Серега Уваров получил приказ спилить тутовник на своем дачном участке.
Шелковица росла в углу двора лет двадцать, и в последнее время толщиной своего ствола стала превосходить даже талию располневшего от спокойной жизни хозяина дачи, которому недавно «стукнуло» тридцать пять лет.
Спилить дерево решила Серегина жена, поскольку ствол стал дуплистым и гнилым внутри. Более того – каждое лето ветви оккупировала какая-то бабочка-белокрылка, отчего все листья обрастали противным белым налетом. Чем только жена не брызгала дерево! Чертова белокрылка не переводилась, а противная липкая дрянь, срываемая ветром с шелковицы, заражала соседние растения.
Уваров взял на работе отгулы и приехал на дачу среди недели. Но перед тем как заняться распилом, ему пришлось побеседовать с соседом Толиком.
У Толика – пятидесятилетнего гуманоида дрищеватой наружности – жили три кошки, которые приносили котят несколько раз в год. Стерилизовать кошек сосед не хотел, поскольку эта процедура не вписывалась в его бюджет. Он просто топил выводки в ведре. Но, сказать честно – чувствовал себя виноватым. Поэтому и пригласил Серегу выпить. Как раз за час до приезда Уварова сосед утопил очередных котят и зарыл их на заброшенном участке в конце улицы.
Самогонный аппарат Толика работал прекрасно, нужды в крепких напитках «кошкогуб» не испытывал. Поминки не затянулись, поллитровка самогона опустошилась быстро, что добавило Сереге прыти и сообразительности. Работа закипела!
Срезав бензопилой все тонкие ветки, Уваров задумался над тем, каким образом лучше разобраться со стволом. Можно было сделать это сразу, а потом допилить его на земле, но был другой вариант, который Серега и выбрал.
Переставляя лестницу, он начал обрезать крупные ветви по кругу, постепенно приближаясь к стволу. Причем пилил сразу на аккуратные поленья, которые по длине спокойно проходили в печку. Так ему было удобнее, поскольку внутренний голос заявил о том, что переворачивать на земле тяжелый ствол очень трудное дело.
Работал Уваров усердно, не забывая собирать напиленные дрова в тачку и складывать их в дровник. Вечером он обильно возместил пивом потерю жидкости, вышедшей по́том за время труда, и лег спать. На уговоры Толика помянуть еще и прошлогодний выводок Серега не поддался. Слишком устал для этого…
*
На столе, слегка покачивая ногами, сидел какой-то бородатый мужик. Был он одет в длинную черную рясу, а в руках держал топор с широким лезвием, положив его на сгиб левого локтя. По ласковости, с которой мужик поглаживал топорище, Серега понял, что гость очень этот топор любит и относится к нему с уважением. На груди любителя топора поблескивал здоровенный желтый крест, висящий на цепи такого же цвета.
Серега рывком занял сидячее положение. Свет полной луны, бьющий в незакрытое занавеской окно, прекрасно освещал комнату.
– Ты кто? – задал Серега справедливый вопрос.
– Достоевский, – ответил мужик и почесал рукой бороду.
– Попрошу без фамильярности! – строго сказал Достоевский, грозно морща высокий лоб. – Старших нужно уважать!
– Ой, простите! – конфузливо вскрикнул Серега. – Это я не проснулся еще до конца… Так это вы писали психические бомбы?
– Хм, – Достоевскому явно понравился вопрос. – Представь себе, да! Когда писал, а когда и произносил. Так как я – боевая часть психической ипостаси Творца! Сегмент Его огромной совести. Он отправляет меня в мир для того, чтобы я лечил души людские!
«Надо же! – подумал Уваров. – Лечил или калечил? Психическая ипостась? Я сильно сомневаюсь в том, что совесть Творца дружит со здравым смыслом»…
– А здесь вы сейчас зачем? – поинтересовался Серега уважительно.
– С той же целью, – борода Федора Михайловича раздвинулась в ехидной усмешке. – Буду тебя править.
– Чем? Речами?
