КАЛАМБУР В ЛИТЕРАТУРНЫХ КРУГАХ КАК АТРИБУТ ТАЛАНТА

Остроумная шутка в литературных кругах является непременным атрибутом талантливости. Наиболее интересны, пожалуй, шутки и каламбуры, основанные на обыгрывании имени собственного, своего или чужого, и географических названий. Именной каламбур присутствовал в русской литературе с XVIII века под влиянием литературы и светской жизни Франции.
Например, Михайло Ломоносов в поздравительном письме Григорию Орлову писал:
Блажен родитель твой, таких нам
дав сынов,
Не именем одним, но свойствами
Орлов.
Державин, желая прославить Екатерину II, сделал такую надпись к ее портрету:
Вселенну слава пролетая,
Велит решить вопрос векам:
По имени она вторая,
Но кто же первый по делам?
Гавриил Романович отозвался каламбуром и на войну с Наполеоном, отметив таким образом отличившегося в 1805 году под Шёнграбеном генерала П. И. Багратиона:
О, как велик На-поле-он!
И хитр, и быстр, и тверд во брани,
Но дрогнул, как простер лишь длани
К нему с штыком Бог-рати-он.
Любил каламбуры и шутки с именами и Пушкин. В эпиграмме на Фаддея Булгарина он так изменяет имя и фамилию нелюбимого им литератора-доносчика, что любому культурному человеку той эпохи они оказывались и понятными, и говорящими:
Не то беда, Авдей Флюгарин,
Что родом ты не русский барин,
Что на Парнасе ты цыган,
Что в свете ты Видок Фиглярин:
Беда, что скучен твой роман.
А вот прекрасный каламбур из собственной фамилии и фамилии своего персонажа, исторического лица: "В корректуре я прочел, что Пугачев поручил Хлопуше грабеж заводов. Поручаю тебе грабеж Заводов - слышишь ли, моя Хло-Пушкина? ограбь Заводы и возвратись с добычею" (Письмо Наталье Николаевне Пушкиной, около (не позднее) 26 июля 1834 года из Петербурга в Полотняный Завод.)
Обычно Пушкину лишь условно приписывают эпиграмму на его лицейского друга Вильгельма Кюхельбекера:
За ужином объелся я,
A Яков запер дверь оплошно -
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно.
Однако строки, обращенные к брату Льву, говорят об авторстве данной эпиграммы именно Пушкина: "Прощай, душа моя! Если увидимся, то-то зацелую, заговорю и зачитаю. Я ведь тебе писал, что кюхельбекерно мне на чужой стороне. А где Кюхельбекер?" (Письмо Л. С. Пушкину, 30 января 1823 года из Кишинева.)
16 февраля "Северная Пчела" напечатала сообщение о том, что Российская академия присудила крепостному поэту-крестьянину Ф. Н. Слепушкину за его сборник стихов 1826 года "Досуги сельского жителя" среднюю золотую медаль в 50 червонцев. Николай I пожаловал ему шитый золотом бархатный кафтан, а обе императрицы (вдовствующая и правящая) - по золотым часам. Прочтя это, Пушкин написал П. А. Плетневу: "Сле-Пушкину дают и кафтан, и часы, и полумедаль, а Пушкину полному - шиш. Так и быть: отказываюсь от фрака, штанов и даже от академического четвертака (что мне следует), по крайней мере пускай позволят мне бросить проклятое Михайловское". Позднее Пушкин познакомился со Слепушкиным и принял участие в его выкупе из крепостной зависимости.
Фамилия композитора Глинки тоже оказалась вовлеченной в каламбурную стихию поэта:
Веселися, Русь! наш Глинка -
Уж не Глинка, а фарфор.
За прекрасную новинку
Славить будет глас молвы
Нашего Орфея Глинку
От Неглинной до Невы.
Каламбурили поэты и по поводу своего творчества. Как писал П. А. Вяземский Пушкину: "Мы переливаем из пустого в порожнее и играем в слова, как в бирюлки. Прости, мой искусный Бирюлкин. Обнимаю тебя от всего сердца".
А вот злая эпиграмма Вяземского, сделанная в форме шарады, на адмирала А. С. Шишкова, лидера "Беседы любителей русского слова":
Шишков недаром корнеслов;
Теорию в себе он с практикою вяжет:
Писатель, вкусу шиш он кажет
А логике он строит ков.
(1810-е гг.)
Значительно позднее к тому же приему эпиграммы-шарады пришел и A. Н. Майков в эпиграмме на М. Н. Каткова, благо фамилии близки по слогам и рифме:
Мой первый слог - палач, сказать
яснее - кат;
Второй мой слог - замысел коварный;
А целое мое - известный ренегат
И публицист непопулярный.
Весьма неординарна именная эпиграмма Вяземского на Н. И. Костомарова:
Калечить личности былого и рассказы,
Крутить их вывихом он ловок и лукав;
И чтобы выправить пера его проказы,
При Костомарове нам нужен костоправ.
(1872)
Послав из Варшавы в Петербург пирог и стихи для А. И. Тургенева, не страдавшего отсутствием аппетита, Вяземский не преминул скаламбурить:
Из Пёриге гость жирный и душистый.
Покинутый судьбы на произвол,
Ступай, пирог, к брегам полночи
льдистой!
Здесь в каламбуре встречается русский пирог и французский топоним Пёриге, обозначающий местность, славившуюся трюфелями и паштетами.
Позднее Вяземский откликнулся на Крымскую войну "Матросской песней", в которой, в частности, поиздевался над фамилией английского адмирала Чарльза Непира, подошедшего с флотом к Кронштадту:
Зададим вам пир,
А тебя вампир,
Адмирал Непир,
Ждет унас не пир.
(1855)
Он же замечает скабрезно-этническое несоответствие имени: "А какова эта вывеска, которую можно было видеть в 1820-х годах в Москве, на Арбате или Поварской! Большими золочеными буквами красовалось: "Гремислав, портной из Парижа".
Не отставали от Пушкина и его друзей следующие поколения острословов. Веком позже в литературно-артистических кругах ходила такая шутка об актере и режиссере Алексее Диком: "Одним из постоянных собутыльников Дикого был драматург Константин Финн. Кто-то из тогдашних шутников заметил, что имена этих двух пьяниц увековечены на постаменте памятника Пушкину "финн и ныне дикий".
Любил каламбурить и Маяковский. Но доставалось и ему. В журнале "Бегемот" (1927. № 7) появился резкий каламбурный шарж "Азбучная истина" на фразу Маяковского из "Юбилейного":
После смерти
нам
стоять почти что рядом:
вы на Пе,
а я
на эМ.
Ответом было (без подписи):
"Пушкин: Я действительно на П, а вы на М, но между нами еще есть Н и О, то есть маленькое "НО"…"
Одно время Сергей Довлатов работал экскурсоводом в заповедных пушкинских местах. Его друг и собутыльник Андрей Арьев вспоминает: "В день тридцатипятилетия самое время было придумывать псевдонимы.
"Михаил Юрьевич Вермутов", - тут же сообразил Довлатов.
"Агдам Мицкевич", - назвался я, вдохновленный его ассоциацией и пушкинскими местами".
Как позволяют судить эти избранные примеры, писательская шутка не имела временных границ.
Г. Ковалев, д.ф.н.