Мир глазами пенсионерки

ГОСТЕВОЙ БРАК ЗАКОНЧИЛСЯ...
Когда Тамара Андреевна заперла за собой дверь квартиры, в которой прожила последние двадцать лет, и передала дочери ключи с ключницей в виде совы, как в той самой песне, у неё подкосились ноги. Это было не от тяжести чемодана, нет, тот стоял аккуратно у двери, набитый добротно, будто она не на переезд собралась, а в деловую командировку. И вот, выработав педагогический стаж, женщина решилась. Это был страх, который подступает к горлу в самых неожиданных моментах: перед экзаменом, перед визитом к врачу, перед чем-то, где можно проиграть.
Антон её ждал. Сказал, приедет на станцию сам, на пикапе, чтобы чемодан не тащила.
— Не переживай, Тома. Дом что надо, тебе понравится, — голос его по телефону был ровный, даже слишком.
Они жили порознь около десяти лет. Сначала он мотался на заработки, потом решил стать фермером, продал старую бабушкину двушку» в городе, взял землю в аренду, посеял первый ячмень. Тамара тогда только развела руками:
— Ну побалуешься и вернёшься.
— Не побалуюсь, а на себя поработаю, — отрезал он тогда.
Но она не поверила. Муж, которого она считала человеком городской среды, вдруг ушёл в поля, в коровники, в сельхозтехнику. Глупо думать, что у него все получится. Но Антон остался. Более того, с каждым годом он расширялся, строился, укреплялся, как крепость, которую никто не собирался штурмовать. И Тамара продолжала жить в городе, работать в гимназии, изредка приезжали друг к другу в гости, будто у них не брак, а приятельская командировка с редкими перекрёстками судеб.
Теперь всё менялось. Муж встретил её у поезда.
— Привет, — он помог донести чемодан, забыл, что при встрече надо было обнять жену.
— Привет, Тош, — пробормотала она, поправляя ворот куртки.
По дороге в поселок он почти не разговаривал. Только что-то бурчал про тракториста, который забухал на два дня, про телёнка, что подхватил понос, и про новую доярку, которая «вроде ничего, только безалаберная». Тамара сидела с прямой спиной и сдерживала желание спросить: а ты вообще рад, что я приехала?
Дом, действительно, оказался добротным: красный кирпич, резные наличники, крытая веранда, за которой тянулась роща. Внутри тепло, пахло деревом и различными специями. На кухне стояли баночки с заготовками, в холодильнике аккуратно уложены кастрюли с тушёнкой и супом.
— Я сам всё, не переживай, — бросил он, заметив её взгляд.
— Я вижу. Красиво, уютно очень, —улыбнулась Тома.
— Ну, стараюсь.
Она открыла чемодан в спальне, развесила платья, разложила кремы, поставила на подоконник свои любимые кактусы, вытерла пыль с полки, хотя там было чисто. Хотела почувствовать себя хозяйкой, женщиной, приехавшей домой. Хотела сказать: «А давай я сварю борщ?», но остановилась, в кастрюле уже булькали щи. Хотела помыть полы, но они блестели.
— Может, сделаю тебе чай? — предложила Тамара. Так ей захотелось скорей стать хозяйкой этого дома.
— Чайник на плите. Мешать не надо.
— Я просто хотела…
— Мне удобнее, когда всё на своих местах. Ты не в обиде?
Она замолчала. Стало так неловко, будто она не в свой дом приехала, а на квартиру, которую кто-то сдал, забыв предупредить, что в ней живут.
Вечером она села за ноутбук, открыла программу учёта, ту, что часто упоминал муж, — и попробовала посмотреть документы. Через десять минут он зашёл в комнату, остановился в дверях.
— Не надо туда лезть, Тома. Я сам веду. Всё на флешке, отчёты сдаю.
— Я же математик, могу упростить систему.
— Не надо. Мне так удобно.
Тамара закрыла ноутбук, медленно встала.
— А зачем я тебе тогда? — проговорила тихо, не глядя.
Он пожал плечами:
— Просто будь рядом. Но не вмешивайся. У меня всё работает. А то опять начнётся, как раньше…
— Что начнётся?
Антон не ответил. Ушёл в другую комнату, включил телевизор, начал смотреть новости.
А она сидела одна, в доме, где всё было настроено без неё, где всё работало, но где не было для неё ни полки, ни дела, ни даже кружки с её любимым рисунком.
И впервые за многие годы ей стало по-настоящему страшно. Потому что всё, что было между ними, казалось теперь тонкой ниточкой, едва держится, вот-вот оборвётся.
Первую неделю Тамара пыталась не замечать раздражения Антона. Она вставала рано, хотя будильник больше не звенел в шесть тридцать, аккуратно завязывала волосы, надевала халат и шла на кухню варить кашу. Без суеты, как делала это всю жизнь по утрам, в перерывах между звонками, в редкие выходные, когда Антон приезжал в город. Только теперь он не приходил на кухню, пока она не уходила.
Однажды, не выдержав, она спросила:
— Ты что, не завтракаешь теперь?
— Я привык пить кофе в пять, до кормёжки. Сахар сам себе кладу, мне так лучше, — ответил он, не оборачиваясь, перебирая бумаги у письменного стола.
Тамара медленно села на стул и взглянула в окно. За окном начинался морозный март, в саду стояли неуклюжие вязы с оборванной корой, где-то скреблась сорока. Всё было чужим, как будто этот дом вырос не из их с Антоном жизни, а из его, отдельной, без неё, с фундаментом, выстроенным на молчании и привычках, в которых ей не было места.
Она предложила помочь с отчетностью.
— У тебя ведь скоро декларация, можно было бы…
— Я уже всё сдал, — ответил он быстро, словно оборонялся.
— Даже не показал мне?
— Зачем? Я же говорил: у меня всё устроено.
Вечером Тамара решила испечь пирог. Настоящий, дрожжевой, как он любил. Замесила тесто, поставила на расстойку, вытерла руки о фартук, заглянула в морозилку, там лежали ягоды: смородина и вишня. С улыбкой подумала: как в детстве, как у свекрови на юбилей.
Но когда поставила пирог в духовку, Антон зашёл на кухню, втянул воздух носом и скривился.
— Ты зачем это сделала?
— Что?
— Печь включила.
— Пирог… Я думала, ты будешь рад.
— Я с электриком договаривался, чтоб щит не перегружать. У нас и так с обогревателем напряжёнка. Кто тебе разрешал?
Тамара застыла у стола.
— Прости, я… не знала.
— Вот и не лезь. Тут не город. Тут думать надо, прежде чем включать.
Антон ушёл. Она стояла, не притрагиваясь к тесту, чувствуя, как по щекам текут медленные, почти бесцветные слёзы. Не обидно было за пирог, не за слова, а за тон, каким все это было сказано. За то, как много лет назад он смотрел на неё, ждал её, целовал пальцы, когда она уставала после контрольных, говорил: «Ты у меня самая умная». Теперь только тишина и приказы.
На следующий день она попыталась заговорить.
— Может, мне работу поискать? Здесь, в посёлке.
— Как хочешь. Мне не мешай только. Всё остальное твоё дело.
И вот он вышел на улицу, закрыв за собой дверь так, как будто закрыл и разговор, и отношения, и само её присутствие в этом доме.
А она осталась одна в большом, тёплом доме, где не было ни одного её следа.
Днём позвонила Лариса, старая подруга.
— Ну как ты? Освоилась?
— Пытаюсь, — голос предательски дрогнул.
— Не унывай, Томка. Вы ж по сути никогда не жили вместе. Два-три раза в год — это не жизнь. Вы просто отвыкли.
— Думаешь, ещё можно привыкнуть друг к другу?
— Ты не торопи. Ты ему сейчас как чужая. А мужики… они всё любят по своему порядку.
После разговора стало немного легче. Она пошла в сад, набрала снега в ведро, чтоб растопить и полить комнатные цветы. Возвращаясь, увидела, как Антон разговаривает с незнакомой женщиной, стройной, в сером пуховике, с короткой стрижкой и уверенной осанкой. Периодически они смеялись.
Когда муж вошел в дом, она уже был на кухне.
— Кто это была?
— Директор школы Галина Степановна. С ней у нас договорённость по молоку. Школьная столовая закупает.
— Хорошая, кажется, женщина.
— С ней удобно, очень деловая.
На следующее утро Тамара позвонила в школу. Уточнила, есть ли вакансии.
Голос в трубке был хриплым, но живым:
— Учитель математики? У нас уже второй год как нет. Приходите, познакомимся. Нам любой специалист на вес золота.
