Если сравнивать детство Люси с тем, как растет большинство ее сверстниц - можно сказать, девочке повезло. Она училась в Англии, окончила школу-пансион для девочек. Заведение было первоклассным. Предметы обязательные и по выбору. Спорт и экскурсии. Красивая обстановка вокруг и красивая форма.
Как Люся туда попала? Ее отец работал в подразделении российского банка, занимал видный пост. У мамы Люси было призвание - домохозяйка. Ничего другого, чем стоило в этой жизни заниматься женщине, она себе представить не могла. Может быть, ей следовало бы родиться на Востоке. И там какой-нибудь шейх носил бы ее на руках, потому что она была красива, нежна, обаятельна. И ее дом был для нее миром, который она не хотела покидать.
Все эти домашние салфеточки-тарелочки-подушечки были для нее бесконечно важны, она могла часами подбирать в интернет-магазинах что-то, что может сделать квартиру еще уютнее. К обеду отец не приезжал - далеко, но каждый ужин превращался в праздник. Некоторые блюда Нина готовила часами, и весь этот фарфор, скатерти, вино и дорогие бокалы создавали, так сказать, обстановку.
Но когда Люся бывала дома, она чувствовала себя старше этой мамы-девочки, такой беспомощной - вне этих стен. Пусть красивая прическа, шелковые платья и украшения. Пусть - не отвести глаз. Но окажись ухоженная домашняя кошечка на улице, выжила бы она там?
Люся, благодаря подругам, учителям, и самой себе в первую очередь понимала день сегодняшний гораздо лучше. Она рано сдала на права, она собиралась, окончив школу, жить отдельно от родителей, но тут стряслась беда и планы резко изменились.
Собственно беда - это громко сказано. В банке начались перемены, сокращения и отца уволили. Но для него, который этого никак не ожидал, небо рухнуло на землю. Для мамы, конечно, тоже.
Она же и объясняла потом шепотом Люсе, как будто отец мог услышать из дальней комнаты (но мама Нина) страшно боялась травмировать его психику. Объясняла, что в семье - большое горе, что за отцом еще числятся какие-то большие деньги, которые он должен вернуть. И в такое время надо всем быть вместе, потому что отца поддержать некому. Они возвращаются в Россию, и теперь отец будет работать там.
Люся своей родины не помнила. Она поняла только, что и ее жизнь меняется полностью. Может быть, если бы она была старше, то и перенесла бы это тяжелее. Но молодость жадна до впечатлений, и Люся не против была увидеть мир. Жаль только расставаться с подругами. Но она думала, что там, в родном городе поступит в какую-нибудь школу типа этой, и тогда….
Ага, щаз! Все изменилось больше, чем она могла себе представить. Оказавшись в обычной российской школе, Люся почувствовала себя инопланетянкой. Первое время ей было так тяжело, что по вечерам, закрывшись в своей комнате, она плакала, от чего уже давно отвыкла. Только совсем маленькой она так лила слезы.
После Люся оценит и свой, в общем-то неплохой класс, и девчонок, совсем не злых, умеренно-насмешливых и до страсти любопытных. И мальчишек, которые неуклюже пытались ухаживать за “англичанкой”, которая говорила с акцентом. А больше всего - учительницу русского языка и литературы, для которой не придумали лучше банального определения “учитель от Бога”, но так ее называли все. Надежда Николаевна любила и свой предмет, и “своих детей” - самозабвенно.
Словом, через некоторое время у Люси всё вошло в колею. Не то, что дома. Они вернулись в ту самую квартиру из которой уезжали в Англию, и Нина растерянно озиралась - жилье показалось ей на редкость неуютным и тесным. А ведь здесь предстояло разместить еще все то, что они привезли с собой! Нина поняла, что ничего нового покупать пока не на что.
Ее муж какое-то время не работал. Позже он устроился, опять таки в банковскую сферу, на низовую должность. В окружении - одна молодежь. Он начал пить.
Причем в каком-то смысле прошлое свое он вспомнил быстрее жены. И понял, что дорогие коньяки и подобное - теперь не для него. Ведь если пить не от случая к случаю, а каждый день - на элитные напитки уйдет целое состояние. А где его взять? Горячительное же требовалось каждый день, и если дома ничего не имелось - это был убитый вечер. Всё это отец смекнул очень быстро. Может быть, у него в роду были алкоголики.
Нина же искренне терялась. Она покупала вроде бы привычные продукты, но муж теперь давал ей на хозяйство “всего-ничего”. И деньги, которые нужно было растянуть на неделю, уходили за день.
Вместо того, чтобы пообещать, что все наладится, муж сказал:
Готовь чего попроще. Вот, например, пельмени…
Надо было видеть это зрелище, когда вечером, за ужином, отец сидит за столом, бутылка водки почата. А мама заходит с этой своей растерянной улыбкой, которая теперь словно приклеилась к ее лицу, и ставит на стол супницу, полную дымящихся пельменей. Да, она сама их слепила, да, из трех сортов мяса…. Но с ее точки зрения - ей самой есть абсолютно нечего. Потому что те салаты и те фрукты, которые “полезны для красоты” теперь отошли в область преданий.
Маме пришлось осваивать овсянку и яблоки, купленные у бабушек на рынке. Но еще больше мучило ее то, что прежде она “жила во имя”. Муж был для нее всем. А теперь вроде и поговорить не с кем. Александр приходил, ел и спал. Засыпал рано - еще десяти часов не было. А ночью его мучила бессонница, он курсировал на кухню и обратно, искал таблетки “от головы”, а потом снова наливал себе стопку, потому что не мог заснуть.
А не выспишься - работать не сможешь, - объяснял он жене, когда она жалостливо, точно больного, спрашивала его: “Может, хватит?”
Утром отец вставал отекший, постаревший. Надевал наглаженную рубашку, которую подавала Нина, трясущимися руками завязывал галстук. В банке его уже старались не показывать клиентам.
Люся пропустила тот момент, когда родители решили разойтись. При ней они никогда не ссорились. Мама считала, что дочери нельзя наносить психологическую травму.
Люся обживала новый для себя мир, а впереди был выпускной, экзамены…. Надежда Николаевна занималась с ней дополнительно, у себя дома. И не брала за это ни копейки. В этом смысле она была ископаемым элементом.
Но самое большое потрясение Люсе пришлось пережить, когда последний экзамен был сдан (и довольно прилично). Девушке казалось, что теперь ее ждет сплошная череда праздников. Будет же какой то подарок за успешное окончание школы. Потом день рождения - восемнадцать лет. Потом они с девочками подадут документы в вуз…
И тут папа с мамой зовут ее в папин кабинет, закрывают за собой дверь. Папа не похож сам на себя. За то время, что они вернулись из Англии, он постарел на двадцать лет. Мама тоже не похожа сама на себя. Она такая же красивая, нежная и ухоженная как домашняя кошечка, но появилась в ней нервозность. Вон, вертит ручку, то отложит ее, то снова возьмет и начинает крутить.
Мы хотим, чтобы через месяц ты вышла замуж, - сказала мама.
Еще раз, пожалуйста…., - это было настолько дико и невозможно, что Люся попросила, - И, если можно, по буквам.
Дело в том, что я в ближайшее время тоже выхожу замуж, - сказала мама.
Люся не знала, что ей делать - прочистить уши? Поддержать падающую челюсть? Закрыть лицо руками?
Мама объяснила. Она встретила мужчину. Вернее, ее встретил мужчина. Мама всегда брала на себя вторую роль. Она не говорила: “Я познакомилась”. Всегда: “Меня познакомили”, “Позвали”. “Предложили”. “Очаровали”. Люся в очередной раз подумала, что на Востоке ей не было бы цены.
Так вот, маму встретили и очаровали. И до безумия очаровались ею. Так что она выходит замуж. Мама не добавила, а Люся не спросила, только предположила - теперь у мамы будет жизнь как прежде, а может, и лучше. Паюсная икра в серебряной икорнице.
Словом, семья распадается, и Люси срочно нужно пристроить. Укрыть лодочку в безопасной гавани.
Мам, вообще то уже это… двадцать первый век, - Люся впала в такой ступор, что едва не забыла русские слова. Ей захотелось перейти на английский, - Поступаю в институт, переезжаю в общагу. Или квартиру с девочками будет снимать. Папу буду навещать. Твой хахаль, как я понимаю, меня видеть не хочет…
Мама терпеливо вздохнула и поджала красивые губы. Потом объяснила. Она подняла все свои связи. Родню трех поколений. Внучатых племянниц двоюродных падчериц. Но отыскала совершенно великолепный вариант. Тридцать девять лет. Холост. Богат. Уже видел фотографию Люси и в воскресенье приглашен на обед.
Люся подумала, что, если папа пьет, то мама, наверное, увлекалась н-а-р- котиками, причем не совсем легкий вариантом. Возможно даже тяжелым С перед-озировкой.
Ты будешь в воскресенье дома? - мама сложила на груди руки. Тонкие белые пальчики, маникюр стильные колечки…
В выходные Люся собиралась с девчонками на велосипедную прогулку. теперь планы, кажется, накрывались… Конечно, можно было с утра сбежать, просто вышмыгнуть из квартиры незаметно, и рвануть к Наташе или Кате, и ехать уже от них. Но неожиданно погода испортилась, словно была с мамой заодно. А в субботу у отца поднялось давление, и оставлять его, чтобы он слушал мамины стенания, если она, Люся, сбежит….
Девушка осталась. И как в добрые прежние времена, они с мамой готовили воскресный обед, и накрывали овальный стол тончайшей вышитой скатертью и по всем правилам раскладывали приборы.
А когда раздался звонок, и мама погнала дочь открывать дверь… Люся поняла, что к черту велосипед, к черту девчонок, и институт в общем-то тоже.
Потому что Вадим, которого выбрала мама, только по иронии судьбы торговал элитной мебелью. Ему нужно было сниматься в блокбастерах или украшать обложки мужских журналов, или…Люся встряхнула головой, снова заменяя в ней английский словарь на русский.
…А он был не только красив, но еще и обаятелен, и умен, и…. Словом, Люся вышла замуж даже не со свистом. Это была какая-то телепортация. Сегодня она - школьница, учит графики построения функций и спит под любимым клетчатым пледом. Завтра она - молодая жена, в своем доме. Люся заказала печать свадебных фотографий, вставила их в рамки и развесила по стенам. Чтобы смотреть на них по сто раз в день и напоминать самой себе, что это все не сон.
Из нее и близко не получилось такой хозяйки как мама. Но это и не нужно было. Вадим не требовал от нее ни изысканного стола, ни безупречно убранного дома. Зато он очень любил путешествовать, и они часто куда-нибудь срывались. В основном за границу, в Европу. Вот где пригодилось Люсино знание языка. Вадим владел английским гораздо хуже, но все же прилично.
Правда поездки их были отнюдь не чисто развлекательные. Бизнес, понимаете… Поставщики…. То комод из дерева, попробуй еще выговорить его название… Может, оно вообще одно на планете растет. То гарнитуры, которым место, похоже, во дворце, а не в домах простых смертных. В дело свое Вадим был влюблен, чуя, что может добыть какую-то редкость, мог сорваться когда угодно и куда угодно, хоть на край света… Бывало, что муж пропадал по делам на целый день, но Люся не скучала. Они всегда останавливались в гостиницах, которые представляли собой города в миниатюре… В них было всё. И каждый раз сами собой случались новые знакомства. И как много молодых женщины завидовало Люсе, когда поблизости оказывался Вадим! Не раз, и не два собеседницы пытались припомнить, морща лоб:
Я, кажется, видела его в каком-то фильме….
Он не музыкант? Или может, певец?
Сколько стран они тогда объездили, сколько всего увидели…
Люся усмехнулась.
А потом, если бы не Аня, следователь Аня Джабраилова, ей не удалось бы склеить жизнь из осколков.
Да, это плохо, то что разбилось, уже никогда не будет целым… Но этот чертов инстинкт самовыживания, заставляет собирать эти осколочки, примеривать их друг к другу, пытаться приладить, приклеить. Понимая, что достаточно лишь одного легкого движения, чтобы…Стоит судьбе, как говорится, мизинцем шевельнуть….
Аня знает, что сейчас у Люси другое имя, другие документы… Что заставило ее закрыть на это глаза? Родители не знают, где сейчас Люся, им известно только, что она жива. Мама, утопающая в своей новой счастливой жизни, погрузившаяся в нее с головой и даже с высокой прической - довольствуется и этим. Отец спился окончательно. Иногда Люся звонит ему, чтобы сказать:
У меня все хорошо.
А у Ксанки?
Ксении, дочери Люси, уже исполнилось двенадцать лет. Но самомнения у нее хватит на шестнадцатилетнюю
У нее тоже.
На мои похороны хоть приедешь? - спрашивает отец вроде бы в шутку.
Но они оба знают, что ему осталось недолго. Печень ни к черту. Еще бы - столько пить!
А если я задам тебе тот же вопрос? - Люся задерживает дыхание, - Молчишь? Страшно представить себе такое? Вот и мне тоже…
Ну что ты сравниваешь! Смена поколений это естественно…
Да пошел ты! - с этими словами Люся вешает трубку.
Но отец понимает, что это равносильно самому нежному “Я тебя люблю”. Выйдя из телефонной будки, Люся заходит в бар. В принципе она не может позволить себе лишних трат, но не сейчас. Она заказывает коньяк, двойную порцию. Отказывается от лимона, орешкой и прочей ерунды, которую предлагает бармен.
Она будет пить, сидя в почти пустом баре, в самом темной углу. Официант подойдет, чтобы зажечь свечу на столике, но она сделает жест - не надо. И он оставит ее в покое.
Возможно в какое-то время они с Ксанкой еще продержатся в этом городке, пока никто о них не разнюхал. Дочка даже полюбила эту квартиру, что они снимают на тихой старой улице. на первом этаже - булочная, по утрам там можно выпить чашку кофе. А ночами Ксанка спит крепко, и не видит тараканов, которые бегают по полу в кухне. Они неистребимы - Люся испытала всё и почти сдалась. Утром Ксана уйдет в школу, а Люся откроет ноутбук, и сядет за работу. И может быть, нальет себе еще рюмку коньяка. Наследственность, господа хорошие, а также жизнь в царстве хоррора… И рюмка уже опустела…
***
Вадим очень много занимался благотворительностью. У обеспеченных людей - это знак хорошего тона. Кому-то, может быть, и жаль было денег, но не хотелось, чтобы осуждали другие. А для кого-то это сделалось потребностью. Вадим выбрал детский реабилитационный центр. Это было что-то промежуточное между интернатом и детским домом. Туда попадали дети, если мы перейдем на казенный язык, “из неблагополучных семей”. Жили тут и месяц, и два, и три. Их подлечивали, откармливали, старались чему-то научить - как правило, с учебой у этих ребят всё было очень запущено. У некоторых ребят за это время в семье всё менялось к лучшему. Родители закодируются, найдут работу… Тогда дети возвращались домой. Если же родители продолжали пить, поколачивать друг друга, и в холодильнике мыши не на чем было пове-ситься, ребят отправляли в детдом.
