Тэхен выскользнул на балкон, встречая слабые потоки ветра и ночь с распростертыми объятьями. Была весна, поэтому немного прохладно, и капли ночной мороси падали на лицо. Он улыбнулся, аккуратно стряхивая со стула недельную грязь. Таких на балконе стояло два, а еще столик для уличных чаепитий. Тэхен сел, облокачиваясь на стол и вдыхая свежий запах новостроек и насыщенной росы. Холод не обжигал легкие и не заставлял мурашки бегать по телу, а приятный ночной воздух грел душу и приносил спокойствие — это было идеальное место для ожидания. Ветер усилился, колыхая занавески из незакрытой балконной двери, и он замер, всматриваясь в появившийся перед ним силуэт. В глазах скопились слезы радости:
— Чонгук-и, ты пришел…
Чонгук улыбнулся, аккуратно сел на свободный стул, рукой потянулся к маленьким пальцам Тэхена и сжал их настолько сильно, насколько было возможным, показывая, как сильно скучал и ждал.
— Я так скучал по тебе, — выдохнул Тэ, наклоняясь через весь стол, чтобы поближе рассмотреть молодое лицо — то, которое запомнил на всю жизнь.
— Я знаю, — хмыкнул альфа, — Мне так не хватает твоих маленьких ручек на своих плечах, но я рад, что ты сейчас в порядке…
— Папа, — послышалось из квартиры, и оба удивленно уставились на дверь, не отпуская рук друг друга. В проеме показался молодой невысокий омега с округлым животом и сонными глазами, — Что ты здесь делаешь и с кем разговариваешь? Холодно же.
— Милый, — Тэхен расплылся в улыбке, — Я вышел, чтобы встретиться и поговорить с Чонгуком.
Тот, к слову, не сводил с него глаз, сжимая пальцы на его похолодевшей руке. Молодой омега в проеме сначала ойкнул, а потом, внимательно посмотрев, направился обратно в дом. Из квартиры можно было услышать слабое:
— Чонгук, папе снова нехорошо.
Тэхен продолжил смотреть на Чонгука и улыбаться:
— Это прелестное создание, Виен, носит под сердцем нашего внука, Чонгук-и. Никогда бы не подумал, что нашему сыну достанется такой твердолобый и упертый омега.
— Ты тоже тот еще упрямец. Постоянно заставлял влипать в неприятности вместе с тобой. Не удивительно, что Чон-и выбрал его. На тебя похож, — Чонгук потянулся к щеке Тэ, слабо проводя по ней пальцами. Тэхен смутился, перехватывая руку:
— Ты такой молодой, а я уже такой старый и некрасивый.
— Да брось… Ты самый красивый на свете.
— А я смотрю на тебя и вижу нашего сына.
— Пап, — в проеме появился молодой альфа, — Ты чего на улице? Что случилось?
— Сынок, я разговариваю с твоим отцом.
Альфа сглотнул, борясь с внутренними терзаниями, и подошел к папе, приседая около него на корточки:
— Что?
— Вот он, сидит напротив, поздоровайся, — улыбнулся омега, смотря на сына искрящимися от счастья глазами.
Альфа посмотрел на место, которое было пустым. Такое не в первый раз: чем старше папа становился, тем сильнее были галлюцинации. Врачи разводили руками, говоря, что всего лишь психологическое, но Чонгук понимал, что это скорее душевное, сердечное. И поделать с этим ничего нельзя, только лишь стараться причинять папе как можно меньше боли. Он и так пережил слишком много: сначала смерть своего возлюбленного, потом смерть бабушки, а затем и смерть лучшего друга, Пак Чимина. Чонгуку оставалось только подыгрывать папе время от времени, отсрочивая его горечь и печаль. Поэтому, слыша свое собственное дыхание, он сглотнул и, слабо улыбнувшись, сказал:
— Привет…
***
В соседней комнате раздалась противная и громкая трель телефона. Чонгук раздраженно рыкнул, помогая Виену опуститься в наполненную ванну.
