— как–то пошутил один Мишин друг. — Или в операционной. Чисто, холодно и курить разрешают. — В операционных не курят, — отмахнулся Михаил. Не до шуток ему было сейчас! Его же Дашка бросает! Вот прямо сейчас собирает вещички, пакует чемодан, а он, Миша, застрял в этой «допросной», никак не вырваться… — Надежда! Ну где вы там?! — уже просто так, сидя в кресле и стуча карандашом по столу, закричал Миша. — Нет, ну безобразие какое–то! Только взяли на работу, а она уже где–то болтается. Разгоню всех к кузькиной матери, будете валенками на рынке торговать! — Я тут, Михаил Борисович. Что вы хотели? — всунулась в дверной проём симпатичная головка. — Я уезжаю. Работать буду из дома. Мне нужно… Словом, нужно. Не будет же он рассказывать Надюше, что его бросила женщина! Сама бросила, без предупреждения. — Но Михаил Борисович! У нас же встречи… — растерялась Наденька, захлопала глазками. — Так перенесите! Нет, точно всех на рынок, всем валенки! — Миша с досадой переломил пополам карандаш, поразглядывал его и выбросил в мусор. А ведь с этого всё и началось, с того самого, с валенок! Мишкин дед, Степан Ильич, человек простой, рукастый, валял валенки у себя в деревне, да не простые, а со снегирями да елочками. Времени у него было много, пенсия мизерная, а крышу менять надо? Надо. Гараж для старенькой «Лады» перестроить надо? А как же! В их краях без машины никуда! Вот и зарабатывал он потихоньку ручным трудом. Его жена, Степанида Андреевна, Мишина бабушка по материнской линии, самовалки продавала на рынке. Набьет баул и едет в электричке на Покровский рынок. В самую гущу торгашей Стеша не лезла, боялась, что заставят платить за место. Встанет в сторонке, ящик припрятанный в кустиках вытащит, на него выставит красоту, Степанову работу, валеночки — заглядение! Тут тебе и на ребенка, и на взрослого, и женские — красота и нежность, и мужские — с волками и тиграми. И варежки к ним, Стешей связанные, и носочки, чтобы уж точно от холодов защититься. Откровенно говоря, валенки покупали мало. Ну кому они сейчас нужны, если в городе одна слякоть под ногами, да и носки шерстяные не в почете… — И кто ж у вас такую красоту делает? Фабричные? — поинтересовался невзрачный, чахленький мужчина с мешком за плечами и удочкой. — Самовалка, товарищ. Берите, бед знать не будете! И поясницу сохраните, и суставчики. А вы подледным ловом занимаетесь? — кивнула Стеша на удочку. — Возьмите вот эти, очень вам к лицу будут! — Женщина вынула из баула черные, с вышитыми серебряной нитью рыбами валенки. — С размером бы угадать… — Да не… Чего мне с ними на воде–то делать? Жалко. А вот для дочери красивые возьму. Она у меня с иностранцами знается, на их наречии балакает — в жисть не пойму! Экскурсии по городу водит, мерзнет. А я ей валеночки. Дай–ка мне какие побогаче. Вон! Вон те, с рябинкой. Пальтишко у неё ещё тоже красное, береточка… Так–с, варежки. А ну примерь! — велел мужчина Стеше. — Чего? — Да рукавицы. Рука у тебя, как у дочки моей, махонькая. Примерь, я выберу… Он долго топтался у ящика с товаром, выбирал, торговался, шутил и наконец, довольно кивнув, сунул Стеше деньги, забрал пакет с подарками для дочки и ушёл. Кто–то скажет, что случайность, кто–то с завистью протянет: «Судьба». Степанида и сама не знает, но через некоторое время та самая дочка приехала сама, скупила у Стеши всё, спросила адрес, где она живет. — А вам зачем столько, а? — вытаращилась Степанида. — А я ваши валеночки иностранцам продавать буду. Сувениры, понимаете? Им всё в диковинку, они ж медведей на улицах ждут, а тут валенки, варежки, носочки, — пояснила девчонка, кивнула какому–то пареньку, тот сгреб всё в багажник «Жигулей». — А на кой им валенки? Знаешь, у нас ещё хохлому делают, занятные игрушки выходят. Мож, приедешь, поглядишь? — не охочая до наживы Степанида просто, видимо, хотела поделиться народным творчеством с заморскими гостями. — Можно и хохлому. В ларьках такие цены ломят, ужас! А мы будем по–другому. Только тихо, бабуль, поняла? Не афишируй! — шепнула девушка на прощание. Степанида Андреевна кивнула. Конечно, мол, смолчит! Как можно такой бизнес разбалтывать! Домой летела, как на крыльях. Виделось ей, что все иностранцы уже ходят в Степиных валенках и в её варежках. Ох, хоть бы зима подольше подержалась, ей–богу! И зима продержалась, и приезжали те «Жигули» за товаром, а потом — всё, сгинули куда–то. Но того, что уже было заплачено, хватило и на крышу, и на гараж, и на Степановы похороны… Мишка унаследовал от родни предпринимательскую жилку, а заодно и участок в деревне. И вот теперь в деревне Камышовка, за изящным кованным забором, на месте скромного пятистенка Стеши и Степана высился добротный коттедж с двумя башенками, банькой, местом для шашлыков, беседкой для летних посиделок с барышнями и искусственным прудиком. Сюда Миша иногда привозил Дашеньку, но она не любила сельскую жизнь, ей постоянно досаждали комары и мошки, по ней постоянно ползли муравьи и гусеницы, а клубника с местного базара казалась невероятно кислой. Но Даша терпела, пока не нашла себе другого мужчину с участком и домом, только у моря. А Мишка свою деревню любил, и дом любил. И всё бы хорошо, живи, топи свою грусть в клюковке и гляди на луну, но тут всё спокойствие и томность разом испарились. Как–то ближе к зиме приблудился к Мишкиному дому котяра, явился как–то вечером, запрыгнул на крыльцо, испачкав мокрыми лапами ступеньки, и стал орать благим матом, чтобы Мишка его впустил. Орет и орет, как будто сам собой наслаждается. Михаил, будучи тогда сильно нетрезв, сначала подумал, что ему чудится, махнул рукой, повернулся на другой бок. Но кот не сдавался. Поняв, что словами тут не пробиться, применил силу, стал со всего маху биться в дверь. А погода на улице мерзкая, снег с дождем, под ногами ледяная каша, хочешь–не хочешь, а постараешься спрятаться от холода. — Да кто там? Я щас милицию вызову! — рыкнул Скворцов и распахнул дверь. Котяра как будто только этого и ждал, пулей метнулся между хозяйскими ногами, оставляя за собой грязные лужицы, взвыл как будто от счастья и плюхнулся на белоснежный диван у камина. Миша сначала долго тряс головой, жмурился, щипал себя за руку, думая, что спит, потом подошел к животному. — Эй, ты чего тут, а? — растерянно протянул мужчина. — Давай, на выход! — и показал рукой на дверь. Котяра только презрительно хмыкнул и принялся вылизываться. — Это ты игноришь меня что ли? Это как так? Да я тебя за шкирку, и бывай! — возмутился Скворцов. — Если что, у меня ружье есть, понял? Разговаривать с котом было, конечно, глупо, что–то ему доказывать, объяснять, вспоминать о неприкосновенности частной собственности… Но Миша старался. Он вообще был за мирное урегулирование конфликтов. Ну перепутал мужик квартиры, бывает! Пусть уходит, и забудем этот инцидент. Но мужик, то есть кот, только чихнул и развалился на белоснежном Мишкином диване, как барин. — Ерунда какая–то! А ну пошёл! Я тебя сейчас! — Михаил схватил подвернувшуюся под руку швабру, направил её в сторону животного. Кот лениво поднял голову, закатил глаза и опять плюхнул б а ш к у на плюшевую подушечку. Дотрагиваться до котяры Миша побоялся. А вдруг бешеный? А вдруг блохи?! — Надо перчатки! — догадался он, покопался под мойкой на кухне, ничего не нашел. — В сарае есть брезентовые! Вот я тебя сейчас… И пошел в сарай. — Мишенька, а чего за шум у вас? Кричал как будто кто–то, ребенок даже… — Откуда ни возьмись, появилась на тропиночке за забором соседка, тетя Поля, любознательная, шустрая женщина. Мишка вздрогнул, пытаясь рассмотреть соседку в промозглых сумерках, потом вспомнил, что выкатился из дома в одних трусах и плаще, поплотнее запахнулся. — Да вот незадача! Котяра пристал, в дом вломился, не хочет