Реабилитационный центр, который приглядел Вадим, выглядел крайне убого. За те годы, что бизнесмен был его меценатом, заведение преобразилось. Ремонт, огромный плазменный телевизор, паласы в игровых комнатах, игрушки, детская площадка….На стенах теперь были нарисованы сказочные персонажи, на столах появлялись свежие фрукты. А заведующая встречала Вадима с такой почтительностью, точно он был арабским шейхом, а она - его последней прислужницей.
Люсе тоже доставляло радость участвовать во всем этом. Много раз она ездила в магазины, чтобы самой выбрать игрушку для кого-то из именников - нарядную куклу, или огромного медведя, или заводной поезд. А новые приятельницы советовали ей поскорее родить Вадиму собственного ребёнка - он, де, будет отцом на диво.
Люся немножко побаивалась. Мама рассказывала ей, что переносила единственную беременность крайне тяжело, лежала в лёжку, её выворачивало наизнанку почти до самых родов, и она уже не знала, чего хочет - родить или уме-реть. Бывали минуты, когда второй вариант казался предпочтительнее, тем более, если наступит прямо сейчас.
Поэтому, когда тест у нее оказался положительным, Люся в прямом смысле слова приготовилась ждать конца. Но беременность причинила ей лишь три неудобства. Постоянно хотелось спать. А еще Люся возненавидела запахи курицы и мяты. В принципе - ерунда, можно не брать в расчет. Забегая вперед - стойкое отвращение к мяте сохранилось на всю жизнь. В отличие от курицы.
Вадим спросил - не хочет ли Люся рожать в частном роддоме. Но молодая женщина выбрала обычный, в районной больнице. Все говорили, что там очень хорошие врачи, “набившие руку”, и даже самые сложные случаи там оканчиваются благополучно.
А вот когда за три дня до Люсю положили (палата была платной - это да) и врачи обсуждали варианты родов, молодая женщина двумя руками была за кесарево. Это казалось ей не так страшно….
Позже до нее дошло, что легких операций в принципе не бывает, и если обезболивающий укол задержится хоть на десять минут - будешь чувствовать себя как немножко перееханная поездом. Но рядом лежала Алка - живой пример. Худенькая как тростиночка, она с самого начала боком-боком старалась вставать, и не стонала, и не жаловалась… Вообще в тот “заход” на этаже было много прооперированных, и веселая пожилая санитарка в шесть утра зычно кричала в коридоре:
Ну что, потрошенные, айда…..мыть…..
Впрочем, это все второстепенно, а главное было, что у Люси родилась девочка, хорошенькая как кукла. Хоть запускай на конкурс “Мисс младенец”.
Имя выбирал Вадим. И не позволил Люсе остановиться ни на разных там Снежанах и Анжеликах, ни на Хавроньях и Агафьях…
Не городи глупости, мать, - сказал он нежно, - Что касается роскошных имен - раньше их давали своим детям блатные, а сейчас - поклонницы сериалов. А народные варианты - прежде попу курицу несли, чтобы подобрал младенцу имя покрасивше, как у господ. Давай на дворянские семьи ориентироваться. Мальчики там - Александры, Николаи, Константины… Девочки - Марии, Ксении, Ольги…. Ну и так далее. Давай придерживаться хорошего тона.
Люся покачивала дочку, не слишком вслушиваясь в то, что говорит муж. По большому счету, ей было всё равно. Можно хоть Ксения, хоть Харитина… Лишь бы не болела.
Вадим нанял помощницу по хозяйству. Пожилая приятная женщина приходила на несколько часов в день, наводила уют, наполняла холодильник. А Люсе казалось, что хоть и тепличные условия у нее были по сравнению с другими женщинами, она все равно превратилась в зомби. Ксанка ночами не спала. Как в фильме “От заката до рассвета”. Люся бродила с ней по дому, чтобы малышка не мешала мужу. А днем Люся переходила из комнаты в комнату с глазами сомнамбулы, и нередко цепляла углы.
Родители приезжали посмотреть на внучку.
Странно, а я был уверен, что у тебя будет мальчик, - сказал отец, - Хоть один в нашем роду… На узи ж вроде говорили….
Они часто ошибаются.
Мне нравится ваш дом, - сказала мама, - У него есть лицо. Вадим молодец, он так ценит вещи, так тщательно их подбирает. У вас каждый стул - личность. Сейчас в моде квартиры безликие, как космические корабли. Так и кажется, что в комнату вот-вот вплывёт астронавт, отодвинет дверь потайного шкафа и достанет из него запасной скафандр….
Но Люся не смогла, как мама, превратиться в “домового”, или, вернее, “домовую”. И когда Ксанка подросла, Люся стала рисовать. Произошло это как-то незаметно для нее самой. Она никогда прежде не ходила ни в художественную школу, ни даже в изостудию. А тут душа запросила творчества. Люся купила несколько картин “по номерам”, изобразила ярких попугаев и корабль на фоне заката. Мама, про такой вид живописи не слышавшая прежде, всплеснула руками. И решила, что в дочери проснулся талант. Ну и ничего, что долго спал. Вон, Сюзан Бойл. В сорок семь лет вышла на сцену, запела ангельским голосом, и все легли…. Вернее, встали, и устроили ей овацию. Вдруг в дочери тоже мертвым сном спал какой-нибудь Репин, и жизнь его, наконец, растолкала.
Люсе было смешно. Она попробовала объяснить маме - это всё равно, что вышивать по схеме. Но, во-первых, мама торопилась в парикмахерскую, и ей некогда было слушать. Во-вторых, ей хотелось верить в чудо.
А потом Люся принесла домой третий холст и маленькие пластиковые баночки с красками. Должно было получиться красиво - зимняя ночь, звездное небо, избушка, в которой светится окно, черный лес вдали и черный забор.
Ксанка играла в манеже со своими медвежатами, Люся взяла кисточку… Но в тот миг она перестала осознавать, что четко очерченные границы на схеме, проставленные цифры, изменили очертание, слишись во что-то другое.
Она рисовала быстро, на диво точной была ее рука, ни разу не дрогнула кисть… Ей даже не надо было смотреть на цифры и сличать их с баночками. И в то же время она испытала чувство, которое никогда не приходило к ней прежде. Тот радостный трепет, граничащий со страхом, который убеждал подсознание: “Что то рождается….из-под моих рук… Что-то большее, чем я могла до сих пор”.
У нее кружилась голова, и Бог весть, чем бы это кончилось. Но на самом деле кончилась краска. Опустели две баночки - с чёрной и синей. Остальные стояли почти нетронутыми. Люся тряхнула головой. Какая зима, какой домик… Домика не было и в помине…. Перед ней на холсте - угол какого грязного сарая, и мальчик - худой до синевы, с всклокоченными грязными волосами…
Она никогда не умела рисовать мальчиков. Кошку не сумела бы нарисовать, не то, что человека. Люся отбросила холст. Отшвырнула, как живое существо. Эту картину она не повесила на стену. Задвинула в своей мастерской в угол, прикрыла листами ватмана.
Но рисование становилось для Люси потребностью. Более того - зависимостью. Такая ломка происходит без сигарет, без интернета… У Люси - без того, что может оставить след и на чем можно оставить след… Она стала ловить себя на том, что набрасывает какие-то сценки карандашом на обоях…на полях журналов, пальцем - на запотевшем окне.
В школе у них была такая девочка - Катя. Каждый раз, когда урок оказывался скучным, Катя рисовала на последних листах тетрадок. Рисовала исключительно туфли на высоких каблуках. На шпильках, высоких, как ходули. Туфли были с розочками или с бантиками, под “леопарда” или “змею”, но Катю тянуло на изящную дамскую обувь. Для нее это был повод занять руки и мысли.
А что же Люся? Какие там туфельки и бантики…. Ее саму пугали рисунки, будто с той стороны листа проявлялось нечто, что смотрело ей в глаза.
Люся записалась к психотерапевту. Это был невысокий дяденька с рыжей бородой. Позже Люся узнала, что он ненавидит женщин. Так бывает. Женщины у него виноваты всегда и во всем. Они уходят после сеансов, наматывая сопли на кулак и посыпая голову пеплом.
Люсин случай Артур Дмитриевич счел незначительным.
Запишитесь в какую-нибудь художественную студию, - посоветовал он, - Пусть вас там научат рисовать то что вам нравится… А вообще домашним хозяйством заняться не пробовали? Мужа, небось, совсем забросили со своими закидонами….
В городе была группа любителей и начинающих живописцев. Летом договаривались, и выезжали вместе на пленер. Было шумно и весело, внимание зрителей не смущало, А работы потом доводили до ума, и устраивали выставку.
Люся прибилась к этой компании. Оставила Ксанку няне, и поехала вместе с художниками рисовать полуразрушенную усадьбу. Она надеялась, что в присутствии других людей, ее рука, которая жила своей жизнью, будет вести себя прилично.
Начиналось всё замечательно. Молодежи устроили экскурсию по усадьбе, накормили горячим обедом в школьной столовой, и привели на полянку, откуда открывался нужный вид, Творите!
Ну пожалуйста, - сказала Люся сама себе.
У нее было всё, что нужно - краски, холст. И сдвиг в голове…Она начала рисовать так осторожно, будто была пьяной, но ей ни за что нельзя было этого показать. Отлично…Уже обозначились стены, потрескавшаяся штукатурка, окна без стекол - пустые темные проемы. Высокая трава, обступившая умирающий дом.
Люсю начало познабливать. Ей хотелось закончить скорее, отойти от холста… Словно здесь, возле него, было холодно, но стоит сделать два шага в сторону - и снова жаркий летний день.
Ой, -сказала Маша из-за плеча, - Кто это у тебя?
Маша была кем-то, вроде негласного руководителя их группы. Рисовала она давно, набрасывала эскизы легко, быстро.. Она была явно талантлива. Сейчас она прохаживалась за спинами художников, смотрела - у кого что получается.
Люся взглянула на свою работу, и едва удержалась от того, чтобы не застонать. Опять, твою ма-ть…..
Да, это был старый господский дом, отлично переданный. Только там, на картине - отнюдь не разгар дня, но властвовали ранние сумерки. И черные проемы окон. А в крайнем правом кто-то был. Кто-то стоял в глубине комнаты, едва различимый в темноте. Явно были видны только глаза - может, на них падал последний свет? Глаза притягивали и манили…
Маша несколько секунд молчала.
Жутковато как-то, - сказала она, - Может, ты не только рисуешь, но и ужастики пишешь тоже? Мы потом эти картины, что нынче рисуем, будем продавать… И, знаешь….только не обижайся….я бы твою не купила. Мне кажется, если бы она ночь. висела в моей комнате, эти глаза светились бы…
**
Изменив фамилию, отчество….имя своё она сохранила. Правда, Люсей её не звал ни один человек, но Людмила - это то, что осталось от прежней жизни.
Она хотела получить лицензию на ношение оружия. Хотя бы ограниченного поражения. Это было жизненно необходимо, и она откладывала деньги, единственное, чтобы это было не в ущерб Ксанке.
А пока она ходила в тир. Сначала приходилось ездить довольно далеко. А потом повезло - рядом с их домом был парк, и там неожиданно открыли маленький тир, который работал каждый день, даже в выходные.
Сначала хозяин удивился ей несказанно. К нему приходили мальчишки, иногда и девчонки. Заглядывали мужики, развлекаясь, или сами себе доказывая, что они еще “ого-го”. Но эта странная женщина, которая приходила сюда почти каждый день, и каждый раз брала винтовку с таким видом, будто это было главное дело в ее жизни…
Сначала она была рядовой начинающей, и часто, очень часто промахивалась. Потом дырочки в мишени стали подбираться все ближе к черному центру, пока, наконец, не начали сходиться в нем, сливаться друг с другом.
Как-то другой завсегдатай тира спросил Людмилу:
Ты спортсменка или просто чокнутая?
Она ничего не ответила, только внимательно на него посмотрела.
Примерно через неделю после этого они снова оказались рядом в небольшом павильоне. Дядька этот уступал Людмиле в меткости, но не намного.
У тебя деньги есть? - спросил он небрежно, между двумя выстрелами.
Хотите ограбить? - поинтересовалась она.
И сама отметила - насколько другим тоном теперь говорит. Жёстким. Такую подумаешь - спрашивать ли второй раз.
Ты себе уже что-нибудь купила? - поинтересовался дядька, - Ну, там приличный травмат… Или только присматриваешься?
Людмила испытующе посмотрела на него.
Я к тому, что, может быть хочешь кое-что посерьезнее?- спросил он небрежно, - Потому и интересуюсь: на какую сумму рассчитываешь?
Людмила положила винтовку и кивнула на дверь - мол, выйдем, поговорим.
***
Эльза знала, что у ее любовника есть жена. Сердце болело, но пока терпимо. «Я современная женщина»— это была мантра. Пожалуй, если повторить ее двести раз, становилось легче.
Ну, есть жена. Где-то там, в своем мире. Дом, ребенок, соски-памперсы. Жена будет там, Эльза здесь – и всё прекрасно. Пересечься шансов у них был практически ноль. В большом городе, при том образе жизни, что вела Люся. Фу, и имя какое-то ископаемое….
Никаких общих знакомых. Эльза недавно переехала в новый районе, купила студию. Она — дизайнер. Придает безликому жилью шарм. Грубо говоря, «делает из овна конфетку». Они с Вадимом – прошлое и будущее. У него- какое-нибудь трюмо времён Марии-Антуанетты. У неё — завтрашний день… По утрам Эльза подходила к окну, откуда лилось солнце. Никаких штор – двадцать четвертый этаж. Выше – только небо. А птицы на расстоянии вытянутой руки. Скоро что-нибудь придумают, и можно будет открыть окно. Полететь вместе с птицами.
Нельзя сказать, чтобы Эльза не мечтала о том, что может быть. Но все мечты распространялись на короткий срок. Вадим говорил:
— Завтра пойдем на концерт. На выставку. В ресторан.