Когда Тома закончила разговор, впервые за все эти дни ей стало легче дышать.
Если уж её присутствие в доме помеха, то пусть у неё будет свой собственный смысл в этом посёлке.
И вот Тамара Андреевна впервые переступила порог сельской школы, её охватило странное чувство, какой-то отстранённой тревоги. Как будто она пришла в гости в дом, где её вроде как ждали, но никто толком не приготовился. Широкий коридор, выкрашенный в выцветшую салатовую краску, пахнул мокрой тряпкой и меловой пылью. На стенах висели портреты Ломоносова и Менделеева, пожелтевшие от времени.
Ее встретила полноватая женщина с красным лицом, посмотрела с удивлением:
— Вам кого?
— Я по поводу вакансии учителя математики, — спокойно ответила Тамара и, придерживая сумку, шагнула дальше.
Директор встретила её в кабинете, где был запах дорогих духов и крепкого кофе. Галина Степановна, высокая, эффектная, с выпрямленными волосами и маникюром, явно выбивалась из общей атмосферы школы. На ней был строгий серый костюм и жемчужные серьги.
— Математик? — уточнила она с лёгкой усмешкой и кивком указала на стул. — Редкость.
— Тамара Андреевна. — представилась она. — Двадцать пять лет стажа. Преподавала в городской гимназии, выпускники стабильно сдавали ЕГЭ.
Галина слушала, склонив голову, не перебивая. Лишь к концу бросила холодно:
— У нас, конечно, не гимназия. Тут дети попроще. И условий меньше. Но если не боитесь трудностей, завтра можете приступать к работе.
— Завтра? — переспросила Тамара.
— А что? Вы ведь не на курорт приехали.
Тамара едва заметно скривилась. Выйдя из кабинета, почувствовала, как ладони вспотели. Тон директора резал слух. Не было в этом голосе ни участия, ни обычного учительского тепла, только надменное «вы мне не конкурент, но под боком постоите».
Первый день прошёл сумбурно. В классе пахло детскими куртками и ластиком. Шестиклассники шумели, кто-то хрустел бумажкой, девочка на первой парте постоянно поднимала руку, но отвечала невпопад.
Тамара поправила очки, подошла ближе к доске и, взяв мел, написала:
«Мы не боимся математики» большими, разборчивыми буквами.
— А зачем вы это? — спросил мальчик с задней парты, щурясь.
— Затем, — ответила она, поворачиваясь к ним, — что с этого дня вы не будете её бояться.
Она провела четыре урока подряд. Устала так, будто разгрузила трактор с сеном. После последнего звонка задержалась в классе, собирая тетради, и вдруг услышала, как кто-то вошёл.
— Тамара Андреевна? — голос был осторожный, скрипучий, с простудной хрипотцой.
Она обернулась. В дверях стояла уборщица, пожилая женщина с круглым лицом и синим фартуком, на плече повисла тряпка.
— Вы простите, что я вот так, — развела руками женщина. — Я к вам вот зачем... Внук у меня в шестом «Б». Так домой прибежал, всё про вас рассказывает. Говорит, мол, новая учительница, красивая, добрая, понятно объясняет.
— Очень приятно, — улыбнулась Тамара, немного смутившись. — И вам спасибо, что пришли.
Уборщица переступила с ноги на ногу, потом посмотрела в коридор и заговорила тише:
— Я вот чего подумала… Вы простите, что лезу, но мне вас жалко. Мы-то все в селе про вашего Антона знаем. Он ведь с нашей директоршей крутит.
Тамара застыла, не сразу поняла, о чём речь.
— Простите… что вы сказали?
— С директоршей, говорю, с Галиной Степановной. Уже почти год. Мы думали, что жена его стервозная, раз он тут один. А теперь видим, что вы женщина хорошая, спокойная и скромная. Так зачем он с той? Никто в селе её не любит. Строптивая, еще с каким гонором.
— Подождите… — Тамара села на парту, чувствуя, как в висках начинает стучать. — Вы точно… знаете?
— Дочка у меня в сельсовете работает. Всё видит, всё слышит. Он к ней в дом ездит. Не просто так же, не за учебниками же. Вы простите, если что, — торопливо добавила женщина. — Но я подумала… вам лучше знать, чем за вашей спиной будут шушукаться.
Тамара с трудом перевела дыхание. Лицо оставалось спокойным, только руки холодные, как будто их опустили в воду. Когда уборщица ушла, она осталась сидеть в пустом классе.
«Галина Степановна», — медленно произнесла она вслух.
Тонкий, надменный голос. Насмешливые взгляды. Все эти мелкие замечания:
«У нас не гимназия», «Не демонстрируйте знания, это пугает детей», «Не выстраивайте авторитет, он здесь и так шаткий».
И вдруг всё сложилось. Каждый взгляд, каждое слово директора — всё было не от неприязни к новой учительнице, а от ревности. От страха потерять мужчину, которого считала своим.
Тамара встала. Подошла к доске, стёрла написанное рукой. Остался белый след, не до конца исчезнувшие слова.
А в голове пульсировало одно: «Она знала. Знала, кто я. И боялась. Потому что я не просто жена, я его выбор. Его дом. Его прошлое. А может быть, и будущее.»
И впервые за всё это время ей захотелось не уехать, не убежать, а остаться, чтобы бороться, но не за мужчину, а за уважение к себе.
Всю ночь Тамара не сомкнула глаз. Тело лежало на диване в гостиной, ей самой захотелось спать отдельно, в пространстве, где можно было дышать. Но мысли метались по кругу, как мышь в банке: «Значит, всё это правда? Значит, не просто холодность, не просто усталость, а другая женщина? И эта женщина — она?»
Когда рассвело, Тома тихо поднялась, заварила себе кофе, но не выпила. Смотрела в окно на припорошённые снегом поля и думала о том, как всё тонко и подло. Как легко её вытеснили, мягко, без скандалов, без явного предательства. Всё устроили так, чтобы она сама почувствовала себя лишней.
Она вспомнила, как Галина Степановна поджимала губы, когда Тамара рассказывала на педсовете про подготовку к олимпиаде. Как после каждого её урока появлялся очередной «мелкий недочёт». Это была не строгость. Это была месть.
На следующий день Тамара пришла в школу раньше обычного. Она поднималась по лестнице медленно, но с решимостью, которую не чувствовала с момента переезда.
Кабинет директора был открыт. Галина Степановна сидела за столом, листая какой-то отчёт. Услышав шаги, подняла глаза и удивлённо вскинула брови.
— Тамара Андреевна? Что-то случилось? — голос ровный, холодный, как и всегда.
Тамара закрыла за собой дверь и подошла ближе.
— Случилось. Я пришла поговорить наедине.
Галина медленно отложила бумаги, скрестила руки.
— Слушаю.
— Я знаю про вас и Антона, — произнесла Тамара спокойно, глядя прямо в глаза. — Уже неважно, когда это началось и кто был инициатором. Я просто хочу понять, чего вы от меня хотите?
На лице директрисы промелькнуло что-то непонятное, то ли раздражение, то ли досада, может, лёгкое презрение.
— Я ничего от вас не хочу. Вы сами сюда пришли. Вас никто не звал.
— Я законная жена Антона, — напомнила Тамара. — Или вы забыли?
— Жена… — протянула Галина с усмешкой. — Вы были женой на расстоянии. Он жил один, работал, поднимал всё с нуля, а вы? Удобно сидели в городе, получали стабильную зарплату. А теперь, когда всё готово: дом, хозяйство — вы вспомнили, что вы жена?
— Я думала, он меня ждал, — сказала Тамара. — Думала, мы сможем снова быть семьёй.
— А вы спросили у него, хочет ли он этого?
Тамара стояла, выпрямившись, как перед доской, когда ученики начинают перешёптываться и ты должен одним взглядом вернуть порядок.
— Я не за него пришла драться. Это его выбор. Я пришла сказать: не стройте из себя хозяйку школы. Вы директор, не богиня. И я не позволю вам меня выживать. Я на своём месте. И останусь здесь столько, сколько захочу.
Галина встала. В её глазах полыхнуло раздражение, но голос оставался холодным.
— Думаешь, село тебя примет? Ты чужая, городская. Люди здесь сразу видят, кто настоящий, а кто играет роль.
— Посмотрим, — коротко ответила Тамара. — Только теперь мне ясно, почему вы так цепляетесь за моего мужа. Не потому что любите, а потому что это статус: фермер, уважаемый мужчина. Мне кажется, что вы смотрите на Антона, как на трофей.
— Убирайся, — бросила Галина сквозь зубы.
— Обязательно, — еле слышно произнесла Тамара. — Но только когда сама решу.