уходить. Грязный, явно не домашний. Сейчас перчатки найду, выволоку его, нахала такого, — пояснил Михаил. — Кот? К вам? Вы же не держите! Я вам котеночка предлагала, а вы что? Вы же отказались! Ну что же вы так, Михаил Борисыч, подвели меня, а сами кота драного в дом впустили! — возмутилась Полина. — Да я вам говорю, что он сам пришел, я не приглашал! Я тут совершенно ни при чем! Последний раз Миша так оправдывался перед отцом лет в двадцать, когда родители невовремя вернулись с дачи, а рядом с Мишкой в постели спала какая–то расфуфыренная, слегка помятая девица. И тогда тоже Миша говорил, что он её не звал, что она сама вломилась… В юности всё закончилось скандалом и маминым сердцем, а сейчас тетя Поля только злорадно усмехнулась. — Яшка это. Ухо рваное? — спросила она. — Не знаю. Он весь мокрый, я не рассматривал. — Яшка, точно. Теперь не выведешь, смирись. Полина уверенно кивнула и зашагала прочь. — Что значит смирись? Как не выведу?! Выведу! Я службу вызову, она разберется! — крикнул ей вслед мужчина. Ещё чего! Какой–то кот будет тут порядки наводить?! А мы не ждали вас, как говорится… Мужчина решительно направился к дому, неся перчатки. Вот сейчас он спеленает котяру покрывалом и вынесет на улицу. И всё. И больше о нём не услышит. Но Яшка сдаваться был не намерен. Вскочив и изогнув спину, он сурово глядел на подкрадывающегося Михаила, потом зашипел. Ухо было, действительно, рваным. Пеленаться Яков отказался, чуть не оцарапал Мишку, рванул вверх по лестнице, заметался там, на мансарде, толкнул головой дверь, залег под хозяйской кроватью. — Ну и сиди! Завтра я с тобой точно разберусь! — буркнул Скворцов, захлопнул дверь, пошел спать в другую комнату… Надо сказать, что после расставания с Дашей и перехода на надомную работу Миша, недолго думая, кинулся «во все тяжкие»: менял девиц, как перчатки, пил, гонял по деревне... Словом, переживал. Его ведь до этого никогда не бросали. Никогда! Он всегда уходил первым, придумывал что–то, «уезжал в командировку», «понимал, что они разные люди», брал паузу. Девчонки плакали, умоляли остаться, дать второй шанс, что только в ногах не валялись, но он был неумолим. Рвал с корнем, как только понимал, что очередная Вика, Галя, Наташа или Лена ему надоели. А Дашка… Она сломала его гештальт, просто вывела из зоны комфорта, так сказать. Это нужно было как–то забыть. И Миша старался. Если бы в их деревне устраивали соревнования по беспорядочным связям, он бы победил. Тётя Поля только и слышала, что девичий смех из окон Мишиного дома, и всегда разный, иногда тоненький, почти детский, иногда грубый, прокуренный, реже мелодичный, певческий, но всегда счастливый. А утром за очередной девчонкой приезжало такси, Миша махал подружке на прощание, уходил в дом и включал тяжелый рок. Стены сотрясались, голова тети Поли трещала и пульсировала, а Скворцов просто старался унять обиду от Дашиного демарша. — Нет, понимаешь, я даже не понял, почему?! Почему она так поступила? Этот Гаврилов старый, плешивый! Я ж ей всё, поминаешь? Хочешь кольцо? На тебе кольцо. Хочешь шубу? На тебе шубу! Замуж только не звал, она дулась… Но разве в этом дело?! — жаловался Скворцов своему другу Юрке. Тот кивал, корчил сочувствующие гримасы, хотя, если честно, в любовные дела Михи перестал вникать уже давно, а, знай себе, наливал и, опрокинув в себя стопку, трагически вздыхал. Юрик был давно и крепко женат на Ирочке Сомовой. Ира держала мужа на коротком поводке, только ради Миши делала поблажки, отпускала супруга за город. Мишка — друг семьи, надежный, понятный. Юре можно было с ним водиться. — Так вот, Юрка! Я решил завязывать. Все эти отноше–е–е–ния, — протянул Миша, — тайные смыслы, знаковые моменты — всё в топку. Я теперь на темной стороне. Темная сторона оказалась достаточно веселой. И никаких обязательство, даже звонить потом незачем, узнавать, как доехала, не обидел ли чем. Мише было всё равно. Его Дашка бросила? Бросила. Он мстит всем женщинам мира… Юрик тоже бы так не отказался, но Ира не допустит, опять подтянет за поводок, незримый ошейник в виде ипотеки и троих детей сдавит горло, Юра захрипит и, поскуливая, вернется в лоно семьи. Он любит Иру, и только её. Она надежно подружила его с этой мыслью… Сегодня, в час явления котяры, удивительное дело, но Миша спал один. Устал, да и кости ломило, как будто грипп подхватил, поэтому всем нимфам был дан «отбой». Устроившись в гостевой спальне, на царской квадратной кровати, необъятной, благоухающей лавандой (ох, как тут весело было когда–то с Дашенькой!), Миша скоро уснул. Снилась какая–то чертовщина. Кто–то ходил вокруг него, вздыхал, колол чем–то в руки, щекотал лицо. Потом в доме топали, визжали и клацали зубами, что–то падало, верещал телефон внизу на комоде, звонил дверной звонок. Миша во сне отмахивался, ворочался, недовольно выпячивал губы, но чертовщина не пропадала. — Надо проснуться и померить температуру, — решил Михаил. — Открыть глаза. Надо открыть глаза. Открыл. Чертовщина не пропала. Она материализовалась в злобную морду того самого кота, дворового пирата с рваным ухом и шрамом под левым глазом. Кошак свысока посмотрел на Мишку и стал рвать пододеяльник. — Пошел вон! А ну брысь! — махнул на него рукой Миша, но коту было на это наплевать. Дорогая сатиновая ткань приятно шуршала и вжикала под его когтями, какое уж тут «брысь»! Мужчина схватил тапку, замахнулся, но тут же отбросил свое клетчатое мягкое оружие. На полу, устроив голову на второй тапке и оскалившись, лежала крыса. Не мышь, не землеройка, а довольно крупная крыса. Кошак на миг остановился, наблюдая, оценит ли Скворцов подарок. Он не оценил, вскочил, чертыхнулся, стал брезгливо вытирать руки и штаны, потом отбежал, как будто крыса все еще представляла угрозу. — Гадость какая! Фу! Твоя работа? Не смей таскать сюда эту мерзость! Да что ж такое! — осторожно взяв «презент» за хвост, Михаил понес его к окну. Но котик был против. Зашипев, он встал на дороге, смотря на Мишку так, как будто сейчас вцепится ему в грудь. И Миша, здоровый детина под два метра ростом, почувствовал себя маленьким, слабым, беззащитным, в рубашонке до колен, какую надевали на него в детстве, с кудряшками на лбу и нежной кожицей на пятках. Ему, Мишеньке, потомку деда Степана, местного производителя валенок, не справиться с этим чудовищем. Нет, не справиться… — Ладно. Хорошо. Давай решим всё мирным путем. Мы пойдем вниз, — Михаил осторожно показал на дверь. — Там я тебя накормлю, и ты пойдешь домой. Ну, где ты там живешь? К жене иди, ты же женат? Вот и иди. А я тут останусь. Меня, понимаешь, Даша бросила, ушла. Мне сейчас не до чего… Кот фыркнул, но как будто согласился и пошел вон из комнаты. — Михаил Борисович! Миша! У вас всё в порядке?! — Тетя Поля уже почти пролезла между прутьями кованого забора и с любопытством уставилась на высвеченные изнутри окна кухни. — Миша, вы живы? Я слышала грохот! — Не унималась она. Полина Николаевна была очень любознательной женщиной и, за неимением своей жизни, проживала соседские. — Всё хорошо! Да вы заходите, Полина Николаевна, коль уж пришли… — неохотно кивнул Миша, а потом оглядел кухню и как–то тонко и надрывно застонал. Здесь явно происходила битва, которую крыса проиграла. — А я, понимаете, ночью сплю плохо, прислушиваюсь всё, боюсь, — прытко взобралась по ступенькам тетя Поля, уверенно распахнула дверь, поспешила к Скворцову. — Услышала шум… Ой, а что это у вас тут?.. Посуда вся на полу… — Крыса! — зарычал Мишка. — Что? Михаил Борисович, за что вы так?! Это же обидно! Я совершенно не… — Не вы. Этот наглый котяра притащил мне к кровати крысу! Всё здесь расколошматил, материн сервиз в труху! Вот … — Мишка хотел выругаться, но тут на кухню зашел виновник торжества, вальяжно