Он понимал — Эльзу в четырёх стенах запирать нелепо как птицу.
Иногда звучало:
— Полетим к морю. Или – отправимся в круиз.
Всегда – не дольше, чем на неделю. Эльза не догадывалась, она знала, что дома Вадим говорил про деловые поездки и поставщиков. А Люсе. Занятой младенцем, по фигу было, куда он отправляется. Главное – помощница приходит каждый день.
Эльза была не из тех девушек, для которых между роскошью и счастьем стоит знак равенства. Превыше всего она ценила впечатления. И если, стоя у борта круизного парохода, она замирала от восторга, любуясь северным сиянием, то ей в общем-то было всё равно, люкс у нее каюта или не люкс. Работая с интерьерами и вещами, она одновременно была будто выше этого, отдавая должное могуществу природы, произведениям искусства, человеческим чувствам.
Впрочем, Вадим вовсе не был скуп. Он очадимень часто дарил ей подарки, квартира и гардероб Эльзы пополнились многими красивыми вещами.
А она в самых тайных своих мечтах видела, что однажды он купит дом. В лесу у озера, ни на что не похожий дом из дерева и стекла, который создало ее воображение. Дом даже не из двадцать первого века, а, наверное, из двадцать второго.
Единственное, что было непонятно Эльзе в Вадиме – это его отношение к детям. Логично было думать, что Люсю он не бросит, потому что у них дочка. Но с Эльзой он никогда не говорил о Ксане, не упоминал ее имени, в его телефоне не было ни одной фотографии Вадима с малышкой на руках.
Один раз, когда Эльза стала его расспрашивать, он задал ей ответный вопрос:
— Зачем тебе это надо? Ты хочешь сказать, что всерьез интересуешься моим ребенком? Или ревнуешь меня к нему? Любить ты ее не можешь, она – дочка моей жены. Так не надо изображать из себя сюсюкающую клушу и умиляться фотографиям девочки – ведь на самом деле ты хотела бы, чтобы ее не было.
Всё. С тех пор как отрезало. Зато вот об этих приютских детях Вадим говорил охотно и много. Рассказывал о новых девочках и мальчиках в реабилитационном центре, часто ездил к ребятам. Упоминал, когда удалось устроить чью-то судьбу.
Всё это было непонятно, но Вадим никогда и ни перед кем не открывал полностью свою душу. И Эльзе оставалось лишь мириться с «заскоками» любимого мужчины.
На этой неделе он опять сказал ей:
— В выходные летим к морю.
Он никогда не предупреждал ее за долгий срок. Зато ей не нужно было ни о чем думать. Билеты, гостиницы – все это появлялось точно само собой, как по волшебству.
Единственный вопрос, который Эльза задавала:
— На сколько дней брать вещи?
Конечно, было неудобно. Нередко приходилось объяснять клиентам. Форс-мажор, простите покорно. Не вдаваясь в подробности – любовник позвал, отказать нету сил.
Про домик Вадим не заговаривал никогда. Хотя нередко вскользь замечал, что они ничего не должны скрывать друг от друга. Но сам скрывал очень и очень многое. Эльза поняла это в тот самый вечер у моря.
Чёрт знает почему это путешествие вышло таким хорошим. Всего три дня, абсолютный несезон – ноябрь и Россия. Что делать в России в ноябре у моря? В маленькой гостинице, где впору жить бы студентам…. Потому что она вот-вот закроется на зиму, а пока из источников тепла здесь – обогреватель типа «ветерок», а из развлечений – подсчёт мух, скончавшихся между рамами.
Но эти три дня были сумасшедше-прекрасными. Пока светло, Вадим и Эльза бродили по берегу, уходили далеко, за все дикие пляжи. И море, которому всё равно, что в мире царит мерзейший осенний месяц, море, не потерявшее ни грана своей прелести, одаривало их подарками, которые сейчас некому было собирть. Все эти раковины. Беженцы глубин. Эльза могла перебирать их часами.
Они сидели в кафе – на безлюдной почти набережной, или на смежной с ней улице, где летом не протолкнуться. Меню было скудным, может, хозяева и вообще не рассчитывали на гостей. Но принимали Эльзу и Вадима даже не как гостей, а как – дальних родственников быть может? Несли всё, чем могли угостить. И рыбу, жареную «для себя», и домашнее вино, и пузырчатые масляные чебуреки, которые минуту назад шкворчали на сковородке. Вадим дегустировал вино, и неизменно брал бутылку с собой.
Если ночь была ясной и звездной – они подолгу стояли на балконе. Он выходил на лес – нечего бояться, что кто-то увидит. Холодно, но можно завернуться в одеяла. Они пили вино из простых граненых стаканов, что были в номере вместе с графином. И огромные южные звезды, особенно яркие от легкого мороза, то удалялись, то приближались, почти касаясь их лиц.
А если шел дождь, они пили вино, лежа в постели. И слушали шум за окном. И была самая безопасная на свете гавань – между одеялом и телом Вадима. Эльза не дышала в этой гавани. Счастье переполняло ее. И она боялась, что оно уйдет вместе с дыханием. Растворится в воздухе, и ночь закончится.
Обычно Вадиму никто не звонил. Эльза не понимала – как так можно? Значит, если Вадим исчезнет из Люсиной жизни, она вообще этого не заметит? Лишь бы присылал деньги… Эльзе хотелось позвонить и предложить Люсе отступного. Но существовала незримая черта, которую она не должна была переходить. Просить Вадима об общем доме. «Заплатить занего» Люсе. Это было нельзя.
И всё же она бесконечно удивилась, когда в два часа ночи вдруг зазвонил его телефон. Они еще не спали. Хотя бутылка почти опустела, и в этот раз это было не вино, а настойка. У Эльзы глаза уже слипались. А Вадим, кажется, был просто сильно пьян.
Он потянулся за телефоном, взглянул на номер и сразу ответил. А потом вообще ушел в ванну и закрыл за собой дверь. Появился он оттуда через пять минут.
Эльза всё это время подыгрывала – ни слова, ни звука. Её вообще «не было рядом». Но сейчас она спросила фальшиво-сочувствующим тоном:
— Что-нибудь с дочкой? Заболела?
— Выгорело, — сказал Вадим.
Казалось, ему хочется ударить кулаком по тумбочке от избытка чувств. Он так и светился от радости.
— Что? – Эльза села, готовясь разделить его торжество.
— Черт, почти ничего не осталось, - Вадим перевернул бутылку над своим бокалом,- И негде взять больше…До утра.
— Пей сам, ничего мне не оставляй. Я и так в хлам и в дым…. Так что случилось…
Возможно, если бы не именно эта минута – она бы еще долго не узнала ничего. Но все сошлось. Эльза слушала. Она лежала под теплым одеялом, но руки и ноги ее стали ледяными. А когда Вадим, в свою очередь заснул, она кое-как добралась до балкона, перевесилась через перила. И ее долго р-вало на облетевшие кусты сирени.
— Да никому они не нужны…эти дети, - заплетающимся голосом говорил Вадим, — Я всегда знаю еще до того, как их привезут…Ну заберут из дома в этот самый приют…Если что-то стоящее, тогда проще так…Типа они сбежали из дома. И фь-юююю….Всё-всё, не буду свистеть, а то деньги….тю-тю совсем….Знаешь, сколько этих киндеров каждый год пропадает….У-у…. у-у… да по всей стране…. А от своих то родителей-алкашей сам Бог велел…
А если уж что-то совсем прямо…офигеть…раз в сто лет…мальчик как ангел, девочка как кукла… то можно и прямо из приюта…там они тоже, извини, не чипированные…всякое бывает… Потерялася я… от так вот…
— И куда их? — Эльза не знала, она это говорит, или кто-то еще.
— В хорошие руки! — тем же уверенно-пьяным голосом заявил Вадим, — А ты что думаешь, я их в масле варю и с перцем кушаю? Не! Хуже, чем было им уже не будет…. А ты чё хочешь? Чтобы я тебе всю схему рассказал? Сбрендила совсем?
— Я думала…органы…, — голос Эльзы стал совсем тоненьким. Писк, а не голос.
— Да ладно! Это редко-редко когда, — успокоил ее Вадим, — Я пару раз за такое брался только…Никаких чики-чики…обычно…А один раз, Элька… вообще… Там такая кроха была…Картина Ботичелли…. Волосы во…ниже колен. Три годика… Тоже, штучный такой заказик…Я не сам, конечно, я только мосты навожу…Там другие следили. Мать в магазине отвернулась, и…Исчезла лялька вообще…И так бывает.
— И где она теперь?
— В одной хорошей стране. Любимая дочка, — Вадим сказал это с такой гордостью, будто речь шла о его собственной дочери, — Наверное, уже сто лет как забыла свой Мухо-с-ранск…У маленьких память короткая.
**
«Глок» оказался отличным пистолетом, хоть Людмила и отдала за него сумму, которую стоит назвать- и закружится голова. У оружия было два тайника – один в машине, другой в доме. Людмила понимала, чем ей грозит незаконное хранение. Но она не собиралась доставать «Глок» до самой последней минуты, а тогда ей уже будет на всё наплевать -остаться бы им живыми. Или хотя бы Ксанке.
Из-за дочери Людмила не могла расслабиться ни на минуту. С Ксанкой ей приходилось всё труднее. В этой школе, в которой она училась сейчас, девочка была новенькой. Притереться – и то трудно, нужно время. А уж если класс вляпался в историю — новенькие лучше всего подходят для того, чтобы стать козлами отпущения. В данном случае – козами.
В школу приехали молодые парни из какого-то развивающего центра. С какой-то программой. Или с проектом. Людмила не вникала во всё это. Ей было не до того. Гораздо хуже то, что всё это касалось ее дочери.
Молодые педагоги должны были прочитать несколько лекций, показать слайды. Кажется, это все-таки казалось профориентации. И надо же было так случиться, чтобы девчонки влюбились в одного из них, который был особенно хорош собой. Не Ксанка, она-то тут ни при чем…Но та компания девиц, которая заправляла всем в классе.
Привыкнув к вниманию ребят, девчонки не сомневались, что их и тут ждет легкий успех. Они начали заигрывать с педагогом – хихикали, задавали провокационные вопросы, совали в карман его куртки записочки. Они бы с удовольствием нарядились и накрасились как на дискотеку, но понимали, что в таком виде директор не пустит их дальше раздевалки. А потом – сумки в зубы и за родителями.
Так вот, потом одна из этих девиц прямо на лекции, когда парень стоял между партами, положила ладонь на задний карман его джинсов и слегка сжала.
На этом терпение молодого человека иссякло. Он пошел к директору и попросил освободить его от занятий с этим классом.
У Лидии Петровны, дамы старой закалки, даже шиньон встал дыбом от ужаса. Немедленно по тревоге были подняты: классный руководитель, оба завуча, школьный психолог, родители и дама из полиции. «Поставить на учет всех и до самого окончания школы» - это самое меньшее, что девчонкам было твердо обещано.
Ксанка, которая в связи с особенностями своей биографии, не только не дружила с мальчиками, но и вообще сторонилась всех представителей мужского пола, боялась их и не доверяла им – теперь попала под раздачу.
Та самая девица, которая всё это совершила, рыдая так, что ее отпаивали водой, заявила, что ее подговорила Ксанка. Нет, не на слабо взяла…Пообещала пять тысяч за подобное развлечение. А девочке деньги нужны позарез, папу уволили с работы, дома семья сидит голодом… И вот, пришлось согласиться. По глупости. Конечно, по глупости….Простите, дуру окаянную…
Эту версию девица озвучила в кабинете директора. Немедленно туда вызвали Ксанку. Когда та услышала, в чем ее обвиняют, ей настолько снесло крышу, что она кинулась на лгунью прямо при Лидии Петровне. Ярость придала сил. Ксанка повалила девочку на пол, и стала остревенело бить кулаками.
Ничего подобного еще не случалось в директорском кабинете. Что там постановка на учет! Мать пострадавшей повела дочку в больницу, на освидетельствование.
Людмилу разыскали по телефону и велели ей явиться в школу не позже, чем через четверть часа. Вероятно, Лидия Петровна считала, что Людмила придет в еще больший ужас, чем она сама, и будет заливаться слезами, одновременно стыдя дочь и вымаливая для нее прощения.
— Можно?
Когда Людмила вошла в кабинет, где готовилось торжественное судилище, по ней заметно было только одно - она очень устала. Просто смертельно устала и….больше ничего.
— Вы понимаете, что натворила Ксения?!
— Её родители собираются подать в суд! На вас и на школу…
— Сегодня же тут будут журналисты….
— Никогда еще…
— Даже мальчики…
Людмила стояла и ждала, когда смолкнет этот гул возмущенных голосов, и ее услышат. Не дождалась. Достала из кармана лист бумаги, расправила его, положила на стол.
— Вот заявление. Я забираю Ксану из школы…. Её оскорбило то, в чем ее обвинила одноклассница. А у этой девочки не будет никаких последствий, кроме синяков. Это, кажется, называется, «легкий вред здоровью»? Сколько хотят ее родители? Сейчас, к сожалению, вопросы чести решаются деньгами. А мы подадим встречный иск – за клевету и моральный ущерб…
…Когда они ехали домой, Ксанка действительно выглядела виноватой.
— Нам придется снова уехать из-за меня?
Людмила вздохнула:
— Придется. Но ты тут – не главная причина.
— Расскажешь, что случилось?
— Обойдешься.
— Значит, опять он, — и Ксанка стала смотреть в окно.
Обе понимали, что их ждет. Придется очень быстро, за считанные часы, сложить вещи. А билеты на поезд брать с пересадкой. А то и с двумя.
— Его видели в соседнем городе, — сказала Людмиле утром по телефону следователь Аня Джабраилова.
— Ну почему, почему вы его тогда не поймали и не дали пожизненное?!
Обе понимали, что вопрос этот риторический. Аня и ее помощники сделали всё, что могли.
***
Не было более неподходящего времени для того, чтобы забеременеть. Нет, не так. Не было более неподходящего мужчины для того, чтобы родить от него ребенка. Эльзы смотрела на тест, и сама чувствовала, какое тупое у нее сейчас выражение лица. И всё же она еще надеялась на возможную ошибку. Тест, купленный в аптеке, она, не отдавая себе отчета, сравнивала с неопытным медиком, который только предполагает…. Но ни в чем не уверен.
Она записалась к лучшему гинекологу города, прием у которой стоил целое состояние. И всё равно запись была на неделю вперед. «Семь дней», - это звучало зловеще, как в фильме «Звонок».
