой.
Кольцо на руке, как случайный каприз,
И в паспорте штамп — неожиданный приз.
Неоновый Вегас погаснет вдали,
А мы… мы с тобой, может, счастье нашли.
Случайный брак, как спасательный круг,
Вдруг станем друг другу… и ты — мне, и я — тебе друг.
И может быть, больше… Кто знает, кто знает…
Как Судьба свои карты кидает.
Возвращение утопленницы
Сумрак сгущался над Московией, будто саван, сотканный из страха и безмолвия. Шёл год от Рождества Христова тысяча пятьсот шестьдесят девятый, и лютовала опричнина, государева метла, выметавшая измену из каждого угла. Реальную ли, мнимую ли, то уж как псам государевым, Малютиным соколикам, вздумается. Черные всадники в черных одеждах, с собачьими головами и метлами, притороченными к седлам, символами их жуткой миссии выгрызать измену и выметать Русь, стали привычным кошмаром для многих земель. Слово Государево было закон, а слово Малюты, приговор, и не было от него ни апелляции, ни пощады.
Воевода Григорий Васильевич Бельский, боярин не из последних, но душою почерневший от крови и пепелищ, возвращался в свою подмосковную вотчину. Позади остался очередной карательный поход. Дым сожжённых, казалось, всё ещё щекотал ноздри, а крики казнимых. Слух. Государь Царь и Великий Князь Иван Васильевич всея Руси, был доволен, а значит, и Григорий мог перевести дух.
Хотя душа воеводы, закаленная в боях и походах, нет-нет, да и щемила от воспоминаний о последнем приказе. «Жечь дотла, боярских холопов и смердов непокорных на кол сажать, баб и девок… на поругание не отдавать, но и в живых не оставлять, дабы семя крамольное не проросло». Государь не любил полумер, и Григорий научился исполнять его волю без лишних дум. Цена верности часто пахла кровью и золой.
Конь под ним, Буланый, храпел устало, выбивая копытами глухую дробь по лесной тропе, что змеилась меж вековых сосен, мрачных и неприветливых, точно стражи подземного царства. Небо, ещё недавно ясное, налилось свинцом, и первые крупные капли дождя застучали по кольчуге боярина, по листве, по земле. Ветер завыл в верхушках деревьев, словно плакальщица на похоронах.
— Ну и погодка, — буркнул Григорий, кутаясь плотнее в волчий кожух, — не к добру.
Старая примета, еще от бабки привезенная из глухой деревушки, гласила: «Дождь в дорогу без причины, жди кручины». Григорий сплюнул через левое плечо, пытаясь отогнать дурное предчувствие.
И тут, у самого края дороги, где лес расступался, открывая вид на тёмное, как смоль, озеро, он её и увидел. Девушка. Стояла недвижно, в длинной белой рубахе, мокрой, будто только что из воды вышла. Длинные, русые волосы, темные от влаги, прилипли ко лбу и щекам, а глаза… глаза были огромные, цвета озёрной воды в пасмурный день, и смотрели они на боярина без страха, без удивления, лишь с какой-то затаённой, непонятной печалью.
«Не мигающие, словно у куклы или утопленницы», мелькнула непрошеная мысль.
И стояла она так прямо, не дрожа от стужи, хотя пар от дыхания Буланого густым облаком висел в стылом воздухе.
— Ты чьих будешь, девка? — хрипло спросил Григорий, останавливая коня. — Почто одна в такую непогодь у воды стоишь?
Конь под ним беспокойно переступил с ноги на ногу, прядая ушами.
— Аль из села какого? Чего молчишь, язык проглотила? Боярина перед собой не видишь?
Григорий нахмурился сильнее. Девка молчала, и в её молчании не было подобострастия или страха, которого он привык ожидать от простолюдинов.
Она не ответила. Лишь чуть склонила голову. Капли дождя стекали по её бледному лицу, как слёзы. Была она дивно хороша, той холодной, почти неземной красотой, что разом и влечёт, и пугает.
— Аль немая? — нахмурился боярин. — Откуда ты?
Он даже потянулся было к нагайке, висевшей у седла. Привычка, въевшаяся в плоть и кровь за годы опричной службы, где страх был главным доводом. Но что-то в её взгляде, в этой неземной тишине, его остановило.