потянулся, отбросил задней лапой кусок тарелки и улегся у Мишкиных ног. — Бесогонил что ли, Яшка? — как к старому знакомому, обратилась к нему тетя Поля. — Ну всё, Мишенька, теперь он с тобой. Слава те, Господи! Соседка перекрестилась и стала пятиться к входной двери. — Чего? Что значит, слава тебе… Что значит, со мной?! Я не приглашал! Я против! — крикнул Михаил ей вслед, но тети Поли уж и след простыл. Мужчина вздохнул, сел на стул. — Пошел вон, — ткнул он котяру в бок. Тот лягнул его в ответ. Их взгляды встретились, произошел обмен мысленными выразительными эпитетами и… И Миша сдался. Да какая теперь разница, если Дашка его бросила!.. Хоть крокодил пусть теперь тут живет, плевать! — Как там тебя? Яшка? Ну и что ты ешь, Яша? Голодный? Кот бухнулся набок, всем своим видом показывая, что на данный момент он нуждается в ласке. Миша тоже в ней нуждался, но его живот никто чесать не собирался… Яша оказался «неудобным» котом. Спал, где хотел, драл, что хотел, гладить себя позволял только иногда, да и то сам регулировал процесс, отталкивал настойчивые руки, выпускал когти, к еде был весьма привередлив, абы что не ел, переворачивал миску с кормом, если считал, что угощение не оправдало его ожиданий. С участка Михаила Скворцова исчезло всё живое. Мухи, мыши, крысы, ужи, другие ползающие, летающие и прыгающие существа — всё подвергалось преследованию. Яша делал это просто так, в угоду инстинктам, а не потому, что Миша его не кормил. Кормил! Выписал самый лучший корм, Наденька ездила в зоомагазин, потом прислала с курьером. Да он, Мишка, на свою еду столько не тратил, сколько на Яшину, а тот, з а р а з а, есть отказывался, ковырялся, что–то выискивал, морщился. Потом снисходил. На отборных разносолах кот поправился, даже шерсть не так теперь топорщилась, но всё равно оставался бесогоном, вредным и своенравным. Поначалу Миша запирал дверь в свою спальню, смирившись с тем, что весь остальной дом ночью в распоряжении Яшеньки. Но вот кот запертых дверей не терпел, разгонялся и долбился в них, пока не расшибался до одури, или пока дверь не открывалась. Тогда Михаил стал оставлять дверь приоткрытой. Вдоволь погоняв бесов по дому, Яша как ни в чем не бывало приходил к хозяину и ложился туда, куда хотел. На кровать, под кровать, на тапки, руки, ноги, живот. Словом, ни в чем себе не отказывал, жил по велению своего сердца. А что же Миша? Ну, сначала прочитал, что надо свозить котейку в ветклинику, лишить его всего «того самого», мужественного, тогда кот образумится. Но ехать куда–либо Яша отказался, разодрал Мише руку, испачкал салон машины, а в переноске прогрыз дыру. — Значит ты у нас тоже настоящим мужчиной хочешь остаться? — даже с некоторой завистью к внутренней силе своего питомца прошептал Мишка, осторожно потянулся, чтобы Яшеньку погладить, но тот на ласку был не настроен, презрительно, даже как–то брезгливо посмотрел на Скворцова, лягнул его лапой… Ветклиника была забыта. Постепенно, маленькими шажками они даже как–то привыкли друг к другу, сроднились. Яша исправно приносил хозяину добычу по утрам, Миша также исправно закапывал её за домом. Яша воспринимал это как личную обиду, драл диван, тот самый, белоснежный, а Миша вздыхал. У него же депрессия, его Даша бросила, не до диванов теперь… Месяца через полтора совместного пребывания Миша решился привезти на дачу свою новую очередную барышню. Он познакомился с ней на одном весьма нудном мероприятии, посвященном слиянию двух фирм. Маша разносила коктейли, Миша любил коктейли. Так и познакомились… — Только, Машуль, ты это… — нахмурился Михаил, топчась около двери. — У меня кот… Он немного того… В общем, ты его не трогай, ладно? Не обращай внимания. Девчонка кивнула, но тут же, увидев на диванчике Яшу, кинулась к нему, засюсюкала. Кот осуждающе покачал головой, зашипел, чуть не тяпнув протянутую к нему ручку. — Фу, Миша! Да он бешеный! — взвизгнула официантка, дернулась, упала Скворцову на руки, а потом она со Скворцовым стала целоваться жарко и сладко. Наконец–то и Мише кто–то почешет животик… Дверь в спальню Миша закрыл, Яша со злости бесогонил всю ночь старательно, с размахом, а утром Машуля нашла свои сапожки в весьма плачевном состоянии, и её пальтишко серой тряпицей валялось на полу в неприятной лужице. Она посягнула на святое, на Михаила, Яшкиного хозяина, и была наказана… — Да пошел ты! — оттолкнула девчонка своего ухажёра. — Ну, Маш! Давай поедем, купим тебе новое всё, а? Хочешь? Даже лучше! — хватался за неё, как за соломинку, Миша, видя, как за забором маячит тетя Поля, подслушивает. — Маш, ну нам же хорошо вместе! Останься! Сегодня же суббота! — Да иди ты! Меня от твоего кота наизнанку выворачивает. Убери руки. А! Что это?! Что это там, на дорожке? — Машуля взвизгнула, показала пальчиком куда–то вперед. Миша застонал. Яшенька принес свой очередной «подарок», надо идти за лопатой… Так Мишу бросила Маша, потом Рита, Ярина, Женечка и Юля. Все они кричали и требовали утопить Яшу, а он, гордый и совершенно независимый, сидел на накрытой крышкой бочке и неподвижным сфинксом смотрела на рассвет. Он выше всего этого. Он сам по себе… — Ты решил меня в иноки записать? Я не понял, Яков, ты совсем уже что ли?! — в который раз выговаривал Мишка коту. — Мои женщины — это святое, понял? Если понял, кивни! Яша кивнул. Михаил тоже довольно кивнул. — Так вот, мои женщины — святое. Ты не смеешь трогать их и их вещи. Кивни, если понял. Яша опять кивнул. Он был умным котом. — Тогда с какого перепуга ты так себя ведешь?! — возмущенно ударил кулаком по столу мужчина. — Я тебе всё позволяю, всё! Ты раздолбал мой дом до основания, ты заставил меня жить по твоим правилам. Но хоть что–то я могу оставить за собой? Ну я же тоже живой, я ласки хочу, любви, нежности! Мише так стало себя жалко, что он чуть не прослезился. Яша вздохнул, спрыгнул со стула, подошел к хозяину, потерся об его ногу, бухнулся на пол, подставил живот. — Изверг, — насупился Мишка, но послушно наклонился и почесал Яшке пузо. — Я сделаю из тебя шапку, понял? Кот заурчал, прикрыл глаза, задергал лапой — верх блаженства с осознанием своего полного превосходства… … Мишка спал этой ночью плохо, ворочался, вздрагивал. И отнюдь не от грохота падающего на первом этаже Яшкиного тела. Что–то смутно беспокоило, какое–то предчувствие… Машину он услышал не сразу. Яков вот уже минут десять рассматривал что–то за окном, а Миша всё стучал по клавишам ноутбука. Работать на дому было приятно, но скучновато. — Извините! Есть тут кто–то или нет? — раздалось наконец прямо за дверью. Потом послышался голос вездесущей тети Поли. — Там он, там! Ты только осторожно, у него кот бешеный, бесогоном так и зову, в ноги кидается, может и поранить. А ты — Мишина очередная? Ну, эта, подружка? — тётя Поля в вопросах не стеснялась. А чего?! Она тут живет, должна знать, кто и зачем приехал! — Я не поняла, о чем вы? И кто такой Миша? Мне этот адрес дали, ну… — Гостья замолчала, раздумывая, потом продолжила: — Я по поводу валенок. — Ах, валенок… — Полина вздохнула. — Ты б ещё хохлому вспомнила. Профукали валенки, вот так. Миша! Михаил! Открывай! — голосисто позвала тётя Поля. Если бы она в прошлой жизни была петухом, Мишка бы не удивился. Скрипнула дверь. Как и предупреждала соседка, под ноги незнакомке кинулся Яша, как будто он охранный пёс, а Миша — его задание. «Охраняй Мишаню от вот таких вот дамочек!» — приказал кто–то на Небесах, и Яша охранял, гонял бесов. Котяра уже прижал уши к голове, хотел заорать, как он обычно делал в присутствии женского пола, но тут только как–то пискнул, замер, растерянно шевеля усами. — Ой, а это тот самый бешеный кот? Милаха какой! Только подранок он у вас, — сообщила гостья. — Что надо? Вы говорите сразу, а то