Алексей Маслов или, как его привыкли называть друзья - Леха, вошел в ресторан с красивым женским именем «НикитА». Элегантный, с лицом сноба, молодой человек, одетый, словно английский «денди», или, как наши нэпманы двадцатых годов в начале двадцатого столетия. Новый удлиненный пиджачок белого цвета, такие же белые, брючки, лакированные туфли и, завершая ансамбль несмотря на то, что на улице зима бежевая войлочная шляпа. Конечно, если учесть, что юноша прибыл в ресторан на автомобиле, то пребывание его в шляпе в середине февраля было логичным. Рядом с ним упивалась своей красотой и нарядом дама. Ей можно было дать двадцать два года, так же и восемнадцать лет, но уж сильно дотошный наблюдатель определил бы в ней несовершеннолетнюю девочку, вышедшею, вопреки закону, после одиннадцати часов, в людный, заполненный до отказа, ресторан. Но, судя по всему, в ресторане «НикитА», не было дотошных охранников, а также метрдотеля, который сделал услужливую стойку, увидев выгодного клиента. Лешка, устало, с видом человека, у которого сегодня произошла крупная сделка, вальяжно и щедро оплатил метрдотелю хорошие чаевые, прошел, увлекая за собой девушку в дальний угол и, дав понять официантам, чтобы те, выполнив заказ, не отвлекали его от приема пищи.
Лешка, несмотря на видимое благодушие, был зол. Вот уже два месяца он находится в Москве. Два месяца бездарно прошедшего времени. Ему, конечно, грех было жаловаться на скучное времяпровождение, рядом была безропотная влюбленная в него как кошка, девчушка, безоглядно принимающая его предложения. Конечно, ему самому нравилось посещать такие кинотеатры как «Октябрь», круговую панораму на ВДНХ. Они сходили в «Большой Театр» на «Щелкунчика», посмотрели на Владимира Васильева и на Екатерину Максимову. Конечно, знаменитые танцоры. Сходили, а вернее даже – прорвались, на спектакль «Юнона и Авось» с Николаем Караченцовым, в роли Николая Рязанова и Александром Абдуловым в роли сумасшедшего певца. Но, больше всего Полине понравилось, когда он достал билеты во дворец «Олимпийский» на концерт Аллы Пугачевой. Девочка ожила, с неё слетел весь лоск светской дамы. Она, взвизгивая, принимала каждую песню примадонны, порывалась выскочить на авансцену танцевать, яростно аплодировала и кричала: «Браво! Бис» после каждого выступления. Этот ажиотаж захватил и самого Алексея. В эйфории от увиденного действа он снимал все на фотоаппарат, и поклялся, себе конечно, что приедет домой и похвастается перед Ириной, мол, де, смотри, что мы видели. А, что, надо было ехать со мной. Мама никуда бы не делась, выписала бы командировку. Но она предпочла мне мужа. Ха-ха! Какого мужа? Любовника. Этого афганца. Как будто, он будет с ней, когда узнает про мужа, дочку. А, если узнает, что она еще ему изменяла с ним, с признанным и удачливым бизнесменом. Ох, Лешка, Лешка, не ври ты хоть себе. Какой ты бизнесмен, одна видимость, картинка в калейдоскопе. Ты, ведь, без матери ничего не стоишь. Ладно, но, ведь, это знаю я один. А Иринка, этого не знает, я просто бизнесмен в ее глазах, хотя и сын властительной работодательницы. Ох, Иринка, зацепила ты меня. За две тысячи километров, я думаю только о тебе. Сплю, гуляю, обедаю в богатых ресторанах с другой, не менее красивой девушкой, а может быть даже и красивее, по крайней мере моложе, а мечтаю только о тебе. Прикасаюсь к богеме, к культурной жизни, к той, которую хотела когда-то ты. Вывожу в свет, может быть, не менее достойную юницу, учу её вести себя в свете, как должен был учить тебя. Как мечтал быть с тобой. Ох, Иринка, за что мне это? Одно успокаивает, Полинка красивая девчонка, красивее, может быть тебя. Колоритная. С ней не грех появиться в этих громких и фривольных ресторанах. Фривольных, в смысле легкомысленных ресторанах. Яркая женщина, не только в одежде и макияже, но и крепкой фигурой, с выраженными достоинствами и женскими прелестями, в разговоре общительная, в меру умная, с достаточным чувством юмора. Женщина, с которой легко, которая завораживает и, которая увлекает. В этом Лешка убедился еще раз, когда при ней встречался с ребятами. Полина шутила, смеялась в ответ на его шутки. И не просто так, как пустосмешка, а действительно в нужный момент. А когда ребята заговорили о деле, оградилась от них набиванием желудка яствами, которые предлагал ресторан.
А вот, что ничего не получалось с рэкетом, это плохо. Два месяца, или даже больше, Всеволод крутился вокруг заинтересовавшей его заправкой, и – ничего. Конечно, результаты появились. Они появились сразу, когда Всеволод хотел расплатиться фальшивой купюрой. Кто его знал, что заправщица окажется такой ушлой, раскусит подмену с первого взгляда. Пришлось работать в убыток. Но, скажите, запугать клиента, это купить бензин, рассчитываясь фальшивой купюрой, а, ведь, не кричать, что вы козлы, я к вам ещё вернусь, отомщу. Я прав? Конечно – прав. Это уже не запугивание, это конкретный вызов на войну. Это подготовка к отпору. У меня же нет войск, как у Петра Петровича в родном городе. Хорошо еще принял решение запугать деятелей на заправке до того пока хозяева не опомнятся, не образуют заслон. Хотя, скажите, пожалуйста, что помешало спалить заправку к чертям собачьим. Почему либеральничал с ними. Берег заправку, так как она может быть моей. Точнее Петра Петровича. А он сам, Алексей Маслов вернется домой, в свой родной город. Постарается найти Иришку, объяснится с ней, объявит, что жизнь без неё не мила. Пусть бросает своего мужа, своего любовника. Он сделает все, чтобы она не чувствовала себя ущербной.
Алексей остановил глаза на счастливой от внимания и обожания девушке, крутившейся в танце с каким-то клиентом ресторана, обратил внимание на её раскрасневшееся лицо. Видно, парень рассказывал какую-нибудь скабрезность, чем смутил и развеселил девушку. Лешка еще раз обратил внимание, как Полинка мило краснеет.
Полинка? Что с ней-то будет? Она, действительно, любит его. Жарко. Безоглядно. Неистово. Что будет с ней, когда он вернется к Иришке. Ведь, Ирка, ведьма. Она высасывает из тебя последние силы. Но кто бы знал, как прекрасно отдавать их в кровати с Иркой. С любимой. А Полинка? Ей же, просто, не будет места рядом с ним. Он же физически не может вынести кого-нибудь еще рядом с Иркой. Но он её не обидит. Нет, не обидит. Никогда. Он парень не нищий, откупится.
Художник неизвестен
Лешка вспомнил свою поездку в Ховрино. Поездку на своем джипе «Чероки», Ох и устроили они переполох. Шуганули охранника, он скрылся с продавщицей в кабинке с пуленепробиваемыми и противопожарными стеклами, но тетка, как Всеволод сказал, та которая была в прошлый раз, по-моему, не испугалась. Наверное, много видела на своем веку. Полина, а она сидела молча, чуть дыша на заднем сидении джипа, произнесла только несколько слов. Как раз тех слов, которые и были нужны от неё в тот миг. Когда он с ребятами вернулись к джипу после того, как разбили те стекла, что поддались. Она сказала. Дай бог памяти. Она сказала: «Что вы думаете? Это же заправка. Бензин. Здесь одной спички хватит, чтобы все взлетело на воздух. И мы, кстати, тоже, если не побережемся». Что он тогда ответил ей. Что-то умное. Она сразу замолчала, поверила ему, захлебнулась в эмоциях. «Надо оставить заправку себе. Место классное». Наверное, она подумала тогда…. А, что, я бы и сам так подумал…. Наверное, останется в Москве, будет на пару со своим парнем владеть заправкой. Невдомек ей, маленькой, что он прогуливает деньги мамы, но ей и не обязательно это знать. Просто обидно будет возвращаться домой. Возвращаться из сказки, из праздника. Возвращаться к будням провинциального городка. Ведь Лешка не будет Лешкой, если не добьется благосклонности женщины своей мечты, он не бросит затею с Иркой. Нет, не бросит. Но пока он тут. В ресторане, в стареньком ресторане со смешным названием – «НикитА». Полинка влюбилась в него по уши, и он все делает, чтобы разогревать в ней это чувство.
Вот девушка оттанцевала свой тур вальса, вернулась к Лешке, счастливыми глазами блуждая в вихре танца. -- Ох, Леша! Как здорово. Как он хорошо танцует. Ты знаешь, я училась у лучших преподавателей, сколько лет занималась танцами. Но такого еще не видела. Он сам вел меня. С ним было так легко. Можно я еще буду с ним хоть один тур вальса? -- Да, ради бога, и чем он только понравился тебе? -- Лешка! Спасибо! Только тем, что танцует хорошо. Правда, правда. Ну, если ты не хочешь? Ты же знаешь. У меня никого кроме тебя нет. Я для тебя все сделаю. Полинка сделала капризное лицо. -- Нет! Ну, что ты, Полинка. Иди, танцуй, конечно, - разрешил он, надеясь, что в тишине обдумает спокойно поток дел, которые свалились на него в последние дни. Девушка выпила вина, зарделась, как всегда, когда выпьет немного больше, чем положено, чем может пропустить её молодой организм, но Лешка не боялся за неё. Он знал, что пройдет два – три часа, и организм справится с излишком вина, из глаз уйдет хмельная бесноватость, из речи смелая, но бесполезная безалаберность, исчезнет небольшая расхлябанность в движениях. И Полинка, снова, окажется маленькой, робкой девочкой, дико преданной собачкой, дрессированным песиком, которого ничто не удержит если с хозяином сделают что-либо. Такая вот она была – Полинка. Маленькая, неопытная женщина и прожженная оторва, неслух, взрослая, прошедшая все на свете девочка, ребенок. Посидев с Лешкой, восторгаясь его талантом находить мероприятия, которые ужасно возбуждают ее, покончив с уткой в подливе и запив все хорошим бокалом Бургундского пива, она, услышав игру оркестра и солиста скрипача, призывную мелодию танго, начала танцевать еще здесь, в кабинке. Приклеившись к Лешкиному плечу, девушка насильно вытащила парня из-за стола, сделав два па танго, потащила упирающего парня в центр танцплощадки, отбрасывая в сторону всякое желание к сопротивлению…, но тут, как спасение не любившему танцевать Лешке, появился партнер Полинки по танцам. Он предстал на пути нашей пары, как айсберг на пути «Титаника», и так же, как с кораблем, столкнулся с девушкой.
-- О, знакомься, Лешка. Это - Осип. Имя немного странное. Попахивает чем-то нафталиновым, восемнадцатым веком, но танцует, как бог. Осип – это мой друг, покровитель и вообще самый - самый лучший товарищ, - Алексей. -- Леша, ты, ведь мне разрешишь потанцевать с ним немного, — это она произнесла в пространство, потому что её руки уже лежали на плечах Осипа, и сам парень, умело и церемонно вывел девочку в центр зала, и повел, и закружил задохнувшуюся от счастья.
Лешка вернулся к трапезе. Он, в отличие от девушки пил не много, почти не пил совсем, если не считать те две рюмки сладкого вина, которые девушка почти насильно заставила выпить с ней. Голова работала чисто и трезво. Сегодня уже два с лишним месяца он сидит здесь, в командировке, действительно, сидит, если можно так назвать беготню по Москве в розыске билетов в театры и выставки, вечером выходы в свет. Но его нечем упрекнуть. Мама сама говорила, чтобы он не высовывался, проводил только устное руководство группой, не лез под пули. Петр обещал увеселительную прогулку, он говорил, что в охране бизнеса может быть только бойцы разложившейся воинской части, которых можно однозначно напугать тремя автоматами. Он и дал пять бойцов с пистолетами и с автоматами, причем не грамотными в смысле войны. Лешке вообще показалось, что это лучшие бойцы Петра Петровича, если это так, то его время у власти закончилось. Надо же - нарваться на бойцов спецназа, пресловутых «афганцев», положить всех пятерых в начале войны. Можно ехать домой. Смело рапортовать, что из аферы ничего не вышло. Что его прославленные ребята сели в лужу, что бизнес Скоробогатовых охраняет взвод спецназа, обожженные войной специалисты. Наверное, оно так и было бы, если бы Лешка не страдал манией величия, если бы у него не было отношения предвзятости к парням Петра. Вы так ничего и не смогли, а я…. Вот тут Лешка не удержался, и опрокинул в себя две рюмки подряд сладкого вина, и, чувствуя, как по телу побежала кровь, забурлила фонтаном в висках, подняла руки вверх в нескромном жесте и, потрясая кулаками и пробурчав врагу что-то нечленораздельное, так же неожиданно утихла. Лешка усилием воли утихомирил свою разбушевавшуюся кровь, загнал её в рамки приличия, сел снова за стол разрабатывать план выигрыша у «афганцев», если не войны, то хотя бы ближайшего сражения. Бригада Петра Петровича разлетелась по разным заправкам, хотели взять неожиданным ходом три заправки империи. Приготовились к наезду, рассчитали до минуты действие каждого члена организации и провалились. На каждой заправке их ждали. Ждали не пропитые избалованные солдаты умирающей части. А вполне боеспособное подразделение. В общем группировка Алексея, а кого же еще, он не признанный, но все равно командир, группа получила кровавый проигрыш. Алексей потерял сразу четырех человек и одного смертельно раненого. Надо сказать, что никто не брался лечить нашпигованного свинцом бойца, боялись, черти, в общем прожил он всего три дня. Теперь у Лешки осталось три человека, три боевика, три, проверенных временем друга. Леха сам и Полинка. Смелая и отчаянная девчонка. Но Полинку Лешка не стал бы считать. Девчонка. Этим все сказано.
