ОН РАССЫПАЛСЯ НА ТЫСЯЧУ СВЕТЛЯЧКОВ...)
7 августа 1973 – 19 июля 2013. Как-то так получилось, что вчера и сегодня моя лента забита сплошным «Миша – жив». Все никак не привыкну, что этот человек о существовании которого я и вспоминать не вспоминала еще в начале этого года, стал частью моей жизни. И до сих пор не понимаю, как это случилось. И до сих пор не привыкну, что события, связанные с ним напоминают чистейший кристальный водопад. Вот, даже в многочисленных постах, воспоминаниях, и сожалениях сегодняшнего дня, больше удивительной нежности, чем скорби. Скорбь рядом с этим человеком не приживается. Потому что он и, правда, не умер, а рассыпался на тысячу светлячков, которые проникают в людей, делая одних чуть лучше, других чуть счастливее.
Из всех живых и мёртвых, вдохновлявших и вдохновляющих меня как поэта, жутковатого и странноватого вида панк Миша, оказался самым нежным, трепетным и хрупким цветком. Настолько хрупким и нежным, что даже осторожной женской поэтической рукой иной раз страшно к нему прикасаться, чтобы не обидеть, не ранить и испугать, не стрясти росу. Внешняя бравада, нарочитое отрицание всего душевно-лиричного, но глубочайшие провалы в то, что отрицал… драйф, кайф, скоморошество, гипертрофированная грубость, и…звездный космический свет, льющийся из нечеловеческих глаз.
Когда я только взялась писать об этом человеке, я боялась, что ничего нового никому не скажу. Возможно. Но это неважно. Во-первых, Михаилу Горшенёву не нужны открытия. Его любят и уважают и так. Он находится на своём месте. Если хотя бы кто-то из моей прежней аудитории сможет увидеть, что Горшенёв это не только «Горшок», а уникального таланта демиург, глубокий, разноплановый и многогранный, уже всё не зря. А во-вторых, какая разница? Важно то, что я открыла эту вселенную для самой себя. Важно лишь то, что этот человек, в обаяние и талант которого я нырнула с головой, напомнил мне очень важные вещи и остановил во мне колоссальный процесс разрушения.
Подумалось: хорошо, если он цветок, то какой? Извините, привычка флориста. Прибегать к цветочно-растительным образам, в том числе, в поэзии, придумывая и продумывая художественный мир. Мгновенно вспомнила цветок, который я никогда не держала в руках, но название пронесла в своем бессознательном половину жизни – асфодель. Асфодель волновал меня, пока я была подростком. В те времена зайти в гугл, набрать название и посмотреть всё, что требовалось, не представлялось возможным. Так и не узнав, как выглядит асфодель, я благополучно про него забыла. А вот теперь время пришло. Цветок оказался ровно таким, каким я увидела душу этого человека. Светлый и нежный. Хрупкий. Растрепанный немного. Нежная такая, шальная растрепанность, шатающегося на ветру, и пытающегося на этот ветер опереться. Но важно не только это. Асфодель, согласно легенде, это цветок, растущий по берегам реки Стикс, на лимбах, где бродят души, которые не попали ни туда, ни сюда. У каждого свои причины.
Они не совсем мертвые. И не совсем живые. Они вечно живые. У них совершенно другие задачи, нежели у большинства. Это души – проводники.
Белый, нежный, призрачный, лунный, туманный…
Однажды, я задала себе вопрос: где я находилась в тот момент, когда этого человека, столь мною недооцененного в те годы, не стало?
Вопрос, конечно философский. Из серии «где были мои глаза?». Поэтому, совершенно бесполезный. Но пространство заигрываний с риторикой, философией и абстракцией не оценило. Пространство не любит пустых звуков – любит конкретику. Конкретно и ответило. Причём тут же. Оказалось – практически на соседней улице. Об этом мне рассказал случайно (как обычно), выпавший из случайно взятой книги билетик. В питерский музей. Хоть глазам я не поверила, но всё же без труда припомнила ту яркую, и самую счастливую поездку в Питер с подругой в июле тринадцатого года. Мы пугающе не знаем, кто умирает сейчас на соседней улице, или кто родился в следующую минуту. Мы пугающе не знаем, что произойдет с нами спустя десять лет. К кому прикипим сердечно и душевно. Какие двери откроются, какие закроются. Временно или навсегда. Мы никогда не знаем, с кем мы познакомимся завтра. Мы ничего не знаем. И самое важное, мы НИЧЕГО не знаем о себе.
Два месяца какой-то странной жизни. Словно под капельницей полежала. И с чем сравнить – не знаю. И только сейчас впервые появилось внутреннее разрешение назвать «Мишей». То, чего себе в таких случаях не позволяю. На брудершафт не пили. Но сложно по иному говорить о человеке, который приложил к горячему лбу больного холодную повязку. Сложно по-другому о человеке, каждое движение которого, от манеры курить до дурашливости, кажется тебе чудовищно знакомым. К которому ты приходишь на могилу, точно в гости, к старому хорошему другу. Последний раз я была в Питере всего сутки, но «зайти в гости к Мише» время я нашла. И, наверное, теперь буду находить всегда.
Михаил, Миша, не верил в чудеса. Хотя я уверена – очень сильно о них мечтал. Чудеса они повсюду, но видеть не научили, видеть сам не научился. Это история об одиночестве такого порядка, когда не спасают самые обычные вещи: успех, слава, творческая реализация, семья, отношения, деньги. Это одиночество кометы, которая лишь ненадолго выбрала Землю в качестве временного пристанища, а потом продолжила свой путь. Чудеса…На могиле Михаила постоянно светит солнце. В то время как за оградой некрополя небо черное-черное.
- Какая погодка в Питере? – спрашивает подруга, а я не знаю. Возвращаюсь на могилу снова, чтобы посмотреть. Там солнце. Возвращаюсь обратно – черным-черно. Вокруг – огромный и плотный, золотой солнечный шар, в который входишь точно Алиса в страну Чудес. Если бы у меня была возможность пересечься с Михаилом на том самом подлунном Перекрестке у Калинового моста, о котором писала в стихотворении «Баллада о Перекрёстке», я бы сказала ему всего одну вещь:
- Открой глаза и не отворачивайся от собственного настоящего отражения в зеркале. Чудеса есть – и ты, лучшее тому подтверждение. Ты и есть чудо.
То, что накопилось за эти месяцы. Стихи цикла «Сказочник не умер. Он просто немного устал…» (посвящение Михаилу Горшенёву)
Автор Марина Пономарёва
Всем хой!