Яшка меня от баб… Простите, от женщин бережет, может вам напакостить! — строго оглядев стоящую на крыльце девчонку в джинсах и короткой курточке, буркнул Скворцов. — Картошки не надо, о Боге говорить не хочу. Так что вам? — Ой, Господи! Я же не представилась! Меня за это бабушка всегда ругала, что не умею по–человечески… Так, меня зовут Ольга. Понимаете, у меня есть бабушка, уже очень старенькая, конечно, но не в этом суть. Она много лет назад вот тут, у вас, покупала валенки. Ну просто чудо какое–то! И… — Нет валенок, вам же сказали! — краем глаза наблюдая, как подозрительно спокойно ведет себя Яшка, ответил Михаил. — Дед помер много лет назад, он их делал. Я, увы, науке этой не обучен. Всё? — Ну… Ну очень жаль, конечно, — по–настоящему, не «дежурно» расстроилась Оля, вздохнула. — А я надеялась… Извините… Я не хотела вас беспокоить… — И хохломы, если что, тоже нет! — вставила свои «пять копеек» тетя Поля. — Да–да! Я поняла. До свидания. Девчонка побрела к машине, но тут Яшка–бесогон бросился ей под ноги. Миша закрыл глаза в предчувствии очередного скандала, но почему–то ничего такого не происходило. Приоткрыв правый глаз, Скворцов увидел, что Ольга стоит на своих маленьких худых коленочках и гладит Якова, а тот в изнеможении раскинулся весь, трясется от неги и восторга. — Ой, какой он у вас ласковый! А говорили, что дурной. А какой же ты дурной, если милаха! — Оля взяла пушистую морду в свои руки. — Осторожно! Укусит же! Медленно встаньте и отойдите от него! — велел Миша. — И не подумаю! — Девчонка осторожно подняла кота, еле–еле удерживая его на руках. — У него же клещ! Вот! — Да где? Нет на нем никого! Его всё живое обходит стороной, над нашим участком даже птицы не летают, — махнул рукой Миша. — Да вот же! Так, мне нужно масло и пинцет. У вас есть пинцет? Надо вынуть клеща! — Оля уже шагала к дому, нащупывала ногами ступеньки крыльца. — Он не дастся. Он же дикий. Он бесогон! Не мучайтесь. Само отвалится, — сглотнул Скворцов. — Само у вас отвалится! Голова, например. Это же опасно, когда клещ! Потерпи, мой хороший, я осторожненько. Ну что вы стоите? Несите инструменты! Миша Скворцов не мог на это смотреть. Ну не мог, и всё. Гадкий, противный, вредный Яша, пират и неслух, не дающийся в руки никому, даже за еду, лежал у этой девчонки на коленках, вывалив язык, и вяло дрыгал хвостом. А она, Оля, ковырялась в его шерсти. — Адреналин внутривенно? Разряд готовить? Мы его теряем? — почувствовав, что у него вспотели ладони, спросил Скворцов. — Извините, у нас не стерильно, полевые, так сказать условия… — Валерианки. Себе возьмите. Чего вы так нервничаете? Это же всего лишь кот, а это клещ. Да он у вас прям «кот–кот»! — восхитилась Оля, Скворцов покраснел. — Он не дался… Устроил в ветклинике скандал…— Мишка приподнял брови, мотнул головой куда–то в сторону. — Ладно. Всё, держите своего героя. Клеща я на экспертизу отправлю, банку дайте. — Трехлитровая подойдет? — порылся в шкафу Скворцов. — Нет. Нам только пятилитрашку. Ну вы чего, совсем что ли?! Маленькую! — рассмеялась Оля. Миша тоже улыбнулся, но как–то растерянно, ещё порылся в шкафу. Почти все банки Яша уже давно перебил в геройском запале, но одна нашлась, как будто специально для клеща… — Отлично. Ну, я поехала. Ещё раз извините за беспокойство. — Ольга засуетилась, стала натягивать куртку. Яша брякнулся на пол, вздохнул. — А валенки–то вам зачем? — уже напоследок спросил Миша, толкаясь с Ольгой на крыльце. — А… Ну, понимаете, у нас музей народного творчества, я думала там прославить вашу деревню… До свидания. Дайте мне ваш телефон, пожалуйста. Скворцов послушно вынул из кармана сотовый. — Нет. Номер дайте, я по поводу клеща позвоню, скажу, что анализы показали. Он продиктовал, и она уехала… Михаил проснулся среди ночи, не открывая глаз, прислушался. Оглох? Покашлять надо. Покашлял. Не, уши в порядке. Так что тогда? Почему бесы не разбегаются с визгом от Яшиного грозного оскала? Почему ничего не падает и не тренькает, никто не бьет хвостом по стенам? «Клещ! Он был ядовитым, Яша заболел и теперь умирает где–то в углу! — Эта мысль прорезала мозг и заставила Мишу резко сесть, потом вскочить, удариться головой о балку, рыкнуть и побежать босиком искать кота. — Яша! Яшенька! Бесогончик мой хороший! Ты где? Подай знак! Ну постучи хоть! Мяукни! — просил Мишка и рыскал по дому, ползал с фонариком по углам. Яша не отзывался. Скворцов похолодел, наконец увидев кота, лежащего на подоконнике вообще без движения. — Всё… Поздно… — закрыл Мишка глаза. И на душе стало так противно, тоскливо и нудно, что захотелось выть… Но тут Яша жалобно мяукнул, сел и уставился в окно. — Чего там? Чего, а? За тобой пришли предки? Ты видишь впереди свет? Не иди туда, Яша! Не надо! Ты мне нужен, глупый! Да бог с ним, с диваном, дери, сколько хочешь! И женщин я водить больше не стану! Я почти исправился, Яша! Весь дом твой, слышишь? Хочешь, я свою спальню тебе отдам? Ну! Мишка сгреб ослабевшего кота, прижал к себе. Тот и не думал вырываться. Вместе сели на диван, прижались друг к другу, посмотрели на лежащий перед ними телефон. И он зазвонил. — Алло! Извините, я очень поздно, да? Но я же знаю, что вы волнуетесь. И я волнуюсь. Как там ваш кот? Анализы будут готовы только через несколько дней, но врач сказал, что… — Он, кажется, умирает… — прошептал Миша. — Ослаб совсем. А я не знаю, что делать. — Надо к врачу! Я сейчас приеду, и мы с вами… — затараторила Ольга, потом отключилась. — Она сейчас приедет, Яша. Она нас спасет! — Мишка зарылся пальцами в скрученную колтунами шерсть. Яша никогда не давался себя чесать… …Полыхнули фары, хлопнула калитка, застучали по доскам каблучки. — Ну чего у вас тут? Чего вы сидите–то? — расшумелась Оля, затормошила Мишу за плечо. — Что с котом? А тот уже опять сидел на подоконнике и смотрел на Олю осоловевшими, пьяными от любви глазами. Потом спрыгнул на пол, подошел и упал на её ноги, заурчал. — Ты ж мой хороший! Миша, по–моему, он здоров. Но лучше проверить. Поехали! — Лёлька подняла котяру, опять поискала ногами ступеньки, Миша шел за ней, вытянув вперед руки. Если Оля упадет, он её поймает. Обязательно! В ветклинике Яшка немного пришел в себя, опять бесогонил, свалил стойку с брошюрами «Купите ошейник от блох», орал и стучал хвостом по полу. — Ну я думаю, хуже уже не будет, — подвела итог ветеринар. — Могу успокоительного в него вогнать, если до дома довезти не можете. — Нет! Это он просто переволновался. Яша культурно доедет сам. Михаил, помогите его отнести! — распорядилась Оля. Но Яша помогать себе не разрешил, зашипел и пошел впереди, гордый, грозный, как сторожевой пес. Уже в машине его разморило, и он уснул у Оли на коленях… … — То есть ты так? — с негодованием шептал Миша, сверху вниз смотря на Яшку. — Предатель. Ты теперь с ней?! Яша как будто пожал плечами, отвернулся, уткнувшись в Олино бедро. — Яков, это вообще–то моя жена! — возмущенно продолжил препираться мужчина. Господи, кто б его сейчас видел — расплакался бы от жалости: в пижаме, босоногий, Миша стоит на коленках и уговаривает животное уступить ему место… Яша ничего не ответил. Хоть раз можно спокойно поспать ночью?! Тепло, тихо, уютно, рядом любимая женщина… А ты, Миш, угомонись и тоже укладывайся. Вон там местечко осталось, с краешка… Михаил Скворцов вздохнул и улегся шпалой на край простыни. Вот до чего доводят дедовы валенки и бабушкина предприимчивость. Ну, и ещё хохлома, будь она неладна!.. (Автор Зюзинские истории) Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤
Душевные истории
— У тебя, как в допросной!
— как–то пошутил один Мишин друг. — Или в операционной. Чисто, холодно и курить разрешают.
— В операционных не курят, — отмахнулся Михаил. Не до шуток ему было сейчас!