Она вышла из кабинета, не хлопая дверью. В коридоре было тихо. Только где-то в классе щёлкал выключатель, и мальчишеский голос смеялся над чьей-то неудачной задачей.
Проходя мимо столовой, Тамара услышала, как повариха в белом колпаке говорила на ухо другой:
— А я тебе говорила, не пара он ей. Галя-то... крутая, но какая же склочная. А Тамара мягкая, тихая. Вот на ней бы и остановился. — Внутри у Томы все переворачивалось.
Вечером, возвращаясь домой, она увидела, как возле двора стоит Антон. Он курил, прислонившись к сараю, и смотрел в сторону трассы.
— Привет, — сказала она, сбавляя шаг.
Он кивнул.
— Тебе что, в школе тяжело?
— Уже не так, как было.
— Ты с Галиной говорила?
Тамара промолчала. Антон затушил сигарету о стену, бросил окурок в ведро с песком.
— Не стоило. У неё характер…
— А у меня тоже, — спокойно ответила Тамара. — Просто ты давно его не видел. —И пошла в дом, не оборачиваясь. А он остался стоять, глядя ей вслед.
Весна пришла резко, будто кто-то распахнул окно, впустил тёплый воздух и приказал: хватит зимовать. С крыш потекли ручьи, на дороге появилась первая грязь, дети сбрасывали шапки и носились по школьному двору с визгом и криками, как будто в каждом из них проснулся долгожданный свет.
Тамара шла по улице, не спеша, с сумкой через плечо, в которой лежали тетради, старый зажим для волос и вчерашняя записка от ученика:
«Тамара Андреевна, вы самая добрая и понятная. Когда вы объясняете, даже голова не болит».
На рынке, возле молочной лавки, она задержалась, выбирая творог. За прилавком стояла тётя Глаша, приветливая, с руками, пахнущими сывороткой и мукой.
— Ну как вы, Тамарочка? — спросила она с улыбкой. — Осели у нас?
— Кажется, да, — ответила Тамара, наклоняясь к весам.
— А Антон-то? Утих? Или всё ещё бегает к той?
Вопрос был прямой, как лопата. Тамара не вздрогнула.
— Не бегает. Кажется, разглядел, кто есть кто.
— Ну слава Богу. А то вон та, Галька, вечно с гонором. Никто с ней долго не уживается. Всё-то ей мало. Всё не по ней. А вы женщина настоящая, сразу видно. Глядишь… и поселок от вас теплее станет.
Тома поблагодарила, взяла творог, пошла дальше. Люди здоровались. Кто кивал, кто просто улыбался. И в каждом этом взгляде, каждом мимолётном приветствии было больше принятия, чем за всё то время, что она прожила с Антоном в «гостевом» браке.
Когда она подошла к дому, он стоял у крыльца в старой куртке, с ведром в руке. Увидел её и не отвел глаза.
— Опять с работы позже всех? — спросил он, не упрёком, а как бы с усталым уважением.
— Задержалась. Провела кружок. Да ещё трое отстающих остались, занимались. У Нинки по дробям белое пятно. Прямо беда.
Антон поставил ведро, подошёл ближе, помолчал. Потом сказал негромко:
— Не знаю, как ты это выдерживаешь. Я бы сорвался.
— Я тоже иногда начинаю. Но потом смотрю на них и понимаю, что у них только мы.
— Ты изменилась, Тома.
Тамара усмехнулась, поднимаясь по ступеням.
— Я просто начала жить.—муж поднимался следом. И в его взгляде было что-то, чего не было долго.
— Ты не уйдёшь? — спросил Антон, почти шёпотом.
— Нет, — тихо ответила она. — Но только при одном условии.
— Каком?
— Больше никогда не делать вид, что мне здесь нет места. Ни в этом доме, ни в твоей жизни. Я пришла не за тобой, я переехала сюда жить.—Антон деликатно открыл перед женой дверь, потом вошел сам..
Через неделю по посёлку уже шли слухи, что Галина Степановна уехала. «По собственному желанию», конечно. Но кто-то видел, как она собирала вещи с лицом, похожим на маску.
На место директора назначили Тамару Андреевну. И она теперь задерживалась в школе дольше обычного. Учителя, дети расходились, а она ставила чайник и раскладывала методички по полкам. Где-то вдалеке гудел трактор, за окном капали сосульки. Если темнело, Антон приезжал за ней на машине, порой шутил, что у него в любовницах опять директор школы. И вместе они смеялись.
Писатель | Медь
ПОДОЗРИТЕЛЬНАЯ ЗАБОТА БРАТА
– Уволена! После такого убирайся за забор! Ты заведующая отделом, а повела себя абсолютно безответственно! – от крика начальницы казалось, что лопнут сейчас барабанные перепонки.
Алена уже даже и не отвечала, терпеливо ждала, когда закончится эта истерика. Да, она сильно подвела начальницу и весь свой отдел неожиданным отъездом. Теперь всем придется работать без выходных, перекрывать ее часть работы до тех пор, пока не подыщут и не обучат замену.
Отпуска и планы у девчонок из отдела на лето полетели долой. Ох, как тут не сорваться от злости на крик!
Но что тут поделаешь, когда ситуация абсолютно безвыходная? После звонка из больницы Алена собрала вещи, коротко отзвонилась на работу и купила билет на ближайший самолет. Ведь дело было очень серьезным. Мама, ее любимая, всегда такая самостоятельная мамочка, нуждалась в помощи!
***
Ее нашли лежащей прямо на пешеходном переходе. Гудели машины, спешащие пешеходы раздраженно обходили странную пожилую женщину, которая никак не могла подняться на ноги. Кто-то бурчал под нос:
– С утра уже наклюкалась, стыда нет!
Кто-то рассеянно шарахался в сторону и спешил дальше. Бурный весенний ливень гнал всех быстрее на работу или домой.
Один из нетерпеливых водителей выскочил из автомобиля и кинулся к лежащей женщине, а уже через десять секунд набирал номер «Скорой помощи».
– Вышлите бригаду, у пожилой женщины перелом!
Тяжелый диагноз – несколько сложных переломов из-за падения на скользком от дождя асфальте – круто изменил жизни Алены и ее мамы. Дочери пришлось позабыть о карьере и работе, срочно вернуться в родительский дом. А Нине Васильевне, бойкой и искристой пенсионерке, привыкать к новому положению лежачей больной.
Они словно поменялись ролями, теперь мама была беспомощна, как маленький ребенок, дочери же приходилось давать ей лекарства, мыть и кормить с ложечки.
***
Только начальнице и дела не было до семейных бед бывшей сотрудницы, напоследок она выкрикнула:
– Расчет получишь копеечный!
Затем запищали пронзительные гудки оборванного звонка. Угроза остаться без денег навалилась тяжелым грузом на молодую женщину, ведь и так она все свои сбережения истратила на покупку лекарств, перевозку мамы из больницы.
Как же им дальше жить? Вдвоем на крошечную пенсию? У Алены выступили горькие слезы на глазах, но тут в комнате тонко вскрикнула мама, и она бросилась на помощь.
Нина Васильевна, вся в оковах гипса, беспомощно простонала:
– Прости, я безрукая, чашку с супом уронила. Всю кровать залила. Хотела сама попробовать справиться с обедом, чтобы ты спокойно своими делами занималась. Только еще больше хлопот наделала!
У пожилой женщины в глазах застыло тоскливое чувство вины.
– Тороплюсь быстрее снова на ноги встать, не хочу быть обузой. Повисла у тебя камнем со своими болячками. Не даю тебе нормально жить, доченька.
Алена принялась осторожно собирать испачканное одеяло.
– Ты без меня пока не пробуй ничего сама. Потом, попозже, как доктор разрешит.
И в ужасе ахнула – на груди у мамы алел багровый ожог от горячего супа.
Она кинулась к аптечке, но мази не нашла. Пришлось набрать номер брата Сергея, которому она старалась лишний раз не звонить. Отношения с ним были натянутые, у молодого мужчины звонки матери или сестры вызывали неизменное раздражение. Он бурчал всегда о нехватке времени и редко появлялся в гости.
Хотя большой двухэтажный коттедж, построенный в свое время для удобной жизни всей семьи, требовал мужской руки. Вот только на любую проблему, покосившийся забор или заросший травой двор Сергей отвечал неизменным ворчанием:
– Есть специально обученные люди для такой работы, я не бесплатная рабсила!
Однако сегодня брат удивил Алену непривычной приветливостью:
– Сестренка, конечно, о чем разговор, заскочу в аптеку. Я как раз к вам еду, через четверть часа буду.