— Иди, я правда сам справлюсь, — прошептал тот, поглаживая большой живот.
— Нет. Если нужно будет, перезвонят. Я сейчас занят, — Гук улыбнулся, залезая в небольшую полку рукой и вытаскивая оттуда гель и шампунь. Омега насупился, смущенно прикрываясь ладонями и наблюдая за манипуляциями альфы. Чонгук чувствовал его взгляд, поэтому хитро улыбался.
— Тебе помочь побриться? — немного погодя выдал он, сдерживая смех. Его Виен был храбрым и раскрепощенным на людях, но наедине становился стеснительным милашкой, которого хотелось дразнить. От этих слов омега залился краской, раздражённо хлопая по воде, тем самым облив Чонгука:
— Эй… Я сам справлюсь! Лучше иди и перезвони. Вдруг что-то срочное.
— Чего ты так смущаешься? Я ведь делал с тобой вещи и посерьезней, милый, — прошептал Чонгук, подмигивая, — Точно сам справишься?
— Да! — Виен не знал, куда себя деть, прикрывая щеки руками, — Иди уже!
— Зови, если что-то понадобится, ладно?
С этими словами Чонгук удалился из ванной. С лица не сползала улыбка, а от собственных невинных издевательств хотелось пританцовывать, но как только в его руки попал телефон, и он увидел, кто звонил, улыбка пропала с лица. Он тяжело выдохнул и нажал на кнопку вызова.
— Чего не взял трубку? — просипели на проводе спустя несколько секунд.
— Прости, я помогал Виену принимать ванну.
— Смотрю, у вас все хорошо. Зря звоню, получается, — в трубке послышался детский смех, отчего на секунду уголки губ Чонгука приподнялись вверх.
— Юнги-хен, ведь звонишь не для того, чтобы узнать как дела?
— Ладно, ты раскусил меня. Тэхен снова не берет трубку, я волнуюсь. Где он?
Чонгук аккуратно приоткрыл дверь папиной спальни. На кровати, свернувшись клубочком, спал Тэхен и что-то бормотал во сне. Альфа тихо прыснул от этой картины и поспешил ретироваться.
— Он спит, Юнги-хен.
— Слава Богу, я хотел ехать на кладбище и искать его там. Уже Хосоку позвонил, чтобы он Сокджуна и Сокджина забрал к себе.
— Нет, все нормально. Не волнуйся так, я слежу за папой, — Чонгук налил горячего чая в кружку и поспешил к ванной комнате, — Как они, кстати?
— Сокджин все так же играет на пианино, видимо, в меня пошел, а Сокджун, кажется, все больше и больше начинает увлекаться готовкой. Я так рад этому, ты не представляешь. У меня вообще к этому предрасположенности никакой. С Чимин-и я всегда был сытым…
Чонгук замер у двери ванной. Его рука, что держала кружку, задрожала. Он все еще помнил вкус стряпни Мин Чимина, помнил его нежный голос и радостный смех. Если Чонгуку было так тяжело думать и вспоминать о нем, то насколько могло быть тяжело Юнги-хену? Четыре года назад Чонгук впервые увидел, как тот плакал. Юнги-хен держал в руках двухдневного Сокджина и плакал, потому что человек, который совсем отчаялся в мысли родить ребенка, все-таки сделал это и умер. Пожертвовал собой ради своей мечты.
— Ты там плачешь что ли? — прохрипел Юнги. По его голосу было слышно, что он сам еле сдерживается.
— Нет, не плачу.
Чонгук молча зашел в ванную комнату, игнорируя бухтения своего омеги, и, поставив кружку чая с жасмином рядом с ванной, вышел.
— Знаешь, я всегда думал, что Тэхен слишком сильно убивается, потеряв твоего отца, но тогда, четыре года назад, я стал понимать, что он чувствовал все это время. Терять кого-то близкого и дорогого действительно больно.
— Зачем ты это говоришь?
— Не знаю, Чонгу, не знаю… Старею, наверное.
