22 мар 2024
ПОД ЗВУКИ ГИТАРЫ... (1)
Раньше это было глухое село, а теперь оно пошло под застройку. Дорогу не просто отремонтировали – ее сделали настоящей трассой. И она побежала дальше, туда, где был заложен еще один коттеджный поселок.Может быть, если бы за все эти проекты взялись раньше, Мария бы не умерла. И «скорую» не пришлось бы ждать пять часов, и в городскую больницу она домчала бы женщину быстро. Инфаркт – это не шутки, это – на грани. Мария ушла за грань.
И остались в старом деревянном доме – два окошка на фасаде – шестилетняя дочь Варька, теперь уже круглая сирота, и второй муж Марии, алкаш Гришка, который душу готов был продать за бутылку «беленькой». Мария хотела с ним развестись, да не успела. Умерла.
Поминки перманентно продолжались две недели. Сердобольные деревенские женщины приносили пироги и студень, мужики – самогон. Гришка играл в печаль, но внимательный взгляд мог бы заметить, что он доволен донельзя. Гришка надеялся, что жалеть его будут еще долго, а значит – выпивка в доме не переведется. И внимание слушателей тоже обеспечено. Наверное, в душе Гришка был артистом.
Приняв на грудь, он рассказывал цветистые истории о том, как в детстве объезжал самых диких коней, как в армии служил в элитном подразделении, где учили убивать врагов точным ударом одного-единственного пальца, как он строил самые знаменитые объекты в стране и при этом все его уважали. А вот теперь – стар, слаб и болен. И никому не нужен. Даже жена умерла.
Женщины, те, кто подальновиднее, советовали ему:
— Отдай Варьку в детский дом или в интернат. Не сможешь ты девчонку вырастить…
Гришка делал вид, что не слышит этих реплик.
Наконец, настал день, когда спиртное дома закончилось, еда тоже, Варька смотрела из своего угла затравленными несчастными глазами. И собутыльников тоже не намечалось. Можно было бы с зеркалом чокнуться и выпить, если бы было что.
Гришка куда-то ушел, а Варька стала облизывать палец и подбирать хлебные крошки, прилипшие к деревянному ящику, который служил хлебницей.
Вернулся отчим не один. С ним был высокий мужчина в черной куртке. Гришка потирал руки.
— Ночуй – и ни о чем не думай! — с апломбом говорил он, — Куда ты поедешь на ночь глядя? Вон, кровать свободна… Варька, белье в шкафу посмотри. Осталось, поди, у матери. А я сейчас в магазин сбегаю, и мы с тобой ужинать будем.
Варька видела, как зелененькая купюра перешла из рук в руки. Оставшись наедине с незнакомцем, девочка продолжала сидеть у себя за шкафом, не решаясь выглянуть. В доме была тишина – мужчина сидел за столом, и видимо, был погружен в свои мысли.
Гришка вернулся – шумный и веселый. С пакетами в обоих руках.
— Варька! Почему свет не включила… впотьмах сидите!
Он щелкнул выключателем, и загорелась слабая, однорожковая люстра под потолком. Гришка торжественно и осторожно поставил на стол бутылку беленькой.
— Забыл спросить, что ты пьешь… Да ладно – щаз все будет.
Отчим искал чистые тарелки, резал хлеб, колбасу, открывал банки с консервами. Он уже разлил по рюмкам «огненную воду» и готовился сказать тост, когда незнакомец остановил его:
— А дочка у тебя что есть будет?
— Какая дочка? А, Варька…Иди сюда, на тебе…, — отчим положил на хлеб два толстых куска вареной колбасы и протянул девочке.
От мужчины не укрылось, как жадно Варька выхватила еду – и даже в свой уголок не донесла ее, стала есть по дороге.
— Не родная она мне, — объяснил Гришка, — Приемыш. Вот, мучаюсь…
О том, что «мучения» его продолжаются всего несколько дней, он конечно не сказал. А когда третья по счету рюмка была допита, Гришке пришла гениальная идея.
— Марию помянули, за знакомство выпили, за здоровье тоже…. А я вот чего тебе скажу – дай мне еще штуку, и забирай девчонку.
— Ты с ума сошел? — спросил мужчина, — Она тебе что – кошка или собака? Живой человек…
— А кто ее хватится? — проблемы Гришка решал легко, — А она тебе пригодится. Вон, еще маленько – и всю домашнюю работу делать будет. Мать ее учила.
Мужчина тоже хотел сказать, что девочку нужно устраивать в детский дом. А потом передумал. Он может просто не успеть. Пока позвонит кому надо, пока за Варькой приедут. А к Гришке в это время прибьётся другой собутыльник, и отчим продаст девочку ему. Всего-навсего «за штуку». И какой будет тогда Варькина судьба – Бог весть.
Мужчина достал портмоне. Тысячи у него не оказалось, только пятитысячные купюры. Он протянул одну Гришке.
— Не напейся до смерти.
— Ни-ни-ни… Варька! Собери какие у тебя там есть вещи! Вон, тебя дядя берет, с дядей будешь жить.
Незнакомец молча смотрел в окно, во дворе уже совсем стемнело.
Варька легла спать с затаенным страхом, хотя совершенно не понимала, какие перемены готовятся в ее судьбе. У нее была кукла – видавшая виды Барби. Соседская девочка давным-давно обзавелась новыми игрушками, а Барби-старушку, с волосами, свалявшимися в колтун, подарила Варьке. Мария научила дочку шить кукле одежки – руки у Варьки оказались удивительно ловкими.
Раньше у куклы не было имени, ее так и звали – Кукла. А когда мама умерла, Варька назвала куклу Машей. Чтобы снова звучало это имя. Отчим так звал мать по каждому поводу:
— Машка, скока у нас денег осталось?
— Машка, чего есть поесть?
Ну и так далее. Варька заснула, как засыпала каждую ночь, прижав к себе Машу.
Вставала она рано, никогда не залеживалась, если не болела. Но в этот раз ее разбудили. Незнакомец легко потряс ее за плечо:
— Одевайся, поехали. Да хоть чаю выпей, а то мутить будет в дороге… Ладно, заедем куда-нибудь перекусить.
— А что же вещи…., — начал было Гришка.
Но незнакомец только рукой махнул. Варька не спорила. Она понимала так, что нет у нее другого выхода, как подчиняться тем, кто распоряжается ее судьбой. Она оделось – собственно то, что было на ней и составляло ее немудреный гардероб. Про чай она не думала даже, отчим ей никогда его не предлагал. Волосы, отросшие до плеч, Варька стянула резинкой – и теперь просто стояла, опустив голову. Она была готова.
Незнакомец взял ее за руку и повел. Во дворе их ждала, показавшаяся Варьке очень большой, и без сомнения, роскошной — хотя это был просто джип, черный, уже далеко не новый.
Незнакомец усадил Варьку на заднее сидение, пристегнул ремнем. Девочка не задала ему ни одного вопроса, не спросила даже – куда они едут. Когда село осталось позади, он заговорил сам.
— Меня зовут Ми…дядя Миша. Запомнить легко. Я отвезу тебя к своей матери. Сам я, понимаешь, ничего не знаю о маленький детях, и не умею с ними. Да и в разъездах все время. А мать у меня добрая, она тебя обижать не будет. Договорились?
Варька осторожно кивнула. Что она еще могла.
Дядя Миша остановился и первого же киоска, где продавали еду. Принес Варьке булочку с сосиской внутри и коробочку с соком.
— Это ты ешь? — спросил он.
Варька закивала и потянулась. Булочку она съела вмиг, а с коробочкой не знала, что делать. Теребила ее зубами за уголок.
— Погоди, - дай я.
Дядя Миша вставил в коробку трубочку, подал девочке:
— Вот так пей. Скоро приедем уже.
…Перед деревянным забором, выкрашенным в зеленый цвет, росли мальвы. Дядя Миша открыл калитку, и маленький лохматый пес даже не попытался залаять, сразу завилял хвостом. Пожилая женщина, невысокая и полная, в цветастом халате вышла на крыльцо и развела руками, когда дядя Миша подвел к ней Варьку:
— Вот… Считай нашел по дороге. Я тебе потом все расскажу.
В этом большом, прохладном и очень чистом доме Варька боялась сделать что-нибудь не то. Что-то испачкать, разбить…
У тети Нины на шкафу стояли фарфоровые фигурки, много. Она спросила у Варьки:
— Какую тебе дать поиграть?
Девочка даже рот приоткрыла, будто не понимала вопроса. На самом деле Варька не верила, что к этим красавцам и красавицам можно прикасаться. Ей можно.
Тетя Нина сняла самую большую «куклу», в кокошнике и зеленом сарафане:
— На вон тебе… Это Хозяйка Медной горы… Играй…
И ушла из комнаты, и дверь закрыла, только слышались голоса – тетя Нина о чем-то говорила с дядей Мишей. Потом Варьку позвали за стол, и пожилая женщина смотрела на нее уже с неприкрытым состраданием.
— Документы же надо куда-то подавать… Оформить все это… Бедная девочка…
— Мне он дал только свидетельство о рождении. Я тоже, понимаешь, не знаю, как все это делается…
— У Антонины спрошу, — решила тетя Нина, — Она в администрации работает, она подскажет. Нельзя, конечно, девочку туда возвращать – мало ли что он с ней сотворит, отчим-то… Да и в детдом такую маленькую жалко…
— Туда и больших жалко, там жизнь несладкая…
А Варька наворачивала борщ, такой густой, наваристый, со сметаной, и думала – дадут ли ей вторую тарелку, когда эта закончится?
Никогда в жизни не ела она такого вкусного борща. Песик, которого звали смешным именем Лютик, подошел и положил голову ей на колени, надеясь получить угощение.
***
Их было два брата – старший Михаил и младший Константин. Оба неженаты, оба бывали у матери только наездами. Отец умер рано, и Михаил видел, как трудно жилось матери, чего ей стоило их поднять. Он подался в бизнес, чтобы раз и навсегда решить для матери проблему с деньгами. Себя не жалел, умом обладал цепким, а характером – когда нужно – жестким, и дело пошло.
Он и купил матери дом, с участком земли, где прежде была свалка. Нанял людей на первоначальные тяжелые работы. И теперь здесь все цвело и благоухало. А овощи, которые мать всё же непременно хотела выращивать – растила она в зимнем саду.
Константин же пошел – у матери язык не поворачивался сказать, куда. В цирк, фокусником. Прямо страсть у него была к этому со школьных лет, когда случайно, в библиотеке взял тоненькую потрепанную книжицу, в которой рассказывалось как делать самые простые фокусы.… В училище первого раза не прошел, устроился в цирк рабочим.
Теперь у него свой номер, популярность, гастроли, приезжает он редко, но всякий раз это праздник. Привозит матери заграничные подарки, а сельские дети с утра до вечера висят на заборах, надеясь, что дядя Костя покажет им бесплатное представление.
— Прямо фильм про льва Бонифация, — говорит тетя Нина, и каждый раз припоминает, — Вот не зря мне акушерка сказала в роддоме, когда я второго мальчишку родила: «Еще одна одинокая женщина». Была бы у меня дочка, мы б тут с ней…
В глубоком вздохе читалось сразу все. Дочку можно было бы научить всему, что тетя Нина сама умела и любила – печь пироги, разводить цветы, вышивать картины.
Поэтому после недолгой оторопи и решила она не отдавать Варьку в детский дом, а попробовать взять ее к себе.
Документы удалось оформить довольно быстро. В селе все знают друг друга, тут не только уважали тетю Нину, но и старались пойти ей навстречу. И первого сентября тетя Нина проводила Варьку в школу, нарядив ее как куклу – и платье с фартуком, и пышные банты с такими вот капроновыми «локонами» и блестками, и большой букет георгин. Варька даже дышать боялась от всего этого великолепия.
Класс оказался маленький – всего восемь человек, вредных детей тут не было, а пожилая учительница начальных классов опекала своих ребят как добрая бабушка.
Словом, контраст с тем, как Варька жила раньше был разительным. Тем не менее, когда Михаил звонил, мать говорила ему чуть ли не со слезами:
— Как же этот ребенок намучился, представить себе не могу… Что девочка видела в своей жизни…Первое время она всему удивлялась – и ванне, и душу, и тому, что в туалет во дворе бегать не надо.