Девушка медленно повела рукой в сторону озера. Григорий поёжился. Что-то было в ней такое… неживое. Но усталость, хмель недавних побед и странное, внезапное очарование её красотой взяли верх над опасениями.
— Садись позади, — решил он. — Довезу до села, там разберёмся.
Он протянул руку, чтобы помочь ей взобраться. Ладонь её оказалась холодной, как озерный лед, и легкой, будто не тело держал, а пучок сухой травы.
«Странно», — подумал он, но списал это на усталость.
Буланый под ней даже не пошатнулся, словно и не почувствовал лишнего седока.
«Млада», — вдруг пришло ему на ум имя.
— Звать тебя пока Младою станем.
Дом боярина Бельского стоял на пригорке, крепкий, рубленый из толстых сосновых брёвен, с высоким тесовым забором вокруг просторного двора. На дворе, конюшни, амбары, ледник, баня по-чёрному, людская изба для челяди. Сами хоромы боярские, двухэтажные, с резными наличниками на слюдяных оконцах, с крыльцом. Во дворе уже суетилась челядь, завидев возвращение хозяина. Конюхи бросились к Буланому, дворовые девки спешили в дом, чтобы доложить боярыне. Из людской избы пахнуло кислыми щами и дымом. Обычный дух крестьянского жилища. Внутри, в горницах, пахло воском, травами и дымком от лучины, хоть и горели в красном углу перед образами дорогие свечи.
Младу поселили в небольшой светелке. Жена боярина, Агафья Никитична, женщина богобоязненная и суеверная, поглядывала на незваную гостью с опаской.
— Не по душе она мне, Гришенька, — шептала она мужу ночью, — глаза у ней пустые, как у покойницы, и молчит всё, только улыбается… а от улыбки той мороз по коже. И от воды от неё пахнет, тиной да ряской, хоть и вымыли её в бане, и платье чистое дали. Словно не высыхает она вовсе. Помяни мое слово, Гриша, не человек сие. Может, русалка лесная или водяница? Почитай, Никодима-батюшку позвать, дом освятить?
— Полно тебе, Агафья, — отмахивался боярин, сам не понимая, что за туман окутал его разум при виде Млады. — Девка напугана, вот и всё. Отогреется, отойдёт. Какие русалки, старая! Перепила отвару с травами сонными? На дворе осень, не купальный сезон для нечисти. Девка как девка, просто диковатая. Поживет, привыкнет. А отцу Никодиму и без ваших бабьих страхов дел хватает.
Но где-то в глубине души шевельнулся холодный червячок сомнения. Слишком уж странной была находка, слишком уж необычна сама девица.
Но Млада не отходила. Днями она сидела у окна, глядя на озеро, или бродила по дому тихой тенью. Говорила она и впрямь мало, односложно. А улыбка её, редкая и странная, действительно заставляла сердце сжиматься от необъяснимого холода. Челядь, во главе со старым ключником Прохором, перешёптывалась по углам: «Нечистая, видать», «Из воды пришла, русалка, не иначе», «Ой, быть беде».
Как-то раз Прохор, осмелев, подошел к боярину, когда тот обходил двор.
— Боярин-батюшка, Григорий Васильевич, — начал он, низко кланяясь, — не вели казнить за слово дерзкое.
— Говори, Прохор, что стряслось? Опять девки на кухне не поделили что?
— Да нет, боярин. Про гостью нашу… Младу эту. Нехорошо от неё людям. Лошади в конюшне беспокоятся, когда она мимо идет, собаки жмутся и скулят. И молоко у коров горкнуть стало. Бабы шепчутся, мол, отводит она… Дурной глаз у ней. Может, отпустить её с Богом, пока худа большего не вышло? Дать ей котомку с хлебом, да пусть идет, откуда пришла.
Григорий лишь отмахнулся:
— Старый ты стал, Прохор, и суеверный. Девка безобидная. А за сплетни бабьи я с них спрошу! Чтобы духу их не было!
