Внучка Ивана Тимофеевича Селенкова Анна Наянова из Большой Коши, полистав дневник своего дедушки о событиях военной поры, решила поделиться на своей странице ВКонтакте одним из эпизодов его жизненного пути.
«Июнь 1941 года. Страшная весть. Война! Я на фронте, оставив дома жену беременную и троих детей. Район в оккупации...
Я служил почти всю войну в одной части. Командир взвода в полковой артиллерии. Гвардейский стрелковый полк, батарея… пришлось побывать на трёх фронтах – Центральном, Брянском, I Белорусском. В скольких сражениях пришлось участвовать, и счёт потерял. Был и командиром взвода управления, и огневого взвода. Выйдет командир взвода из строя, где больше нужно возглавить взвод, меня туда. Я был по возрасту старше всех в батарее. Офицеры обычно звали меня не по званию, а Тимофеич. Геройства не проявлял, но всю войну на передовой. Был ранен, но как остался жив, просто дивно.
Когда семья была в немецкой оккупации, переживал вдвойне и за себя, и за семью. Когда немцы стали отступать, с нетерпением ждал сообщение от Советского информбюро. И вдруг в один прекрасный день, читаю: «Советские войска освободили ряд городов, в том числе и мой районный центр». Выхватил из полевой сумки бумагу и шлю треугольничек домой. До этого времени было всё равно, когда принесут почту, а теперь жду не дождусь. Вот принесли, наконец, треугольничек и в мой адрес. Дрожащими руками беру и о, радость – знакомый почерк! Развернул, читаю «Нас освободили, мы все живы и здоровы. Народился сын, но больным, у него были припадки, он жил один месяц и умер. Корову угнали немцы при отступлении. Теперь у нас коровы нет. Пиши чаще» Вот это да!..
Вот так и отвоевал, дошёл до Эльбы, и конец войне. Руки целы, ноги целы, что ещё?! Не верится. Радости не было конца. Неужели я увижу дорогих моему сердцу. Отец, правда, умер в 1943 году, а мать, жена, дети ждали. В начале 1945 года был отправлен в долгосрочный отпуск – демобилизован. Стояли мы по прибытии из Германии в Белоруссии. Получив все документы в штабе полка, иду на вокзал и ног под собой не чувствую. Еду в поезде, и всё мне кажется, что поезд тихо идет, долго стоит на остановках. Всю дорогу родные места стали вспоминаться и многое из прожитой жизни. Вот, наконец, своя станция – районный центр Селижарово. Это было шестого января во второй половине дня. Я вещи, которые были при мне, оставил у знакомых, прихватил ружьишко только с собой и направился пешком домой за сорок километров. Вышел из посёлка, а погода – снег, метель дорога заметена, местами у кустарников сугробы. Но и такая погода, и бездорожье – всё казалось приятным. Ведь по этой дороге похожено, поезжено: сколько раз, и счёта нет. Каждый кустик, каждый холмик, ручеёк, перелесок – всё знакомое. Ветер воет, снег хлещет в лицо, а я иду и улыбаюсь. Как хорошо!
Отошёл я от посёлка километров пять, смотрю, мне навстречу идут две женщины, закутавшись большими платками так, что одни глаза выглядывают в щёлочку. По походке узнал ещё издали, что впереди идёт моя жена. Обычно в зимние каникулы, с 7 по 9 января, проводится конференция учителей, она и шла на неё. Тут у меня мелькнула мысль в голове: узнает или нет? Ведь почти пять лет не встречались, а когда меня отпустят, она не знала. Провожала в пиджаке, а тут военный в офицерской форме да с ружьём ещё. Поравнялись, козырнул я по-военному, и они сказали «здрасте» и пошли по сторонам. Прошёл я шагов двадцать, остановился, оглянулся назад, вижу, и она стоит, смотрит этак с минуту – узнала. «Ой, Ваня!», и бежим друг другу навстречу. Ну, встреча как встреча, вообще, бывают в таких случаях и слёзы, и смех, только немножко необычно тем, что произошла она в пургу среди поля, на занесённой снегом дороге, но это не имело значения. «Ну что ж будем делать? – говорит она, – мне с тобой идти или как?» «Нет, – говорю, – вот деревня близко, зайдём к знакомым, заночуем, а завтра ты на конференцию, а я домой пошагаю. Мне тоже по бездорожью до дома не дойти, ведь ещё более тридцати километров». Так и сделали. Переночевали, а утром пошли, как и договаривались.
