Туман.

18.
Утро выдалось туманное, как и в тот день, когда Алена надумала погулять в парке. Алена стояла у окна и любовалась туманом через нововставленное стекло — видимость была хорошая, стекло прозрачное, чего нельзя сказать ни о тумане за окном, ни о ее туманном «деле». Саня третий день сидел в кутузке, и по всему было видно, что сидеть ему там придется долго. Но это был его выбор: Саня уклонялся от «сотрудничества» не только с правоохранительными органами, но и с Аленой. Алена сумела получить свидание с ним и предложила честно все рассказать. Но Саня по-прежнему «ломал комедию», как и три дня назад, когда заявил, что Алена сама дала ему пульт от своего замка с разрешением приходить в любое время дня и ночи. Он, мол, ничего не понимает, он зашел чайку попить, а его на балконе заперли, и он Алене не угрожал, он читал ей стихи… И так далее, и в таком духе. Одним словом, разговор ни к чему не привел.
Секрет Саниного «фокуса» с замком раскрыли очень быстро - обратились в фирму, поставившую замок, и попросили объяснить, как такое возможно. Люди в фирме оказались сообразительными и сразу поняли, что правда — это всегда лучше неприятностей от милиции и антирекламы в прессе. Как оказалось, Санин расчет был прост, как все великое, хотя великим и не был: Саня поставил Алене не квартирный замок, а офисный,
«корпоративный». Офисный замок отличался от квартирного.
Суть различий состояла в том, что офисные замки, в отличие от квартирных, можно было кодировать дважды. Каждый замок для офисного помещения имел свой собственный код, а также еще один, общий для всех замков данной «корпорации».
Общий код, как правило, был известен главному менеджеру или хозяину, чтобы тот мог своим пультом открыть любую дверь в офисе.
Этот общий код был главный из двух кодов и автоматически блокировал второй, индивидуальный код замка, не отменяя его.
На Аленином замке и пульте тоже были установлены два кода: о существовании основного кода, и сам код, знал только Саня, Алена же и Андрей имели дело с индивидуальным кодом, подчиненным основному. Саня, конечно, все отрицал, уверял, что не знал этих тонкостей, но это уже не имело значения, поскольку в квартиру он попал, а обнаруженный при нем пульт отпирал замок независимо от введенного в замок кода.
Вчера к Алене позвонил Санин адвокат и попросил о встрече. Встретились. Адвокат умолял Алену забрать из милиции заявление, напомнил, что Саня ее старинный друг, который не мог желать ей ничего дурного, не говоря уже о том, чтобы угрожать ей действием.
«Это недоразумение, — уверял адвокат, — нелепое, страшное недоразумение, из-за которого может пострадать ни в чем не повинный человек… А у него семья, ребенок… Подумайте, еще не поздно, еще все можно поправить! Вы же не один год с ним знакомы, он — ваш друг… Вы знаете этого человека, и знаете с самой лучшей стороны…
В тот вечер вы воспринимали его слова и его самого неадекватно: вас преследуют, вам угрожают — вот вы и увидели угрозу там, где ее не было и быть не могло…
Подумайте… Не берите грех на душу!»
Все доводы адвоката Алена мысленно «делила на шестнадцать» — адвокат должен быть убедительным, иначе это не адвокат. Однако последний аргумент, относительно не приятия греха на душу, попал в точку. От адвоката это обстоятельство не укрылось, и он, найдя, наконец, Аленину «ахиллесову пяту», закрепился на этом плацдарме и стал развивать успех. К концу разговора Алена уже ни в чем не была уверена, и, самое неприятное, она не была уверена в себе: «А если я и в самом деле все не так поняла. Если Саня, со свойственной ему наглостью, просто пришел ко мне в гости, не смущаясь моим отсутствием и воспользовавшись своим пультом? А я его за это в тюрьму?! Ужас!»
По сути, это даже был не аргумент — ничего, что свидетельствовало в пользу Саниной невиновности, адвокат не сказал.
Но он упомянул о Боге, в Которого Алена теперь не просто верила: она поклялась Ему в верности. И это в корне все меняло.
И вот, на следующий день после встречи с адвокатом, она стояла у окна и смотрела в белый туман за окном: «Красиво… Но туманно… Если есть хоть что-то, что позволяет усомниться в Санином вероломстве, это «что-то» должно перевесить все очевидные и безапелляционные факты, свидетельствующие против него. Я располагаю только его заверениями. Но достаточно ли этого? Неделю назад я бы поверила ему на слово, но сегодня — нет. Если он мог, глядя мне в глаза, сказать, что я сама дала ему пульт от замка, — значит, он может лгать и умеет это делать.
Господи, убереги от ошибки, пусть все прояснится. Я не могу взять
такой грех на душу!»
Зазвонил телефон. Алена сняла трубку — это был Саня. Алена начала бессильно опускаться, намереваясь сесть на что-либо устойчивое, и ей это почти удалось — она «приземлилась» на ковер рядом с креслом: «От Сани нет спасения, — Алена хотела было швырнуть трубку, но быстро передумала и ограничилась громким и протяжным душевным стоном. — Куда и под сколько замков его надо посадить, чтобы он не смог меня достать?!»
«Алена, — голос у Сани звучал тускло и безрадостно. — Нам необходимо увидеться, как можно скорее. Я согласен все тебе рассказать. Как на духу. Только, умоляю, поторопись». — И в трубке раздались короткие гудки.
Алена тут же позвонила Андрею, и тот пообещал попытаться договориться со следователем, после чего перезвонить ей.
Алена почему-то была уверена, что со следователем Андрей договорится — на то он и «программист»! Так и получилось: Андрей перезвонил ей минут через двадцать и сообщил:
— Нам разрешили встречу с ним в одиннадцать. Раньше никак не получается.
— Встречаемся возле входа в «казенное заведение». Вот только где именно?
— Нет, одной тебе ехать нельзя — может быть, это подстроено, чтобы избавиться от тебя.
— Зачем?!
— Они же не получили, что хотели. Саня в тюрьме, а его сообщники? Жди меня дома, никуда не выходи и никому не открывай дверь, даже если это будет твоя соседка.
— Слушаюсь, «вашескобродь»! — Алена браво отсалютовала в трубку, но каблуками щелкнуть не получилось — была в тапочках без задников.
— Вольно! Я скоро.
Андрей прибыл «скоро», как и обещал, и они отправились в «место не столь отдаленное». Для разговора с Саней им отвели маленькую комнатушку, которую можно было бы назвать уютной, если бы в ней, кроме стола и привинченных к полу табуреток, имелись какие-либо иные предметы обстановки. «Для Сани и это сойдет, — решила Алена. — А мне даже нравится видеть его на фоне зарешеченного окна».
А посмотреть было на что — Саня изменился до неузнаваемости, словно он просидел не трое суток, а, как минимум, лет пятнадцать, и не где-нибудь, а в замке Иф (Тюрьма, в которую был заключен граф Монте-Кристо, герой одноименного романа Александра Дюма.).
— Плохо выглядишь, — констатировала Алена вместо приветствия. — Здоров ли?
— Не знаю, но если не выйду отсюда, и как можно скорее, не буду ни здоровым, ни живым. — Саня говорил без присущего ему нагловатого юмора, угрюмо и нервно.
— А чем я могу тебе помочь? — удивилась Алена.
— Я отказываюсь от диска, он твой, — ответил Саня.
— От какого диска? Позвоночного? — не поняла Алена. — И почему меня это должно интересовать?
— Он твой! Тебя оставят в покое.
— Что — «мой»?
— Я же говорю: диск!
— Саня, я не понимаю, о чем ты говоришь. О каком диске?!
— О компакт$диске, который ты получила от моего тестя.
— От кого?!
— От моего тестя!
— Я от твоего тестя ничего не получала и не помню, когда его видела!
— Не отпирайся, не надо. Он передал тебе диск за два дня до нападения на тебя.
— Саня…
— Алена, не надо отрицать, вас видели и сфотографировали.
Случайно, но сфотографировали. Так что не отпирайся, не надо.
Диск твой, я на него больше не претендую. Гори он синим огнем!
Но я прошу тебя, Алена, помоги мне! Отзови свое заявление, я больше не могу здесь. Я не желал тебе зла и ничего худого тебе не сделал. Я просто хотел забрать у тебя этот диск. И все. Но теперь не хочу. Только вытащи меня отсюда!
— Саня, мне диск никто не передавал, и с твоим тестем я не встречалась — ни за два дня до нападения, ни за два месяца.
— Алена, я же говорю тебе, что он — твой. Все! Только помоги мне, прошу тебя, забери заявление! Я же не причинил тебе никакого вреда! Прошу тебя!
— Саня, я тебе еще раз повторяю: у меня нет твоего диска, и я о нем не имею ни малейшего представления.
— Забери заявление, прошу!
— Я заберу, а ты выберешься отсюда и возьмешься за старое: грабители, преследователи, взломщики? Кстати, грабитель в парке — твоя работа?
— Да, это я попросил человека забрать у тебя сумку. Я думал, диск может быть при тебе, ты также могла скопировать его в ноутбук.
— А что на том диске?
— Посмотри.
— Да сколько можно повторять: у меня его нет.
— Он у тебя, но это неважно. Вытащи меня отсюда — век тебе благодарен буду!
— Хорошо, но только после того как выясним с диском. Я хочу знать, при чем тут я.
— Алена, забери заявление, и я покажу тебе фотографии — их несколько. Захочешь — подарю их тебе, только забери заявление!
— Что на фотографиях?
— Ты и мой тесть. Он передает тебе пакет.
— Хорошо, я отзову заявление.
— Когда?
— Сегодня. Сегодня же отзову.
— Сделай это прямо сейчас! Прошу тебя, не откладывай!
— Хорошо. Я отзову — а дальше что? Не ты, так кто-то другой из вашей компании будет кровь из меня пить за диск, который я в глаза не видела? Ведь ты говоришь, что его мне передали, а я тебе говорю, что не передавали. Кто меня якобы сфотографировал?
— Ваш фотограф, Николай…
— Из газеты?!
— Да.
В конце концов договорились, что Алена забирает заявление, и они сегодня же вечером собираются у нее — Андрей, Саня и Алена, чтобы послушать Саню. Логически такое свое решение Алена мотивировала тем, что Санина «отсидка» все равно не гарантировала ей спокойной жизни. Но глубоко в сердце она знала: это единственно правильное решение, потому что оно позволяло ей не брать грех на душу и передать все в руки Божьи:
Ему все открыто, пусть Он и решает, кто чего заслуживает. Пусть решает Бог, а не она:
Ущерб, перехлест везде,
А мера — только у Бога.
(Зинаида Гиппиус «Мера»)
Алена сдержала слово и забрала заявление, при активном содействии Андрея. Он также посодействовал и скорейшему освобождению Сани — чтобы все обошлось без бюрократии, волокиты и связанной с ними неизбежной потери времени, потому как Саня, когда они уходили от него, едва не плакал: «Только поскорее». В семь вечера все были на месте. Саня, успевший побывать дома и смыть с себя тюремные «воспоминания», выглядел лучше и держался наглее, чем в тюрьме:
— Я не принес фотографии, они на работе, в редакции, но я вот что придумал — пригласил на восемь фотографа. Он принесет и отпечатанные снимки, и пленку. Если вы, конечно, не возражаете. К тому времени мы успеем кое-что обсудить, и можно будет дать парню «отбой», если без него все выясним.
Возражений не последовало, действия Сани были признаны разумными и уместными. Он даже мог бы удостоиться Алениной похвалы, если бы не был таким… Саней.
— Я прошу, чтобы в нашем разбирательстве мы исходили из того, что диск я не получала и с твоим, Саня, тестем не встречалась. Неважно, что ты об этом думаешь, но излагай события и факты исходя из посылки: я ничего не знаю.
— Хорошо, до прихода Николая можно и так. Потом уже не получится, снимки не позволят. Итак, ты знаешь, что мой тесть «вхож в сферы» — он там делает бизнес, у него там связи и завязки, в общем, в определенных кругах он свой человек. И к нему в руки попадает материал, который по своей взрывной силе хотя и уступает «Уотергейту», поскольку уровень задействованных лиц на порядок ниже, но шуму наделать может много.
В общем, в случае обнародования даже отдельных фактов
некоторые весьма солидные люди могут оказаться в весьма затруднительном положении. И не только наши, местные, люди, но и их зарубежные коллеги. Тесть не знал, что с этим делать, поскольку вещи выплывали весьма некрасивые, и сначала вознамерился передать все в прокуратуру, но потом передумал и решил довериться прессе.
— Но почему он остановил своей выбор на мне?
— Потому что знал, что ты не подкачаешь — обнародуешь, чего бы тебе это ни стоило. Он не раз слышал от меня такую характеристику тебе. Да и газета ваша для этого дела подходила как нельзя лучше — она у вас независимая, за ней никто из лиц, фигурирующих на диске, не стоит. Так что надавить на вас они не могли. Конечно, риск для вас был — но только в случае утечки информации, до того как материал будет опубликован. Вам тогда просто помешали бы его опубликовать.
— А сам ты почему не взялся за этот материал?
— Я и взялся! Тесть сначала передал компромат мне. Но у меня были другие виды на этот диск. Я решил его продать.
— Продать?! Кому? — Алена полагала, что Саня уже ничем удивить ее не может, и в очередной раз ошиблась — он вновь ее удивил.
— Заинтересованным лицам. Найти их труда не составляло — они на диске.
— А как вы собирались это сделать? Сугубо технически, — в Андрее проснулся «программист». — Вы не боялись, что они расправятся с вами?
— Не боялся. Они не знали бы, кто продает им интересующий их материал.
— Как это? — у Алены тоже пробудился интерес к технической стороне вопроса.
— У меня есть загранпаспорт на другое имя. На это имя в одной европейской стране открыт счет в банке. Я связался бы с заинтересованными господами анонимно — здесь возможны варианты — и предложил бы им сделку: деньги в иностранной валюте в обмен на компромат.
— А если бы они не согласились? Где у них гарантия, что ты их не обманешь после получения денег?
— Я все продумал. Чтобы они не сомневались в серьезности моих намерений, я переслал бы им информацию — всю и поставил условие: если они не желают, чтобы все это попало в прессу, пусть перечислят такую-то сумму на такой-то счет в таком-то банке не позднее такого-то числа. Я получаю подтверждение из банка и отдаю им диск.
— А что помешало бы вам после получения денег передать диск не «заинтересованным лицам», а прессе? Они ведь должны были подумать об этом, — Андрей не улавливал тонкостей Саниного замысла.
— Ничто не мешало. Но я не требовал у них все, я запрашивал сущие пустяки в сравнении с тем, что они имеют. Но мне этих «пустяков» хватило бы на всю оставшуюся жизнь, и моим детям тоже. Поэтому, я думаю, они заплатили бы без торгов.
Да, они рисковали, полагаясь исключительно на мое слово, но риск
этот — ничтожный. Они рисковали всего лишь потерей незначительной суммы! Но если я — человек слова, то они очень малой ценой избегали очень крупных неприятностей. Они бы согласились. Я в этом уверен.
— Так почему вы не осуществили свой план? — снова поинтересовался Андрей.
— Потому что тесть потребовал вернуть ему диск. Он, видите ли, усомнился во мне.
— Мудрый и проницательный человек! — уважительно отозвалась Алена о Санином тесте. — И ты отдал ему диск?! Как любил говаривать Станиславский Немировичу-Данченко, не верю, не убедительно! Не мог ты отдать диск, это не в твоей натуре.
— Я и не собирался, но за меня это сделала Катерина. Она знала, куда я его спрятал, и отдала папеньке за спиной у мужа.
— И ты не снял с него копию?
— Снял, конечно. Но чего стоит эта копия, если диск оказался у тебя?! Мне для переговоров нужно было время, а ты ждать не стала бы и опубликовала все. И кто после этого согласился бы заплатить мне за «конфиденциальную» информацию, которую можно прочитать в столичной газете?! Вот я и должен был забрать у тебя диск. Я побывал в твоей квартире в день нападения на тебя — когда узнал, чем оно закончилось. Ты была на работе. И еще бывал… Когда я предложил тебе все осмотреть, чтобы проверить, не пропало ли что, я на самом деле хотел проверить, заметишь ты мои посещения или нет. Ты не заметила. И еще я надеялся, что ты как-то выдашь себя — может, захочешь заглянуть в тайник, где диск «заныкала».
— Да, ты настоящий друг! А я всем с тобой делилась!
— На это тоже была сделана ставка: я, таким образом, знал, что ты думаешь и что собираешься делать. Но ты водила меня за нос и делала вид, будто веришь в случайное ограбление.
— Ну а это глупое «ты труп» зачем понадобилось?
— Во-первых, тебе наглядно демонстрировали, как легко до тебя добраться. Тебя «доставали» везде — даже когда вы втроем шли из «Глобуса».
— А как ты узнал, что мы там будем?
— Ты в редакции разговаривала по телефону со Светой, и сама назвала место и время встречи. Мы вас не выслеживали, мы знали, где вы будете.
— А как ты узнал, о чем я говорила по телефону? И кто эти «мы»?
— Люди, которых я нанял. (Кстати, нанял я их в фирме тестя!)
Ты никогда не видела того, кто говорил тебе на ухо угрозу, потому что ожидала увидеть человека, напавшего на тебя в парке.
А это были другие люди, совершенно на него не похожие. И ты не обращала на них внимания. А сообщил мне о твоем разговоре фотограф, Николай. Я ему за это приплачивал. Он же и стол твой очистил. На всякий случай он забрал все, что в нем было, — а вдруг ты сняла копию и положила на виду, среди компактов и дискет, чтобы лучше спрятать? Как у Эдгара По: важное письмо положили на столик в прихожей, среди прочей корреспонденции, — и там его не нашли, хотя обыскали весь дом. Ты человек начитанный, могла воспользоваться чужим опытом.
— Хорошо, это «во-первых», а зачем «во-вторых» понадобилось мне угрожать?
— А во-вторых, надо было, чтобы нервы у тебя были на взводе, чтобы ты потеряла покой и сон и думала, что на тебя вышли «они» — те, на кого ты располагала компроматом. Ты должна была думать, что это они тебя предупреждали: «Ты труп, если обнародуешь эту информацию». Вот к этим мыслям тебя и должны были привести слова «ты труп». Замки и двери тоже должны были поспособствовать этому. В идеале, ты должна была позвонить моему тестю и отказаться от информации, которую он
тебе передал.
— А дальше?
— За тобой постоянно следили, и ты привела бы нас на вашу с ним встречу. После этого оставалось забрать диск у тестя. Мы бы это сделали. В тот же день. Но ты все время вела себя не так, как ведут себя в таких ситуациях нормальные люди.
— Потому что у меня не было диска, и я не могла, сколько ни пыталась, понять, что вам от меня надо.
— Это неправда, Алена, но я тебя понимаю: ты слишком многим рискуешь и имеешь право держать свои секреты при себе.
— Нет у меня никаких секретов. Но если допустить, что у меня был этот диск, как бы ты помешал мне опубликовать материалы?
— За тобой присматривали и в редакции. Я нашел общий язык с вашим верстальщиком. Если бы ты подготовила материал, он обязательно бы его получил, чтобы поставить в номер.
И сразу же позвонил бы мне. Он должен был задержать верстку полосы, чтобы я успел принять меры. Я знал обо всех материалах, которые ты давала в газету. Он меня исправно информировал — я ведь ему не сказал, что конкретно меня интересует, не хотел утечки информации. Поэтому он сообщал обо всем, под чем стояла твоя фамилия.
— Тамару «подставил» Николай? Он ведь солгал, что видел, как она кому-то что-то передавала?
— Да, он отводил подозрение от себя и, одновременно, давал тебе пищу для размышлений: что и кому передавала Тамара.
— Ну а какую «пищу для размышлений» давали поломанные замки и заколоченная дверь? Над чем здесь размышлять?
— Над абсурдом. Ничто не вызывает такого ужаса, как невозможность найти логическое объяснение происходящему, особенно если происходящее носит угрожающий характер. В этих действиях не было смысла, но я хотел, чтобы ты занималась его поисками и не занималась диском. В конце концов, абсурд, творившийся вокруг тебя, имел к тебе прямое отношение, а диск — опосредованное.
— Но к чему такой риск? А если бы я, услышав стук, когда заколачивали дверь, вызвала милицию?
— Как? Телефонный провод был перерезан, а в твоем мобильнике аккумулятор сел, ты сама сказала. Нет, никого бы ты не вызвала, а вот у тебя гвоздики, вбитые в дверь, должны были вызвать определенные ассоциации! И пока твоя голова занималась бы всей этой ерундой, ты не занималась бы диском.
«Какое счастье, что Бог послал мне Андрея и он занял все мои мысли! Происходящее интересовало меня постольку поскольку, и в такой же мере я о нем и думала — мне было о ком и о чем подумать. И твои гвоздики, Саня, никаких ассоциаций у меня не вызвали — только вопрос: зачем усложнять себе жизнь, если можно было обойтись парой хороших шурупов! Бедный Саня, столько усилий — и впустую!» — Ничего этого Алена не сказала, лишь поинтересовалась:
— Не слишком ли много хлопот и накладных расходов? Один замок чего стоил!
— Замок я поставил, чтобы внушить тебе мысль: твоя квартира неприступна — в нее пытаются проникнуть, но тщетно. А не то у тебя хватило бы ума перепрятать диск в другом месте или отдать кому-нибудь на хранение. Мне же надо было, чтобы диск находился в квартире, где до него можно добраться. Так что дело стоило того, чтобы подсуетиться. Это был шанс, который выпадает раз в жизни, и далеко не каждому. Грешно было не воспользоваться.
— Грешно было воспользоваться, — поправила Алена. — Саня, я же знала тебя другим! Когда ты успел так перемениться?
— Не знаю, возможно, просто повзрослел. Жизнь многому нас учит, от нас требуется лишь хорошо усваивать ее уроки.
Я свои уроки усвоил. Я видел, как люди делают деньги. Благодаря все тому же тестю. Я ведь очень выгодно женился. Нет, не на Кэт, а на ее папаше, который…
— Как ты сказал? Кэт?
— Ну да, Катерина, Катя, Кэт — моя жена. А что, разве ты не знала? Вы же знакомы.
— Я знала, что она Катя, но не знала, что Кэт.
— Какая разница?
— Существенная. Но это к делу не относится.
«Он не любит Кэт, — подумала Алена о своем сне, пока что первом и последнем. — Много же мне тогда наснилось, ой и много! Я все знала, но обманывала себя, пока мое подсознание не выдало мне информацию во сне, в причудливых образах. Конечно, подсознание иначе не может, но где было мое сознание, когда я проснулась?! Ведь могла же сообразить! Но я больше заинтересовалась картиной Климта. А во сне было совершенно ясно показано, что Саня не тот человек, которым пытается казаться.
И я все это видела, но разум мой бездействовал, не осмысливал.
О Господи, как же я жила?» — «Как все нормальные люди, которые и сами не предают, и других в этом не подозревают. Людям надо верить, особенно друзьям», — ответила себе Алена, и ответ прозвучал без тени сомнений.
А Саня между тем разговорился, и его уже трудно было остановить: он выкладывал все и находил в этом мазохистское удовольствие — его «хрустальная мечта» о богатой жизни приказала долго жить, и теперь он отплясывал на ее поминках.
— Саня, а тебе не приходила мысль, поговорить со мной открыто?
— Приходила, но я ее отбросил: я знал, что на прямой и откровенный разговор ты не пойдешь, не тот случай — слишком опасно распространяться о том, что попало к тебе, Алена, в руки.
И оказался прав: даже сейчас, когда я сказал тебе, что мне все известно, ты продолжаешь отрицать. Но все же один раз ты прокололась! Проговорилась.
— Я «прокололась», «проговорилась»? Это в принципе невозможно, потому что мне нечего скрывать и не о чем проговариваться. Я просто не могла проговориться! Я ничего не пыталась утаить!
— Как бы не так! Помнишь, когда ты позвала нас со Светой, я спросил, умышленно спросил, не было ли в твоей сумке чего-либо такого, что могло представлять интерес не только для уличного грабителя? Помнишь? Так вот, я внимательно следил за твоей реакцией. Отреагировала ты нормально, и бровью не повела.
Но догадалась, что мне что$то известно, может быть, даже все. И что сделала ты? Ты повторила мой маневр! Ты сказала, что в твоей сумке, помимо бумажника, лежит ноутбук, а в нем — информация, которая может представлять для меня интерес.
И при этом очень пристально следила за выражением моего лица. И я себя едва не выдал. Смутился, потому что понял: ты все знаешь и ломаешь комедию. Но потом подумал, что, возможно, ты не уверена и хочешь выяснить, знаю я или нет. И я постарался убедить тебя, что я всего лишь безобидный болтун и балагур, преданный тебе душой и телом. Да так оно, в сущности, и есть.
— Саня, прекрати. Я уже имею достаточно полное представление о твоей преданности.
— Алена, ты ошибаешься…
— Нет, полагаю, уже не ошибаюсь. Ты поджидал меня в квартире, чтобы забрать у меня диск. И что бы ты со мной сделал, если бы я его тебе не отдала? Как бы ты заставил меня не разглашать то, что на нем записано? Ты бы меня убил.
— Не думаю: ты отдала бы мне диск, и все остались бы живы и здоровы.
— А если бы не отдала?
— Алена, неужели для тебя газетный скандал дороже собственной жизни?
— Нет, не дороже, но диска у меня нет и никогда не было. И отдать его тебе я не могла, даже если бы очень захотела.
— Алена, я тебя умоляю, не надо. Отдала бы.
— Вот видишь, Саня, не все были бы живы и здоровы. Знаешь, мне кажется, что, и получив диск, ты бы меня в живых не оставил. И знаешь почему? Потому что сам ты снял копию с него и абсолютно уверен в том, что и я поступила так же. Так какой же смысл забирать диск и оставлять мне копию?!
— Я потребовал бы и копию.
— А если у меня их две, три, четыре? Нет, Саня, ради такого «шанса, который выпадает раз в жизни, да и то не каждому», ты бы не стал со мной церемониться.
В прихожей раздался звонок. Пришел фотограф. Саня встретил его с воодушевлением:
— Коля, фотки принес? — он был рад возможности перевести беседу в другое русло — из обличаемого превратиться в обличителя.
— Принес, — ответил Николай таким тоном, будто взошел на эшафот и палач, не дав ему дух перевести, сходу поинтересовался, принес ли он топор. — Вот, пожалуйста.
Он выложил на стол снимки и принялся раскладывать их в ряд.
На всех снимках была одна и та же улица вечернего города: люди, машины, огни, здание, киоск… И на одном снимке — двое людей, мужчина и женщина, довольно крупным планом.
Было видно, что снимали не их — они попали в кадр как часть пейзажа. Однако читались эти двое довольно хорошо, хотя и не сказать, чтобы очень уж четко: на всех снимках был запечатлен город в вечернем тумане, и туманная дымка лежала на всем: на пешеходах, машинах, зданиях…
От уличных фонарей отходили яркие белые конусы света, и то, что оказалось в этих конусах, выглядело более или менее отчетливо. Все же остальное тонуло в тумане, размывалось и принимало фантастические очертания.
Это была сказка, феерия…
Снимки были очень красивые, ничего подобного Алена не видела. Но сейчас она не любовалась мастерской работой Николая, а пыталась понять, где, на какой улице он снимал. Определить это не представлялось возможным — в густом тумане все выглядело не просто незнакомым, все
выглядело неземным.
— Где это? Что за улица? — обратилась она за помощью к Николаю.
— Не узнаешь? Это же возле редакции, — ответил фотограф, несколько обнадеженный тем, что если к нему обращаются, так, может, не выгонят из газеты за «сотрудничество» с Саней.
Алена присмотрелась. Действительно, вот здание редакции, вот газетный киоск на остановке, вот, на одном из снимков, дверь в редакцию. Но все это выглядело таким непривычным и незнакомым, что узнать было невозможно. И как все было красиво, даже киоск! А машины! Их фары выбрасывали вперед, параллельно дороге, слабые светлые конусы, а в этих конусах ярко светилась длинная, метров до полутора — двух, узкая линия. На дорогу падали не пятна света, а дуги — яркие, с ажурным узором внутри.
— А где же я? — спросила она, не помня, чтобы в такой вечер была возле редакции и видела все это.
— Вот ты! — и Саня, не скрывая торжества, указал на женщину, которая стояла рядом с мужчиной. Это была та пара, которая случайно оказалась в кадре. — А рядом с тобой — мой тесть. Ну, что теперь скажешь?
Алена ничего не могла сказать по поводу фотографии. Она помнила тот удивительный вечер и тот необыкновенный туман.
О нем на следующий день писали во всех газетах, причем первые полосы многих из них украшали фотоснимки этого чуда природы. Она тоже любовалась этим туманом…
— Я в тот вечер, как всегда, вышел из редакции не через главный вход, который на улицу, а через служебный — во двор, к машине. Во дворе все было как всегда: фонари горят, деревья под фонарями желтые, окна домов светятся… Я случайно глянул на угол дома, где вход во двор между двумя зданиями, — и обалдел.
Там ничего не было видно — сплошная белая стена, которая заползала во двор. В первый момент я даже не сообразил, что это туман, — во дворе тумана не было, видимость прекрасная. Я тут же схватил камеру и начал снимать, потом выбежал на улицу и снимал там. Улица утопала в тумане! Я снимал и снимал…
— А потом позвонил мне и предложил снимки. Николай часто предлагает нашей газете свои снимки, мы давно сотрудничаем. Я ухватился за предложение, потому как в нашем фотографе уверен не был фотографировал он или нет. Николай в тот же вечер приехал ко мне домой и предложил на выбор. Вот тут я тебя, Алена, и увидел. И своего тестя тоже. Подумал, было, теще показать, но решил не «светиться» перед тестем — зачем ему знать, что его засекли?!
Алена смотрела на снимки. Она тоже любовалась этим туманом — но из окна своей квартиры! Она подняла голову от снимка, который рассматривала, держа в руках. Ее лицо расплывалось в улыбке, улыбка становилась все шире, шире — и Алена расхохоталась. Она смеялась и не могла остановиться. Саня смотрел на нее и не мог понять, что ее так развеселило. Андрей тоже поглядывал с нескрываем интересом. Николай, который вообще не понимал ничего, кроме того прискорбного факта, что Саня втянул его в скверную историю и он капитально «влип». Правда,
Аленин смех вселил в него некоторую надежду — может, посмеемся и забудем?
— Эт-то, — сквозь смех пыталась объяснить Алена, тыча пальцем в фигуру женщины, — эт-то не я! Ой, я сейчас умру от смеха! Это не я, Саня, не я! Я наблюдала туман отсюда, — и Алена протянула руку в сторону балкона. — С ума сойти, Саня, ну ты и олух! А еще хотел такую аферу провернуть! Ой, я не могу!
— Как это — не ты? — пробормотал Саня, которому почудилось, будто его стукнули обухом по голове. — А кто же это?
— Знаю, но не скажу! — Алена весело смотрела на Саню, довольная, что туман рассеялся. По крайней мере, для нее.
— Ты это, — Саня пытался настаивать, но уже не так уверенно, как прежде. — Я тебя узнал.
— Саня, на этом снимке мы с ней действительно похожи.
Но только на этом снимке, потому что здесь — туман и потому что она, женщина, здесь не в фокусе. Твой тесть встречался не со мной и знал это — он не мог нас спутать даже при сильном тумане. В жизни мы не похожи. Ты думаешь, у женщины на фото длинные светлые волосы, как у меня? Ошибаешься. Они кажутся светлыми из-за отсвета фонаря и тумана. В жизни она темная шатенка. И у нее стрижка — «боб-каре» называется.
Фотограф догадался, о ком Алена говорит, и схватил фотографию.
— Точно! — воскликнул он. — Она, и одежда ее, и сумка, как у Алены, и волосы подстриженные…
— Подстриженные?! — не выдержал Саня. — Ты что, не видишь?! Они же спускаются на спину, вот, смотри, — Саня провел ручкой по фото.
— Нет, — возразил Николай, — то, что ты принял за волосы, на самом деле капюшон куртки. Он не надет на голову, а откинут. Ты принял капюшон за длинные волосы, а у нее стрижка.
Смотри: туман сгладил линии и не видно, где заканчивается прическа и где начинается шарф, а за ним — капюшон. У нее светлая куртка с капюшоном, она всю осень ее носила. Это не Алена, это Аня! Аня Сидоренко, которая недавно уволилась. Вы и в самом деле похожи, Алена, но только на этом фото! Да и освещение не очень — мужчина больше на свету, а на нее света падает меньше, и видна она хуже, больше в тумане, чем он. И лицо толком рассмотреть нельзя. Но это она.
На Саню было жалко смотреть. Он обмяк на стуле и сидел, совершенно потерянный, тупо глядя на фото, где его тесть был изображен с Аней Сидоренко, уволившейся из редакции по «семейным обстоятельствам».
— Нет, этого не может быть, — он посмотрел на Алену, обращаясь только к ней: — Я мог понять, почему он передает диск тебе, но Ане?! Что она стала бы с ним делать?! В отделе писем!
— Откуда ты знаешь, что Аня работала в отделе писем? — удивилась Алена. — Вы знакомы…
Она как будто услышала голос Светика: «Для Сани жена — не единственный свет в окошке. У него есть другая, и, каюсь, возникала у меня мысль, что этой «другой» можешь оказаться ты.
Но потом я поняла, что не ты». Возможно ли, чтобы этой другой была Аня?
— Да, мы знакомы, очень хорошо и близко знакомы. Но она исчезла, пропала, испарилась…
— Она уволилась. По семейным обстоятельствам.
— Знаю. Николай сказал. Но она ничего мне не сказала. Получила диск — и исчезла!
— Саня, когда ты увидел фото и «узнал» на нем меня, ты не присматривался к тому, что передает твой тесть. Потому что ты заранее решил: он передает мне диск. А что же еще он может мне передать?! Но теперь ты знаешь, что на фото — не я. Почему же ты продолжаешь думать, что в пакете — диск? Ведь ты сам говоришь, что Ане он ни к чему, да и тесть твой вряд ли стал бы отдавать такого рода информацию первому встречному, вышедшему из дверей редакции. И перед редакцией он это делать тоже не стал бы. Он передает Ане не диск, а что-то другое. То, что имеет к ней непосредственное отношение.
— И что же это, по-твоему?
— Деньги, чтобы Аня уволилась с работы, уехала из города и навсегда исчезла из твоей жизни. Твой тесть покупал семейное счастье для своей единственной дочери. И купил.
— Нет, этого не может быть! Нет!
— Да, Саня, да. Посмотри, какой солидный пакет Аня держит в руках. Там должна быть приличная сумма, если, конечно, твой тесть не расплачивался с ней купюрами, достоинством в одну гривну.
— Прекрати! Это не смешно!
— Я и не смеюсь. Жизнь, Саня, всем нам дает уроки, которые мы должны усваивать — это твои слова. Похоже, Аня неплохо усвоила свой урок: она продала тебя твоему же тестю. Хороший бизнес! Ничем не хуже того, которым ты хотел заняться, даже лучше — не такой хлопотный и рискованный. И все то время, когда ты донимал меня, ты мнил себя продавцом и не подозревал, что ты — не продавец, ты — товар, которым торгуют в открытую, прямо на улице. Но не огорчайся, посмотри еще раз на фото: за тебя, судя по толщине пакета, назначили неплохую
цену, гораздо выше твоей рыночной стоимости. — Алена с грустью посмотрела на Саню: — Саня, твой тесть не передавал мне
диск, он поступил иначе: растиражировал его и разослал по почте во все газеты. Мы получили свой экземпляр утром на следующий день после твоего непрошеного визита ко мне.
Ваша газета тоже получила — ты бы это знал, если бы не сидел в кутузке.
Прощай, Саня. Надеюсь, мы больше не встретимся.
Эпилог.
На следующий день, ближе к вечеру, Алена со Светиком «сумерничали» на Аленином диване, и Алена держала строгий отчет в том, чего Светик еще не знала. А Светик не знала о вчерашних признаниях Сани и о том, что Алена сдержала клятву, данную Богу в ее, Светика, присутствии: поверить в Него, если Он покажет ей лицо мужчины, изображенного на картине из ее сна.
— Я тогда подумала, что ты кощунствуешь и доиграешься, —
призналась Светик. — Только вслух говорить не стала, чтобы не
спровоцировать тебя на что-либо худшее.
— Я не хотела оскорбить тебя или Бога. Просто поставила абсурдное и невыполнимое условие, не столько Ему, сколько тебе, чтобы ты оставила меня в покое. Но Бог это условие принял.
И выполнил. Знаешь, когда я сидела в лифте, мне пришла в голову мысль, что надо поблагодарить Его за то, что Он защитил меня от Сани. И я сказала «спасибо». Но внутренний голос тут же дал мне понять, что Бога так не благодарят. А как еще я могла это сделать? Не деньги же предлагать! Я даже растерялась, а потом сообразила, что можно предложить Богу, чтобы и меня совесть не корила, и Бог не был оскорблен. И отдала Ему самое дорогое, что у меня было.
— Что?
— Себя любимую. И Бог не только принял мой «подарок», но и меня одарил — и Его дар во сто крат щедрее моего!
— И что же это за бесценный дар?
— Андрей.
— А все же признай, я была права: Бог послал грабителя, чтобы привлечь тебя к Себе, — Светик жаждала полной ясности во всех аспектах этого запутанного и туманного дела.
— Нет, подруга, в этом ты, как раз, не была права. Бог послал не грабителя, Он послал мне сон. Грабитель был потом, как следствие этого сна и моего условия: поверю в Бога, если Он покажет мне лицо того, кто в моем сне был изображен вместе со мной на картине.
— Ты шутишь? Все началось с попытки ограбления. Сон был потом, неделю спустя, как и твое условие! Ты что, не помнишь?
— Помню. Но все происходило в такой последовательности, как я сказала: недосмотренный сон, мое условие, грабитель в парке, преследование, угрозы, Саня в моей квартире, лифт, Андрей вытаскивает меня из лифта. Вот как все было.
— Ты свое условие когда поставила? Двадцать второго октября Правильно? А грабитель когда на тебя напал? Четырнадцатого, верно?
Ну и как такое может быть, чтобы сон предшествовал ограблению?
— Может, Светик, может. Это для нас все выглядит так, как ты говоришь, но откуда нам знать, как все видится Богу!
— Ой, что-то я тебя не понимаю!
— А ты напрягись — тогда, может, и поймешь.
— Сходи к доктору. Пожалуйста! Сходишь?
— Неа!
— Алена, ты меня разыгрываешь.
— Нет! Следи за ходом моей мысли. Начиная с четырнадцатого октября моя жизнь превращается в нечто невероятное, в полнейший абсурд. Причем без видимой на то причины. (Ограбление не может быть причиной, потому что события, за ним последовавшие, из него не вытекали.) Впоследствии выясняется, ни сам этот абсурд, ни то, что его породило, не имело ко мне никакого отношения. И продолжалось все это до того момента, пока мое условие не было выполнено. После этого
абсурд прекратился, так же внезапно, как и начался.
— Допустим. Но четырнадцатое и двадцать второе! Объясни это!
— Объясняю. Почему четырнадцатого октября произошла
встреча с грабителем? Потому что двадцать второго я поставила
свое условие, и оно было принято. Чтобы его выполнить — то
есть показать мне наяву ту картину, которую я не успела рассмотреть во сне, — картину требовалось «написать». Работа над «картиной» началась четырнадцатого — когда начались все эти нелепости, не связанные со мной, но работавшие на «картину».
Без них ситуация не сложилась бы таким образом, чтобы я оказалась в зависшем лифте, и Андрей вызволял меня из него. А это было необходимым условием — на площадке перед лифтом мы, сами того не подозревая, воспроизвели картину Климта. И я увидела лицо того, кого люблю, — но уже не во сне, а наяву.
— То есть ты хочешь сказать, что…
— Я хочу сказать, что Бог просто писал затребованную мною
«картину», на которой я пожелала увидеть лицо того, кого очень
люблю, и наносил мазки на «холст» — на мою жизнь. — Алена
сделала паузу, посмотрела на Свету, понимает ли та, и продолжила: — Во сне я любила человека, который меня обнимал и лица которого я не видела. Однако наяву, когда ставила Богу ультиматум, я никого не любила! Понимаешь? Ни-ко-го! Я любила только в своем сне! И вдруг на меня обрушивается любовь — враз, в одночасье, и с такой неистовой силой, что…
Что впору было проснуться, да только я не спала! Это происходило в жизни, это происходило наяву, это происходило со мной. Любовь тоже послал мне Бог — ведь во сне я любила, потому и хотела увидеть любимого. Значит, так должно было быть и наяву: и наяву я должна была любить того мужчину, который будет целовать меня на краю «бездны».
— Но как такое возможно?!
— А вот это уже вопрос не ко мне!
— Но ведь тогда получается, что ты обращаешься к Богу «сегодня», Он слышит тебя «вчера» и выполняет твою просьбу «завтра».
— И, заметь, похоже, что для Него все выглядит как «здесь» и «сейчас».
— Пожалуйста, не усложняй! И так понять невозможно!
— Ну что же здесь непонятного?! Представь, что ты идешь ранним утром по увитой туманом аллее. Асфальта почти не было видно под опавшими за ночь листьями, еще никем не затоптанными и не помятыми — до тебя по ним никто не ступал.
Ты идешь, и деревья, по мере того как ты приближаешься к ним, выступают из тумана. Ты оглядываешься — но видишь только ближайшее к тебе дерево, все остальное опять скрылось в тумане. Это дерево ты прошла, оно — «вчера», дерево, которое уже выплыло из тумана и ты видишь его перед собой, — «сегодня», а еще не видимое за пеленой тумана — «завтра».
Все эти деревья растут «здесь» — в парке — и «сейчас». Но ты видишь только те из них, которые близко к тебе. Остальное для тебя как бы
не существует — уже не существует или еще не существует. А теперь представь, что есть Некто, для кого не существует туман, для Него парк всегда в ярком солнечном свете, и Ему прекрасно видно и твое «вчера», и твое «сегодня», и твое «завтра» — все деревья. Для Него все они — «здесь» и «сейчас», все существуют сразу, одновременно, потому что нет «тумана» — нет того, что мы называем коротким словом «время».
— Все это звучит красиво и даже поэтично, но относится к жанру «фэнтези».
— Нет, это не «фэнтези», это — жизнь. И ты сама, лично, все видела и знаешь, что это правда и ничего кроме правды.
— Алена, мы помолились, чтобы Господь прояснил тебе твой сон, — Он его и прояснил, — Светик стояла на своем и сдаваться не желала.
— Вот именно: мы попросили у Него мудрости для меня — чтобы я поняла то, что Он мне покажет. Он выполнил и эту
просьбу. Он мне так ясно все показал — яснее не бывает! Светик,
я не хочу затевать богословский спор, в котором ты мне сто очков вперед дашь. Я рассказала тебе… Сама не знаю, зачем я тебе все это рассказала! Не принимай близко к сердцу — это просто мысли вслух.
Алена встала и подошла к окну. Уже давно стемнело, на улице зажглись фонари. Алена обернулась к Свете:
— Иди-ка сюда! Посмотри, какой невероятно красивый, светлый туман! Необыкновенный туман! Такой чистый и ясный!
Конец.
~Валентина Новомирова~
(2004 г.)