Сейчас вроде пообвыкла маленько, но как же она боится, что ее прогонят. Или назад к отчиму отвезут. Ведь она не возьмет ничего без спросу. Помнишь, какой ты ее привез? Худенькой, как котенок бездомный. Но что бы я ни поставила на стол – блины или пироги, Варька будет сидеть, руки на коленях, но без разрешения не потянется. Кто ей такое внушил? Били ее там, что ли…
— Откуда я знаю. Что отчим забывал ее кормить, так это точно.
— Помнишь тетю Веру? Ну, блокадницу? Когда ее вывезли на Большую землю, так долго не верили, что она выживет…Тоже она рассказывала, их с сестренкой чужая семья приютила. Не было для них тогда ничего дороже, чем еда, и тоже сухарика без спросу не взяли… Не, я не сравниваю…Просто жалко мне Варьку так, что сердце заходится. Считай, и детства у нее до сих пор не было. Больная мать, да этот алкаш.
— Не мешает она тебе? — спрашивал Михаил.
— Какое там! Я ведь сколько уж одна прожила, когда вы разъехались…тоска. А сейчас мы с ней и уроки делаем, и книжки читаем…Единственное, что скажу – задумчивая девчоночка-то.
— Это как?
— А вот как будто ей видится что-то свое. Подружек-то у нее тут считай и нет, ровесники ее на другом конце села живут. Так она с собой играет. То в сарай зайдет, и сидит там, шепчет чего-то сама себе. Спрашиваю: «Ты чего тут одна?» Отвечает: «А тут, бабушка, пустая птичья клетка висит, я про нее придумываю, что там птичка живет». То в колодец заглянет, и смотрит, смотрит…Я уж тут боюсь, бегу, чтобы ее увести, вдруг упадет…А она мне: «Бабушка, там подводное царство на дне, я его рассматриваю».
Михаил хмыкнул:
— Воображение развито, конечно.
— Но не думаю, что у нее с мозгами непорядок, — сказала Нина неуверенно, точно ждала, что сын начнет ее разубеждать, — Да если бы она и больная была, я бы ее все равно уже никому не отдала, привыкла…
Михаил знал, что, когда в следующий раз приедет к матери – найдет Варьку уже изменившейся. Не той болезненно худенькой девочкой, которая отправилась тогда с ним, не зная, куда он ее приведет.
А следующим летом в село пришли цыгане. Кто ж знает, куда лежал их путь, только на несколько дней они остановились на окраине, неподалеку от дома тети Нины.
Инстинктивно тетя Нина напряглась.
— Не ходи туда, — просила она Варьку, — В ту сторону вообще не ходи. Посиди несколько дней дома, с тебя не убудет.
Она не любила драматизировать, не любила сочинять, поэтому не стала пугать девочку тем, что ее украдут, сказала лишь:
— Мало ли чего может случиться. Так что дома сиди, обещаешь?
Но цыгане пришли сами. Тети Нины не было дома, а Варька качалась на качелях, сделанных из перевернутой табуретки. Под старой яблоней лежала густая тень, девочка, как всегда, задумалась о своем, поэтому вздрогнула, когда ее окликнули из-за забора.
— Эй, малая, взрослых позови, кого есть…
Цыганка была невысокого роста, не очень молодая, с загорелым измученным лицом. Рядом с ней стоял парнишка лет четырнадцати со старенькой гитарой.
— Никого нету, — прошептала Варька.
Цыганка оказалась не наглой. Она не воспользовалась положением. Даже не попробовала задурить девочке голову. Попросила:
— Можно яблок наберу? У тебя вон сколько лежит.
Под деревом и вправду падалица лежала ковром. Тетя Нина все грозилась спилить эту старую яблоню.
— Берите… наверное…., — Варька никак не могла сойти с шепота.
В руках у цыганки невесть как оказался мешок. Женщина нагнулась, и начала споро собирать яблоки, не брезгуя и побитыми, цепляя сразу по несколько плодов своими смуглыми, длинными, не слишком чистыми пальцами.
Варьку удивило, что мальчик даже не сделал попытку помочь матери. Она управлялась сама. Варька присела рядом и стала собирать яблоки для цыганки.
Та улыбнулась ей ласково – может, она тоже хотела иметь дочку, а у нее не было — и попросила сына:
— Поиграй чего-нибудь девочке…
Гитара висела у того на заскорузлом ремне. Парень начал перебирать струны – равнодушно, с бесстрастным лицом.
Но с Варькой произошло нечто невообразимое. Она и так отличалась богатым воображением. Теперь же, когда зазвучала гитара, перед ее мысленным взором стали проноситься картины настолько отчетливые, что окружающий мир для нее исчез. Она видела сцены, происходящие то с ней самой, то со знакомыми людьми, то с теми, кто был ей неизвестен. Но Варька знала – то, что она видит, произойдет непременно. Ей просто дали возможность заглянуть в будущее.
Что-то из того, что она видела было диковинным, что-то – страшным, что-то – захватывающе интересным, но оторваться….А во что-то она просто не могла поверить.
— Что с тобой? — услышала Варька женский голос.
Она будто очнулась. Цыганка крепко держала ее за плечо, даже встряхивала. Мальчик перестал играть. Именно поэтому видения исчезли.
Варька оглядывалась по сторонам, будто убеждаясь, что мир не исчез, а стоит как прежде.
— Мы сейчас уйдем, — опасливо сказала цыганка, — Мы ничего плохого не сделали, ничего у тебя не взяли. Только яблоки. Пойдем, Васька.
— Ты хорошо играешь, — сказала Варька мальчику, — Ты хочешь быть артистом в театре, но никому об этом не говоришь. Но это не сбудется. Ты попадешь под поезд…
Цыганка закрыла глаза. Показалось ли Варьке, или она услышала тихий стон.
— Отдай ей гитару, — велела цыганка сыну. Кивнула на Варьку.
Поразились оба.
— Ей? Зачем?!
— Мне? Но я не умею….
— Научишься, — бормотала цыганка, стаскивая ремень с плеча сына. И слушать она ничего не желала, — На тебе… Это еще бабки моей гитара. Она гадала хорошо. По-настоящему. Будущее видела. Когда ты сейчас заговорила – я будто ее услышала. Она мне говорила: «Маля, будет у тебя сын – другие завидовать станут. Но долго не проживет.» Не хочу ничего знать. Все равно его отмолю. А ты бери… тебе пригодится.. На, на тебе….
Она совала гитару в руки Варьке:
— Может жить этим будешь, как моя бабка, деньги зарабатывать. А может – уда-вишься…Потому что тошно это – все наперед знать… Пошли отсюда, скорее, сынок.
И, почти увлекая парня за собой, она поспешила прочь из сада – только калитка стукнула, да взметнулись мятые пестрые юбки. Васька еще оглянулся на девочку, и в глазах его явно читалось, что мать сделала несусветную глупость, лишив его любимого инструмента.
Варька же осталась сидеть, не в силах пошевелиться. Заскорузлый от пота ремень был теперь перекинут через ее плечико, а гитара лежала на коленях, и девочка боялась к ней даже прикоснуться, тронуть хоть одну из струн, заставить ее говорить.
Потом пришла тетя Нина и сказала, что завтра к ним приедет, наконец, Костя, ее младший сын, которого Варька еще не видела.
***
Чем-то он напоминал ту цыганку. Варька глядела на Константина во все глаза. Он был такой же смуглый, темноволосый, только молодой и красивый. Варька не знала, что пока Костя рос, тетю Нину дразнили:
— Напомни-ка, кума, ты ни на какой курорт не ездила? Младшенький-то у тебя чисто дитя любви…
И хоть носи с собой в кармане карточку дядьки по матери, погибшего на Отечественной войне, и показывай, что Костик похож на него один-в-один. Через поколения передалось. Когда люди хотят сплетничать, им все равно ничего не докажешь.
Константин пил чай. Тетя Нина уже покормила его, и теперь поставила перед ним большую расписную чашку с блюдцем. И как-то само собой вспомнилось – он наливал чай в блюдце и пил так. Он давно уже забыл это, никто из его нынешнего окружения так не делал. А теперь руки вспомнили сами.
Про Варьку он знал, конечно. Мать ему рассказывала — и по телефону, и в письмах. Опять же – кто сейчас пишет письма? Настоящие, в конвертах… А мама ему писала.
Константин, увидев в дверях девочку, улыбнулся устало (Варька отметила, что у него вообще был очень усталый вид). Потом длинные пальцы его сплясали сложный танец, сжались в кулак, разжались – на ладони лежала маленькая, в мизинец, фарфоровая куколка в пышной юбочке. Он протянул ее Варьке.
Та была заворожена настолько, что даже поблагодарить забыла. Взяла куколку, стараясь держать ее так осторожно, точно игрушка была бесконечно хрупкой, волшебной. И села в уголке, едва дыша, не спуская глаз с Константина и надеясь, что ее не прогонят.
Тетя Нина смотрела на сына взглядом, в котором – кроме любви – было много боли.
— Ты постарел… Пьешь?
— Мама, там все пьют как лошади.
Для него это время уже прошло. Была пора, что и он не помнил, сколько выпил и где заснул. Пока в какую-то минуту не понял – еще немного, и ему уже не подняться. Пока он словно идет по болоту, но по тропе. А слева и справа – трясины.
Теперь его называли «трезвенником» и «Иванушкой-дурачком». На гастролях он селился всегда один, доплачивал за отдельный номер. По утрам «качался», обливался холодной водой, убирал чисто комнату. Его очень любили горничные и называли «единственной звездой в труппе». Но те безбашенные годы не прошли даром.
— Когда женишься? — подала вторую, такую привычную реплику тетя Нина.
— Я не женюсь, — и это тоже была фраза, которую он говорил тысячу раз.
Его друг Володька, который работал с собаками – была у него дюжина пудельков, умных как чертенята, чуть было не женился. На своей, на цирковой. А потом рассказывал:
— Ешь-маешь, я ведь и не видел в тот раз… Славный такой вечер, весна, тепло, наши еще выступают, музыка…. А Светка моя уже вышла и прям у самого шатра сидит, натюкивает на телефоне письмо подружке. Я сзади подхожу и из-за спины читаю. Пишет, что пять минут назад чуть-чуть не сорвалась, чуток не разбилась. И знаешь – всё. Как отрезало. Не, думаю, мне такое не надо. Каждый раз из-за нее сердце рвать…Если женюсь, то на какой-нибудь обычной девчонке. Пусть она в буфете работает. Или медсестрой в поликлинике. Глядишь – и сам брошу это все, и возле нее осяду.
Константин же, хоть пить и бросил – от этих двух нар-котиков: чудес, рождавшихся под его руками, и бесконечных дорог, благодаря которым он повидал мир – от всего этого он пока оторваться не мог.
— Ложись-ка ты спать, — сказала ему тетя Нина, — И утром никто тебя будить не будет. Мы с Варькой тихо, как мышки…
Константину постелили в той маленькой комнате, куда прежде дверь почти всегда была закрыта. И Варька никогда не играла здесь, страшась разрушить тот порядок и красоту, каких во всем доме больше не было. Здесь всюду висели вышивки тети Нины, покрывало на постели она обвязала кружевом. Точно, когда сына не было дома, она так выражала свою тоску по нему, и свое желание хоть что-то для него сделать.
И когда настало утро, тетя Нина говорила вполголоса, а Варька и вовсе ходила на цыпочках. Но одна мысль не давала ей покоя. Она услышала, наконец, что в маленькой комнате покашливают, двигаются — и не выдержала. Опрометью бросилась к себе, а потом тихо-тихо приоткрыла двери.
Шел уже одиннадцатый час, для них с тетей Ниной – разгар дня, но Константин только что проснулся. Устроился повыше на подушках, просматривал новости в телефоне.
Варька вошла неслышно, переступала мелко, несла гитару. Теперь она считала Константина экспертом по чудесам.
— Ты чего? — спросил он дружелюбно, совсем не так, как вчера.
Она хотела назвать его «дяденькой», но мысленно обругала себя. Она же знала, как его зовут. Но отчего-то ни «Костя», ни «дядя Костя» язык не выговаривал. Вот «дядя Миша» - запросто, а тут – никак. И еще не знала она – «на вы» надо или «на ты».
Варька присела на самый дальник краешек кровати.
— Это волшебная, да? — спросила она, кивая на гитару.
— Почему? — удивился он.