***
Чонгуку было больно бежать: сил совсем не осталось, а дыхалку переклинило. Холодный воздух резал лицо невыносимо больно, но он продолжал бежать и думать лишь о том, что его папе, возможно, нехорошо. Во всяком случае, так сказал перепуганный Виен, когда позвонил. Чонгук в тот момент выронил стопку документов и до жути напугал коллегу своим выражением лица. Преодолев в несколько огромных шагов лестничный пролет, Чонгук ворвался в квартиру и, даже не разувшись, прошел в комнату своего папы.
Здесь приятно пахло рождеством, лавандовым маслом и слабыми нотками уже завядшего в вазе цветка ликориса. Чонгук знал, что отец пах ими, а потому на каждый день рождения преподносил папе именно их. Виен, одетый лишь в легкий сиреневый халат, кинулся к нему:
— Чонгук-и, папа говорит странные вещи!
Чонгук заботливо приобнял своего омегу за плечи и сделал шаг ближе к кровати, на которой лежал Тэхен и с закрытыми глазами что-то бормотал.
— Папа?
Тэхен открыл глаза, переводя их на сына, что медленно склонился рядом и тихонько взял за руку:
— А ты-то тут какими судьбами? Как же работа?
— Виен за тебя очень сильно испугался. Что ты ему сказал?
Тэхен смотрел долго-долго, взгляд его был задумчивым и еще слегка занесенный поволокой мутной и поблескивающей. Кажется, он не хотел отвечать на вопрос.
— Виен, что он сказал? — обратился тогда Чонгук к своему омеге, который все это время молча стоял за его спиной.
— Он сказал, что собирается уходить… Я не знаю, что именно он имел в виду, но после того, как он сказал это, глаза его закрылись, и он перестал отвечать. Я так сильно испугался, что просто… — он всхлипнул, а на его глазах выступили маленькие слезы. Чонгук весь сжался, а по виску скатилась капля пота.
— Папа! Что за ерунду ты говоришь? — насупился он, сжимая руку родителя так крепко, что тот аж поежился.
— Но, сыночек, я… Я так сильно устал.
— Перестань.
— С каждым днем мне все тяжелее.
— Я сказал, прекрати говорить подобное.
— Сегодня, я чувствую, тот самый день.
— Прошу, прекрати, — Чонгук закусил губу. Ему было тяжело, — Ты ведь не собираешься…
— Нет, нет, — слабо улыбнулся Тэхен, сжимая руку сына, — Конечно же нет, милый. Просто я немного посплю, хорошо?
— Нет, — почти всхлипнул Чонгук, протирая рукавом куртки выступившие слезы, — Не нужно тебе спать, не нужно. Пойдем покушаем, попьем чай, приготовим твоим внукам подарки, а? Ты ведь им обещал, па, обещал подарочки… Только, пожалуйста, не нужно сейчас спать.
В глазах Тэхена все поплыло из-за слез, но он, улыбаясь, сморгнул их:
— Мои драгоценные девочки…
Виен, едва сдерживающий рыдания, вышел в коридор, чтобы позвонить и попросить Сокджуна привезти девочек. Его руки тряслись и, кажется, он торопился слишком сильно, потому что споткнулся об порог, когда покидал комнату. Чонгука трясло. Он оказался не готов ко всем этим чувствам, ко всей этой каше, что появилась в голове, когда конец, пусть и не свой, был уже совсем близко. Он крепко держал папу за руку, понимая, что, возможно, это единственное, что сейчас не давало ему «уснуть». Правильно ли он поступал?
— Пап, папа, не прекращай разговаривать со мной, — полушепотом умолял он, свободной рукой поглаживая старческий лоб и пряди седых волос.
Сколько раз этот лоб хмурился из-за него непутевого? И сколько седых волосинок появилось в красивых и блестящих волосах папы из-за него? Человек, что сейчас улыбался одними уголками губ и одновременно проливал слезы, что скатывались по морщинистым щекам в подушку, отдал всего себя, вложил все свои силы в него, Чонгука, чтобы он стал таким, каким являлся сейчас. Чонгук плакал, и душа его тоже плакала. Перед ним умирал человек, что дал ему жизнь и любовь, что в детстве целовал его израненные коленки и читал сказки на ночь.
