Саша прижала к себе сумку, пытаясь замаскировать пальто из массмаркета цветным рисунком фламинго на своей авоське.

— Вы меня? Я вас слушаю… — отозвалась она, сделала пару шагов в сторону, подальше от разлившейся по асфальту лужи желтого фонарного света.
— Вас. Вы на какой машине? — шубка оглядела школьную стоянку. Там притулились две «Лады», старые, наверное, ещё из прошлого века. На одной ездил учитель физкультуры, другая здесь жила уже давно, чья она, Саша не знала. Мини—Купер директрисы уже давно укатил в Домодедово, где у Агнии Захаровны, начальницы и смотрительницы сего школьного заведения, был частный домик, огороженный высоким, сложенным из кирпича забором. Других автомобилей на стоянке не было.
— Ни на какой. Я на метро. Так что вы хотели? Извините, но мой рабочий день окончен, я спешу.
Сашка не показала виду, но сразу узнала эту не в меру заносчивую, высокомерную даму. Ну как же, Ерофеева Марина… Уже не такая юная и легкая, в ногах как будто расширилась, может, отеки, или мышцы накачала, а голос всё тот же и манера разговаривать — как будто одолжение делает, снизошла до нас, грешных…
— Сань, ну чего ты? — решила больше не шифроваться Марина, подошла ближе. — Узнала, даже поморщилась. Неужели так я тебе противна? Брось! Столько лет прошло. И вообще, я к тебе не как к однокласснице, пусть и бывшей, а как к педагогу. Ты же у моего Стасика русский ведешь?
— Не знаю. Который твой? — Саша вынула из кармана перчатки, натянула на руки. На улице было промозгло, кончики пальцев, как обычно, стали неметь. Захотелось домой, на свою кухоньку, заварить чай, налить его в прозрачную стеклянную чашку и, обхватив её ладошками, греться. А рядом будет сидеть Веня, большой, лохматый, приблудный Санин кот, которого она подобрала на помойке. Он сначала посидит спокойно, а потом начнет греметь хвостом по полу, ожидая, пока хозяйка почаёвничает и наконец поиграет с ним. И в кастрюльке на плите будет вариться гречка на утро, а в комнате за тонкой стенкой — спать Ниночка, Сашина дочка. Кстати, о ней! Пора забирать! Господи, Саша опять опоздает, и её отругает Марья Васильевна, дочкина воспитательница! — Честно говоря, я спешу, в сад за ребенком надо. В четверг приходите.
Сашка хотела быстро юркнуть в ворота и затеряться в толпе, но Марина Ерофеева была не из тех, кто так легко сдаётся.
— Погоди! Да ну куда ты?! — Застучали по асфальту каблучки, женщина грациозно подалась вперед, схватила Сашу за рукав. — Не бойся. Я не кусаюсь. — Оскал белых зубов, красная улыбка больших, как у рыбки, губок. — Подвезу, садись. И поговорим заодно. Или мне к директору идти? Я могу, ты меня знаешь.
Саша знала. У Марины Ерофеевой была пробивная мама, без мыла везде сама пролезет и дочку пропихнет, и ведь в какие места они своим семейством попадали: и на бал в мэрию, который только для избранных, и в финалы конкурсов, хотя Марина там даже в десятку не вошла, и в школьном совете Марина числилась, и премии за достижения получала. А мама… Ну, увидеть её на местном канале, дающей интервью по поводу какой–нибудь экстравагантной выставки или мелькающей за спиной приехавшего в их городок певца было делом привычным. Ангелина Петровна избегала разве что только криминальных новостей, это, как она говорила, «вызывало у неё душевные волнения».
И Марина похоже, стала такой же пробивной, яблочко от яблоньки…
— Ну… Ну ладно. Хорошо выглядишь! — Сашке было самой от себя противно, опять она лебезит перед этой Маринкой…
— Спасибо. А у тебя как–то не заладилось в жизни, да? Хватит болтать. Адрес? Куда едем? — пожала плечами Ерофеева, запрыгнула в машину, кивнула Саньке на сидение рядом с собой. — Или ты назад? По старинке? — И улыбнулась своими нестерпимо белыми зубками.
— Нет, отчего же, я с тобой. Хорошая машина, просторная. Давно водишь? — Саша неловко залезла в салон. Она редко ездила на личном транспорте, потому что его, личного транспорта, у них с Игорем не было, а такси обходилось дороговато. Да и Саша, как натура романтическая, восторженная, любила ездить в автобусе или электричке, только, конечно, не в «час пик».
— Лет с двадцати. Да как папка мне свой «Фиатик» отдал. Я его, правда, через год помяла конкретно. А кто из нас не ошибается, правда, Санёк?! Правда… Так–с… — Марина посигналила, охранник, видя на мониторе, как она мигает фарами, открыл ворота, Ерофеевское «БМВ» мягко покатило прочь. Марина ловко вклинилась в поток машин, обругала кого–то впереди себя и нажала на педаль газа. Она любила «ездить с ветерком», перестраиваться, мельтешить и нервировать других участников движения. Она называла это — «агрессивное вождение», для души.
Сашка долго возилась с ремнем безопасности, всё никак не могла его защелкнуть, потом пристраивала на коленках сумку.
— Ну чего ты там копошишься? — нервно бросила Ерофеева. — Тесно? Раздалась ты, мать, разнесло… Поди, булки одни ешь? Школьная столовка, одиночество и всё такое…
— Почему одиночество? — обиженно буркнула Саша. — И вообще не располнела я, просто пальто такое, оверсайз.