Варька ответила не сразу. Думала, как сформулировать. Дело в инструменте или все-таки в ней?
Константин приподнялся на подушках, взял у нее гитару. Он так-то не умел играть. Но когда-то, еще когда учился в школе, знакомые ребята показали три аккорда. Он был не уверен, что сейчас вспомнит даже их. Разве что вот это… «Кузнечика» на одной струне. Это не забудешь.
Он начал наигрывать. И внезапно заметил, как изменилась девочка. Варька приложила пальцы к вискам, замерла, уйдя в себя.
— Что случилось? — он оборвал простенький мотив.
Варька не сразу опустила руки. А потом посмотрела на него с жалостью.
— У тебя сердечко болит, — сказала она, — Как у моей мамы. И ты боишься, что умрешь как она. Ты поэтому из дома уезжаешь. И ты везде ездишь, в разные города. Хочешь побольше увидеть. Всякого-разного. Но ты не бойся, ты от этого не умрешь… Ты бандитов бойся…
Будь Варька постарше, она заметила бы, как изменилось лицо Константина. Сначала недоверие, потом потрясение и даже страх отобразились на нем.
— Ничего себе, — сказал он, — А я думал, это я фокусы показываю…Ты откуда взялась такая? Как ты это делаешь?
— Что?
— Ты знаешь про меня то, чего я в этом доме никому не говорил. Откуда?
— Это не я, — и Варька с благоговением коснулась гитары, — Это она. Я потому и спрашиваю… Ты же волшебник, ты должен понимать…. Она тоже волшебная, да? Когда она играет, у меня в голове будто все само собой рассказывается.
— А откуда ты ее взяла?
Варька – как смогла – объяснила.
За завтраком тетя Нина не могла надивиться – до чего же задумчивыми стали ее близкие. К тому, что Варька часто бывает погружена в себя – она уже привыкла. Но теперь и Костя?
— Мы пойдем погуляем, мам, — сказал Константин, когда они встали из-за стола.
И сделал Варьке знак, чтобы гитару она тоже взяла с собой.
…Они шли тою дорогой, которой Константин до сих пор мог бы пройти хоть ночью, хоть с завязанными глазами. Уходила она от села, шла мимо леса до самой реки, но если знать, где свернуть в лес, то удобно было спуститься к небольшому заливу. Вода тут теплела уже в начале лета, и хорошо было бы здесь купаться – мелко и волны не бывает. Да только местные этот залив не любили. Вода подмыла склон, где раньше было старое кладбище, и часть могил сползла вниз…
С виду ничего и сказать было бы нельзя. Давно уж все поросло травой и молоденькими соснами, в начале лета сладко пахло медом от желтых цветов. И рыба здесь водилась. Даже просто сидя на берегу можно было увидеть, как она всплескивает – то там, то здесь тревожа гладь залива.
И Константин бессознательно свернул через лес именно сюда, в воде. А за ним пошла и Варька. Шлепала босиком — от этой привычки тете Нине ее никак не удавалось отучить.
…Они сели на склоне, откуда хорошо было видно весь залив – и реку за ним. Спуститься не составило бы труда – хоть и обрывался берег резко, но там и сям были песчаные уступы, знай перепрыгивай с одного на другой.
Но Константин сейчас не об этом думал.
— Ты знаешь, когда я играл, я ведь сам ничего не заметил, никаких видений или чего такого. А у тебя это каждый раз получается?
Варька пожала плечами.
— Давай попробуем, — предложил Константин, — Тебе ведь все равно, что играть, да? Лишь бы струны звучали?
Он стал перебирать их как придется.
— Тут утонула девушка, — минуту спустя сказала Варька, — То есть, она сама утопилась…Вот прямо здесь, под обрывом. Тут яма, омут… Она любила одного человека, а он ее разлюбил. Ее даже не на кладбище потом похоронили, а за оградой…
И Константин, который привык «делать чудеса» - то, что для всех казалось волшебством, было для него лишь виртуозной работой, теперь сам глядел на девочку с суеверным страхом.
…Он прожил дома дней десять, но за это время ни он сам, ни Варька больше не прикасались к гитаре. Константин ходил с девочкой гулять, показывал ей места своего детства. Научил Варьку нескольким карточным фокусам и подивился, как быстро она их запомнила, и как проворны и точны ее пальчики – карты в ним просто мелькали.
— Вон как с ребенком возишься,— не упустила случая сказать тетя Нина, — Давно пора жениться и своих заводить. Своя дочка будет – как хорошо….
Уезжая, Константин сказал матери:
— Береги Варьку. Как зеницу ока береги.
***
Годы текли тихо, и были похожи один на другой так, что, если бы не расцветающая Варькина юность, можно было бы сбиться. В который уж раз с той поры, как она живет здесь, распустились подснежники? Началось половодье на реке? Поспела земляника? Красными стали листья старого клена? Дед Мороз со Снегурочкой в школе раздали подарки?
Дядя Миша приезжал регулярно, раз в два-три месяца. Всегда с подарками, и всегда находил какую-то работу, и часу не сидел праздно. Варька – первая помощница: принести инструмент, подать, подержать.
— Слушай, а ты крещеная? — как-то спросил у нее дядя Миша.
Он чинил дверь в бане, во рту у него были гвозди, так что получился не вопрос, а каша: «сушатыченая?»
Но Варька поняла. Задумалась.
— Наверное, да…, — сказала он не вполне уверенно, — Да…я помню такой крестик, розовый, пластмассовый. И надо мной еще в церкви тетеньки какие- то смеялись, когда я спросила: «Боженька с креста прыгает, да?» Наверное, тогда и крестили. А что?
— Жаль, — сказал дядя Миша, — Был бы я тебе хоть крестным, да отцом.
Варька промолчала. Он и сам знал, что сделал для нее больше иного отца. Где бы она была сейчас, если б не он? Что бы с ней сталось? А еще дядя Миша всегда давал матери лишние, сверх обычных деньги:
— На вот… Может, Варьке чего надо.
— Что ей надо – все у нее есть, — неизменно отвечала тетя Нина.
Все деньги до копеечки – и то, что она получала на приемную дочку от государства, и то, что давал ей сын, тетя Нина складывала в жестяную коробку из-под конфет, что стояла в шкафу, на верхней полке. Банковским карточкам она не доверяла. Деньгами были для нее только те купюры, какие можно взять в руки.
— Поедешь учиться – это тебе ой, как пригодится, — уже не раз повторяла она, — Жить в городе на что-то надо, а может, и за учебу платить придется.
Ни шкатулка, ни шкаф не запирались. Взять деньги можно было в любой момент. На модные сапоги. На сотовый телефон. Закапризничать, сказать: «Хочу!» Но Варьке это даже в голову не приходило. Она осталась такой, как была – ничего не просила для себя, куда уж там требовать.
Приезжал и Константин. Реже, чем старший брат, зато задерживался надолго – на неделю, а то и на две. Шутки ради научил Варьку играть в карты с разными шулерскими приемами. И вскоре уже вскидывал вверх ладони, признавая, что ученица превзошла учителя.
— Ты еще та катала….Царская масть… А что, — задумчиво говорил он, — глядишь и пригодится в трудную минуту. Только с кем попало не играй. В этом бизнесе большие деньги крутятся. Кое-кто может и убить, чтобы свое получить назад.
Варьке тогда было десять лет, у нее только менялись зубы, и ей похвала и предостережение Константина отчего-то казались смешными, а когда она прыскала, на месте отсутствующего зуба надувался пузырь.
Гитары не касались оба, она висела над Варькиной кроватью. Поверх того самого плюшевого коврика, на котором была картина, многие годы завораживающая девочку. Турок в чалме похищал турчанку, выносил ее на руках их роскошной беседки. Сколько сказок сочинила для себя Варька, глядя на этот ковер!
Какое-то время Варька боялась слушать музыку, боялась прикасаться к пианино, что стояло у них в школе, в «Кабинете музыки». Все дети бренчали на нем, когда учительница не видела, а Варька держалась в стороне.
Но потом она убедилась — только цыганская гитара заставляет её видеть будущее, и никакой другой инструмент не обладает такой властью.
Она даже выучилась играть на гитаре обычной – в школе был кружок, а шестиструнку тетя Нина купила ей в райцентре. Особенно удавалась Варьке «Цыганочка», и ее она неизменно играла на школьных вечерах.
….И был выпускной. Три девочки и пять мальчиков. Мальчишки даже без костюмов пришли – лето же, жарко, хватит и светлой рубашки. Варьке знакомая портниха сшила платье – голубое, кружевное, а девчонки привезли наряды из города. И у всех – красная лента через плечо, а на ней золотом написано «Выпускник».
Варька знала, что тетя Нина скоро выйдет замуж. Ну как выйдет…Без фаты, конечно и без застолья. Но уже несколько лет приходил к ней – то по хозяйству помочь, то чаю вместе попить, посмотреть телевизор – ее ровесник, славный такой дядька, работящий и тихий.
Уж давно он предложил ей сойтись, да тетя Нина отговаривалась тем, что ей нужно «дочку на ноги поставить». Но Варька догадывалась, что ей еще и неловко. Дескать, решила на старости лет личную жизнь устраивать.
Девушка знала, что как только она уедет, дело сладится. А уехать она решила непременно, да и тетя Нина понимала, что иначе не может быть. Только в городе и выучишься, где ж еще.
В том городе, дядя Миша и Константин – когда не разъезжал по гастролям. Дядя Миша звал Варьку к себе, но он к тому времени уже женился, и росли маленькие дети. Так что Варька деликатно поблагодарила и сказала, что подумает. Хотя точно знала, что жить к Михаилу не пойдет, не хотела мешать его семье. Надо было устраиваться куда-нибудь самой.
Настал день, когда тетя Нина проводила Варьку на поезд. Деньги были – древнее нерушимое правило – зашиты в лифчик. Синяя сумка на колесиках – с вещами, большой пакет, благоухающий запахами еды (куда мне столько!). И гитара за спиной, конечно. Та самая. Плацкартный вагон, верхняя полка.
— Поешь, и будешь лежать себе с книжкой, никто тебя не побеспокоит, — говорила ей тетя Нина, — Сумочку, где кошелек и документы, под подушку, под голову. Поняла, Варя? И глаз со своих вещей не спускай.
План был такой. Дядя Миша, убедившись, что от его гостеприимства Варька вежливо уклоняется, снял ей маленькую квартирку и заплатил за нее за первый месяц. Девушка собиралась учиться (колледжей на примете было целых три) и работать. Для нее сделали уже столько, что теперь она могла отблагодарить лишь одним – сама себя содержать.
Поезд стоял на их станции две минуты, тетя Нина и Варька едва успели найти нужный вагон. Прежде девушка в поезде не ездила, и растерялась, когда шла по узкому проходу, а вагон уже покачивался, и ей надо было протиснуться со своими сумками и сообразить, где ее место.
С попутчиками ей, можно сказать повезло. На нижних полках – женщина с маленькой дочкой, напротив нее, наверху, парень. Старше Варьки, лет, наверное, под тридцать, очень некрасивый, но тихий и добродушный.
Глядя, как девушка устраивается на своем месте и достает из сумочки все нужное, он помолчал, а потом сказал с улыбкой, которую Варька ощутила спиной:
— Я все жду, когда вы вынете колоду карт… не взяли? Ничего, у меня есть свои. Не хотите сыграть?
Наставления тети Нины о том, что поезд кишмя кишит мошенниками («И даже когда в туалет будешь заходить, смотри, чтобы поблизости никого из мужиков не было. А то втолкнут тебя, зайдут следом, дверь запрут… А потом тело в окошко выкинут…») все эти наставления развеялись. Ну никак не верилось Варьке, что этот парень, смущенно поправляющий очки, злостный маньяк.
— Потом сыграем, — сказала она, — Вечером все равно делать нечего будет.
— А в том конце вагона на деньги играют, — сказал парень, — Я видел. Если пойдете в тот край, обратите внимание. Сбоку дядька один… Он другого, видимо, в ноль обыграл, тот расстроенный такой сидел.
Эти слова Варька пропустила мимо ушей. Слишком много было вокруг новых впечатлений. Она лежала на животе, и смотрела в окно, дивясь тому – как много видит, после долгих лет, когда дальше райцентра дороги для нее не было. А тут – большой мир и нет ему краю.