С огромным трудом Эльзе удавалось сосредоточиться на работе, на этих чертовых проектах, которые ни за что нельзя было бросить…Когда же заказы кое-как удавалось добить, девушка ходила по комнате, заламывая руки, и что-то беззвучно шептала, проговаривала, как будто умоляла о чем-то судьбу.
Лишь на один процент допускала она для себя, что избавится от ребенка. Сама Эльза далась ее маме с огромным трудом. Именно что вымоленное дитя. Долгие годы бесплодия, лечение, когда всё было пущено в ход – родители обращались и к профессорам и к бабкам-шептуньям, сто тысяч санаториев, депрессия, попытка суи-ци-да, и наконец…. Долгожданная беременность. Которая могла прерваться в любой момент – мама пролежала на сохранении с самого начала – и до последнего дня, и всё равно Эльза родилась семимесячной.
Девушка представляла, что и в ее жизни может быть что-то подобное – не дай Бог! Она готова была бы – хотя вчера еще об этом не задумывалась – воспитывать этого ребенка одна. О, она бы его вырастила! У нее хватило бы и сил, и времени, и денег, а главное – любви. Но не было никакой надежды на то, что Вадим примет это ее решение, и оставит ее в покое.
Это было чертой его характера, он считал – что моё, то моё, это не отдам никому. И она была его девушкой. И ребёнок, по его мнению, будет принадлежать не ей, матери, а в первую очередь ему.
Судьба часто подсказывает ответ на вопрос «что мне делать?» косвенным, завуалированным путем. Так произошло и с Эльзой.
В платную клинику она поехала как на казнь. И была очень удивлена тем, что в очереди перед ней оказалась старушка. Эльза думала, что тут сидят только обеспеченные дамы, для которых нет ничего важнее собственного здоровья.
Нет, сидела обычная бабушка, лет под восемьдесят, худенькая, изможденная. Ее привела дочь, она, конечно, и заплатила за прием. Судя по тому, как бедно была одета женщина – это был жест отчаяния. Неизвестно, пришла бы она сама сюда лечиться или нет. Но для матери она готова была отдать последнюю копейку. Про Алису Николаевну говорили, что она творит чудеса, берется за практически безнадежные случаи.
Эльза вошла в кабинет после того, как оттуда вывели бабушку. И по обрывкам разговора врача и медсестры поняла, что именно тут сделать уже ничего нельзя. Можно только облегчить…
Будто смертью дохнуло на Эльзу. И когда Алиса Николаевна подтвердила, что она беременна, неожиданно, впервые за эти кошмарные дни девушку охватила радость. Та жизнь, с которой она сейчас мельком соприкоснулась – уходила, и не было сил, чтобы ее задержать. Но новая жизнь пробивалась на свет, и уничтожить ее оказалось совершенно невозможно.
— Спасибо вам большое, — сказала Эльза, — Нет, если всё будет в порядке, стану наблюдаться не в платной, в обычной консультации…. Спасибо!
Это прозвучало так искренне, что с врача на несколько секунд слетела привычная маска суровости. Алиса Николаевна улыбнулась:
— Удачи вам!
Теперь предстояло сделать, пожалуй, самое важное. Ускользнуть от Вадима так незаметно, чтобы он не разъярился, не стал чинить препятствий. Эльза решила идти как по болоту, прощупывая почву перед собой.
Она не сразу отвечала на его звонки, иногда и вовсе не брала телефон, и после не перезванивала. Надеясь приучить его к этому новому для него отношению. Не сразу, но он его почувствовал.
— Уж не завела ли ты себе еще одного любовника? Или я надоел? — спросил он вроде бы в шутку, — Или у тебя теперь график – сегодня один, а завтра другой?
— Что ты городишь ерунду, какой график, — она и вправду чувствовала себя усталой, но сейчас постаралась, чтобы это отразилось и в ее голосе, — Я загружена работой до предела – и сверх него. Если у тебя есть возможность и желание проверить мои слова – проверяй.
Вадим отмахнулся, но Эльза знала – он не упустит шанса проверить.
Через несколько дней он заговорил на эту тему вновь – когда она отказалась составить ему компанию в загородном ресторане:
— А зачем ты столько пашешь? Хочешь заработать? На что?
Эльза делала необыкновенные успехи в искусстве лжи. Она пожала плечами:
— Ну знаешь, по большому счету у меня своя жизнь. Я же не стану требовать, чтобы ты разводился, и исполнял все мои хотелки. Я собираюсь сама себя обеспечивать. Хочу загородный домик… Компьютер минимум тысяч за двести. К клиентам буду выезжать, а работать стану дома. Так и вижу – гостиная с панорамными окнами, за ними – заснеженный хвойный лес, в камине горит огонь…
— А я буду к тебе приезжать…, — это звучало полу вопросом.
— Разумеется. Ты же знаешь, я зациклена не на мужчинах, а на работе. Так что слышать от тебя про измены мне просто смешно…
Эльза просчитывала следующие шаги. Ей не хотелось уезжать из большого города, еще недавно она не думала об этом. Но если придется… Отец, мама и старенькая бабушка жили довольно далеко. Она скажет, что за бабушкой нужно ухаживать, нельзя поручить старушку чужим рукам. Если хочет – пусть проверяет. Бабушка живет отдельно, ей уже восемьдесят шесть, и конечно, в таком возрасте здоровых нет и помощь внучки просто необходима.
И да, Эльза действительно уедет. Мама всегда говорила – если дочь соберется родить ребенка «для себя», она его примет.
— И мне все равно, каким он будет: хоть от негра, хоть от китайца, хоть от президента Франции, — добавляла мама, подчеркивая степень своего бескорыстия.
А потом настал день, когда Эльза пришла домой, а Вадим ждал ее, лежа на диване. У него давным-давно был ключ от ее квартиры. Но вот то, что валялся, ничего не делал…Это было такой редкостью, что Эльза подумала даже: «Заболел и хочет отлежаться у меня, чтобы не заражать домашних».
— Почему ты не сказала, что беременна? — спросил Вадим, как о чем-то незначительном.
Эльза снимала сапоги в прихожей. Она замерла, боясь этого мига, когда разогнется, и взглянет ему в лицо. Наконец, ей удалось справиться с собой.
— Откуда ты знаешь? — спросила она.
Занесла в кухню пакет с продуктами, стала не торопясь разбирать его содержимое. Что-то в холодильник, что-то в шкафчик.
— Разве я тебе не говорил? Даже не пытайся от меня что-нибудь скрыть… Такие вещи надо говорить…
— Да пока и говорить не о чем. Там срок еще символический…
— Я понял! Ты еще не решила, как поступить с ребенком… Но о том, чтобы избавиться – даже не думай. Я догадываюсь, что он тебе не нужен. В этом случае – относись к нему как к товару, к очень дорогому товару. Тут все довольно просто. Дорожка накатанная.
Вот когда ее глаза расширились от ужаса. Этого ей в голову прийти не могло.
— А ты бы сам смог так относиться к своему ребенку?
Он усмехнулся:
— Знала бы ты, что за мной числится…
Эльза закрыла глаза и оперлась на стену, чтобы не упасть…
**
Это случилось в самый обычный день. Ксанка тогда пошла в первый класс, и Люся была «вся на нервах». Хотя школа находилась рядом, и дети могли прийти домой сами, родители малышей толпились у двери класса задолго до окончания последнего урока, чтобы забрать своих чад. Сидеть тут было не на чем, но мамы и бабушки стояли тесным кружком и обсуждали, обсуждали…Всё казалось страшно важным. Какие прописи купить, кто и где брал физкультурную форму, школьное питание, кружки, первая дружба и первая вражда — они сбивались с одной темы на другую…И, когда, наконец, звенел звонок, и в числе прочих ребят выходила усталая Ксанка, Люся бросалась к ней с вопросом: «Ну как?» Словно у дочки позади была не банальная «математика», а по крайней мере ЕГЭ.
Потом уроки дома, Ксанка всегда делала их под присмотром матери. Вместе собирали рюкзачок на завтра, готовили одежду… И надо было вовремя уложить девочку спать, потому что Ксанка не привыкла так рано вставать, не высыпалась, под глазами у нее впервые залегли тени…
Короче, за неделю обе выматывались страшно. И если прежде они старались запланировать что-то интересное на выходные дни, то на этот раз Люся решила – никуда не пойдем. Выспимся обе, будем не торопясь завтракать, посмотрим какое-нибудь кино, еду закажем на дом…Гамбургеры, мороженое… Люся предвкушала, что и после обеда можно будет подремать или хотя бы поваляться с книжкой, понежиться в ванне…. В ту пору ее представления о счастье были самыми простыми.
Но потом позвонил Вадим, сказал, что неожиданно освободился, и уже взял билеты на какой-то детский спектакль на вечер. Когда Люся это услышала, ее лицо так скривилось, что дочка захихикала.
— Хорошо, что папа тебя не видит, — сказала она.
Ну не театральное было у них обеих настроение! Не хотелось доставать наряды, «причипуряться», как говорила бабушка Люси. Потом ехать далеко, чинно сидеть в зале….Расслабиться хотелось в кои-то веки…
Однако Люся знала, что Вадим умеет настоять на своём. Поэтому со вздохом открыла шкаф и стала перебирать вешалки с платьями. Вещей у них было не так уж много, Люся не слишком увлекалась модой и нарядами. А Ксанке в ту пору все эти бантики и рюшечки вообще были «по фене».
Вадим должен был заехать за ними в пять. В это время как раз пошел дождь, уже начинало смеркаться, и так хорошо было бы остаться дома…Но кто же знал, что их желание судьба исполнит самым неожиданным образом.
Когда в дверь позвонили, Люся удивилась. Вадим никогда прежде не забывал взять ключ. Но когда она увидела на пороге немолодых полицейских, кровь Авария…Вадим погиб…Если бы он был жив, ей позвонили бы из больницы…
Однако на лицах полицейских не было ни тени сочувствия. Они пришли за Вадимом, и она была вынуждена впустить их в дом, чтобы они убедились, что его нет.
— И не было с самого утра, — Люся шла за ними, когда они обходили комнаты, — Что случилось? Он кого-то сбил?
Это было первое, что пришло ей в голову. Если не его сбили, значит – он. Может быть, даже насме-рть. Или какие-то проблемы с его бизнесом? Но разве тогда, вот так неожиданно приезжает полиция на дом? Она мало понимала во всем этом, но ей казалось, что если речь идет о каких-то финансовых проблемах, Вадиму должны были бы прислать бумагу. Или куда-то пригласить.
— Вы поедете с нами,— сказал один из полицейских.
— А как ребенок? — Люся растерялась, — Это надолго? Как я оставлю ее одну? Да что случилось?
— Там вам все объяснят.
Люся позвонила подруге, попросила ее срочно приехать и посидеть с Ксаной, пока она не вернется.
— Если будет поздно, останешься ночевать у меня.
Но то, что она узнала в полиции – стало концом ее прежней жизни.
На шумном перекрестке, вместе с другими машинами, на красный свет светофора остановилась и машина Вадима. На заднем сидении сидела девочка лет шести-семи. Мужчина, который готовился переходить дорогу, увидел отчаянное лицо ребенка, прильнувшее к стеклу. А девочка, поняв, что ее заметили, закричала: «Помогите!»
Все решили секунды. Реакция у мужчины оказалась молниеносной. Ему удалось распахнуть дверцу автомобиля, схватить за руки мужчину, сидевшего за рулем… Завязалась драка, в которой без сомнения победил бы Вадим — он был моложе и значительно сильнее.
Но воспользовавшись тем, что происходило, девочка выбралась из машины и бросилась бежать… В гущу людей, во дворы. Вадим захлопнул дверцу, и машина умчалась.
Эта история совершенно ошеломила Люсю.
— Что за глупости! — начала она, — Скорее всего, муж подвозил эту девочку. А что касается того, что она звала на помощь… Может быть – там такая семья, готовы шантажировать, чтобы им заплатить. Изобразили похищение…
Молоденькая следователь покачала головой.
— Девочку уже нашли. Ей семь лет. Мама врач, воспитывает ее одна. Они гуляли во дворе, мать подозвала соседка, стала жаловаться на здоровье. То есть женщина отвлеклась только на несколько минут. И за это время малышка исчезла.
— Но не может же такого быть! — всё происходящее казалось Люсе нереальным, — Это был не Вадим!
— Мужчина, что с ним сцепился, запомнил марку и номер машины. Этот человек тоже пострадал, к счастью незначительно – ушибы, синяки…
А девочка маленькая, она далеко не ушла…По ее словам всё произошло так – мама пропала из поля зрения, а этот дядя открыл дверцу машины и позвал ее. Сказал, что маму срочно вызвали в больницу, и она попросила его привезти к ней дочку. Девочке еще здорово повезло, что она быстро сообразила — что-то нет так…Другая так и ехала бы, надеясь, что ее везут к маме. И с почти стопроцентной вероятностью похитителю удалось бы выбраться из города. Тут случайно совпали два момента – загорелся красный свет и незнакомый человек бросился на помощь. Это ее спасло.
— Вот что я вам скажу, — начала Люся,— Мой муж – не мань-як и не уби-йца. У нас дочь — ровесница этой крохи.
Голос девушки-следователя стал холодным:
— Я не знаю, что выяснится в ходе следствия, но теперь не удивлюсь, если бы будете его покрывать….Возможно, вы знали обо всём заранее….
— Что вы несёте!
— Я сейчас буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте на них максимально правдиво, - теперь тон следовательницы был прямо-таки ледяным, — Потом подпишете протокол…
Люся освободилась поздно вечером. Теперь добраться домой можно было только на такси. До этого момента телефон Вадима, сколько бы она ни звонила ему – не отвечал. Но вдруг Люся услышала, как в сумочке заиграла знакомая мелодия, а на экране высветился номер мужа.
