Узнал я в ту светлую, хорошую ночь, как тяжко бывает одинокому человеку.

Даже когда так прекрасно вокруг, и такая теплая, родная земля, и совсем не страшно на ней.
Длинная, ниже колен, рубаха старика ослепительно белела под луной. Он шел медленно, вытирал широким рукавом глаза. Мне его было хорошо видно. Он сел неподалеку.
— Шибко горько, Парасковья: пошто напоследок-то ничо не сказала?
Обиду, што ль, затаила какую? Сказала бы — и то легше. А то-думай теперь...
Охо-хо... — Помолчал. — Ну, обмыли тебя, нарядили — все, как у добрых людей. Кум Сергей гроб сколотил. Поплакали, Народу, правда, не шибко много было. Кутью варили. А положили тебя с краешку, возле Давыдовны. Место хорошее, сухое. Я и себе там приглядел. Не знаю вот, што теперь одному-то делать?
Из рассказа Василия Шукшина "Горе"