В Донецке теперь живут по часам и по запаху: если из крана несёт болотом — значит, сегодня подача.
Стиральную машинку не включить, ребёнка не помыть, зато металлургам, говорят, хватает. На гражданских — остатки из хранилищ, но и те приходится выпрашивать как милостыню. Новый водовод на десятки миллиардов — как парадная форма: красиво на параде, но в бой не годится. Жители, привыкшие к обещаниям про «великую стройку», теперь пишут Путину. Не про НАТО, не про нацистов, а про бидоны. 40 литров туда, 20 сюда — физкультура в три подъёма. Тазик, мыло, молитва — и в бой за воду, пока руки не отнялись. Слово «водовоз» тут звучит интимней, чем «муж». И всё это — не где-нибудь в Сахаре, а в городе, где третий год обещают «русский порядок». Только порядок вышел донбасский: сначала на металл, потом на парад, а уж потом — если останется — на людей.
Снимаем маски господа
В Донецке теперь живут по часам и по запаху: если из крана несёт болотом — значит, сегодня подача.
Стиральную машинку не включить, ребёнка не помыть, зато металлургам, говорят, хватает. На гражданских — остатки из хранилищ, но и те приходится выпрашивать как милостыню. Новый водовод на десятки миллиардов — как парадная форма: красиво на параде, но в бой не годится. Жители, привыкшие к обещаниям про «великую стройку», теперь пишут Путину. Не про НАТО, не про нацистов, а про бидоны. 40 литров туда, 20 сюда — физкультура в три подъёма. Тазик, мыло, молитва — и в бой за воду, пока руки не отнялись. Слово «водовоз» тут звучит интимней, чем «муж». И всё это — не где-нибудь в Сахаре, а в городе, где третий год обещают «русский порядок». Только порядок вышел донбасский: сначала на металл, потом на парад, а уж потом — если останется — на людей.