27 апр
Дом на отшибе - 5
Июнь 1973. День выдался тихим. Ветер лениво шевелил занавеску на окне, по двору сонно прогуливалась кошка, где-то в саду гудели пчелы. Петька сидел у себя в комнате, положив локти на стол, но не мог ни читать, ни рисовать, ни даже просто смотреть в окно.
Он встал, прошёлся по комнате, открыл дверцу дедушкиного книжного шкафа — наугад, без цели, просто чтобы что-то сделать. И тут взгляд наткнулся на знакомый корешок.
Жюль Верн. Дети капитана Гранта.
Петька замер.
Он вытянул книгу, сел на кровать, положил том на колени. Переплёт был слегка затёрт, краска на буквах стерлась… Пальцы сами стали листать страницы — раз, два, три… И вдруг выпала старая бумажная закладка. Она была жёлтая, чуть порванная с края.
Именно на этом месте он тогда остановился. В прошлом году. Когда читал Мишке. Когда пытался исправить то, что они натворили.
Петька провёл пальцами по строкам. Он вспомнил, как сидел на табурете у кровати, как старался разыгрывать голоса, как заглядывал в лицо друга в надежде на хоть какую-то реакцию. Он так и не дочитал. Не успел.
Книга лежала на коленях, слова расплывались. И вдруг — резко, без предупреждения — в груди что-то дрогнуло, подкатила волна, боль стиснула горло.
Он закрыл глаза, прижал книгу к груди — и впервые за весь этот страшный, длинный год заплакал. Не от обиды, не от страха. От боли. От невозможности вернуть время назад. От того, что хотел бы всё переиграть.
Июнь 1972.
Каждое утро Петька подходил к калитке Мишкиного дома с книгой под мышкой. Иногда он приносил «Капитана Гранта», иногда — журналы для разнообразия, один раз даже взял старую книжку с детскими стихами, потому что сам не удержался — прочитал дома и хохотал.
Мишка ждал его. Он всё так же сидел на кровати или у окна, молчал, почти не двигался, но Петька к этому привык. Он не ждал чуда, он просто приходил, открывал книгу и читал.
Иногда, на особенно смешных моментах, ему казалось, что уголки губ Мишки чуть поднимаются. Такая вот новая форма улыбки или даже смеха.
Но главное — взгляд. Он изменился. В нём стало меньше этой стеклянной пустоты, меньше отстранённости. Появлялось что-то живое. Петька не говорил об этом никому. Даже Витьке. Боялся спугнуть.
В один из таких тёплых июньских вечеров Петька и Витька катались на велосипедах. Дорога была золотистой от пыли, солнце опускалось низко, пели птицы.
— Гони-и-и! — кричал Витька, пытаясь обогнать Петьку.
— Сам гони! — смеялся тот, петляя между кочек.
И тут они подъехали к Мишкиному дому.
Петька первым заметил.
— Смотри…
Мишка сидел на ступеньках крыльца. Один. Ни отца, ни матери рядом не было. Просто сидел, глядя куда-то вперёд. Лицо его было бледным, как и всегда в последние недели, но он был снаружи. Не в комнате. Не за закрытой дверью. И видимо не побоялся остаться один.
— Ми-и-и-ишка! — тут же заорал Витька и, не сбавляя скорости, начал свистеть, махать рукой, едва не вылетел в кусты.
Но Мишка не отреагировал. Не поднял голову, не махнул в ответ. Даже не шевельнулся.
Витька скривился, тормознул.
— Ну класс. Сидит и делает вид, что нас не видит.
Петька остановился рядом.
— Не злись. Он просто… Ему ещё трудно. Не всё сразу.
— Да уж. А чего тогда сидеть, если не реагировать? — буркнул Витька.
— Просто сидеть. Просто быть. Понимаешь? На воздухе побыть!
Витька посмотрел на друга, нахмурился, потом, кажется, всё-таки понял. Кивнул.
— Ну значит, хорошо, что хоть вышел.