И беда не заставила себя ждать. Сперва пал скот. Коровы по ночам ревели так, что кровь стыла в жилах, а наутро их находили околевшими, с вытаращенными глазами. Овцы дохли без видимой причины, куры перестали нестись.
Потом мор пришёл в деревню. Захворали младенцы, один за другим угасая на руках у обезумевших матерей. Взрослые тоже начали чахнуть, кашлять, покрываться язвами. Отец Никодим, местный священник, старец суровый и прозорливый, служил молебны, кропил святой водой избы, но тень смерти неотступно ползла по селу.
— Неладно у тебя в доме, боярин, — сказал он как-то Григорию, глядя ему прямо в глаза своими выцветшими, но острыми очами. — Девица эта… от неё зло исходит. Тьма за ней.
— Какая тьма, отче? — усмехнулся Григорий, хотя на душе было неспокойно. — Девка запуганная, вот и все.
— Не обманывайся, сын мой, — покачал головой отец Никодим. — Я видел много на своем веку. В глазах её не страх, а глубина бездонная, как у омута, что души затягивает. И холод от неё исходит, не телесный, а душевный. Словно сама Смерть рядом с ней ходит. Окропи дом святой водой, молись усерднее. И спроси себя, боярин, нет ли на твоей совести греха тяжкого, что мог бы притянуть такую беду?
Григорий отмахнулся, но слова священника заронили в его душу первое семя сомнения. Млада же, казалось, не замечала ничего. Всё так же молчаливо скользила по дому, и лишь иногда, когда мимо проносили очередное мёртвое детское тельце, на её губах появлялась та самая жуткая улыбка.
Боярину стали сниться кошмары. Не те, привычные, где он рубил головы изменникам или вёл дружину в атаку. Эти сны были иными. Он видел огонь, пожирающий деревянные избы, слышал истошные женские и детские крики. И каждый раз перед его мысленным взором вставала женщина, простоволосая, в залитой кровью рубахе, умоляющая пощадить её дочь. А потом, тёмная вода в бурлящей реке, маленький отчаянный всплеск…
Он просыпался в холодном поту. Сердце колотилось, как пойманная птица. Однажды, после особенно страшного сна, где девочка, почти девушка, вырвавшись из его рук, с криком канула в озеро, а он лишь злобно сплюнул ей вслед.
Григорий вскочил с постели. Память, услужливо приглушённая годами и вином, вдруг обожгла его, как клеймо.
Лет семь, а может, и восемь назад… Да, это было в самом начале опричнины. Их отряд, выполняя приказ самого Малюты, «очищал» от крамолы одну деревеньку, что укрылась в лесах. Жители пытались сопротивляться. Их всех предали огню и мечу. И была там женщина… да, та самая, из сна… и девочка лет десяти, с такими же огромными, как у Млады, глазами, полными ужаса. Она вырвалась, когда он занёс над её матерью топор, и бросилась к реке. А он, Григорий, разъярённый, не желая тратить время, просто схватил её и швырнул в чёрную бурлящую воду. Он даже не обернулся посмотреть, утонула ли. Лишь зло сплюнул и крикнул своим опричникам: «Дальше! Нечего тут с отродьем крамольным возиться!». А где-то в глубине сознания мелькнул образ матери той девочки, с перекошенным от ужаса и ярости лицом, проклинавшей его и весь его род.
Холодный пот прошиб боярина. Он посмотрел на свои руки. Те самые руки, что лишили жизни невинное дитя. И он понял. Млада. Девочка из озера. Она вернулась.
Словно обезумевший, Григорий ворвался в светелку Млады.
— Убирайся! — закричал он, указывая на дверь. — Убирайся, нечистая сила! Знаю я, кто ты!
Млада медленно повернула к нему голову. В её глазах не было ни страха, ни удивления. Лишь холодное, торжествующее пламя. И она рассмеялась. Тихим, переливчатым смехом, от которого волосы на голове Григория встали дыбом.
— Узнал, душегубец? — прошелестел её голос, впервые зазвучавший так отчётливо и жутко, словно шелест камыша на ветру. — Узнал ту, чью жизнь ты швырнул в речную стынь? Я пришла за своим. За твоей душой, за твоим покоем, за твоей жизнью.
— Сгинь!