Так переживая и думая о своих партнерах по рэкету, Лешка спланировал очередную операцию. Она сильно отличалась от всех налетов на соперника, от тех предприятий, которые проводили люди Петра Петровича. Наверное, поэтому она и имела право на существование. «Ну, что ж, Скоробогатовы. Не долго вам осталось править империей. Алексей приберет все к своим рукам. Плевал он на Петра Петровича». Уж он-то, знал, что проигрыш команды Петра, здесь в Москве, обескровил рэкетира, там в Петропавловске. Теперь он, Алексей Маслов, реальная сила. И пусть, пока у него в команде только три человека, но люди дело наживное.
Лешка поднял правую руку и, на его сигнал явился командир боевиков и личный его телохранитель Всеволод. Он находился в зале незаметно, словно тень, не привлекая ничьего внимания, сам же внимательно следивший за перемещениями клиентов ресторана и за сигналами шефа изволившего трапезничать. Вот шеф поднял вверх правую руку, а это означало одно – Лешка хотел видеть его срочно. Секунда и он предстал перед его светлыми очами. -- Всеволод! Я знаю, что надо делать! Мы сегодня…, - и они склонились над столом. Некоторое время видны были только их затылки, бритая макушка Всеволода и пышная, увенчанная длинным волосом, Лешки. Потом они, как-то разом выпрямились и долгим взглядом посмотрели друг на друга. -- А, что? Может получиться. Даже наверняка получится. И по фигу, что нас всего четверо. Мы им такую встречу сделаем. -- Ну, ладно! Не говори гоп, пока не перескочишь. Поехали домой. Нужно подготовиться. Закупить всё, что надо. Где там Полинка? -- Сейчас, - бросил в ответ Всеволод и исчез в притемненном зале разгулявшего ресторана. Спустя пять минут он появился снова, по выражению его лица Лешка понял, случилось нечто непоправимое. Что-то из ряда выходящее неординарное. Одними губами, поняв, что куда-то пропал голос он спросил. -- Что?!!
Художник Fibian Perez
Всеволоду не надо было ничего говорить. Все написано было на лице. В кругу танцующих гостей, в толпе разгоряченных алкоголем и громкой музыкой, Полинки не было. Не было её так же в вестибюле ресторана, в том самом вестибюле, куда выходили покурить сильно опьяневшие посетители, глотнуть свежего воздуха и пососать маленькие трубочки под названием сигарета. Хотя в зале ресторана не запрещалось курить, но люди, ведь, были разные. Ребята подотчетные Всеволоду уже бросились разыскивать девочку или, хотя бы след её. Полинка, как в воду канула. Лешка говорил, что в последние минуты, когда он видел девушку, та была сильно пьяна. Переборщила с марочным венгерским вином, но с ней и раньше было такое. Надо было всего отдохнуть в тишине, с часик посидеть в трансе, и всё. Норма вернется. А тут еще эти танцы. Этот Осип, который возомнил себя великим партнером. И главное, ребята искали и его тоже, но никто из посетителей не знал такого человека, не видел его вообще, никогда не встречал. Полинка исчезла, испарилась. Лешка ходил по комнате у себя дома, мерил шагами периметр и ничего не мог придумать.
-- Слушай, Лешка. Может, обратимся в милицию. Это их работа. Пусть ищут. --Ты что, очумел. Ей пятнадцать лет. Она еще ребенок, несовершеннолетний. Сразу же возьмутся за меня. Кто ты, да зачем привез её в Москву? Что я скажу? Погулять взял, одному скучно. А, ведь, у неё, наверное, родители есть. -- Ну, а что теперь делать-то? Наверное, это конкуренты. Скоробогатовы. Как ты думаешь? Они на шаг вперед нас думают. Может отменить все. И вернется Полинка. -- Нет. Леша! Не все так просто. Обычно похищенных людей так не возвращают. Я, вообще, не уверен, что они, если это они, вернут её. Черт, - через паузу вскричал он. – Почему они вмешались сейчас? Так не бывает. -- Как не бывает? А, как бывает? Расскажи. Ты же спец по этим вопросам. Почему, ты мне скажи, почему? Почему они бьют в самое больное место? -- Успокойся, Леша! Ты не должен сейчас срываться. Надо идти до конца, если решили. Тем более раз так получается. Мы боремся за правое дело. Если бы это было вчера, мы были бы бандиты, рэкетиры. А сегодня мы правы, мы мстим, ну, не мстим, а держим ответ за похищение человека. -- Ох, если бы мне найти её сейчас, я бы….
Лешка не стал договаривать. Пусть боевики сами решают, чтобы он сделал. Уехал домой или дал бы последний решающий бой. Теперь уже, как-то все равно. Карта брошена. Брошена перчатка. Пан или пропал. Завтра последний бой. Как громко сказано. Нет, конечно, не последний, но завтра надо нанести силам Скоробогатовых смертельный урон. По возможности определить, где будет находиться глава службы безопасности, ударить именно в том направлении, обезглавить «афганцев», а потом добивать их маленькими силами. Все должно получиться. Все и получится. Почему? Да, потому что он будет мстить за Полинку. А это святое….
Звонок телефона вырвал Максима из дремотного состояния. Валерка отмечал хорошую сделку с приближенными людьми. Сегодня все получилось хорошо, лучше не придумаешь. Сделка, которая должна принести большой доход, да, что там говорить, уже приносит с японскими партнерами. Валерка давно, очень давно, готовился заключить договор на поставку автомобилей, для этой цели был закуплен новый магазин. Его назвали - Симаймасита. Красивое слово. Красивое? То-то же. Валерка услышал его из уст чем-то недовольных японцев, ругавшихся между собой. Он, конечно, знал японские слова - «сенсей», учитель, и о-канэ, что-то о деньгах, но больше ему нравилось выражение «мицибуси», что означало три алмаза. Но это было банально. На каждом шагу встречаются такие названия. Так же, как и название нынешних перестроечных кафе «самурай» и «харакири». Вот ей богу, сам видел, прогуливаясь по Москве эти пункты быстрого питания. Кто–кто, а я бы не решился принимать обед в таких закусочных. Другое дело название для магазина японской техники - «Симаймасита», можно через дефис, «Симай-масита», а можно и так, слитно, одним словом. Правда, злые языки утверждают, что это слово означает – блин, черт, облом, короче невыгодное дельце, неудачу, и вообще, как вы яхту назовете, так она и поплывет, но Валерка не суеверный товарищ. Ему глубоко наплевать, как называться, лишь было красиво и прибыльно. Он, дай ему волю, назвал бы все свои предприятия именем жены – Наташка. Но, тут бы вмешалась налоговая служба и сократила название до одного. Поэтому Валерка сильно не мудрил с названием. Слово понравилось, звучит красиво и ладно.
Максим взял трубку. Просили Валерку. Низкий мужской голос с ледяными нотками в разговоре. Наверное абонент умел и привык командовать или раздавать указания. Первым порывом Максима было послать того к черту. Сегодня праздник, шеф гуляет, что ж имеет право. Одно остановило. Валерка много не пьет, а сегодня не один. Рядом молодая подруга, пассия на которую надо произвести впечатление, а это значит не пить, не употреблять, не расслабляться. Это только казалось, что человек имея такой пост в вершинах власти, на гулянке мог расслабиться. Нет. Валерка не был снобом, не был и просто высокомерным, не был представителем такой прослойки, как называют в последние время золотая молодежь или мажоры. Он все получил своим трудом, своими знаниями, ну и немного связями тестя. Кстати тесть Валерки, Эммануил Скоробогатов, был здесь же среди приглашенных или среди хозяев, Макс еще не определился. Ему было все равно какие отношения были у руководителей империи, но вопрос о том, чтобы приглашать любовницу на встречу, на которой может присутствовать отец жены, было, по мнению Максима верхом кощунства. Он еще на встречу с женой пришел бы со своей пассией. Одно успокаивало, во время вечеринки Валерка не разу не сделал ничего компрометирующего девочку в глазах тестя. А вот насчет Даши, что ж Макс до сих пор не верил ей. Хотя подозрения с неё были сняты. После жаркого наскока конкурентов на заправку в Ховрино. Тогда отличились его ребята - Ванька Фролов и Серега Алябьев, и случайно оказавшаяся на объекте Дашка. Хм, случайно. Её привез, конечно, Валерка. Он куда бы не ехал, брал с собой пассию, будто жены ему не хватало. В разговоре с Валеркой Макс выяснил, что пребывание в боевых действиях Дашки он, конечно не хотел. Когда они приехали, сказал, чтобы девочка ни в коем случае не высовывалась из машины. Но, что сделаешь если девчонка оказалась такой отчаянной. Кстати, с её легкой руки выжили и Сергей, и еще трое ребят, находившиеся рядом с ним. Она, просто, вовремя заметила вылазку, обходящего их позиции неприятеля и подняла тревогу. После этих событий Валерка поверил ей безоговорочно, можно подумать до этого он меньше верил ей. Видно же, что он влюблен. Пусть Эммануил этого не видит, но Наташка…. На что Валерка ответил: «Наташа, конечно, изумительна женщина, и она мать моего ребенка, но она никогда не интересовалась моей работой. Она даже прибылью не интересуется, хотя это непосредственно её касается. Нет! Она бы никогда не стала бы кататься со мной по объектам. Дашка – это другое. Она живо интересуется всем, что касается моего бизнеса, особенно то, что касается охраны. Но я никогда не поверю, что Дашка связанна с пиратами. Не поверю». Ну, ладно, подумал тогда Максим. Поверю тебе, твоей интуиции, но все равно не снял подозрения с Дашки.
Максим вошел в зал, где веселились гости хозяина корпорации и, найдя Валерку, позвал его к телефону. Тот подошел к аппарату, минут пять слушал сообщение. На лице у Орлова пронеслась вся гамма чувств от недопонимания, до узнавания, от чувства вины и раздражения и до ненависти и безапелляционности. Ответ прозвучал резкими интонациями, не терпящими возражений и сомнений. Максим впервые видел Валерку в таком виде. Он еще удивился, как время меняет людей, потом понял, это не время. Это – Москва. Бизнес, война за место под солнцем, и прочее, и прочее….
На немой вопрос Макса он ничего не ответил, стремительным шагом вышел из вестибюля, прошел в кабинет, а гуляли в помещении центрального офиса корпорации, и, вскоре, вышел оттуда с дипломатом, и, как понял Максим по оттопыренному карману пиджака, с пистолетом. С Максима слетел лоск добродушия и благонравия, в миг подобравшись и сосредоточившись, он приготовил свой «макаров» к работе, накинул на плечи куртку, кожаную куртку охранника. Но Валерий, подошедший к охраннику, легко похлопал того по плечу.
-- Не надо, Макс. Успокойся. Это мое, семейное дело. Я должен сам. Просто возьму с собой Серегу, как водителя и Витальку, как телохранителя. Это, правда, моё семейное дело. Не надо. Не волнуйся. Гости сами разъедутся. У них, у каждого свой автомобиль. Ты, только за Дашкой проследи. Я хотел её свозить куда-нибудь. В Большой театр, или в театр «на Таганке», но лучше если сможешь взять билеты, на кого-нибудь популярного, видишь я даже этого не заказал. С этим договором совсем забыл, что обещал ей давно. Сходить куда-нибудь. Ну, ты, как-нибудь, уговоришь, скажешь, срочно домой вызвали. -- Валерка, а это кто звонил? Только не ври мне. Если хочешь выжить, не ври мне. -- Да, нет, ничего страшного, - начал Орлов, но, видно, не смог придумать ничего в такой короткий момент…. -- Ничего! М-м-м. Просто, кто-то наехал на Наташку. Что-то кому-то она должна. Я сам разберусь. -- Валера! Не езди, я прошу тебя. У меня предчувствие нехорошее. Или давай я поеду. Сам. Не хочешь, — это в ответ на его молчаливые повороты головы из стороны в сторону. С великодушием, - не хочешь? Давай вместе. Нельзя тебя отпускать. Где гарантии, что это от Наташки звонили? -- Не сходи с ума Максим. Не надо паники, со мной телохранитель. И Серега тоже рядом будет. И Валерий твердым шагом вышел из офиса корпорации. За ним так же быстро вышли Виталька и Серега. Макс только успел предохранить Сергея, шепнув ему на прощание. -- Сережа, вы там осторожнее. Не расслабляйся. Не нравится мне все это.
