Сейчас он лежал в ее руках умирающий, а ведь всего три дня назад он еще бегал и помогал раздавать сухари детям, которые теперь сидели вокруг и молча наблюдали за этой сценой.

Они не плакали. Не просили о чуде. Просто смотрели, как будто Петя был их зеркалом. Им не нужно было объяснять, что следующим может быть любой из них.
Когда Петя затих, Мария опустила его на пол и поднялась. Внутри всё тряслось, но она знала: нельзя показывать слабость. Не здесь. Не сейчас.
— Сегодня идём, — произнесла она хрипло, разламывая последний сухарь. Руки тряслись так сильно, что половина крошек осыпалась на пол. — По льду.
Февраль 1943 года. Блокадный Ленинград. Школа на окраине города превратилась в холодное убежище. Семеро детей жались друг к другу, пытаясь согреться обрывками одеял и собственным дыханием. За стенами выли сирены, иногда слышались разрывы бомб. Город продолжали бомбить даже сейчас, когда большая часть населения уже умерла или покинула город по Дороге жизни.
Маленькая Анька (ей от силы лет восемь, хотя голод сделал её похожей на шестилетку) прижимала к груди потрёпанного плюшевого медведя. Единственное, что она успела схватить, покидая квартиру в первый день бомбёжек. Она часто повторяла: «Мишутка не боится, Мишутка со мной...», будто игрушка могла защитить её от реальности.
Рядом примостился Витек, четырнадцати лет. Он всегда казался странным — один глаз смотрел куда-то в сторону, а другой будто видел слишком далеко. Когда он кричал «Смотрите!», дети не сразу понимали, куда смотреть — на небо или под ноги.
Одиннадцатилетняя Алеся всё ещё хранила в кармане счетные палочки, подаренные учительницей. Иногда, когда никто не слышал, она тихо шептала что-то себе под нос, словно разговаривала с невидимым другом. Она была тихой и задумчивой, но её взгляд всегда выражал решимость.
Двенадцатилетний Гия раньше мог съесть три порции манной каши, теперь радовался одному сухарю, как праздничному столу. Иногда он вспоминал запах еды из детства, и его глаза становились грустными. Но он никогда не жаловался.
Близнецы Марат и Рустам обычно шептались между собой, придумывая истории о том, как будет выглядеть мир после войны. Они были немногословными, но преданными друг другу. Их связь была такой крепкой, что они всегда держались вместе, как одно целое.
Левон, десяти лет, сидел в углу комнаты, обхватив колени руками. Его лицо было бледным, а глаза — пустыми. Он почти не говорил, только иногда рисовал угольком на полу самолёты и танки, представляя, как однажды станет героем.
Анька подняла на нее свои огромные испуганные глаза:
— Я боюсь. Вчера Сашу машина под лёд утянула...
— Не утянула, — резко оборвала её Мария. — Саша дошёл. Ты услышишь его, когда мы будем на том берегу. Он крикнет: «Анька, я тут!».
(Мария понимала, что лжёт: Саша утонул на её глазах неделю назад, когда машина попыталась объехать трещину. Но она не могла позволить детям утратить надежду. Для них её слова были не просто ложью — это была её защита, её способ сохранить их живыми).
Они вышли на рассвете. Дорога жизни встретила их ветром, выворачивающим лицо на изнанку. Мария шла впереди, держа за руку Аню. За ней – шестеро теней, еле волочивших ноги.
Шаг... ещё шаг... Мария считала. Не метры — секунды. Каждый шаг мог стать последним. Лёд под ногами скрипел, будто жаловался на их вес. Этот звук смешивался с воем ветра, который казался стоном самого города. Иногда доносились глухие удары разрывов — где-то далеко, но достаточно близко, чтобы напомнить: война не дремлет. Холод пронизывал до костей, но Мария шла впереди, загораживая детей своим телом. Она знала: её задача — не дать им пасть. Они все были для неё как родные дети.
— Смотрите! — вдруг закричал Витя. Его голос сорвался, а лицо побледнело. Его косоглазие сыграло злую шутку: он смотрел куда-то в сторону, а потом резко махнул рукой вверх. Все обернулись.
Юнкерсы. Три чёрных силуэта плыли над заливом, как хищные птицы.
— Ложись! — заорала Мария, накрывая собой Аню.
Бомба врезалась в лёд в двадцати метрах. Взрывная волна швырнула их на ледяную корку. Уши заложило, перед глазами всё поплыло. Запах гари заполнил воздух, смешиваясь с холодом.
Лёд треснул. Где-то рядом раздался тонкий крик. Анька провалилась первой — всплеск, темная волна, и её голова исчезла под водой.
— Держись! — Гия схватил её за шарф, но его тоже потащило вниз. Он извивался, цепляясь за края трещины, но силы уходили слишком быстро.
— Цепляйся! — Алеся бросилась на живот, протянула руки, пытаясь ухватить Гию за запястье. Но её пальцы соскользнули. Она тоже начала сползать, царапая лёд ногтями.
Мария смотрела на это, будто во сне. Удар глыбой льда по ноге давал о себе знать. Она с трудом могла двигаться. Мысли путались. «Всё кончено», — мелькнуло в голове.