— Каждой ночью я звала тебя из своего водяного гроба. Каждой слезой материнскою я точила камень твоего сердца. Ты думал, я забыла? Нет, боярин. Вода помнит все. И я её теперь часть.
Он бросился к образам, схватил крест. Но Млада лишь усмехнулась и отступила в тень, растворяясь в ней.
На следующий день пришёл отец Никодим. Он долго молился в доме, окроплял углы святой водой, читал заклинательные молитвы. Млада не показывалась. Священник, измождённый, но с твёрдым взглядом, сказал Григорию:
— Сильна нечисть, боярин. Но и Господь сильнее. Молись, кайся. Может, и отступит.
Наутро отца Никодима нашли в его келье мёртвым. Лежал он на полу, скрюченный, с лицом, искажённым невыразимым ужасом, а одежда его была мокрой, будто его долго держали под водой. На шее его остались синеватые следы, от тонких, но сильных пальцев. А в руке он мертвой хваткой сжимал свой нательный крест, почерневший, будто опаленный невидимым огнем.
После этого последние слуги, кто ещё оставался в доме, разбежались, унося с собой жуткие рассказы. Агафья, жена боярина, слегла, и через три дня её не стало. Перед смертью она металась в бреду, всё звала супруга, шептала:
— Она здесь… девочка… холодная… не пускай её ко мне… Гриша, спаси…
Но Григорий, сам обезумевший от страха и вины, мог лишь беспомощно смотреть, как угасает его жена, чувствуя ледяное дыхание Млады у себя за спиной. Он остался один в огромном, гулком, опустевшем доме.
Еда кончалась, огонь в печи давно погас. Он бродил по комнатам, как призрак, бормоча бессвязные слова, и ему повсюду чудилось присутствие Млады. Её тихий смех, шелест мокрого платья, холодное дыхание на затылке.
В одну из ночей он не выдержал. Тишина давила, сводила с ума. Он вышел из дома и, сам не зная почему, побрёл к озеру. Луна, бледная и холодная, освещала неподвижную тёмную гладь. И он увидел её. Млада стояла у самой воды, в своей белой рубахе. Волосы её развевались на лёгком ночном ветерке. Лунный свет падал на её лицо, и теперь оно казалось не просто печальным, а исполненным какой-то древней, вселенской скорби. Будто не одна она, а все невинно загубленные души смотрели на него её глазами. Она медленно протянула к нему руку. И в этих глазах на мгновение ему почудилось нечто похожее на прощение, или, может быть, на освобождение. Для неё. И для него.
Григорий замер. Страх боролся в нём с каким-то странным, отчаянным смирением. Он вспомнил всё. Огонь, крики, детское лицо, искажённое ужасом, тёмную воду… И он пошёл к ней. Шаг, другой… Вода коснулась его сапог, потом поднялась до колен, до пояса… Он не чувствовал холода. Он видел только её глаза и протянутую руку. Он сделал последний шаг, и тёмная вода сомкнулась над его головой.
Наутро крестьяне из соседней деревни, осмелившиеся подойти к проклятому месту, нашли тело боярина Григория Бельского на берегу озера. Он лежал лицом вверх, глаза его были широко открыты и полны невыразимого, застывшего ужаса, а в руке он крепко сжимал пучок мокрых озёрных водорослей, похожих на длинные девичьи волосы.
* *
Александрова слобода, сердце опричнины, куталась в стылые ноябрьские сумерки. В просторной, сводчатой палате Государева двора, жарко натопленной, пахло воском от множества свечей, ладаном из небольшой походной церкви за стеной и сыромятной кожей от доспехов, сваленных в углу. Сам Государь Царь и Великий Князь Иван Васильевич, облаченный в темный, без изысков кафтан, сидел за массивным дубовым столом, заваленным свитками и челобитными. Костлявые пальцы его сжимали серебряный кубок с разбавленным вином, а взгляд пронзительных, чуть прищуренных глаз был устремлен на пламя высокой свечи, словно искал там ответы на одному ему ведомые вопросы.