художник указан на картине ________________________________________________
К Максу подошла девушка. Подошла - было неправильное слово. Она подплыла, пришвартовалась, материализовалась из воздуха, в какой-то одежде из «белого пуха» или «из тех материй, из которых хлопья шьют». Так, кажется, писал Пастернак. Нет! Действительно, на Дашке было что-то невесомое, удивительными швами схвачено, но не рассыпалось, склеено чудесным клеем, оно, это одеяние, не морщило и не мялось, и как говорил Роберт Рождественский, «были словно ледяные, но не таяли». В действительности, Дашка была одета в обыкновенное белое, пышное платье, короткое, из-под полы выглядывали пухленькие коленки девочки и дозволенная часть бедра. Но сама Дашка была мала, как Дюймовочка, поэтому Максу показалось, что девушка, словно принцесса из сказки, и одежда под стать ей. Макс впервые видел девушку рядом с собой. Раньше её видел, конечно, но вдалеке и мельком, в основном в машине шефа. «Да. Теперь я, пожалуй, понимаю Валерку. Влюбиться в такую девочку можно. И даже без её благосклонности. А, здесь…, какая благосклонность. Она, ведь, сама за ним мотается. Чуть высвободится время, Валерка летит за ней, а она…, она разрешает за собой ухаживать. Разрешает? Ей, кажется, это нравится.
-- Ну, что, Максим! Что делать-то будем? -- Хм! Не знаю? Ты что хочешь? -- Хитрец, ты! Все-то знать хочет, - слова строгие с укоризной, а глаза смеющиеся, распахнутые. Когда-то Макс был в такой ситуации, что-то очень похожее на молодые годы, что-то такое уже было. Душу Максима сжала память, он вернулся себе домой в юные годы. Как будто не было Афганистана, не было годов, опаленных войной, словно Макс молодой, еще юнец, предстал перед глазами Ирины, такой же молодой, неопытной, нетронутой девочкой. Они еще только познакомились, искра любви еще не успела сорваться с уст Максима, но теплое чувство, навеянное красотой Иринки, её бесцеремонностью, уже задело сердце юноши. Она была такая же. Такой же ироничный взгляд небесно – голубых глаз, правда у Иринки глаза были насыщенного карего цвета, цвета спелой вишни, омытой свежим утренним дождем. Такой же вздернутый носик, как у Снежной королевы, не подступиться, какая гордая. Но с той разницей: Иринка была маленькой колдуньей, когда они встретились, когда пробежала искра ей было, дай Бог памяти лет, наверное, двенадцать. Такие же дразнящие пухленькие губки, словно создателю не хватало фантазии, когда он лепил эти красивые лица. Словно в горах, в асбестовых мраморных отложениях наметились рубиновые вкрапления самородков. Не яркие, но насыщенные. «Да, как я понимаю Валерку. Понимаю».
-- Я-то, может, что-то и хочу, но тебе разве можно это сказать? – потом, заметив движение Максима, рукой прикрыла глаза. – Ну, ладно. Не психуй. Я шучу, - и еще более веско, мол держи дистанцию, не нужное кокетство. – Шучу!!! -- Нет! Даша, я серьезно спрашиваю. Мне шеф задание дал, развлекать тебя. А я - не умею. -- Фу! Прямо, как будто, солдафон. Шеф задание дал. Приказал. А сам, что слабо, да? -- Что, слабо? Приставать к тебе? -- Ну…, как это сказать…, я растерялась, право…. Нет…не приставать. Придумать, что-нибудь. Ну, пошли куда-нибудь, время еще раннее, даром, что зима. Темнеет рано. Ну, и что? Нам, ведь, все равно – верно, - и понизив голос почти до шепота, очень тихо, скорее себе лично, но так, чтобы Максим услышал, проговорила. – Но я, между прочим, была бы не против, если бы приставал.
-- Не обольщайся, - Максим, конечно же, услышал её слова, и решил сразу, на корню обрубить поползновения, посчитав это просто кокетством. Обрубить не потому, что это была девушка шефа. Кстати, сказать, женатого и флиртующего шефа. Нет! Она нравилась Максу. Очень нравилась. Она напомнила ему первую любовь, вернула домой, заставила окунуться в страсть, разбудила заснувшие уже струны. Нет не заснувшие, а, как оказалось, просто, задремавшие, до поры до времени нити. Напомнила Иринку. Не взрослую, тающую у него в руках, дрожащую от страсти, податливую и дарящую любовь, сжигающее пламя, трепет и слабость женской натуры. Нет! Он вспомнил Ирку до афганского периода. Недотрогу Иришку, стыдливую мимозу, серебристую акацию. Свою маленькую Ириночку, которую любил до армии, холил и лелеял. Память снова прошла по телу жгучей волной, разбудила оголенные нервы контузии, затуманила мозг.
-- Макс! – кажется Даша несколько раз повторила его имя, пока до него дошло, что это взывают к нему. Усилием воли Максим опустился на землю, отринул память, снова стал тем неподкупным и беспристрастным охранником, секьюрити. Его глаза приняли опять осмысленное выражение, с интересом взглянули на девушку. Девочка, казалось, нисколько не была удивленна его поведением, и отсутствием здесь несколько минут. В ее глазах он прочитал жалость, сострадание и, ничем неприкрытую откровенную любовь. Но, то был какой-то миг. Наваждение слетело с лица девушки, как и ушли излишние сантименты из слов. Из тона голоса. Даша заговорила спокойно, как будто не было порыва броситься на шею парню, расцеловать его, закрыть от невзгод собой, принять на себя всю боль контузии.
-- Слушай, Макс! – словно извиняясь за свой порыв, проговорила она. – А, пойдем по городу погуляем. Я, ведь, Москвы не знаю, впервые здесь. А, ты будешь гидом. -- Из меня такой гид. -- Знаю. Знаю, ты, как и я, приехал недавно. Но, ты старше, а значит и знаешь больше. Правда, это не лесть. Я сама знаю, как трудно адаптироваться в незнакомом городе.
художник Игорь Разживин ____________________________________________
Они потихоньку шли по вечерней Москве. По улицам Москвы, освобожденным от снега. Дашка частенько скользила в своих сапожках на полиуретановой подошве, которая промерзала на морозце ниже пятнадцати градусов, и каждый раз, поскользнувшись, как будто случайно, обхватывала руку Максима, взглядывая на него виноватыми глазами. Потом ухватилась за изгиб локтя мужчины, передав ему тепло своего тела, и навалившись на руку всем телом, уже не отпускала. И, что интересное перестала скользить. На недоуменный взгляд мужчины, ответила с ехидцей, ядовито.
-- Веди меня! Тебе сказали выгуливать меня, так будь добр. Мне так удобнее. Они прошли через Москву – реку по Большому Каменному мосту и далее по Кадашевской набережной, и найдя Лаврушинский переулок, углубились в улочки старой Москвы. Дашка знала, что где-то здесь, в переулках стоит Третьяковская Галерея, знаменитое место в Москве, куда ей бы хотелось попасть. Макс вел её именно туда, это Дашка поняла, когда перед ними появилось, невзрачное с виду, но знаменитое всему миру по фотографиям здание.
— Это же Третьяковка. С ума сойти! Никогда бы не подумала, что сейчас есть в Москве люди, знающие искусство, любящие картины и знающие, где находится знаменитый музей. Ты. Ой, вы меня удивили! -- Что, зайдем. Он, кстати, еще открыт. -- Конечно, зайдем. Спасибо, Максим.
Парень с девушкой ходили по залам Третьяковской галереи, надолго останавливаясь против известных картин, великих шедевров вышедших из рук великих мастеров прошлого. Максим, было видно, он не впервые посетил хранилище – выставку, ходил прогулочным шагом, но было заметно, что ничто не укрывается от его внимательного взгляда. Из двухсот тысяч экспонатов, а по реестру галерея насчитывала сто восемьдесят тысяч картин, рисунков и скульптур, он проводил девушку по тем залам, в которых находились известные шедевры и которые могли заинтересовать девушку. Учитывая восторг Даши, а она находилась в эйфории от обилия знакомых картин. Обилия оригиналов, которых она встречала в жизни только репродукции.
Встречала всех картина у входа в зал Шишкина «Утро в сосновом лесу», оригинальная картина, полотно два с лишним метра на полтора, написанная Иваном Шишкиным в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. Говорят, у этой картины было два мастера, Шишкин и Константин Савицкий, говорят, так же подпись была обоих, но Третьяков стер подпись Савицкого. Зачем, почему? А кто его знает? Пути Господни неисповедимы, так же не известны нам, потомкам, деяние известных, публичных людей прошлого. Или возьмите небольшую относительно картину Василия Васильевича Верещагина «Апофеоз войны». На картине изображена просто куча черепов, пирамида черепов и стая ворон над ними. Что это означает. Кто виноват в разгуле злости на земле. Конечно, картина написана в конце девятнадцатого века, и вообще задумывалась о походе Тамерлана, который оставлял за собой только выжженную землю, тысячи и тысячи погибших. Кто ж не знает хромого Тимура, предводителя и «беспощадного эмира». А взгляните на теперешнюю жизнь. Неужели вам мало таких завоевателей и одиозных личностей. Неужели именно сейчас не могла появиться такая аллегория, на нынешний мир, на нынешние злодеяния.
Или взять картину Васнецова «Иван Царевич на сером волке», полотно больших размеров. Но главное, Иван, - с какой нежностью держит свою возлюбленную, боится потерять по дороге, за ними погоня, злые силы уже опустошили Елену Прекрасную, девушка измученная и почти сломленная. Но Иван полон сил, смотришь на картину и веришь, никакие невзгоды не сломают молодца, пока рядом его любовь.
А вот знаменитая картина - «Явление Христа народу», великолепное полотно Александра Иванова. Огромное, можно сказать, даже гигантское, пять с половиной метра на семь с лишним метров, полотно, привлекало к себе глаза, проходящих по галерее зрителей. Эпохальное гениальное произведение мастера собирало вокруг много ценителей прекрасного и любителей рассматривать особенно большие картины русских авторов. Фигурка, относительно маленькая фигурка воскресшего Христа спасителя имеет столько энергии, что картина в свое время считалась лечебной, энергетической. И еще одна картина. Я не могу пройти мимо неё, каждый раз, когда посещаю Третьяковскую галерею, когда ухожу из неё, думаю о человеке, изображенном на полотне. Что за дама изображена на холсте, в какой ситуации был пойман её взгляд, высокомерный и просящий одновременно. Кого она ждет, с кем рассталась, какие мысли крутятся в этой аристократичной головке. Даша подошла к картине в миг, когда зажглись большие люстры и картина заиграла свежими, новыми красками. Дух Дашутки перехватило от преображения девушки, аристократки, а возможно, и приближенной к императору, оставленной или вообще брошенной в изменчивом жестоком мире. Она, ухватившись за локоть и плечо, сопровождающего её гида, замолчала и, широко открыв глаза, встретилась взглядом с незнакомкой, с девушкой, сидящей в экипаже на проспекте. Скорее всего «Невский проспект», судя по тому, какая панорама города открывалась за её спиной. Ленинград. Максим услышал её шепот.
-- Шедевр. Бесподобно. Макс, послушай, у меня нет слов. Это действительно удивительная картина. Как нарисован образ. Как точно передано её состояние. Аристократка? Нет! Модное отороченное мехом бархатное пальто и стильная шляпка – беретка, в купе с насурьмленными бровями и помадой на губах, да и наведенный румянец на щеках выдавали в ней даму из полусвета. Проститутка? Нет! Иначе, откуда этот надменный блеск карих глаз. Посмотри, ну, посмотри же. Говорят, у неё не увидишь цвета глаз. Зажмурив, с надменным прищуром, прекрасные глаза, это не мои эпитеты, что не видно цвета её глаз. Видно. Посмотри внимательно. У неё, ведь, карие глаза. Скорее всего, она содержанка, на содержании у кого-то очень богатого папика. Слушай, о ней идет дурная слава. Было поверье, что она, картина, высасывает живую кровь и силы у людей, у владельцев. «Незнакомка» начала гулять по свету, и эта дурная слава пронеслась за ней по планете. Первого её владельца бросила жена, у второго сгорел дом, третий обанкротился. Все эти несчастья приписывали роковой картине. Не избежал проклятия и сам маэстро. Иван Николаевич Крамской - меньше, чем через год после создания картины один за другим умерли его два сына. Хотя, я не верю во все эти проклятия. Просто, стечение случайностей. У меня есть друг. Дома. Там, - и неопределенный жест куда-то за спину. – Так вот он, когда приехал из Москвы, привез много путевых заметок. Среди них стихотворение, посвященное именно Третьяковке, почитать? -- Конечно. Она еще спрашивает. -- Тогда, слушай!
Начертана талантливой рукой, Со стен картинной галереи смотришь вниз. И люди тихой, праздною толпой Проходят мимо. Безучастность лиц, У них у каждого свои заботы, думы, Свои дела, своя печаль и радость. Глаза промчались - то пусты, то умны, В глазах задумчивость, а в душе усталость. Проходят по залАм, скользя по ликам светлым, Глазами, полными безжизненной тоски. И, вдруг, словно, весенним ветром, Вуаль с глаз сдуло, и глаза близки....
Пред Вами, милая, я замираю часто, В свободную минуту, снова, к Вам бегу. Наедине хочу я с Вами, вновь, остаться. Вас, как невесту в сердце берегу. Вы для меня - мечта в туманной дымке, Как снежный город у Вас за спиной. Губами нежными, в задумчивой улыбке, Вы, словно, говорите: " Милый мой, родной". Лица небесный правильный овал, Любимая, мне ночью часто снится. Глаза кричащие и слезы на глазах, Сквозь длинные прекрасные ресницы.