— Ага! Такие вещи придуманы как раз для того, чтобы прятать то, что нещадно увеличилось. Ну ладно, проехали. Массмаркеты все завалены этими тряпками. Я тебе потом дам адресок. Есть у меня один мальчик, модельер–самоучка, женщин чувствует, как хирург скальпель. Он тебя приоденет. А что ты там говорила про одиночество? — повернула голову Марина, но тут же нервно выругалась, выкрутила руль, опустила стекло со своей стороны и начала орать.
Санька скрючилась на своем сидении, отвернулась. Боже! Как стыдно! Марина и всегда–то отличалась некоторым «хабальством» что ли, но чтоб так витиевато выражаться… Эх, жизнь…
Наконец злобное гавканье Ерофеевой прекратилось, она поправила прическу, тронулась с места.
— Марин, а можно я выйду? Я тут пешком уже дойду, правда… — хрипло прошептала Александра Вячеславовна, отпустила лямки шоппера, тетрадки посыпались на пол.
— Аккуратней! Ты меня отвлекаешь! — дернула плечом Ерофеева. — Куда я тебя высажу?! Средний ряд! Сашка, ты как была не от мира сего, так и осталась. Так… Так, вхожу в поворот… Вошла… Не, не туда повернули. Вот просила не отвлекать меня! Ладно. Да, так вот, по поводу моего сына, Стасика, — заговорила она быстро, даже как–то радостно. Стасик был её единственной настоящей любовью в этой жизни, чудом, зайкой, роднулькой, милым плюшевым мальчиком, пухликом и милашкой. У него было всё пухленькое — ручки, ножки, щечки. Всё это страшно нравилось Марине, вызывало какой–то нездоровый материнский восторг, вот, мол, какой у меня бутуз, даром что бутуз этот уже с паспортом ходит и курит за гаражами. О нем она могла говорить только так восторженно или вообще никак. — Он, правда, у нас по папочке Скворцов. Станислав Дмитриевич Скворцов. Звучит? А, Саш, скажи, ты как учитель русского языка, скажи мне: звучит или нет?
— Звучит. Значит, Скворцов твой сын… — выдохнула Сашка. — Он же недавно тут учится. А Скворцов это… Это тот самый? — Договорить, назвать по имени — Дима, — было страшно. Саня не решилась выговорить. И так внутри что–то защемило, стало опять грустно. Нахлынуло…
…Вот они в одиннадцатом классе, до выпускного пять дней. Экзамены сданы, все счастливы. Можно наконец чуть–чуть расслабиться. Отец дал Димке машину, разрешил покатать девчонок.
Дмитрий въехал во двор. На лавке у подъезда сидели барышни из его класса. Саша тоже там была, но чуть в стороне. Готовилась к вступительным, повторяла, зубрила.
Когда Дима её окликнул, Маринка и другие девочки уже сидели в машине, набились, как селедки в бочку, смеялись и толкались, высовывая из окошек локти. Марина разместилась на переднем сидении, как королева. Дима увивался за ней с девятого класса, и говорили, что у них уже «всё было». Ерофеева этого не отрицала, но и не утверждала, то ли боялась, что доложат матери, то ли и правда, ничего между ними с Дмитрием и не могло быть.
— Санька! Бросай книжки, иди, прокачу!
Он так смотрел на неё… Так смотрел, что сердце останавливалось, а по спине бежали мурашки.
— Иди уже, а то сойдешь с ума от этих своих книжек! Поехали купаться! — улыбнулся Дима.
Она послушно втиснулась в машину.
«Купаться? А купальник?!» — вдруг задала она свой глупый вопрос всем этим хохочущим девчонкам. Те стали смеяться еще громче. А Дима нажал на педаль «газа», съехал с шоссе, помчался по грунтовке, вздымая за собой огромный шлейф пыли. Сашу укачало, закружилась голова, к горлу подступило что–то кислое, отдающее творогом.
— Останови… — прошипела она, вывалилась из машины почти на ходу и побежала в поле. Там её стало рвать, и захотелось плакать, громко, как в детстве — от обиды, от того, что она, Сашка, не такая, как все эти девочки, она ненормальная, чудная, странная, «со съехавшим чердаком». Она не могла вот так вот поехать к речке и резвиться там в нижнем белье, не могла, как Марина, виснуть на понравившемся мальчишке и тянуть к нему свои губы. Не могла…
Кто–то протянул ей бутылку с водой. Санька подняла голову — Дима.
— Спасибо, — кивнула она.
— Впереди надо садиться, там меньше укачивает! —пожал плечами парень.
— Там было занято, — отвернулась Саша, полила себе на руки, умылась. — Ты слишком гнал.
— Эх, Санёк! Какой русский не любит быстрой езды? Ты чего?!
Дима хотел ещё что–то сказать, но девочки окликнули его, опять раздался их глупый смех.
— Поехали, Сашка. Ну! — бросил он через плечо, а через минуту уже сидел за рулем, и Марина шептала ему что–то на ухо.
Александре стало противно, да и в животе опять бурлило… Она махнула рукой, чтобы ехали без неё. Больно надо! И белье на ней сегодня ужасное, простенькое, застиранное, хлопковое, без кружев. Марина бы такое никогда не надела https://ok.me/yKgK1