— Чонгук-и…
— Я здесь, пап. Я рядом, — прохрипел Чонгук, кажется, совсем не понимая, что Тэхен обращается не к нему. Глаза Тэхена с поволокой слабо метались по потолку, искали в нем что-то важное, нужное, а его пальцы сильнее сдавливали руку сына.
— Сыночек наш так вырос, Чонгук-и.
— Папа… — Чонгук не выдержал. Он уткнулся мокрым от слез лицом в простыни, сдерживая вой и боль, — Не говори такие вещи.
— Я не один, Чонгук-и…
— Я не один, Чонгук-и, — Тэхен сидел за столом напротив несовершеннолетнего сына, — Я никогда не был один. У меня всегда были дядя Хосок, Чимин и ты, маленький мой.
— Но ты же скучал по отцу.
— Скучать и быть одному это разные вещи, но, знаешь, каждую ночь я думаю только об одном, — Тэхен чуть склонился, а его лица коснулась еле заметная тень печали, — Твой отец умирал в одиночестве или он все же знал, что я там, рядом с ним? Чувствовал ли он это?
— Пап, только не плачь, а то я тоже буду плакать, ты ведь знаешь, — Чонгук шмыгнул носом, — Чувствовал он все. Как он мог не чувствовать твой запах? Как он мог думать, что умирает в одиночестве? У вас ведь связь. Он точно знал, что ты рядом. Да я думаю, что он прямо сейчас наблюдает за нами!
Тэхен посмеялся и наклонился через стол, обнимая сына:
— Я так люблю тебя, Чонгук-и.
— Я так люблю тебя, Чонгук-и… Люблю.
Хватка на руке Чонгука ослабла, а потом и вовсе исчезла. Он попытался вдохнуть, но не получилось. В горле застрял огромный комок осознания и пустоты. Он открыл рот, чтобы закричать, но оттуда вырвался лишь хрип. Чонгук боялся поднять голову, боялся посмотреть в неживые глаза своего папы, поэтому просто пускал сопли в простыни, кусая губы до крови. Спустя пару минут он, зареванный вдоволь, поднял голову. Папа лежал с закрытыми глазами, а на губах его застыла улыбка, такая слабая, но все же улыбка. Чонгук погладил его по щеке, поправил пряди седых волос и тихонько коснулся губами лба:
— Он не был один, папа. И ты тоже не был.
***
— Зима. Это время, когда земля покрывается белой и мягкой периной, спасающей от неудачных выкрутасов еще совсем юных школьников, когда сотни тысяч детей каждую ночь караулят за креслом, желая увидеть появление незнакомца в красном, когда чудаковатые парочки прогуливаются по дорожке парка, сопровождая своим смехом ранний броманс падающих снежинок и первых солнечных лучей. Это период теплых пледов, кружек с горячим кофе и вязаных рукавиц.
— Что это? — Чонгук вопросительно изогнул бровь, стряхивая с плеч снег. Виен хмыкнул, отпрянул от него и выудил из пакета вязаные рукавицы:
— В Рождество я нашел под елкой и для себя подарок. Папа, видимо, сделал, а еще к нему прилагалась записка с этим текстом. Они очень теплые и сразу понравились мне.
— Надо же, какой папа молодец, — Чонгук улыбнулся, чмокнул своего омегу в покрасневший нос и повернулся к могильной плите. Та была покрыта тонким слоем снега, а еще была окружена огромным количеством красивых ненастоящих цветов.
— Ладно, пойдем скорее, нужно дочек из детского сада забирать, — омега потянул альфу, а тот и не сопротивлялся особо. Кинул последний взгляд на могилу и улыбнулся:
— Пока, родители.