Перед ним, прямой как стрела, но с покорно склоненной головой, стоял Малюта Скуратов, верный пес Государев, чье имя шепотом произносили с ужасом по всей Руси. Лицо его, высеченное из камня, не выражало ничего, кроме напряженного внимания. Тихий скрип гусиного пера. Это дьяк за соседним столом меньшим, корпел над очередным указом.
— …и по делу новгородских купцов, что с Ливонией торг тайный вели, следствие к концу идет, Государь, — глухо докладывал Малюта, перебирая в памяти донесения. — Вина их явная, корысть и измена налицо. Думаю, к Покрову и решение будет. Еще грамотка из Казани пришла, мурзы тамошние вновь меж собой грызутся, дань собрать норовят сверх положенного. Послать бы туда для острастки отряд верных людей…
Иван Васильевич молчал, лишь кончиком языка облизал сухие губы. Потом медленно поставил кубок.
— Острастка… — протянул он задумчиво, и голос его, обычно резкий, сейчас звучал глухо, с едва заметной хрипотцой. — Острастка нужна всегда, Григорий Лукьянович. Ибо человек слаб есть и к греху склонен, аки трава к земле. Без страха Божьего и Государева, пропадет Русь в смуте и междоусобице. А скажи-ка мне, Малюта.
Он вдруг вскинул глаза на своего опричного воеводу.
— что там за слух дошел до меня о Бельском, Григории Васильевиче? Тоже ведь мой слуга был, ревностный… сказывают, преставился?
Малюта чуть кашлянул в кулак, взгляд его оставался непроницаемым.
— Так точно, Государь Царь. Воевода Григорий Бельский, царской милостью обласканный, почил в своей подмосковной вотчине. Неделю уж тому. Прислали гонца с вестью печальной.
— Отчего почил? Хворь какая приключилась? Стар он не был, и на раны не жаловался вроде.
Малюта помедлил мгновение, подбирая слова.
— Странно почил, Государь. У озера его нашли, на берегу. Аки из воды вышел, да там и остался. Челядь его разбежалась, а те, что остались, болтают разное… про нечисть какую-то озерную, мол, девка-утопленница его с собой утянула. Да кто ж темным людям верит, Государь? Скорее всего, сердце прихватило, аль с коня пьяный упал в воду. Земля там глухая, болотистая. Всякое бывает.
Он умолк, ожидая реакции. Рассказывать Царю про русалок и проклятия было бы неразумно, почти что дерзостью.
Иван Васильевич снова уставился на свечу. В пляшущем пламени ему, быть может, мерещились иные лики, иные воды.
— Девка-утопленница… — повторил он тихо, и усмешка, жуткая и непонятная, тронула его губы. — Вода, говоришь… Вода многое принимает, да не все отдает. А Бельский… что ж, служил верно, как умел. Псов у меня много, но и верного пса жаль бывает. Однако ж, если Господь прибрал, значит, такова воля Его. Ибо сказано: «Мне отмщение, и Аз воздам». Возможно, и за ним водились грехи, нам неведомые, что тяжестью своей и утянули его на дно.
Он перекрестился широким, размашистым крестом.
— Ладно. Оставь это. Покойников не воротишь. Ты лучше скажи, что с землями его делать станем? Да с людишками, что остались без присмотра? Негоже добру пропадать и смуте волю давать.
Малюта, видя, что Государь не стал вдаваться в подробности странной смерти, внутренне облегченно вздохнул.
— Уже распорядился, Царь-батюшка. Землицу его к государевой казне припишем, а челядь… Достойных на твою службу определим, прочих, по опричным дворам распределим. Порядок будет.
— То-то же, — кивнул Иван Васильевич, и взгляд его снова стал жестким и ясным. — Порядок на Руси, первейшая моя забота. А кто тому порядку противится, тому…
Он не договорил, но Малюта и без слов понял.
— Продолжай, что там еще по делам нашим окаянным?
И Малюта Скуратов, верный исполнитель грозной царской воли, продолжил свой доклад, перечисляя имена новых изменников, доносы, следствия и готовящиеся казни. А за окном выла ноябрьская вьюга, словно оплакивая тех, кто уже сгинул, и тех, кому еще только предстояло кануть в бездну опричного террора. Имя Григория Бельского, утонувшего в лесном озере, было лишь одной мелкой строчкой в летописи того времени.