– Нет, вот этим.
Достоевский резким движением снял топор с локтевого сгиба и взмахнул им. Раздался свист. Сталь мелькнула в воздухе холодным лунным отблеском.
– Вы думаете, меня нужно править? – оторопело поинтересовался Серега.
– Конечно. Иначе меня бы здесь не было.
– А почему?
– Потому что ты изверг, – ответил Достоевский, негодующе покачав головой. – Ты зачем пилишь дерево кусочками?
– Дерево? – удивился Серега. – Ну, мне так удобней.
– Думаешь, ему не больно?!
– Кому, дереву?! – удивился еще больше Серега. – Нет, конечно, оно же дерево, – он вдруг стушевался и продолжил уже не так уверенно, – ну, точнее, не знаю…
– Ага! – торжествующе вскричал Федор Михайлович. – Не знает он… Так я тебе сообщу – больно! Оно же не камень. Оно живое. Только не двигается и молчит. Что ж теперь, если оно не такое как ты – его по кускам резать нужно?!
– Э-э-э, а чем же печку топить? – спросил Серега обалдело.
– Не прикидывайся идиотом! – гневно рявкнул Достоевский. – Я не про печку, а про твой садизм. Нет, чтобы один раз больно сделать – вжик у корня и готово!
– А-а-а, – дошло до Уварова. – Виноват.
Он вдруг почувствовал такое раскаяние, от которого стало неимоверно стыдно. Ему захотелось провалиться сквозь землю, распавшись при этом на тысячу крупинок органического удобрения.
Вскочив на ноги, Серега заявил жертвенно:
– Готов понести суровое, но справедливое наказание! Приступайте.
– Не торопись! – недовольно сказал Достоевский. – Вот молодежь! Все вам подай сразу и быстро! Я буду рубить тебя по частям, подобно тому, как ты резал дерево.
– Психически?
– Психоделически!
– Я согласен! – Уваров подпрыгнул от нетерпения, почему-то испытывая наслаждение от накатившей на него волны жертвенности. – Куда встать или лечь?
– Лучше всего на стол, – заявил Достоевский, спуская ноги на пол. – Эх, привязать тебя нечем!
Он окинул помещение тревожным взглядом.
– Не расстраивайтесь, Федор Михайлович! – воскликнул Серега. – Я буду лежать смирно. И подставлять руки и ноги стану по вашему желанию.
– Ну, тогда ложись на спину, – уговорился Достоевский.
Уваров лег спиной на стол, который оказался коротковатым для тела, и потому ноги пришлось свесить.
– Так пойдет? – спросил он.
– Нормально, – ответил Достоевский, занося топор над головой. – Начнем, пожалуй, с правой ноги.
Топор вдруг завис в воздухе, а лоб классика литературы собрался морщинами.
– Или, может, с левой? – спросил он у самого себя вслух.
– Давайте две сразу! – залихватски крикнул Серега, сводя ноги вместе. – Лезвие широкое – как раз.
– Хорошо! – согласился Достоевский.
Топор пошел вниз. Серега зажмурился. Раздался хруст. Мученик открыл глаза и приподнял голову. Ног у него больше не было! Они валялись под столом, профессионально отрубленные одним ударом чуть выше колен. Из обрубков хлестала кровь. Но никакой боли не чувствовалось!
«Наверное, болевой шок», – подумал Уваров.
– Так, теперь руки, – довольно произнес Федор Михайлович. – Но это уже по-отдельности.
Он в ловко – за две секунды – оттяпал обе руки, бросив их под стол к ногам. И опять Серега не испытал никакой боли.
Радуясь этому необъяснимому, но очень приятному обстоятельству, он спросил:
– А теперь голову?
– Нет, – покачал головой Достоевский. – Еще одна часть тела осталась.
Взгляд его уперся в детородный орган жертвы.
– Э-э-э, – опешил Серега. – Может, не надо?
– Надо! – прозвучал суровый ответ.
– Может, потом? После головы?