Женщина покормила дочку. Варька невольно увидела, как мать расстилала салфетки, доставала контейнеры с гречневой кашей, с оладушками. По вагону время от времени проходили торговцы, предлагая заманчивое. У девочки глаза загорелись, когда она увидела прозрачные мыльницы и стаканчики, меж двойных стенок которых плавали звездочки, блестки, крохотные рыбки.
— Мама…
— Нет, Вика, — мягко сказала мать.
Девочка не спорила, не стала просить, отвернулась к окну. Для Вари эта сцена была понятна, она нутром чувствовала, что происходит. Нет лишней копейки в семье. Матери до слез не хочется говорить это «нет», но что делать.
Варька не следила за временем, не знала, сколько она пролежала. Но когда затекло все тело, она спустилась вниз и с казенным жестким и усталым полотенцем пошла в туалет. Хотелось умыться, и еще – на несколько минут остаться наедине с собой.
Однако, не пройдя и пяти шагов, она замерла. Там, на боковых местах действительно играли в карты. А мужиком, который обыгрывал других, был ее отчим. Этого не могло быть, ему давно полагалось спиться где-нибудь под забором. Но вот он сидел с довольной улыбкой. И даже не очень постарел. Одет он тоже был чисто. И довольный донельзя, держа в зубах незажженную сигарету, Гришка поучал парнишку напротив.
— Ты не расстраивайся, деньги они, чем легче уходят, тем скорее новые придут. У меня вон ничего не было, даже дом продал…А потом вон, глядишь как пошло…Денежка мне одна удачу принесла…вот не поверишь…заезжий человек мне ее дал. Случайно понимаешь…вот чистой воды случай…Стал играть, да оно и поперло. Удачу, понимаешь, за хвост поймать надо. Потом наследство привалило. Маленькое, а приятно. Хочешь, давай еще раз сыграем, вдруг удача теперь к тебе переметнулась. Давай, проверим, а?
— Да у меня нет больше денег, — честно отвечал парень, — только на карточке.
Гришка не узнал падчерицу. Но даже он, не отличавшийся чувствительностью, ощутил что-то во взгляде этой девушки, которая стояла и смотрела на него.
— Ты чего, маленькая? — ласково спросил Гришка. Видимо, он был и слегка навеселе, — Чего тебе надо.
Варька продолжала смотреть.
— Ты сыграть что ли хочешь? — догадался он, — Маленькая, я просто так не играю. У тебя хоть деньги свои есть? Или твоя наличность у родителей.
— Есть.
— Да-а? — нет, он точно выпил, и не меньше пары стаканов, она помнила все эти его интонации, — Ну, садись, давай. Слышь, ты, уступи-ка место…
Парень послушно поднялся. Варька села. Отчим тасовал карты.
— Не бойся, на мороженое я тебе оставлю, — пообещал Гришка.
Варька подумала холодно и отстраненно: «Сейчас мы с тобой позабавимся».
***
Когда Гришка проиграл ей в первый раз, он лишь встряхнулся чуть, как от досадной случайности, точно собака, на которую неожиданно брызнули холодной водой.
Тем не менее Варька заметила, что он передвинулся на месте, словно усаживаясь покрепче, готовясь играть всерьез. Она лишь вскинула брови слегка – ну-ну… Вероятно, он где-то поднаторел в шулерском ремесле и теперь зарабатывал этим. Странные шутки бывают у судьбы, вот уж такого Варька от отчима не ожидала. Догадывалась она о том, что сейчас у него при себе немалая сумма денег, «высосанная» у других наивных пассажиров, принимавших эту игру за обычное дорожное развлечение.
С Константином сражаться ей было куда интереснее. Они тогда договаривались «не мухлевать», то есть цирковых своих фокусов он не должен был использовать. А вот ловкость рук – да ради Бога.
С отчимом, который по-прежнему не догадывался о том, кто она такая, Варька играла как кошка с мышью. Давала ему выиграть…почти, и смотрела, как он оживлялся, как появлялись в его голосе ехидные интонации. Но в последний момент всё вдруг оборачивалось против него - и он закипал гневом, и готов был сорваться, и раскрыть свои «приёмчики», которые она обходила легко. Да нельзя ему было «колоться» - вон сколько зрителей вокруг. По мере того, как шла игра, и как росла у Варькиного локтя стопочка денег, все больше и больше пассажиров подходили на них посмотреть. Гришке никто не сочувствовал, видно не одного он уже тут обыграл. Да и мрачен он сейчас был, злость от него исходила, а Варька играла легко, даже улыбалась.
— Как ты это делаешь? — наконец, не выдержал он, проиграв в очередной раз.
Она только плечами пожала – само, мол, получается.
— Кто тебя учил? — добивался он ответа.
— С бабушкой по вечерам играли…
— С какой, мать твою, бабушкой…
Она чувствовала, что давно уже он перешел черту, спустил не только деньги, что достались ему в этом поезде, но проигрывает свои, что вошел он в какой-то отчаянный азарт.
Она потянулась гибко, и встала:
— Пойду я, пожалуй. Хватит…
Пачку денег сняла она со стола двумя пальцами и, не стесняясь зрителей оттянула край голубой футболки и сунула купюры за лифчик. Гришка вскочил тоже и перегородил рукой проход:
— Я отыграюсь!
Варька молча смотрела на него. Она чувствовала себя комаром, напившимся крови столько, что больше просто не хочется. И все смотрели не Гришку. Если бы не было здесь этих людей… Он убрал руку.
Свой маленький отсек Варька начинала чувствовать уже подобием дома. Мама с дочкой сидели на одной полке, мать читала девочке сказки. Не с телефона – у них была с собой большая книжка с картинками.
Варьке захотелось дать деньги, что она выиграла, этой женщине, но откуда-то она твердо знала – та не возьмет. Те, кто мужественен в бедности, оскорбляются, когда к ним относятся как к нищим.
А потом была долгая остановка, на полчаса. Последняя большая станция перед конечной. Ночь в поезде, и утром дорога закончена. Лежа на своей верхней полке Варька видела, как поезд, замедляя ход, проплывал мимо киосков, которые так ярко, празднично горели в полутьме. Неожиданная идея пришла ей в голову.
Она вышла на этой станции, названия которой не запомнила. Вдохнула прохладный вечер воздух, который показался ей совсем иным, не таким, как у них в селе – и это тоже был знак, как далеко она уже уехала.
В одном из киосков Варька купила куклу, дорогую, роскошную барышню. Каждый пальчик на ручках достоверен, вьются белокурые локоны, кружева, оборки ленты…Показав товар лицом, продавец снова уложил куклу в коробку. Варьке хотелось поторопить его, она боялась, что поезд уйдет, но кажется, она успевала.
С коробкой в руках шла она к своему вагону, когда дорогу ей снова перегородил отчим.
— Отдай деньги, — сказал он коротко.
Здесь, на перроне, тоже были люди. Что он ей сделает?
— Под поезд столкну, — пообещал отчим, точно услышав ее мысли, — Все отдай, что взяла, я знаю, при тебе они…
— В расчете, дядя Гриша, — сказала она жестко.
Может, он давно уже звал себя другим именем, потому что отреагировал не сразу. Лишь несколько мгновений спустя спохватился:
— Ты знаешь, что ли, меня?
Он по-прежнему не узнавал ее. Поезд вздрогнул и поплыл, и она рванулась за ним.
— Погодь, — он схватил ее за руки, — Отдашь – поедешь, еще успеешь догнать. Нет – так нет. Решай быстро.
— Так ты ж тоже останешься…
— Всё мое при мне, — он усмехнулся, — Это твои вещички тю-тю… Документики…
И неизвестно, чем кончилось бы у них, если бы не остановился поезд – нервным заполошным рывком. Кто-то нажал стоп-кран. Поднялась суета, и оказалось, что это в их вагоне, в том, где ехала Варька.
Открылась дверь, и девушка увидела, как тот самый некрасивый парень объясняет проводнице и мужчине в железнодорожной форме, который подошел.
— Девушка отстала от поезда…. Вон она стоит. Соседка моя. Я в окошко увидел. Эй, садись скорее! — замахал он Варьке.
Она почувствовала, как разжались на ее запястьях руки отчима. Зато теперь уже и Варьке досталось от железнодорожников.
— Поезд должен тебя ждать, пока ты все дела свои доделаешь? — ругалась проводница, — Вот если сейчас от вашего стоп-крана у кого-то что-то разбилось, или не дай Бог, кто упал, лоб себе расшиб – оба отвечать будете, «стоп-кранщики»…
В этой суматохе Варька не заметила – сел ли отчим в поезд или остался на станции.
Перед тем, как зайти в купе, она достала куклу из коробки, чтобы девочка ее сразу увидела. Одно дело – получить эту картонную коробку в руки, и совсем другое, когда к тебе протягивает руки эта маленькая нарядная барышня, и ты берешь ее, вместе со всеми ее бантиками и оборками, заключая дружбу навек.
— Возьми пожалуйста, — Варька протягивала куклу девочке, а сама на женщину смотрела.
— Мне подарили, — сказала Варька, надеясь, что женщина не заметила, как она покупала игрушку, — А зачем мне, я же уже взрослая… Пожалуйста, разрешите ей взять…
И женщина ответила ей смущенным, но в то же время благодарным взглядом, и кивнула.
Парень, которого звали Борисом, чувствовал себя героем вечера. Он теперь смело заговаривал с Варькой, он же ее спас, в конце концов.
— Так в карты не хочешь перекинуться? Нет? Тогда сыграй на гитаре… Ничего мы другим не помешаем. Немножко сыграй, ну что-нибудь…
Варька посмотрела ему в глаза, потом сняла гитару, и присела на край нижней полки. Побежали по струнам пальцы. Она играла всю ту же «Цыганочку», и все легче становилось у нее на сердце. Под конец она уже улыбалась.
…Ночью Варьке захотелось в туалет. И она поняла, что идти ей – страшно. Она еще не видела отчима. Не знала, едет ли он вместе с ней в вагоне или нет. А может он сел в другой вагон или вообще остался на станции. Но неожиданно проснулись страхи тети Нины («Вот прямо нарисуется бандит из ниоткуда, запихнет тебя в кабинку, защелку на двери повернет, и…)
— Эй, — Варька осторожно тронула Бориса за плечо, — Проводи меня, пожалуйста…. Только не смейся. До конца коридора, потом подожди…и обратно.
Он ничего не понял, но покорно последовал за ней. Шел третий час ночи, все спали. Там, где Варька днем сидела напротив отчима – теперь полка была разложена, и кто-то лежал на ней, укрывшись с головой одеялом – грязно-зеленым, с красной полоской по краю.
А если он сейчас встанет и пойдет за ней? Варьку передернуло, но Борис, к счастью, этого не заметил.
Выйдя из туалета, закрыв за собой дверь, отсекая холод приоткрытого в уборной окна и запах хлорки, Варька коснулась пальцами груди Бориса, застиранной камуфляжной майки.
— Я тебя отблагодарить хочу… Хоть чуть-чуть. Всё у тебя будет хорошо. Ты к брату двоюродному едешь, он тебя примет. С женой Володя разошелся, так что комнатадля тебя найдется. На работу устроишься не сразу, но потом тебя возьмут охранником в спортивный клуб. Тебе понравится там ночью на всяких тренажерах качаться. Следующей весной встретишь девушку, Алису…Не потеряй ее. И когда она тебе предложит уехать вместе – даже не сомневайся, уезжай сразу, — голос Варьки сделался строгим, — Тогда у тебя будет и семья, и дом, и жизнь сохранишь. Потом все поймешь.
Борис молчал, но она видела смятение в его глазах.
— Кто ты? — спросил он тихо.
Варька только рукой махнула. Вернувшись на свое место, она уснула, и проспала почти до самой конечной станции. Соседи ее разбудили. В туалет уже было не попасть – тянулась очередь, людям нужно бы не только умыться, но и переодеться перед городом.
Маленькая Вика разговаривала с куклой, разглаживала ей волосы, не замечала никого вокруг. Ее мать протянула Варьке пакет, в котором лежала какая-то свернутая ткань. Женщина улыбалась Варьке уже почти как своей, как подруге.
— Возьмите, пожалуйста. На память просто… Я вышиваю бисером… Это довольно красиво…
— Спасибо…
Подарок, который Варька бережно уложила в сумочку, был ей дороже карточного выигрыша.
— Телефон не дашь? — тихо спросил Борис.