— Очень хорошо.
Они медленно покатили дальше. За спиной оставался вечер, золотистый свет, и Мишка — неподвижный, тихий, сидящий на ступеньках.
***
Петька лежал под одеялом, уставившись в потолок, где отблески от уличного фонаря дрожали, будто вода. Он давно выключил свет, но сна не было ни в одном глазу. Не хотелось спать — волновался.
То, как Мишка сидел на крыльце… Это будто по-настоящему разбудило надежду. В груди всё трепетало: а вдруг? А вдруг он выйдет завтра, скажет что-нибудь и даже засмеётся? Мир тогда как будто снова станет прежним.
В доме было тихо, только старые часы в углу громко тикали. И вдруг снизу услышал голоса. Петька приподнялся, соскользнул с кровати, прокрался к лестнице. Он сел на ступеньку, притаился.
На кухне горел свет. Бабушка и дедушка пили чай. Разговаривали вполголоса, но в ночной тишине всё было слышно.
— Мне жаль мальчонку… — тихо сказала бабушка, вздыхая. — Мишка-то хороший он. А всё это… Всё она. Я уверена.
— Ты опять за своё? — буркнул дед, гремя ложкой о чашку. — Ну что за чепуха, тётка старая, еле ходит, а ты ей силы приписываешь, будто она Баба Яга.
— Ничего я не приписываю, я всё видела. И знаю. Ты не отсюда, тебе не понять. А я тут с детства, с самого маленького… — голос бабушки дрогнул. — Я же помню, как она ещё молодой была. Красивая, гордая… Только с ума сошла потом, после того как отшила его…
— Кого его?
— Парень один. Из соседнего села. Любовь у него к ней была. Таскался за ней… Не знаю, что произошло. Но после одного случая она всех ненавидеть начала. Ходила одна, с теми своими травами, сушёной лапкой какой-то… Люди шарахались.
— Чепуха, какая-то… Сказки какие-то.
— А ты про немцев слышал? — бабушка наклонилась ближе. — Как они пришли — и как потом от её дома никто из них живым не ушёл? Это же все знали. Да боялись говорить.
— Суеверия.
— Ты ничего не понимаешь. Ты по умным книжкам живёшь. А у нас здесь — всё видно. Тут, в земле, в траве, в воздухе… Все всё знают и помнят! Плохо, что мальчики к ней сунулись! Плохо!
Петька замер, прижавшись к перилам. Внутри всё сжалось. Он чувствовал, как по спине ползёт холодок. Он вернулся в постель. Он еще долго лежал и смотрел в потолок. А вдруг права бабушка, а не дед? Вдруг эта бабка по правде ведьма…
***
На следующее утро Петька отловил Витьку возле колодца.
— Вить, подожди. Мне поговорить надо.
Витька бросил ведро, вода плеснула по краям, мокрая дорожка потянулась к кустам.
— Ну давай, только быстро, а то мне ещё дрова колоть велено.
Петька оглянулся, убедился, что поблизости никого нет, и понизил голос:
— Я вчера ночью кое-что подслушал. Бабушка с дедом говорили про неё. Про старуху.
Витька приподнял бровь.
— Ну?
— Бабушка сказала, что это всё она… Ведьма. Что у неё была любовь несчастная, и с тех пор она стала злая и неадекватная. И с немцами всё правда.
— Да кто ж её знает, ведьма она или нет, — Витька пожал плечами. — Мол, шепчутся, шепчутся, а доказательств никаких. Бабка у нас тоже говорила, мол, нечистая. Но так, по-деревенски. А вот чтобы точно — никто не знает.
Петька кивнул.
— А родители твои что говорят?
— Да чё... Шушукаются, как и все. Только батя сразу рот затыкает, как кто про неё заикнётся. Говорит, мол, «дурака из тебя делают». А мамка крестится.
— Может, Вовка знает?
— Вовка? — Витька почесал затылок. — Может… Но к нему подход нужен. Он просто так ничего не расскажет.