На черном мраморе было изображено двое молодых людей, обнимающих друг друга, а снизу виднелась надпись:
Рукавицы! книга
:— —
Часть 6. конец
Тэхен выскользнул на балкон, встречая слабые потоки ветра и ночь с распростертыми объятьями. Была весна, поэтому немного прохладно, и капли ночной мороси падали на лицо. Он улыбнулся, аккуратно стряхивая со стула недельную грязь. Таких на балконе стояло два, а еще столик для уличных чаепитий. Тэхен сел, облокачиваясь на стол и вдыхая свежий запах новостроек и насыщенной росы. Холод не обжигал легкие и не заставлял мурашки бегать по телу, а приятный ночной воздух грел душу и приносил спокойствие — это было идеальное место для ожидания. Ветер усилился, колыхая занавески из незакрытой балконной двери, и он замер, всматриваясь в появившийся перед ним силуэт. В глазах скопились слезы радости:
— Чонгук-и, ты пришел…
Чонгук улыбнулся, аккуратно сел на свободный стул, рукой потянулся к маленьким пальцам Тэхена и сжал их настолько сильно, насколько было возможным, показывая, как сильно скучал и ждал.
— Я так скучал по тебе, — выдохнул Тэ, наклоняясь через весь стол, чтобы поближе рассмотреть молодое лицо — то, которое запомнил на всю жизнь.
— Я знаю, — хмыкнул альфа, — Мне так не хватает твоих маленьких ручек на своих плечах, но я рад, что ты сейчас в порядке…
— Папа, — послышалось из квартиры, и оба удивленно уставились на дверь, не отпуская рук друг друга. В проеме показался молодой невысокий омега с округлым животом и сонными глазами, — Что ты здесь делаешь и с кем разговариваешь? Холодно же.
— Милый, — Тэхен расплылся в улыбке, — Я вышел, чтобы встретиться и поговорить с Чонгуком.
Тот, к слову, не сводил с него глаз, сжимая пальцы на его похолодевшей руке. Молодой омега в проеме сначала ойкнул, а потом, внимательно посмотрев, направился обратно в дом. Из квартиры можно было услышать слабое:
— Чонгук, папе снова нехорошо.
Тэхен продолжил смотреть на Чонгука и улыбаться:
— Это прелестное создание, Виен, носит под сердцем нашего внука, Чонгук-и. Никогда бы не подумал, что нашему сыну достанется такой твердолобый и упертый омега.
— Ты тоже тот еще упрямец. Постоянно заставлял влипать в неприятности вместе с тобой. Не удивительно, что Чон-и выбрал его. На тебя похож, — Чонгук потянулся к щеке Тэ, слабо проводя по ней пальцами. Тэхен смутился, перехватывая руку:
— Ты такой молодой, а я уже такой старый и некрасивый.
— Да брось… Ты самый красивый на свете.
— А я смотрю на тебя и вижу нашего сына.
— Пап, — в проеме появился молодой альфа, — Ты чего на улице? Что случилось?
— Сынок, я разговариваю с твоим отцом.
Альфа сглотнул, борясь с внутренними терзаниями, и подошел к папе, приседая около него на корточки:
— Что?
— Вот он, сидит напротив, поздоровайся, — улыбнулся омега, смотря на сына искрящимися от счастья глазами.
Альфа посмотрел на место, которое было пустым. Такое не в первый раз: чем старше папа становился, тем сильнее были галлюцинации. Врачи разводили руками, говоря, что всего лишь психологическое, но Чонгук понимал, что это скорее душевное, сердечное. И поделать с этим ничего нельзя, только лишь стараться причинять папе как можно меньше боли. Он и так пережил слишком много: сначала смерть своего возлюбленного, потом смерть бабушки, а затем и смерть лучшего друга, Пак Чимина. Чонгуку оставалось только подыгрывать папе время от времени, отсрочивая его горечь и печаль. Поэтому, слыша свое собственное дыхание, он сглотнул и, слабо улыбнувшись, сказал:
— Привет…
***
В соседней комнате раздалась противная и громкая трель телефона. Чонгук раздраженно рыкнул, помогая Виену опуститься в наполненную ванну.