Варька покачала головой.
— Я тебе все сказала…
Поезд подходил к перрону, и Варька увидела дядю Мишу, который высматривал ее вагон.
❗ОКОНЧАНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ПОСТЕ...
Автор Татьяна Дивергент
И остались в старом деревянном доме – два окошка на фасаде – шестилетняя дочь Варька, теперь уже круглая сирота, и второй муж Марии, алкаш Гришка, который душу готов был продать за бутылку «беленькой». Мария хотела с ним развестись, да не успела. Умерла.
Поминки перманентно продолжались две недели. Сердобольные деревенские женщины приносили пироги и студень, мужики – самогон. Гришка играл в печаль, но внимательный взгляд мог бы заметить, что он доволен донельзя. Гришка надеялся, что жалеть его будут еще долго, а значит – выпивка в доме не переведется. И внимание слушателей тоже обеспечено. Наверное, в душе Гришка был артистом.
Приняв на грудь, он рассказывал цветистые истории о том, как в детстве объезжал самых диких коней, как в армии служил в элитном подразделении, где учили убивать врагов точным ударом одного-единственного пальца, как он строил самые знаменитые объекты в стране и при этом все его уважали. А вот теперь – стар, слаб и болен. И никому не нужен. Даже жена умерла.
Женщины, те, кто подальновиднее, советовали ему:
— Отдай Варьку в детский дом или в интернат. Не сможешь ты девчонку вырастить…
Гришка делал вид, что не слышит этих реплик.
Наконец, настал день, когда спиртное дома закончилось, еда тоже, Варька смотрела из своего угла затравленными несчастными глазами. И собутыльников тоже не намечалось. Можно было бы с зеркалом чокнуться и выпить, если бы было что.
Гришка куда-то ушел, а Варька стала облизывать палец и подбирать хлебные крошки, прилипшие к деревянному ящику, который служил хлебницей.
Вернулся отчим не один. С ним был высокий мужчина в черной куртке. Гришка потирал руки.
— Ночуй – и ни о чем не думай! — с апломбом говорил он, — Куда ты поедешь на ночь глядя? Вон, кровать свободна… Варька, белье в шкафу посмотри. Осталось, поди, у матери. А я сейчас в магазин сбегаю, и мы с тобой ужинать будем.
Варька видела, как зелененькая купюра перешла из рук в руки. Оставшись наедине с незнакомцем, девочка продолжала сидеть у себя за шкафом, не решаясь выглянуть. В доме была тишина – мужчина сидел за столом, и видимо, был погружен в свои мысли.
Гришка вернулся – шумный и веселый. С пакетами в обоих руках.
— Варька! Почему свет не включила… впотьмах сидите!
Он щелкнул выключателем, и загорелась слабая, однорожковая люстра под потолком. Гришка торжественно и осторожно поставил на стол бутылку беленькой.
— Забыл спросить, что ты пьешь… Да ладно – щаз все будет.
Отчим искал чистые тарелки, резал хлеб, колбасу, открывал банки с консервами. Он уже разлил по рюмкам «огненную воду» и готовился сказать тост, когда незнакомец остановил его:
— А дочка у тебя что есть будет?
— Какая дочка? А, Варька…Иди сюда, на тебе…, — отчим положил на хлеб два толстых куска вареной колбасы и протянул девочке.
От мужчины не укрылось, как жадно Варька выхватила еду – и даже в свой уголок не донесла ее, стала есть по дороге.
— Не родная она мне, — объяснил Гришка, — Приемыш. Вот, мучаюсь…
О том, что «мучения» его продолжаются всего несколько дней, он конечно не сказал. А когда третья по счету рюмка была допита, Гришке пришла гениальная идея.
— Марию помянули, за знакомство выпили, за здоровье тоже…. А я вот чего тебе скажу – дай мне еще штуку, и забирай девчонку.
— Ты с ума сошел? — спросил мужчина, — Она тебе что – кошка или собака? Живой человек…
— А кто ее хватится? — проблемы Гришка решал легко, — А она тебе пригодится. Вон, еще маленько – и всю домашнюю работу делать будет. Мать ее учила.
Мужчина тоже хотел сказать, что девочку нужно устраивать в детский дом. А потом передумал. Он может просто не успеть. Пока позвонит кому надо, пока за Варькой приедут. А к Гришке в это время прибьётся другой собутыльник, и отчим продаст девочку ему. Всего-навсего «за штуку». И какой будет тогда Варькина судьба – Бог весть.
Мужчина достал портмоне. Тысячи у него не оказалось, только пятитысячные купюры. Он протянул одну Гришке.
— Не напейся до смерти.
— Ни-ни-ни… Варька! Собери какие у тебя там есть вещи! Вон, тебя дядя берет, с дядей будешь жить.
Незнакомец молча смотрел в окно, во дворе уже совсем стемнело.
Варька легла спать с затаенным страхом, хотя совершенно не понимала, какие перемены готовятся в ее судьбе. У нее была кукла – видавшая виды Барби. Соседская девочка давным-давно обзавелась новыми игрушками, а Барби-старушку, с волосами, свалявшимися в колтун, подарила Варьке. Мария научила дочку шить кукле одежки – руки у Варьки оказались удивительно ловкими.
Раньше у куклы не было имени, ее так и звали – Кукла. А когда мама умерла, Варька назвала куклу Машей. Чтобы снова звучало это имя. Отчим так звал мать по каждому поводу:
— Машка, скока у нас денег осталось?
— Машка, чего есть поесть?
Ну и так далее. Варька заснула, как засыпала каждую ночь, прижав к себе Машу.
Вставала она рано, никогда не залеживалась, если не болела. Но в этот раз ее разбудили. Незнакомец легко потряс ее за плечо:
— Одевайся, поехали. Да хоть чаю выпей, а то мутить будет в дороге… Ладно, заедем куда-нибудь перекусить.
— А что же вещи…., — начал было Гришка.
Но незнакомец только рукой махнул. Варька не спорила. Она понимала так, что нет у нее другого выхода, как подчиняться тем, кто распоряжается ее судьбой. Она оделось – собственно то, что было на ней и составляло ее немудреный гардероб. Про чай она не думала даже, отчим ей никогда его не предлагал. Волосы, отросшие до плеч, Варька стянула резинкой – и теперь просто стояла, опустив голову. Она была готова.
Незнакомец взял ее за руку и повел. Во дворе их ждала, показавшаяся Варьке очень большой, и без сомнения, роскошной — хотя это был просто джип, черный, уже далеко не новый.
Незнакомец усадил Варьку на заднее сидение, пристегнул ремнем. Девочка не задала ему ни одного вопроса, не спросила даже – куда они едут. Когда село осталось позади, он заговорил сам.
— Меня зовут Ми…дядя Миша. Запомнить легко. Я отвезу тебя к своей матери. Сам я, понимаешь, ничего не знаю о маленький детях, и не умею с ними. Да и в разъездах все время. А мать у меня добрая, она тебя обижать не будет. Договорились?
Варька осторожно кивнула. Что она еще могла.
Дядя Миша остановился и первого же киоска, где продавали еду. Принес Варьке булочку с сосиской внутри и коробочку с соком.
— Это ты ешь? — спросил он.
Варька закивала и потянулась. Булочку она съела вмиг, а с коробочкой не знала, что делать. Теребила ее зубами за уголок.
— Погоди, - дай я.
Дядя Миша вставил в коробку трубочку, подал девочке:
— Вот так пей. Скоро приедем уже.
…Перед деревянным забором, выкрашенным в зеленый цвет, росли мальвы. Дядя Миша открыл калитку, и маленький лохматый пес даже не попытался залаять, сразу завилял хвостом. Пожилая женщина, невысокая и полная, в цветастом халате вышла на крыльцо и развела руками, когда дядя Миша подвел к ней Варьку:
— Вот… Считай нашел по дороге. Я тебе потом все расскажу.
В этом большом, прохладном и очень чистом доме Варька боялась сделать что-нибудь не то. Что-то испачкать, разбить…
У тети Нины на шкафу стояли фарфоровые фигурки, много. Она спросила у Варьки:
— Какую тебе дать поиграть?
Девочка даже рот приоткрыла, будто не понимала вопроса. На самом деле Варька не верила, что к этим красавцам и красавицам можно прикасаться. Ей можно.
Тетя Нина сняла самую большую «куклу», в кокошнике и зеленом сарафане:
— На вон тебе… Это Хозяйка Медной горы… Играй…
И ушла из комнаты, и дверь закрыла, только слышались голоса – тетя Нина о чем-то говорила с дядей Мишей. Потом Варьку позвали за стол, и пожилая женщина смотрела на нее уже с неприкрытым состраданием.
— Документы же надо куда-то подавать… Оформить все это… Бедная девочка…
— Мне он дал только свидетельство о рождении. Я тоже, понимаешь, не знаю, как все это делается…
— У Антонины спрошу, — решила тетя Нина, — Она в администрации работает, она подскажет. Нельзя, конечно, девочку туда возвращать – мало ли что он с ней сотворит, отчим-то… Да и в детдом такую маленькую жалко…
— Туда и больших жалко, там жизнь несладкая…
А Варька наворачивала борщ, такой густой, наваристый, со сметаной, и думала – дадут ли ей вторую тарелку, когда эта закончится?
Никогда в жизни не ела она такого вкусного борща. Песик, которого звали смешным именем Лютик, подошел и положил голову ей на колени, надеясь получить угощение.
***
Их было два брата – старший Михаил и младший Константин. Оба неженаты, оба бывали у матери только наездами. Отец умер рано, и Михаил видел, как трудно жилось матери, чего ей стоило их поднять. Он подался в бизнес, чтобы раз и навсегда решить для матери проблему с деньгами. Себя не жалел, умом обладал цепким, а характером – когда нужно – жестким, и дело пошло.
Он и купил матери дом, с участком земли, где прежде была свалка. Нанял людей на первоначальные тяжелые работы. И теперь здесь все цвело и благоухало. А овощи, которые мать всё же непременно хотела выращивать – растила она в зимнем саду.
Константин же пошел – у матери язык не поворачивался сказать, куда. В цирк, фокусником. Прямо страсть у него была к этому со школьных лет, когда случайно, в библиотеке взял тоненькую потрепанную книжицу, в которой рассказывалось как делать самые простые фокусы.… В училище первого раза не прошел, устроился в цирк рабочим.
Теперь у него свой номер, популярность, гастроли, приезжает он редко, но всякий раз это праздник. Привозит матери заграничные подарки, а сельские дети с утра до вечера висят на заборах, надеясь, что дядя Костя покажет им бесплатное представление.
— Прямо фильм про льва Бонифация, — говорит тетя Нина, и каждый раз припоминает, — Вот не зря мне акушерка сказала в роддоме, когда я второго мальчишку родила: «Еще одна одинокая женщина». Была бы у меня дочка, мы б тут с ней…
В глубоком вздохе читалось сразу все. Дочку можно было бы научить всему, что тетя Нина сама умела и любила – печь пироги, разводить цветы, вышивать картины.
Поэтому после недолгой оторопи и решила она не отдавать Варьку в детский дом, а попробовать взять ее к себе.
Документы удалось оформить довольно быстро. В селе все знают друг друга, тут не только уважали тетю Нину, но и старались пойти ей навстречу. И первого сентября тетя Нина проводила Варьку в школу, нарядив ее как куклу – и платье с фартуком, и пышные банты с такими вот капроновыми «локонами» и блестками, и большой букет георгин. Варька даже дышать боялась от всего этого великолепия.
Класс оказался маленький – всего восемь человек, вредных детей тут не было, а пожилая учительница начальных классов опекала своих ребят как добрая бабушка.
Словом, контраст с тем, как Варька жила раньше был разительным. Тем не менее, когда Михаил звонил, мать говорила ему чуть ли не со слезами:
— Как же этот ребенок намучился, представить себе не могу… Что девочка видела в своей жизни…Первое время она всему удивлялась – и ванне, и душу, и тому, что в туалет во дворе бегать не надо.
Сейчас вроде пообвыкла маленько, но как же она боится, что ее прогонят. Или назад к отчиму отвезут. Ведь она не возьмет ничего без спросу. Помнишь, какой ты ее привез? Худенькой, как котенок бездомный. Но что бы я ни поставила на стол – блины или пироги, Варька будет сидеть, руки на коленях, но без разрешения не потянется. Кто ей такое внушил? Били ее там, что ли…
— Откуда я знаю. Что отчим забывал ее кормить, так это точно.