Зачем ко мне пришла с тех давних пор, Начертана талантливой рукой. И карих глаз таинственный укор, Через столетие рвется за судьбой. Ведь, вы одна в печальном ожидании. Кого Вы ждете и о ком печаль? Пусто в карете место рядом с Вами, И устремлен Ваш взор куда-то вдаль. Ваш образ, милый и прекрасный, Давно уж стал моей мечтой. Но почему, вы только яркой краской, Начертана талантливой рукой.
Ну, как, правда, чувственно. Он, такой. Он, может. Хотя я и сейчас не понимаю. Какая влюбленность. Как можно влюбиться в картину. В изображение. Как можно любить человека, который умер столетие назад. Да, и вообще, был ли он…. Говорят, что современники Крамского гадали с кого, он рисовал Незнакомку. Говорят, что тут приложила руку и сердце его племянница. Но, это только говорят…. Хотя у Крамского была дочь. София. Он изобразил ее на картине «Девушка с кошкой» Когда посмотришь на эти две картины, сходство девушек бросается в глаза. Слушай, Максим, я что-то разговорилась, может тебе это совсем не интересно. -- Ну, почему? Интересно! Особенно то, что ты так рассказываешь! -- Как, так? -- Так… самозабвенно, будто сама являешься персонажем. -- История мой конек! Особенно история создания шедевров. Я это изучала, я это знаю. -- Максим! Макс! Максик, - повторяла девушка, словно пробуя на вкус, имя сопровождающего. Еле слышно, шепотом, смеясь, и хохотом старалась заглушить свой голос, но все равно голос пробивался, и пробуждал в голове у Макса противоречивые чувства. Чувства были. Начиная от теплых, нежных, радужных, мол, что ты девчонка, милая девчушка, делаешь со мной, до холодных, расчетливых и леденящих сердце, вот, вот, говори, рассказывай, а мы послушаем. Дашка, словно не догадываясь о его чувствах, как пиявка, вцепившись в рукав его куртки, скользя и, снова выравнивая ход, шла рядом. Смеялась, преувеличенно громко, весело в ответ на его шутки, и сама говорила…, говорила…в промежутке, якобы для себя, повторяла, снова и снова, его имя. Дашка, казалась счастливой, довольна жизнью, радостной. Макс подумал, человек, держа камень за пазухой, не может быть таким счастливым. Конечно, если тебе нет восемнадцати, а тебя используют шпионом, то можно предположить эйфорию от того, от того, что тебе поверили, признали за своего. Но Макс никогда бы не поверил, что человек, тем более девчонка, тем более молодая, смогла так играть. Нет. Что бы не говорили про шпионаж, как бы не изменялись филеры за все время существования тайн, и организаций пытающихся открыть их, никто, действительно, никто, не применял в своей борьбе маленьких девочек. Это – паранойя. Да, Макс, ты параноик. Но, тут же, оправдывая себя, потворствуя и защищая, думал о том, что тяжело в такой обстановке не стать параноиком. Вот где сейчас Валерка? Ты, начальник его службы безопасности, не знаешь. Где он, с кем, что делает? Надо будет сказать, завтра, когда шеф появится, чтобы больше таких фортелей не выкидывал. Если хочет жить, хочет спокойно себя чувствовать, пусть делает как он скажет. Иначе…. Ну, сам знаешь, что иначе….
художник Михаил Бровкин __________________________________________________
Медленно, никуда не торопясь, хотя уже вечерело и темно было давно, как только вышли из Третьяковской галереи. На магистралях меньше стало автомобилей, магазины живо предлагали товар миганием реклам, народу на улицах становилось больше, и Максиму, казалось, идет человек по родному городу, бережно поддерживает под руку, уткнувшуюся в его плечо, любимую. Конечно же, Иринку. Теперешнюю, взрослую Иринку, ведет свое сокровище, после похода в театр, к себе домой, подальше от мужа, от дочки, домой в ожидании прекрасных моментов любви, изнемогая от страсти, от желания. Так, болтая о пустяках, знакомясь с запахами Москвы, поражаясь оригинальности технического исполнения неоновых реклам, они шли по вечернему городу. Не заметили, как прошли Большой Каменный мост через замерзшую Москву – реку, прошли Александровский Сад, и вышли на Воздвиженку. До Арбатских Ворот оставалось совсем немного. Девушка резко погрустнела, куда делось её щебетание, её восхищение Москвой, её лазурное, мажорное настроение? Девушка, взгрустнувши, подошла к арке, венчающей Ворота, прижала ладони к холодному камню, зашептавши что-то сокровенное, и проделав некоторые па, Максиму совершенно не понятные, взглянула на провожатого, с нетерпением ожидая, когда он сделает то же самое. Вся её фигура кричала: «Ну, что же, ты…. Подойди сюда! Сделай то же, что я…. Ну, Максик, дорогой». Максим подошел к арке ворот, внимательно оглядывая девушку. Ничего с ней не случилось, не вселился ли в неё злой дух, поклонник сатанистов, идолопоклонник, адепт веры Вельзевула. Но в следующее мгновение, глядя в смеющие глаза Дашки, понял, насколько не прочны были его измышления о духе девочки. Дашка открыто и откровенно смеялась над его страхами. -- Ты, что, подумал, я сошла с ума. Продала душу Дьяволу. Ха-ха-ха, - девушка окончательно развеселилась. – Ты не думай. Я просто, хочу еще раз вернуться сюда. Это, знаешь, как у моря, или на худой конец, у фонтана, хочешь вернуться, бросаешь монетку. Чем больше номинал, тем больше возможности вернуться. Так и здесь. Камень, из которого выложены эти ворота, а ты сам почувствуй, очень теплый, помнит все прикосновения за свою жизнь. И Гоголя, кстати его скульптурная фигура раньше стояла здесь на стыке Арбатской площади и Арбатскими воротами, И Скрябин, наш знаменитый композитор, и Коровин, и Поленов, чей Московский дворик существует и теперь. Вообще, это такая занятная история. Про Ворота…. Арбатские Ворота. Но сейчас уже поздно, я бы много рассказала про них, но сам понимаешь, домой надо. Тетка заждалась. Просто, когда мы подходили к Арбату, у меня родились строки. Правда, не смейся. У меня часто так бывает. Ничего, ничего, потом, как осенит. Почитать? -- Ну, почитай, - скорее, просто убить время, чем его действительно, интересовало творчество девочки, согласился Максим. Девушка, немного помолчала, собираясь с мыслями, потом начала читать.
Где-то, здесь, на Арбате, У Арбатских Ворот, Я в веселеньком платье, Ты одетый, как сноб. В очень белой рубашке. Накрахмаленный. Лоск. Ты со мною прощался… «Ох, как ветер промозгл». Ты со мною прощался, Ты не верил в любовь. Чуть заметно касался Моих радужных снов. То открыто смеялся, Улыбался не в такт. Я ж, готова смущаться, Ты ж был сладкий экстракт…. Когда это было? В марте? Зимой? Летом? Вот – вот…. Где-то, здесь, на Арбате, У Арбатских Ворот.
И молчание. Театральное молчание поэтессы, что донесла до слуха слушателей свое произведение, давая осознать глубину текста, прочувствовать все нюансы стихотворения, далекий, не всегда понятный смысл. Выдержав драматическую паузу, Дашка, невольно улыбнулась, словно, подумала о том же, о чем и Максим, а потом, весело рассмеялась.
-- Я, конечно, не Анна Ахматова, не Марина Цветаева, так что, прошу не судить строго. Я всего лишь провинциальная девчонка, приехавшая в столицу. Просто у меня тетя живет на Арбате. Просто я жила с детства Москвой, Арбатом, проспектом Калинина с домами с надписью СССР. Просто я сегодня окунулась в сказку, как в «Иронии судьбы», и так же, как говорил артист Юрий Яковлев в роли Ипполита – «Завтра наступит похмелье, конец новогодней ночи, конец чуду. А что в результате – пустота. Нет ничего. И что самое смешное, что ты знаешь, это правда. А на правду не обижаются, даже если она горькая». Сказка имеет тенденцию заканчиваться. Отгремят салюты, ты встретишься с буднями, и забудешь сказку. То, во что ты когда-то верил, то что показалось тебе важным. Ну, что-то я расплакалась. Не на шутку. О чем это я. Всё хорошо. Просто мы пришли домой. Вот в этом доме живет моя тетя. Зайдешь, может быть, - сама не веря продолжению вечера, попросила она. Тут же, смутившись, опустила глаза в землю. – Я, извини, познакомлю тебя с тетей. Она не спит, свет горит в квартире. И, видя нерешительность парня, схватила его за руку, и потянула в подъезд.
Максиму понравилась тетя Дашки, молодящаяся пожилая дама, в недавнем прошлом актриса, теперь же пенсионерка живущая прошлой славой и теперешними поклонниками, которые многочисленной армией помогали скоротать время уходящее с бешеной быстротой. Приезд девушки из её родного города, вернуло её в детство и юность. Она готова была просиживать с «Дашуткой» сутки напролет, вспоминая годы молодости, спрашивая, анализируя. Конечно, годы брали своё, уже появлялись морщины, редкие, но непременно сжигающие прошлую красу. Она, смеясь, глядела на Дашкино недоуменное лицо говорила: «Ничего, ничего, скоро вообще, как сморщенный помидор буду. Не люблю я эти подтяжки, ужимки, все эти пластические операции. Что дал бог, так и живем». Максима приняла, словно старого знакомого, будто они расстались с утра, и вот, он пришел домой. Дашка шепнула: «Она со всеми так, кто ей понравится. Вот только Валеру не примет никак, говорит, держись подальше от него. Он опасен. Ну это похоже, что он бизнесмен, а у неё предвзятое отношения ко всем, что связанно с большими деньгами».
Максим долго пробыл у Дашки дома. С интересом пообщался с тетей, интересной и общительной натурой. Но вот пришло время покидать этот гостеприимный дом. Дашка вышла провожать его. Они пошли по лестнице пешком, игнорируя лифт. Спустились молча до дверей подъезда. Максим обернулся девушке навстречу у дверей, попенял, что та выскочила без куртки в одной тоненькой кофточке, и, взяв её за плечи, произнес. -- Ох и везучая ты, Дашутка! -- Хм! Почему это? -- Ну, как. Редко такое везение выпадет. Приехала первый раз в столицу. Тетушка классная. Правильно, зачем тебе селиться в элитной квартире. Зачем Валеркины предложения. Поселилась и так удачно. Нашла в Москве бизнесмена…. Влюбила его в себя. -- Ой! Не надо, - Глаза девушки наполнились слезами. Она сделала попытку вырваться из рук Макса, но парень держал её крепко, да и попытка не была стремительной, скорее вялой и непринужденной, как будто говорила: «Держи меня крепко. Держи меня Максик, не то я уйду, улечу, испарюсь». – Я его не влюбляла. -- Ну и что? Все равно он влюблен. А это значит и комфорт, и продвижение по службе, ты заметила, как он приблизил тебя к бизнесу. И, кстати место ближнего партнера в бизнесе. Только учти. Наташкино место ты не займешь. -- Ну и что? Мне-то это не нужно! Я далека от бизнеса, да и не надо мне этого. А не за тем ехала в Москву. Ой, не за тем, Макс. В одном ты прав, - я слишком везучая. Просто, ужасно, - она резко подалась вперед, прижалась к груди парня и, закрыв глаза, чуть не сползла по его телу на пол. Максим, чтобы удержать девушку, перехватил руки, теперь он обнимал её за талию, а её лицо, ужасно красивое и манящее оказалось так близко от его губ. Максим услышал, нет, скорее угадал по губам, потому что это было произнесено не вслух, не шепотом, просто одними губами на уровне подсознания. -- Макс, милый. Поцелуй меня! Пожалуйста! В её синих глазах было столько мольбы и желания, Максим не удержался. Легонько, чтобы не вспугнуть чистый родник, не испоганить эту чистую душу своими грязными сапогами, он коснулся её губ. Поцелуй был скорее дружеский, чем страстным, но Максим и не хотел вложить в него страсть, хотя голова его уже кружилась от любви, нет, не любви, от желания. Желания прижать девочку к себе до сжимания сердца, до изнеможения, до исчезновения последних искр разума. Желания целовать ее везде, сбросить покровы с юного тела, и целовать, целовать, целовать. Желания возвеличивать девушку, поднять её на пьедестал, слиться с ней воедино.
Нет! Он, вместо этого, поцеловал девушку единый раз, и развернувшись, пошел из подъезда в прохладный московский воздух, требуя немедленного охлаждения организма. «Зачем? Для чего? Ну, ладно, Дашка. Она много выпила, наверное. Иначе, чем можно понять такие приколы? Но я-то. Почему, еще не остыло тело от любви к Иринке, да, что там остыла? Я до сих пор люблю Иринку. Я ушел от неё только по одной причине. Побоялся отголосков болезни, контузии. Мне нужен покой, а не делить свою девушку с кем-то. А у неё, или, точнее у него дочь. Это важно! Но, я все равно люблю её. И ничего ты не сделаешь. А Дашка – это наваждение!!!
Он ушел от дома, в котором жила тетя Дашки. Шел и не слышал, как вмиг протрезвевшая Дашка прошептала ему в след. -- Эх, Макс, Макс! Никуда ты от меня не денешься.
Сомнение МУДРОСТИ начало...