— А что ему надо?
Витька задумался. Сопел, глядел на землю, а потом, будто сообразив, щёлкнул пальцами.
— Кажется, знаю. Он с дружками своими повадился папироски покуривать. На том берегу, за старым мостом, знаешь?
Петька кивнул.
— На той неделе он пытался у отца стащить. Ему так влетело — я думал, ремень разорвется надвое. Если бы мы могли ему их раздобыть… Он бы заговорил.
— Папиросы? А где ж мы их возьмём?
Витька пожал плечами.
— Вот в том-то и дело. Придумать надо.
Они стояли молча, напряжённо думая. Солнце уже поднималось выше, день начинался, надо было найти выход из этой ситуации.
За обедом Петька был сам не свой — отвечал односложно, за столом сидел как на иголках, а глаза всё время скользили за окно, к сараю. Он знал: дед после еды пойдёт колоть дрова. И всегда, всегда перед этим прячет в нагрудный карман своей выцветшей жилетки заветную пачку папирос. Не курит при бабушке — та ругается, — а потому дымит в уединении, на дровянике, где тихо и никто не видит.
Когда скрипнула дверь, и дед, насвистывая, вышел во двор с топором, Петька резко встал.
— Ты куда это? — крикнула бабушка с кухни.
— Надо подышать! Я на минутку! — отозвался он и рванул к сараю с тыльной стороны дома.
Он знал, что у него будет не больше пары минут. Дед поставил поленницу, сунул руки в карманы, перекатил папиросу в уголке рта… И положил пачку обратно. В жилетку. Левый карман.
Петька затаился за углом. Сердце стучало как сумасшедшее. Он выдохнул — один раз, второй — и шагнул за спину деда, настолько тихо, насколько это возможно.
Топор уже поднялся вверх и со свистом вонзился в чурбак. Дед шумно выдохнул, откидывая щепу. В этот момент Петька подкрался ближе, затаив дыхание.
Раз. Вдох.
Два. Движение руки.
Он сунул руку в карман жилетки — и нащупал мягкую, мятую пачку. Осторожно, будто он обезвреживал бомбу. Виски пульсировали от напряжения.
В этот миг дед поднял голову, посмотрел в сторону двора.
Петька, пригнувшись, метнулся обратно к углу дома, пряча добычу под рубашкой. Дед ничего не заметил. Просто вытер лоб рукавом и снова взялся за топор.
Петька не бежал, он будто парил над землей. Пачка была в руках. Он выскользнул за калитку и побежал в сторону Витькиного дома.
***
В перелеске пахло хвоей и горячей землей. Витька шёл первым, пробираясь сквозь молодые деревья и кусты, и время от времени оглядывался.
— Ну и чё ты меня сюда потащил? — бурчал Вовка, хихикая. — Будто шпионская операция. Могли и за сараем встретиться.
— Потому что не всяким ушам положено такое знать, — загадочно сказал Витька.
Они остановились на полянке, укрытой от глаз деревьями. Через пару секунд из кустов выбрался Петька, он был запыхавшимся от бега. Вовка присвистнул.
— Опа! А это уже серьёзно. Сговор, значит? Что вам надо?
— Мы хотим знать всё, что ты знаешь про ту… Про ведьму. Про бабу из старого дома, — сказал Витька, сложив руки на груди.
— Ага, всё. Не сказки, не страшилки. А то, что точно было, — добавил Петька.
— Вы ж сопляки. Вам мультики бы смотреть, а не истории про ведьм слушать.
— Мы заплатим, — тихо сказал Петька.
Вовка приподнял бровь.
— Заплатите? А ну-ка.
Петька достал из внутреннего кармана рубашки мятую, но полную пачку папирос и протянул, не дрогнув.
Вовка ахнул.
— Ни фига себе… Вот это вы, пацаны, продуманные. — Он покрутил пачку в руках, как будто проверял не мираж ли это. — Ну, за такое — можно и рассказать.