— Помнишь тетю Веру? Ну, блокадницу? Когда ее вывезли на Большую землю, так долго не верили, что она выживет…Тоже она рассказывала, их с сестренкой чужая семья приютила. Не было для них тогда ничего дороже, чем еда, и тоже сухарика без спросу не взяли… Не, я не сравниваю…Просто жалко мне Варьку так, что сердце заходится. Считай, и детства у нее до сих пор не было. Больная мать, да этот алкаш.
— Не мешает она тебе? — спрашивал Михаил.
— Какое там! Я ведь сколько уж одна прожила, когда вы разъехались…тоска. А сейчас мы с ней и уроки делаем, и книжки читаем…Единственное, что скажу – задумчивая девчоночка-то.
— Это как?
— А вот как будто ей видится что-то свое. Подружек-то у нее тут считай и нет, ровесники ее на другом конце села живут. Так она с собой играет. То в сарай зайдет, и сидит там, шепчет чего-то сама себе. Спрашиваю: «Ты чего тут одна?» Отвечает: «А тут, бабушка, пустая птичья клетка висит, я про нее придумываю, что там птичка живет». То в колодец заглянет, и смотрит, смотрит…Я уж тут боюсь, бегу, чтобы ее увести, вдруг упадет…А она мне: «Бабушка, там подводное царство на дне, я его рассматриваю».
Михаил хмыкнул:
— Воображение развито, конечно.
— Но не думаю, что у нее с мозгами непорядок, — сказала Нина неуверенно, точно ждала, что сын начнет ее разубеждать, — Да если бы она и больная была, я бы ее все равно уже никому не отдала, привыкла…
Михаил знал, что, когда в следующий раз приедет к матери – найдет Варьку уже изменившейся. Не той болезненно худенькой девочкой, которая отправилась тогда с ним, не зная, куда он ее приведет.
А следующим летом в село пришли цыгане. Кто ж знает, куда лежал их путь, только на несколько дней они остановились на окраине, неподалеку от дома тети Нины.
Инстинктивно тетя Нина напряглась.
— Не ходи туда, — просила она Варьку, — В ту сторону вообще не ходи. Посиди несколько дней дома, с тебя не убудет.
Она не любила драматизировать, не любила сочинять, поэтому не стала пугать девочку тем, что ее украдут, сказала лишь:
— Мало ли чего может случиться. Так что дома сиди, обещаешь?
Но цыгане пришли сами. Тети Нины не было дома, а Варька качалась на качелях, сделанных из перевернутой табуретки. Под старой яблоней лежала густая тень, девочка, как всегда, задумалась о своем, поэтому вздрогнула, когда ее окликнули из-за забора.
— Эй, малая, взрослых позови, кого есть…
Цыганка была невысокого роста, не очень молодая, с загорелым измученным лицом. Рядом с ней стоял парнишка лет четырнадцати со старенькой гитарой.
— Никого нету, — прошептала Варька.
Цыганка оказалась не наглой. Она не воспользовалась положением. Даже не попробовала задурить девочке голову. Попросила:
— Можно яблок наберу? У тебя вон сколько лежит.
Под деревом и вправду падалица лежала ковром. Тетя Нина все грозилась спилить эту старую яблоню.
— Берите… наверное…., — Варька никак не могла сойти с шепота.
В руках у цыганки невесть как оказался мешок. Женщина нагнулась, и начала споро собирать яблоки, не брезгуя и побитыми, цепляя сразу по несколько плодов своими смуглыми, длинными, не слишком чистыми пальцами.
Варьку удивило, что мальчик даже не сделал попытку помочь матери. Она управлялась сама. Варька присела рядом и стала собирать яблоки для цыганки.
Та улыбнулась ей ласково – может, она тоже хотела иметь дочку, а у нее не было — и попросила сына:
— Поиграй чего-нибудь девочке…
Гитара висела у того на заскорузлом ремне. Парень начал перебирать струны – равнодушно, с бесстрастным лицом.
Но с Варькой произошло нечто невообразимое. Она и так отличалась богатым воображением. Теперь же, когда зазвучала гитара, перед ее мысленным взором стали проноситься картины настолько отчетливые, что окружающий мир для нее исчез. Она видела сцены, происходящие то с ней самой, то со знакомыми людьми, то с теми, кто был ей неизвестен. Но Варька знала – то, что она видит, произойдет непременно. Ей просто дали возможность заглянуть в будущее.
Что-то из того, что она видела было диковинным, что-то – страшным, что-то – захватывающе интересным, но оторваться….А во что-то она просто не могла поверить.
— Что с тобой? — услышала Варька женский голос.
Она будто очнулась. Цыганка крепко держала ее за плечо, даже встряхивала. Мальчик перестал играть. Именно поэтому видения исчезли.
Варька оглядывалась по сторонам, будто убеждаясь, что мир не исчез, а стоит как прежде.
— Мы сейчас уйдем, — опасливо сказала цыганка, — Мы ничего плохого не сделали, ничего у тебя не взяли. Только яблоки. Пойдем, Васька.
— Ты хорошо играешь, — сказала Варька мальчику, — Ты хочешь быть артистом в театре, но никому об этом не говоришь. Но это не сбудется. Ты попадешь под поезд…
Цыганка закрыла глаза. Показалось ли Варьке, или она услышала тихий стон.
— Отдай ей гитару, — велела цыганка сыну. Кивнула на Варьку.
Поразились оба.
— Ей? Зачем?!
— Мне? Но я не умею….
— Научишься, — бормотала цыганка, стаскивая ремень с плеча сына. И слушать она ничего не желала, — На тебе… Это еще бабки моей гитара. Она гадала хорошо. По-настоящему. Будущее видела. Когда ты сейчас заговорила – я будто ее услышала. Она мне говорила: «Маля, будет у тебя сын – другие завидовать станут. Но долго не проживет.» Не хочу ничего знать. Все равно его отмолю. А ты бери… тебе пригодится.. На, на тебе….
Она совала гитару в руки Варьке:
— Может жить этим будешь, как моя бабка, деньги зарабатывать. А может – уда-вишься…Потому что тошно это – все наперед знать… Пошли отсюда, скорее, сынок.
И, почти увлекая парня за собой, она поспешила прочь из сада – только калитка стукнула, да взметнулись мятые пестрые юбки. Васька еще оглянулся на девочку, и в глазах его явно читалось, что мать сделала несусветную глупость, лишив его любимого инструмента.
Варька же осталась сидеть, не в силах пошевелиться. Заскорузлый от пота ремень был теперь перекинут через ее плечико, а гитара лежала на коленях, и девочка боялась к ней даже прикоснуться, тронуть хоть одну из струн, заставить ее говорить.
Потом пришла тетя Нина и сказала, что завтра к ним приедет, наконец, Костя, ее младший сын, которого Варька еще не видела.
***
Чем-то он напоминал ту цыганку. Варька глядела на Константина во все глаза. Он был такой же смуглый, темноволосый, только молодой и красивый. Варька не знала, что пока Костя рос, тетю Нину дразнили:
— Напомни-ка, кума, ты ни на какой курорт не ездила? Младшенький-то у тебя чисто дитя любви…
И хоть носи с собой в кармане карточку дядьки по матери, погибшего на Отечественной войне, и показывай, что Костик похож на него один-в-один. Через поколения передалось. Когда люди хотят сплетничать, им все равно ничего не докажешь.
Константин пил чай. Тетя Нина уже покормила его, и теперь поставила перед ним большую расписную чашку с блюдцем. И как-то само собой вспомнилось – он наливал чай в блюдце и пил так. Он давно уже забыл это, никто из его нынешнего окружения так не делал. А теперь руки вспомнили сами.
Про Варьку он знал, конечно. Мать ему рассказывала — и по телефону, и в письмах. Опять же – кто сейчас пишет письма? Настоящие, в конвертах… А мама ему писала.
Константин, увидев в дверях девочку, улыбнулся устало (Варька отметила, что у него вообще был очень усталый вид). Потом длинные пальцы его сплясали сложный танец, сжались в кулак, разжались – на ладони лежала маленькая, в мизинец, фарфоровая куколка в пышной юбочке. Он протянул ее Варьке.
Та была заворожена настолько, что даже поблагодарить забыла. Взяла куколку, стараясь держать ее так осторожно, точно игрушка была бесконечно хрупкой, волшебной. И села в уголке, едва дыша, не спуская глаз с Константина и надеясь, что ее не прогонят.
Тетя Нина смотрела на сына взглядом, в котором – кроме любви – было много боли.
— Ты постарел… Пьешь?
— Мама, там все пьют как лошади.
Для него это время уже прошло. Была пора, что и он не помнил, сколько выпил и где заснул. Пока в какую-то минуту не понял – еще немного, и ему уже не подняться. Пока он словно идет по болоту, но по тропе. А слева и справа – трясины.
Теперь его называли «трезвенником» и «Иванушкой-дурачком». На гастролях он селился всегда один, доплачивал за отдельный номер. По утрам «качался», обливался холодной водой, убирал чисто комнату. Его очень любили горничные и называли «единственной звездой в труппе». Но те безбашенные годы не прошли даром.
— Когда женишься? — подала вторую, такую привычную реплику тетя Нина.
— Я не женюсь, — и это тоже была фраза, которую он говорил тысячу раз.
Его друг Володька, который работал с собаками – была у него дюжина пудельков, умных как чертенята, чуть было не женился. На своей, на цирковой. А потом рассказывал:
— Ешь-маешь, я ведь и не видел в тот раз… Славный такой вечер, весна, тепло, наши еще выступают, музыка…. А Светка моя уже вышла и прям у самого шатра сидит, натюкивает на телефоне письмо подружке. Я сзади подхожу и из-за спины читаю. Пишет, что пять минут назад чуть-чуть не сорвалась, чуток не разбилась. И знаешь – всё. Как отрезало. Не, думаю, мне такое не надо. Каждый раз из-за нее сердце рвать…Если женюсь, то на какой-нибудь обычной девчонке. Пусть она в буфете работает. Или медсестрой в поликлинике. Глядишь – и сам брошу это все, и возле нее осяду.
Константин же, хоть пить и бросил – от этих двух нар-котиков: чудес, рождавшихся под его руками, и бесконечных дорог, благодаря которым он повидал мир – от всего этого он пока оторваться не мог.
— Ложись-ка ты спать, — сказала ему тетя Нина, — И утром никто тебя будить не будет. Мы с Варькой тихо, как мышки…
Константину постелили в той маленькой комнате, куда прежде дверь почти всегда была закрыта. И Варька никогда не играла здесь, страшась разрушить тот порядок и красоту, каких во всем доме больше не было. Здесь всюду висели вышивки тети Нины, покрывало на постели она обвязала кружевом. Точно, когда сына не было дома, она так выражала свою тоску по нему, и свое желание хоть что-то для него сделать.
И когда настало утро, тетя Нина говорила вполголоса, а Варька и вовсе ходила на цыпочках. Но одна мысль не давала ей покоя. Она услышала, наконец, что в маленькой комнате покашливают, двигаются — и не выдержала. Опрометью бросилась к себе, а потом тихо-тихо приоткрыла двери.
Шел уже одиннадцатый час, для них с тетей Ниной – разгар дня, но Константин только что проснулся. Устроился повыше на подушках, просматривал новости в телефоне.
Варька вошла неслышно, переступала мелко, несла гитару. Теперь она считала Константина экспертом по чудесам.
— Ты чего? — спросил он дружелюбно, совсем не так, как вчера.
Она хотела назвать его «дяденькой», но мысленно обругала себя. Она же знала, как его зовут. Но отчего-то ни «Костя», ни «дядя Костя» язык не выговаривал. Вот «дядя Миша» - запросто, а тут – никак. И еще не знала она – «на вы» надо или «на ты».
Варька присела на самый дальник краешек кровати.
— Это волшебная, да? — спросила она, кивая на гитару.
— Почему? — удивился он.
Варька ответила не сразу. Думала, как сформулировать. Дело в инструменте или все-таки в ней?
Константин приподнялся на подушках, взял у нее гитару. Он так-то не умел играть. Но когда-то, еще когда учился в школе, знакомые ребята показали три аккорда. Он был не уверен, что сейчас вспомнит даже их. Разве что вот это… «Кузнечика» на одной струне. Это не забудешь.