Он и правда скоро был на кухне маминого дома, где принялся выкладывать на стол из пакетов кучу продуктов.
– Вот творог купил деревенский, качественный и сметаны свежей. Пускай мама ест, для костей хорошо.
Алена с удивлением окинула взглядом щедрые гостиницы, на Сергея такая забота была совсем не похожа. Брат примирительно произнес:
– Знаю, нечасто маме внимание уделял. Вот пришло время отблагодарить ее за все. Ей же постоянный уход нужен теперь, а он дорого стоит. Потом сиделка нужна будет, машина, чтобы на реабилитационные занятия ездить. За все платить надо будет, за физио, за массаж. Сейчас медицина хорошая только за деньги.
От его рассуждений у Алены даже в груди похолодело. Ох, как же справляться с навалившимися проблемами? Сергей вдруг наклонился к сестре и почти шепотом заговорщически предложил:
– Может, мама поедет в пансионат? Ей же лучше будет, там лечение, уход медицинский. И ты сможешь обратно вернуться, жить снова нормально. Работа, карьера, личная жизнь.
Сестра пожала плечами:
– Нет денег на такую роскошь. Да и дома стены помогают, может быть, потом…
Сергей вдруг сухо отрезал:
– Потом такого шанса не будет! Ее надо уговорить сейчас поехать! Я знаю один очень хороший пансионат, там как раз место освободилось.
Алена уже собиралась возразить, что мама еще слишком слаба, лучше подождать, но Нина Васильевна услышала их бурный разговор.
– Что случилось? Из-за чего вы спорите?
Сын решительно направился в комнату:
– Мама, будет лучше, если ты переедешь в специальный пансионат. Там за тобой будут ухаживать профессионалы по всем правилам. Алена со мной согласна. Я все оплачу!
Алена ахнула от нахальной лжи брата, но остановить его не успела. Нина Васильевна робко попыталась возразить:
– Спасибо, конечно, Сережа. Да дома мне как-то привычнее. К тому же у тебя ведь вроде проблемы с деньгами были какие-то, партнеры по бизнесу подставили. Ты же совсем недавно у меня занимал.
Мужчина оборвал ее торопливо:
– Да помню я. В конце месяца выведу выручку и отдам. Сейчас главное – твое здоровье, мама! А ты отказываешься лечиться!
Пожилая женщина виновато заерзала:
– Я согласна лечиться, что ты!
Алена поспешила ее поддержать:
– Сергей, мне кажется, ты зря этот разговор затеял. Спасибо, что продукты и лекарства привез. Обедать будешь? Давай я тебя покормлю, чай попьем.
Брат бросил на нее лишь один взгляд и зашагал к выходу. В глаза у Сергея было столько раздражения и ненависти, что у молодой женщины мороз по коже пошел. Он не сказал ни слова, но на пороге процедил сквозь зубы:
– Все с тобой понятно. Строишь из себя добрячку, за мамочкой сама решила ухаживать. Так и скажи, что работать не хочешь, вот и нашла удобный повод. Только не рассчитывай, я тебя на свою шею не посажу и не буду вас обеих кормить. Так что давай деньги за продукты, с тебя шесть тысяч.
Алена оторопела от его тона и наглой просьбы, однако сунулась в сумочку, где лежали ее скромные сбережения. Она долго собирала нужную сумму. Никак дрожащие пальцы не могли справиться с непослушными монетками, а в груди сердце колотилось от ужаса. Неужели Сергей и правда возьмет деньги?
Наконец она сунула ему в руку лохматую пачку купюр:
– Вот тут без двадцати рублей. Я завтра… Нет… Давай на следующей неделе отдам?
– Как? – Сергей исходил злым шипением.
Злость в нем так и бурлила, он едва сдерживался от крика.
– Как ты собираешься отдавать долги?! Ты же не работаешь! Кредит возьмешь? А потом что? Еще один?! Они же копятся как снежный ком, сама не заметишь, как окажешься в долговой яме! Уж я-то знаю!
Брат вдруг осекся, что сболтнул лишнего, и сурово принялся отчитывать сестру:
– Ведешь себя как эгоистка, лишь бы на своем настоять! А о маме ты не подумала? Ей нужна профессиональная сиделка, чтобы делать уколы, массаж, гимнастику, кучу еще всего. Ты же ничего из этого не умеешь! И денег нет, чтобы оплатить.
– Я что-нибудь придумаю.
Алена закусила губу, чтобы не расплакаться от обиды. И так тяжело, а Сергей вместо того, чтобы как-то поддержать, лишь бьет по больному. Брат вдруг смягчился, положил кучку из купюр и монеток на тумбочку обратно.
– Извини, вспылил. Алена, да не настраивайся ты так против пансионата. Понимаю, тяжело к этой мысли привыкнуть, я тоже не о себе думаю. А о нашей мамочке. Она ведь нас растила столько лет, неужели она не заслужила хорошего, профессионального лечения? Ты поговори с ней, постарайся уговорить переехать. Дальше я все организую!
Алена едва заставила себя кивнуть в ответ, чтобы прекратить уже этот спор. Сергей ушел, и она вернулась в комнату, но сразу заметила – на маме лица нет. Нина Васильевна кинула тоскливый взгляд на часы на стене:
– Ох, доченька, нет еще шести?
Внутри у Алены все перевернулось:
– Мамочка, больно?
Хотя она и сама знала ответ на этот вопрос. Мама страдала от болей в искалеченных ноге и руке, а облегчить ей страдания уколом сможет соседка, работающая медсестрой в районной поликлинике. Вот только произойдет это лишь через два часа, когда та придет с работы.
Молодая женщина сжалась от стыда, что она ничем не может помочь матери. Может быть, и прав Сергей, она из-за своего упрямства лишает маму достойного ухода и лечения.
Нина Васильевна прикрыла глаза, сунула здоровую руку под одеяло, скрывая озноб от боли:
– Я потерплю, ничего страшного. Сама виновата, вот же дуреха, думала, успею дорогу перебежать! Торопилась, на прием опоздать боялась. Даже не подумала, что дорога такая скользкая от дождя, рванула на зеленый. Вместо этого всем проблем успела наделать. Ты работу такую хорошую бросила, за мной ходишь. Сережка деньги на лечение тратит, сам еще на ноги не встал толком. Все хочет бизнесменом стать, крутится, вкладывает. Тут я у него на шее повисла. Так что уж мне грех жаловаться, где там и что болит. Наказание это за мою глупость.
Слезы, которые Алена так долго сдерживала, все-таки хлынули ручьем по лицу. Она выскочила в коридор, выкрикнула на ходу:
– Мама, я пойду проверю, может, соседка сегодня пораньше пришла.
Тяжелая тревога погнала молодую женщину по улице между домами. Ужас перед безденежьем, словно удары кнута, больно прожигал грудь насквозь и не давал остановиться, вдохнуть свободно. Лишь одна мысль пульсировала в голове у Алены – срочно нужны деньги на лечение мамы!
***
Теперь ей приходилось врать матери каждое утро. В пять утра Алена буквально выдирала себя из одеяла, натягивала одежду и кралась к двери. Нина Васильевна, которая спала плохо, вздыхала:
– Доченька, опять на пробежку? Не рассвело ведь даже еще.
Дочка успокаивала ее:
– Да я вокруг дома быстренько. Поспи еще.
Однако спешила молодая женщина совсем не на пробежку. Вооружившись ведром и тряпкой, Алена старательно мыла пол то в небольшом офисе, то в круглосуточной аптеке, то в помещении пекарни. Платили за эту работу немного, но хватало на продукты, лекарства. Да и все места были недалеко от маминого дома, за пять минут можно добежать.
На скромный заработок молодая женщина наняла хорошую медсестру, которая научила ее ставить уколы и ухаживать за лежачей больной. С нехитрыми обязанностями уборщицы управлялась Алена за пару часов и потом спешила обратно домой.
Но сегодня она даже не предполагала, что ее задержит на работе. Уже почти была закончена уборка в пекарне, когда в распахнутое окно вдруг послышался знакомый голос:
– Да, я знаю, знаю, что клиенты на следующей неделе приезжают! Клянусь, дом будет свободен, я избавлюсь от старухи! Она поедет в дом престарелых, я же обещал! Давно была бы там, если бы не моя упрямая сестра.
Сергей, а это был он, перешел на крик:
– Помню я про долг! Отдам, как только сплавлю свою родню. Дом будет свободен, сможем сдавать его в аренду сколько угодно, делать деньги из воздуха. Сегодня же решу этот вопрос, мое терпение лопнуло.