:Михаил Сборщик
ПРИКОСНОВЕНИЕ
АВТОРСКАЯ ПОВЕСТЬ 18+
Михаил Сборщик
Глава 5
художник Елена Бегма
5
Алексей Маслов или, как его привыкли называть друзья - Леха, вошел в ресторан с красивым женским именем «НикитА». Элегантный, с лицом сноба, молодой человек, одетый, словно английский «денди», или, как наши нэпманы двадцатых годов в начале двадцатого столетия. Новый удлиненный пиджачок белого цвета, такие же белые, брючки, лакированные туфли и, завершая ансамбль несмотря на то, что на улице зима бежевая войлочная шляпа. Конечно, если учесть, что юноша прибыл в ресторан на автомобиле, то пребывание его в шляпе в середине февраля было логичным. Рядом с ним упивалась своей красотой и нарядом дама. Ей можно было дать двадцать два года, так же и восемнадцать лет, но уж сильно дотошный наблюдатель определил бы в ней несовершеннолетнюю девочку, вышедшею, вопреки закону, после одиннадцати часов, в людный, заполненный до отказа, ресторан. Но, судя по всему, в ресторане «НикитА», не было дотошных охранников, а также метрдотеля, который сделал услужливую стойку, увидев выгодного клиента. Лешка, устало, с видом человека, у которого сегодня произошла крупная сделка, вальяжно и щедро оплатил метрдотелю хорошие чаевые, прошел, увлекая за собой девушку в дальний угол и, дав понять официантам, чтобы те, выполнив заказ, не отвлекали его от приема пищи.
Лешка, несмотря на видимое благодушие, был зол. Вот уже два месяца он находится в Москве. Два месяца бездарно прошедшего времени. Ему, конечно, грех было жаловаться на скучное времяпровождение, рядом была безропотная влюбленная в него как кошка, девчушка, безоглядно принимающая его предложения. Конечно, ему самому нравилось посещать такие кинотеатры как «Октябрь», круговую панораму на ВДНХ. Они сходили в «Большой Театр» на «Щелкунчика», посмотрели на Владимира Васильева и на Екатерину Максимову. Конечно, знаменитые танцоры. Сходили, а вернее даже – прорвались, на спектакль «Юнона и Авось» с Николаем Караченцовым, в роли Николая Рязанова и Александром Абдуловым в роли сумасшедшего певца. Но, больше всего Полине понравилось, когда он достал билеты во дворец «Олимпийский» на концерт Аллы Пугачевой. Девочка ожила, с неё слетел весь лоск светской дамы. Она, взвизгивая, принимала каждую песню примадонны, порывалась выскочить на авансцену танцевать, яростно аплодировала и кричала: «Браво! Бис» после каждого выступления. Этот ажиотаж захватил и самого Алексея. В эйфории от увиденного действа он снимал все на фотоаппарат, и поклялся, себе конечно, что приедет домой и похвастается перед Ириной, мол, де, смотри, что мы видели. А, что, надо было ехать со мной. Мама никуда бы не делась, выписала бы командировку. Но она предпочла мне мужа. Ха-ха! Какого мужа? Любовника. Этого афганца. Как будто, он будет с ней, когда узнает про мужа, дочку. А, если узнает, что она еще ему изменяла с ним, с признанным и удачливым бизнесменом. Ох, Лешка, Лешка, не ври ты хоть себе. Какой ты бизнесмен, одна видимость, картинка в калейдоскопе. Ты, ведь, без матери ничего не стоишь. Ладно, но, ведь, это знаю я один. А Иринка, этого не знает, я просто бизнесмен в ее глазах, хотя и сын властительной работодательницы. Ох, Иринка, зацепила ты меня. За две тысячи километров, я думаю только о тебе. Сплю, гуляю, обедаю в богатых ресторанах с другой, не менее красивой девушкой, а может быть даже и красивее, по крайней мере моложе, а мечтаю только о тебе. Прикасаюсь к богеме, к культурной жизни, к той, которую хотела когда-то ты. Вывожу в свет, может быть, не менее достойную юницу, учу её вести себя в свете, как должен был учить тебя. Как мечтал быть с тобой. Ох, Иринка, за что мне это? Одно успокаивает, Полинка красивая девчонка, красивее, может быть тебя. Колоритная. С ней не грех появиться в этих громких и фривольных ресторанах. Фривольных, в смысле легкомысленных ресторанах. Яркая женщина, не только в одежде и макияже, но и крепкой фигурой, с выраженными достоинствами и женскими прелестями, в разговоре общительная, в меру умная, с достаточным чувством юмора. Женщина, с которой легко, которая завораживает и, которая увлекает. В этом Лешка убедился еще раз, когда при ней встречался с ребятами. Полина шутила, смеялась в ответ на его шутки. И не просто так, как пустосмешка, а действительно в нужный момент. А когда ребята заговорили о деле, оградилась от них набиванием желудка яствами, которые предлагал ресторан.
А вот, что ничего не получалось с рэкетом, это плохо. Два месяца, или даже больше, Всеволод крутился вокруг заинтересовавшей его заправкой, и – ничего. Конечно, результаты появились. Они появились сразу, когда Всеволод хотел расплатиться фальшивой купюрой. Кто его знал, что заправщица окажется такой ушлой, раскусит подмену с первого взгляда. Пришлось работать в убыток. Но, скажите, запугать клиента, это купить бензин, рассчитываясь фальшивой купюрой, а, ведь, не кричать, что вы козлы, я к вам ещё вернусь, отомщу. Я прав? Конечно – прав. Это уже не запугивание, это конкретный вызов на войну. Это подготовка к отпору. У меня же нет войск, как у Петра Петровича в родном городе. Хорошо еще принял решение запугать деятелей на заправке до того пока хозяева не опомнятся, не образуют заслон. Хотя, скажите, пожалуйста, что помешало спалить заправку к чертям собачьим. Почему либеральничал с ними. Берег заправку, так как она может быть моей. Точнее Петра Петровича. А он сам, Алексей Маслов вернется домой, в свой родной город. Постарается найти Иришку, объяснится с ней, объявит, что жизнь без неё не мила. Пусть бросает своего мужа, своего любовника. Он сделает все, чтобы она не чувствовала себя ущербной.
Алексей остановил глаза на счастливой от внимания и обожания девушке, крутившейся в танце с каким-то клиентом ресторана, обратил внимание на её раскрасневшееся лицо. Видно, парень рассказывал какую-нибудь скабрезность, чем смутил и развеселил девушку. Лешка еще раз обратил внимание, как Полинка мило краснеет.
Полинка? Что с ней-то будет? Она, действительно, любит его. Жарко. Безоглядно. Неистово. Что будет с ней, когда он вернется к Иришке. Ведь, Ирка, ведьма. Она высасывает из тебя последние силы. Но кто бы знал, как прекрасно отдавать их в кровати с Иркой. С любимой. А Полинка? Ей же, просто, не будет места рядом с ним. Он же физически не может вынести кого-нибудь еще рядом с Иркой. Но он её не обидит. Нет, не обидит. Никогда. Он парень не нищий, откупится.
Художник неизвестен
Лешка вспомнил свою поездку в Ховрино. Поездку на своем джипе «Чероки», Ох и устроили они переполох. Шуганули охранника, он скрылся с продавщицей в кабинке с пуленепробиваемыми и противопожарными стеклами, но тетка, как Всеволод сказал, та которая была в прошлый раз, по-моему, не испугалась. Наверное, много видела на своем веку. Полина, а она сидела молча, чуть дыша на заднем сидении джипа, произнесла только несколько слов. Как раз тех слов, которые и были нужны от неё в тот миг. Когда он с ребятами вернулись к джипу после того, как разбили те стекла, что поддались. Она сказала. Дай бог памяти. Она сказала: «Что вы думаете? Это же заправка. Бензин. Здесь одной спички хватит, чтобы все взлетело на воздух. И мы, кстати, тоже, если не побережемся». Что он тогда ответил ей. Что-то умное. Она сразу замолчала, поверила ему, захлебнулась в эмоциях. «Надо оставить заправку себе. Место классное». Наверное, она подумала тогда…. А, что, я бы и сам так подумал…. Наверное, останется в Москве, будет на пару со своим парнем владеть заправкой. Невдомек ей, маленькой, что он прогуливает деньги мамы, но ей и не обязательно это знать. Просто обидно будет возвращаться домой. Возвращаться из сказки, из праздника. Возвращаться к будням провинциального городка. Ведь Лешка не будет Лешкой, если не добьется благосклонности женщины своей мечты, он не бросит затею с Иркой. Нет, не бросит. Но пока он тут. В ресторане, в стареньком ресторане со смешным названием – «НикитА». Полинка влюбилась в него по уши, и он все делает, чтобы разогревать в ней это чувство.
Вот девушка оттанцевала свой тур вальса, вернулась к Лешке, счастливыми глазами блуждая в вихре танца.
-- Ох, Леша! Как здорово. Как он хорошо танцует. Ты знаешь, я училась у лучших преподавателей, сколько лет занималась танцами. Но такого еще не видела. Он сам вел меня. С ним было так легко. Можно я еще буду с ним хоть один тур вальса?
-- Да, ради бога, и чем он только понравился тебе?
-- Лешка! Спасибо! Только тем, что танцует хорошо. Правда, правда. Ну, если ты не хочешь? Ты же знаешь. У меня никого кроме тебя нет. Я для тебя все сделаю.
Полинка сделала капризное лицо.
-- Нет! Ну, что ты, Полинка. Иди, танцуй, конечно, - разрешил он, надеясь, что в тишине обдумает спокойно поток дел, которые свалились на него в последние дни. Девушка выпила вина, зарделась, как всегда, когда выпьет немного больше, чем положено, чем может пропустить её молодой организм, но Лешка не боялся за неё. Он знал, что пройдет два – три часа, и организм справится с излишком вина, из глаз уйдет хмельная бесноватость, из речи смелая, но бесполезная безалаберность, исчезнет небольшая расхлябанность в движениях. И Полинка, снова, окажется маленькой, робкой девочкой, дико преданной собачкой, дрессированным песиком, которого ничто не удержит если с хозяином сделают что-либо. Такая вот она была – Полинка. Маленькая, неопытная женщина и прожженная оторва, неслух, взрослая, прошедшая все на свете девочка, ребенок. Посидев с Лешкой, восторгаясь его талантом находить мероприятия, которые ужасно возбуждают ее, покончив с уткой в подливе и запив все хорошим бокалом Бургундского пива, она, услышав игру оркестра и солиста скрипача, призывную мелодию танго, начала танцевать еще здесь, в кабинке. Приклеившись к Лешкиному плечу, девушка насильно вытащила парня из-за стола, сделав два па танго, потащила упирающего парня в центр танцплощадки, отбрасывая в сторону всякое желание к сопротивлению…, но тут, как спасение не любившему танцевать Лешке, появился партнер Полинки по танцам. Он предстал на пути нашей пары, как айсберг на пути «Титаника», и так же, как с кораблем, столкнулся с девушкой.
-- О, знакомься, Лешка. Это - Осип. Имя немного странное. Попахивает чем-то нафталиновым, восемнадцатым веком, но танцует, как бог. Осип – это мой друг, покровитель и вообще самый - самый лучший товарищ, - Алексей.
-- Леша, ты, ведь мне разрешишь потанцевать с ним немного, — это она произнесла в пространство, потому что её руки уже лежали на плечах Осипа, и сам парень, умело и церемонно вывел девочку в центр зала, и повел, и закружил задохнувшуюся от счастья.
Лешка вернулся к трапезе. Он, в отличие от девушки пил не много, почти не пил совсем, если не считать те две рюмки сладкого вина, которые девушка почти насильно заставила выпить с ней. Голова работала чисто и трезво. Сегодня уже два с лишним месяца он сидит здесь, в командировке, действительно, сидит, если можно так назвать беготню по Москве в розыске билетов в театры и выставки, вечером выходы в свет. Но его нечем упрекнуть. Мама сама говорила, чтобы он не высовывался, проводил только устное руководство группой, не лез под пули. Петр обещал увеселительную прогулку, он говорил, что в охране бизнеса может быть только бойцы разложившейся воинской части, которых можно однозначно напугать тремя автоматами. Он и дал пять бойцов с пистолетами и с автоматами, причем не грамотными в смысле войны. Лешке вообще показалось, что это лучшие бойцы Петра Петровича, если это так, то его время у власти закончилось. Надо же - нарваться на бойцов спецназа, пресловутых «афганцев», положить всех пятерых в начале войны. Можно ехать домой. Смело рапортовать, что из аферы ничего не вышло. Что его прославленные ребята сели в лужу, что бизнес Скоробогатовых охраняет взвод спецназа, обожженные войной специалисты. Наверное, оно так и было бы, если бы Лешка не страдал манией величия, если бы у него не было отношения предвзятости к парням Петра. Вы так ничего и не смогли, а я…. Вот тут Лешка не удержался, и опрокинул в себя две рюмки подряд сладкого вина, и, чувствуя, как по телу побежала кровь, забурлила фонтаном в висках, подняла руки вверх в нескромном жесте и, потрясая кулаками и пробурчав врагу что-то нечленораздельное, так же неожиданно утихла. Лешка усилием воли утихомирил свою разбушевавшуюся кровь, загнал её в рамки приличия, сел снова за стол разрабатывать план выигрыша у «афганцев», если не войны, то хотя бы ближайшего сражения. Бригада Петра Петровича разлетелась по разным заправкам, хотели взять неожиданным ходом три заправки империи. Приготовились к наезду, рассчитали до минуты действие каждого члена организации и провалились. На каждой заправке их ждали. Ждали не пропитые избалованные солдаты умирающей части. А вполне боеспособное подразделение. В общем группировка Алексея, а кого же еще, он не признанный, но все равно командир, группа получила кровавый проигрыш. Алексей потерял сразу четырех человек и одного смертельно раненого. Надо сказать, что никто не брался лечить нашпигованного свинцом бойца, боялись, черти, в общем прожил он всего три дня. Теперь у Лешки осталось три человека, три боевика, три, проверенных временем друга. Леха сам и Полинка. Смелая и отчаянная девчонка. Но Полинку Лешка не стал бы считать. Девчонка. Этим все сказано.
