Мне снился страшный сон. Как будто мой друг Илья лежит на спине и смотрит в небо потемневшими от боли глазами, полными страдания, и шумно, неровно дышит. Сорвался с тропы, ведущей на вершину скал Бокового хребта, куда мы поднимались вместе, и упал спиной, плашмя, на каменный выступ, пролетев метров десять. Сильно ударился головой. Я спустился к нему и сижу рядом с ним, не зная, что делать. Я боюсь оставить его одного и пойти за помощью, я знаю, вижу, что он умрет до того, как я вернусь. Кажется, у него сломана спина, он лежит, неестественно выпрямив ноги и выгнув шею. Подбородок кажется перекошенным, из уголка рта стекает тоненькая струйка крови. Я не могу ему ничем помочь, его нельзя даже двигать. И я просто сижу рядом и слушаю его рваное, хриплое дыхание…
Вынырнув из сна и приходя в себя, я продолжал слышать это хриплое, неестественное дыхание. Рывком сев и задев головой тент палатки, скользнув по нему щекой и ухом, я моментально вспомнил, где я. Чувство огромного облегчения накатило теплой волной. Все это был просто кошмарный сон. Илья лежит рядом в палатке, живой и здоровый и просто храпит. Я толкнул его рукой в плечо и хрипы тут же прекратились. Стали слышны другие звуки, которыми была полна окружающая нас ночь. Стрекот цикад, мягкое и тихое похлопывание полога палатки на легком ветерке там, где он остался не до конца застегнутым на «молнию». Шелест листьев в кустах, на том же ветерке и скребущееся насекомое где-то снизу. С облегчением, я снова откинул голову на надувную подушку и лег удобнее. Ночь была теплой, ворочаясь во сне, я вылез почти по пояс из спальника и совершенно не замерз. Залезать в него обратно не хотелось, наоборот, было редкое, для походов, ощущение комфорта. Но одновременно с этим я ощущал странное возбуждение. Память моментально подсказала ответ, нарисовав в голове образ найденного вчера артефакта, кизилового посоха, и сопутствующих этому удивительных событий. Молодая луна взошла над горизонтом, это было хорошо видно по пятну света с восточной стороны на ярком, желтом тенте нашей палатки. Я положил руки под голову, закрыв глаза и приятно вытянувшись всем телом, почувствовав, что окончательно проснулся.
Мы нашли этот посох вчера, наткнувшись на древнее кладбище в горах. Таких кладбищ я никогда не видел и не слышал о чем-либо подобном. Видимо, в результате оползня, верхний слой почвы травянистого холма сместился вниз, обнажив в оставшейся осыпи, каменные ящики, спрятанные под землей. Каждый состоял из шести каменных плит – дно, стенки, крышка. Они выглядели совершенно одинаково, серо-оранжевые плиты сланцевой породы, были вытесаны очень ровно на стыках и плотно прилегали друг к другу. Некоторые из них сползли вниз вместе с почвой, те, что были ближе остальных с этой стороны холма. Они лежали внизу осыпи, развалившись на отдельные плиты. В склоне же остались торчать десятки частично обнажившихся, лежащих ярусами. Я видел три таких яруса, но возможно там, под землей, их было больше. Ящики лежали строго в одинаковом порядке, на расстоянии примерно двух метров друг от друга и обращенные короткой, торцевой стенкой строго на юг. У некоторых из них обрушились эти торцевые стенки, открыв содержимое ящиков, и мы заглянули в один. Там лежал высохший человек. Остатки истлевшей одежды кое-где прикрывали желтовато-серую затвердевшую кожу, обтянувшую кости. Череп, также обтянутый сухой, затвердевшей кожей, с провалившимися, черными глазницами и скалящимися, пожелтевшими зубами нечетко виднелся в полумраке противоположного конца ящика. А прямо около наших лиц, когда мы засунули головы внутрь, оказались ступни, с наполовину обнажившимися костями, и остатками кожаных ремешков, бывших, видимо, когда-то сандалиями. Увидев эти ноги, я непроизвольно вскрикнул и отскочил назад. Илья сделал то же самое, одновременно со мной, и мы оба не сразу решились снова подойти и посмотреть внутрь.
Некоторое время мы были в замешательстве, а потом сообразили, что это настоящие старинные захоронения, оставленные каким-то племенем, жившим в этих местах. Захоронения, никому не известные и обнаруженные нами.
Здесь, в Зольском районе, в местности, которую у нас чаще называют просто отгонными Зольским пастбищами, нет никаких поселений. И никогда, насколько мне известно, не было. Эти пастбища представляют собой громадную холмистую местность примерно пятьдесят на пятьдесят километров. Расположенную высоко, от двух с половиной до трех тысяч метров над уровнем моря. Здесь вокруг только травяные холмы и плато с ровными, столовыми вершинами, хотя местность эта находится у самых подступов к Большому Кавказскому хребту. Вокруг, сколько хватает глаз, не видно высоких гор, кроме одной – самого Эльбруса. До него здесь очень близко и он виден весь, от подножия и до самых морозных вершин. Это и есть северные предгорья и подножие гигантского стратовулкана.
Здесь короткое лето и длинная, суровая зима. Места для жизни тяжелые и потому, в известной истории нашего края, здесь никогда не жили люди. Только пасли скот, выгоняя сюда огромные стада на все лето.
Но вот перед нами целый холм, в котором ярусами зарыты массивные каменные ящики – гробы. А в них останки неизвестного племени. Сенсационная находка! Без преувеличений, находка века для нашего края и местных историков. Значит, здесь, на Зольских пастбищах, некогда проживало таинственное племя людей, оставившее после себя уникальный обряд захоронения. Получается, что весь этот большущий холм на самом деле рукотворный курган. Где похоронены многие поколения таинственных жителей Северного Приэльбрусья. Каменный ящик сложен из толстых и очень тяжелых каменных сланцевых плит, искусно и очень ровно отесанных по краям так, что стенки плотно стоят на днище, и крышка плотно прилегает к стенкам, не имея зазора. При этом ящик просто собран и плиты никак не скреплены друг с другом. Значит, их строили уже под землей. В вырытую яму клали большую ровную плиту, на нее по краям торцом ставили стенки и накрывали крышкой, засыпая такой каменный гроб землей. Я видел три яруса, в том месте, где сошел оползень. Но, наверняка их там больше. Это значит, что это племя насыпало и насыпало свой погребальный холм все выше, пока не свело вместе склоны, превратив курган в большущий холм. Сколько веков у них могло уйти на это? И вообще, как давно они жили на Земле? Уникальная цивилизация, жившая у Северных склонов одной из величайших вершин мира.
Мы вернулись к изучению захоронения, как только немного пришли в себя. Человек, лежавший в каменном гробу, был, до странного, сохранившимся. Как так получилось, что его тело просто высохло в этом ящике и вместо голых костей развалившегося скелета, мы видим настоящую мумию? Может быть, дело в местном климате и какой-то уникальной влажности и отсутствии бактерий или они обладали какой-то технологией бальзамирования тел? Вопросы возникали в голове один за другим и мы, охваченные азартом исследователей, пытались найти на них ответы. Мы обследовали еще несколько ящиков, только один из них оказался пустым. Видимо тело выпало при оползне от вибрации. Остальные тела были также сохранны, как и первое. И нигде, ни в одном из ящиков, мы не нашли ничего, кроме тел и истлевших частиц одежды. Видимо, у них не было в обычае класть в могилу с умершим какие-либо предметы.
Нет, мы не черные копатели. Мы не из тех, кто готов уничтожить старинное захоронение, если там есть чем поживиться. Конечно же, мы сообщим о нашей находке властям. Но вначале, можно же и нам самим получить премию. За находку.
Им уже все равно это не нужно, а историкам хватит и тел для изучения. И каких-то предметов быта, мы ничего такого не тронем. Но где-то здесь должно лежать и золото. В украшениях на женских мумиях, в оружии и доспехах на мужских. Ведь какой-то украшенный бляшками колчан, рукоять кинжала или даже небольшая статуэтка, принадлежавшая какому-нибудь вождю, сегодня может легко превратиться в новенький автомобиль. А ведь их тут может быть очень много.