Но за миг до того, как она обрушилась на Вадима с вопросами, он сказал:
— Молчи. Слушай меня. Потому что больше я звонить не буду. Мне просто не повезло. Взялся не за свою работу, это должен был сделать другой человек. Но так сложились обстоятельства…
— Подожди… подожди…
— Молчи. Ты права. Я не ман-ьяк и не уби-йца. С детьми всегда всё хорошо. Теперь на некоторое время все меня потеряют, в том числе и вы. Но я за вами вернусь. Не бойся допросов – тебе нечего сказать, ты действительно ничего не знала…
ПОЛУНОЧНИКИ (клуб любителей мистики)
В ОДНОМ ЧЁРНОМ- ЧЁРНОМ.... (1)
Если сравнивать детство Люси с тем, как растет большинство ее сверстниц - можно сказать, девочке повезло. Она училась в Англии, окончила школу-пансион для девочек. Заведение было первоклассным. Предметы обязательные и по выбору. Спорт и экскурсии. Красивая обстановка вокруг и красивая форма.Как Люся туда попала? Ее отец работал в подразделении российского банка, занимал видный пост. У мамы Люси было призвание - домохозяйка. Ничего другого, чем стоило в этой жизни заниматься женщине, она себе представить не могла. Может быть, ей следовало бы родиться на Востоке. И там какой-нибудь шейх носил бы ее на руках, потому что она была красива, нежна, обаятельна. И ее дом был для нее миром, который она не хотела покидать.
Все эти домашние салфеточки-тарелочки-подушечки были для нее бесконечно важны, она могла часами подбирать в интернет-магазинах что-то, что может сделать квартиру еще уютнее. К обеду отец не приезжал - далеко, но каждый ужин превращался в праздник. Некоторые блюда Нина готовила часами, и весь этот фарфор, скатерти, вино и дорогие бокалы создавали, так сказать, обстановку.
Но когда Люся бывала дома, она чувствовала себя старше этой мамы-девочки, такой беспомощной - вне этих стен. Пусть красивая прическа, шелковые платья и украшения. Пусть - не отвести глаз. Но окажись ухоженная домашняя кошечка на улице, выжила бы она там?
Люся, благодаря подругам, учителям, и самой себе в первую очередь понимала день сегодняшний гораздо лучше. Она рано сдала на права, она собиралась, окончив школу, жить отдельно от родителей, но тут стряслась беда и планы резко изменились.
Собственно беда - это громко сказано. В банке начались перемены, сокращения и отца уволили. Но для него, который этого никак не ожидал, небо рухнуло на землю. Для мамы, конечно, тоже.
Она же и объясняла потом шепотом Люсе, как будто отец мог услышать из дальней комнаты (но мама Нина) страшно боялась травмировать его психику. Объясняла, что в семье - большое горе, что за отцом еще числятся какие-то большие деньги, которые он должен вернуть. И в такое время надо всем быть вместе, потому что отца поддержать некому. Они возвращаются в Россию, и теперь отец будет работать там.
Люся своей родины не помнила. Она поняла только, что и ее жизнь меняется полностью. Может быть, если бы она была старше, то и перенесла бы это тяжелее. Но молодость жадна до впечатлений, и Люся не против была увидеть мир. Жаль только расставаться с подругами. Но она думала, что там, в родном городе поступит в какую-нибудь школу типа этой, и тогда….
После Люся оценит и свой, в общем-то неплохой класс, и девчонок, совсем не злых, умеренно-насмешливых и до страсти любопытных. И мальчишек, которые неуклюже пытались ухаживать за “англичанкой”, которая говорила с акцентом. А больше всего - учительницу русского языка и литературы, для которой не придумали лучше банального определения “учитель от Бога”, но так ее называли все. Надежда Николаевна любила и свой предмет, и “своих детей” - самозабвенно.
Словом, через некоторое время у Люси всё вошло в колею. Не то, что дома. Они вернулись в ту самую квартиру из которой уезжали в Англию, и Нина растерянно озиралась - жилье показалось ей на редкость неуютным и тесным. А ведь здесь предстояло разместить еще все то, что они привезли с собой! Нина поняла, что ничего нового покупать пока не на что.
Ее муж какое-то время не работал. Позже он устроился, опять таки в банковскую сферу, на низовую должность. В окружении - одна молодежь. Он начал пить.
Причем в каком-то смысле прошлое свое он вспомнил быстрее жены. И понял, что дорогие коньяки и подобное - теперь не для него. Ведь если пить не от случая к случаю, а каждый день - на элитные напитки уйдет целое состояние. А где его взять? Горячительное же требовалось каждый день, и если дома ничего не имелось - это был убитый вечер. Всё это отец смекнул очень быстро. Может быть, у него в роду были алкоголики.
Нина же искренне терялась. Она покупала вроде бы привычные продукты, но муж теперь давал ей на хозяйство “всего-ничего”. И деньги, которые нужно было растянуть на неделю, уходили за день.
Вместо того, чтобы пообещать, что все наладится, муж сказал:
Готовь чего попроще. Вот, например, пельмени…
Надо было видеть это зрелище, когда вечером, за ужином, отец сидит за столом, бутылка водки почата. А мама заходит с этой своей растерянной улыбкой, которая теперь словно приклеилась к ее лицу, и ставит на стол супницу, полную дымящихся пельменей. Да, она сама их слепила, да, из трех сортов мяса…. Но с ее точки зрения - ей самой есть абсолютно нечего. Потому что те салаты и те фрукты, которые “полезны для красоты” теперь отошли в область преданий.
Маме пришлось осваивать овсянку и яблоки, купленные у бабушек на рынке. Но еще больше мучило ее то, что прежде она “жила во имя”. Муж был для нее всем. А теперь вроде и поговорить не с кем. Александр приходил, ел и спал. Засыпал рано - еще десяти часов не было. А ночью его мучила бессонница, он курсировал на кухню и обратно, искал таблетки “от головы”, а потом снова наливал себе стопку, потому что не мог заснуть.
А не выспишься - работать не сможешь, - объяснял он жене, когда она жалостливо, точно больного, спрашивала его: “Может, хватит?”
Утром отец вставал отекший, постаревший. Надевал наглаженную рубашку, которую подавала Нина, трясущимися руками завязывал галстук. В банке его уже старались не показывать клиентам.
Люся пропустила тот момент, когда родители решили разойтись. При ней они никогда не ссорились. Мама считала, что дочери нельзя наносить психологическую травму.
Люся обживала новый для себя мир, а впереди был выпускной, экзамены…. Надежда Николаевна занималась с ней дополнительно, у себя дома. И не брала за это ни копейки. В этом смысле она была ископаемым элементом.
Но самое большое потрясение Люсе пришлось пережить, когда последний экзамен был сдан (и довольно прилично). Девушке казалось, что теперь ее ждет сплошная череда праздников. Будет же какой то подарок за успешное окончание школы. Потом день рождения - восемнадцать лет. Потом они с девочками подадут документы в вуз…
И тут папа с мамой зовут ее в папин кабинет, закрывают за собой дверь. Папа не похож сам на себя. За то время, что они вернулись из Англии, он постарел на двадцать лет. Мама тоже не похожа сама на себя. Она такая же красивая, нежная и ухоженная как домашняя кошечка, но появилась в ней нервозность. Вон, вертит ручку, то отложит ее, то снова возьмет и начинает крутить.
Мы хотим, чтобы через месяц ты вышла замуж, - сказала мама.
Еще раз, пожалуйста…., - это было настолько дико и невозможно, что Люся попросила, - И, если можно, по буквам.
Дело в том, что я в ближайшее время тоже выхожу замуж, - сказала мама.
Люся не знала, что ей делать - прочистить уши? Поддержать падающую челюсть? Закрыть лицо руками?
Мама объяснила. Она встретила мужчину. Вернее, ее встретил мужчина. Мама всегда брала на себя вторую роль. Она не говорила: “Я познакомилась”. Всегда: “Меня познакомили”, “Позвали”. “Предложили”. “Очаровали”. Люся в очередной раз подумала, что на Востоке ей не было бы цены.
Так вот, маму встретили и очаровали. И до безумия очаровались ею. Так что она выходит замуж. Мама не добавила, а Люся не спросила, только предположила - теперь у мамы будет жизнь как прежде, а может, и лучше. Паюсная икра в серебряной икорнице.
Словом, семья распадается, и Люси срочно нужно пристроить. Укрыть лодочку в безопасной гавани.
Мам, вообще то уже это… двадцать первый век, - Люся впала в такой ступор, что едва не забыла русские слова. Ей захотелось перейти на английский, - Поступаю в институт, переезжаю в общагу. Или квартиру с девочками будет снимать. Папу буду навещать. Твой хахаль, как я понимаю, меня видеть не хочет…
Мама терпеливо вздохнула и поджала красивые губы. Потом объяснила. Она подняла все свои связи. Родню трех поколений. Внучатых племянниц двоюродных падчериц. Но отыскала совершенно великолепный вариант. Тридцать девять лет. Холост. Богат. Уже видел фотографию Люси и в воскресенье приглашен на обед.
Люся подумала, что, если папа пьет, то мама, наверное, увлекалась н-а-р- котиками, причем не совсем легкий вариантом. Возможно даже тяжелым С перед-озировкой.
Ты будешь в воскресенье дома? - мама сложила на груди руки. Тонкие белые пальчики, маникюр стильные колечки…
В выходные Люся собиралась с девчонками на велосипедную прогулку. теперь планы, кажется, накрывались… Конечно, можно было с утра сбежать, просто вышмыгнуть из квартиры незаметно, и рвануть к Наташе или Кате, и ехать уже от них. Но неожиданно погода испортилась, словно была с мамой заодно. А в субботу у отца поднялось давление, и оставлять его, чтобы он слушал мамины стенания, если она, Люся, сбежит….
Девушка осталась. И как в добрые прежние времена, они с мамой готовили воскресный обед, и накрывали овальный стол тончайшей вышитой скатертью и по всем правилам раскладывали приборы.
А когда раздался звонок, и мама погнала дочь открывать дверь… Люся поняла, что к черту велосипед, к черту девчонок, и институт в общем-то тоже.
Потому что Вадим, которого выбрала мама, только по иронии судьбы торговал элитной мебелью. Ему нужно было сниматься в блокбастерах или украшать обложки мужских журналов, или…Люся встряхнула головой, снова заменяя в ней английский словарь на русский.
…А он был не только красив, но еще и обаятелен, и умен, и…. Словом, Люся вышла замуж даже не со свистом. Это была какая-то телепортация. Сегодня она - школьница, учит графики построения функций и спит под любимым клетчатым пледом. Завтра она - молодая жена, в своем доме. Люся заказала печать свадебных фотографий, вставила их в рамки и развесила по стенам. Чтобы смотреть на них по сто раз в день и напоминать самой себе, что это все не сон.
Из нее и близко не получилось такой хозяйки как мама. Но это и не нужно было. Вадим не требовал от нее ни изысканного стола, ни безупречно убранного дома. Зато он очень любил путешествовать, и они часто куда-нибудь срывались. В основном за границу, в Европу. Вот где пригодилось Люсино знание языка. Вадим владел английским гораздо хуже, но все же прилично.
Правда поездки их были отнюдь не чисто развлекательные. Бизнес, понимаете… Поставщики…. То комод из дерева, попробуй еще выговорить его название… Может, оно вообще одно на планете растет. То гарнитуры, которым место, похоже, во дворце, а не в домах простых смертных. В дело свое Вадим был влюблен, чуя, что может добыть какую-то редкость, мог сорваться когда угодно и куда угодно, хоть на край света… Бывало, что муж пропадал по делам на целый день, но Люся не скучала. Они всегда останавливались в гостиницах, которые представляли собой города в миниатюре… В них было всё. И каждый раз сами собой случались новые знакомства. И как много молодых женщины завидовало Люсе, когда поблизости оказывался Вадим! Не раз, и не два собеседницы пытались припомнить, морща лоб:
Я, кажется, видела его в каком-то фильме….
Он не музыкант? Или может, певец?
Сколько стран они тогда объездили, сколько всего увидели…
Люся усмехнулась.
А потом, если бы не Аня, следователь Аня Джабраилова, ей не удалось бы склеить жизнь из осколков.
Да, это плохо, то что разбилось, уже никогда не будет целым… Но этот чертов инстинкт самовыживания, заставляет собирать эти осколочки, примеривать их друг к другу, пытаться приладить, приклеить. Понимая, что достаточно лишь одного легкого движения, чтобы…Стоит судьбе, как говорится, мизинцем шевельнуть….
Аня знает, что сейчас у Люси другое имя, другие документы… Что заставило ее закрыть на это глаза? Родители не знают, где сейчас Люся, им известно только, что она жива. Мама, утопающая в своей новой счастливой жизни, погрузившаяся в нее с головой и даже с высокой прической - довольствуется и этим. Отец спился окончательно. Иногда Люся звонит ему, чтобы сказать:
У меня все хорошо.
А у Ксанки?
Ксении, дочери Люси, уже исполнилось двенадцать лет. Но самомнения у нее хватит на шестнадцатилетнюю
У нее тоже.
На мои похороны хоть приедешь? - спрашивает отец вроде бы в шутку.
Но они оба знают, что ему осталось недолго. Печень ни к черту. Еще бы - столько пить!
А если я задам тебе тот же вопрос? - Люся задерживает дыхание, - Молчишь? Страшно представить себе такое? Вот и мне тоже…
Ну что ты сравниваешь! Смена поколений это естественно…
Да пошел ты! - с этими словами Люся вешает трубку.
Но отец понимает, что это равносильно самому нежному “Я тебя люблю”. Выйдя из телефонной будки, Люся заходит в бар. В принципе она не может позволить себе лишних трат, но не сейчас. Она заказывает коньяк, двойную порцию. Отказывается от лимона, орешкой и прочей ерунды, которую предлагает бармен.
Она будет пить, сидя в почти пустом баре, в самом темной углу. Официант подойдет, чтобы зажечь свечу на столике, но она сделает жест - не надо. И он оставит ее в покое.
Возможно в какое-то время они с Ксанкой еще продержатся в этом городке, пока никто о них не разнюхал. Дочка даже полюбила эту квартиру, что они снимают на тихой старой улице. на первом этаже - булочная, по утрам там можно выпить чашку кофе. А ночами Ксанка спит крепко, и не видит тараканов, которые бегают по полу в кухне. Они неистребимы - Люся испытала всё и почти сдалась. Утром Ксана уйдет в школу, а Люся откроет ноутбук, и сядет за работу. И может быть, нальет себе еще рюмку коньяка. Наследственность, господа хорошие, а также жизнь в царстве хоррора… И рюмка уже опустела…
***
Вадим очень много занимался благотворительностью. У обеспеченных людей - это знак хорошего тона. Кому-то, может быть, и жаль было денег, но не хотелось, чтобы осуждали другие. А для кого-то это сделалось потребностью. Вадим выбрал детский реабилитационный центр. Это было что-то промежуточное между интернатом и детским домом. Туда попадали дети, если мы перейдем на казенный язык, “из неблагополучных семей”. Жили тут и месяц, и два, и три. Их подлечивали, откармливали, старались чему-то научить - как правило, с учебой у этих ребят всё было очень запущено. У некоторых ребят за это время в семье всё менялось к лучшему. Родители закодируются, найдут работу… Тогда дети возвращались домой. Если же родители продолжали пить, поколачивать друг друга, и в холодильнике мыши не на чем было пове-ситься, ребят отправляли в детдом.