И сразу же посыпались просьбы к его собеседнику:
– Дай еще немного! Да нет же, я не проиграю эти деньги. Клянусь, я в завязке! Никаких ставок! Мне надо на билет сестре, иначе ее не вышвырнуть из дома. Она нищая, все профукала на лечение, вот и торчит здесь, таскает горшки.
Голос Сергея начал удаляться, а Алена застыла на месте в шоке. Сердце у нее так и сжималось, казалось, выпрыгнет сейчас из груди от обиды и гнева на брата. Он наврал насчет пансионата! Вместо элитного дорогого лечения маму ждал дом престарелых! Ему важен дом, а не здоровье матери.
А потом Алена со всех ног кинулась бежать домой и успел как раз вовремя. Мама неловко пыталась левой рукой вывести свою подпись в бумагах, которые разложил перед ней Сергей.
Без лишних реверансов молодая женщина схватила документы и запустила их белым веером по комнате.
– Никакого дома престарелых! Я все знаю про твои долги и про твой план избавиться от мамы, чтобы сдавать дом в аренду. Даже не думай! Я остаюсь здесь жить навсегда, буду сама за ней ухаживать. Это наш дом, ты нас отсюда не выставишь!
От неожиданности Сергей забыл стереть с лица милое выражение, но когда сестра выкрикнула правду ему в глаза, легкая улыбка превратилась в звериный оскал. Мужчина с размаху влепил Алене пощечину:
– Ах ты… !
Нина Васильевна закричала в ужасе, а Алена бросилась к своему чемодану. Она рывком вытянула оттуда шкатулку со своими скромными украшениями и сунула в руки брату.
– Вот держи! На твои долги. Но прошу тебя, не мучай маму! Не приходи и не уговаривай ее переехать в дом престарелых.
Мужчина выплюнул сестре в лицо обидные слова:
– Решила одна себе дом заграбастать?! Делиться не хочешь?! Думаешь, я глупый, на твои побрякушки поведусь?! Ну нет, так просто я не уйду! – однако шкатулку все-таки из рук не выпустил.
Как вдруг его остановил спокойный голос Нины Васильевны:
– Сережа, уходи, – женщина хоть и была бледна как мел, но говорила твердо. – Я вижу, что ничего не изменилось. Ты обещал мне, что бросишь играть на деньги, найдешь себе нормальную работу. Ни одного обещания ты не выполнил, только еще хуже стало. Я больше тебе не верю.
В бешенстве Сергей запустил в стену рядом с головой Алены первое, что попалось под руку. Любимая мамина ваза разлетелась на куски под его крик:
– Я еще вышвырну вас отсюда! – и он бросился прочь со своей скромной добычей из украшений сестры.
Алена повернулась к матери, хотела что-то спросить, ведь получается, что она все знала про игроманию Сергея и его многочисленные долги. Однако при виде печальных глаз Нины Васильевны, где стояли слезы, и разоренной после их стычки комнаты лишь смогла выдавить:
– Давай попьем чаю? И я все исправлю. Уберусь здесь, ты выпьешь лекарства, а потом решим, как дальше жить.
На измученном, бледном лице мамы мелькнула светлая тень улыбки сквозь слезы:
– Давай. Хорошо, что ты вернулась домой, доченька.
Сергей так и не смог избавиться от своей больной страсти. Его долги становились все больше, а кредиторы начали угрожать, поэтому вскоре он вынужден был броситься в бега и больше не появлялся в доме матери.
Елена Шаламонова
ПУТЬ К СЧАСТЬЮ
Гришу во дворе называли «гадким утёнком». Он рос худеньким, быстро вытянулся и был бледным. Ребята даже не звали играть его в футбол, потому что знали, что он неловкий из-за своего роста.
- Иди уж на скамейку запасных, - говорили приятели, - или музыкой своей занимайся, тебе больше подходит…
Гриша учился в музыкальной школе, и как говорили взрослые, у него был талант. Он занимался по классу баяна, и одно время стеснялся немного своего инструмента, когда многие мальчишки его двора бренчали на гитарах у подъезда, победно поглядывая на девочек.
Мало кто обращал внимания на Гришу из девчонок. То ли из-за его роста и худобы, то ли оттого, что он был слишком стеснительным и замкнутым. Вот только Олеся, голубоглазая невысокая девочка смотрела на него с обожанием, и всегда радовалась его появлению.
- Ты не сердись на ребят, - говорила она Грише, - не понимают они, что ты ещё им покажешь! Вот станешь известным музыкантом, и будут тебя показывать по телевизору… Вот тогда и будут они гордится, что выросли с тобой в одном дворе…
- Скажешь тоже, - смеялся Гриша, - гордиться… Да мне это и не нужно… У каждого свои интересы. А меня Николай Николаевич записал в секцию атлетики. Представляешь? Уже был на первой тренировке, так всё тело болит, аж дышать больно…
Николай Николаевич был отчимом Гриши. Не так давно вышла мать мальчика повторно замуж, и отчим решительно взялся помогать юному музыканту не только развивать свои способности в музыке, а и «тренировать мускулы».
Теперь у Гриши стало ещё меньше времени гулять во дворе, и Олеся очень радовалась, когда он всё-таки выходил к ней поболтать хотя бы на полчаса.
Рядом с этой симпатичной девочкой он чувствовал себя уютно. Она всегда поддерживала его, одним тёплым взглядом вселяла уверенность в себе, а когда они прощались, спрашивала:
- А завтра выйдешь?
И Гриша кивал, улыбаясь. Нет, Олеся, конечно, самая лучшая девчонка, которую он знает. И почему она такая маленькая, стройная как куколка, а он – высокий, тонкий как хворостина, и к тому же жутко стеснительный?
Но время шло, занятия спортом сказались на фигуре Гришки самым наилучшим образом. Он, по крайней мере, перестал стесняться своего тела, роста. Его фигура стала крепче, стройнее и отражение в зеркале уже было даже красивым.
На лицо Гриша был симпатичным, а добавляющаяся всё больше с каждым годом мужественность уже заставляла девчонок оглядываться.
Учиться Гриша пошёл по музыкальной части, уехав после девятого класса в музыкальное училище в Подмосковье, где жили его дядя и тётя. Они и позвали племянника поступать туда, так как сами работали там преподавателями.
Очень расстроилась из-за отъезда Гриши Олеся.
- Вот станешь профессиональным музыкантом, будешь выступать, и не вспомнишь обо мне… И не вернёшься больше в наш город, - с грустью говорила она.
Гриша по-прежнему обожал свою подружку, и даже признавался ей в этом, но Олеся отмахивалась:
- Разве можно так говорить? Ты и сам не знаешь, что с тобой будет завтра. Ты уезжаешь учиться, потом армия, а потом – неизвестно что станет…Тебе повезло – берут тебя твои музыкальные родственники поближе к столице, а я остаюсь тут. Но, поверь, я тоже буду стараться, ты же знаешь, сколько я занимаюсь английским…
Гриша обещал приезжать как можно чаще, и они впервые целовались перед расставанием.
Время учёбы летело для начинающего музыканта-студента быстро, очень много надо было заниматься, а он ещё и спорт не хотел бросать, так привык к физическим нагрузкам. Вот и чередовал их с выступлениями на концертах, сессиями, экзаменами. И каждые две недели старался вырываться домой, не столько повидать маму и отчима, как на свидания к любимой Олесе.
Она разделяла его чувства и радовалась его приездам.
- Как ты? Думаю, что ты самый успешный студент вашего училища. Так? – спрашивала она.
- Угадала! – полушутя, полусерьёзно отвечал Григорий, рассказывая подруге о концертах, которые они дают в организациях группой студентов, и что у них сложился отличный коллектив.
- Представляешь, нас снимал телеканал, и уже несколько раз показывали в программах, - радовался Григорий, - но это только начало! Меня и моего товарища пригласили на съёмки рекламного ролика! И даже гонорар обещали!
Олеся и радовалась, и огорчалась одновременно: боялась, что Гриша перестанет ездить к ней и забудет. И некогда ему, и наверняка есть и там девушки не хуже неё…
Увидев её глаза, Григорий понял её чувства:
- Ты не думай, что я хвастун и болтун, а тем более смотрю на других… То есть, конечно, есть и у нас красивые девушки, но мне кроме тебя никто не нужен, Олеся…
За последние два года, что Гриша учился, он очень изменился. От гадкого утёнка не осталось и следа. Он превратился в высокого стройного красавца с синими глазами и шевелюрой кудрявых волос.
Не раз ему говорили, что нужно было бы идти в театральный, а Гриша отшучивался:
- Там надо быть свободным, раскованным, а у меня полно комплексов из самого детства.
