В голосе дочери было что-то такое, от чего у Марины Петровны сжалось сердце.

Лена никогда не просила о помощи, всегда справлялась сама, гордилась своей самостоятельностью.
— Конечно, приезжай. А что произошло-то?
— Потом расскажу. Я уже выхожу.
Гудки в трубке. Марина Петровна постояла с телефоном в руках, потом отложила его и пошла ставить чайник. Лена живёт в соседнем районе, минут сорок на автобусе, если не будет пробок. Значит, через час она будет здесь.
Женщина достала из буфета хорошие чашки, те, что покупала к приходу гостей, нарезала лимон, выложила на тарелочку печенье. Руки слегка дрожали — дурное предчувствие не отпускало.
Лена появилась раньше ожидаемого. Когда Марина Петровна открыла дверь, дочь стояла на пороге с заплаканными глазами и растрёпанными волосами. В руках у неё была спортивная сумка.
— Ой, доченька моя… — Марина Петровна обняла Лену, почувствовала, как та дрожит. — Проходи, проходи скорее. Чай уже готов.
Они сели на кухне. Лена молча пила чай, время от времени всхлипывая. Марина Петровна ждала, не решаясь расспрашивать. Дочь расскажет сама, когда будет готова.
— Он меня бьёт, мама, — наконец произнесла Лена так тихо, что мать едва расслышала. — Уже не первый раз.
Марина Петровна поставила чашку, чувствуя, как холод разливается по груди.
— Как бьёт? Андрей? Да что ты говоришь!
— А я что, вру, по-твоему? — Лена резко подняла голову. Под глазом темнел синяк, который она пыталась замаскировать косметикой. — Вот, полюбуйся!
— Господи… — Марина Петровна потянулась к дочери, но та отстранилась.
— Не надо жалеть меня! Сама виновата, нарвалась. Думала, что после свадьбы всё изменится, он успокоится… Дура я, мама, дура!
— Почему ты мне раньше не сказала? Мы же с тобой…
— Да что бы ты сделала? — Лена горько усмехнулась. — Стала бы уговаривать потерпеть, семью сохранить, детей ради. Ты же всегда говорила: замуж выходят один раз и навсегда.
Марина Петровна опустила глаза. Действительно, она всегда так считала. Сама прожила с отцом Лены сорок лет, хоть и не всегда было легко. Терпела его запои, грубость, равнодушие. Считала, что так и должно быть.
— А дети где?
— У его матери остались. Сказала им, что у бабушки погощу. — Лена вытерла глаза рукавом. — Не хочу, чтобы они видели меня такой. Маше всего семь, а Павлик… он уже понимает, что дома не всё хорошо. Вчера спросил, почему папа кричит на маму.
— И что ты ответила?
— Что папа устал на работе. — Лена сжала кулаки. — Врать детям научилась. Молодец, да?
Марина Петровна встала, подошла к окну. На улице моросил дождь, фонари отражались в лужах жёлтыми пятнами. Сколько раз она сама стояла у этого окна, когда муж не приходил домой или возвращался пьяный и злой. Сколько раз думала уйти, но оставалась. Ради дочери, как тогда казалось.
— А он где сейчас?
— Дома. Спит. Напился и вырубился. — Лена судорожно вздохнула. — Мам, я больше не могу. Не хочу, чтобы дети росли в таком доме. Помнишь, как я боялась, когда папа пьяный домой приходил? Пряталась в шкафу и молилась, чтобы он на меня не орал.
— Твой отец никогда руку на нас не поднимал!
— Зато орал так, что соседи стучали в стену. А ты всё прощала, всё терпела. Я тогда думала, что так и надо, что все мужики такие. — Лена посмотрела на мать. — Я не хочу, чтобы Маша выросла с мыслью, что можно позволять мужчине себя унижать.
Марина Петровна вернулась к столу, села напротив дочери.
— Но ведь он не всегда такой. Помню, как хорошо вы жили первые годы. Он же тебя любит…
— Мама! — Лена ударила кулаком по столу. — Это не любовь! Любящий мужчина не поднимает руку на женщину! Никогда! Ни при каких обстоятельствах!
— А если ты его чем-то разозлила?
— Я его разозлила? — Лена встала, начала ходить по кухне. — Знаешь, чем я его разозлила в этот раз? Попросила не курить в детской. Маша кашляет по ночам, врач сказал, что у неё начинается астма. А он мне в ответ: “Не указывай мне, где курить в моём доме!” И треснул по лицу.
— Ну зачем же ты с ним споришь? Можно было бы помягче…
— Мама, ты слышишь себя? — Лена остановилась, уставилась на мать. — Ты оправдываешь того, кто бьёт твою дочь!
Марина Петровна растерялась. Она не оправдывала, просто пыталась понять. Всю жизнь считала, что в семье главное — сохранить мир любой ценой. Мужчина работает, устаёт, ему нужен покой дома. А женщина должна создавать этот покой, уступать, не перечить.
— Я не оправдываю. Просто… может, стоит попробовать ещё раз? Поговорить с ним серьёзно?
— Я пробовала. После первого раза, когда он меня толкнул, я села и спокойно с ним поговорила. Объяснила, что мне больно не только физически, но и душевно. Он извинился, обещал больше никогда. Принёс цветы, неделю был шёлковый. А потом опять началось.
Лена вернулась к столу, взяла в руки фотографию, которая стояла на подоконнике. На снимке они с Андреем в день свадьбы — молодые, счастливые, влюблённые.
— Мам, а ты помнишь, что говорили соседи, когда мы съехались? Что он хороший парень, работящий, не пьёт, не курит. Все завидовали, что мне такой попался.
— Помню. И сейчас помню. Может, у него сейчас трудности какие-то? На работе проблемы?