Мы искали и искали, обходя все новые и новые ящики. Когда закончились те, что были открыты, мы стали открывать закрытые. Подкапывать те, которые только показались из земли и уцелели. Понимая, что мы наносим ущерб найденному некрополю, мы продолжали открывать каменные гробы, охваченные нетерпением и разочарованием. Вот ведь повезло совершить находку века, но в ней для нас самих не оказалось никаких ценностей. Мы действовали по инерции, когда стало уже очевидным, что в могилах этих людей нет ценностей и искать бесполезно, мы все равно продолжали. Думая, вот откроем еще один, вдруг нам все же повезет. Потом еще один. И еще.
Мы перестали искать, когда перерыли все, до чего могли дотянуться. Так ничего и не найдя, мы сели напротив осыпи и, отдыхая, разглядывали следы наших поисков. Любому дилетанту было видно сразу, что здесь кто-то все перекопал. И, любой подумает, что ограбил все могилы, вытащив из них все ценности…
Глядя на холм, мы рассуждали о том, сколько в нем всего может быть ярусов. От осыпи вверх до вершины еще не меньше двадцати метров. А вниз может быть и тридцать и даже больше. Смотря где он начал формироваться. Во впадине, или на природном, небольшом холме. Илюха предположил, что может быть сверху, над всеми остальными, похоронен самый главный. Может быть этот холм, как пирамида сословий и мы искали в слое обычных людей, а там, наверху, слой богатых родов. Я возражал ему тем, что как же мог бы формироваться ровный холм, в таких условиях? Умирают же независимо от того, вырос ли уже достаточно холм из низших слоев. Смерти это безразлично, для нее все равны.
Но предположение, несмотря на то, что было опровергнуто мной же самим, показалось мне интересным. Мне очень уж сильно хотелось найти сокровища…
И мы поднялись на вершину. Копали сразу с двух сторон. Вершины была очень каменистой, хоть и поросла густой травой. Слой почвы был очень тонким, а под ним камни и камни, вперемешку с песком. Моя складная походная лопатка уже несколько раз гнулась и я разгибал ее, кладя на плоский камень и нажимая сверху ногой. Того и гляди она должна была сломаться окончательно. Илюхе лопатка попалась покрепче, и он орудовал ею за двоих. Наконец, на глубине почти в метр, он наткнулся на ровную, сланцевую плиту. Когда мы закончили ее обкапывать со всех сторон и вырыли полость у длинной стены ящика, куда ее можно сдвинуть, на Зольские пастбища уже опускались сумерки.
Медленно, сантиметр за сантиметром мы двигали эту плиту вбок, пока, наконец, край стал перевешивать. И тогда, взявшись вдвоем, мы смогли поднять ее, и она с грохотом заехала в приготовленную яму. На нас из своего каменного гроба смотрел такой же высохший человек, как и в других могилах. В руках он держал деревянный посох, вырезанный из корявой ветви кизила.
Руки мумии крепко сжимали дерево, которое, казалось, совершенно нетленным. Как будто этот посох не лежал в могиле с мертвецом, неизвестно сколько столетий, а использовался по назначению еще вчера. Больше в этом гробу не оказалось ничего. Честно говоря, я хотел просто закрыть его, но Илюха стал настаивать на том, что нужно забрать хотя бы этот посох. Ведь это самый настоящий артефакт, принадлежавший какому-то высокопоставленному человеку, неизвестного, древнего племени. Которое давным-давно вымерло. Да еще такой сохранный. Я не возражал, хотя сам бы его брать не стал и Илюха аккуратно разжал окостеневшие пальцы…
Окунувшись в воспоминания, я уже начал засыпать, когда снова услышал это рваное, хриплое дыхание. Сейчас я услышал его хорошо и четко и очень испугался. То, что со сна показалось мне непроизвольным храпом, на самом деле было каким-то странным хрипом, который нельзя издавать непроизвольно. Странный и короткий хрип, не похожий на звуки, издаваемые спящими людьми. Следующая мысль, пришедшая мне в голову была о том, что Илья заболел и ему плохо. Я снова приподнялся на локте, напряженно вглядываясь в темноту туда, где он лежал, совсем рядом, и позвал:
- Илюх, что с тобой? Заболел?
Он не ответил. Это напугало меня куда сильнее и дрожащей рукой я залез в спальник нащупывая в боковом кармане штанов свой походный фонарик. Мне понадобилось куда больше времени, чтобы его достать, чем я потратил бы в спокойном состоянии. Никак не расстегивалась пуговица на клапане кармана. За это время хрипы прозвучали еще несколько раз, и я окончательно понял, что стряслась какая-то беда. Наконец карман открылся, и железный фонарик оказался в моей потной ладони. Я включил его и направил туда, где различал силуэт головы Ильи. Свет выхватил его профиль и широко раскрытые, белые глаза, совершенно без зрачков, уставившиеся в свод палатки наверху. Я онемел, не в силах произнести ни звука или пошевелить хотя бы пальцем. А в это время рот Ильи слегка приоткрылся и раздался тот самый страшный хрип…
***
Я смотрел на Илью и чувствовал, как мой лоб покрывается испариной.
Белые глазные яблоки с красной сетью сосудов смотрели вверх, в свод палатки. На миг, зрачки показались из-под верхних век примерно наполовину, и тут же закатились обратно. Он хрипел на выдохе, как будто ему было трудно дышать, и пытался застонать одновременно. Я снова попытался позвать его, но едва смог выдавить из себя визгливое и очень тихое: - Илюх… Конечно, он не отозвался и никак не отреагировал на мой голос. Я не знал, что мне делать и как ему помочь, меня накрыла паника. Так страшно мне не было никогда в жизни. Я дрожащей рукой нащупал замок входа и расстегнул его. Громкий звук «молнии» замка, также не произвел на Илью никакого впечатления. Я, не сводя с него глаз и не переставая светить фонариком, который держал в дрожащей левой руке, правой стал помогать себе вылезти из спальника. Бежать отсюда! Бежать немедленно и подальше! С трудом справляясь со спальником, который постоянно путался и мешался, я не отрывал глаз от застывшего выражения лица друга. Так похожего на то, что я видел во сне. Я боялся отвернуться от него, боялся отвести глаза. Казалось, если я отвернусь, он повернется и уставит свои белые, запавшие глаза прямо на меня. Спальник все путался, но вот, наконец, я смог полностью освободиться и тут же выполз задом из палатки, сразу почувствовав прохладу горной ночи. Я снова, и еще громче, услышал ночные звуки, ладони и колени сразу же намокли от росы, выпавшей на траву. Я уползал все дальше от палатки, луч моего фонаря уже высвечивал только ее контур, метрах в пятнадцати. Меня раздирали противоречивые мысли, с одной стороны я понимал, что оставляю друга одного в беспомощном состоянии. Одного, среди дикой природы, посреди ночи, больного, со странным припадком. Возможно, обрекая его на смерть. С другой стороны, я никак не мог остаться с ним, страх был сильнее меня, я ничего не мог с этим сделать. Я не верил ни в какую болезнь, я думал, это расплата за кизиловый посох. Не нужно было его брать, тем более вырывать из рук покойника… Еще раз посветив на палатку и убедившись, что никто из нее не выходит, я развернулся и бросился бежать без оглядки. Это Илья его взял. Я не притрагивался ни к нему, ни к покойнику, меня это все не касается. Вчера, уже на закате дня, когда света почти не оставалось, мы не имели возможности уйти далеко от могильного холма. И ушли, пожалуй, всего не дальше, чем на километр. Больше двигаться было нельзя, в полной темноте мы не смогли бы распаковать все снаряжение. И вот сейчас я бежал, неизвестно куда. Я никак не мог сориентироваться и понять в какой стороне от нас этот могильник. Бежать к нему было также страшно, как и оставаться в палатке и я надеялся, что выбрал правильное направление. Дважды споткнувшись и упав, второй раз очень чувствительно ударившись локтем, я перешел на быстрый шаг. На открытом пространстве глаза быстро привыкли к полумраку. Луна освещала холмы Зольских пастбищ и было не совсем темно. Я выключил фонарь и спрятал обратно в карман. С ним только страшнее, так и кажется, что кто-то следит за его светом и за мной. Пройдя, по ощущениям, не меньше пятисот метров, я взобрался на один из холмов и сел на вершине, повернувшись в ту сторону, где стоял наш лагерь. Ночь, кажется, подходила к концу. Звезды, и без того неяркие, из-за луны, померкли еще больше, а восточный край неба посветлел. Значит уже не меньше половины четвертого. Вот и сходили в летний поход с Илюхой. Что мне теперь делать? Идти домой одному? Нет, так нельзя, конечно. Может, Илюхе действительно просто стало плохо. Может быть ему нужна помощь. Да и вообще, как я могу вернуться домой один, оставив его лежать в палатке? Что я скажу его родным? - «Вы знаете, мне показалось ночью, как будто ему не просто плохо, а его постигло наказание древнего мертвеца за то, что Илюха взял его палку. Ну, я и решил дать стрекача. На всякий случай. Мало ли, а вдруг это правда. А его бросил там. Может он даже еще жив, если ему повезло…» Край неба светлел все больше, а настроение мое становилось все мрачнее. По мере приближения дня, ночные страхи растворялись, и все произошедшее уже казалось мне позорным недоразумением. Получается так, разговаривал я сам с собой: - Сначала я увидел страшный сон. Из-за хрипа этого. А Илюхе просто ночью стало плохо, ему надо было помочь. Проснулся, потолкал его, он замолчал. Когда снова захрипел, я посветил на него, увидел, что он задыхается. У него глаза закатились от удушья, а я решил, что это месть древней мумии и сбежал. Да уж, друг в беде не бросит… Надо было возвращаться, но я все тянул время, глядя на ярко алеющий восточный край неба. Вокруг было уже совсем светло, я даже смог разглядеть нашу палатку вдалеке. Черный провал расстегнутого полога говорил о том, что Илюха не выходил и даже не вставал. Ни он ни я никогда не оставили бы палатку открытой просто так, чтобы туда легко заползла уховертка и перегрызла во сне барабанную перепонку. В голове крутилась страшная мысль, которую я старался гнать прочь.