Так переживая и думая о своих партнерах по рэкету, Лешка спланировал очередную операцию. Она сильно отличалась от всех налетов на соперника, от тех предприятий, которые проводили люди Петра Петровича. Наверное, поэтому она и имела право на существование. «Ну, что ж, Скоробогатовы. Не долго вам осталось править империей. Алексей приберет все к своим рукам. Плевал он на Петра Петровича». Уж он-то, знал, что проигрыш команды Петра, здесь в Москве, обескровил рэкетира, там в Петропавловске. Теперь он, Алексей Маслов, реальная сила. И пусть, пока у него в команде только три человека, но люди дело наживное.
Лешка поднял правую руку и, на его сигнал явился командир боевиков и личный его телохранитель Всеволод. Он находился в зале незаметно, словно тень, не привлекая ничьего внимания, сам же внимательно следивший за перемещениями клиентов ресторана и за сигналами шефа изволившего трапезничать. Вот шеф поднял вверх правую руку, а это означало одно – Лешка хотел видеть его срочно. Секунда и он предстал перед его светлыми очами.
-- Всеволод! Я знаю, что надо делать! Мы сегодня…, - и они склонились над столом. Некоторое время видны были только их затылки, бритая макушка Всеволода и пышная, увенчанная длинным волосом, Лешки. Потом они, как-то разом выпрямились и долгим взглядом посмотрели друг на друга.
-- А, что? Может получиться. Даже наверняка получится. И по фигу, что нас всего четверо. Мы им такую встречу сделаем.
-- Ну, ладно! Не говори гоп, пока не перескочишь. Поехали домой. Нужно подготовиться. Закупить всё, что надо. Где там Полинка?
-- Сейчас, - бросил в ответ Всеволод и исчез в притемненном зале разгулявшего ресторана.
Спустя пять минут он появился снова, по выражению его лица Лешка понял, случилось нечто непоправимое. Что-то из ряда выходящее неординарное. Одними губами, поняв, что куда-то пропал голос он спросил.
-- Что?!!
Художник Fibian Perez
Всеволоду не надо было ничего говорить. Все написано было на лице. В кругу танцующих гостей, в толпе разгоряченных алкоголем и громкой музыкой, Полинки не было. Не было её так же в вестибюле ресторана, в том самом вестибюле, куда выходили покурить сильно опьяневшие посетители, глотнуть свежего воздуха и пососать маленькие трубочки под названием сигарета. Хотя в зале ресторана не запрещалось курить, но люди, ведь, были разные. Ребята подотчетные Всеволоду уже бросились разыскивать девочку или, хотя бы след её. Полинка, как в воду канула. Лешка говорил, что в последние минуты, когда он видел девушку, та была сильно пьяна. Переборщила с марочным венгерским вином, но с ней и раньше было такое. Надо было всего отдохнуть в тишине, с часик посидеть в трансе, и всё. Норма вернется. А тут еще эти танцы. Этот Осип, который возомнил себя великим партнером. И главное, ребята искали и его тоже, но никто из посетителей не знал такого человека, не видел его вообще, никогда не встречал. Полинка исчезла, испарилась. Лешка ходил по комнате у себя дома, мерил шагами периметр и ничего не мог придумать.
-- Слушай, Лешка. Может, обратимся в милицию. Это их работа. Пусть ищут.
--Ты что, очумел. Ей пятнадцать лет. Она еще ребенок, несовершеннолетний. Сразу же возьмутся за меня. Кто ты, да зачем привез её в Москву? Что я скажу? Погулять взял, одному скучно. А, ведь, у неё, наверное, родители есть.
-- Ну, а что теперь делать-то? Наверное, это конкуренты. Скоробогатовы. Как ты думаешь? Они на шаг вперед нас думают. Может отменить все. И вернется Полинка.
-- Нет. Леша! Не все так просто. Обычно похищенных людей так не возвращают. Я, вообще, не уверен, что они, если это они, вернут её. Черт, - через паузу вскричал он. – Почему они вмешались сейчас? Так не бывает.
-- Как не бывает? А, как бывает? Расскажи. Ты же спец по этим вопросам. Почему, ты мне скажи, почему? Почему они бьют в самое больное место?
-- Успокойся, Леша! Ты не должен сейчас срываться. Надо идти до конца, если решили. Тем более раз так получается. Мы боремся за правое дело. Если бы это было вчера, мы были бы бандиты, рэкетиры. А сегодня мы правы, мы мстим, ну, не мстим, а держим ответ за похищение человека.
-- Ох, если бы мне найти её сейчас, я бы….
Лешка не стал договаривать. Пусть боевики сами решают, чтобы он сделал. Уехал домой или дал бы последний решающий бой. Теперь уже, как-то все равно. Карта брошена. Брошена перчатка. Пан или пропал. Завтра последний бой. Как громко сказано. Нет, конечно, не последний, но завтра надо нанести силам Скоробогатовых смертельный урон. По возможности определить, где будет находиться глава службы безопасности, ударить именно в том направлении, обезглавить «афганцев», а потом добивать их маленькими силами. Все должно получиться. Все и получится. Почему? Да, потому что он будет мстить за Полинку. А это святое….
Звонок телефона вырвал Максима из дремотного состояния. Валерка отмечал хорошую сделку с приближенными людьми. Сегодня все получилось хорошо, лучше не придумаешь. Сделка, которая должна принести большой доход, да, что там говорить, уже приносит с японскими партнерами. Валерка давно, очень давно, готовился заключить договор на поставку автомобилей, для этой цели был закуплен новый магазин. Его назвали - Симаймасита. Красивое слово. Красивое? То-то же. Валерка услышал его из уст чем-то недовольных японцев, ругавшихся между собой. Он, конечно, знал японские слова - «сенсей», учитель, и о-канэ, что-то о деньгах, но больше ему нравилось выражение «мицибуси», что означало три алмаза. Но это было банально. На каждом шагу встречаются такие названия. Так же, как и название нынешних перестроечных кафе «самурай» и «харакири». Вот ей богу, сам видел, прогуливаясь по Москве эти пункты быстрого питания. Кто–кто, а я бы не решился принимать обед в таких закусочных. Другое дело название для магазина японской техники - «Симаймасита», можно через дефис, «Симай-масита», а можно и так, слитно, одним словом. Правда, злые языки утверждают, что это слово означает – блин, черт, облом, короче невыгодное дельце, неудачу, и вообще, как вы яхту назовете, так она и поплывет, но Валерка не суеверный товарищ. Ему глубоко наплевать, как называться, лишь было красиво и прибыльно. Он, дай ему волю, назвал бы все свои предприятия именем жены – Наташка. Но, тут бы вмешалась налоговая служба и сократила название до одного. Поэтому Валерка сильно не мудрил с названием. Слово понравилось, звучит красиво и ладно.
Максим взял трубку. Просили Валерку. Низкий мужской голос с ледяными нотками в разговоре. Наверное абонент умел и привык командовать или раздавать указания. Первым порывом Максима было послать того к черту. Сегодня праздник, шеф гуляет, что ж имеет право. Одно остановило. Валерка много не пьет, а сегодня не один. Рядом молодая подруга, пассия на которую надо произвести впечатление, а это значит не пить, не употреблять, не расслабляться. Это только казалось, что человек имея такой пост в вершинах власти, на гулянке мог расслабиться. Нет. Валерка не был снобом, не был и просто высокомерным, не был представителем такой прослойки, как называют в последние время золотая молодежь или мажоры. Он все получил своим трудом, своими знаниями, ну и немного связями тестя. Кстати тесть Валерки, Эммануил Скоробогатов, был здесь же среди приглашенных или среди хозяев, Макс еще не определился. Ему было все равно какие отношения были у руководителей империи, но вопрос о том, чтобы приглашать любовницу на встречу, на которой может присутствовать отец жены, было, по мнению Максима верхом кощунства. Он еще на встречу с женой пришел бы со своей пассией. Одно успокаивало, во время вечеринки Валерка не разу не сделал ничего компрометирующего девочку в глазах тестя. А вот насчет Даши, что ж Макс до сих пор не верил ей. Хотя подозрения с неё были сняты. После жаркого наскока конкурентов на заправку в Ховрино. Тогда отличились его ребята - Ванька Фролов и Серега Алябьев, и случайно оказавшаяся на объекте Дашка. Хм, случайно. Её привез, конечно, Валерка. Он куда бы не ехал, брал с собой пассию, будто жены ему не хватало. В разговоре с Валеркой Макс выяснил, что пребывание в боевых действиях Дашки он, конечно не хотел. Когда они приехали, сказал, чтобы девочка ни в коем случае не высовывалась из машины. Но, что сделаешь если девчонка оказалась такой отчаянной. Кстати, с её легкой руки выжили и Сергей, и еще трое ребят, находившиеся рядом с ним. Она, просто, вовремя заметила вылазку, обходящего их позиции неприятеля и подняла тревогу. После этих событий Валерка поверил ей безоговорочно, можно подумать до этого он меньше верил ей. Видно же, что он влюблен. Пусть Эммануил этого не видит, но Наташка…. На что Валерка ответил: «Наташа, конечно, изумительна женщина, и она мать моего ребенка, но она никогда не интересовалась моей работой. Она даже прибылью не интересуется, хотя это непосредственно её касается. Нет! Она бы никогда не стала бы кататься со мной по объектам. Дашка – это другое. Она живо интересуется всем, что касается моего бизнеса, особенно то, что касается охраны. Но я никогда не поверю, что Дашка связанна с пиратами. Не поверю». Ну, ладно, подумал тогда Максим. Поверю тебе, твоей интуиции, но все равно не снял подозрения с Дашки.
Максим вошел в зал, где веселились гости хозяина корпорации и, найдя Валерку, позвал его к телефону. Тот подошел к аппарату, минут пять слушал сообщение. На лице у Орлова пронеслась вся гамма чувств от недопонимания, до узнавания, от чувства вины и раздражения и до ненависти и безапелляционности. Ответ прозвучал резкими интонациями, не терпящими возражений и сомнений. Максим впервые видел Валерку в таком виде. Он еще удивился, как время меняет людей, потом понял, это не время. Это – Москва. Бизнес, война за место под солнцем, и прочее, и прочее….
На немой вопрос Макса он ничего не ответил, стремительным шагом вышел из вестибюля, прошел в кабинет, а гуляли в помещении центрального офиса корпорации, и, вскоре, вышел оттуда с дипломатом, и, как понял Максим по оттопыренному карману пиджака, с пистолетом. С Максима слетел лоск добродушия и благонравия, в миг подобравшись и сосредоточившись, он приготовил свой «макаров» к работе, накинул на плечи куртку, кожаную куртку охранника. Но Валерий, подошедший к охраннику, легко похлопал того по плечу.
-- Не надо, Макс. Успокойся. Это мое, семейное дело. Я должен сам. Просто возьму с собой Серегу, как водителя и Витальку, как телохранителя. Это, правда, моё семейное дело. Не надо. Не волнуйся. Гости сами разъедутся. У них, у каждого свой автомобиль. Ты, только за Дашкой проследи. Я хотел её свозить куда-нибудь. В Большой театр, или в театр «на Таганке», но лучше если сможешь взять билеты, на кого-нибудь популярного, видишь я даже этого не заказал. С этим договором совсем забыл, что обещал ей давно. Сходить куда-нибудь. Ну, ты, как-нибудь, уговоришь, скажешь, срочно домой вызвали.
-- Валерка, а это кто звонил? Только не ври мне. Если хочешь выжить, не ври мне.
-- Да, нет, ничего страшного, - начал Орлов, но, видно, не смог придумать ничего в такой короткий момент….
-- Ничего! М-м-м. Просто, кто-то наехал на Наташку. Что-то кому-то она должна. Я сам разберусь.
-- Валера! Не езди, я прошу тебя. У меня предчувствие нехорошее. Или давай я поеду. Сам. Не хочешь, — это в ответ на его молчаливые повороты головы из стороны в сторону. С великодушием, - не хочешь? Давай вместе. Нельзя тебя отпускать. Где гарантии, что это от Наташки звонили?
-- Не сходи с ума Максим. Не надо паники, со мной телохранитель. И Серега тоже рядом будет.
И Валерий твердым шагом вышел из офиса корпорации. За ним так же быстро вышли Виталька и Серега. Макс только успел предохранить Сергея, шепнув ему на прощание.
-- Сережа, вы там осторожнее. Не расслабляйся. Не нравится мне все это.