Реабилитационный центр, который приглядел Вадим, выглядел крайне убого. За те годы, что бизнесмен был его меценатом, заведение преобразилось. Ремонт, огромный плазменный телевизор, паласы в игровых комнатах, игрушки, детская площадка….На стенах теперь были нарисованы сказочные персонажи, на столах появлялись свежие фрукты. А заведующая встречала Вадима с такой почтительностью, точно он был арабским шейхом, а она - его последней прислужницей.
Люсе тоже доставляло радость участвовать во всем этом. Много раз она ездила в магазины, чтобы самой выбрать игрушку для кого-то из именников - нарядную куклу, или огромного медведя, или заводной поезд. А новые приятельницы советовали ей поскорее родить Вадиму собственного ребёнка - он, де, будет отцом на диво.
Люся немножко побаивалась. Мама рассказывала ей, что переносила единственную беременность крайне тяжело, лежала в лёжку, её выворачивало наизнанку почти до самых родов, и она уже не знала, чего хочет - родить или уме-реть. Бывали минуты, когда второй вариант казался предпочтительнее, тем более, если наступит прямо сейчас.
Поэтому, когда тест у нее оказался положительным, Люся в прямом смысле слова приготовилась ждать конца. Но беременность причинила ей лишь три неудобства. Постоянно хотелось спать. А еще Люся возненавидела запахи курицы и мяты. В принципе - ерунда, можно не брать в расчет. Забегая вперед - стойкое отвращение к мяте сохранилось на всю жизнь. В отличие от курицы.
Вадим спросил - не хочет ли Люся рожать в частном роддоме. Но молодая женщина выбрала обычный, в районной больнице. Все говорили, что там очень хорошие врачи, “набившие руку”, и даже самые сложные случаи там оканчиваются благополучно.
А вот когда за три дня до Люсю положили (палата была платной - это да) и врачи обсуждали варианты родов, молодая женщина двумя руками была за кесарево. Это казалось ей не так страшно….
Позже до нее дошло, что легких операций в принципе не бывает, и если обезболивающий укол задержится хоть на десять минут - будешь чувствовать себя как немножко перееханная поездом. Но рядом лежала Алка - живой пример. Худенькая как тростиночка, она с самого начала боком-боком старалась вставать, и не стонала, и не жаловалась… Вообще в тот “заход” на этаже было много прооперированных, и веселая пожилая санитарка в шесть утра зычно кричала в коридоре:
Ну что, потрошенные, айда…..мыть…..
Впрочем, это все второстепенно, а главное было, что у Люси родилась девочка, хорошенькая как кукла. Хоть запускай на конкурс “Мисс младенец”.
Имя выбирал Вадим. И не позволил Люсе остановиться ни на разных там Снежанах и Анжеликах, ни на Хавроньях и Агафьях…
Не городи глупости, мать, - сказал он нежно, - Что касается роскошных имен - раньше их давали своим детям блатные, а сейчас - поклонницы сериалов. А народные варианты - прежде попу курицу несли, чтобы подобрал младенцу имя покрасивше, как у господ. Давай на дворянские семьи ориентироваться. Мальчики там - Александры, Николаи, Константины… Девочки - Марии, Ксении, Ольги…. Ну и так далее. Давай придерживаться хорошего тона.
Люся покачивала дочку, не слишком вслушиваясь в то, что говорит муж. По большому счету, ей было всё равно. Можно хоть Ксения, хоть Харитина… Лишь бы не болела.
Вадим нанял помощницу по хозяйству. Пожилая приятная женщина приходила на несколько часов в день, наводила уют, наполняла холодильник. А Люсе казалось, что хоть и тепличные условия у нее были по сравнению с другими женщинами, она все равно превратилась в зомби. Ксанка ночами не спала. Как в фильме “От заката до рассвета”. Люся бродила с ней по дому, чтобы малышка не мешала мужу. А днем Люся переходила из комнаты в комнату с глазами сомнамбулы, и нередко цепляла углы.
Родители приезжали посмотреть на внучку.
Странно, а я был уверен, что у тебя будет мальчик, - сказал отец, - Хоть один в нашем роду… На узи ж вроде говорили….
Они часто ошибаются.
Мне нравится ваш дом, - сказала мама, - У него есть лицо. Вадим молодец, он так ценит вещи, так тщательно их подбирает. У вас каждый стул - личность. Сейчас в моде квартиры безликие, как космические корабли. Так и кажется, что в комнату вот-вот вплывёт астронавт, отодвинет дверь потайного шкафа и достанет из него запасной скафандр….
Но Люся не смогла, как мама, превратиться в “домового”, или, вернее, “домовую”. И когда Ксанка подросла, Люся стала рисовать. Произошло это как-то незаметно для нее самой. Она никогда прежде не ходила ни в художественную школу, ни даже в изостудию. А тут душа запросила творчества. Люся купила несколько картин “по номерам”, изобразила ярких попугаев и корабль на фоне заката. Мама, про такой вид живописи не слышавшая прежде, всплеснула руками. И решила, что в дочери проснулся талант. Ну и ничего, что долго спал. Вон, Сюзан Бойл. В сорок семь лет вышла на сцену, запела ангельским голосом, и все легли…. Вернее, встали, и устроили ей овацию. Вдруг в дочери тоже мертвым сном спал какой-нибудь Репин, и жизнь его, наконец, растолкала.
Люсе было смешно. Она попробовала объяснить маме - это всё равно, что вышивать по схеме. Но, во-первых, мама торопилась в парикмахерскую, и ей некогда было слушать. Во-вторых, ей хотелось верить в чудо.
А потом Люся принесла домой третий холст и маленькие пластиковые баночки с красками. Должно было получиться красиво - зимняя ночь, звездное небо, избушка, в которой светится окно, черный лес вдали и черный забор.
Ксанка играла в манеже со своими медвежатами, Люся взяла кисточку… Но в тот миг она перестала осознавать, что четко очерченные границы на схеме, проставленные цифры, изменили очертание, слишись во что-то другое.
Она рисовала быстро, на диво точной была ее рука, ни разу не дрогнула кисть… Ей даже не надо было смотреть на цифры и сличать их с баночками. И в то же время она испытала чувство, которое никогда не приходило к ней прежде. Тот радостный трепет, граничащий со страхом, который убеждал подсознание: “Что то рождается….из-под моих рук… Что-то большее, чем я могла до сих пор”.
У нее кружилась голова, и Бог весть, чем бы это кончилось. Но на самом деле кончилась краска. Опустели две баночки - с чёрной и синей. Остальные стояли почти нетронутыми. Люся тряхнула головой. Какая зима, какой домик… Домика не было и в помине…. Перед ней на холсте - угол какого грязного сарая, и мальчик - худой до синевы, с всклокоченными грязными волосами…
Она никогда не умела рисовать мальчиков. Кошку не сумела бы нарисовать, не то, что человека. Люся отбросила холст. Отшвырнула, как живое существо. Эту картину она не повесила на стену. Задвинула в своей мастерской в угол, прикрыла листами ватмана.
Но рисование становилось для Люси потребностью. Более того - зависимостью. Такая ломка происходит без сигарет, без интернета… У Люси - без того, что может оставить след и на чем можно оставить след… Она стала ловить себя на том, что набрасывает какие-то сценки карандашом на обоях…на полях журналов, пальцем - на запотевшем окне.
В школе у них была такая девочка - Катя. Каждый раз, когда урок оказывался скучным, Катя рисовала на последних листах тетрадок. Рисовала исключительно туфли на высоких каблуках. На шпильках, высоких, как ходули. Туфли были с розочками или с бантиками, под “леопарда” или “змею”, но Катю тянуло на изящную дамскую обувь. Для нее это был повод занять руки и мысли.
А что же Люся? Какие там туфельки и бантики…. Ее саму пугали рисунки, будто с той стороны листа проявлялось нечто, что смотрело ей в глаза.
Какие-то мужские лица. Поджатые губы, пронзительный взгляд, одержимый, лишенный жалости. Кисти рук, сжатые в кулаки… Какие-то трущобы, кричащая женщина….
Люся записалась к психотерапевту. Это был невысокий дяденька с рыжей бородой. Позже Люся узнала, что он ненавидит женщин. Так бывает. Женщины у него виноваты всегда и во всем. Они уходят после сеансов, наматывая сопли на кулак и посыпая голову пеплом.
Люсин случай Артур Дмитриевич счел незначительным.
Запишитесь в какую-нибудь художественную студию, - посоветовал он, - Пусть вас там научат рисовать то что вам нравится… А вообще домашним хозяйством заняться не пробовали? Мужа, небось, совсем забросили со своими закидонами….
В городе была группа любителей и начинающих живописцев. Летом договаривались, и выезжали вместе на пленер. Было шумно и весело, внимание зрителей не смущало, А работы потом доводили до ума, и устраивали выставку.
Люся прибилась к этой компании. Оставила Ксанку няне, и поехала вместе с художниками рисовать полуразрушенную усадьбу. Она надеялась, что в присутствии других людей, ее рука, которая жила своей жизнью, будет вести себя прилично.
Начиналось всё замечательно. Молодежи устроили экскурсию по усадьбе, накормили горячим обедом в школьной столовой, и привели на полянку, откуда открывался нужный вид, Творите!
Ну пожалуйста, - сказала Люся сама себе.
У нее было всё, что нужно - краски, холст. И сдвиг в голове…Она начала рисовать так осторожно, будто была пьяной, но ей ни за что нельзя было этого показать. Отлично…Уже обозначились стены, потрескавшаяся штукатурка, окна без стекол - пустые темные проемы. Высокая трава, обступившая умирающий дом.
Люсю начало познабливать. Ей хотелось закончить скорее, отойти от холста… Словно здесь, возле него, было холодно, но стоит сделать два шага в сторону - и снова жаркий летний день.
Ой, -сказала Маша из-за плеча, - Кто это у тебя?
Маша была кем-то, вроде негласного руководителя их группы. Рисовала она давно, набрасывала эскизы легко, быстро.. Она была явно талантлива. Сейчас она прохаживалась за спинами художников, смотрела - у кого что получается.
Люся взглянула на свою работу, и едва удержалась от того, чтобы не застонать. Опять, твою ма-ть…..
Да, это был старый господский дом, отлично переданный. Только там, на картине - отнюдь не разгар дня, но властвовали ранние сумерки. И черные проемы окон. А в крайнем правом кто-то был. Кто-то стоял в глубине комнаты, едва различимый в темноте. Явно были видны только глаза - может, на них падал последний свет? Глаза притягивали и манили…
Маша несколько секунд молчала.
Жутковато как-то, - сказала она, - Может, ты не только рисуешь, но и ужастики пишешь тоже? Мы потом эти картины, что нынче рисуем, будем продавать… И, знаешь….только не обижайся….я бы твою не купила. Мне кажется, если бы она ночь. висела в моей комнате, эти глаза светились бы…
**
Изменив фамилию, отчество….имя своё она сохранила. Правда, Люсей её не звал ни один человек, но Людмила - это то, что осталось от прежней жизни.
Она хотела получить лицензию на ношение оружия. Хотя бы ограниченного поражения. Это было жизненно необходимо, и она откладывала деньги, единственное, чтобы это было не в ущерб Ксанке.
А пока она ходила в тир. Сначала приходилось ездить довольно далеко. А потом повезло - рядом с их домом был парк, и там неожиданно открыли маленький тир, который работал каждый день, даже в выходные.
Сначала хозяин удивился ей несказанно. К нему приходили мальчишки, иногда и девчонки. Заглядывали мужики, развлекаясь, или сами себе доказывая, что они еще “ого-го”. Но эта странная женщина, которая приходила сюда почти каждый день, и каждый раз брала винтовку с таким видом, будто это было главное дело в ее жизни…
Сначала она была рядовой начинающей, и часто, очень часто промахивалась. Потом дырочки в мишени стали подбираться все ближе к черному центру, пока, наконец, не начали сходиться в нем, сливаться друг с другом.
Как-то другой завсегдатай тира спросил Людмилу:
Ты спортсменка или просто чокнутая?
Она ничего не ответила, только внимательно на него посмотрела.
Примерно через неделю после этого они снова оказались рядом в небольшом павильоне. Дядька этот уступал Людмиле в меткости, но не намного.
У тебя деньги есть? - спросил он небрежно, между двумя выстрелами.
Хотите ограбить? - поинтересовалась она.
И сама отметила - насколько другим тоном теперь говорит. Жёстким. Такую подумаешь - спрашивать ли второй раз.
Ты себе уже что-нибудь купила? - поинтересовался дядька, - Ну, там приличный травмат… Или только присматриваешься?
Людмила испытующе посмотрела на него.
Я к тому, что, может быть хочешь кое-что посерьезнее?- спросил он небрежно, - Потому и интересуюсь: на какую сумму рассчитываешь?
Людмила положила винтовку и кивнула на дверь - мол, выйдем, поговорим.
***
Эльза знала, что у ее любовника есть жена. Сердце болело, но пока терпимо. «Я современная женщина»— это была мантра. Пожалуй, если повторить ее двести раз, становилось легче.
Ну, есть жена. Где-то там, в своем мире. Дом, ребенок, соски-памперсы. Жена будет там, Эльза здесь – и всё прекрасно. Пересечься шансов у них был практически ноль. В большом городе, при том образе жизни, что вела Люся. Фу, и имя какое-то ископаемое….
Никаких общих знакомых. Эльза недавно переехала в новый районе, купила студию. Она — дизайнер. Придает безликому жилью шарм. Грубо говоря, «делает из овна конфетку». Они с Вадимом – прошлое и будущее. У него- какое-нибудь трюмо времён Марии-Антуанетты. У неё — завтрашний день… По утрам Эльза подходила к окну, откуда лилось солнце. Никаких штор – двадцать четвертый этаж. Выше – только небо. А птицы на расстоянии вытянутой руки. Скоро что-нибудь придумают, и можно будет открыть окно. Полететь вместе с птицами.
Нельзя сказать, чтобы Эльза не мечтала о том, что может быть. Но все мечты распространялись на короткий срок. Вадим говорил:
— Завтра пойдем на концерт. На выставку. В ресторан.