Наконец тяжело поднявшись, я медленно побрел в ту сторону. Палатка пропала из вида сразу же, как я спустился с вершины холма, избавив меня от вида этого ужасного черного провала открытого входа, который теперь пугал меня не меньше, чем пережитые ночные кошмары. Долго я брел обратно к палатке, цепляясь за колючки и путаясь в высокой траве. Несколько раз мне пришлось останавливаться и завязывать шнурки, которые развязывались от неимоверного количества прицепившихся репейников. Штаны тоже уже кололись ниже колена, также залепленные всякими колючими спелыми семенами трав. Август поворачивал на вторую половину и для этих мест стояли последние теплые деньки и относительно теплые ночи. Вот-вот, со дня на день, придут осенние холода. Когда, наконец, я подошел к палатке я застыл и еще долго не решался заглянуть внутрь. Сейчас, при свете дня, мне не было страшно увидеть белки закатившихся глаз и приоткрытый рот. Я боялся, что увижу там труп. Наконец, поборов себя я откинул полог пошире, и, нагнувшись, заглянул внутрь. Илюха спал, лежа на боку и подложив ладони рук под щеку, как маленький ребенок. Спальник сполз с него до самого пояса, видно, он крутился во сне в разные стороны. Цвет кожи, показавшийся мне ночью смертельно бледным, был совершенно нормальным. Дыхание было ровным и спокойным. Не веря собственным глазам и вне себя от радости, я потряс его за плечо, позвав по имени. Не желая просыпаться, он недовольно сморщился и, засопев, перевернулся на другой бок.
Солнце поднималось все выше и уже начинало чувствительно припекать. Время приближалось к одиннадцати утра. Мы шли с Ильей, неся, по очереди, сложенную в удлиненный чехол, палатку. Здесь, на Зольских пастбищах, в разгар дня летом, зной бывает совершенно невыносимым. Холмистая, но относительно ровная местность, расположенная на высоте двух с половиной тысяч, как будто плавится на солнце и утопает в мареве, когда из-за тепловых колебаний воздуха, видимость снижается до какой-то сотни метров. А небо приобретает цвет выгоревшего, бесцветного полотна. Так было и в тот раз. Собственный рюкзак, набитый до предела, давил на плечи и буквально каждый шаг давался с трудом. Все время хотелось пить и приходилось терпеть, потому что источников чистой воды по пути не было, а нести с собой большой запас мы не могли. И все же, несмотря на трудности, настроение у меня было очень хорошим. Все ночные страхи оказались просто кошмарами, Илья был совершенно здоров и даже ничего не помнил из прошедшей ночи. Выслушав мой рассказ, откорректированный в той части, где я убежал и бросил его одного, он был очень удивлен. Он отлично спал всю ночь и ни разу не просыпался, вот все, что он мог рассказать. Я сам уже почти убедил себя в том, что виденное мной ночью в палатке было просто игрой воображения. Он действительно странно сопел во сне и мне приснился кошмар. А все потому, что нервы были расстроены еще с грабежа могил, хоть я внешне сам этого и не заметил. И проснувшись посреди ночи от кошмарного сна, я увидел то, чего на самом деле не было. Мое воображение нарисовало страшную картину, вот и все. Утром мы позавтракали, собрали палатку и отправились дальше. Нам до вечера нужно было дойти до старой фермы, где бил родник, единственный источник чистой воды на этом участке пути, а оттуда до ближайшего селения уже всего ничего, часа два пути. Из села же мы уедем на утреннем автобусе в город. Оставалась еще одна, последняя ночевка. Это будет моя любимая точка, на большой, природной, зеленой террасе над грандиозным Тызыльским каньоном, близ селения. Высота там уже не превышает тысячи метров над уровнем моря и луга покрыты сочной, зеленой травой. Остался всего один дневной переход, хоть и самый трудный. Да, каждый шаг давался с трудом, особенно когда была моя очередь тащить палатку. И палящее солнце Зольских, казалось, решило на излете лета, окончательно прожарить эту землю. Оно испарило из меня всю влагу. Наш небольшой запас питьевой воды давно закончился и у меня уже язык прилипал к нёбу, когда мы увидели впереди старую ферму. День выдался тяжелым и думать приходилось о насущном. События вчерашнего дня и прошедшей ночи отошли на второй план. Мы устали за этот день так, что ноги буквально подкашивались, а отдохнуть удалось только тогда, когда Илюха остановился у старого кострища и просто уронил палатку на террасе каньона, нашем месте ночевки. Солнце уже клонилось к горизонту, когда мы в спешке разбирали снарягу, бросая на нас прощальные, уже не знойные лучи. Я сидел у разложенной палатки, спиной к заходящему солнцу и разглядывал посох, держа его в руках. Поднявшийся, из-за неравномерного нагрева земли, вечерний легкий ветерок мигом сдул весь зной и принес приятную прохладу. Все же он очень странный и необычный, этот посох. Как может так хорошо сохраниться палка, пролежавшая в гробу не меньше нескольких сотен лет? Все истлело, а он выглядит так, как будто его положили туда только вчера. Может он был чем-то пропитан? Или это какая-то порода совершенно негниющего дерева? Хотя на вид, совершенно обычная кизиловая ветвь. Все-таки это таинственное племя обладало удивительными секретами. Как хотелось бы их узнать, но теперь страшно сообщать кому-то о нашей находке. Ведь там сразу видно, что могилы разрыты и разграблены. А кто кроме нас самих? Это уголовное преступление и вместо почета и уважения, нас ждут арест и суд… Нам придется молчать. А все из-за жадности и жажды золота и легкой наживы. Я отложил посох в сторону и встал, оглядевшись вокруг. Закат уже догорал, а восточный край неба стал темным. Ровный свет, пока еще позволяющий различать зеленый цвет листвы, заливал Тызыльский каньон, прорисовывая трех плановость уходящего вдаль пейзажа. Илюха сидел метрах в десяти, спиной ко мне и возился с костром. Мы уже успели наспех поесть, как только разложили палатку. Две пустые консервные банки из-под тушенки лежали рядом с кострищем. У нас не было сил ждать, чтобы подогреть их, съели тушенку холодной, вместе с застывшим жиром. Сейчас же Илюха пытался разжечь огонь. Найденные им неподалеку, засохшие ветки шиповника, были то ли недавно промокшими, то ли недостаточно просохшими и никак не хотели нормально гореть. Он все раздувал и раздувал огонь своим походным пластиковым опахалом, коптясь в густом дыму и, время от времени, нецензурно выражаясь. Я немного постоял, посмотрев на его старания и, решив все же не вмешиваться, собрался идти в сторону края каньона, где всегда любил посидеть и поразмышлять. И, уже повернувшись спиной и сделав один шаг, вдруг вспомнил, что еще дома положил в рюкзак маленькую бутылочку жидкости для розжига. На вот такой, экстренный случай. Я совсем забыл о ней в походе, как оно обычно и бывает, но вот сейчас, по счастью, вспомнил. Я резко повернулся обратно и, чуть не споткнувшись, застыл на месте. Илюха сидел все в той же позе, а с другой стороны кострища, стоял, глядя на него сверху вниз, тот самый мертвец из каменного гроба, у которого в руках был посох. Я узнал его сразу. Ссутулившаяся фигура, на тонких, высохших ногах. Как будто с оскаленным ртом, в котором, из-за отсутствия губ, были видны оба ряда пожелтевших и почерневших зубов и черными провалами, вместо глаз. Я почувствовал, как у меня сердце, сначала один раз сильно дернулось, а потом замерло. Шок, испытанный мной в тот момент, трудно описать, я стоял как каменный и видел все это как будто со стороны. Илюха все продолжал раздувать костер, не замечая мертвеца, а тот стоял и молча в упор смотрел на него. А я все не мог ничего произнести, колючий ком стоял в горле. Наконец, я смог шумно вдохнуть и заорать. Илья вскочил и уставился на меня широко раскрытыми глазами на застывшем лице. Выпустив крик, задрожавший на последней ноте, я осел на землю и Илья бросился бежать ко мне. Мертвеца нигде не было.
