В 6 лет Андрею Зализняку сказали, что у него нет способности к иностранным языкам, а в 21 год он по-французски прочел лекцию студентам Высшей нормальной школы в Париже. Он утверждал, что арабский язык можно выучить за день, и неоднократно доказывал это на примере своих студентов. Тридцать лет подряд на его открытые лекции по берестяным грамотам в МГУ приходило столько людей, что многим приходилось сидеть в проходах и на подоконниках. Рассказываем об одном из самых талантливых лингвистов нашего времени. В середине июля 1950 года московский старшеклассник Андрей Зализняк и один из его приятелей решились на дерзкий велосипедный марш-бросок — 140 километров до деревни Уваровка, расположенной рядом с Бородино. Основная часть трассы проходила по Минскому шоссе, последние 14 километров — по бездорожью. Приятели ехали не просто так, они собирались поучаствовать в традиционном футбольном матче, в котором каждые выходные сходились команды из двух соседних деревень. В деревне было хорошее поле, ворота с сеткой, иногда к игре присоединялся настоящий футболист — нападающий молодежного состава «Торпедо». Андрей был вратарем и главной доблестью считал умение в нужный момент броситься в ноги противнику и забрать мяч. Игра началась, и, как только торпедовец приблизился к воротам, Андрей бросился. Нападающий не успел затормозить и коленом въехал вратарю в нос, вмяв хрящ в череп. Андрей упал и пролежал без сознания четверо суток. Когда он открыл глаза, деревенские очень удивились. Через день-другой они собирались Андрея хоронить: «Ну что, проснулся? — спросили они. — Давай мы тебе грибов нажарим». Поев грибов, Андрей сел на велосипед и вернулся в Москву той же дорогой — четырнадцать километров по лесам, остальное по шоссе. С сильнейшим сотрясением мозга и лицом, представлявшим собой ровную черную поверхность. Пока ехал, всерьез привыкал к мысли, что оставшуюся жизнь проживет без глаза. Врачи предписали ему две недели полного покоя. Читать запретили категорически. Вечером второго дня Андрей взял с полки толстый учебник и за две недели выучил французскую грамматику. О том, что ее сыну лучше не тратить время на изучение иностранных языков, мама Андрея Татьяна Константиновна узнала в 1941 году, когда ему было шесть. В эвакуации, куда семья инженера Анатолия Зализняка была отправлена из Москвы, интеллигентная женщина-энтузиаст набирала детей в немецкую группу. На первом занятии Андрей отказался повторять казавшиеся ему глупыми немецкие слова, зато нарисовал таблицу из шести цветов, каждому из них присвоив немецкое название. Из группы его исключили за профнепригодность. «Мне никогда не было интересно, как люди разговаривают на языке», — скажет много лет спустя знаменитый русский лингвист, академик Андрей Зализняк Семья вернулась в Москву в 1944 году, а летом голодного 1946 года Андрея посадили в поезд и на пару месяцев отправили в Белоруссию, к дальним родственникам отца — «подкормиться». Тихим летним вечером он вышел из вагона на небольшой станции Оранчицы в Западной Белоруссии, которая еще семь лет назад была частью Польши. Кроме него, на станции не было ни одного человека. Поезд уехал. Метрах в двадцати от маленького станционного домика он увидел врезавшийся в землю военный самолет, а рядом вывеску с названием станции ORANCZYCE: «Я помню, что у меня было ощущение некоторого счастья, — вспоминал Зализняк шестьдесят четыре года спустя. — Очевидно, я нахожусь в стране абсолютно новой и небывалой. Самолет, врезавшийся носом в землю, и написано иностранными буквами. Надпись ORANCZYCE пронзила меня настолько, что лето мое прошло под знаком желания знать все про эти буквы, про этот язык». В доме, в котором он жил, было много польских книг. За лето Андрей освоил всю польскую графику и понял основы польской грамматики. За следующие несколько лет он скупил все учебники по грамматике, которые смог найти в книжных магазинах Москвы: сначала собрал европейские, потом древние, в том числе латынь. Учебник по французской грамматике был самым массивным и дожидался своего часа дольше остальных. Французская грамматика пригодилась Андрею Зализняку на третьем