Его же Дашка бросает! Вот прямо сейчас собирает вещички, пакует чемодан, а он, Миша, застрял в этой «допросной», никак не вырваться…
— Надежда! Ну где вы там?! — уже просто так, сидя в кресле и стуча карандашом по столу, закричал Миша. — Нет, ну безобразие какое–то! Только взяли на работу, а она уже где–то болтается. Разгоню всех к кузькиной матери, будете валенками на рынке торговать!
— Я тут, Михаил Борисович. Что вы хотели? — всунулась в дверной проём симпатичная головка.
— Я уезжаю. Работать буду из дома. Мне нужно… Словом, нужно.
Не будет же он рассказывать Надюше, что его бросила женщина! Сама бросила, без предупреждения.
— Но Михаил Борисович! У нас же встречи… — растерялась Наденька, захлопала глазками.
— Так перенесите! Нет, точно всех на рынок, всем валенки! — Миша с досадой переломил пополам карандаш, поразглядывал его и выбросил в мусор.
А ведь с этого всё и началось, с того самого, с валенок!
Мишкин дед, Степан Ильич, человек простой, рукастый, валял валенки у себя в деревне, да не простые, а со снегирями да елочками. Времени у него было много, пенсия мизерная, а крышу менять надо? Надо. Гараж для старенькой «Лады» перестроить надо? А как же! В их краях без машины никуда! Вот и зарабатывал он потихоньку ручным трудом. Его жена, Степанида Андреевна, Мишина бабушка по материнской линии, самовалки продавала на рынке. Набьет баул и едет в электричке на Покровский рынок.
В самую гущу торгашей Стеша не лезла, боялась, что заставят платить за место. Встанет в сторонке, ящик припрятанный в кустиках вытащит, на него выставит красоту, Степанову работу, валеночки — заглядение! Тут тебе и на ребенка, и на взрослого, и женские — красота и нежность, и мужские — с волками и тиграми. И варежки к ним, Стешей связанные, и носочки, чтобы уж точно от холодов защититься.
Откровенно говоря, валенки покупали мало. Ну кому они сейчас нужны, если в городе одна слякоть под ногами, да и носки шерстяные не в почете…
— И кто ж у вас такую красоту делает? Фабричные? — поинтересовался невзрачный, чахленький мужчина с мешком за плечами и удочкой.
— Самовалка, товарищ. Берите, бед знать не будете! И поясницу сохраните, и суставчики. А вы подледным ловом занимаетесь? — кивнула Стеша на удочку. — Возьмите вот эти, очень вам к лицу будут! — Женщина вынула из баула черные, с вышитыми серебряной нитью рыбами валенки. — С размером бы угадать…
— Да не… Чего мне с ними на воде–то делать? Жалко. А вот для дочери красивые возьму. Она у меня с иностранцами знается, на их наречии балакает — в жисть не пойму! Экскурсии по городу водит, мерзнет. А я ей валеночки. Дай–ка мне какие побогаче. Вон! Вон те, с рябинкой. Пальтишко у неё ещё тоже красное, береточка… Так–с, варежки. А ну примерь! — велел мужчина Стеше.
— Чего?
— Да рукавицы. Рука у тебя, как у дочки моей, махонькая. Примерь, я выберу…
Он долго топтался у ящика с товаром, выбирал, торговался, шутил и наконец, довольно кивнув, сунул Стеше деньги, забрал пакет с подарками для дочки и ушёл.
Кто–то скажет, что случайность, кто–то с завистью протянет: «Судьба». Степанида и сама не знает, но через некоторое время та самая дочка приехала сама, скупила у Стеши всё, спросила адрес, где она живет.
— А вам зачем столько, а? — вытаращилась Степанида.
— А я ваши валеночки иностранцам продавать буду. Сувениры, понимаете? Им всё в диковинку, они ж медведей на улицах ждут, а тут валенки, варежки, носочки, — пояснила девчонка, кивнула какому–то пареньку, тот сгреб всё в багажник «Жигулей».
— А на кой им валенки? Знаешь, у нас ещё хохлому делают, занятные игрушки выходят. Мож, приедешь, поглядишь? — не охочая до наживы Степанида просто, видимо, хотела поделиться народным творчеством с заморскими гостями.
— Можно и хохлому. В ларьках такие цены ломят, ужас! А мы будем по–другому. Только тихо, бабуль, поняла? Не афишируй! — шепнула девушка на прощание.
Степанида Андреевна кивнула. Конечно, мол, смолчит! Как можно такой бизнес разбалтывать!
Домой летела, как на крыльях. Виделось ей, что все иностранцы уже ходят в Степиных валенках и в её варежках. Ох, хоть бы зима подольше подержалась, ей–богу!
И зима продержалась, и приезжали те «Жигули» за товаром, а потом — всё, сгинули куда–то.
Но того, что уже было заплачено, хватило и на крышу, и на гараж, и на Степановы похороны…
Мишка унаследовал от родни предпринимательскую жилку, а заодно и участок в деревне.
И вот теперь в деревне Камышовка, за изящным кованным забором, на месте скромного пятистенка Стеши и Степана высился добротный коттедж с двумя башенками, банькой, местом для шашлыков, беседкой для летних посиделок с барышнями и искусственным прудиком.
Сюда Миша иногда привозил Дашеньку, но она не любила сельскую жизнь, ей постоянно досаждали комары и мошки, по ней постоянно ползли муравьи и гусеницы, а клубника с местного базара казалась невероятно кислой.
Но Даша терпела, пока не нашла себе другого мужчину с участком и домом, только у моря.
А Мишка свою деревню любил, и дом любил.
И всё бы хорошо, живи, топи свою грусть в клюковке и гляди на луну, но тут всё спокойствие и томность разом испарились. Как–то ближе к зиме приблудился к Мишкиному дому котяра, явился как–то вечером, запрыгнул на крыльцо, испачкав мокрыми лапами ступеньки, и стал орать благим матом, чтобы Мишка его впустил.
Орет и орет, как будто сам собой наслаждается.
Михаил, будучи тогда сильно нетрезв, сначала подумал, что ему чудится, махнул рукой, повернулся на другой бок. Но кот не сдавался. Поняв, что словами тут не пробиться, применил силу, стал со всего маху биться в дверь.
А погода на улице мерзкая, снег с дождем, под ногами ледяная каша, хочешь–не хочешь, а постараешься спрятаться от холода.
— Да кто там? Я щас милицию вызову! — рыкнул Скворцов и распахнул дверь.
Котяра как будто только этого и ждал, пулей метнулся между хозяйскими ногами, оставляя за собой грязные лужицы, взвыл как будто от счастья и плюхнулся на белоснежный диван у камина.
Миша сначала долго тряс головой, жмурился, щипал себя за руку, думая, что спит, потом подошел к животному.
— Эй, ты чего тут, а? — растерянно протянул мужчина. — Давай, на выход! — и показал рукой на дверь.
Котяра только презрительно хмыкнул и принялся вылизываться.
— Это ты игноришь меня что ли? Это как так? Да я тебя за шкирку, и бывай! — возмутился Скворцов. — Если что, у меня ружье есть, понял?
Разговаривать с котом было, конечно, глупо, что–то ему доказывать, объяснять, вспоминать о неприкосновенности частной собственности… Но Миша старался. Он вообще был за мирное урегулирование конфликтов. Ну перепутал мужик квартиры, бывает! Пусть уходит, и забудем этот инцидент.
Но мужик, то есть кот, только чихнул и развалился на белоснежном Мишкином диване, как барин.
— Ерунда какая–то! А ну пошёл! Я тебя сейчас! — Михаил схватил подвернувшуюся под руку швабру, направил её в сторону животного.
Кот лениво поднял голову, закатил глаза и опять плюхнул б а ш к у на плюшевую подушечку.
Дотрагиваться до котяры Миша побоялся. А вдруг бешеный? А вдруг блохи?!
— Надо перчатки! — догадался он, покопался под мойкой на кухне, ничего не нашел. — В сарае есть брезентовые! Вот я тебя сейчас…
И пошел в сарай.
— Мишенька, а чего за шум у вас? Кричал как будто кто–то, ребенок даже… — Откуда ни возьмись, появилась на тропиночке за забором соседка, тетя Поля, любознательная, шустрая женщина.
Мишка вздрогнул, пытаясь рассмотреть соседку в промозглых сумерках, потом вспомнил, что выкатился из дома в одних трусах и плаще, поплотнее запахнулся.
— Да вот незадача! Котяра пристал, в дом вломился, не хочет уходить. Грязный, явно не домашний. Сейчас перчатки найду, выволоку его, нахала такого, — пояснил Михаил.
— Кот? К вам? Вы же не держите! Я вам котеночка предлагала, а вы что? Вы же отказались! Ну что же вы так, Михаил Борисыч, подвели меня, а сами кота драного в дом впустили! — возмутилась Полина.