***
Весь вечер прошел в нервной обстановке, я рассказал Илье о том, что видел и пытался убедить его бежать отсюда поскорее. А он отмахивался от меня, считая, что я просто переутомился.
- Это все не совпадения и я в своем уме! Я знаю, что я видел ночью и сейчас! Это все из-за этого проклятого посоха! - Нет, Дим, ты просто устал. Не было никакого мертвеца. По-твоему, я мог его не заметить, если бы он там действительно стоял? И ночью я не задыхался, а спокойно спал. Ты переутомился и тебе надо выспаться и ехать домой. - Он нас прикончит за этот проклятый посох! Давай отнесем его обратно? - Мертвецы никого не могут прикончить. И мы не пойдем обратно. У нас нет ни времени, ни припасов, чтобы ходить по Зольским туда-сюда. Мы сегодня поспим, и завтра пойдем в село на утренний автобус. - Давай тогда пойдем уже сейчас? - И что мы там будем делать посреди ночи? Сидеть на остановке до утра? Нет уж, я и так до смерти устал, давай нормально поспим. - Да ты не понимаешь, он же ночью придет опять! - Давай ты просто успокоишься, и все будет хорошо. Честное слово, у меня сил нет еще и это вот разгребать. Последние слова прозвучали уже совсем недружелюбно, и я понял, что настаивать дальше бесполезно, мне не удастся его убедить. Что же мне делать? Оставаться с ним было страшно, но и оставлять его одного никак нельзя. Теперь я не сомневаюсь в том, что на самом деле произошло ночью. Можно верить в мистику или смеяться над ней, особенно когда сидишь дома. Но отрицать то, что видишь собственными глазами нельзя. Илья забрал его посох, и он пришел за ним. И, я нисколько не сомневаюсь, придет снова. Если я уйду, Илья останется один и неизвестно, что с ним случится. Остается всего одна, последняя ночь. Пережить ее и утром мы уже будем ехать домой, сидя в автобусе. Нет, больше я не убегу. Я глубоко вдохнул и постарался унять дрожь в ногах. - Хорошо, Илюх. Я успокоился. Ночуем и едем домой. Он, посмотрел на меня внимательно и подозрительно. Как врач на буйного пациента. И, развернувшись, полез в палатку. Я посидел еще минут десять, наблюдая за тем, как затухают последние маленькие угольки в, так и не раздутом костре в уже полной темноте. И полез следом. Илья спал. Спокойное, ровное дыхание доносилось с его места. Мой спальник лежал упакованным в чехол, где-то в ногах. Я бросил его туда еще засветло, поленившись сразу развернуть и расстегнуть. Сейчас же в темноте сделать это было бы не просто. Но я не собирался его разворачивать, просто нащупал рукой тугой чехол и положил себе под голову. Спать я не собираюсь, сегодня я буду готов к ночным происшествиям. И, оставив вход, который был с моей стороны наполовину не застегнутым, вытянулся и положил руки под голову. День выдался тяжелым. После очень утомительного перехода и без того на излете сил, после недельного похода через горы, спина и ноги ныли и гудели. Виденное мной вечером у костра вытеснило все остальное, но сейчас, лежа в палатке, я почувствовал, насколько сильно я устал физически. Конечно, лучшее сейчас, это как следует выспаться. Тут Илья прав. Но я не сомкну глаз. Не знаю, как я выдержу завтрашний день, но, то будет завтра. А сегодня, в этой пустоши, когда неподалеку бродит дух не упокоенного жреца, или кем при жизни был этот человек, спать слишком опасно и страшно. Из открытого наполовину полога доносились звуки ночи. Где-то совсем рядом ухала сова. Подальше щебетала какая-то ночная птичка. Звенели цикады, переливаясь тональностью звука, как спелая пшеница на ветру…
Резко проснувшись, я сел, задев головой тент купола палатки. Сердце билось учащенно, дыхание сбилось. Несколько мгновений я озирался по сторонам, все равно ничего не видя в темноте. Потом спохватился и прислушался. Все таки я заснул. Организм просто не выдержал нагрузки, погрузив сознание в целебный сон. Но соображал я сейчас совершенно ясно. Нужно бояться звуков. Я замер прислушиваясь. Ни хрипов, ни других посторонних звуков с той стороны, где спал Илья, не доносилось. Это меня сначала немного успокоило, но следом, взволновало еще больше. Я прислушивался изо всех сил, но не мог расслышать его дыхания вообще. Хотя он всегда дышит шумно. Перепугавшись не на шутку, я заставил себя протянуть руку в ту сторону. Каждый миг ожидая и боясь нащупать уже холодную плоть. Сердце, уже немного восстановившее ритм, снова забилось чаще и я почувствовал, как лоб покрылся испариной. Рука тянулась все дальше, но ничего не нащупывала в темноте. Поводив рукой по полу, и нащупав пустой спальник, я отдернул руку. Куда он делся? И как мог уйти бесшумно, и перелезть через меня так, что я даже не проснулся? Я снова нащупал в кармане свой походный фонарик. Луч света высветил серый каримат, надувную подушку и смятый спальник цвета ультрамарин. Рядом, у тканевой стенки, лежал проклятый посох. Полог с его стороны был цел, значит, его никто не вытащил, он сам вылез. Через меня. Выходит он не был сонным, встав, чтобы сходить в туалет. Он был очень бодр, если сумел так осторожно выбраться, не задев меня в темноте. Что тут происходит? Полог был с моей стороны, и был застегнут наполовину, точно так, как я его и оставил. Я взялся за собачку замка и поднял ее вверх, расстегнув вход до конца, и выбрался наружу. Первое, что я увидел, посветив фонарем под ноги, были его ботинки. Они стояли также, как он их и оставил с вечера. Я перевел луч выше и поводил вокруг. Недалеко, у самого обрыва, стояла фигура. Фонарь задрожал у меня в руке. Это был Илья, он стоял спиной ко мне, наклонив голову и глядя вниз, в каньон. И не шевелился. Он никак не отреагировал на свет от фонаря, осветивший его со спины. И я, заранее понимая, что он не отзовется, позвал его по имени. - Илюха… Мой голос прозвучал хрипло. Мне показалось, что это было больше похоже на карканье вороны. Как во сне, как будто время замедлилось, я проживал эти мгновения. Долго и мучительно тянулось время, хотя прошло всего несколько секунд. И сейчас тоже, спустя много времени, я вижу все это в мельчайших подробностях. Как он стоит на краю обрыва, спиной ко мне, и смотрит вниз. Руки свободно висят вдоль тела, но пальцы слегка скрючены, как будто он держит что-то в руках. Что-то невидимое. Наконец он медленно повернулся ко мне. Неуклюже, как будто на негнущихся ногах. Луч фонаря высветил бледный овал лица и совершенно белые, лишенные зрачков глаза. Рот его растянулся в какой-то ужасающей ухмылке, руки поднялись и схватились за шею. Не переставая ухмыляться, он так сдавил собственную шею, что побелели пальцы. Лицо стало наливаться багрянцем. Я снова позвал его. - Илюха… И снова мой голос прозвучал глухо и хрипло, выдавая весь мой ужас. Он не отреагировал, продолжая себя душить. Я не знаю, сколько времени это продолжалось. Мне показалось целую вечность. Непередаваемый ужас, который я ощущал, лишил меня возможности шевелиться. Я стоял на ватных ногах и молча смотрел. Я не смог бы пошевелиться, даже если бы прямо на меня, из темноты, бросилась та самая ходячая мумия, которую я видел вчера. Я стоял и смотрел, как стало совсем багровым, и задергалось лицо Ильи. Зрачки выкатились из-под век и на мгновение уставились на меня мутным, бессмысленным взглядом. Потом он завалился назад и упал, провалившись в темноту. И я услышал глухие удары тела выступы скал и звук сыпавшихся камней… В ту ночь я бежал как ненормальный. Босиком, изранив и разбив в кровь ноги. Бежал и орал, пока не добежал до села и не перебудил несколько ближайших улиц. Меня поймали и потащили в чей-то дом. Я долго сидел на ярко освещенной кухне, пил какие-то капли и таблетки, которые мне давали. Все время приходили люди, мужчины и женщины, соседи приютившей меня семьи. Они смотрели на меня и пытались со мной заговорить. Но я не мог. Я сидел как в тумане, не отвечая на вопросы. На меня напала сильная икота. Потом приехала бригада скорой помощи и меня отвезли в город в клиническую больницу. Там мне делали уколы и уложили на койку, где я сразу же забылся беспокойным сном. А утром