Он начал наигрывать. И внезапно заметил, как изменилась девочка. Варька приложила пальцы к вискам, замерла, уйдя в себя.
— Что случилось? — он оборвал простенький мотив.
Варька не сразу опустила руки. А потом посмотрела на него с жалостью.
— У тебя сердечко болит, — сказала она, — Как у моей мамы. И ты боишься, что умрешь как она. Ты поэтому из дома уезжаешь. И ты везде ездишь, в разные города. Хочешь побольше увидеть. Всякого-разного. Но ты не бойся, ты от этого не умрешь… Ты бандитов бойся…
Будь Варька постарше, она заметила бы, как изменилось лицо Константина. Сначала недоверие, потом потрясение и даже страх отобразились на нем.
— Ничего себе, — сказал он, — А я думал, это я фокусы показываю…Ты откуда взялась такая? Как ты это делаешь?
— Что?
— Ты знаешь про меня то, чего я в этом доме никому не говорил. Откуда?
— Это не я, — и Варька с благоговением коснулась гитары, — Это она. Я потому и спрашиваю… Ты же волшебник, ты должен понимать…. Она тоже волшебная, да? Когда она играет, у меня в голове будто все само собой рассказывается.
— А откуда ты ее взяла?
Варька – как смогла – объяснила.
За завтраком тетя Нина не могла надивиться – до чего же задумчивыми стали ее близкие. К тому, что Варька часто бывает погружена в себя – она уже привыкла. Но теперь и Костя?
— Мы пойдем погуляем, мам, — сказал Константин, когда они встали из-за стола.
И сделал Варьке знак, чтобы гитару она тоже взяла с собой.
…Они шли тою дорогой, которой Константин до сих пор мог бы пройти хоть ночью, хоть с завязанными глазами. Уходила она от села, шла мимо леса до самой реки, но если знать, где свернуть в лес, то удобно было спуститься к небольшому заливу. Вода тут теплела уже в начале лета, и хорошо было бы здесь купаться – мелко и волны не бывает. Да только местные этот залив не любили. Вода подмыла склон, где раньше было старое кладбище, и часть могил сползла вниз…
С виду ничего и сказать было бы нельзя. Давно уж все поросло травой и молоденькими соснами, в начале лета сладко пахло медом от желтых цветов. И рыба здесь водилась. Даже просто сидя на берегу можно было увидеть, как она всплескивает – то там, то здесь тревожа гладь залива.
И Константин бессознательно свернул через лес именно сюда, в воде. А за ним пошла и Варька. Шлепала босиком — от этой привычки тете Нине ее никак не удавалось отучить.
…Они сели на склоне, откуда хорошо было видно весь залив – и реку за ним. Спуститься не составило бы труда – хоть и обрывался берег резко, но там и сям были песчаные уступы, знай перепрыгивай с одного на другой.
Но Константин сейчас не об этом думал.
— Ты знаешь, когда я играл, я ведь сам ничего не заметил, никаких видений или чего такого. А у тебя это каждый раз получается?
Варька пожала плечами.
— Давай попробуем, — предложил Константин, — Тебе ведь все равно, что играть, да? Лишь бы струны звучали?
Он стал перебирать их как придется.
— Тут утонула девушка, — минуту спустя сказала Варька, — То есть, она сама утопилась…Вот прямо здесь, под обрывом. Тут яма, омут… Она любила одного человека, а он ее разлюбил. Ее даже не на кладбище потом похоронили, а за оградой…
И Константин, который привык «делать чудеса» - то, что для всех казалось волшебством, было для него лишь виртуозной работой, теперь сам глядел на девочку с суеверным страхом.
…Он прожил дома дней десять, но за это время ни он сам, ни Варька больше не прикасались к гитаре. Константин ходил с девочкой гулять, показывал ей места своего детства. Научил Варьку нескольким карточным фокусам и подивился, как быстро она их запомнила, и как проворны и точны ее пальчики – карты в ним просто мелькали.
— Вон как с ребенком возишься,— не упустила случая сказать тетя Нина, — Давно пора жениться и своих заводить. Своя дочка будет – как хорошо….
Уезжая, Константин сказал матери:
— Береги Варьку. Как зеницу ока береги.
***
Годы текли тихо, и были похожи один на другой так, что, если бы не расцветающая Варькина юность, можно было бы сбиться. В который уж раз с той поры, как она живет здесь, распустились подснежники? Началось половодье на реке? Поспела земляника? Красными стали листья старого клена? Дед Мороз со Снегурочкой в школе раздали подарки?
Дядя Миша приезжал регулярно, раз в два-три месяца. Всегда с подарками, и всегда находил какую-то работу, и часу не сидел праздно. Варька – первая помощница: принести инструмент, подать, подержать.
— Слушай, а ты крещеная? — как-то спросил у нее дядя Миша.
Он чинил дверь в бане, во рту у него были гвозди, так что получился не вопрос, а каша: «сушатыченая?»
Но Варька поняла. Задумалась.
— Наверное, да…, — сказала он не вполне уверенно, — Да…я помню такой крестик, розовый, пластмассовый. И надо мной еще в церкви тетеньки какие- то смеялись, когда я спросила: «Боженька с креста прыгает, да?» Наверное, тогда и крестили. А что?
— Жаль, — сказал дядя Миша, — Был бы я тебе хоть крестным, да отцом.
Варька промолчала. Он и сам знал, что сделал для нее больше иного отца. Где бы она была сейчас, если б не он? Что бы с ней сталось? А еще дядя Миша всегда давал матери лишние, сверх обычных деньги:
— На вот… Может, Варьке чего надо.
— Что ей надо – все у нее есть, — неизменно отвечала тетя Нина.
Все деньги до копеечки – и то, что она получала на приемную дочку от государства, и то, что давал ей сын, тетя Нина складывала в жестяную коробку из-под конфет, что стояла в шкафу, на верхней полке. Банковским карточкам она не доверяла. Деньгами были для нее только те купюры, какие можно взять в руки.
— Поедешь учиться – это тебе ой, как пригодится, — уже не раз повторяла она, — Жить в городе на что-то надо, а может, и за учебу платить придется.
Ни шкатулка, ни шкаф не запирались. Взять деньги можно было в любой момент. На модные сапоги. На сотовый телефон. Закапризничать, сказать: «Хочу!» Но Варьке это даже в голову не приходило. Она осталась такой, как была – ничего не просила для себя, куда уж там требовать.
Приезжал и Константин. Реже, чем старший брат, зато задерживался надолго – на неделю, а то и на две. Шутки ради научил Варьку играть в карты с разными шулерскими приемами. И вскоре уже вскидывал вверх ладони, признавая, что ученица превзошла учителя.
— Ты еще та катала….Царская масть… А что, — задумчиво говорил он, — глядишь и пригодится в трудную минуту. Только с кем попало не играй. В этом бизнесе большие деньги крутятся. Кое-кто может и убить, чтобы свое получить назад.
Варьке тогда было десять лет, у нее только менялись зубы, и ей похвала и предостережение Константина отчего-то казались смешными, а когда она прыскала, на месте отсутствующего зуба надувался пузырь.
Гитары не касались оба, она висела над Варькиной кроватью. Поверх того самого плюшевого коврика, на котором была картина, многие годы завораживающая девочку. Турок в чалме похищал турчанку, выносил ее на руках их роскошной беседки. Сколько сказок сочинила для себя Варька, глядя на этот ковер!
Какое-то время Варька боялась слушать музыку, боялась прикасаться к пианино, что стояло у них в школе, в «Кабинете музыки». Все дети бренчали на нем, когда учительница не видела, а Варька держалась в стороне.
Но потом она убедилась — только цыганская гитара заставляет её видеть будущее, и никакой другой инструмент не обладает такой властью.
Она даже выучилась играть на гитаре обычной – в школе был кружок, а шестиструнку тетя Нина купила ей в райцентре. Особенно удавалась Варьке «Цыганочка», и ее она неизменно играла на школьных вечерах.
….И был выпускной. Три девочки и пять мальчиков. Мальчишки даже без костюмов пришли – лето же, жарко, хватит и светлой рубашки. Варьке знакомая портниха сшила платье – голубое, кружевное, а девчонки привезли наряды из города. И у всех – красная лента через плечо, а на ней золотом написано «Выпускник».
Варька знала, что тетя Нина скоро выйдет замуж. Ну как выйдет…Без фаты, конечно и без застолья. Но уже несколько лет приходил к ней – то по хозяйству помочь, то чаю вместе попить, посмотреть телевизор – ее ровесник, славный такой дядька, работящий и тихий.
Уж давно он предложил ей сойтись, да тетя Нина отговаривалась тем, что ей нужно «дочку на ноги поставить». Но Варька догадывалась, что ей еще и неловко. Дескать, решила на старости лет личную жизнь устраивать.
Девушка знала, что как только она уедет, дело сладится. А уехать она решила непременно, да и тетя Нина понимала, что иначе не может быть. Только в городе и выучишься, где ж еще.
В том городе, дядя Миша и Константин – когда не разъезжал по гастролям. Дядя Миша звал Варьку к себе, но он к тому времени уже женился, и росли маленькие дети. Так что Варька деликатно поблагодарила и сказала, что подумает. Хотя точно знала, что жить к Михаилу не пойдет, не хотела мешать его семье. Надо было устраиваться куда-нибудь самой.
Настал день, когда тетя Нина проводила Варьку на поезд. Деньги были – древнее нерушимое правило – зашиты в лифчик. Синяя сумка на колесиках – с вещами, большой пакет, благоухающий запахами еды (куда мне столько!). И гитара за спиной, конечно. Та самая. Плацкартный вагон, верхняя полка.
— Поешь, и будешь лежать себе с книжкой, никто тебя не побеспокоит, — говорила ей тетя Нина, — Сумочку, где кошелек и документы, под подушку, под голову. Поняла, Варя? И глаз со своих вещей не спускай.
План был такой. Дядя Миша, убедившись, что от его гостеприимства Варька вежливо уклоняется, снял ей маленькую квартирку и заплатил за нее за первый месяц. Девушка собиралась учиться (колледжей на примете было целых три) и работать. Для нее сделали уже столько, что теперь она могла отблагодарить лишь одним – сама себя содержать.
Поезд стоял на их станции две минуты, тетя Нина и Варька едва успели найти нужный вагон. Прежде девушка в поезде не ездила, и растерялась, когда шла по узкому проходу, а вагон уже покачивался, и ей надо было протиснуться со своими сумками и сообразить, где ее место.
С попутчиками ей, можно сказать повезло. На нижних полках – женщина с маленькой дочкой, напротив нее, наверху, парень. Старше Варьки, лет, наверное, под тридцать, очень некрасивый, но тихий и добродушный.
Глядя, как девушка устраивается на своем месте и достает из сумочки все нужное, он помолчал, а потом сказал с улыбкой, которую Варька ощутила спиной:
— Я все жду, когда вы вынете колоду карт… не взяли? Ничего, у меня есть свои. Не хотите сыграть?
Наставления тети Нины о том, что поезд кишмя кишит мошенниками («И даже когда в туалет будешь заходить, смотри, чтобы поблизости никого из мужиков не было. А то втолкнут тебя, зайдут следом, дверь запрут… А потом тело в окошко выкинут…») все эти наставления развеялись. Ну никак не верилось Варьке, что этот парень, смущенно поправляющий очки, злостный маньяк.
— Потом сыграем, — сказала она, — Вечером все равно делать нечего будет.
— А в том конце вагона на деньги играют, — сказал парень, — Я видел. Если пойдете в тот край, обратите внимание. Сбоку дядька один… Он другого, видимо, в ноль обыграл, тот расстроенный такой сидел.
Эти слова Варька пропустила мимо ушей. Слишком много было вокруг новых впечатлений. Она лежала на животе, и смотрела в окно, дивясь тому – как много видит, после долгих лет, когда дальше райцентра дороги для нее не было. А тут – большой мир и нет ему краю.
Женщина покормила дочку. Варька невольно увидела, как мать расстилала салфетки, доставала контейнеры с гречневой кашей, с оладушками. По вагону время от времени проходили торговцы, предлагая заманчивое. У девочки глаза загорелись, когда она увидела прозрачные мыльницы и стаканчики, меж двойных стенок которых плавали звездочки, блестки, крохотные рыбки.