И тут Витя сделал то, чего никто не ожидал. Он, самый старший из детей, всегда немного странный со своим косоглазием, словно видящий два мира одновременно, вдруг преобразился.
— Держите меня! — заорал он, падая на живот и протягивая руку к провалившимся. Марат и Рустам ухватились за его ноги, вцепившись так, что побелели костяшки. Витя вытянулся, как струна, его рука дрожала, но он смог схватить Алесю за запястье.
— Тяни! — крикнул он, и все четверо начали медленно, сантиметр за сантиметром, вытягивать детей обратно на лёд.
Анька выбралась последней. Её маленькое лицо было белым как бумага, а губы посинели от холода. Волосы, покрытые ледяной коркой, торчали в разные стороны. Она дрожала всем телом, но её огромные глаза светились — она была жива.
— Живые... — прошептала Мария, опускаясь на колени. Её тело тряслось, а в горле застрял ком.
Но самолёты всё ещё кружили над озером. Ледяной ветер резал лица, а взрывы продолжали разрывать лёд вдалеке. Мария стояла на коленях, её тело больше не слушалось. Она знала: дальше она не пойдёт.
— Бегите, — прохрипела она, снимая своё потрёпанное пальто и накидывая его на дрожащих девочек. — Берег близко.
Дети замерли, глядя на неё. Её голос был твёрдым, но глаза уже покрывались туманом усталости. Она смотрела на них, как будто видела в последний раз, и в её взгляде читалась безграничная любовь.
— Я не могу... — прошептала она, опускаясь на лёд. — Вы должны жить.
Анька сделала шаг вперёд, протягивая к ней руки, но Мария отвернулась.
— Уходите! — закричала она, и её голос прорезал холодный воздух, как нож.
Дети начали двигаться. Каждый шаг давался им с трудом, но они шли, цепляясь друг за друга, как утопающие за соломинку. А Мария осталась одна.
Она легла на спину, чувствуя, как лёд холодит её щёки. Её пальцы онемели, а язык был сухим. Во рту стоял металлический привкус — то ли от усталости, то ли от страха. Её мысли путались, но одно было ясно: она выполнила свой долг. Дети живы. Они ушли. Теперь она могла позволить себе расслабиться.
«Прощайте», — прошептала она, закрывая глаза. Лёд под ней казался мягким, почти тёплым. Она представила, что это уже не лёд, а облако, которое уносит её куда-то далеко, туда, где нет голода, холода и войны.
Но вдруг где-то вдалеке раздались крики. Она попыталась открыть глаза, но веки были такими тяжёлыми.
— Мы вернулись! — услышала она голос Аньки. — Мы не можем без вас!
Мария хотела крикнуть «Уходите!», но сил уже не осталось. Вместо этого она почувствовала, как чьи-то маленькие руки вцепились в её одежду.
— Тяни! — кричал Витек. — Все вместе!
Дети вцепились в неё, как могли. Гия и Марат тянули за руки, Анька и Алеся цеплялись за ноги, а Рустам и Левон толкали её сзади. Каждый их шаг сопровождался взрывами и треском льда.
— Не бросайте! — рыдала Анька, её слёзы замерзали на щеках.
Мария хотела сказать им, что они глупые, что зря возвращаются, что она уже готова уйти. Но вместо слов из её горла вырвался только хрип.
— Мы же обещали, — прошептал Витек, его лицо было белым как снег. — Что не бросим своих.
И тогда она поняла: они не просто спасали её. Они спасали себя. Без неё они бы потеряли всё, ради чего шли через этот лёд.
Самолёты продолжали бомбить озеро, взрывы сотрясали воздух, но дети не останавливались. Они тащили её, стиснув зубы, падая и снова поднимаясь. Их руки кровоточили, ногти сломались, но они не отпускали.
Когда очередная взрывная волна отбросила их в сторону, Мария вдруг почувствовала, как кто-то схватил её за запястье. Это был Гия. Его лицо было в крови, но он улыбался.
— Мы почти дошли, — прошептал он.
И тогда она впервые за долгие часы почувствовала, как что-то тёплое разливается внутри. Это была надежда.
Эпилог:
Я не знаю, что они думали тогда, те, кто бомбил колонны и жёг деревни. Может, они думали, что ломают страну. Но они ошибались. Не солдат в окопах пытались сломить — матерей, чьи руки десятилетиями лепили из крошек хлеба и детских слёз ту самую сталь, что позже звенела в штыках под Берлином. Каждая, как Мария, разрывала своё сердце на части, чтобы собрать из них карту победы.
Её «детьми» были не только семеро спасённых учеников, но и те, кто поднялся в атаку под Прохоровкой, кто водружал знамя над Рейхстагом — все, кого она и тысячи таких же женщин научили главному: жить, даже когда жить невозможно.
И ведь правда — как победить страну, где умирающие шепчут детям «бегите», а те возвращаются, чтобы унести их на себе? Где женская любовь становится оружием, от которого нет щитов?
Хотя, может, всё проще. Может, просто нельзя победить тех, кто помнит.
Автор: Михаил Долгов