ко мне приехали полицейские. Они задавали мне вопросы о том, где мы были с Ильей. По какому маршруту шли, сколько дней. Был ли с нами еще кто-нибудь. Спрашивали, как погиб Илья. Почему мы поставили палатку так близко к обрыву. Что я видел и почему прибежал в село посреди ночи. Я уже достаточно пришел в себя и отвечал, что Илья вышел ночью из палатки, видимо по нужде. А потом я услышал звук падающего тела и каменной осыпи со стороны обрыва. Я выскочил из палатки, посветил фонарем и никого не увидел. Я понял, что он сорвался вниз. Это напугало меня так сильно, что я побежал в село и звал на помощь. Видимо, от стресса слегка помутился рассудок. А какой смысл был рассказывать им правду? Кто бы мне поверил? Они допрашивали меня много раз. Меня знакомили с материалами дела, среди которых была подробная опись вещей, найденных в нашем маленьком лагере. Небольшой топорик у потухшего костра, без следов крови. Две пары обуви. Палатка, внутри один развернутый и один упакованный спальные мешки. Две надувные подушки, два каримата. Рюкзаки, описи содержимого рюкзаков. И я совершенно не удивился тому, что нигде не было упоминания о деревянном посохе, из кизиловой ветви. Он пропал. С тех пор прошло уже больше трех лет. Я ни разу не ходил в горы. И никогда не пойду. А при упоминании о Зольских пастбищах, у меня до сих пор по спине пробегает мороз. Больше со мной не происходило ничего странного, все осталось там, в том месте и ушло в прошлое. Я не брал его посох. И я пытался отговорить от этого Илью. Видимо, поэтому я избежал похожей участи.
Иногда я забываю о том происшествии и подолгу, по несколько недель живу в привычном материальном мире. Но все равно, время от времени, я возвращаюсь к тем событиям и вспоминаю. Что жизнь на самом деле сложна и непостижима. Что мир, в котором мы живем, лишь ширма нашего коллективного сознания. Где нормальным считается только лишь усредненное видение большинства. Мы сами создаем этот мир, как замок из песка, сознательно скрывая от самих себя то, чего мы боимся. Недавно, прогуливаясь по ярмарке на площади Абхазии, я повстречался со старым знакомым. Алан, бывалый походник и любитель гор, с которым вместе мы в былые времена прошли не один маршрут, сильно изменился за те несколько лет, что мы не виделись. Он похудел, в недельной щетине на лице и на висках появились белые нити седых волос. Но глаза горели все также, а бронзовый «индейский» загар, говорил о том, что он, по-прежнему, проводит все выходные в горах.
Мы отошли в тень деревьев у стены стадиона нальчикского «Спартака», где стояла бочка с квасом и работница, бойкая девчонка, школьного возраста, то и дело смело и очень метко подшучивала над прохожими, вызывая общий смех и получая щедрые «чаевые». Мы купили у нее по стакану кваса, получив и свою порцию острот, вызвавшую у нас искренние улыбки. Медленно прогуливаясь вдоль ряда «барахолки», собиравшейся под этой стеной и разглядывая разложенные на земле артефакты, от монет царских времен, старинных самоваров, до сковородок и граммофонов советской эпохи, я слушал Алана. Он рассказывал о найденных им недавно интересных вещах в одной из пещер с южной стороны Белой Скалы. Остатки кинжала и рассыпавшееся от времени седло. - Видимо, там было убежище какого-то абрека. – Рассказывал он. – Зачем бы еще кому-то прятать вещи в пещере? Она совсем небольшая, там не поживешь. Так, только от дождя укрыться, или засаду устроить. Видимо однажды он погиб и не вернулся за свои добром. И представляешь, его за столько лет никто не нашел! Ну, никак не меньше ста! Так жаль, что вещи в таком состоянии, что можно только понять, что это было. Эх, если бы они сохранились получше! Я хорошо понимал его чувства. Я испытывал такие же тогда, в том самом последнем походе. И наша с Ильей жадность и алчность обернулись в итоге ужасной трагедией. Ведь если бы мы их не трогали, если смогли хотя бы остановиться вовремя, все было бы совсем по-другому. Все подробности того происшествия, вернее той версии, которую я рассказал, были известны половине Нальчика. И, конечно же, всем без исключения моим знакомым, так же как и я раньше, болеющим горами. Все знали о моем помутнении рассудка и о том, что я месяц пролежал на реабилитации и ко мне до сих пор заходит участковый врач. Поэтому Алан не звал меня в горы, как раньше и старательно обходил стороной тему того, последнего похода. Это вызывало у меня и чувство благодарности и грусть одновременно. Кто знает, может быть, я еще сумею излечиться от этой нервной болезни и однажды вернусь туда. Увидеть розово-золотой рассвет на холодных заоблачных вершинах. А пока мне больно говорить об этом. Мы молча прошли до конца ряда, где на углу, пожилой, очень смуглый мужчина с длинными обвислыми усами, расставил на расстеленном прямо на земле пледе, с десяток кастрюль и разного размера эмалированных ведер. Впереди стояли три алюминиевые, начищенные до блеска кастрюли, большая, средняя и маленькая. На них висели бумажки с написанными от руки пояснениями. На самой большой красовалась надпись «Гаструл». На средней «Гаструлка» и на самой маленькой «Гаструлчик». Я пихнул Алана в бок, молча указывая на эту витрину, и мы оба прыснули. Поймав рассерженный взгляд усатого продавца, я постарался сделать серьезный вид, поймал Алана под локоть и потащил обратно. Мы молча прошли с десяток шагов. Вдруг Алан резко развернулся ко мне и спросил: - А ты слышал, что недавно нашли на Зольских? У меня сердце провалилось куда-то вниз, в пустоту. Сделав над собой страшное усилие, я повернулся к нему и снова встретил этот знакомый горящий взгляд. - Нет. - Большое курганное захоронение! Видимо был оползень несколько лет назад, там с холма сошел пласт почвы. А внутри каменные гробы! Никогда о таком не слышал! Говорят, весь холм рукотворный, там просто ярусами могилы. Ящики из каменных плит, внутри мумии. Высохшие. Ты представляешь? Оказывается когда-то на Зольских жил какой-то народ. Там холм, говорят, с девятиэтажку и весь насыпной. Могил там тысячи! Мне Эдик рассказывал, он сам там был, видел. Говорит, все травой и кустами заросло, давно этот оползень был. Но кто-то там уже покопался. Самый верх холма разрыт, там тоже каменный гроб. Обкопан со всех сторон и крышка сдвинута. Пустой. Я почувствовал, как сердце очень ощутимо кольнуло. Изо всех сил стараясь изобразить удивление, я покачал головой. - Ничего себе! Я бы никогда не подумал, что на Зольских жили люди. Не лучшее место для жизни. - Да! Я бы тоже не подумал. Но климат на Земле меняется, и во времена, когда они жили, там могли быть совсем другие условия. Хотя в таком случае, надо представить, что жили они очень давно. Прям очень! - И кто-то раскопал эти могилы? - Эдик говорит, что это не раскопки, а точно оползень. Но самых верх именно разрыт. Как будто кто-то рыл всего одну могилу. Вырыл, открыл ящик и забрал то, что там было. Представляю что! Там, наверное, в каждом ящике на квартиру! - То есть там только скелет остался? - Нет, сказал пустой ящик. Видимо скелет выкинули, чтобы не мешал, когда грабили. Хотя он говорит, что там высохшие мумии, не скелеты и кости. Тоже удивительно! Наверное добра в ящике было столько, что даже не стали разрывать все остальные. Утащили то, что смогли. - Ничего себе! А ты сам туда не собираешься сходить? - А все уже, все в курсе. Законсервировали тот холм. Будет ждать раскопок. - Понятно. Ладно, мне уже пора, я совсем забыл, что мне на работу еще. Блин, я уже опаздываю! - Ага, ладно, давай. Не пропадай! Я пошел быстрым шагом в сторону центра, не оглядываясь по сторонам. Мне хотелось как можно быстрее оказаться дома и закрыться на все замки. Что же мы разрыли с Ильей? С той встречи прошло уже больше месяца. Я узнал все, что можно было узнать о найденном захоронении. Еще от нескольких людей я узнал, что верхний ящик оказался совершенно пустым. Я надеюсь, на этом все закончится, и я никогда не услышу о странных и таинственных происшествиях на Зольских. Очень надеюсь...
