Лежу под вишней, ловлю маленькие белые монетки из цветов, которые осыпают поверхность после очередного потока ветра.

Они называются чашелистики. У меня этих смешных названий уже полная голова.
Смотрю вверх на яркое небо сквозь эти вишневые ветки и прямо картина! Прямо Ван Гог!
Ну, тут, конечно, в разговор включился культпросвет и начал наводить духоту, что вообще-то у Ван Гога там не вишня, а миндаль. И не в апреле, а в феврале. И не в Волгограде, а в Сен-Реми-де-Прованс.
Я так цокну и заверну внутрь глаза. Он ничего не заметит и продолжит вещать, потому что он нудный. Говорит:
— Знаешь, а ведь он был вообще очень беден, и жил практически за счет своего брата Тео. Он же при жизни продал всего одну картину.
А эта самая работа «Цветущие ветки миндаля» была как раз подарком его брату на рождение племянника. Можно ли придумать лучший образ для новой жизни, чем цветение дерева? Кстати, мальчика назвали Винсентом Виллемом Ван Гогом. Такие крепкие родственные связи — аж слеза наворачивается.
И продолжает вещать с совершенно сухими глазами, лицемерный сноб. Говорит, что картина никогда не вывешивалась в художественной галерее и хранилась только дома.
И вообще, «Цветущие ветки миндаля» — великое художественное достижением.
Стилистически на нее повлияли японские гравюры, которые тут проступают смелыми линиями и ограниченной палитрой Японии и сочетаются с яркими цветами и настроением Франции.
И ещё что-то там бурчит про импрессионизм и истоки экспрессионизма, но я уже давно его не слушаю — просто ловлю свои чашелистики и думаю, как же это просто и как же красиво.
(с)Вика Синичкина