— Да я вам говорю, что он сам пришел, я не приглашал! Я тут совершенно ни при чем!
Последний раз Миша так оправдывался перед отцом лет в двадцать, когда родители невовремя вернулись с дачи, а рядом с Мишкой в постели спала какая–то расфуфыренная, слегка помятая девица. И тогда тоже Миша говорил, что он её не звал, что она сама вломилась…
В юности всё закончилось скандалом и маминым сердцем, а сейчас тетя Поля только злорадно усмехнулась.
— Яшка это. Ухо рваное? — спросила она.
— Не знаю. Он весь мокрый, я не рассматривал.
— Яшка, точно. Теперь не выведешь, смирись.
Полина уверенно кивнула и зашагала прочь.
— Что значит смирись? Как не выведу?! Выведу! Я службу вызову, она разберется! — крикнул ей вслед мужчина.
Ещё чего! Какой–то кот будет тут порядки наводить?! А мы не ждали вас, как говорится…
Мужчина решительно направился к дому, неся перчатки. Вот сейчас он спеленает котяру покрывалом и вынесет на улицу. И всё. И больше о нём не услышит.
Но Яшка сдаваться был не намерен. Вскочив и изогнув спину, он сурово глядел на подкрадывающегося Михаила, потом зашипел. Ухо было, действительно, рваным.
Пеленаться Яков отказался, чуть не оцарапал Мишку, рванул вверх по лестнице, заметался там, на мансарде, толкнул головой дверь, залег под хозяйской кроватью.
— Ну и сиди! Завтра я с тобой точно разберусь! — буркнул Скворцов, захлопнул дверь, пошел спать в другую комнату…
Надо сказать, что после расставания с Дашей и перехода на надомную работу Миша, недолго думая, кинулся «во все тяжкие»: менял девиц, как перчатки, пил, гонял по деревне... Словом, переживал.
Его ведь до этого никогда не бросали. Никогда! Он всегда уходил первым, придумывал что–то, «уезжал в командировку», «понимал, что они разные люди», брал паузу. Девчонки плакали, умоляли остаться, дать второй шанс, что только в ногах не валялись, но он был неумолим. Рвал с корнем, как только понимал, что очередная Вика, Галя, Наташа или Лена ему надоели.
А Дашка… Она сломала его гештальт, просто вывела из зоны комфорта, так сказать. Это нужно было как–то забыть.
И Миша старался. Если бы в их деревне устраивали соревнования по беспорядочным связям, он бы победил.
Тётя Поля только и слышала, что девичий смех из окон Мишиного дома, и всегда разный, иногда тоненький, почти детский, иногда грубый, прокуренный, реже мелодичный, певческий, но всегда счастливый.
А утром за очередной девчонкой приезжало такси, Миша махал подружке на прощание, уходил в дом и включал тяжелый рок.
Стены сотрясались, голова тети Поли трещала и пульсировала, а Скворцов просто старался унять обиду от Дашиного демарша.
— Нет, понимаешь, я даже не понял, почему?! Почему она так поступила? Этот Гаврилов старый, плешивый! Я ж ей всё, поминаешь? Хочешь кольцо? На тебе кольцо. Хочешь шубу? На тебе шубу! Замуж только не звал, она дулась… Но разве в этом дело?! — жаловался Скворцов своему другу Юрке. Тот кивал, корчил сочувствующие гримасы, хотя, если честно, в любовные дела Михи перестал вникать уже давно, а, знай себе, наливал и, опрокинув в себя стопку, трагически вздыхал.
Юрик был давно и крепко женат на Ирочке Сомовой. Ира держала мужа на коротком поводке, только ради Миши делала поблажки, отпускала супруга за город. Мишка — друг семьи, надежный, понятный. Юре можно было с ним водиться.
— Так вот, Юрка! Я решил завязывать. Все эти отноше–е–е–ния, — протянул Миша, — тайные смыслы, знаковые моменты — всё в топку. Я теперь на темной стороне.
Темная сторона оказалась достаточно веселой. И никаких обязательство, даже звонить потом незачем, узнавать, как доехала, не обидел ли чем. Мише было всё равно. Его Дашка бросила? Бросила. Он мстит всем женщинам мира…
Юрик тоже бы так не отказался, но Ира не допустит, опять подтянет за поводок, незримый ошейник в виде ипотеки и троих детей сдавит горло, Юра захрипит и, поскуливая, вернется в лоно семьи. Он любит Иру, и только её. Она надежно подружила его с этой мыслью…
Сегодня, в час явления котяры, удивительное дело, но Миша спал один. Устал, да и кости ломило, как будто грипп подхватил, поэтому всем нимфам был дан «отбой».
Устроившись в гостевой спальне, на царской квадратной кровати, необъятной, благоухающей лавандой (ох, как тут весело было когда–то с Дашенькой!), Миша скоро уснул. Снилась какая–то чертовщина. Кто–то ходил вокруг него, вздыхал, колол чем–то в руки, щекотал лицо. Потом в доме топали, визжали и клацали зубами, что–то падало, верещал телефон внизу на комоде, звонил дверной звонок.
Миша во сне отмахивался, ворочался, недовольно выпячивал губы, но чертовщина не пропадала.
— Надо проснуться и померить температуру, — решил Михаил. — Открыть глаза. Надо открыть глаза.
Открыл. Чертовщина не пропала. Она материализовалась в злобную морду того самого кота, дворового пирата с рваным ухом и шрамом под левым глазом.
Кошак свысока посмотрел на Мишку и стал рвать пододеяльник.
— Пошел вон! А ну брысь! — махнул на него рукой Миша, но коту было на это наплевать. Дорогая сатиновая ткань приятно шуршала и вжикала под его когтями, какое уж тут «брысь»!
Мужчина схватил тапку, замахнулся, но тут же отбросил свое клетчатое мягкое оружие. На полу, устроив голову на второй тапке и оскалившись, лежала крыса. Не мышь, не землеройка, а довольно крупная крыса.
Кошак на миг остановился, наблюдая, оценит ли Скворцов подарок.
Он не оценил, вскочил, чертыхнулся, стал брезгливо вытирать руки и штаны, потом отбежал, как будто крыса все еще представляла угрозу.
— Гадость какая! Фу! Твоя работа? Не смей таскать сюда эту мерзость! Да что ж такое! — осторожно взяв «презент» за хвост, Михаил понес его к окну.
Но котик был против. Зашипев, он встал на дороге, смотря на Мишку так, как будто сейчас вцепится ему в грудь.
И Миша, здоровый детина под два метра ростом, почувствовал себя маленьким, слабым, беззащитным, в рубашонке до колен, какую надевали на него в детстве, с кудряшками на лбу и нежной кожицей на пятках. Ему, Мишеньке, потомку деда Степана, местного производителя валенок, не справиться с этим чудовищем. Нет, не справиться…
— Ладно. Хорошо. Давай решим всё мирным путем. Мы пойдем вниз, — Михаил осторожно показал на дверь. — Там я тебя накормлю, и ты пойдешь домой. Ну, где ты там живешь? К жене иди, ты же женат? Вот и иди. А я тут останусь. Меня, понимаешь, Даша бросила, ушла. Мне сейчас не до чего…
Кот фыркнул, но как будто согласился и пошел вон из комнаты.
— Михаил Борисович! Миша! У вас всё в порядке?! — Тетя Поля уже почти пролезла между прутьями кованого забора и с любопытством уставилась на высвеченные изнутри окна кухни. — Миша, вы живы? Я слышала грохот! — Не унималась она.
Полина Николаевна была очень любознательной женщиной и, за неимением своей жизни, проживала соседские.
— Всё хорошо! Да вы заходите, Полина Николаевна, коль уж пришли… — неохотно кивнул Миша, а потом оглядел кухню и как–то тонко и надрывно застонал.
Здесь явно происходила битва, которую крыса проиграла.
— А я, понимаете, ночью сплю плохо, прислушиваюсь всё, боюсь, — прытко взобралась по ступенькам тетя Поля, уверенно распахнула дверь, поспешила к Скворцову. — Услышала шум… Ой, а что это у вас тут?.. Посуда вся на полу…
— Крыса! — зарычал Мишка.
— Что? Михаил Борисович, за что вы так?! Это же обидно! Я совершенно не…
— Не вы. Этот наглый котяра притащил мне к кровати крысу! Всё здесь расколошматил, материн сервиз в труху! Вот … — Мишка хотел выругаться, но тут на кухню зашел виновник торжества, вальяжно потянулся, отбросил задней лапой кусок тарелки и улегся у Мишкиных ног.
— Бесогонил что ли, Яшка? — как к старому знакомому, обратилась к нему тетя Поля. — Ну всё, Мишенька, теперь он с тобой. Слава те, Господи!
Соседка перекрестилась и стала пятиться к входной двери.