Конец.
Автор Записки горного гида | Рассказы 19.09.2024. г. Нальчик.
источник изображения канал Записки горного гида | Рассказы
ПОЛУНОЧНИКИ (клуб любителей мистики)
Кизиловый посох.
Мне снился страшный сон. Как будто мой друг Илья лежит на спине и смотрит в небо потемневшими от боли глазами, полными страдания, и шумно, неровно дышит. Сорвался с тропы, ведущей на вершину скал Бокового хребта, куда мы поднимались вместе, и упал спиной, плашмя, на каменный выступ, пролетев метров десять. Сильно ударился головой. Я спустился к нему и сижу рядом с ним, не зная, что делать. Я боюсь оставить его одного и пойти за помощью, я знаю, вижу, что он умрет до того, как я вернусь. Кажется, у него сломана спина, он лежит, неестественно выпрямив ноги и выгнув шею. Подбородок кажется перекошенным, из уголка рта стекает тоненькая струйка крови. Я не могу ему ничем помочь, его нельзя даже двигать. И я просто сижу рядом и слушаю его рваное, хриплое дыхание…Вынырнув из сна и приходя в себя, я продолжал слышать это хриплое, неестественное дыхание. Рывком сев и задев головой тент палатки, скользнув по нему щекой и ухом, я моментально вспомнил, где я. Чувство огромного облегчения накатило теплой волной. Все это был просто кошмарный сон. Илья лежит рядом в палатке, живой и здоровый и просто храпит. Я толкнул его рукой в плечо и хрипы тут же прекратились. Стали слышны другие звуки, которыми была полна окружающая нас ночь. Стрекот цикад, мягкое и тихое похлопывание полога палатки на легком ветерке там, где он остался не до конца застегнутым на «молнию». Шелест листьев в кустах, на том же ветерке и скребущееся насекомое где-то снизу. С облегчением, я снова откинул голову на надувную подушку и лег удобнее. Ночь была теплой, ворочаясь во сне, я вылез почти по пояс из спальника и совершенно не замерз. Залезать в него обратно не хотелось, наоборот, было редкое, для походов, ощущение комфорта. Но одновременно с этим я ощущал странное возбуждение. Память моментально подсказала ответ, нарисовав в голове образ найденного вчера артефакта, кизилового посоха, и сопутствующих этому удивительных событий. Молодая луна взошла над горизонтом, это было хорошо видно по пятну света с восточной стороны на ярком, желтом тенте нашей палатки. Я положил руки под голову, закрыв глаза и приятно вытянувшись всем телом, почувствовав, что окончательно проснулся.
Мы нашли этот посох вчера, наткнувшись на древнее кладбище в горах. Таких кладбищ я никогда не видел и не слышал о чем-либо подобном. Видимо, в результате оползня, верхний слой почвы травянистого холма сместился вниз, обнажив в оставшейся осыпи, каменные ящики, спрятанные под землей. Каждый состоял из шести каменных плит – дно, стенки, крышка. Они выглядели совершенно одинаково, серо-оранжевые плиты сланцевой породы, были вытесаны очень ровно на стыках и плотно прилегали друг к другу. Некоторые из них сползли вниз вместе с почвой, те, что были ближе остальных с этой стороны холма. Они лежали внизу осыпи, развалившись на отдельные плиты. В склоне же остались торчать десятки частично обнажившихся, лежащих ярусами. Я видел три таких яруса, но возможно там, под землей, их было больше. Ящики лежали строго в одинаковом порядке, на расстоянии примерно двух метров друг от друга и обращенные короткой, торцевой стенкой строго на юг. У некоторых из них обрушились эти торцевые стенки, открыв содержимое ящиков, и мы заглянули в один. Там лежал высохший человек. Остатки истлевшей одежды кое-где прикрывали желтовато-серую затвердевшую кожу, обтянувшую кости. Череп, также обтянутый сухой, затвердевшей кожей, с провалившимися, черными глазницами и скалящимися, пожелтевшими зубами нечетко виднелся в полумраке противоположного конца ящика. А прямо около наших лиц, когда мы засунули головы внутрь, оказались ступни, с наполовину обнажившимися костями, и остатками кожаных ремешков, бывших, видимо, когда-то сандалиями. Увидев эти ноги, я непроизвольно вскрикнул и отскочил назад. Илья сделал то же самое, одновременно со мной, и мы оба не сразу решились снова подойти и посмотреть внутрь.
Некоторое время мы были в замешательстве, а потом сообразили, что это настоящие старинные захоронения, оставленные каким-то племенем, жившим в этих местах. Захоронения, никому не известные и обнаруженные нами.
Здесь, в Зольском районе, в местности, которую у нас чаще называют просто отгонными Зольским пастбищами, нет никаких поселений. И никогда, насколько мне известно, не было. Эти пастбища представляют собой громадную холмистую местность примерно пятьдесят на пятьдесят километров. Расположенную высоко, от двух с половиной до трех тысяч метров над уровнем моря. Здесь вокруг только травяные холмы и плато с ровными, столовыми вершинами, хотя местность эта находится у самых подступов к Большому Кавказскому хребту. Вокруг, сколько хватает глаз, не видно высоких гор, кроме одной – самого Эльбруса. До него здесь очень близко и он виден весь, от подножия и до самых морозных вершин. Это и есть северные предгорья и подножие гигантского стратовулкана.
Здесь короткое лето и длинная, суровая зима. Места для жизни тяжелые и потому, в известной истории нашего края, здесь никогда не жили люди. Только пасли скот, выгоняя сюда огромные стада на все лето.
Но вот перед нами целый холм, в котором ярусами зарыты массивные каменные ящики – гробы. А в них останки неизвестного племени. Сенсационная находка! Без преувеличений, находка века для нашего края и местных историков. Значит, здесь, на Зольских пастбищах, некогда проживало таинственное племя людей, оставившее после себя уникальный обряд захоронения. Получается, что весь этот большущий холм на самом деле рукотворный курган. Где похоронены многие поколения таинственных жителей Северного Приэльбрусья. Каменный ящик сложен из толстых и очень тяжелых каменных сланцевых плит, искусно и очень ровно отесанных по краям так, что стенки плотно стоят на днище, и крышка плотно прилегает к стенкам, не имея зазора. При этом ящик просто собран и плиты никак не скреплены друг с другом. Значит, их строили уже под землей. В вырытую яму клали большую ровную плиту, на нее по краям торцом ставили стенки и накрывали крышкой, засыпая такой каменный гроб землей. Я видел три яруса, в том месте, где сошел оползень. Но, наверняка их там больше. Это значит, что это племя насыпало и насыпало свой погребальный холм все выше, пока не свело вместе склоны, превратив курган в большущий холм. Сколько веков у них могло уйти на это? И вообще, как давно они жили на Земле? Уникальная цивилизация, жившая у Северных склонов одной из величайших вершин мира.
Мы вернулись к изучению захоронения, как только немного пришли в себя. Человек, лежавший в каменном гробу, был, до странного, сохранившимся. Как так получилось, что его тело просто высохло в этом ящике и вместо голых костей развалившегося скелета, мы видим настоящую мумию? Может быть, дело в местном климате и какой-то уникальной влажности и отсутствии бактерий или они обладали какой-то технологией бальзамирования тел? Вопросы возникали в голове один за другим и мы, охваченные азартом исследователей, пытались найти на них ответы. Мы обследовали еще несколько ящиков, только один из них оказался пустым. Видимо тело выпало при оползне от вибрации. Остальные тела были также сохранны, как и первое. И нигде, ни в одном из ящиков, мы не нашли ничего, кроме тел и истлевших частиц одежды. Видимо, у них не было в обычае класть в могилу с умершим какие-либо предметы.