- У тебя? Комплексы? – не верили товарищи по учёбе, - вот уж неправда…
Армию Григорий служил, играя в оркестре. Он часто писал письма Олесе, а она на каждое его письмо обстоятельно писала ответ. А в конце всегда приписывала: «очень скучаю и люблю…» Эту приписку Гриша перечитывал много раз и гладил рукой, словно хотел ощутить тепло её руки, писавшей эти дорогие слова.
- И сколько ты будешь по своему Гришке сохнуть? – спрашивали Олесю подруги по институту, где уже училась девушка.
- Всегда… Он – единственный и неповторимый. Таких больше нет… - отвечала, улыбаясь Олеся, - хочу быть достойной парой ему.
Девушка хорошо владела английским, и намеревалась стать переводчицей. Как только Гриша вернулся со службы, они встретились уже в Москве, у её института. Такой красивой парой любовались все, кто видел их: и студенты, и преподаватели, и прохожие.
- Вот сейчас бы нам в кино сниматься, - смеялся Гриша, обнимая свою Олесю, - столько счастья!
А она ему шептала:
- Не надо нигде сниматься, разве нам вдвоём плохо? Нельзя кичиться своей радостью, тем более – любовью… И к тому же я тебя ревную.
Теперь они не хотели разлучаться. Григорий нашёл работу по своей специальности – стал руководить народным коллективом самодеятельности при клубе большого предприятия. А Олеся ещё училась, когда они решили пожениться.
- Ты уверен в своих чувствах, сынок? – спросила Гришу мать, - Олеся, эта девочка с нашего двора… Вы с ней с детства. Не случится ли так, что ты встретишь кого-то среди огромного круга общения, который теперь у тебя в Москве?
- Всё может случиться, разве кто-то застрахован от встреч и внезапной влюблённости? – стал рассуждать Григорий, - но она – совсем другое дело. Она – давно мне родная… Даже на знаю, как это объяснить. Ещё маленькой была, а уже поддерживала меня как взрослая: ободряла, даже возносила чрезмерно… Мне тогда это было очень нужно.
- А разве мы с Николаем не говорили тебе слова поддержки, не посоветовали спортом заниматься и не обращать внимания на дразнилки мальчишек? – рассмеялась мать.
- Вы – это вы… Вам я и не особо верил. Родители всегда так делают, чтобы помочь детям. А вот она – со стороны. И мне этого не забыть. И это не обычное чувство благодарности. Она, эта маленькая фея, окрыляла меня всё детство… Один её добрый взгляд – и я спокоен и счастлив, - искренне ответил матери Григорий.
-О, да ты влюблён в неё по-настоящему… - улыбнулась мама, - вот теперь я спокойна за вас. Береги эти отношения, сынок. Наверное, тебе досталась твоя женщина. Ты поймёшь меня позже. Именно – твоя.
Сын ушёл к своей Олесе на свидание. А мать, стоя на кухне у окна, думала: «Какое хорошее у них сейчас время… Всё только начинается – семья, совместная жизнь и потом дети. Верно же говорят, что самая сильная любовь – с детства. Как и дружба. Помоги же им Бог…»
А Олеся и Гриша сидели во дворе на своей старой скамейке в беседке. Они вспоминали как их любовь начиналась тут. А теперь они всё реже будут приезжать сюда, разве что навестить своих.
Прошли годы, и Григорий с Олесей ни разу не пожалели о своём выборе. Она стала переводчицей, как и мечтала, и после рождения дочери, подрастив Алёнку, нашла себя в сфере туризма – начала работать экскурсоводом в известном музее – вела экскурсии на английском языке.
Григорий всё так же с успехом руководил самодеятельным коллективом. Его хор не раз показывали по телевидению не только местному, но и по центральным каналам, и участники часто давали концерты и были призёрами и лауреатами конкурсов.
Супруги со временем обзавелись своим жильём, радовались своему гнездышку. Алёнка унаследовала от отца музыкальный талант, а от матери – твёрдый характер к достижению цели и стала заниматься балетом.
Через некоторое время Григорий помог переехать туда и матери с отчимом, чтобы вся семья была ближе друг к другу.
- Вы будете ходить на мои концерты, мама, - радовался Григорий, - и тут мы все в кучке, хоть Москва и большая…
- Надеюсь, что и на мои концерты вы будете ходить, бабушка, - вслед за отцом повторяла и Алёнка, - я уже танцую в первой своей постановке!
- А я всё равно скучаю по нашей скамейке, - с ностальгической ноткой в голосе напомнила Олеся.
- Так мы к твоим будем ездить, - обнял её муж, - и на скамейке, как и всегда посидим. Куда она денется? Наша заветная, и верная спутница детства…
- Димка, взрослый вроде человек, а ведешь себя как маленький! Ну что это такое, а? – Вера вытащила из-под кровати очередной носок и укоризненно глянула на сына.
Дмитрий Иванович Осипов, ведущий программист крупного предприятия двадцати восьми лет от роду, угрюмо молчал, с умным видом продолжая пялиться в монитор.
Вот только мать его, Вера Анатольевна, несколько отличалась от обычных заполошных маменек, которым главной заботой своей в этой жизни виделось обеспечение трехразового горячего питания отпрыску и устройство его личной жизни с целью получения здорового и крепкого потомства.
Зажав в кулаке букет из не слишком свежих носков, Вера Анатольевна поднялась с колен, оправила покрывало на кровати сына, и вглядевшись в мешанину странных значков на экране монитора, выдала:
- У тебя ошибка в коде. Стыдно, батенька!
- Где?! – Дмитрий Иванович тут же нахмурился и засопел. – Ну, мам!
- Сам, мой дорогой, сам! Ты же за меня мою работу не делаешь?
Усмехнувшись, и прихватив до кучи пару кружек с рабочего стола сына, Вера кивнула на небольшого медвежонка, который сидел у монитора.
- Дим, может убрать медведя твоего? Совсем ты его замусолил. Уже даже непонятно какого цвета твой Потап.
Взгляд, который Дмитрий бросил на мать, говорил куда больше всяких слов. Вера подняла над головой свой ароматный букет из носков и кружек, чертыхнулась, когда давно остывший кофе оросил ее светлую футболку, и сказала:
- Сдаюсь-сдаюсь! Извини! Есть будешь?
- Буду! – буркнул Дмитрий, снова утыкаясь носом в монитор.
Вере же ничего не оставалось, как выйти из комнаты сына и по традиции вздохнуть:
- Деточка…
Конечно, ей не нужно было объяснять, почему сын так дорожит этим медвежонком. Ведь это она сама подарила игрушку Диме, когда тот остался с бабушкой и дедом, проводив мать на учебу в Москву.
Как давно это было…
Глупая молодая Верочка, поверившая ласковым речам взрослого, уже состоявшегося мужчины.
Мама, которая ночей не спала, дожидаясь ее после свиданий. И ведь ни разу не попрекнула, ничего не сказала, глядя на сияющие от счастья глаза дочери. Вздыхала тихонько и разогревала суп. Знала, что Вере не до еды и кормила чуть ли не с ложки…
О том, что отец Димы женат и связывать с ней свою жизнь совершенно не собирается, Вера узнала далеко не сразу. Она уже была беременна, когда ее избранник поставил ее перед фактом и заявил, что она рождена для любви, а «там» у него только обязательства. Вере же хотелось тех самых обязательств, и тощая пачка купюр, появившаяся на столе в ответ на ее признание в том, что она ждет ребенка, совершенно не соответствовала ее ожиданиям. А потому бывший уже возлюбленный был отправлен по адресу прописки, а Вера стала думать, что же ей делать дальше.
Гнев отца, когда он узнал, что Вера ждет ребенка, был страшен. Он кричал, скандалил, и успокоился только тогда, когда мать Веры сказала, как отрезала:
- Уходи! Не понимаешь, что семья нужна, чтобы хранить друг друга, а не уничтожать – уходи! Без тебя разберемся.
Вера помнила, как притих тогда отец. Не разговаривал с ней, молча выходил из комнаты, если она пыталась завести с ним разговор сама. А ближе к родам терпение у нее лопнуло.
- За что ты меня так ненавидишь, папа? За то, что я полюбила? Так ты мне сам рассказывал, как уговор свой с невестой разорвал, когда маму встретил. Или это другое? А ребенок чем тебе виноват? Это же внук твой! Вот ты скажи, как мне любить его, если я вижу, что родительская любовь – это пшик пустой. Я не про маму сейчас, а про тебя! Ты меня любил все восемнадцать лет, а теперь что? Не такая стала?