Дома меня должны встретить мать-старушка, 75 лет ей, сын пятиклассник и две дочери дошкольницы. Погода к утру утихла, но дороги не было заметно. Нога в снег глубоко не вязла, но всё же идти было нелегко, но для фронтовика, да к дому – это чепуха. Шёл с такой же скоростью, как и по хорошей дороге...
Вот, наконец, на поле своей деревеньки. Дорога шла вдоль крутого берега Волги целый километр и лишь у самой деревни уходила вправо в сторону. Деревня и моя хата. Школьное здание, где мы с женой до войны работали, немцы сожгли при отступлении, так, что жить и заниматься с ребятами пришлось в наёмных помещениях случайно сохранившихся от сожжения. Подходя, также решил сыграть шутку – не признаться сразу, узнают или не узнают. Зашёл в прихожую, и тут же кухня, русская печь направо, чуланчик у шестка. Девочки мои сидят за столом едят щи, мать в чуланчике им на обед ещё что-то. Ружьё в угол поставил: «Здравствуйте!» – говорю. Выходит мать из чулана, руки сложены на животе, как обычно делают пожилые женщины. «Здорово родимый. Тебе что?» «Попить, – говорю, – можно?» «А сейчас, родимый». Подаёт мне кружку с водой. Глотнул я раза два, поставил кружку на стол и переминаюсь с ноги на ногу, а мать стоит, смотрит на меня и спрашивает: «А ты откуда кормилец? Вроде знакомый, а не узнать». «Да не дальний!» – говорю. Девочки сидят за столом, смотрят на военного, переглядываются, смеются. Что ж, думаю, мне делать. Вдруг открывается дверь в переднюю комнату и в дверях стоит старший. Он уроки учил и решил посмотреть на военного. Постоял с минуту, опершись плечом на дверной косяк, потом улыбнулся да как крикнет: «А-а, папа!» Тут мать так и повисла на шее. «Ах! Ты мой кормилец, как же я тебя не узнала. Вот дура-то старая!» А сама захлёбывается, дух не переведёт, да и я не выдержал, прослезился. А девочки улыбаются, жмутся одна за другую, не подходят. Поцеловал я их, ну ладно, что ж, для них я пока чужой дядя. И долго они меня не называли папой...»
🤗
️
"Верхневолжская правда"
✅ Строки из дневника
Внучка Ивана Тимофеевича Селенкова Анна Наянова из Большой Коши, полистав дневник своего дедушки о событиях военной поры, решила поделиться на своей странице ВКонтакте одним из эпизодов его жизненного пути.«Июнь 1941 года. Страшная весть. Война! Я на фронте, оставив дома жену беременную и троих детей. Район в оккупации...
Я служил почти всю войну в одной части. Командир взвода в полковой артиллерии. Гвардейский стрелковый полк, батарея… пришлось побывать на трёх фронтах – Центральном, Брянском, I Белорусском. В скольких сражениях пришлось участвовать, и счёт потерял. Был и командиром взвода управления, и огневого взвода. Выйдет командир взвода из строя, где больше нужно возглавить взвод, меня туда. Я был по возрасту старше всех в батарее. Офицеры обычно звали меня не по званию, а Тимофеич. Геройства не проявлял, но всю войну на передовой. Был ранен, но как остался жив, просто дивно.
Когда семья была в немецкой оккупации, переживал вдвойне и за себя, и за семью. Когда немцы стали отступать, с нетерпением ждал сообщение от Советского информбюро. И вдруг в один прекрасный день, читаю: «Советские войска освободили ряд городов, в том числе и мой районный центр». Выхватил из полевой сумки бумагу и шлю треугольничек домой. До этого времени было всё равно, когда принесут почту, а теперь жду не дождусь. Вот принесли, наконец, треугольничек и в мой адрес. Дрожащими руками беру и о, радость – знакомый почерк! Развернул, читаю «Нас освободили, мы все живы и здоровы. Народился сын, но больным, у него были припадки, он жил один месяц и умер. Корову угнали немцы при отступлении. Теперь у нас коровы нет. Пиши чаще» Вот это да!..