Нет, мы не черные копатели. Мы не из тех, кто готов уничтожить старинное захоронение, если там есть чем поживиться. Конечно же, мы сообщим о нашей находке властям. Но вначале, можно же и нам самим получить премию. За находку.
Им уже все равно это не нужно, а историкам хватит и тел для изучения. И каких-то предметов быта, мы ничего такого не тронем. Но где-то здесь должно лежать и золото. В украшениях на женских мумиях, в оружии и доспехах на мужских. Ведь какой-то украшенный бляшками колчан, рукоять кинжала или даже небольшая статуэтка, принадлежавшая какому-нибудь вождю, сегодня может легко превратиться в новенький автомобиль. А ведь их тут может быть очень много.
Мы искали и искали, обходя все новые и новые ящики. Когда закончились те, что были открыты, мы стали открывать закрытые. Подкапывать те, которые только показались из земли и уцелели. Понимая, что мы наносим ущерб найденному некрополю, мы продолжали открывать каменные гробы, охваченные нетерпением и разочарованием. Вот ведь повезло совершить находку века, но в ней для нас самих не оказалось никаких ценностей. Мы действовали по инерции, когда стало уже очевидным, что в могилах этих людей нет ценностей и искать бесполезно, мы все равно продолжали. Думая, вот откроем еще один, вдруг нам все же повезет. Потом еще один. И еще.
Мы перестали искать, когда перерыли все, до чего могли дотянуться. Так ничего и не найдя, мы сели напротив осыпи и, отдыхая, разглядывали следы наших поисков. Любому дилетанту было видно сразу, что здесь кто-то все перекопал. И, любой подумает, что ограбил все могилы, вытащив из них все ценности…
Глядя на холм, мы рассуждали о том, сколько в нем всего может быть ярусов. От осыпи вверх до вершины еще не меньше двадцати метров. А вниз может быть и тридцать и даже больше. Смотря где он начал формироваться. Во впадине, или на природном, небольшом холме. Илюха предположил, что может быть сверху, над всеми остальными, похоронен самый главный. Может быть этот холм, как пирамида сословий и мы искали в слое обычных людей, а там, наверху, слой богатых родов. Я возражал ему тем, что как же мог бы формироваться ровный холм, в таких условиях? Умирают же независимо от того, вырос ли уже достаточно холм из низших слоев. Смерти это безразлично, для нее все равны.
Но предположение, несмотря на то, что было опровергнуто мной же самим, показалось мне интересным. Мне очень уж сильно хотелось найти сокровища…
И мы поднялись на вершину. Копали сразу с двух сторон. Вершины была очень каменистой, хоть и поросла густой травой. Слой почвы был очень тонким, а под ним камни и камни, вперемешку с песком. Моя складная походная лопатка уже несколько раз гнулась и я разгибал ее, кладя на плоский камень и нажимая сверху ногой. Того и гляди она должна была сломаться окончательно. Илюхе лопатка попалась покрепче, и он орудовал ею за двоих. Наконец, на глубине почти в метр, он наткнулся на ровную, сланцевую плиту. Когда мы закончили ее обкапывать со всех сторон и вырыли полость у длинной стены ящика, куда ее можно сдвинуть, на Зольские пастбища уже опускались сумерки.
Медленно, сантиметр за сантиметром мы двигали эту плиту вбок, пока, наконец, край стал перевешивать. И тогда, взявшись вдвоем, мы смогли поднять ее, и она с грохотом заехала в приготовленную яму. На нас из своего каменного гроба смотрел такой же высохший человек, как и в других могилах. В руках он держал деревянный посох, вырезанный из корявой ветви кизила.
Руки мумии крепко сжимали дерево, которое, казалось, совершенно нетленным. Как будто этот посох не лежал в могиле с мертвецом, неизвестно сколько столетий, а использовался по назначению еще вчера. Больше в этом гробу не оказалось ничего. Честно говоря, я хотел просто закрыть его, но Илюха стал настаивать на том, что нужно забрать хотя бы этот посох. Ведь это самый настоящий артефакт, принадлежавший какому-то высокопоставленному человеку, неизвестного, древнего племени. Которое давным-давно вымерло. Да еще такой сохранный. Я не возражал, хотя сам бы его брать не стал и Илюха аккуратно разжал окостеневшие пальцы…
Окунувшись в воспоминания, я уже начал засыпать, когда снова услышал это рваное, хриплое дыхание. Сейчас я услышал его хорошо и четко и очень испугался. То, что со сна показалось мне непроизвольным храпом, на самом деле было каким-то странным хрипом, который нельзя издавать непроизвольно. Странный и короткий хрип, не похожий на звуки, издаваемые спящими людьми. Следующая мысль, пришедшая мне в голову была о том, что Илья заболел и ему плохо. Я снова приподнялся на локте, напряженно вглядываясь в темноту туда, где он лежал, совсем рядом, и позвал:
- Илюх, что с тобой? Заболел?
Он не ответил. Это напугало меня куда сильнее и дрожащей рукой я залез в спальник нащупывая в боковом кармане штанов свой походный фонарик. Мне понадобилось куда больше времени, чтобы его достать, чем я потратил бы в спокойном состоянии. Никак не расстегивалась пуговица на клапане кармана. За это время хрипы прозвучали еще несколько раз, и я окончательно понял, что стряслась какая-то беда. Наконец карман открылся, и железный фонарик оказался в моей потной ладони. Я включил его и направил туда, где различал силуэт головы Ильи. Свет выхватил его профиль и широко раскрытые, белые глаза, совершенно без зрачков, уставившиеся в свод палатки наверху. Я онемел, не в силах произнести ни звука или пошевелить хотя бы пальцем. А в это время рот Ильи слегка приоткрылся и раздался тот самый страшный хрип…
***
Я смотрел на Илью и чувствовал, как мой лоб покрывается испариной.
Белые глазные яблоки с красной сетью сосудов смотрели вверх, в свод палатки. На миг, зрачки показались из-под верхних век примерно наполовину, и тут же закатились обратно. Он хрипел на выдохе, как будто ему было трудно дышать, и пытался застонать одновременно. Я снова попытался позвать его, но едва смог выдавить из себя визгливое и очень тихое:
- Илюх…
Конечно, он не отозвался и никак не отреагировал на мой голос. Я не знал, что мне делать и как ему помочь, меня накрыла паника. Так страшно мне не было никогда в жизни. Я дрожащей рукой нащупал замок входа и расстегнул его. Громкий звук «молнии» замка, также не произвел на Илью никакого впечатления. Я, не сводя с него глаз и не переставая светить фонариком, который держал в дрожащей левой руке, правой стал помогать себе вылезти из спальника. Бежать отсюда! Бежать немедленно и подальше!
С трудом справляясь со спальником, который постоянно путался и мешался, я не отрывал глаз от застывшего выражения лица друга. Так похожего на то, что я видел во сне. Я боялся отвернуться от него, боялся отвести глаза. Казалось, если я отвернусь, он повернется и уставит свои белые, запавшие глаза прямо на меня. Спальник все путался, но вот, наконец, я смог полностью освободиться и тут же выполз задом из палатки, сразу почувствовав прохладу горной ночи. Я снова, и еще громче, услышал ночные звуки, ладони и колени сразу же намокли от росы, выпавшей на траву.
Я уползал все дальше от палатки, луч моего фонаря уже высвечивал только ее контур, метрах в пятнадцати. Меня раздирали противоречивые мысли, с одной стороны я понимал, что оставляю друга одного в беспомощном состоянии. Одного, среди дикой природы, посреди ночи, больного, со странным припадком. Возможно, обрекая его на смерть. С другой стороны, я никак не мог остаться с ним, страх был сильнее меня, я ничего не мог с этим сделать. Я не верил ни в какую болезнь, я думал, это расплата за кизиловый посох. Не нужно было его брать, тем более вырывать из рук покойника…
Еще раз посветив на палатку и убедившись, что никто из нее не выходит, я развернулся и бросился бежать без оглядки. Это Илья его взял. Я не притрагивался ни к нему, ни к покойнику, меня это все не касается.