— У всех проблемы! — Лена резко поставила фотографию. — У меня тоже работа нервная, начальник дурак, зарплату задерживают. Но я же не бью из-за этого детей или мужа!
— Дети… А как же дети? Они отца любят.
— Любят. И это самое страшное. — Лена прикрыла лицо руками. — Вчера Павлик сказал мне: “Мама, а папа тебя наказывает, как меня, когда я плохо себя веду?” Понимаешь? Он думает, что это нормально!
Марина Петровна почувствовала, как что-то переворачивается внутри. Да, она помнила этот страх в детских глазах дочери, когда муж приходил домой в плохом настроении. Помнила, как Лена пряталась за её спину, как вздрагивала от резких звуков.
— А куда ты пойдёшь? С детьми, без работы… Квартира-то на него оформлена.
— Найду работу. Сниму комнату. Справлюсь как-нибудь. — Лена выпрямилась. — Главное, чтобы дети были в безопасности.
— А если он не даст детей?
— Дерётся со мной, значит, не справляется с собой. Какой из него отец? — Лена встала, подошла к окну. — Знаешь, что я поняла? Когда мужчина поднимает руку на женщину, он перестаёт быть мужчиной. Он становится просто… существом, которое не умеет решать проблемы по-человечески.
— Лена, а может, всё-таки стоит подумать? Съездить куда-нибудь отдохнуть, развеяться… А потом вернуться и попробовать начать заново?
Дочь обернулась, и Марина Петровна увидела в её глазах что-то новое — решимость, которой раньше не было.
— Мам, я знаю, ты хочешь как лучше. Но пойми: заново можно начинать только тогда, когда есть что начинать. А у нас с ним ничего не осталось. Только страх, ложь и привычка терпеть.
— Но ведь вы же любили друг друга…
— Любили. Да только любовь не может существовать рядом со страхом. — Лена вернулась к столу, взяла мамины руки в свои. — Ты всю жизнь учила меня терпеть, прощать, не высовываться. А я хочу научить своих детей другому — защищать себя, не позволять собой помыкать, уважать себя.
Марина Петровна посмотрела на дочь и вдруг увидела не ту маленькую девочку, которую всю жизнь пыталась оберегать, а взрослую женщину, которая знает, чего хочет.
— А ты не боишься?
— Боюсь. Очень боюсь. — Лена сжала мамины пальцы. — Но я ещё больше боюсь остаться. Боюсь, что однажды он ударит не только меня, но и детей. Боюсь, что Маша вырастет и выберет себе такого же мужчину, потому что будет считать это нормой.
Они сидели молча, держась за руки. За окном дождь усилился, капли стучали по стеклу всё чаще.
— Можешь пока у меня жить, — тихо сказала Марина Петровна. — Пока не найдёшь что-то своё.
— Правда? — Лена посмотрела на мать с надеждой.
— Правда. И детей привози. Места всем хватит. — Марина Петровна встала, прошла к холодильнику, достала молоко. — Будешь какао? По-прежнему любишь?
— Люблю. — Лена улыбнулась впервые за весь вечер. — Мам, а почему ты всегда говорила “никогда не звони после девяти”?
— Потому что поздние звонки — это всегда плохие новости. — Марина Петровна поставила молоко на плиту. — А оказывается, иногда это не плохие новости. Иногда это просто… начало.
— Начало чего?
— Новой жизни. Твоей собственной.
Лена подошла к матери, обняла её со спины.
— Спасибо, мам. За то, что не стала читать мне лекции о святости брака.
— А я чуть было не стала. — Марина Петровна накрыла дочкины руки своими. — Но потом поняла: я не хочу, чтобы ты жила так, как жила я. В страхе и оправданиях.
— Ты не жила в страхе. Ты была сильной.
— Нет, доченька. Я была трусихой. Боялась остаться одна, боялась осуждения, боялась признать, что ошиблась. А сила — это когда находишь в себе мужество изменить то, что нельзя терпеть.
Молоко на плите начало закипать. Марина Петровна отошла, добавила какао, сахар, размешала. Сладкий запах наполнил кухню, напомнив о том времени, когда Лена была маленькой и они вот так же сидели на кухне, только тогда поводом для разговоров были школьные проблемы и первые влюблённости.
— А если он будет искать меня? Требовать, чтобы я вернулась?
— Не вернёшься. — Марина Петровна поставила перед дочерью чашку с какао. — И если надо будет, я сама с ним поговорю.
— Ты? — Лена удивлённо посмотрела на мать.
— Я. Мне есть что ему сказать.
Они пили какао и строили планы. Завтра Лена поедет забирать детей, потом они вместе сходят к юристу, узнают, как правильно оформить развод. Марина Петровна предложила отдать Лене свою комнату, а самой перебраться в гостиную — всё равно она теперь спит плохо, часто встаёт по ночам.
— Мам, а ты не жалеешь, что я тебе позвонила так поздно?
— Нет. — Марина Петровна посмотрела на дочь и улыбнулась. — Знаешь, есть звонки, которые нельзя откладывать. Даже если на часах уже десять вечера.
Лена кивнула, допила какао и встала собирать чашки.
— Завтра будет трудный день.
— Будет. Но мы справимся. — Марина Петровна обняла дочь. — Вместе справимся.
Они убрали на кухне, постелили Лене на диване в гостиной. Когда Марина Петровна легла спать, было уже за полночь, но заснуть не могла. Думала о том, что жизнь умеет преподносить сюрпризы даже в шестьдесят лет. Думала о том, что иногда поздний звонок — это не беда, а спасение. И о том, что никогда не поздно начать жить по-настоящему.
Автор: Тишина вдвоём