Воды у мамы отошли в четыре утра.

Роды были первые, и она не знала, что ей делать. Понадеялась, что время есть: в книжках писали, что в первый раз и до суток может затянуться. Боль, скручивающая её каждые десять минут, казалась невыносимой. Она знала, что будет больно, но не так же. Когда приехал отец, схватки повторялись каждые пять минут.
Я могла бы родиться в машине. Но застряла в родовых путях. Молодая акушерка, которая только что сменила другую, более опытную, выдавливала меня из мамы. Так что вернись отец раньше, всё могло быть иначе. И Екатерина Андреевна, гинеколог по прописке, никогда бы не сказала:
-Вам противопоказано рожать. Да вы и сами всё знаете!
Но, прежде чем говорить о Екатерине Андреевне, нужно рассказать про остальное.
То, что мне ничего нельзя, я узнала рано. Чтобы лечить меня, родители перебрались в город к бабушке. У отца сложные отношения с тёщей, и этот переезд он до сих пор ставит мне в вину:
-Такой дом пришлось продать! Черёмуху ещё мой дед сажал, а какая там росла картошка! Сладкая, нигде я такой не пробовал. Здесь в городе пластик, а не картошку продают.
Отец всегда так: чем больше вины испытывает сам, тем больше обвиняет других. Я не обижаюсь, привыкла. К тому же бабушка действительно не сахар: любит пообсуждать его и за глаза, и так. Считает, что мама могла бы получше мужа себе выбрать. Я в детстве тоже так считала, а теперь думаю, что не такой уж папа и плохой муж. Во-первых, не бросил её с больным ребёнком, а пока я всякую реабилитацию проходила, много таких историй видела. Во-вторых, он до сих пор её любит: укрывает одеялом, если мама днём уснёт, всегда хвалит её стряпню, хотя готовит мама так себе, и называет её не иначе как Иришка.
Гуляла со мной бабушка, мама деньги на реабилитацию зарабатывала. И вот бабушка мне кричала:
-Юля, не смей лезть на горку, тебе нельзя!
-Верни девочке велосипед, тебе нельзя – упадёшь!
-Немедленно брось скакалку! Ты смерти моей хочешь?
Я прекрасно видела, что не могу, как все, руки и ноги меня не слушаются. Но это не значит, что нельзя! Другие дети не замечали моих особенностей, ну, разве что когда видели первый раз, но потом привыкали. Играли мы вместе. Только один раз мальчику запретили со мной играть: его мама долго выспрашивала у бабушки, что со мной, а потом стала гулять в другое время, будто это заразно.
Про заразно была ещё одна история уже позже, в колледже. Понятное дело, по мнению бабушки, да и родителей учиться на очном отделении мне было нельзя. Но я никого не слушала и пошла в колледж информатики. И если в школе меня не обижали, но всё же избегали, в основном потому, что я не могла ходить с одноклассниками в торговый центр после уроков или прыгать по гаражам, когда были помладше, то в колледже я стала суперпопулярной, все хотели со мной дружить.
Это случилось после того как девчонка, с которой я сидела, узнала, что наш одногруппник Костя провожает меня до дома, но делает это тайно, чтобы другие не видели. Типа, не круто встречаться с такой, как я. Таня возмутилась, предала гласности эту ситуацию, и Косте устроили бойкот. А я до конца обучения была самой популярной девчонкой, со мной все дружили. Правда, Вовчик, с которым мы по-настоящему встречались и даже думали пожениться, в итоге бросил меня, потому что мама боялась, что моя болезнь наследственная и не хотела таких внуков. Как я не убеждала Вовчика, он так и не смог ослушаться маму.
После него я долго ни с кем не встречалась, самолюбие моё было уязвлено. Устроилась на работу сисадмином, коллектив там был преимущественно женским. Сильно интересной эту работу не назовёшь, но всё лучше, чем сидеть на телефоне, как знакомая моя с таким же заболеванием. Или вообще дома, как другая. Она пробовала статьи писать, но печатать ей сложно. А у меня настоящая работа, и с людьми общаться можно. Женщины у нас разные, и к каждой я свой подход в итоге нашла. Знала: если Зиночка с утра истерит, что у неё компьютер не включается, значит, дети её довели, и сначала надо чаю с ней выпить, а потом уже смотреть, каких вирусов она нахватала. А Люда специально комп ломает, лишь бы не работать, её муж заставил устроиться, потому что она стащила его кредитку и купила с неё айфон.