Вот так и отвоевал, дошёл до Эльбы, и конец войне. Руки целы, ноги целы, что ещё?! Не верится. Радости не было конца. Неужели я увижу дорогих моему сердцу. Отец, правда, умер в 1943 году, а мать, жена, дети ждали. В начале 1945 года был отправлен в долгосрочный отпуск – демобилизован. Стояли мы по прибытии из Германии в Белоруссии. Получив все документы в штабе полка, иду на вокзал и ног под собой не чувствую. Еду в поезде, и всё мне кажется, что поезд тихо идет, долго стоит на остановках. Всю дорогу родные места стали вспоминаться и многое из прожитой жизни. Вот, наконец, своя станция – районный центр Селижарово. Это было шестого января во второй половине дня. Я вещи, которые были при мне, оставил у знакомых, прихватил ружьишко только с собой и направился пешком домой за сорок километров. Вышел из посёлка, а погода – снег, метель дорога заметена, местами у кустарников сугробы. Но и такая погода, и бездорожье – всё казалось приятным. Ведь по этой дороге похожено, поезжено: сколько раз, и счёта нет. Каждый кустик, каждый холмик, ручеёк, перелесок – всё знакомое. Ветер воет, снег хлещет в лицо, а я иду и улыбаюсь. Как хорошо!
Отошёл я от посёлка километров пять, смотрю, мне навстречу идут две женщины, закутавшись большими платками так, что одни глаза выглядывают в щёлочку. По походке узнал ещё издали, что впереди идёт моя жена. Обычно в зимние каникулы, с 7 по 9 января, проводится конференция учителей, она и шла на неё. Тут у меня мелькнула мысль в голове: узнает или нет? Ведь почти пять лет не встречались, а когда меня отпустят, она не знала. Провожала в пиджаке, а тут военный в офицерской форме да с ружьём ещё. Поравнялись, козырнул я по-военному, и они сказали «здрасте» и пошли по сторонам. Прошёл я шагов двадцать, остановился, оглянулся назад, вижу, и она стоит, смотрит этак с минуту – узнала. «Ой, Ваня!», и бежим друг другу навстречу. Ну, встреча как встреча, вообще, бывают в таких случаях и слёзы, и смех, только немножко необычно тем, что произошла она в пургу среди поля, на занесённой снегом дороге, но это не имело значения. «Ну что ж будем делать? – говорит она, – мне с тобой идти или как?» «Нет, – говорю, – вот деревня близко, зайдём к знакомым, заночуем, а завтра ты на конференцию, а я домой пошагаю. Мне тоже по бездорожью до дома не дойти, ведь ещё более тридцати километров». Так и сделали. Переночевали, а утром пошли, как и договаривались.
Дома меня должны встретить мать-старушка, 75 лет ей, сын пятиклассник и две дочери дошкольницы. Погода к утру утихла, но дороги не было заметно. Нога в снег глубоко не вязла, но всё же идти было нелегко, но для фронтовика, да к дому – это чепуха. Шёл с такой же скоростью, как и по хорошей дороге...
Вот, наконец, на поле своей деревеньки. Дорога шла вдоль крутого берега Волги целый километр и лишь у самой деревни уходила вправо в сторону. Деревня и моя хата. Школьное здание, где мы с женой до войны работали, немцы сожгли при отступлении, так, что жить и заниматься с ребятами пришлось в наёмных помещениях случайно сохранившихся от сожжения. Подходя, также решил сыграть шутку – не признаться сразу, узнают или не узнают. Зашёл в прихожую, и тут же кухня, русская печь направо, чуланчик у шестка. Девочки мои сидят за столом едят щи, мать в чуланчике им на обед ещё что-то. Ружьё в угол поставил: «Здравствуйте!» – говорю. Выходит мать из чулана, руки сложены на животе, как обычно делают пожилые женщины. «Здорово родимый. Тебе что?» «Попить, – говорю, – можно?» «А сейчас, родимый». Подаёт мне кружку с водой. Глотнул я раза два, поставил кружку на стол и переминаюсь с ноги на ногу, а мать стоит, смотрит на меня и спрашивает: «А ты откуда кормилец? Вроде знакомый, а не узнать». «Да не дальний!» – говорю. Девочки сидят за столом, смотрят на военного, переглядываются, смеются. Что ж, думаю, мне делать. Вдруг открывается дверь в переднюю комнату и в дверях стоит старший. Он уроки учил и решил посмотреть на военного. Постоял с минуту, опершись плечом на дверной косяк, потом улыбнулся да как крикнет: «А-а, папа!» Тут мать так и повисла на шее. «Ах! Ты мой кормилец, как же я тебя не узнала. Вот дура-то старая!» А сама захлёбывается, дух не переведёт, да и я не выдержал, прослезился. А девочки улыбаются, жмутся одна за другую, не подходят. Поцеловал я их, ну ладно, что ж, для них я пока чужой дядя. И долго они меня не называли папой...»
Анна НАЯНОВА.
Фото автора