— Мама…
— Нет, Вика, — мягко сказала мать.
Девочка не спорила, не стала просить, отвернулась к окну. Для Вари эта сцена была понятна, она нутром чувствовала, что происходит. Нет лишней копейки в семье. Матери до слез не хочется говорить это «нет», но что делать.
Варька не следила за временем, не знала, сколько она пролежала. Но когда затекло все тело, она спустилась вниз и с казенным жестким и усталым полотенцем пошла в туалет. Хотелось умыться, и еще – на несколько минут остаться наедине с собой.
Однако, не пройдя и пяти шагов, она замерла. Там, на боковых местах действительно играли в карты. А мужиком, который обыгрывал других, был ее отчим. Этого не могло быть, ему давно полагалось спиться где-нибудь под забором. Но вот он сидел с довольной улыбкой. И даже не очень постарел. Одет он тоже был чисто. И довольный донельзя, держа в зубах незажженную сигарету, Гришка поучал парнишку напротив.
— Ты не расстраивайся, деньги они, чем легче уходят, тем скорее новые придут. У меня вон ничего не было, даже дом продал…А потом вон, глядишь как пошло…Денежка мне одна удачу принесла…вот не поверишь…заезжий человек мне ее дал. Случайно понимаешь…вот чистой воды случай…Стал играть, да оно и поперло. Удачу, понимаешь, за хвост поймать надо. Потом наследство привалило. Маленькое, а приятно. Хочешь, давай еще раз сыграем, вдруг удача теперь к тебе переметнулась. Давай, проверим, а?
— Да у меня нет больше денег, — честно отвечал парень, — только на карточке.
Гришка не узнал падчерицу. Но даже он, не отличавшийся чувствительностью, ощутил что-то во взгляде этой девушки, которая стояла и смотрела на него.
— Ты чего, маленькая? — ласково спросил Гришка. Видимо, он был и слегка навеселе, — Чего тебе надо.
Варька продолжала смотреть.
— Ты сыграть что ли хочешь? — догадался он, — Маленькая, я просто так не играю. У тебя хоть деньги свои есть? Или твоя наличность у родителей.
— Есть.
— Да-а? — нет, он точно выпил, и не меньше пары стаканов, она помнила все эти его интонации, — Ну, садись, давай. Слышь, ты, уступи-ка место…
Парень послушно поднялся. Варька села. Отчим тасовал карты.
— Не бойся, на мороженое я тебе оставлю, — пообещал Гришка.
Варька подумала холодно и отстраненно: «Сейчас мы с тобой позабавимся».
***
Когда Гришка проиграл ей в первый раз, он лишь встряхнулся чуть, как от досадной случайности, точно собака, на которую неожиданно брызнули холодной водой.
Тем не менее Варька заметила, что он передвинулся на месте, словно усаживаясь покрепче, готовясь играть всерьез. Она лишь вскинула брови слегка – ну-ну… Вероятно, он где-то поднаторел в шулерском ремесле и теперь зарабатывал этим. Странные шутки бывают у судьбы, вот уж такого Варька от отчима не ожидала. Догадывалась она о том, что сейчас у него при себе немалая сумма денег, «высосанная» у других наивных пассажиров, принимавших эту игру за обычное дорожное развлечение.
С Константином сражаться ей было куда интереснее. Они тогда договаривались «не мухлевать», то есть цирковых своих фокусов он не должен был использовать. А вот ловкость рук – да ради Бога.
С отчимом, который по-прежнему не догадывался о том, кто она такая, Варька играла как кошка с мышью. Давала ему выиграть…почти, и смотрела, как он оживлялся, как появлялись в его голосе ехидные интонации. Но в последний момент всё вдруг оборачивалось против него - и он закипал гневом, и готов был сорваться, и раскрыть свои «приёмчики», которые она обходила легко. Да нельзя ему было «колоться» - вон сколько зрителей вокруг. По мере того, как шла игра, и как росла у Варькиного локтя стопочка денег, все больше и больше пассажиров подходили на них посмотреть. Гришке никто не сочувствовал, видно не одного он уже тут обыграл. Да и мрачен он сейчас был, злость от него исходила, а Варька играла легко, даже улыбалась.
— Как ты это делаешь? — наконец, не выдержал он, проиграв в очередной раз.
Она только плечами пожала – само, мол, получается.
— Кто тебя учил? — добивался он ответа.
— С бабушкой по вечерам играли…
— С какой, мать твою, бабушкой…
Она чувствовала, что давно уже он перешел черту, спустил не только деньги, что достались ему в этом поезде, но проигрывает свои, что вошел он в какой-то отчаянный азарт.
Она потянулась гибко, и встала:
— Пойду я, пожалуй. Хватит…
Пачку денег сняла она со стола двумя пальцами и, не стесняясь зрителей оттянула край голубой футболки и сунула купюры за лифчик. Гришка вскочил тоже и перегородил рукой проход:
— Я отыграюсь!
Варька молча смотрела на него. Она чувствовала себя комаром, напившимся крови столько, что больше просто не хочется. И все смотрели не Гришку. Если бы не было здесь этих людей… Он убрал руку.
Свой маленький отсек Варька начинала чувствовать уже подобием дома. Мама с дочкой сидели на одной полке, мать читала девочке сказки. Не с телефона – у них была с собой большая книжка с картинками.
Варьке захотелось дать деньги, что она выиграла, этой женщине, но откуда-то она твердо знала – та не возьмет. Те, кто мужественен в бедности, оскорбляются, когда к ним относятся как к нищим.
А потом была долгая остановка, на полчаса. Последняя большая станция перед конечной. Ночь в поезде, и утром дорога закончена. Лежа на своей верхней полке Варька видела, как поезд, замедляя ход, проплывал мимо киосков, которые так ярко, празднично горели в полутьме. Неожиданная идея пришла ей в голову.
Она вышла на этой станции, названия которой не запомнила. Вдохнула прохладный вечер воздух, который показался ей совсем иным, не таким, как у них в селе – и это тоже был знак, как далеко она уже уехала.
В одном из киосков Варька купила куклу, дорогую, роскошную барышню. Каждый пальчик на ручках достоверен, вьются белокурые локоны, кружева, оборки ленты…Показав товар лицом, продавец снова уложил куклу в коробку. Варьке хотелось поторопить его, она боялась, что поезд уйдет, но кажется, она успевала.
С коробкой в руках шла она к своему вагону, когда дорогу ей снова перегородил отчим.
— Отдай деньги, — сказал он коротко.
Здесь, на перроне, тоже были люди. Что он ей сделает?
— Под поезд столкну, — пообещал отчим, точно услышав ее мысли, — Все отдай, что взяла, я знаю, при тебе они…
— В расчете, дядя Гриша, — сказала она жестко.
Может, он давно уже звал себя другим именем, потому что отреагировал не сразу. Лишь несколько мгновений спустя спохватился:
— Ты знаешь, что ли, меня?
Он по-прежнему не узнавал ее. Поезд вздрогнул и поплыл, и она рванулась за ним.
— Погодь, — он схватил ее за руки, — Отдашь – поедешь, еще успеешь догнать. Нет – так нет. Решай быстро.
— Так ты ж тоже останешься…
— Всё мое при мне, — он усмехнулся, — Это твои вещички тю-тю… Документики…
И неизвестно, чем кончилось бы у них, если бы не остановился поезд – нервным заполошным рывком. Кто-то нажал стоп-кран. Поднялась суета, и оказалось, что это в их вагоне, в том, где ехала Варька.
Открылась дверь, и девушка увидела, как тот самый некрасивый парень объясняет проводнице и мужчине в железнодорожной форме, который подошел.
— Девушка отстала от поезда…. Вон она стоит. Соседка моя. Я в окошко увидел. Эй, садись скорее! — замахал он Варьке.
Она почувствовала, как разжались на ее запястьях руки отчима. Зато теперь уже и Варьке досталось от железнодорожников.
— Поезд должен тебя ждать, пока ты все дела свои доделаешь? — ругалась проводница, — Вот если сейчас от вашего стоп-крана у кого-то что-то разбилось, или не дай Бог, кто упал, лоб себе расшиб – оба отвечать будете, «стоп-кранщики»…
В этой суматохе Варька не заметила – сел ли отчим в поезд или остался на станции.
Перед тем, как зайти в купе, она достала куклу из коробки, чтобы девочка ее сразу увидела. Одно дело – получить эту картонную коробку в руки, и совсем другое, когда к тебе протягивает руки эта маленькая нарядная барышня, и ты берешь ее, вместе со всеми ее бантиками и оборками, заключая дружбу навек.
— Возьми пожалуйста, — Варька протягивала куклу девочке, а сама на женщину смотрела.
— Мне подарили, — сказала Варька, надеясь, что женщина не заметила, как она покупала игрушку, — А зачем мне, я же уже взрослая… Пожалуйста, разрешите ей взять…
И женщина ответила ей смущенным, но в то же время благодарным взглядом, и кивнула.
Парень, которого звали Борисом, чувствовал себя героем вечера. Он теперь смело заговаривал с Варькой, он же ее спас, в конце концов.
— Так в карты не хочешь перекинуться? Нет? Тогда сыграй на гитаре… Ничего мы другим не помешаем. Немножко сыграй, ну что-нибудь…
Варька посмотрела ему в глаза, потом сняла гитару, и присела на край нижней полки. Побежали по струнам пальцы. Она играла всю ту же «Цыганочку», и все легче становилось у нее на сердце. Под конец она уже улыбалась.
…Ночью Варьке захотелось в туалет. И она поняла, что идти ей – страшно. Она еще не видела отчима. Не знала, едет ли он вместе с ней в вагоне или нет. А может он сел в другой вагон или вообще остался на станции. Но неожиданно проснулись страхи тети Нины («Вот прямо нарисуется бандит из ниоткуда, запихнет тебя в кабинку, защелку на двери повернет, и…)
— Эй, — Варька осторожно тронула Бориса за плечо, — Проводи меня, пожалуйста…. Только не смейся. До конца коридора, потом подожди…и обратно.
Он ничего не понял, но покорно последовал за ней. Шел третий час ночи, все спали. Там, где Варька днем сидела напротив отчима – теперь полка была разложена, и кто-то лежал на ней, укрывшись с головой одеялом – грязно-зеленым, с красной полоской по краю.
А если он сейчас встанет и пойдет за ней? Варьку передернуло, но Борис, к счастью, этого не заметил.
Выйдя из туалета, закрыв за собой дверь, отсекая холод приоткрытого в уборной окна и запах хлорки, Варька коснулась пальцами груди Бориса, застиранной камуфляжной майки.
— Я тебя отблагодарить хочу… Хоть чуть-чуть. Всё у тебя будет хорошо. Ты к брату двоюродному едешь, он тебя примет. С женой Володя разошелся, так что комнатадля тебя найдется. На работу устроишься не сразу, но потом тебя возьмут охранником в спортивный клуб. Тебе понравится там ночью на всяких тренажерах качаться. Следующей весной встретишь девушку, Алису…Не потеряй ее. И когда она тебе предложит уехать вместе – даже не сомневайся, уезжай сразу, — голос Варьки сделался строгим, — Тогда у тебя будет и семья, и дом, и жизнь сохранишь. Потом все поймешь.
Борис молчал, но она видела смятение в его глазах.
— Кто ты? — спросил он тихо.
Варька только рукой махнула. Вернувшись на свое место, она уснула, и проспала почти до самой конечной станции. Соседи ее разбудили. В туалет уже было не попасть – тянулась очередь, людям нужно бы не только умыться, но и переодеться перед городом.
Маленькая Вика разговаривала с куклой, разглаживала ей волосы, не замечала никого вокруг. Ее мать протянула Варьке пакет, в котором лежала какая-то свернутая ткань. Женщина улыбалась Варьке уже почти как своей, как подруге.
— Возьмите, пожалуйста. На память просто… Я вышиваю бисером… Это довольно красиво…
— Спасибо…
Подарок, который Варька бережно уложила в сумочку, был ей дороже карточного выигрыша.
— Телефон не дашь? — тихо спросил Борис.
Варька покачала головой.
— Я тебе все сказала…
Поезд подходил к перрону, и Варька увидела дядю Мишу, который высматривал ее вагон.
❗ОКОНЧАНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ПОСТЕ...
Автор Татьяна Дивергент
https://ok.ru/group/70000001811695/topic/157396091010543