Он понимал — Эльзу в четырёх стенах запирать нелепо как птицу.
Иногда звучало:
— Полетим к морю. Или – отправимся в круиз.
Всегда – не дольше, чем на неделю. Эльза не догадывалась, она знала, что дома Вадим говорил про деловые поездки и поставщиков. А Люсе. Занятой младенцем, по фигу было, куда он отправляется. Главное – помощница приходит каждый день.
Эльза была не из тех девушек, для которых между роскошью и счастьем стоит знак равенства. Превыше всего она ценила впечатления. И если, стоя у борта круизного парохода, она замирала от восторга, любуясь северным сиянием, то ей в общем-то было всё равно, люкс у нее каюта или не люкс. Работая с интерьерами и вещами, она одновременно была будто выше этого, отдавая должное могуществу природы, произведениям искусства, человеческим чувствам.
Впрочем, Вадим вовсе не был скуп. Он очадимень часто дарил ей подарки, квартира и гардероб Эльзы пополнились многими красивыми вещами.
А она в самых тайных своих мечтах видела, что однажды он купит дом. В лесу у озера, ни на что не похожий дом из дерева и стекла, который создало ее воображение. Дом даже не из двадцать первого века, а, наверное, из двадцать второго.
Единственное, что было непонятно Эльзе в Вадиме – это его отношение к детям. Логично было думать, что Люсю он не бросит, потому что у них дочка. Но с Эльзой он никогда не говорил о Ксане, не упоминал ее имени, в его телефоне не было ни одной фотографии Вадима с малышкой на руках.
Один раз, когда Эльза стала его расспрашивать, он задал ей ответный вопрос:
— Зачем тебе это надо? Ты хочешь сказать, что всерьез интересуешься моим ребенком? Или ревнуешь меня к нему? Любить ты ее не можешь, она – дочка моей жены. Так не надо изображать из себя сюсюкающую клушу и умиляться фотографиям девочки – ведь на самом деле ты хотела бы, чтобы ее не было.
Всё. С тех пор как отрезало. Зато вот об этих приютских детях Вадим говорил охотно и много. Рассказывал о новых девочках и мальчиках в реабилитационном центре, часто ездил к ребятам. Упоминал, когда удалось устроить чью-то судьбу.
Всё это было непонятно, но Вадим никогда и ни перед кем не открывал полностью свою душу. И Эльзе оставалось лишь мириться с «заскоками» любимого мужчины.
На этой неделе он опять сказал ей:
— В выходные летим к морю.
Он никогда не предупреждал ее за долгий срок. Зато ей не нужно было ни о чем думать. Билеты, гостиницы – все это появлялось точно само собой, как по волшебству.
Единственный вопрос, который Эльза задавала:
— На сколько дней брать вещи?
Конечно, было неудобно. Нередко приходилось объяснять клиентам. Форс-мажор, простите покорно. Не вдаваясь в подробности – любовник позвал, отказать нету сил.
Про домик Вадим не заговаривал никогда. Хотя нередко вскользь замечал, что они ничего не должны скрывать друг от друга. Но сам скрывал очень и очень многое. Эльза поняла это в тот самый вечер у моря.
Чёрт знает почему это путешествие вышло таким хорошим. Всего три дня, абсолютный несезон – ноябрь и Россия. Что делать в России в ноябре у моря? В маленькой гостинице, где впору жить бы студентам…. Потому что она вот-вот закроется на зиму, а пока из источников тепла здесь – обогреватель типа «ветерок», а из развлечений – подсчёт мух, скончавшихся между рамами.
Но эти три дня были сумасшедше-прекрасными. Пока светло, Вадим и Эльза бродили по берегу, уходили далеко, за все дикие пляжи. И море, которому всё равно, что в мире царит мерзейший осенний месяц, море, не потерявшее ни грана своей прелести, одаривало их подарками, которые сейчас некому было собирть. Все эти раковины. Беженцы глубин. Эльза могла перебирать их часами.
Они сидели в кафе – на безлюдной почти набережной, или на смежной с ней улице, где летом не протолкнуться. Меню было скудным, может, хозяева и вообще не рассчитывали на гостей. Но принимали Эльзу и Вадима даже не как гостей, а как – дальних родственников быть может? Несли всё, чем могли угостить. И рыбу, жареную «для себя», и домашнее вино, и пузырчатые масляные чебуреки, которые минуту назад шкворчали на сковородке. Вадим дегустировал вино, и неизменно брал бутылку с собой.
Если ночь была ясной и звездной – они подолгу стояли на балконе. Он выходил на лес – нечего бояться, что кто-то увидит. Холодно, но можно завернуться в одеяла. Они пили вино из простых граненых стаканов, что были в номере вместе с графином. И огромные южные звезды, особенно яркие от легкого мороза, то удалялись, то приближались, почти касаясь их лиц.
А если шел дождь, они пили вино, лежа в постели. И слушали шум за окном. И была самая безопасная на свете гавань – между одеялом и телом Вадима. Эльза не дышала в этой гавани. Счастье переполняло ее. И она боялась, что оно уйдет вместе с дыханием. Растворится в воздухе, и ночь закончится.
Обычно Вадиму никто не звонил. Эльза не понимала – как так можно? Значит, если Вадим исчезнет из Люсиной жизни, она вообще этого не заметит? Лишь бы присылал деньги… Эльзе хотелось позвонить и предложить Люсе отступного. Но существовала незримая черта, которую она не должна была переходить. Просить Вадима об общем доме. «Заплатить занего» Люсе. Это было нельзя.
И всё же она бесконечно удивилась, когда в два часа ночи вдруг зазвонил его телефон. Они еще не спали. Хотя бутылка почти опустела, и в этот раз это было не вино, а настойка. У Эльзы глаза уже слипались. А Вадим, кажется, был просто сильно пьян.
Он потянулся за телефоном, взглянул на номер и сразу ответил. А потом вообще ушел в ванну и закрыл за собой дверь. Появился он оттуда через пять минут.
Эльза всё это время подыгрывала – ни слова, ни звука. Её вообще «не было рядом». Но сейчас она спросила фальшиво-сочувствующим тоном:
— Что-нибудь с дочкой? Заболела?
— Выгорело, — сказал Вадим.
Казалось, ему хочется ударить кулаком по тумбочке от избытка чувств. Он так и светился от радости.
— Что? – Эльза села, готовясь разделить его торжество.
— Черт, почти ничего не осталось, - Вадим перевернул бутылку над своим бокалом,- И негде взять больше…До утра.
— Пей сам, ничего мне не оставляй. Я и так в хлам и в дым…. Так что случилось…
Возможно, если бы не именно эта минута – она бы еще долго не узнала ничего. Но все сошлось. Эльза слушала. Она лежала под теплым одеялом, но руки и ноги ее стали ледяными. А когда Вадим, в свою очередь заснул, она кое-как добралась до балкона, перевесилась через перила. И ее долго р-вало на облетевшие кусты сирени.
…Элитная мебель, бесценный антиквариат, говорите вы? Ха-ха…три раза.
— Да никому они не нужны…эти дети, - заплетающимся голосом говорил Вадим, — Я всегда знаю еще до того, как их привезут…Ну заберут из дома в этот самый приют…Если что-то стоящее, тогда проще так…Типа они сбежали из дома. И фь-юююю….Всё-всё, не буду свистеть, а то деньги….тю-тю совсем….Знаешь, сколько этих киндеров каждый год пропадает….У-у…. у-у… да по всей стране…. А от своих то родителей-алкашей сам Бог велел…
А если уж что-то совсем прямо…офигеть…раз в сто лет…мальчик как ангел, девочка как кукла… то можно и прямо из приюта…там они тоже, извини, не чипированные…всякое бывает… Потерялася я… от так вот…
— И куда их? — Эльза не знала, она это говорит, или кто-то еще.
— В хорошие руки! — тем же уверенно-пьяным голосом заявил Вадим, — А ты что думаешь, я их в масле варю и с перцем кушаю? Не! Хуже, чем было им уже не будет…. А ты чё хочешь? Чтобы я тебе всю схему рассказал? Сбрендила совсем?
— Я думала…органы…, — голос Эльзы стал совсем тоненьким. Писк, а не голос.
— Да ладно! Это редко-редко когда, — успокоил ее Вадим, — Я пару раз за такое брался только…Никаких чики-чики…обычно…А один раз, Элька… вообще… Там такая кроха была…Картина Ботичелли…. Волосы во…ниже колен. Три годика… Тоже, штучный такой заказик…Я не сам, конечно, я только мосты навожу…Там другие следили. Мать в магазине отвернулась, и…Исчезла лялька вообще…И так бывает.
— И где она теперь?
— В одной хорошей стране. Любимая дочка, — Вадим сказал это с такой гордостью, будто речь шла о его собственной дочери, — Наверное, уже сто лет как забыла свой Мухо-с-ранск…У маленьких память короткая.
**
«Глок» оказался отличным пистолетом, хоть Людмила и отдала за него сумму, которую стоит назвать- и закружится голова. У оружия было два тайника – один в машине, другой в доме. Людмила понимала, чем ей грозит незаконное хранение. Но она не собиралась доставать «Глок» до самой последней минуты, а тогда ей уже будет на всё наплевать -остаться бы им живыми. Или хотя бы Ксанке.
Из-за дочери Людмила не могла расслабиться ни на минуту. С Ксанкой ей приходилось всё труднее. В этой школе, в которой она училась сейчас, девочка была новенькой. Притереться – и то трудно, нужно время. А уж если класс вляпался в историю — новенькие лучше всего подходят для того, чтобы стать козлами отпущения. В данном случае – козами.
В школу приехали молодые парни из какого-то развивающего центра. С какой-то программой. Или с проектом. Людмила не вникала во всё это. Ей было не до того. Гораздо хуже то, что всё это касалось ее дочери.
Молодые педагоги должны были прочитать несколько лекций, показать слайды. Кажется, это все-таки казалось профориентации. И надо же было так случиться, чтобы девчонки влюбились в одного из них, который был особенно хорош собой. Не Ксанка, она-то тут ни при чем…Но та компания девиц, которая заправляла всем в классе.
Привыкнув к вниманию ребят, девчонки не сомневались, что их и тут ждет легкий успех. Они начали заигрывать с педагогом – хихикали, задавали провокационные вопросы, совали в карман его куртки записочки. Они бы с удовольствием нарядились и накрасились как на дискотеку, но понимали, что в таком виде директор не пустит их дальше раздевалки. А потом – сумки в зубы и за родителями.
Так вот, потом одна из этих девиц прямо на лекции, когда парень стоял между партами, положила ладонь на задний карман его джинсов и слегка сжала.
На этом терпение молодого человека иссякло. Он пошел к директору и попросил освободить его от занятий с этим классом.
У Лидии Петровны, дамы старой закалки, даже шиньон встал дыбом от ужаса. Немедленно по тревоге были подняты: классный руководитель, оба завуча, школьный психолог, родители и дама из полиции. «Поставить на учет всех и до самого окончания школы» - это самое меньшее, что девчонкам было твердо обещано.
Ксанка, которая в связи с особенностями своей биографии, не только не дружила с мальчиками, но и вообще сторонилась всех представителей мужского пола, боялась их и не доверяла им – теперь попала под раздачу.
Та самая девица, которая всё это совершила, рыдая так, что ее отпаивали водой, заявила, что ее подговорила Ксанка. Нет, не на слабо взяла…Пообещала пять тысяч за подобное развлечение. А девочке деньги нужны позарез, папу уволили с работы, дома семья сидит голодом… И вот, пришлось согласиться. По глупости. Конечно, по глупости….Простите, дуру окаянную…
Эту версию девица озвучила в кабинете директора. Немедленно туда вызвали Ксанку. Когда та услышала, в чем ее обвиняют, ей настолько снесло крышу, что она кинулась на лгунью прямо при Лидии Петровне. Ярость придала сил. Ксанка повалила девочку на пол, и стала остревенело бить кулаками.
Ничего подобного еще не случалось в директорском кабинете. Что там постановка на учет! Мать пострадавшей повела дочку в больницу, на освидетельствование.
Людмилу разыскали по телефону и велели ей явиться в школу не позже, чем через четверть часа. Вероятно, Лидия Петровна считала, что Людмила придет в еще больший ужас, чем она сама, и будет заливаться слезами, одновременно стыдя дочь и вымаливая для нее прощения.
— Можно?
Когда Людмила вошла в кабинет, где готовилось торжественное судилище, по ней заметно было только одно - она очень устала. Просто смертельно устала и….больше ничего.
— Вы понимаете, что натворила Ксения?!
— Её родители собираются подать в суд! На вас и на школу…
— Сегодня же тут будут журналисты….
— Никогда еще…
— Даже мальчики…
Людмила стояла и ждала, когда смолкнет этот гул возмущенных голосов, и ее услышат. Не дождалась. Достала из кармана лист бумаги, расправила его, положила на стол.
— Вот заявление. Я забираю Ксану из школы…. Её оскорбило то, в чем ее обвинила одноклассница. А у этой девочки не будет никаких последствий, кроме синяков. Это, кажется, называется, «легкий вред здоровью»? Сколько хотят ее родители? Сейчас, к сожалению, вопросы чести решаются деньгами. А мы подадим встречный иск – за клевету и моральный ущерб…
…Когда они ехали домой, Ксанка действительно выглядела виноватой.
— Нам придется снова уехать из-за меня?
Людмила вздохнула:
— Придется. Но ты тут – не главная причина.
— Расскажешь, что случилось?
— Обойдешься.
— Значит, опять он, — и Ксанка стала смотреть в окно.
Обе понимали, что их ждет. Придется очень быстро, за считанные часы, сложить вещи. А билеты на поезд брать с пересадкой. А то и с двумя.
— Его видели в соседнем городе, — сказала Людмиле утром по телефону следователь Аня Джабраилова.
— Ну почему, почему вы его тогда не поймали и не дали пожизненное?!
Обе понимали, что вопрос этот риторический. Аня и ее помощники сделали всё, что могли.
***
Не было более неподходящего времени для того, чтобы забеременеть. Нет, не так. Не было более неподходящего мужчины для того, чтобы родить от него ребенка. Эльзы смотрела на тест, и сама чувствовала, какое тупое у нее сейчас выражение лица. И всё же она еще надеялась на возможную ошибку. Тест, купленный в аптеке, она, не отдавая себе отчета, сравнивала с неопытным медиком, который только предполагает…. Но ни в чем не уверен.
Она записалась к лучшему гинекологу города, прием у которой стоил целое состояние. И всё равно запись была на неделю вперед. «Семь дней», - это звучало зловеще, как в фильме «Звонок».