Вера долго готовилась к этому разговору. Подбирала аргументы, уговаривала себя успокоиться. Но все это куда-то делось, когда ее вдруг понесло. И она кричала, совсем как отец, размазывая по щекам злые слезы. И даже мама не смогла ее ни успокоить, ни остановить. Скорая, которую мать вызвала, приехала быстро, и Дима появился на свет раньше срока, удивив врачей своей горластостью и крепкой статью.
- Хороший мальчишечка получился! Молодец, мамочка!
Вера, уставшая и счастливая, то ли плакала, то ли смеялась, но уже в тот момент понимала – теперь она никогда не будет одна. И кто бы что не сказал, ее сын – это не ошибка.
Из роддома ее забирали родители. Отец стоял в стороне, опустив глаза и разглядывая мокрый после дождя асфальт. Вера поймала взгляд мамы, улыбнулась, и зашагала прямо к нему.
- Держи! – не давая ему даже опомниться, Вера вручила отцу сверток с младенцем. – Дмитрием назову.
Не то, чтобы она хотела польстить отцу, назвав сына именем его отца, своего деда, ведь оно и так ей нравилось всегда, но это сработало. Суровое лицо смягчилось и впервые с тех пор, как она сообщила о том, что ждет ребенка, брезгливость ушла с лица того, кого она любила настолько, что больно было даже дышать, когда он смотрел на нее так.
Внук был принят, обласкан и перед всем семейством объявлен продолжателем рода. Это сняло все вопросы и даже болтливые Верины тетушки прикусили язычки, не решаясь судачить на эту тему.
А спустя два года родители настояли на том, чтобы Вера продолжила свое образование.
Она не хотела уезжать. Но в маленьком городке не было достойного вуза.
- Поезжай, доченька! Мы присмотрим за Димой. Ты же понимаешь, что это нужно прежде всего ему. Как ты будешь поднимать ребенка, если у самой даже профессии нормальной нет? Хочешь дать ему достойную жизнь – поезжай.
И Вера уехала. Долго гуляла накануне отъезда с сыном, стараясь не показывать ему своих слез. Отвела в магазин игрушек, где выбрала вместе с ним смешного, чуть кособокого медвежонка. Почему-то Диме понравилась именно эта игрушка и он, приняв ее из рук матери, наотрез отказался менять медведя на что-то другое.
Дима никогда не рассказывал ей об этом, но Вера знала, что этот медведь стал для него той самой связью, которая дала уверенность в том, что она вернется. Мать рассказывала Вере, что Дима спал, ел, купался только с этой игрушкой, напрочь забыв про все остальные. Дед сердился, когда мальчик отставлял в сторонку новенькие машинки и тянулся за своим Потапом, но памятуя о скандалах с дочерью, не решался отобрать игрушку.
А потом Потап пропал.
Дима, взяв его с собой на прогулку, просто забыл игрушку на лавочке в парке. И Вера сорвалась домой перед самой сессией, впервые услышав в голосе мамы, которая позвонила ей, страх. Дима выдал температуру под сорок, и скорая увезла его в больницу, где врачи просто развели руками, не понимая, что с ребенком.
В больницу Веру сразу не пустили. Она металась, сдавая анализы и проходя нужные обследования, а Дима горел, зовя мать и Потапа.
Пробегая через парк, за которым находилась поликлиника, Вера,не глядя по сторонам и думая только том, чтобы поскорее увидеть своего ребенка, чуть было не споткнулась об игрушечную коляску, которую с важным видом толкала по дорожке румяная малышка лет пяти от роду. Потапа, восседающего в этой коляске, Вера узнала сразу.
- Откуда у тебя эта игрушка?
Девочка смотрела на Веру зелеными, колдовскими какими-то глазами, и молчала.
- Она вас не слышит.
Спокойный голос раздался над головой Веры, которая присела на корточки, чтобы поговорить с девочкой.
- Не слышит?
Высокий, худой, если не сказать изможденный, молодой человек, смотрел на Веру почему-то с жалостью.
- Почему не слышит? – Вера растерялась и не придумала ничего умного, кроме как уточнить поступившую информацию.
К счастью, ее итерация была принята с пониманием и скоро она уже знала, что девочку зовут Ирочка, парня – Алексей и он ей никакой не отец, а двоюродный брат.
- Иришку взяла на воспитание моя мама год назад. Мамина сестра… Как бы это помягче выразиться… Не захотела заботиться о своем ребенке. И пришлось моей матери заняться воспитанием племянницы. У Иры проблемы со слухом и речью, а в остальном она обычный ребенок. Любит гулять, играть и мягкие игрушки. Ваш медведь ей очень понравился. Мы нашли его здесь, в парке. Он сидел на скамейке весь промокший после дождя. Ира его пожалела и решила забрать.
Парень присел на корточки рядом с девочкой и медленно произнося слова, чтобы она успела прочесть по губам, спросил:
- Иринка, вернем медведя мальчику? Это его игрушка. Мальчик болеет.
После этих слов Ирочка вытащила медвежонка из коляски и протянула Вере.
Так Вера познакомилась со своим будущим мужем и дочерью.
Но пока она об этом не знала. Ей было не до того, чтобы заглядывать так далеко вперед. Пустили к сыну – хорошо. Температура у Димы спала – замечательно! Потап вернулся – просто чудесно! Дима вцепился в игрушку так, что Вера поняла – надо возвращаться и гори она синим пламенем эта учеба.
В университете ее затею, конечно, не одобрили. Но все-таки пошли навстречу, переведя на заочное отделение.
Вера вернулась домой, устроилась на работу и успокоилась. Сын теперь был рядом, родители больше не волновались за ее будущее, а у нее появилась надежда наладить свою жизнь так, как она когда-то мечтала. Чтобы семья, дети, дом…
Дом Вера получила несколько лет спустя, а вот второго своего ребенка – куда раньше.
С Иришкой и Алексеем Вера встретилась на детской площадке в парке почти сразу после того как вернулась домой, уладив все вопросы с учебой.
- Привет! – Алексей поздоровался на ходу и тут же унесся снимать с высокой горки маленькую свою непоседу.
Вера, глядя как он смеется, пытаясь поймать Ирочку, подумала о том, что вот такого отца хотела бы для Димы. Чтобы любил, баловал, страховал на ступеньках горки, куда забираешься, затая дыхание от страха, но точно зная, что с тобой ничего не случится, ведь руки, которые тебя берегут – рядом. У нее самой такие руки были и отец, давно сменивший гнев на милость, все так же держал ее, не давая даже на мгновение усомниться в том, что поймает, если что-то случится.
Отношения с Алексеем развивались совсем иначе, чем с отцом Димы. Только сейчас Вера почувствовала, что такое быть любимой. Не бежать сломя голову на свидание, не понимая, что тебя дальше ждет и зачем все это нужно, а спокойно шагать по этой новой дороге, приготовленной судьбой, точно зная, что рядом идет тот, кому ты нужна. И он сделает все что угодно для того, чтобы твоя жизнь была наполнена теплом и радостью.
Это желание Алексея чуть было не стоило им отношений.
Его мать, никогда и ни на что не жалующаяся, и считавшая, что болячки и прочие глупости не стоят того внимания, которое принято им уделять, ушла от инфаркта, просто не пожелав вызвать скорую. На вопросы встревоженных коллег, которые заметили ее бледность и нездоровый вид, просто отмахнулась:
- Ничего! Сейчас пройдет!
Не прошло…
О том, что случилось, Вера узнала только пару дней спустя. Дима снова разболелся, и она не отходила от сына. На ее звонки Алексей не отвечал, и Вера решила, что он снова уехал в командировку. Такие спонтанные отъезды случались и раньше, и потому она не волновалась до поры до времени, зная, что как только Алексей вернется – сразу ей перезвонит.
Но прошел день, другой, и Вера забеспокоилась. Дима, которому уже полегчало, просился на прогулку, и она решила, что не будет ничего плохого, если ребенок подышит свежим воздухом.
Алексея с Ирой они нашли на площадке. Девочка тихо играла в песочнице, а Алексей сидел на лавочке рядом, опустив голову, и даже не взглянул на Веру, когда они с Димой подошли ближе.
- Привет…
О том, что что-то случилось, Вера догадалась сразу после того, как Алексей не ответил ей.
Она присела рядом, взяла его за руку и спросила:
- Как ты?
- Плохо, Верочка. Очень плохо. Мне трудно говорить сейчас, но придется. Нам, наверное, придется расстаться.
- Почему?
- Все изменилось. Теперь Иришка – это моя забота. Впереди столько всего… И лечение, и оформление документов, и даже, возможно, какие-то суды, ведь у опеки вопросов будет ко мне очень много… А у тебя и так забот хватает. Я хочу, чтобы твоя жизнь была спокойной, насколько это возможно. А вот это все тебе совершенно ни к чему.