художник указан на картине
________________________________________________
К Максу подошла девушка. Подошла - было неправильное слово. Она подплыла, пришвартовалась, материализовалась из воздуха, в какой-то одежде из «белого пуха» или «из тех материй, из которых хлопья шьют». Так, кажется, писал Пастернак. Нет! Действительно, на Дашке было что-то невесомое, удивительными швами схвачено, но не рассыпалось, склеено чудесным клеем, оно, это одеяние, не морщило и не мялось, и как говорил Роберт Рождественский, «были словно ледяные, но не таяли». В действительности, Дашка была одета в обыкновенное белое, пышное платье, короткое, из-под полы выглядывали пухленькие коленки девочки и дозволенная часть бедра. Но сама Дашка была мала, как Дюймовочка, поэтому Максу показалось, что девушка, словно принцесса из сказки, и одежда под стать ей. Макс впервые видел девушку рядом с собой. Раньше её видел, конечно, но вдалеке и мельком, в основном в машине шефа. «Да. Теперь я, пожалуй, понимаю Валерку. Влюбиться в такую девочку можно. И даже без её благосклонности. А, здесь…, какая благосклонность. Она, ведь, сама за ним мотается. Чуть высвободится время, Валерка летит за ней, а она…, она разрешает за собой ухаживать. Разрешает? Ей, кажется, это нравится.
-- Ну, что, Максим! Что делать-то будем?
-- Хм! Не знаю? Ты что хочешь?
-- Хитрец, ты! Все-то знать хочет, - слова строгие с укоризной, а глаза смеющиеся, распахнутые. Когда-то Макс был в такой ситуации, что-то очень похожее на молодые годы, что-то такое уже было. Душу Максима сжала память, он вернулся себе домой в юные годы. Как будто не было Афганистана, не было годов, опаленных войной, словно Макс молодой, еще юнец, предстал перед глазами Ирины, такой же молодой, неопытной, нетронутой девочкой. Они еще только познакомились, искра любви еще не успела сорваться с уст Максима, но теплое чувство, навеянное красотой Иринки, её бесцеремонностью, уже задело сердце юноши. Она была такая же. Такой же ироничный взгляд небесно – голубых глаз, правда у Иринки глаза были насыщенного карего цвета, цвета спелой вишни, омытой свежим утренним дождем. Такой же вздернутый носик, как у Снежной королевы, не подступиться, какая гордая. Но с той разницей: Иринка была маленькой колдуньей, когда они встретились, когда пробежала искра ей было, дай Бог памяти лет, наверное, двенадцать. Такие же дразнящие пухленькие губки, словно создателю не хватало фантазии, когда он лепил эти красивые лица. Словно в горах, в асбестовых мраморных отложениях наметились рубиновые вкрапления самородков. Не яркие, но насыщенные. «Да, как я понимаю Валерку. Понимаю».
-- Я-то, может, что-то и хочу, но тебе разве можно это сказать? – потом, заметив движение Максима, рукой прикрыла глаза. – Ну, ладно. Не психуй. Я шучу, - и еще более веско, мол держи дистанцию, не нужное кокетство. – Шучу!!!
-- Нет! Даша, я серьезно спрашиваю. Мне шеф задание дал, развлекать тебя. А я - не умею.
-- Фу! Прямо, как будто, солдафон. Шеф задание дал. Приказал. А сам, что слабо, да?
-- Что, слабо? Приставать к тебе?
-- Ну…, как это сказать…, я растерялась, право…. Нет…не приставать. Придумать, что-нибудь. Ну, пошли куда-нибудь, время еще раннее, даром, что зима. Темнеет рано. Ну, и что? Нам, ведь, все равно – верно, - и понизив голос почти до шепота, очень тихо, скорее себе лично, но так, чтобы Максим услышал, проговорила. – Но я, между прочим, была бы не против, если бы приставал.
-- Не обольщайся, - Максим, конечно же, услышал её слова, и решил сразу, на корню обрубить поползновения, посчитав это просто кокетством. Обрубить не потому, что это была девушка шефа. Кстати, сказать, женатого и флиртующего шефа. Нет! Она нравилась Максу. Очень нравилась. Она напомнила ему первую любовь, вернула домой, заставила окунуться в страсть, разбудила заснувшие уже струны. Нет не заснувшие, а, как оказалось, просто, задремавшие, до поры до времени нити. Напомнила Иринку. Не взрослую, тающую у него в руках, дрожащую от страсти, податливую и дарящую любовь, сжигающее пламя, трепет и слабость женской натуры. Нет! Он вспомнил Ирку до афганского периода. Недотрогу Иришку, стыдливую мимозу, серебристую акацию. Свою маленькую Ириночку, которую любил до армии, холил и лелеял. Память снова прошла по телу жгучей волной, разбудила оголенные нервы контузии, затуманила мозг.
-- Макс! – кажется Даша несколько раз повторила его имя, пока до него дошло, что это взывают к нему. Усилием воли Максим опустился на землю, отринул память, снова стал тем неподкупным и беспристрастным охранником, секьюрити. Его глаза приняли опять осмысленное выражение, с интересом взглянули на девушку. Девочка, казалось, нисколько не была удивленна его поведением, и отсутствием здесь несколько минут. В ее глазах он прочитал жалость, сострадание и, ничем неприкрытую откровенную любовь. Но, то был какой-то миг. Наваждение слетело с лица девушки, как и ушли излишние сантименты из слов. Из тона голоса. Даша заговорила спокойно, как будто не было порыва броситься на шею парню, расцеловать его, закрыть от невзгод собой, принять на себя всю боль контузии.
-- Слушай, Макс! – словно извиняясь за свой порыв, проговорила она. – А, пойдем по городу погуляем. Я, ведь, Москвы не знаю, впервые здесь. А, ты будешь гидом.
-- Из меня такой гид.
-- Знаю. Знаю, ты, как и я, приехал недавно. Но, ты старше, а значит и знаешь больше. Правда, это не лесть. Я сама знаю, как трудно адаптироваться в незнакомом городе.
художник Игорь Разживин
____________________________________________
Они потихоньку шли по вечерней Москве. По улицам Москвы, освобожденным от снега. Дашка частенько скользила в своих сапожках на полиуретановой подошве, которая промерзала на морозце ниже пятнадцати градусов, и каждый раз, поскользнувшись, как будто случайно, обхватывала руку Максима, взглядывая на него виноватыми глазами. Потом ухватилась за изгиб локтя мужчины, передав ему тепло своего тела, и навалившись на руку всем телом, уже не отпускала. И, что интересное перестала скользить. На недоуменный взгляд мужчины, ответила с ехидцей, ядовито.
-- Веди меня! Тебе сказали выгуливать меня, так будь добр. Мне так удобнее.
Они прошли через Москву – реку по Большому Каменному мосту и далее по Кадашевской набережной, и найдя Лаврушинский переулок, углубились в улочки старой Москвы. Дашка знала, что где-то здесь, в переулках стоит Третьяковская Галерея, знаменитое место в Москве, куда ей бы хотелось попасть. Макс вел её именно туда, это Дашка поняла, когда перед ними появилось, невзрачное с виду, но знаменитое всему миру по фотографиям здание.
— Это же Третьяковка. С ума сойти! Никогда бы не подумала, что сейчас есть в Москве люди, знающие искусство, любящие картины и знающие, где находится знаменитый музей. Ты. Ой, вы меня удивили!
-- Что, зайдем. Он, кстати, еще открыт.
-- Конечно, зайдем. Спасибо, Максим.
Парень с девушкой ходили по залам Третьяковской галереи, надолго останавливаясь против известных картин, великих шедевров вышедших из рук великих мастеров прошлого. Максим, было видно, он не впервые посетил хранилище – выставку, ходил прогулочным шагом, но было заметно, что ничто не укрывается от его внимательного взгляда. Из двухсот тысяч экспонатов, а по реестру галерея насчитывала сто восемьдесят тысяч картин, рисунков и скульптур, он проводил девушку по тем залам, в которых находились известные шедевры и которые могли заинтересовать девушку. Учитывая восторг Даши, а она находилась в эйфории от обилия знакомых картин. Обилия оригиналов, которых она встречала в жизни только репродукции.
Встречала всех картина у входа в зал Шишкина «Утро в сосновом лесу», оригинальная картина, полотно два с лишним метра на полтора, написанная Иваном Шишкиным в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. Говорят, у этой картины было два мастера, Шишкин и Константин Савицкий, говорят, так же подпись была обоих, но Третьяков стер подпись Савицкого. Зачем, почему? А кто его знает? Пути Господни неисповедимы, так же не известны нам, потомкам, деяние известных, публичных людей прошлого. Или возьмите небольшую относительно картину Василия Васильевича Верещагина «Апофеоз войны». На картине изображена просто куча черепов, пирамида черепов и стая ворон над ними. Что это означает. Кто виноват в разгуле злости на земле. Конечно, картина написана в конце девятнадцатого века, и вообще задумывалась о походе Тамерлана, который оставлял за собой только выжженную землю, тысячи и тысячи погибших. Кто ж не знает хромого Тимура, предводителя и «беспощадного эмира». А взгляните на теперешнюю жизнь. Неужели вам мало таких завоевателей и одиозных личностей. Неужели именно сейчас не могла появиться такая аллегория, на нынешний мир, на нынешние злодеяния.
Или взять картину Васнецова «Иван Царевич на сером волке», полотно больших размеров. Но главное, Иван, - с какой нежностью держит свою возлюбленную, боится потерять по дороге, за ними погоня, злые силы уже опустошили Елену Прекрасную, девушка измученная и почти сломленная. Но Иван полон сил, смотришь на картину и веришь, никакие невзгоды не сломают молодца, пока рядом его любовь.
А вот знаменитая картина - «Явление Христа народу», великолепное полотно Александра Иванова. Огромное, можно сказать, даже гигантское, пять с половиной метра на семь с лишним метров, полотно, привлекало к себе глаза, проходящих по галерее зрителей. Эпохальное гениальное произведение мастера собирало вокруг много ценителей прекрасного и любителей рассматривать особенно большие картины русских авторов. Фигурка, относительно маленькая фигурка воскресшего Христа спасителя имеет столько энергии, что картина в свое время считалась лечебной, энергетической.
И еще одна картина. Я не могу пройти мимо неё, каждый раз, когда посещаю Третьяковскую галерею, когда ухожу из неё, думаю о человеке, изображенном на полотне. Что за дама изображена на холсте, в какой ситуации был пойман её взгляд, высокомерный и просящий одновременно. Кого она ждет, с кем рассталась, какие мысли крутятся в этой аристократичной головке. Даша подошла к картине в миг, когда зажглись большие люстры и картина заиграла свежими, новыми красками. Дух Дашутки перехватило от преображения девушки, аристократки, а возможно, и приближенной к императору, оставленной или вообще брошенной в изменчивом жестоком мире. Она, ухватившись за локоть и плечо, сопровождающего её гида, замолчала и, широко открыв глаза, встретилась взглядом с незнакомкой, с девушкой, сидящей в экипаже на проспекте. Скорее всего «Невский проспект», судя по тому, какая панорама города открывалась за её спиной. Ленинград.
Максим услышал её шепот.
-- Шедевр. Бесподобно. Макс, послушай, у меня нет слов. Это действительно удивительная картина. Как нарисован образ. Как точно передано её состояние. Аристократка? Нет! Модное отороченное мехом бархатное пальто и стильная шляпка – беретка, в купе с насурьмленными бровями и помадой на губах, да и наведенный румянец на щеках выдавали в ней даму из полусвета. Проститутка? Нет! Иначе, откуда этот надменный блеск карих глаз. Посмотри, ну, посмотри же. Говорят, у неё не увидишь цвета глаз. Зажмурив, с надменным прищуром, прекрасные глаза, это не мои эпитеты, что не видно цвета её глаз. Видно. Посмотри внимательно. У неё, ведь, карие глаза. Скорее всего, она содержанка, на содержании у кого-то очень богатого папика. Слушай, о ней идет дурная слава. Было поверье, что она, картина, высасывает живую кровь и силы у людей, у владельцев. «Незнакомка» начала гулять по свету, и эта дурная слава пронеслась за ней по планете. Первого её владельца бросила жена, у второго сгорел дом, третий обанкротился. Все эти несчастья приписывали роковой картине. Не избежал проклятия и сам маэстро. Иван Николаевич Крамской - меньше, чем через год после создания картины один за другим умерли его два сына. Хотя, я не верю во все эти проклятия. Просто, стечение случайностей. У меня есть друг. Дома. Там, - и неопределенный жест куда-то за спину. – Так вот он, когда приехал из Москвы, привез много путевых заметок. Среди них стихотворение, посвященное именно Третьяковке, почитать?
-- Конечно. Она еще спрашивает.
-- Тогда, слушай!
Начертана талантливой рукой,
Со стен картинной галереи смотришь вниз.
И люди тихой, праздною толпой
Проходят мимо. Безучастность лиц,
У них у каждого свои заботы, думы,
Свои дела, своя печаль и радость.
Глаза промчались - то пусты, то умны,
В глазах задумчивость, а в душе усталость.
Проходят по залАм, скользя по ликам светлым,
Глазами, полными безжизненной тоски.
И, вдруг, словно, весенним ветром,
Вуаль с глаз сдуло, и глаза близки....
Пред Вами, милая, я замираю часто,
В свободную минуту, снова, к Вам бегу.
Наедине хочу я с Вами, вновь, остаться.
Вас, как невесту в сердце берегу.
Вы для меня - мечта в туманной дымке,
Как снежный город у Вас за спиной.
Губами нежными, в задумчивой улыбке,
Вы, словно, говорите: " Милый мой, родной".
Лица небесный правильный овал,
Любимая, мне ночью часто снится.
Глаза кричащие и слезы на глазах,
Сквозь длинные прекрасные ресницы.