Он сел на поваленное бревно, достал одну папиросу и начал крутить ее в руках.
— Это было давно. Ещё до войны. В начале тридцатых. Тогда она была другой — моложе, красивая. Говорили, парни с ума по ней сходили. Но она никого не замечала — кроме одного. Ну, а другой, местный, влюбился в неё как дурак. Говорят, мужик был, не мальчишка. Семейный. Начал к ней ходить. Цветы, подарки, по хозяйству пытался помогать. А она — нет. Холодная, как лёд. Потому что другого любила.
Он пошарил по карманам и нашел спички. Быстро чиркнул и закурил. Витька и Петька от дыма закашлялись. Вовка улыбнулся.
— А тот, первый, решил силой взять. Подкараулил её, когда одна была. В дом влез. Говорят, заперся с ней. Приставал. Она отбилась. Говорят, покусала его, поцарапала. Выбежала босая, платье разорвано. Кричала не своим голосом.
Петька с Витькой переглянулись.
— А потом… Потом всё пошло прахом. Любимый её отказался от неё. Сказал, что не хочет жить, чтобы на него пальцем показывали. Что мол, дурная слава и всё такое. И уехал в город. А она осталась. Одна. Сломанная. И тогда, говорят, она его прокляла — того, который силой хотел.
Вовка затянулся снова, голос стал ниже.
— И что ты думаешь? Через пару лет пошли слухи, что у него… Ну, ты понял… — он выразительно кивнул. — Не встаёт. Совсем. Ни на кого. Ни разу. До самой смерти. Жена тоже ушла… В общем, плохая жизнь у мужика была…
Он посмотрел на ребят.
— Вот так. Кто-то говорил — совпадение. А другие — что она не простая бабка. С тех пор к ней ни один мужик близко не подходил. А она стала тоже другой… Стала одеваться странно… Под нос себе бубнить.
Петька сглотнул. Солнце всё так же светило сквозь листву, но на полянке вдруг стало как-то холодно.
— Это точно правда? — тихо спросил он.
— А ты как думаешь? — усмехнулся Вовка, подбрасывая пачку папирос. — Некоторые вещи в деревне случаются не просто так.
***
Солнце садилось медленно, заливая реку оранжевым светом. Вода лениво плескалась у берега, отражая небо и вытянутые тени двух мальчишек. Витька и Петька сидели на старом бревне, швыряли в воду камешки. Слов не хватало. У обоих было столько мыслей, что им даже все это было не выразить.
— Слушай… — Витька нарушил тишину первым. — А вдруг она правда рассердилась?
Петька сжал в руке плоский камешек, но так и не бросил его.
— Ты про бабку?
— Ну а про кого ж ещё? Вдруг она… Ну, обозлилась. Решила, что Мишка нарушил что-то там. Заглянул не туда. И прокляла.
— Не может же так быть, чтобы из-за одного взгляда… — пробормотал Петька, но неуверенно.
— А если может? — настаивал Витька. — Ты же сам слышал, что рассказывал Вовка. У неё с того всё и началось. А мы… Мишку подставили. Он просто не хотел быть трусом.
Петька медленно кивнул.
— Надо может, к ней пойти. Объяснить. Сказать, что мы не со зла. Что Мишка — добрый. Что он просто испугался.
— Попросить, чтобы она расколдовала его?
— Да. Типа того. — Петька покосился на друга. — Только страшно.
— Мне тоже. Очень.
Петька бросил в воду камешек. Он прыгнул один раз, и сразу пошёл ко дну.
Они сидели молча ещё пару минут. Вдалеке перекликались птицы, стрекотали кузнечики.
— Но мы же друзья ему. А друзья не сдаются, — вдруг сказал Витька. — Если есть хоть крошечный шанс, что это поможет… Мы должны.
— Да. Ради Мишки. — Петька поднялся. — Попробуем.
— Попробуем. — повторил Витька.
Оба тяжело выдохнули, им действительно было страшно.
(утром)
Спасибо автору, очень интересно, загадочно.