— Чего? Что значит, слава тебе… Что значит, со мной?! Я не приглашал! Я против! — крикнул Михаил ей вслед, но тети Поли уж и след простыл.
Мужчина вздохнул, сел на стул.
— Пошел вон, — ткнул он котяру в бок.
Тот лягнул его в ответ. Их взгляды встретились, произошел обмен мысленными выразительными эпитетами и…
И Миша сдался.
Да какая теперь разница, если Дашка его бросила!.. Хоть крокодил пусть теперь тут живет, плевать!
— Как там тебя? Яшка? Ну и что ты ешь, Яша? Голодный?
Кот бухнулся набок, всем своим видом показывая, что на данный момент он нуждается в ласке.
Миша тоже в ней нуждался, но его живот никто чесать не собирался…
Яша оказался «неудобным» котом. Спал, где хотел, драл, что хотел, гладить себя позволял только иногда, да и то сам регулировал процесс, отталкивал настойчивые руки, выпускал когти, к еде был весьма привередлив, абы что не ел, переворачивал миску с кормом, если считал, что угощение не оправдало его ожиданий.
С участка Михаила Скворцова исчезло всё живое. Мухи, мыши, крысы, ужи, другие ползающие, летающие и прыгающие существа — всё подвергалось преследованию.
Яша делал это просто так, в угоду инстинктам, а не потому, что Миша его не кормил.
Кормил! Выписал самый лучший корм, Наденька ездила в зоомагазин, потом прислала с курьером. Да он, Мишка, на свою еду столько не тратил, сколько на Яшину, а тот, з а р а з а, есть отказывался, ковырялся, что–то выискивал, морщился. Потом снисходил.
На отборных разносолах кот поправился, даже шерсть не так теперь топорщилась, но всё равно оставался бесогоном, вредным и своенравным.
Поначалу Миша запирал дверь в свою спальню, смирившись с тем, что весь остальной дом ночью в распоряжении Яшеньки. Но вот кот запертых дверей не терпел, разгонялся и долбился в них, пока не расшибался до одури, или пока дверь не открывалась.
Тогда Михаил стал оставлять дверь приоткрытой.
Вдоволь погоняв бесов по дому, Яша как ни в чем не бывало приходил к хозяину и ложился туда, куда хотел. На кровать, под кровать, на тапки, руки, ноги, живот. Словом, ни в чем себе не отказывал, жил по велению своего сердца.
А что же Миша? Ну, сначала прочитал, что надо свозить котейку в ветклинику, лишить его всего «того самого», мужественного, тогда кот образумится. Но ехать куда–либо Яша отказался, разодрал Мише руку, испачкал салон машины, а в переноске прогрыз дыру.
— Значит ты у нас тоже настоящим мужчиной хочешь остаться? — даже с некоторой завистью к внутренней силе своего питомца прошептал Мишка, осторожно потянулся, чтобы Яшеньку погладить, но тот на ласку был не настроен, презрительно, даже как–то брезгливо посмотрел на Скворцова, лягнул его лапой…
Ветклиника была забыта.
Постепенно, маленькими шажками они даже как–то привыкли друг к другу, сроднились. Яша исправно приносил хозяину добычу по утрам, Миша также исправно закапывал её за домом. Яша воспринимал это как личную обиду, драл диван, тот самый, белоснежный, а Миша вздыхал. У него же депрессия, его Даша бросила, не до диванов теперь…
Месяца через полтора совместного пребывания Миша решился привезти на дачу свою новую очередную барышню. Он познакомился с ней на одном весьма нудном мероприятии, посвященном слиянию двух фирм. Маша разносила коктейли, Миша любил коктейли. Так и познакомились…
— Только, Машуль, ты это… — нахмурился Михаил, топчась около двери. — У меня кот… Он немного того… В общем, ты его не трогай, ладно? Не обращай внимания.
Девчонка кивнула, но тут же, увидев на диванчике Яшу, кинулась к нему, засюсюкала.
Кот осуждающе покачал головой, зашипел, чуть не тяпнув протянутую к нему ручку.
— Фу, Миша! Да он бешеный! — взвизгнула официантка, дернулась, упала Скворцову на руки, а потом она со Скворцовым стала целоваться жарко и сладко.
Наконец–то и Мише кто–то почешет животик…
Дверь в спальню Миша закрыл, Яша со злости бесогонил всю ночь старательно, с размахом, а утром Машуля нашла свои сапожки в весьма плачевном состоянии, и её пальтишко серой тряпицей валялось на полу в неприятной лужице. Она посягнула на святое, на Михаила, Яшкиного хозяина, и была наказана…
— Да пошел ты! — оттолкнула девчонка своего ухажёра.
— Ну, Маш! Давай поедем, купим тебе новое всё, а? Хочешь? Даже лучше! — хватался за неё, как за соломинку, Миша, видя, как за забором маячит тетя Поля, подслушивает. — Маш, ну нам же хорошо вместе! Останься! Сегодня же суббота!
— Да иди ты! Меня от твоего кота наизнанку выворачивает. Убери руки. А! Что это?! Что это там, на дорожке? — Машуля взвизгнула, показала пальчиком куда–то вперед.
Миша застонал. Яшенька принес свой очередной «подарок», надо идти за лопатой…
Так Мишу бросила Маша, потом Рита, Ярина, Женечка и Юля.
Все они кричали и требовали утопить Яшу, а он, гордый и совершенно независимый, сидел на накрытой крышкой бочке и неподвижным сфинксом смотрела на рассвет. Он выше всего этого. Он сам по себе…
— Ты решил меня в иноки записать? Я не понял, Яков, ты совсем уже что ли?! — в который раз выговаривал Мишка коту. — Мои женщины — это святое, понял? Если понял, кивни!
Яша кивнул.
Михаил тоже довольно кивнул.
— Так вот, мои женщины — святое. Ты не смеешь трогать их и их вещи. Кивни, если понял.
Яша опять кивнул. Он был умным котом.
— Тогда с какого перепуга ты так себя ведешь?! — возмущенно ударил кулаком по столу мужчина. — Я тебе всё позволяю, всё! Ты раздолбал мой дом до основания, ты заставил меня жить по твоим правилам. Но хоть что–то я могу оставить за собой? Ну я же тоже живой, я ласки хочу, любви, нежности!
Мише так стало себя жалко, что он чуть не прослезился.
Яша вздохнул, спрыгнул со стула, подошел к хозяину, потерся об его ногу, бухнулся на пол, подставил живот.
— Изверг, — насупился Мишка, но послушно наклонился и почесал Яшке пузо. — Я сделаю из тебя шапку, понял?
Кот заурчал, прикрыл глаза, задергал лапой — верх блаженства с осознанием своего полного превосходства…
… Мишка спал этой ночью плохо, ворочался, вздрагивал. И отнюдь не от грохота падающего на первом этаже Яшкиного тела. Что–то смутно беспокоило, какое–то предчувствие…
Машину он услышал не сразу. Яков вот уже минут десять рассматривал что–то за окном, а Миша всё стучал по клавишам ноутбука. Работать на дому было приятно, но скучновато.
— Извините! Есть тут кто–то или нет? — раздалось наконец прямо за дверью. Потом послышался голос вездесущей тети Поли.
— Там он, там! Ты только осторожно, у него кот бешеный, бесогоном так и зову, в ноги кидается, может и поранить. А ты — Мишина очередная? Ну, эта, подружка? — тётя Поля в вопросах не стеснялась. А чего?! Она тут живет, должна знать, кто и зачем приехал!
— Я не поняла, о чем вы? И кто такой Миша? Мне этот адрес дали, ну… — Гостья замолчала, раздумывая, потом продолжила:
— Я по поводу валенок.
— Ах, валенок… — Полина вздохнула. — Ты б ещё хохлому вспомнила. Профукали валенки, вот так. Миша! Михаил! Открывай! — голосисто позвала тётя Поля. Если бы она в прошлой жизни была петухом, Мишка бы не удивился.
Скрипнула дверь. Как и предупреждала соседка, под ноги незнакомке кинулся Яша, как будто он охранный пёс, а Миша — его задание. «Охраняй Мишаню от вот таких вот дамочек!» — приказал кто–то на Небесах, и Яша охранял, гонял бесов.
Котяра уже прижал уши к голове, хотел заорать, как он обычно делал в присутствии женского пола, но тут только как–то пискнул, замер, растерянно шевеля усами.
— Ой, а это тот самый бешеный кот? Милаха какой! Только подранок он у вас, — сообщила гостья.
— Что надо? Вы говорите сразу, а то Яшка меня от баб… Простите, от женщин бережет, может вам напакостить! — строго оглядев стоящую на крыльце девчонку в джинсах и короткой курточке, буркнул Скворцов. — Картошки не надо, о Боге говорить не хочу. Так что вам?