Зачем ко мне пришла с тех давних пор,
Начертана талантливой рукой.
И карих глаз таинственный укор,
Через столетие рвется за судьбой.
Ведь, вы одна в печальном ожидании.
Кого Вы ждете и о ком печаль?
Пусто в карете место рядом с Вами,
И устремлен Ваш взор куда-то вдаль.
Ваш образ, милый и прекрасный,
Давно уж стал моей мечтой.
Но почему, вы только яркой краской,
Начертана талантливой рукой.
Ну, как, правда, чувственно. Он, такой. Он, может. Хотя я и сейчас не понимаю. Какая влюбленность. Как можно влюбиться в картину. В изображение. Как можно любить человека, который умер столетие назад. Да, и вообще, был ли он…. Говорят, что современники Крамского гадали с кого, он рисовал Незнакомку. Говорят, что тут приложила руку и сердце его племянница. Но, это только говорят…. Хотя у Крамского была дочь. София. Он изобразил ее на картине «Девушка с кошкой» Когда посмотришь на эти две картины, сходство девушек бросается в глаза. Слушай, Максим, я что-то разговорилась, может тебе это совсем не интересно.
-- Ну, почему? Интересно! Особенно то, что ты так рассказываешь!
-- Как, так?
-- Так… самозабвенно, будто сама являешься персонажем.
-- История мой конек! Особенно история создания шедевров. Я это изучала, я это знаю.
-- Максим! Макс! Максик, - повторяла девушка, словно пробуя на вкус, имя сопровождающего. Еле слышно, шепотом, смеясь, и хохотом старалась заглушить свой голос, но все равно голос пробивался, и пробуждал в голове у Макса противоречивые чувства. Чувства были. Начиная от теплых, нежных, радужных, мол, что ты девчонка, милая девчушка, делаешь со мной, до холодных, расчетливых и леденящих сердце, вот, вот, говори, рассказывай, а мы послушаем. Дашка, словно не догадываясь о его чувствах, как пиявка, вцепившись в рукав его куртки, скользя и, снова выравнивая ход, шла рядом. Смеялась, преувеличенно громко, весело в ответ на его шутки, и сама говорила…, говорила…в промежутке, якобы для себя, повторяла, снова и снова, его имя. Дашка, казалась счастливой, довольна жизнью, радостной. Макс подумал, человек, держа камень за пазухой, не может быть таким счастливым. Конечно, если тебе нет восемнадцати, а тебя используют шпионом, то можно предположить эйфорию от того, от того, что тебе поверили, признали за своего. Но Макс никогда бы не поверил, что человек, тем более девчонка, тем более молодая, смогла так играть. Нет. Что бы не говорили про шпионаж, как бы не изменялись филеры за все время существования тайн, и организаций пытающихся открыть их, никто, действительно, никто, не применял в своей борьбе маленьких девочек. Это – паранойя. Да, Макс, ты параноик. Но, тут же, оправдывая себя, потворствуя и защищая, думал о том, что тяжело в такой обстановке не стать параноиком. Вот где сейчас Валерка? Ты, начальник его службы безопасности, не знаешь. Где он, с кем, что делает? Надо будет сказать, завтра, когда шеф появится, чтобы больше таких фортелей не выкидывал. Если хочет жить, хочет спокойно себя чувствовать, пусть делает как он скажет. Иначе…. Ну, сам знаешь, что иначе….
художник Михаил Бровкин
__________________________________________________
Медленно, никуда не торопясь, хотя уже вечерело и темно было давно, как только вышли из Третьяковской галереи. На магистралях меньше стало автомобилей, магазины живо предлагали товар миганием реклам, народу на улицах становилось больше, и Максиму, казалось, идет человек по родному городу, бережно поддерживает под руку, уткнувшуюся в его плечо, любимую. Конечно же, Иринку. Теперешнюю, взрослую Иринку, ведет свое сокровище, после похода в театр, к себе домой, подальше от мужа, от дочки, домой в ожидании прекрасных моментов любви, изнемогая от страсти, от желания. Так, болтая о пустяках, знакомясь с запахами Москвы, поражаясь оригинальности технического исполнения неоновых реклам, они шли по вечернему городу. Не заметили, как прошли Большой Каменный мост через замерзшую Москву – реку, прошли Александровский Сад, и вышли на Воздвиженку. До Арбатских Ворот оставалось совсем немного. Девушка резко погрустнела, куда делось её щебетание, её восхищение Москвой, её лазурное, мажорное настроение? Девушка, взгрустнувши, подошла к арке, венчающей Ворота, прижала ладони к холодному камню, зашептавши что-то сокровенное, и проделав некоторые па, Максиму совершенно не понятные, взглянула на провожатого, с нетерпением ожидая, когда он сделает то же самое. Вся её фигура кричала: «Ну, что же, ты…. Подойди сюда! Сделай то же, что я…. Ну, Максик, дорогой». Максим подошел к арке ворот, внимательно оглядывая девушку. Ничего с ней не случилось, не вселился ли в неё злой дух, поклонник сатанистов, идолопоклонник, адепт веры Вельзевула. Но в следующее мгновение, глядя в смеющие глаза Дашки, понял, насколько не прочны были его измышления о духе девочки. Дашка открыто и откровенно смеялась над его страхами.
-- Ты, что, подумал, я сошла с ума. Продала душу Дьяволу. Ха-ха-ха, - девушка окончательно развеселилась. – Ты не думай. Я просто, хочу еще раз вернуться сюда. Это, знаешь, как у моря, или на худой конец, у фонтана, хочешь вернуться, бросаешь монетку. Чем больше номинал, тем больше возможности вернуться. Так и здесь. Камень, из которого выложены эти ворота, а ты сам почувствуй, очень теплый, помнит все прикосновения за свою жизнь. И Гоголя, кстати его скульптурная фигура раньше стояла здесь на стыке Арбатской площади и Арбатскими воротами, И Скрябин, наш знаменитый композитор, и Коровин, и Поленов, чей Московский дворик существует и теперь. Вообще, это такая занятная история. Про Ворота…. Арбатские Ворота. Но сейчас уже поздно, я бы много рассказала про них, но сам понимаешь, домой надо. Тетка заждалась. Просто, когда мы подходили к Арбату, у меня родились строки. Правда, не смейся. У меня часто так бывает. Ничего, ничего, потом, как осенит. Почитать?
-- Ну, почитай, - скорее, просто убить время, чем его действительно, интересовало творчество девочки, согласился Максим. Девушка, немного помолчала, собираясь с мыслями, потом начала читать.
Где-то, здесь, на Арбате,
У Арбатских Ворот,
Я в веселеньком платье,
Ты одетый, как сноб.
В очень белой рубашке.
Накрахмаленный. Лоск.
Ты со мною прощался…
«Ох, как ветер промозгл».
Ты со мною прощался,
Ты не верил в любовь.
Чуть заметно касался
Моих радужных снов.
То открыто смеялся,
Улыбался не в такт.
Я ж, готова смущаться,
Ты ж был сладкий экстракт….
Когда это было? В марте?
Зимой? Летом? Вот – вот….
Где-то, здесь, на Арбате,
У Арбатских Ворот.
И молчание. Театральное молчание поэтессы, что донесла до слуха слушателей свое произведение, давая осознать глубину текста, прочувствовать все нюансы стихотворения, далекий, не всегда понятный смысл. Выдержав драматическую паузу, Дашка, невольно улыбнулась, словно, подумала о том же, о чем и Максим, а потом, весело рассмеялась.
-- Я, конечно, не Анна Ахматова, не Марина Цветаева, так что, прошу не судить строго. Я всего лишь провинциальная девчонка, приехавшая в столицу. Просто у меня тетя живет на Арбате. Просто я жила с детства Москвой, Арбатом, проспектом Калинина с домами с надписью СССР. Просто я сегодня окунулась в сказку, как в «Иронии судьбы», и так же, как говорил артист Юрий Яковлев в роли Ипполита – «Завтра наступит похмелье, конец новогодней ночи, конец чуду. А что в результате – пустота. Нет ничего. И что самое смешное, что ты знаешь, это правда. А на правду не обижаются, даже если она горькая». Сказка имеет тенденцию заканчиваться. Отгремят салюты, ты встретишься с буднями, и забудешь сказку. То, во что ты когда-то верил, то что показалось тебе важным. Ну, что-то я расплакалась. Не на шутку. О чем это я. Всё хорошо. Просто мы пришли домой. Вот в этом доме живет моя тетя. Зайдешь, может быть, - сама не веря продолжению вечера, попросила она. Тут же, смутившись, опустила глаза в землю. – Я, извини, познакомлю тебя с тетей. Она не спит, свет горит в квартире. И, видя нерешительность парня, схватила его за руку, и потянула в подъезд.
Максиму понравилась тетя Дашки, молодящаяся пожилая дама, в недавнем прошлом актриса, теперь же пенсионерка живущая прошлой славой и теперешними поклонниками, которые многочисленной армией помогали скоротать время уходящее с бешеной быстротой. Приезд девушки из её родного города, вернуло её в детство и юность. Она готова была просиживать с «Дашуткой» сутки напролет, вспоминая годы молодости, спрашивая, анализируя. Конечно, годы брали своё, уже появлялись морщины, редкие, но непременно сжигающие прошлую красу. Она, смеясь, глядела на Дашкино недоуменное лицо говорила: «Ничего, ничего, скоро вообще, как сморщенный помидор буду. Не люблю я эти подтяжки, ужимки, все эти пластические операции. Что дал бог, так и живем». Максима приняла, словно старого знакомого, будто они расстались с утра, и вот, он пришел домой. Дашка шепнула: «Она со всеми так, кто ей понравится. Вот только Валеру не примет никак, говорит, держись подальше от него. Он опасен. Ну это похоже, что он бизнесмен, а у неё предвзятое отношения ко всем, что связанно с большими деньгами».
Максим долго пробыл у Дашки дома. С интересом пообщался с тетей, интересной и общительной натурой. Но вот пришло время покидать этот гостеприимный дом.
Дашка вышла провожать его. Они пошли по лестнице пешком, игнорируя лифт. Спустились молча до дверей подъезда. Максим обернулся девушке навстречу у дверей, попенял, что та выскочила без куртки в одной тоненькой кофточке, и, взяв её за плечи, произнес.
-- Ох и везучая ты, Дашутка!
-- Хм! Почему это?
-- Ну, как. Редко такое везение выпадет. Приехала первый раз в столицу. Тетушка классная. Правильно, зачем тебе селиться в элитной квартире. Зачем Валеркины предложения. Поселилась и так удачно. Нашла в Москве бизнесмена…. Влюбила его в себя.
-- Ой! Не надо, - Глаза девушки наполнились слезами. Она сделала попытку вырваться из рук Макса, но парень держал её крепко, да и попытка не была стремительной, скорее вялой и непринужденной, как будто говорила: «Держи меня крепко. Держи меня Максик, не то я уйду, улечу, испарюсь». – Я его не влюбляла.
-- Ну и что? Все равно он влюблен. А это значит и комфорт, и продвижение по службе, ты заметила, как он приблизил тебя к бизнесу. И, кстати место ближнего партнера в бизнесе. Только учти. Наташкино место ты не займешь.
-- Ну и что? Мне-то это не нужно! Я далека от бизнеса, да и не надо мне этого. А не за тем ехала в Москву. Ой, не за тем, Макс. В одном ты прав, - я слишком везучая. Просто, ужасно, - она резко подалась вперед, прижалась к груди парня и, закрыв глаза, чуть не сползла по его телу на пол. Максим, чтобы удержать девушку, перехватил руки, теперь он обнимал её за талию, а её лицо, ужасно красивое и манящее оказалось так близко от его губ. Максим услышал, нет, скорее угадал по губам, потому что это было произнесено не вслух, не шепотом, просто одними губами на уровне подсознания.
-- Макс, милый. Поцелуй меня! Пожалуйста!
В её синих глазах было столько мольбы и желания, Максим не удержался. Легонько, чтобы не вспугнуть чистый родник, не испоганить эту чистую душу своими грязными сапогами, он коснулся её губ. Поцелуй был скорее дружеский, чем страстным, но Максим и не хотел вложить в него страсть, хотя голова его уже кружилась от любви, нет, не любви, от желания. Желания прижать девочку к себе до сжимания сердца, до изнеможения, до исчезновения последних искр разума. Желания целовать ее везде, сбросить покровы с юного тела, и целовать, целовать, целовать. Желания возвеличивать девушку, поднять её на пьедестал, слиться с ней воедино.
Нет! Он, вместо этого, поцеловал девушку единый раз, и развернувшись, пошел из подъезда в прохладный московский воздух, требуя немедленного охлаждения организма. «Зачем? Для чего? Ну, ладно, Дашка. Она много выпила, наверное. Иначе, чем можно понять такие приколы? Но я-то. Почему, еще не остыло тело от любви к Иринке, да, что там остыла? Я до сих пор люблю Иринку. Я ушел от неё только по одной причине. Побоялся отголосков болезни, контузии. Мне нужен покой, а не делить свою девушку с кем-то. А у неё, или, точнее у него дочь. Это важно! Но, я все равно люблю её. И ничего ты не сделаешь. А Дашка – это наваждение!!!
Он ушел от дома, в котором жила тетя Дашки. Шел и не слышал, как вмиг протрезвевшая Дашка прошептала ему в след.
-- Эх, Макс, Макс! Никуда ты от меня не денешься.
Продолжение следует...