– Что за шуточки?! – свирепо крикнул Достоевский. – Голову всегда последней рубят, чтоб видела все. Порядок таков!
Топор свистнул в воздухе, и живот Сереги пронзила нестерпимая боль!
– А-а-а! – заорала жертва.
– Ага-га-а! – поддержал ее радостным ревом Достоевский, крутя над головой окровавленным причинным хоботом, будто бадминтонной ракеткой.
– У-у-у! – заскулил Серега, вскакивая с дивана и держась рукой за низ живота.
Он пулей вылетел из дома и принялся справлять малую нужду прямо с крыльца. Оглянувшись в процессе действия, Уваров позади себя никого не увидел. Да и руки-ноги почему-то были на месте.
– Вот гадство! – выругался Серега вслух. – На кой черт было столько пива перед сном пить?
Облегчившись, он вернулся в дом. В комнате никакими достоевскими даже не пахло. Закрывая путь лунному свету, Серега рванул оконную штору и улегся на диван.
– Приснится же такое! – воскликнул он, зевая. – Но утром спилю эту чертову шелковицу сразу под корень.
Уваров смежил веки, оставив между ними щелочки, и деланно всхрапнул. Из-под стола тут же выбрался Федор Михайлович. Он внимательно посмотрел на диван с Уваровым. Последнего прошиб холодный пот.
Достоевский перекрестил диван и подошел к окну. Подняв топор над головой, он отдернул штору, вытянулся в длинную струю серебристого дыма и вылетел в открытую форточку. Стальная звезда, сопровождаемая блестящим хвостом кометы, унеслась в звездную ночь.
– Ну и слава богу, – прошептал Серега.
Он перекрестился и повернулся на другой бок.
– У-о-а-ай-яйца мои!!! – донесся вдруг истеричный вопль со стороны соседского дома.
ПОЛУНОЧНИКИ (клуб любителей мистики)
ЖИВОЕ
Серега Уваров получил приказ спилить тутовник на своем дачном участке.Шелковица росла в углу двора лет двадцать, и в последнее время толщиной своего ствола стала превосходить даже талию располневшего от спокойной жизни хозяина дачи, которому недавно «стукнуло» тридцать пять лет.
Спилить дерево решила Серегина жена, поскольку ствол стал дуплистым и гнилым внутри. Более того – каждое лето ветви оккупировала какая-то бабочка-белокрылка, отчего все листья обрастали противным белым налетом. Чем только жена не брызгала дерево! Чертова белокрылка не переводилась, а противная липкая дрянь, срываемая ветром с шелковицы, заражала соседние растения.
Уваров взял на работе отгулы и приехал на дачу среди недели. Но перед тем как заняться распилом, ему пришлось побеседовать с соседом Толиком.
У Толика – пятидесятилетнего гуманоида дрищеватой наружности – жили три кошки, которые приносили котят несколько раз в год. Стерилизовать кошек сосед не хотел, поскольку эта процедура не вписывалась в его бюджет. Он просто топил выводки в ведре. Но, сказать честно – чувствовал себя виноватым. Поэтому и пригласил Серегу выпить. Как раз за час до приезда Уварова сосед утопил очередных котят и зарыл их на заброшенном участке в конце улицы.
Самогонный аппарат Толика работал прекрасно, нужды в крепких напитках «кошкогуб» не испытывал. Поминки не затянулись, поллитровка самогона опустошилась быстро, что добавило Сереге прыти и сообразительности. Работа закипела!
Срезав бензопилой все тонкие ветки, Уваров задумался над тем, каким образом лучше разобраться со стволом. Можно было сделать это сразу, а потом допилить его на земле, но был другой вариант, который Серега и выбрал.
Переставляя лестницу, он начал обрезать крупные ветви по кругу, постепенно приближаясь к стволу. Причем пилил сразу на аккуратные поленья, которые по длине спокойно проходили в печку. Так ему было удобнее, поскольку внутренний голос заявил о том, что переворачивать на земле тяжелый ствол очень трудное дело.