— Ой, Господи! Я же не представилась! Меня за это бабушка всегда ругала, что не умею по–человечески… Так, меня зовут Ольга. Понимаете, у меня есть бабушка, уже очень старенькая, конечно, но не в этом суть. Она много лет назад вот тут, у вас, покупала валенки. Ну просто чудо какое–то! И…
— Нет валенок, вам же сказали! — краем глаза наблюдая, как подозрительно спокойно ведет себя Яшка, ответил Михаил. — Дед помер много лет назад, он их делал. Я, увы, науке этой не обучен. Всё?
— Ну… Ну очень жаль, конечно, — по–настоящему, не «дежурно» расстроилась Оля, вздохнула. — А я надеялась… Извините… Я не хотела вас беспокоить…
— И хохломы, если что, тоже нет! — вставила свои «пять копеек» тетя Поля.
— Да–да! Я поняла. До свидания.
Девчонка побрела к машине, но тут Яшка–бесогон бросился ей под ноги.
Миша закрыл глаза в предчувствии очередного скандала, но почему–то ничего такого не происходило.
Приоткрыв правый глаз, Скворцов увидел, что Ольга стоит на своих маленьких худых коленочках и гладит Якова, а тот в изнеможении раскинулся весь, трясется от неги и восторга.
— Ой, какой он у вас ласковый! А говорили, что дурной. А какой же ты дурной, если милаха! — Оля взяла пушистую морду в свои руки.
— Осторожно! Укусит же! Медленно встаньте и отойдите от него! — велел Миша.
— И не подумаю! — Девчонка осторожно подняла кота, еле–еле удерживая его на руках. — У него же клещ! Вот!
— Да где? Нет на нем никого! Его всё живое обходит стороной, над нашим участком даже птицы не летают, — махнул рукой Миша.
— Да вот же! Так, мне нужно масло и пинцет. У вас есть пинцет? Надо вынуть клеща! — Оля уже шагала к дому, нащупывала ногами ступеньки крыльца.
— Он не дастся. Он же дикий. Он бесогон! Не мучайтесь. Само отвалится, — сглотнул Скворцов.
— Само у вас отвалится! Голова, например. Это же опасно, когда клещ! Потерпи, мой хороший, я осторожненько. Ну что вы стоите? Несите инструменты!
Миша Скворцов не мог на это смотреть. Ну не мог, и всё. Гадкий, противный, вредный Яша, пират и неслух, не дающийся в руки никому, даже за еду, лежал у этой девчонки на коленках, вывалив язык, и вяло дрыгал хвостом.
А она, Оля, ковырялась в его шерсти.
— Адреналин внутривенно? Разряд готовить? Мы его теряем? — почувствовав, что у него вспотели ладони, спросил Скворцов. — Извините, у нас не стерильно, полевые, так сказать условия…
— Валерианки. Себе возьмите. Чего вы так нервничаете? Это же всего лишь кот, а это клещ. Да он у вас прям «кот–кот»! — восхитилась Оля, Скворцов покраснел.
— Он не дался… Устроил в ветклинике скандал…— Мишка приподнял брови, мотнул головой куда–то в сторону.
— Ладно. Всё, держите своего героя. Клеща я на экспертизу отправлю, банку дайте.
— Трехлитровая подойдет? — порылся в шкафу Скворцов.
— Нет. Нам только пятилитрашку. Ну вы чего, совсем что ли?! Маленькую! — рассмеялась Оля.
Миша тоже улыбнулся, но как–то растерянно, ещё порылся в шкафу. Почти все банки Яша уже давно перебил в геройском запале, но одна нашлась, как будто специально для клеща…
— Отлично. Ну, я поехала. Ещё раз извините за беспокойство. — Ольга засуетилась, стала натягивать куртку. Яша брякнулся на пол, вздохнул.
— А валенки–то вам зачем? — уже напоследок спросил Миша, толкаясь с Ольгой на крыльце.
— А… Ну, понимаете, у нас музей народного творчества, я думала там прославить вашу деревню… До свидания. Дайте мне ваш телефон, пожалуйста.
Скворцов послушно вынул из кармана сотовый.
— Нет. Номер дайте, я по поводу клеща позвоню, скажу, что анализы показали.
Он продиктовал, и она уехала…
Михаил проснулся среди ночи, не открывая глаз, прислушался. Оглох? Покашлять надо. Покашлял. Не, уши в порядке. Так что тогда? Почему бесы не разбегаются с визгом от Яшиного грозного оскала? Почему ничего не падает и не тренькает, никто не бьет хвостом по стенам?
«Клещ! Он был ядовитым, Яша заболел и теперь умирает где–то в углу! — Эта мысль прорезала мозг и заставила Мишу резко сесть, потом вскочить, удариться головой о балку, рыкнуть и побежать босиком искать кота.
— Яша! Яшенька! Бесогончик мой хороший! Ты где? Подай знак! Ну постучи хоть! Мяукни! — просил Мишка и рыскал по дому, ползал с фонариком по углам. Яша не отзывался.
Скворцов похолодел, наконец увидев кота, лежащего на подоконнике вообще без движения.
— Всё… Поздно… — закрыл Мишка глаза. И на душе стало так противно, тоскливо и нудно, что захотелось выть…
Но тут Яша жалобно мяукнул, сел и уставился в окно.
— Чего там? Чего, а? За тобой пришли предки? Ты видишь впереди свет? Не иди туда, Яша! Не надо! Ты мне нужен, глупый! Да бог с ним, с диваном, дери, сколько хочешь! И женщин я водить больше не стану! Я почти исправился, Яша! Весь дом твой, слышишь? Хочешь, я свою спальню тебе отдам? Ну!
Мишка сгреб ослабевшего кота, прижал к себе.
Тот и не думал вырываться.
Вместе сели на диван, прижались друг к другу, посмотрели на лежащий перед ними телефон.
И он зазвонил.
— Алло! Извините, я очень поздно, да? Но я же знаю, что вы волнуетесь. И я волнуюсь. Как там ваш кот? Анализы будут готовы только через несколько дней, но врач сказал, что…
— Он, кажется, умирает… — прошептал Миша. — Ослаб совсем. А я не знаю, что делать.
— Надо к врачу! Я сейчас приеду, и мы с вами… — затараторила Ольга, потом отключилась.
— Она сейчас приедет, Яша. Она нас спасет! — Мишка зарылся пальцами в скрученную колтунами шерсть. Яша никогда не давался себя чесать…
…Полыхнули фары, хлопнула калитка, застучали по доскам каблучки.
— Ну чего у вас тут? Чего вы сидите–то? — расшумелась Оля, затормошила Мишу за плечо. — Что с котом?
А тот уже опять сидел на подоконнике и смотрел на Олю осоловевшими, пьяными от любви глазами. Потом спрыгнул на пол, подошел и упал на её ноги, заурчал.
— Ты ж мой хороший! Миша, по–моему, он здоров. Но лучше проверить. Поехали! — Лёлька подняла котяру, опять поискала ногами ступеньки, Миша шел за ней, вытянув вперед руки. Если Оля упадет, он её поймает. Обязательно!
В ветклинике Яшка немного пришел в себя, опять бесогонил, свалил стойку с брошюрами «Купите ошейник от блох», орал и стучал хвостом по полу.
— Ну я думаю, хуже уже не будет, — подвела итог ветеринар. — Могу успокоительного в него вогнать, если до дома довезти не можете.
— Нет! Это он просто переволновался. Яша культурно доедет сам. Михаил, помогите его отнести! — распорядилась Оля. Но Яша помогать себе не разрешил, зашипел и пошел впереди, гордый, грозный, как сторожевой пес. Уже в машине его разморило, и он уснул у Оли на коленях…
… — То есть ты так? — с негодованием шептал Миша, сверху вниз смотря на Яшку. — Предатель. Ты теперь с ней?!
Яша как будто пожал плечами, отвернулся, уткнувшись в Олино бедро.
— Яков, это вообще–то моя жена! — возмущенно продолжил препираться мужчина. Господи, кто б его сейчас видел — расплакался бы от жалости: в пижаме, босоногий, Миша стоит на коленках и уговаривает животное уступить ему место…
Яша ничего не ответил. Хоть раз можно спокойно поспать ночью?! Тепло, тихо, уютно, рядом любимая женщина… А ты, Миш, угомонись и тоже укладывайся. Вон там местечко осталось, с краешка…
Михаил Скворцов вздохнул и улегся шпалой на край простыни. Вот до чего доводят дедовы валенки и бабушкина предприимчивость. Ну, и ещё хохлома, будь она неладна!..
(Автор Зюзинские истории)
Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/unusualstories (нажав: "Вступить" или "Подписаться")
ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ
Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺ Спасибо за внимание ❤