— Иди, я правда сам справлюсь, — прошептал тот, поглаживая большой живот.
— Нет. Если нужно будет, перезвонят. Я сейчас занят, — Гук улыбнулся, залезая в небольшую полку рукой и вытаскивая оттуда гель и шампунь. Омега насупился, смущенно прикрываясь ладонями и наблюдая за манипуляциями альфы. Чонгук чувствовал его взгляд, поэтому хитро улыбался.
— Тебе помочь побриться? — немного погодя выдал он, сдерживая смех. Его Виен был храбрым и раскрепощенным на людях, но наедине становился стеснительным милашкой, которого хотелось дразнить. От этих слов омега залился краской, раздражённо хлопая по воде, тем самым облив Чонгука:
— Эй… Я сам справлюсь! Лучше иди и перезвони. Вдруг что-то срочное.
— Чего ты так смущаешься? Я ведь делал с тобой вещи и посерьезней, милый, — прошептал Чонгук, подмигивая, — Точно сам справишься?
— Да! — Виен не знал, куда себя деть, прикрывая щеки руками, — Иди уже!
— Зови, если что-то понадобится, ладно?
С этими словами Чонгук удалился из ванной. С лица не сползала улыбка, а от собственных невинных издевательств хотелось пританцовывать, но как только в его руки попал телефон, и он увидел, кто звонил, улыбка пропала с лица. Он тяжело выдохнул и нажал на кнопку вызова.
— Чего не взял трубку? — просипели на проводе спустя несколько секунд.
— Прости, я помогал Виену принимать ванну.
— Смотрю, у вас все хорошо. Зря звоню, получается, — в трубке послышался детский смех, отчего на секунду уголки губ Чонгука приподнялись вверх.
— Юнги-хен, ведь звонишь не для того, чтобы узнать как дела?
— Ладно, ты раскусил меня. Тэхен снова не берет трубку, я волнуюсь. Где он?
Чонгук аккуратно приоткрыл дверь папиной спальни. На кровати, свернувшись клубочком, спал Тэхен и что-то бормотал во сне. Альфа тихо прыснул от этой картины и поспешил ретироваться.
— Он спит, Юнги-хен.
— Слава Богу, я хотел ехать на кладбище и искать его там. Уже Хосоку позвонил, чтобы он Сокджуна и Сокджина забрал к себе.
— Нет, все нормально. Не волнуйся так, я слежу за папой, — Чонгук налил горячего чая в кружку и поспешил к ванной комнате, — Как они, кстати?
— Сокджин все так же играет на пианино, видимо, в меня пошел, а Сокджун, кажется, все больше и больше начинает увлекаться готовкой. Я так рад этому, ты не представляешь. У меня вообще к этому предрасположенности никакой. С Чимин-и я всегда был сытым…
Чонгук замер у двери ванной. Его рука, что держала кружку, задрожала. Он все еще помнил вкус стряпни Мин Чимина, помнил его нежный голос и радостный смех. Если Чонгуку было так тяжело думать и вспоминать о нем, то насколько могло быть тяжело Юнги-хену? Четыре года назад Чонгук впервые увидел, как тот плакал. Юнги-хен держал в руках двухдневного Сокджина и плакал, потому что человек, который совсем отчаялся в мысли родить ребенка, все-таки сделал это и умер. Пожертвовал собой ради своей мечты.
— Ты там плачешь что ли? — прохрипел Юнги. По его голосу было слышно, что он сам еле сдерживается.
— Нет, не плачу.
Чонгук молча зашел в ванную комнату, игнорируя бухтения своего омеги, и, поставив кружку чая с жасмином рядом с ванной, вышел.
— Знаешь, я всегда думал, что Тэхен слишком сильно убивается, потеряв твоего отца, но тогда, четыре года назад, я стал понимать, что он чувствовал все это время. Терять кого-то близкого и дорогого действительно больно.
— Зачем ты это говоришь?
— Не знаю, Чонгу, не знаю… Старею, наверное.