Короче, свободных мужчин на работе не было, а знакомиться и негде больше. Так что мужа своего я встретила только через три года. Хотя, как встретила: мы и раньше встречались.
В тот день я уронила трость. Это редко бывает, я ловко с ней обращаюсь, но было скользко, и сумка у меня тяжёлая. И я уронила трость. Парень в оранжевой шапке подобрал и протянул её мне.
-Привет, – сказал он. – А я тебя помню. Мама в детстве запретила нам играть вместе.
Я его совсем не помнила и случай тот даже забыла. А вот он помнил, хотя, когда Паше было семь лет, его родители развелись, и он уехал с мамы в другой район города. С отцом много лет не общался, мама ему запрещала, но, когда стал совершеннолетним, сам нашёл его. Отец у Паши неплохой, только пьющий.
Как-то быстро у нас всё закрутилось, и свадьбу сыграли уже через год. Насчёт детей сразу договорились, что не надо: мне врачи говорили, что не стоит, а у Паши три младших сестры, он наелся этого до коликов. Я пила таблетки и не думала ни о чём. Поэтому, когда со мной стало происходить странное, не знала, что и думать.
Если вы ждёте, что сейчас я расскажу про утреннюю тошноту или необычные пристрастия в еде, то не ошибаетесь. Происходило вот что: я стала всё забывать. Назначу встречу подруге, а сама не приду. Или поставлю воду на пельмени, и она кипит там до самого вечера, пока я грызу печенье с молоком. Дошло до того, что я стала забывать своё имя! Позвонила в больницу, решила проверить, всё ли со мной в порядке, может, ранний Альцгеймер, если он бывает в тридцать лет. У меня спрашивают имя, а я не помню! Вот это я струхнула…
Мужу я ничего не стала говорить, он любит поддеть меня, мы всё время так общаемся: шутками да подколами. Обычно мне такое нравится, но тут поняла, что, если скажу, а он посмеётся, что мозги у меня теперь тоже парализованные, я заплачу. Поэтому в больницу пошла тайно.
В общем, анализы все были в норме. Все, кроме одного: гормона ХГЧ. И вот тогда я попала к Екатерине Андреевне:
-Вам противопоказано рожать. Да вы и сами всё знаете!
И смотрит на меня зло и растеряно. Понятно, кому нужны такие сложные случаи. Но по лицу моему уже видит: никуда ей от этого случая не деться.
-Мало ли что там противопоказано, – говорю. – Я буду рожать.
И приготовилась сопротивляться. А она вдруг обмякла и сказала:
-Ну, как знаете. Рожать, значит, рожать.
Я думала, Павлик испугается. Он же не хотел детей. Тем более я в таком состоянии, даже лук на суп сама покрошить не могу. А тут – ребёнок. Но он молодец, обрадовался. Только попросил мальчика.
-Э, я тебе не стол заказов! – обиделась я. – Кто получится, тот и получится.
Родители, правда, в шоке были. Особенно бабушка, та вообще за сердце хваталась и звонила даже заведующей женской консультации, чтобы меня отговорили. Но бабушка уже не та, возраст берёт своё, её только и хватает, что отца чихвостить. Так что все её действия ни к чему не привели. А Екатерина Андреевна вообще герой: она круглые сутки была со мной на связи, стоило только кольнуть не там, как я тут же ей звонила.
Родился у нас мальчик, прямо как по заказу. Павлик последний месяц взял отпуск и караулил меня, словно курицу, которая вот-вот должна снести золотое яйцо. Боялся повторения истории, его мать к гадалке ходила, и та сказала: ребёнок застрянет, будет больной. А ничего, что мне кесарево плановое делали? Гадалки эти…
Такая вот история. Если рассудить, всё непредсказуемо. И бояться смысла нет. Даже если что-то нельзя.
Автор: Здравствуй, грусть!