курсе филфака МГУ, несмотря на то что основным иностранным языком у него был английский, а вторым — шведский. Руководству университета необходимо было срочно обеспечить обмен студентами с Францией. Двое французов уже приехали, а МГУ все никак не мог подобрать достойных кандидатов. Проблема заключалась в том, что на всех пяти курсах французского отделения учились только девушки, которых посылать было нельзя, потому что это «непрочный продукт»: выйдут замуж и останутся. На английском отделении мужчин было трое, из них выбрали Зализняка — «есть один, который разными языками владеет». На собеседовании ректор Зозуля спросил Андрея, говорит ли тот по-французски. Андрей ответил, что не слишком хорошо. «А учиться во французском университете вы бы могли?» «Это была степень фантастики какая-то, — вспоминал Зализняк. — Притом что я действительно по-французски не очень хорошо… Не мой был язык. Но им только этого и надо. Потому что, вообще-то говоря, у них прочно сидело, что чем хуже человек знает язык, тем он лучше в качестве посылаемого. Поэтому экзамен был смехотворный. Парле ву франсе, что-то в этом духе». Собеседование состоялось в сентябре 1955 года. Андрею сказали, чтобы он был готов выезжать через неделю-две. Он выждал три, но никто его так и никуда и не позвал. Он позвонил. Ему ответили: «Перезвоните через неделю-две». Он перезванивал, ему говорили то же самое. Он сдал сначала зимнюю, потом летнюю сессию, продолжая перезванивать. А летом решил, что его все-таки обманули, никакой Франции не существует, и уехал в байдарочный поход. С институтской компанией сплавился по Днестру, приехал в Одессу, где его настигло письмо до востребования: «Немедленно возвратиться в Москву для отправки в Париж!» 21 сентября 1956 года Зализняк сел в самолет до Хельсинки. Там пересел на самолет до Копенгагена. И оттуда вылетел в Париж. «Сильнейшее было ощущение — когда я прибыл, была прекрасная погода. Земля была видна полностью — реки, озера. Это непередаваемое ощущение, что сверху границы не видно. В это поверить невозможно: граница — это главное понятие мироздания! А ее вроде нет: лес и лес. Потрясение от того, что самолет пролетает границу, а ничего не происходит». С собой у Андрея Зализняка была карта Парижа, которую он перерисовал вручную: «Не всю, конечно, а взявши из нее то, что я считал для себя нужным. Не тысячу улиц, которые были в Париже, а 250. Так что в Париже с первого дня было ясно, где налево, где направо, что будет дальше». Кроме Зализняка, в Париж по обмену поехали семеро студентов иняза, все были прикомандированы к Сорбонне. Но уже через неделю Андрея разыскали Клод Фриу и Мишель Окутюрье — те самые французы, которые годом раньше приезжали по обмену в МГУ и успели тогда с ним познакомиться. Они сказали, что Андрею надо попробовать поступить в Ecole Normale (Высшую нормальную школу), одно из самых престижных учебных заведений Франции. — Зачем? — спросил он. — Я же в Сорбонне. — Мы сейчас не сможем объяснить, — ответили французы. — Ты поступи и сам все поймешь. Но только ты должен поступить. Это конкурс. «Если бы там был нормальный конкурс, — вспоминал Зализняк, — я никогда б не поступил. Это — условно конкурс, а некоторая такая дополнительная процедура для иностранцев, „eleve etranger“ (иностранный ученик). Сначала меня познакомили с вице-директором Ecole Normale Прижаном, еще через несколько дней — с директором, философом Ипполитом. У нас произошло что-то вроде изящной формы собеседования — о Паскале, Пикассо и т. д.». А. Тестов Продолжение следует
Грамотность
ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ВЕЛИКОГО ЛИНГВИСТА
В 6 лет Андрею Зализняку сказали, что у него нет способности к иностранным языкам, а в 21 год он по-французски прочел лекцию студентам Высшей нормальной школы в Париже. Он утверждал, что арабский язык можно выучить за день, и неоднократно доказывал это на примере своих студентов. Тридцать лет подряд на его открытые лекции по берестяным грамотам в МГУ приходило столько людей, что многим приходилось сидеть в проходах и на подоконниках. Рассказываем об одном из самых талантливых лингвистов нашего времени.