***
Чонгуку было больно бежать: сил совсем не осталось, а дыхалку переклинило. Холодный воздух резал лицо невыносимо больно, но он продолжал бежать и думать лишь о том, что его папе, возможно, нехорошо. Во всяком случае, так сказал перепуганный Виен, когда позвонил. Чонгук в тот момент выронил стопку документов и до жути напугал коллегу своим выражением лица. Преодолев в несколько огромных шагов лестничный пролет, Чонгук ворвался в квартиру и, даже не разувшись, прошел в комнату своего папы.
Здесь приятно пахло рождеством, лавандовым маслом и слабыми нотками уже завядшего в вазе цветка ликориса. Чонгук знал, что отец пах ими, а потому на каждый день рождения преподносил папе именно их. Виен, одетый лишь в легкий сиреневый халат, кинулся к нему:
— Чонгук-и, папа говорит странные вещи!
Чонгук заботливо приобнял своего омегу за плечи и сделал шаг ближе к кровати, на которой лежал Тэхен и с закрытыми глазами что-то бормотал.
— Папа?
Тэхен открыл глаза, переводя их на сына, что медленно склонился рядом и тихонько взял за руку:
— А ты-то тут какими судьбами? Как же работа?
— Виен за тебя очень сильно испугался. Что ты ему сказал?
Тэхен смотрел долго-долго, взгляд его был задумчивым и еще слегка занесенный поволокой мутной и поблескивающей. Кажется, он не хотел отвечать на вопрос.
— Виен, что он сказал? — обратился тогда Чонгук к своему омеге, который все это время молча стоял за его спиной.
— Он сказал, что собирается уходить… Я не знаю, что именно он имел в виду, но после того, как он сказал это, глаза его закрылись, и он перестал отвечать. Я так сильно испугался, что просто… — он всхлипнул, а на его глазах выступили маленькие слезы. Чонгук весь сжался, а по виску скатилась капля пота.
— Папа! Что за ерунду ты говоришь? — насупился он, сжимая руку родителя так крепко, что тот аж поежился.
— Но, сыночек, я… Я так сильно устал.
— Перестань.
— С каждым днем мне все тяжелее.
— Я сказал, прекрати говорить подобное.
— Сегодня, я чувствую, тот самый день.
— Прошу, прекрати, — Чонгук закусил губу. Ему было тяжело, — Ты ведь не собираешься…
— Нет, нет, — слабо улыбнулся Тэхен, сжимая руку сына, — Конечно же нет, милый. Просто я немного посплю, хорошо?
— Нет, — почти всхлипнул Чонгук, протирая рукавом куртки выступившие слезы, — Не нужно тебе спать, не нужно. Пойдем покушаем, попьем чай, приготовим твоим внукам подарки, а? Ты ведь им обещал, па, обещал подарочки… Только, пожалуйста, не нужно сейчас спать.
В глазах Тэхена все поплыло из-за слез, но он, улыбаясь, сморгнул их:
— Мои драгоценные девочки…
Виен, едва сдерживающий рыдания, вышел в коридор, чтобы позвонить и попросить Сокджуна привезти девочек. Его руки тряслись и, кажется, он торопился слишком сильно, потому что споткнулся об порог, когда покидал комнату. Чонгука трясло. Он оказался не готов ко всем этим чувствам, ко всей этой каше, что появилась в голове, когда конец, пусть и не свой, был уже совсем близко. Он крепко держал папу за руку, понимая, что, возможно, это единственное, что сейчас не давало ему «уснуть». Правильно ли он поступал?
— Пап, папа, не прекращай разговаривать со мной, — полушепотом умолял он, свободной рукой поглаживая старческий лоб и пряди седых волос.
Сколько раз этот лоб хмурился из-за него непутевого? И сколько седых волосинок появилось в красивых и блестящих волосах папы из-за него? Человек, что сейчас улыбался одними уголками губ и одновременно проливал слезы, что скатывались по морщинистым щекам в подушку, отдал всего себя, вложил все свои силы в него, Чонгука, чтобы он стал таким, каким являлся сейчас. Чонгук плакал, и душа его тоже плакала. Перед ним умирал человек, что дал ему жизнь и любовь, что в детстве целовал его израненные коленки и читал сказки на ночь.