Вчера, уже на закате дня, когда света почти не оставалось, мы не имели возможности уйти далеко от могильного холма. И ушли, пожалуй, всего не дальше, чем на километр. Больше двигаться было нельзя, в полной темноте мы не смогли бы распаковать все снаряжение.
И вот сейчас я бежал, неизвестно куда. Я никак не мог сориентироваться и понять в какой стороне от нас этот могильник. Бежать к нему было также страшно, как и оставаться в палатке и я надеялся, что выбрал правильное направление. Дважды споткнувшись и упав, второй раз очень чувствительно ударившись локтем, я перешел на быстрый шаг. На открытом пространстве глаза быстро привыкли к полумраку. Луна освещала холмы Зольских пастбищ и было не совсем темно. Я выключил фонарь и спрятал обратно в карман. С ним только страшнее, так и кажется, что кто-то следит за его светом и за мной.
Пройдя, по ощущениям, не меньше пятисот метров, я взобрался на один из холмов и сел на вершине, повернувшись в ту сторону, где стоял наш лагерь. Ночь, кажется, подходила к концу. Звезды, и без того неяркие, из-за луны, померкли еще больше, а восточный край неба посветлел. Значит уже не меньше половины четвертого.
Вот и сходили в летний поход с Илюхой.
Что мне теперь делать? Идти домой одному? Нет, так нельзя, конечно. Может, Илюхе действительно просто стало плохо. Может быть ему нужна помощь. Да и вообще, как я могу вернуться домой один, оставив его лежать в палатке? Что я скажу его родным?
- «Вы знаете, мне показалось ночью, как будто ему не просто плохо, а его постигло наказание древнего мертвеца за то, что Илюха взял его палку. Ну, я и решил дать стрекача. На всякий случай. Мало ли, а вдруг это правда. А его бросил там. Может он даже еще жив, если ему повезло…»
Край неба светлел все больше, а настроение мое становилось все мрачнее. По мере приближения дня, ночные страхи растворялись, и все произошедшее уже казалось мне позорным недоразумением. Получается так, разговаривал я сам с собой:
- Сначала я увидел страшный сон. Из-за хрипа этого. А Илюхе просто ночью стало плохо, ему надо было помочь. Проснулся, потолкал его, он замолчал. Когда снова захрипел, я посветил на него, увидел, что он задыхается. У него глаза закатились от удушья, а я решил, что это месть древней мумии и сбежал. Да уж, друг в беде не бросит…
Надо было возвращаться, но я все тянул время, глядя на ярко алеющий восточный край неба. Вокруг было уже совсем светло, я даже смог разглядеть нашу палатку вдалеке. Черный провал расстегнутого полога говорил о том, что Илюха не выходил и даже не вставал. Ни он ни я никогда не оставили бы палатку открытой просто так, чтобы туда легко заползла уховертка и перегрызла во сне барабанную перепонку. В голове крутилась страшная мысль, которую я старался гнать прочь.
Наконец тяжело поднявшись, я медленно побрел в ту сторону. Палатка пропала из вида сразу же, как я спустился с вершины холма, избавив меня от вида этого ужасного черного провала открытого входа, который теперь пугал меня не меньше, чем пережитые ночные кошмары.
Долго я брел обратно к палатке, цепляясь за колючки и путаясь в высокой траве. Несколько раз мне пришлось останавливаться и завязывать шнурки, которые развязывались от неимоверного количества прицепившихся репейников. Штаны тоже уже кололись ниже колена, также залепленные всякими колючими спелыми семенами трав. Август поворачивал на вторую половину и для этих мест стояли последние теплые деньки и относительно теплые ночи. Вот-вот, со дня на день, придут осенние холода.
Когда, наконец, я подошел к палатке я застыл и еще долго не решался заглянуть внутрь. Сейчас, при свете дня, мне не было страшно увидеть белки закатившихся глаз и приоткрытый рот. Я боялся, что увижу там труп. Наконец, поборов себя я откинул полог пошире, и, нагнувшись, заглянул внутрь. Илюха спал, лежа на боку и подложив ладони рук под щеку, как маленький ребенок. Спальник сполз с него до самого пояса, видно, он крутился во сне в разные стороны. Цвет кожи, показавшийся мне ночью смертельно бледным, был совершенно нормальным. Дыхание было ровным и спокойным.
Не веря собственным глазам и вне себя от радости, я потряс его за плечо, позвав по имени. Не желая просыпаться, он недовольно сморщился и, засопев, перевернулся на другой бок.
Солнце поднималось все выше и уже начинало чувствительно припекать. Время приближалось к одиннадцати утра. Мы шли с Ильей, неся, по очереди, сложенную в удлиненный чехол, палатку. Здесь, на Зольских пастбищах, в разгар дня летом, зной бывает совершенно невыносимым. Холмистая, но относительно ровная местность, расположенная на высоте двух с половиной тысяч, как будто плавится на солнце и утопает в мареве, когда из-за тепловых колебаний воздуха, видимость снижается до какой-то сотни метров. А небо приобретает цвет выгоревшего, бесцветного полотна. Так было и в тот раз. Собственный рюкзак, набитый до предела, давил на плечи и буквально каждый шаг давался с трудом. Все время хотелось пить и приходилось терпеть, потому что источников чистой воды по пути не было, а нести с собой большой запас мы не могли. И все же, несмотря на трудности, настроение у меня было очень хорошим. Все ночные страхи оказались просто кошмарами, Илья был совершенно здоров и даже ничего не помнил из прошедшей ночи. Выслушав мой рассказ, откорректированный в той части, где я убежал и бросил его одного, он был очень удивлен. Он отлично спал всю ночь и ни разу не просыпался, вот все, что он мог рассказать. Я сам уже почти убедил себя в том, что виденное мной ночью в палатке было просто игрой воображения. Он действительно странно сопел во сне и мне приснился кошмар. А все потому, что нервы были расстроены еще с грабежа могил, хоть я внешне сам этого и не заметил. И проснувшись посреди ночи от кошмарного сна, я увидел то, чего на самом деле не было. Мое воображение нарисовало страшную картину, вот и все.
Утром мы позавтракали, собрали палатку и отправились дальше. Нам до вечера нужно было дойти до старой фермы, где бил родник, единственный источник чистой воды на этом участке пути, а оттуда до ближайшего селения уже всего ничего, часа два пути. Из села же мы уедем на утреннем автобусе в город. Оставалась еще одна, последняя ночевка. Это будет моя любимая точка, на большой, природной, зеленой террасе над грандиозным Тызыльским каньоном, близ селения. Высота там уже не превышает тысячи метров над уровнем моря и луга покрыты сочной, зеленой травой. Остался всего один дневной переход, хоть и самый трудный.
Да, каждый шаг давался с трудом, особенно когда была моя очередь тащить палатку. И палящее солнце Зольских, казалось, решило на излете лета, окончательно прожарить эту землю. Оно испарило из меня всю влагу. Наш небольшой запас питьевой воды давно закончился и у меня уже язык прилипал к нёбу, когда мы увидели впереди старую ферму. День выдался тяжелым и думать приходилось о насущном. События вчерашнего дня и прошедшей ночи отошли на второй план. Мы устали за этот день так, что ноги буквально подкашивались, а отдохнуть удалось только тогда, когда Илюха остановился у старого кострища и просто уронил палатку на террасе каньона, нашем месте ночевки.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда мы в спешке разбирали снарягу, бросая на нас прощальные, уже не знойные лучи.
Я сидел у разложенной палатки, спиной к заходящему солнцу и разглядывал посох, держа его в руках. Поднявшийся, из-за неравномерного нагрева земли, вечерний легкий ветерок мигом сдул весь зной и принес приятную прохладу.
Все же он очень странный и необычный, этот посох. Как может так хорошо сохраниться палка, пролежавшая в гробу не меньше нескольких сотен лет? Все истлело, а он выглядит так, как будто его положили туда только вчера. Может он был чем-то пропитан? Или это какая-то порода совершенно негниющего дерева? Хотя на вид, совершенно обычная кизиловая ветвь.
Все-таки это таинственное племя обладало удивительными секретами. Как хотелось бы их узнать, но теперь страшно сообщать кому-то о нашей находке. Ведь там сразу видно, что могилы разрыты и разграблены. А кто кроме нас самих? Это уголовное преступление и вместо почета и уважения, нас ждут арест и суд… Нам придется молчать. А все из-за жадности и жажды золота и легкой наживы. