За порогом заброшки: почему я вышел задом наперёд из этого дома
Однажды выбрался в одну из забытых деревень Нижегородской области. На картах — пара точек без названий и серый контур дороги, а на деле — трава по пояс и одинокая изба с резными голубыми наличниками. Забор сложился гармошкой, крыша держится на честном слове. Ветер в листве, ни души.
Внутри пахнет сыростью и старым мылом. Пол пружинит, в комнате под окнами — матрасы, свёрнутые одеяла, перевёрнутые тумбы. На стене — выцветший ковёр, в углу белёная печь и древняя колодка с фарфоровыми пробками. На кухне — клеёнка в подсолнухах, пыльные бокалы, вскрытая пачка «Семя льна». На блюдце — горстка монет, позеленевших от времени. Сцена будто замерла посередине чьей‑то жизни.
Я ходил тихо, старался ничего не трогать, только заглянул в выдвижной ящик комода. И тут из‑за печи прошёл шорох — не мышь и не ветер, а короткий, тянущийся шёпот, как если бы кто‑то сказал: «Оставь…» Я замер, выключил фонарь, прислушался. Повторилось ещё раз, уже ближе к потолочной балке. Сквозняка нет — окна целы, занавеска тяжёлая. Даже на улице в этот момент стих ветер.
Меня с детства учили: в старых домах бывает свой хранитель. Не знаю, что это было — сухая доска сыграла, труба вздохнула или и правда домовой провёл перекличку — но ощущение было очень отчётливым: здесь кто‑то ещё «живет» среди бардака и пыли, следит, чтобы не брали лишнего.
Я положил на то самое блюдце чистую монетку из кармана, сказал «с миром» и ушёл задом наперёд, как бабушка учила — не поворачиваясь к печи спиной.
На выходе оглянулся: изба смотрела тёмными окнами, и в одном из них дрогнула жёлтая штора. Объяснения могут быть самые простые — натянутая паутина, пересохшая балка, игра ниток в занавеске. Но именно такой мелкой, почти бытовой странности почему‑то веришь больше, чем громким «мистическим» историям.
Уйду в лес
За порогом заброшки: почему я вышел задом наперёд из этого дома
Однажды выбрался в одну из забытых деревень Нижегородской области. На картах — пара точек без названий и серый контур дороги, а на деле — трава по пояс и одинокая изба с резными голубыми наличниками. Забор сложился гармошкой, крыша держится на честном слове. Ветер в листве, ни души.Внутри пахнет сыростью и старым мылом. Пол пружинит, в комнате под окнами — матрасы, свёрнутые одеяла, перевёрнутые тумбы. На стене — выцветший ковёр, в углу белёная печь и древняя колодка с фарфоровыми пробками. На кухне — клеёнка в подсолнухах, пыльные бокалы, вскрытая пачка «Семя льна». На блюдце — горстка монет, позеленевших от времени. Сцена будто замерла посередине чьей‑то жизни.
Я ходил тихо, старался ничего не трогать, только заглянул в выдвижной ящик комода. И тут из‑за печи прошёл шорох — не мышь и не ветер, а короткий, тянущийся шёпот, как если бы кто‑то сказал: «Оставь…» Я замер, выключил фонарь, прислушался. Повторилось ещё раз, уже ближе к потолочной балке. Сквозняка нет — окна целы, занавеска тяжёлая. Даже на улице в этот момент стих ветер.
Меня с детства учили: в старых домах бывает свой хранитель. Не знаю, что это было — сухая доска сыграла, труба вздохнула или и правда домовой провёл перекличку — но ощущение было очень отчётливым: здесь кто‑то ещё «живет» среди бардака и пыли, следит, чтобы не брали лишнего.
Я положил на то самое блюдце чистую монетку из кармана, сказал «с миром» и ушёл задом наперёд, как бабушка учила — не поворачиваясь к печи спиной.
На выходе оглянулся: изба смотрела тёмными окнами, и в одном из них дрогнула жёлтая штора. Объяснения могут быть самые простые — натянутая паутина, пересохшая балка, игра ниток в занавеске. Но именно такой мелкой, почти бытовой странности почему‑то веришь больше, чем громким «мистическим» историям.