— Чонгук-и…
— Я здесь, пап. Я рядом, — прохрипел Чонгук, кажется, совсем не понимая, что Тэхен обращается не к нему. Глаза Тэхена с поволокой слабо метались по потолку, искали в нем что-то важное, нужное, а его пальцы сильнее сдавливали руку сына.
— Сыночек наш так вырос, Чонгук-и.
— Папа… — Чонгук не выдержал. Он уткнулся мокрым от слез лицом в простыни, сдерживая вой и боль, — Не говори такие вещи.
— Я не один, Чонгук-и…
— Я не один, Чонгук-и, — Тэхен сидел за столом напротив несовершеннолетнего сына, — Я никогда не был один. У меня всегда были дядя Хосок, Чимин и ты, маленький мой.
— Но ты же скучал по отцу.
— Скучать и быть одному это разные вещи, но, знаешь, каждую ночь я думаю только об одном, — Тэхен чуть склонился, а его лица коснулась еле заметная тень печали, — Твой отец умирал в одиночестве или он все же знал, что я там, рядом с ним? Чувствовал ли он это?
— Пап, только не плачь, а то я тоже буду плакать, ты ведь знаешь, — Чонгук шмыгнул носом, — Чувствовал он все. Как он мог не чувствовать твой запах? Как он мог думать, что умирает в одиночестве? У вас ведь связь. Он точно знал, что ты рядом. Да я думаю, что он прямо сейчас наблюдает за нами!
Тэхен посмеялся и наклонился через стол, обнимая сына:
— Я так люблю тебя, Чонгук-и.
— Я так люблю тебя, Чонгук-и… Люблю.
Хватка на руке Чонгука ослабла, а потом и вовсе исчезла. Он попытался вдохнуть, но не получилось. В горле застрял огромный комок осознания и пустоты. Он открыл рот, чтобы закричать, но оттуда вырвался лишь хрип. Чонгук боялся поднять голову, боялся посмотреть в неживые глаза своего папы, поэтому просто пускал сопли в простыни, кусая губы до крови. Спустя пару минут он, зареванный вдоволь, поднял голову. Папа лежал с закрытыми глазами, а на губах его застыла улыбка, такая слабая, но все же улыбка. Чонгук погладил его по щеке, поправил пряди седых волос и тихонько коснулся губами лба:
— Он не был один, папа. И ты тоже не был.
***
— Зима. Это время, когда земля покрывается белой и мягкой периной, спасающей от неудачных выкрутасов еще совсем юных школьников, когда сотни тысяч детей каждую ночь караулят за креслом, желая увидеть появление незнакомца в красном, когда чудаковатые парочки прогуливаются по дорожке парка, сопровождая своим смехом ранний броманс падающих снежинок и первых солнечных лучей. Это период теплых пледов, кружек с горячим кофе и вязаных рукавиц.
— Что это? — Чонгук вопросительно изогнул бровь, стряхивая с плеч снег. Виен хмыкнул, отпрянул от него и выудил из пакета вязаные рукавицы:
— В Рождество я нашел под елкой и для себя подарок. Папа, видимо, сделал, а еще к нему прилагалась записка с этим текстом. Они очень теплые и сразу понравились мне.
— Надо же, какой папа молодец, — Чонгук улыбнулся, чмокнул своего омегу в покрасневший нос и повернулся к могильной плите. Та была покрыта тонким слоем снега, а еще была окружена огромным количеством красивых ненастоящих цветов.
— Ладно, пойдем скорее, нужно дочек из детского сада забирать, — омега потянул альфу, а тот и не сопротивлялся особо. Кинул последний взгляд на могилу и улыбнулся:
— Пока, родители.
На черном мраморе было изображено двое молодых людей, обнимающих друг друга, а снизу виднелась надпись:
«Чон Чонгук. Ким Тэхен»
«Зима — их время года»