Работал Уваров усердно, не забывая собирать напиленные дрова в тачку и складывать их в дровник. Вечером он обильно возместил пивом потерю жидкости, вышедшей по́том за время труда, и лег спать. На уговоры Толика помянуть еще и прошлогодний выводок Серега не поддался. Слишком устал для этого…
*
На столе, слегка покачивая ногами, сидел какой-то бородатый мужик. Был он одет в длинную черную рясу, а в руках держал топор с широким лезвием, положив его на сгиб левого локтя. По ласковости, с которой мужик поглаживал топорище, Серега понял, что гость очень этот топор любит и относится к нему с уважением. На груди любителя топора поблескивал здоровенный желтый крест, висящий на цепи такого же цвета.
Серега рывком занял сидячее положение. Свет полной луны, бьющий в незакрытое занавеской окно, прекрасно освещал комнату.
– Ты кто? – задал Серега справедливый вопрос.
– Достоевский, – ответил мужик и почесал рукой бороду.
– Федор? – вспомнил Уваров. – Классик литературы?
– Михайлович, – добавил гость, утвердительно кивнув.
Серега, нервно моргнув, спросил:
– И что же тебе, Феденька, нужно от меня?
– Попрошу без фамильярности! – строго сказал Достоевский, грозно морща высокий лоб. – Старших нужно уважать!
– Ой, простите! – конфузливо вскрикнул Серега. – Это я не проснулся еще до конца… Так это вы писали психические бомбы?
– Хм, – Достоевскому явно понравился вопрос. – Представь себе, да! Когда писал, а когда и произносил. Так как я – боевая часть психической ипостаси Творца! Сегмент Его огромной совести. Он отправляет меня в мир для того, чтобы я лечил души людские!
«Надо же! – подумал Уваров. – Лечил или калечил? Психическая ипостась? Я сильно сомневаюсь в том, что совесть Творца дружит со здравым смыслом»…
– А здесь вы сейчас зачем? – поинтересовался Серега уважительно.
– С той же целью, – борода Федора Михайловича раздвинулась в ехидной усмешке. – Буду тебя править.
– Чем? Речами?
– Нет, вот этим.
Достоевский резким движением снял топор с локтевого сгиба и взмахнул им. Раздался свист. Сталь мелькнула в воздухе холодным лунным отблеском.
– Вы думаете, меня нужно править? – оторопело поинтересовался Серега.
– Конечно. Иначе меня бы здесь не было.
– А почему?
– Потому что ты изверг, – ответил Достоевский, негодующе покачав головой. – Ты зачем пилишь дерево кусочками?
– Дерево? – удивился Серега. – Ну, мне так удобней.
– Думаешь, ему не больно?!
– Кому, дереву?! – удивился еще больше Серега. – Нет, конечно, оно же дерево, – он вдруг стушевался и продолжил уже не так уверенно, – ну, точнее, не знаю…
– Ага! – торжествующе вскричал Федор Михайлович. – Не знает он… Так я тебе сообщу – больно! Оно же не камень. Оно живое. Только не двигается и молчит. Что ж теперь, если оно не такое как ты – его по кускам резать нужно?!
– Э-э-э, а чем же печку топить? – спросил Серега обалдело.
– Не прикидывайся идиотом! – гневно рявкнул Достоевский. – Я не про печку, а про твой садизм. Нет, чтобы один раз больно сделать – вжик у корня и готово!
– А-а-а, – дошло до Уварова. – Виноват.
Он вдруг почувствовал такое раскаяние, от которого стало неимоверно стыдно. Ему захотелось провалиться сквозь землю, распавшись при этом на тысячу крупинок органического удобрения.
Вскочив на ноги, Серега заявил жертвенно:
– Готов понести суровое, но справедливое наказание! Приступайте.
– Не торопись! – недовольно сказал Достоевский. – Вот молодежь! Все вам подай сразу и быстро! Я буду рубить тебя по частям, подобно тому, как ты резал дерево.
– Психически?
– Психоделически!
