25 авг
Печь рассыпалась — снимок остался: дети, которые удержали дом-призрак
Каждый дом в заброшенной деревне — это отдельная история семьи, которая сюда уже не вернётся. Идёшь по заросшей колее где‑то в глубине Нижегородской области, трава по пояс, крыши сидят низко, как будто стесняются своего вида, — и вдруг открытая дверь, тишина внутри и сдержанный запах старой печной сажи. Захожу, ставлю фонарик на карман и останавливаюсь: половина комнаты утонула в кирпичах.Печь здесь не просто развалилась — её будто разгрызло временем. Белые шамотные и красные обожжённые кирпичи лежат волной от порога до стола, среди них торчит искривлённый колосник.
На стенах — та самая деревенская «двухцветка»: снизу тёмная масляная полоса, сверху побелённая штукатурка. На керамических роликах ещё держится старая проводка. Слева — придавленный буфет, перевёрнутый крышкой к окну; из полки торчат уцелевшие тарелки, а в ящике — клочок ситца. Это не похоже на спешку мародёров: пол просел, шкаф потянул за собой посуду и застыл в нелепой позе.На столе — миска и ложка, рядом коробок спичек, выцветший до морской зелени.
Сквозняк, гуляющий через три окна, шевелит полотнища обоев и высушенную тряпку на спинке стула. В другой комнате — трельяж, зеркала мутные, но отражают свет так, что иногда кажется: за плечом кто‑то проходит. Пара приоткрытых ящиков, на табуретке — банка с непонятной тёмной жидкостью. Здесь всё замерло в моменте, когда люди сказали дому «потом» и не вернулись.
Среди кромешного бардака и развала всегда попадаются вещи, за которые цепляешься глазами. Сегодня — старое фото. Лежало между книгами и постелью, слегка согнутое. Двое детей: девочка с гигантским бантом и мальчишка, ещё круглощёкий, с серьёзным взглядом. На краю отпечатаны цифры фотосалона и короткая закорючка вместо подписи. Дети — пожалуй, самое ценное, что может быть у любого человека. Практика подсказывает: чаще всего такие снимки — домашние, не случайные. Вероятно, это дети хозяев дома, фото было одно, потерялось среди тряпок и так и осталось здесь.
Иногда меня спрашивают, зачем прислушиваться к пустым интерьерам. Потому что они отвечают. Стою, рассматриваю снимок — и будто слышу, как эта комната звучала раньше: гул печной тяги, стук ложек по эмалированной миске, беготня по половицам. Никакой мистики в прямом смысле, просто память предметов работает лучше любого архива. Но в таких местах всегда есть спокойная, тихая странность. Сегодня, например, когда поднял фото, из‑за печных кирпичей послышался короткий перекат — не крыса, камень. Сквозняк поменялся, и где‑то в сенях хлопнула дверь. Казалось бы, обычные вещи: дом дышит, оседает. Но именно в такие секунды прошлое подходит ближе всего — как шаг, который ты слышишь, но не видишь, кто идёт.
Я давно путешествую по заброшенным деревням, и чаще всего остаются фотографии людей — портреты на фоне ковра, школьные, праздничные. А вот снимки самих домов и улиц — редкость. Селфи прошлого никто не делал, да и плёнку жалели. Потому всегда мечтаю наткнуться на стопку карточек с видами деревни: магазин с табличкой, мост через речку, трактор на сенокосе. Тогда можно было бы положить их рядом с тем, что есть сейчас: обрушенная печь, пустые окна, трава по щиколотку в избе — и увидеть не только «как стало», но и «как было». С историей иногда везёт: находишь обрывок письма, сельсоветскую квитанцию, тетрадь с фамилией. А старые фотографии — большая редкость.
Дом, в который я пришёл сегодня, держится на привычках. Куртка ещё висит на гвозде у двери — повернёшься, и из кармана посыплются чёрные семечки; в раковине валяется ложка, потемневшая от времени; зеркала впускают в комнату больше света, чем окно. И всё это — про ту самую семью, чьих детей я вижу на карточке. Возможно, они давно в городе, у каждого своя взрослая жизнь. Возможно, никто из них уже не вспомнит, что в этой комнате стену красили в два слоя, чтобы меньше пачкалась, а печь ночью тихо потрескивала. Дом помнит за них.
Я оставил фотографию там же, где нашёл, только подложил под неё чистый лист, чтобы не сырела от подоконника. Взял координаты точки и записал номер дома с наличника — вдруг когда‑нибудь удастся навестить сельсовет или краеведов и собрать ещё пару нитей к этой истории. Если кто‑то из моих подписчиков узнаёт такие зеркала, такой буфет, такую двухцветную покраску — напишите. Вдруг у кого‑то в семейном альбоме есть общий вид этой улицы или праздника возле клуба. Это была бы драгоценная находка.
И напоследок — просьба. Если попадёте в подобные места, не берите ничего «на память». Память как раз здесь и остаётся, когда мы не уносим её по карманам. Оставляйте только свои тихие шаги, да осторожность: под кирпичами могут быть пустоты, а потолок держится на честном слове.
Из этой же серии.
Всё тоже самое.Только почти нетронуто всё,почти без мародеров.
Заброшки,мебель,фото,посуда,и все из СССР.
Когда еще был союз..
Смотреть было больно и грустно до слёз.
С учётом того,что теперь там все советское мягко говоря ,, преследуется,,..
А дома эти хранят память о Советском союзе
фото. Вспомнилась бабушка, её дом.Что теперь с её домом?