В середине июля 1950 года московский старшеклассник Андрей Зализняк и один из его приятелей решились на дерзкий велосипедный марш-бросок — 140 километров до деревни Уваровка, расположенной рядом с Бородино. Основная часть трассы проходила по Минскому шоссе, последние 14 километров — по бездорожью. Приятели ехали не просто так, они собирались поучаствовать в традиционном футбольном матче, в котором каждые выходные сходились команды из двух соседних деревень. В деревне было хорошее поле, ворота с сеткой, иногда к игре присоединялся настоящий футболист — нападающий молодежного состава «Торпедо».
Андрей был вратарем и главной доблестью считал умение в нужный момент броситься в ноги противнику и забрать мяч. Игра началась, и, как только торпедовец приблизился к воротам, Андрей бросился. Нападающий не успел затормозить и коленом въехал вратарю в нос, вмяв хрящ в череп. Андрей упал и пролежал без сознания четверо суток.
Когда он открыл глаза, деревенские очень удивились. Через день-другой они собирались Андрея хоронить: «Ну что, проснулся? — спросили они. — Давай мы тебе грибов нажарим».
Поев грибов, Андрей сел на велосипед и вернулся в Москву той же дорогой — четырнадцать километров по лесам, остальное по шоссе. С сильнейшим сотрясением мозга и лицом, представлявшим собой ровную черную поверхность. Пока ехал, всерьез привыкал к мысли, что оставшуюся жизнь проживет без глаза. Врачи предписали ему две недели полного покоя. Читать запретили категорически. Вечером второго дня Андрей взял с полки толстый учебник и за две недели выучил французскую грамматику.
О том, что ее сыну лучше не тратить время на изучение иностранных языков, мама Андрея Татьяна Константиновна узнала в 1941 году, когда ему было шесть. В эвакуации, куда семья инженера Анатолия Зализняка была отправлена из Москвы, интеллигентная женщина-энтузиаст набирала детей в немецкую группу. На первом занятии Андрей отказался повторять казавшиеся ему глупыми немецкие слова, зато нарисовал таблицу из шести цветов, каждому из них присвоив немецкое название. Из группы его исключили за профнепригодность.
«Мне никогда не было интересно, как люди разговаривают на языке», — скажет много лет спустя знаменитый русский лингвист, академик Андрей Зализняк
Семья вернулась в Москву в 1944 году, а летом голодного 1946 года Андрея посадили в поезд и на пару месяцев отправили в Белоруссию, к дальним родственникам отца — «подкормиться». Тихим летним вечером он вышел из вагона на небольшой станции Оранчицы в Западной Белоруссии, которая еще семь лет назад была частью Польши.
Кроме него, на станции не было ни одного человека. Поезд уехал. Метрах в двадцати от маленького станционного домика он увидел врезавшийся в землю военный самолет, а рядом вывеску с названием станции ORANCZYCE: «Я помню, что у меня было ощущение некоторого счастья, — вспоминал Зализняк шестьдесят четыре года спустя. — Очевидно, я нахожусь в стране абсолютно новой и небывалой. Самолет, врезавшийся носом в землю, и написано иностранными буквами. Надпись ORANCZYCE пронзила меня настолько, что лето мое прошло под знаком желания знать все про эти буквы, про этот язык».