– Я согласен! – Уваров подпрыгнул от нетерпения, почему-то испытывая наслаждение от накатившей на него волны жертвенности. – Куда встать или лечь?
– Лучше всего на стол, – заявил Достоевский, спуская ноги на пол. – Эх, привязать тебя нечем!
Он окинул помещение тревожным взглядом.
– Не расстраивайтесь, Федор Михайлович! – воскликнул Серега. – Я буду лежать смирно. И подставлять руки и ноги стану по вашему желанию.
– Ну, тогда ложись на спину, – уговорился Достоевский.
Уваров лег спиной на стол, который оказался коротковатым для тела, и потому ноги пришлось свесить.
– Так пойдет? – спросил он.
– Нормально, – ответил Достоевский, занося топор над головой. – Начнем, пожалуй, с правой ноги.
Топор вдруг завис в воздухе, а лоб классика литературы собрался морщинами.
– Или, может, с левой? – спросил он у самого себя вслух.
– Давайте две сразу! – залихватски крикнул Серега, сводя ноги вместе. – Лезвие широкое – как раз.
– Хорошо! – согласился Достоевский.
Топор пошел вниз. Серега зажмурился. Раздался хруст. Мученик открыл глаза и приподнял голову. Ног у него больше не было! Они валялись под столом, профессионально отрубленные одним ударом чуть выше колен. Из обрубков хлестала кровь. Но никакой боли не чувствовалось!
«Наверное, болевой шок», – подумал Уваров.
– Так, теперь руки, – довольно произнес Федор Михайлович. – Но это уже по-отдельности.
Он в ловко – за две секунды – оттяпал обе руки, бросив их под стол к ногам. И опять Серега не испытал никакой боли.
Радуясь этому необъяснимому, но очень приятному обстоятельству, он спросил:
– А теперь голову?
– Нет, – покачал головой Достоевский. – Еще одна часть тела осталась.
Взгляд его уперся в детородный орган жертвы.
– Э-э-э, – опешил Серега. – Может, не надо?
– Надо! – прозвучал суровый ответ.
– Может, потом? После головы?
– Что за шуточки?! – свирепо крикнул Достоевский. – Голову всегда последней рубят, чтоб видела все. Порядок таков!
Топор свистнул в воздухе, и живот Сереги пронзила нестерпимая боль!
– А-а-а! – заорала жертва.
– Ага-га-а! – поддержал ее радостным ревом Достоевский, крутя над головой окровавленным причинным хоботом, будто бадминтонной ракеткой.
– У-у-у! – заскулил Серега, вскакивая с дивана и держась рукой за низ живота.
Он пулей вылетел из дома и принялся справлять малую нужду прямо с крыльца. Оглянувшись в процессе действия, Уваров позади себя никого не увидел. Да и руки-ноги почему-то были на месте.
– Вот гадство! – выругался Серега вслух. – На кой черт было столько пива перед сном пить?
Облегчившись, он вернулся в дом. В комнате никакими достоевскими даже не пахло. Закрывая путь лунному свету, Серега рванул оконную штору и улегся на диван.
– Приснится же такое! – воскликнул он, зевая. – Но утром спилю эту чертову шелковицу сразу под корень.
Уваров смежил веки, оставив между ними щелочки, и деланно всхрапнул. Из-под стола тут же выбрался Федор Михайлович. Он внимательно посмотрел на диван с Уваровым. Последнего прошиб холодный пот.
Достоевский перекрестил диван и подошел к окну. Подняв топор над головой, он отдернул штору, вытянулся в длинную струю серебристого дыма и вылетел в открытую форточку. Стальная звезда, сопровождаемая блестящим хвостом кометы, унеслась в звездную ночь.
– Ну и слава богу, – прошептал Серега.
Он перекрестился и повернулся на другой бок.
– У-о-а-ай-яйца мои!!! – донесся вдруг истеричный вопль со стороны соседского дома.
– А-а-а, – хрипло проворчал Серега, засыпая. – Будешь знать, как котят топить…
Автор: Хромой казус