С огромным трудом Эльзе удавалось сосредоточиться на работе, на этих чертовых проектах, которые ни за что нельзя было бросить…Когда же заказы кое-как удавалось добить, девушка ходила по комнате, заламывая руки, и что-то беззвучно шептала, проговаривала, как будто умоляла о чем-то судьбу.
Лишь на один процент допускала она для себя, что избавится от ребенка. Сама Эльза далась ее маме с огромным трудом. Именно что вымоленное дитя. Долгие годы бесплодия, лечение, когда всё было пущено в ход – родители обращались и к профессорам и к бабкам-шептуньям, сто тысяч санаториев, депрессия, попытка суи-ци-да, и наконец…. Долгожданная беременность. Которая могла прерваться в любой момент – мама пролежала на сохранении с самого начала – и до последнего дня, и всё равно Эльза родилась семимесячной.
Девушка представляла, что и в ее жизни может быть что-то подобное – не дай Бог! Она готова была бы – хотя вчера еще об этом не задумывалась – воспитывать этого ребенка одна. О, она бы его вырастила! У нее хватило бы и сил, и времени, и денег, а главное – любви. Но не было никакой надежды на то, что Вадим примет это ее решение, и оставит ее в покое.
Это было чертой его характера, он считал – что моё, то моё, это не отдам никому. И она была его девушкой. И ребёнок, по его мнению, будет принадлежать не ей, матери, а в первую очередь ему.
Судьба часто подсказывает ответ на вопрос «что мне делать?» косвенным, завуалированным путем. Так произошло и с Эльзой.
В платную клинику она поехала как на казнь. И была очень удивлена тем, что в очереди перед ней оказалась старушка. Эльза думала, что тут сидят только обеспеченные дамы, для которых нет ничего важнее собственного здоровья.
Нет, сидела обычная бабушка, лет под восемьдесят, худенькая, изможденная. Ее привела дочь, она, конечно, и заплатила за прием. Судя по тому, как бедно была одета женщина – это был жест отчаяния. Неизвестно, пришла бы она сама сюда лечиться или нет. Но для матери она готова была отдать последнюю копейку. Про Алису Николаевну говорили, что она творит чудеса, берется за практически безнадежные случаи.
Эльза вошла в кабинет после того, как оттуда вывели бабушку. И по обрывкам разговора врача и медсестры поняла, что именно тут сделать уже ничего нельзя. Можно только облегчить…
Будто смертью дохнуло на Эльзу. И когда Алиса Николаевна подтвердила, что она беременна, неожиданно, впервые за эти кошмарные дни девушку охватила радость. Та жизнь, с которой она сейчас мельком соприкоснулась – уходила, и не было сил, чтобы ее задержать. Но новая жизнь пробивалась на свет, и уничтожить ее оказалось совершенно невозможно.
— Спасибо вам большое, — сказала Эльза, — Нет, если всё будет в порядке, стану наблюдаться не в платной, в обычной консультации…. Спасибо!
Это прозвучало так искренне, что с врача на несколько секунд слетела привычная маска суровости. Алиса Николаевна улыбнулась:
— Удачи вам!
Теперь предстояло сделать, пожалуй, самое важное. Ускользнуть от Вадима так незаметно, чтобы он не разъярился, не стал чинить препятствий. Эльза решила идти как по болоту, прощупывая почву перед собой.
Она не сразу отвечала на его звонки, иногда и вовсе не брала телефон, и после не перезванивала. Надеясь приучить его к этому новому для него отношению. Не сразу, но он его почувствовал.
— Уж не завела ли ты себе еще одного любовника? Или я надоел? — спросил он вроде бы в шутку, — Или у тебя теперь график – сегодня один, а завтра другой?
— Что ты городишь ерунду, какой график, — она и вправду чувствовала себя усталой, но сейчас постаралась, чтобы это отразилось и в ее голосе, — Я загружена работой до предела – и сверх него. Если у тебя есть возможность и желание проверить мои слова – проверяй.
Вадим отмахнулся, но Эльза знала – он не упустит шанса проверить.
Через несколько дней он заговорил на эту тему вновь – когда она отказалась составить ему компанию в загородном ресторане:
— А зачем ты столько пашешь? Хочешь заработать? На что?
Эльза делала необыкновенные успехи в искусстве лжи. Она пожала плечами:
— Ну знаешь, по большому счету у меня своя жизнь. Я же не стану требовать, чтобы ты разводился, и исполнял все мои хотелки. Я собираюсь сама себя обеспечивать. Хочу загородный домик… Компьютер минимум тысяч за двести. К клиентам буду выезжать, а работать стану дома. Так и вижу – гостиная с панорамными окнами, за ними – заснеженный хвойный лес, в камине горит огонь…
— А я буду к тебе приезжать…, — это звучало полу вопросом.
— Разумеется. Ты же знаешь, я зациклена не на мужчинах, а на работе. Так что слышать от тебя про измены мне просто смешно…
Эльза просчитывала следующие шаги. Ей не хотелось уезжать из большого города, еще недавно она не думала об этом. Но если придется… Отец, мама и старенькая бабушка жили довольно далеко. Она скажет, что за бабушкой нужно ухаживать, нельзя поручить старушку чужим рукам. Если хочет – пусть проверяет. Бабушка живет отдельно, ей уже восемьдесят шесть, и конечно, в таком возрасте здоровых нет и помощь внучки просто необходима.
И да, Эльза действительно уедет. Мама всегда говорила – если дочь соберется родить ребенка «для себя», она его примет.
— И мне все равно, каким он будет: хоть от негра, хоть от китайца, хоть от президента Франции, — добавляла мама, подчеркивая степень своего бескорыстия.
А потом настал день, когда Эльза пришла домой, а Вадим ждал ее, лежа на диване. У него давным-давно был ключ от ее квартиры. Но вот то, что валялся, ничего не делал…Это было такой редкостью, что Эльза подумала даже: «Заболел и хочет отлежаться у меня, чтобы не заражать домашних».
— Почему ты не сказала, что беременна? — спросил Вадим, как о чем-то незначительном.
Эльза снимала сапоги в прихожей. Она замерла, боясь этого мига, когда разогнется, и взглянет ему в лицо. Наконец, ей удалось справиться с собой.
— Откуда ты знаешь? — спросила она.
Занесла в кухню пакет с продуктами, стала не торопясь разбирать его содержимое. Что-то в холодильник, что-то в шкафчик.
— Разве я тебе не говорил? Даже не пытайся от меня что-нибудь скрыть… Такие вещи надо говорить…
— Да пока и говорить не о чем. Там срок еще символический…
— Я понял! Ты еще не решила, как поступить с ребенком… Но о том, чтобы избавиться – даже не думай. Я догадываюсь, что он тебе не нужен. В этом случае – относись к нему как к товару, к очень дорогому товару. Тут все довольно просто. Дорожка накатанная.
Вот когда ее глаза расширились от ужаса. Этого ей в голову прийти не могло.
— А ты бы сам смог так относиться к своему ребенку?
Он усмехнулся:
— Знала бы ты, что за мной числится…
Эльза закрыла глаза и оперлась на стену, чтобы не упасть…
**
Это случилось в самый обычный день. Ксанка тогда пошла в первый класс, и Люся была «вся на нервах». Хотя школа находилась рядом, и дети могли прийти домой сами, родители малышей толпились у двери класса задолго до окончания последнего урока, чтобы забрать своих чад. Сидеть тут было не на чем, но мамы и бабушки стояли тесным кружком и обсуждали, обсуждали…Всё казалось страшно важным. Какие прописи купить, кто и где брал физкультурную форму, школьное питание, кружки, первая дружба и первая вражда — они сбивались с одной темы на другую…И, когда, наконец, звенел звонок, и в числе прочих ребят выходила усталая Ксанка, Люся бросалась к ней с вопросом: «Ну как?» Словно у дочки позади была не банальная «математика», а по крайней мере ЕГЭ.
Потом уроки дома, Ксанка всегда делала их под присмотром матери. Вместе собирали рюкзачок на завтра, готовили одежду… И надо было вовремя уложить девочку спать, потому что Ксанка не привыкла так рано вставать, не высыпалась, под глазами у нее впервые залегли тени…
Короче, за неделю обе выматывались страшно. И если прежде они старались запланировать что-то интересное на выходные дни, то на этот раз Люся решила – никуда не пойдем. Выспимся обе, будем не торопясь завтракать, посмотрим какое-нибудь кино, еду закажем на дом…Гамбургеры, мороженое… Люся предвкушала, что и после обеда можно будет подремать или хотя бы поваляться с книжкой, понежиться в ванне…. В ту пору ее представления о счастье были самыми простыми.
Но потом позвонил Вадим, сказал, что неожиданно освободился, и уже взял билеты на какой-то детский спектакль на вечер. Когда Люся это услышала, ее лицо так скривилось, что дочка захихикала.
— Хорошо, что папа тебя не видит, — сказала она.
Ну не театральное было у них обеих настроение! Не хотелось доставать наряды, «причипуряться», как говорила бабушка Люси. Потом ехать далеко, чинно сидеть в зале….Расслабиться хотелось в кои-то веки…
Однако Люся знала, что Вадим умеет настоять на своём. Поэтому со вздохом открыла шкаф и стала перебирать вешалки с платьями. Вещей у них было не так уж много, Люся не слишком увлекалась модой и нарядами. А Ксанке в ту пору все эти бантики и рюшечки вообще были «по фене».
Вадим должен был заехать за ними в пять. В это время как раз пошел дождь, уже начинало смеркаться, и так хорошо было бы остаться дома…Но кто же знал, что их желание судьба исполнит самым неожиданным образом.
Когда в дверь позвонили, Люся удивилась. Вадим никогда прежде не забывал взять ключ. Но когда она увидела на пороге немолодых полицейских, кровь Авария…Вадим погиб…Если бы он был жив, ей позвонили бы из больницы…
Однако на лицах полицейских не было ни тени сочувствия. Они пришли за Вадимом, и она была вынуждена впустить их в дом, чтобы они убедились, что его нет.
— И не было с самого утра, — Люся шла за ними, когда они обходили комнаты, — Что случилось? Он кого-то сбил?
Это было первое, что пришло ей в голову. Если не его сбили, значит – он. Может быть, даже насме-рть. Или какие-то проблемы с его бизнесом? Но разве тогда, вот так неожиданно приезжает полиция на дом? Она мало понимала во всем этом, но ей казалось, что если речь идет о каких-то финансовых проблемах, Вадиму должны были бы прислать бумагу. Или куда-то пригласить.
— Вы поедете с нами,— сказал один из полицейских.
— А как ребенок? — Люся растерялась, — Это надолго? Как я оставлю ее одну? Да что случилось?
— Там вам все объяснят.
Люся позвонила подруге, попросила ее срочно приехать и посидеть с Ксаной, пока она не вернется.
— Если будет поздно, останешься ночевать у меня.
Но то, что она узнала в полиции – стало концом ее прежней жизни.
На шумном перекрестке, вместе с другими машинами, на красный свет светофора остановилась и машина Вадима. На заднем сидении сидела девочка лет шести-семи. Мужчина, который готовился переходить дорогу, увидел отчаянное лицо ребенка, прильнувшее к стеклу. А девочка, поняв, что ее заметили, закричала: «Помогите!»
Все решили секунды. Реакция у мужчины оказалась молниеносной. Ему удалось распахнуть дверцу автомобиля, схватить за руки мужчину, сидевшего за рулем… Завязалась драка, в которой без сомнения победил бы Вадим — он был моложе и значительно сильнее.
Но воспользовавшись тем, что происходило, девочка выбралась из машины и бросилась бежать… В гущу людей, во дворы. Вадим захлопнул дверцу, и машина умчалась.
Эта история совершенно ошеломила Люсю.
— Что за глупости! — начала она, — Скорее всего, муж подвозил эту девочку. А что касается того, что она звала на помощь… Может быть – там такая семья, готовы шантажировать, чтобы им заплатить. Изобразили похищение…
Молоденькая следователь покачала головой.
— Девочку уже нашли. Ей семь лет. Мама врач, воспитывает ее одна. Они гуляли во дворе, мать подозвала соседка, стала жаловаться на здоровье. То есть женщина отвлеклась только на несколько минут. И за это время малышка исчезла.
— Но не может же такого быть! — всё происходящее казалось Люсе нереальным, — Это был не Вадим!
— Мужчина, что с ним сцепился, запомнил марку и номер машины. Этот человек тоже пострадал, к счастью незначительно – ушибы, синяки…
А девочка маленькая, она далеко не ушла…По ее словам всё произошло так – мама пропала из поля зрения, а этот дядя открыл дверцу машины и позвал ее. Сказал, что маму срочно вызвали в больницу, и она попросила его привезти к ней дочку. Девочке еще здорово повезло, что она быстро сообразила — что-то нет так…Другая так и ехала бы, надеясь, что ее везут к маме. И с почти стопроцентной вероятностью похитителю удалось бы выбраться из города. Тут случайно совпали два момента – загорелся красный свет и незнакомый человек бросился на помощь. Это ее спасло.
— Вот что я вам скажу, — начала Люся,— Мой муж – не мань-як и не уби-йца. У нас дочь — ровесница этой крохи.
Голос девушки-следователя стал холодным:
— Я не знаю, что выяснится в ходе следствия, но теперь не удивлюсь, если бы будете его покрывать….Возможно, вы знали обо всём заранее….
— Что вы несёте!
— Я сейчас буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте на них максимально правдиво, - теперь тон следовательницы был прямо-таки ледяным, — Потом подпишете протокол…
Люся освободилась поздно вечером. Теперь добраться домой можно было только на такси. До этого момента телефон Вадима, сколько бы она ни звонила ему – не отвечал. Но вдруг Люся услышала, как в сумочке заиграла знакомая мелодия, а на экране высветился номер мужа.
Но за миг до того, как она обрушилась на Вадима с вопросами, он сказал:
— Молчи. Слушай меня. Потому что больше я звонить не буду. Мне просто не повезло. Взялся не за свою работу, это должен был сделать другой человек. Но так сложились обстоятельства…
— Подожди… подожди…
— Молчи. Ты права. Я не ман-ьяк и не уби-йца. С детьми всегда всё хорошо. Теперь на некоторое время все меня потеряют, в том числе и вы. Но я за вами вернусь. Не бойся допросов – тебе нечего сказать, ты действительно ничего не знала…
Окончание далее...
Автор Татьяна Дивергент