В доме, в котором он жил, было много польских книг. За лето Андрей освоил всю польскую графику и понял основы польской грамматики. За следующие несколько лет он скупил все учебники по грамматике, которые смог найти в книжных магазинах Москвы: сначала собрал европейские, потом древние, в том числе латынь. Учебник по французской грамматике был самым массивным и дожидался своего часа дольше остальных.
Французская грамматика пригодилась Андрею Зализняку на третьем курсе филфака МГУ, несмотря на то что основным иностранным языком у него был английский, а вторым — шведский. Руководству университета необходимо было срочно обеспечить обмен студентами с Францией. Двое французов уже приехали, а МГУ все никак не мог подобрать достойных кандидатов. Проблема заключалась в том, что на всех пяти курсах французского отделения учились только девушки, которых посылать было нельзя, потому что это «непрочный продукт»: выйдут замуж и останутся. На английском отделении мужчин было трое, из них выбрали Зализняка — «есть один, который разными языками владеет».
На собеседовании ректор Зозуля спросил Андрея, говорит ли тот по-французски. Андрей ответил, что не слишком хорошо. «А учиться во французском университете вы бы могли?»
«Это была степень фантастики какая-то, — вспоминал Зализняк. — Притом что я действительно по-французски не очень хорошо… Не мой был язык. Но им только этого и надо. Потому что, вообще-то говоря, у них прочно сидело, что чем хуже человек знает язык, тем он лучше в качестве посылаемого. Поэтому экзамен был смехотворный. Парле ву франсе, что-то в этом духе».
Собеседование состоялось в сентябре 1955 года. Андрею сказали, чтобы он был готов выезжать через неделю-две. Он выждал три, но никто его так и никуда и не позвал. Он позвонил. Ему ответили: «Перезвоните через неделю-две». Он перезванивал, ему говорили то же самое. Он сдал сначала зимнюю, потом летнюю сессию, продолжая перезванивать.
А летом решил, что его все-таки обманули, никакой Франции не существует, и уехал в байдарочный поход.
С институтской компанией сплавился по Днестру, приехал в Одессу, где его настигло письмо до востребования: «Немедленно возвратиться в Москву для отправки в Париж!»
21 сентября 1956 года Зализняк сел в самолет до Хельсинки. Там пересел на самолет до Копенгагена. И оттуда вылетел в Париж. «Сильнейшее было ощущение — когда я прибыл, была прекрасная погода. Земля была видна полностью — реки, озера. Это непередаваемое ощущение, что сверху границы не видно. В это поверить невозможно: граница — это главное понятие мироздания! А ее вроде нет: лес и лес. Потрясение от того, что самолет пролетает границу, а ничего не происходит».
С собой у Андрея Зализняка была карта Парижа, которую он перерисовал вручную: «Не всю, конечно, а взявши из нее то, что я считал для себя нужным. Не тысячу улиц, которые были в Париже, а 250. Так что в Париже с первого дня было ясно, где налево, где направо, что будет дальше».
Кроме Зализняка, в Париж по обмену поехали семеро студентов иняза, все были прикомандированы к Сорбонне. Но уже через неделю Андрея разыскали Клод Фриу и Мишель Окутюрье — те самые французы, которые годом раньше приезжали по обмену в МГУ и успели тогда с ним познакомиться. Они сказали, что Андрею надо попробовать поступить в Ecole Normale (Высшую нормальную школу), одно из самых престижных учебных заведений Франции.
— Зачем? — спросил он. — Я же в Сорбонне.
— Мы сейчас не сможем объяснить, — ответили французы. — Ты поступи и сам все поймешь. Но только ты должен поступить. Это конкурс.
«Если бы там был нормальный конкурс, — вспоминал Зализняк, — я никогда б не поступил. Это — условно конкурс, а некоторая такая дополнительная процедура для иностранцев, „eleve etranger“ (иностранный ученик). Сначала меня познакомили с вице-директором Ecole Normale Прижаном, еще через несколько дней — с директором, философом Ипполитом. У нас произошло что-то вроде изящной формы собеседования — о Паскале, Пикассо и т. д.».
А. Тестов
Продолжение следует