Вера, которая завелась еще в начале этой тирады, почувствовала, как горят щеки и начинают пульсировать кончики пальцев. Гнев обволакивал ее, не давая подобрать слова, и она встала, чтобы хоть как-то унять ту дрожь, которая била ее.
- Ну спасибо, Леша… Хорошего же ты обо мне мнения, если решил, что я готова делить с тобой только радости. Совсем ты с ума сошел? Куда ты собрался от меня?! Я тебя искала столько лет! Ждала! А теперь ты думаешь, что вот так отпущу? Нет уж, милый мой! Никуда ты от меня не денешься! И ребенка отдадут охотнее в полную семью. Не мне тебе это объяснять. Так что вставай и пошли!
- Куда?
- В ЗАГС. Заявление подавать будем. Не самое правильное время для свадьбы, но сейчас нужно думать об Иришке. Так?
Глаза Алексея сказали ей столько, что Вера в тот момент очень хорошо поняла – вот теперь она точно никогда не останется одна. И у Димы появится именно тот отец, о котором она так мечтала для сына.
Расписались они очень тихо. Не было никаких застолий и гостей. Мама испекла свой фирменный «Наполеон», и дети объелись, потчуя друг друга самыми вкусными кусочками, и радуясь тому, что теперь будут жить вместе.
Мамой Иришка Веру начала называть где-то через год. Это не было сказано как-то по-особенному, торжественно или специально. Просто после смены очередного слухового аппарата Ира стала разбирать речь чуть лучше и начала пытаться говорить. И Вера, впервые услышала от девочки это протяжное:
- Маам…
Она сделала вид, что ничего особенного не случилось, а потом ревела, уткнувшись в подушку и чувствуя, как что-то большое, светлое разделило ее душу пополам, ведь теперь у нее было два ребенка вместо одного. Она давно уже считала Иру дочерью, но ждала, когда девочка даст ей понять, что это взаимно.
Иришка, в отличие от Димы, никаких хлопот Вере не доставляла. Она хорошо училась, помогала по дому, и Вера точно знала – у этой девочки есть свой путь. Она давно его придумала и двигалась к цели, используя все возможности, которые могли предоставить ей родители. Две операции, проведенные в одной из лучших клиник столицы благодаря Вере, которая добилась квоты, несмотря на бюрократию, подарили Ире возможность не только слышать, но и дали толчок к развитию речи. Вера занималась с девочкой, искала логопедов и к окончанию школы Ира уже довольно неплохо воспринимала речь на слух и вполне прилично говорила сама. Впрочем, лучше всего за нее говорили все-таки ее рисунки.
Рисовать Ира начала еще в начальной школе. Ее работы ни на что непохожие, либо приводили в восторг воспитателей, либо становились поводом для беседы с Верой и Алексеем.
- Вы посмотрите, что она тут нарисовала?! Это совсем не детский рисунок! Ребенок не может так мыслить! Так чувствовать! Это невозможно!
Вера кивала, соглашалась, обещала поговорить с дочерью, а выйдя из кабинета, сердито натягивала пальто и бурчала:
- Что б вы понимали! Не может! Да она еще и не такое может! Если есть душа у человека – куда ее денешь? В конвертик запакуешь и штампик поставишь – не выкрывать до совершеннолетия? Ерунда какая!
Стремление Иры к самовыражению она всячески поддерживала, но теперь контролировала то, что девочка отдавала педагогам для выставок.
- Иришка, это прекрасно! Можно я у себя в спальне повешу на стену? И вот этот рисунок тоже! Давай пока не будем их показывать в школе, ладно? Это слишком красиво и хорошо. Не все поймут.
Работы Иры Вера отправляла на все выставки, которые только могла найти вне города. И со временем талант девочки оценили и заметили.
- Ирочка, как ты там будешь одна?! Я же с ума сойду! – Вера ревела белугой, собирая дочь на учебу в Питер.
А Ира не боялась ничего. Она точно знала – у нее есть дом, родители и брат. И если что-то не заладится, ей есть куда вернуться. Впрочем, Вера, успокоившись, насчет подобного исхода высказалась предельно просто:
- Даже не думай! Все у тебя получится!
И была права! Ирина жила теперь в городе на Неве, ведь там у нее был дом, муж, маленький сын и мастерская, где она творила, ни на кого уже не оглядываясь.
А Вера, которая «пристроив» дочь, опомнилась и решила заняться сыном, поняла вдруг, что время безнадежно упущено. Дима, из-за которого Вера с Алексеем все бросили и переехали в Москву, чтобы дать мальчику хорошее образование, надежды родителей в плане получения профессии и хорошего трудоустройства, оправдал, а вот, что касается личной жизни, заупрямился и слушать кого-либо отказывался категорически.
- Димка! Неужели до сих пор не встретил ту, которую хотел бы видеть рядом? – Ира, навещая родителей, теребила брата, пытаясь вывести на откровенность. – Даже я нашла себе мужа! А ты что?
- Ирка, ты – балда! Что значит, даже ты? Ты себя в зеркале давно видела?!
- И я тебя люблю, Дим! Но ты мне зубы-то не заговаривай! Мама уже с ума сходит! А ты все сидишь в обнимку с Потапом и никак не хочешь вырастать из детских штанишек.
- Но-но! Я бы попросил вас! Нормально у меня все со штанами! – Дима обижался и сворачивал разговор.
Правда, ненадолго. Племянник, который сурового своего дядюшку любил, казалось, даже больше собственных родителей, мигом приводил в чувство Дмитрия, и давал Ирине лишний повод улыбки.
- Своего тебе такого надо, Дим! Ты будешь очень хорошим отцом.
Объяснять сестре, что его половина где-то потерялась, Дима не хотел. Он и сам мечтал о том, что появится та, что станет для него светом, таким же как мать для Алексея. Он видел, как смотрел отчим на нее и понимал, что вот такие отношения он хотел бы и в своей собственной семье. Только, где же взять такую как мама? Нет таких и быть не может…
Впрочем, в этом он глубоко ошибался. Его судьба была так близко, что, если бы Дмитрий повнимательнее посмотрел по сторонам, он заметил бы ее давным-давно.
Хрупкая темноволосая девушка позвонила в его дверь почти сразу после того, как Вера навела порядок в его квартире и ушла. Оторвавшись от монитора, Дмитрий глянул на часы и нахмурился. Кого это принесло в такой час? Все приличные люди в это время давно уже спят и видят сны.
- Простите, у вас не будет градусника? У сына высокая температура, а наш не работает.
- Стряхнуть не пробовали? – Дмитрий пропустил соседку в квартиру и дернул дверцу встроенного шкафа, надеясь на то, что мама навела порядок и там.
Надежда его оправдалась. Вера никогда не умела делать что-то наполовину. Достав из коробки обычный термометр, Дмитрий протянул его девушке.
- Держите!
- У нас электронный, будь он неладен. Давно собиралась купить обычный, но все забываю. Спасибо!
Незнакомка подняла глаза, и Дмитрий застыл.
Нет, она совершенно не была похожа на Веру. Ни цветом волос, ни фигурой, ни точеными чертами лица, но было в ее глазах что-то такое, что Дмитрий сразу понял – вот она! Так близко, что руку протяни и все будет. И семья, и дом, и смешной мальчишка, похожий на племянника.
- Почему вы на меня так смотрите?
- Вы замужем? – Дмитрий, обычно начинавший все разговоры «из-за печки», как говаривала Вера, тут вдруг решил сразу пойти ва-банк.
- Нет. Но я не свободна.
- Жаль…
- У меня сын. И приключения не в моем характере.
Незнакомка чуть сдвинула брови и покачала головой.
- Извините, но мне пора. Градусник я вам верну утром.
- Оставьте себе. У меня еще один есть. Скажите, а могу я еще чем-то вам помочь?
Легкая улыбка скользнула по губам девушки, и она снова покачала головой:
- Градусника вполне достаточно.
А спустя два года Вера закончит уборку в квартире сына, усадит Потапа в новенькую детскую кроватку, и погрозит ему пальцем:
- Сиди тут! Жди! Скоро привезут того, кому тебя передали по наследству! Дима уже поехал за своими. Сегодня выписка. Бедный ты, бедный… Снова будут тебя теребить, купать, кормить кашей и волочить за лапу… Ты уж держись, ладно? И помни! Если что – я рядом! Лапы пришьем, от каши тебя отстираем, а все остальное… У меня ведь теперь целых три внука! Это же счастье, правда, Потапчик?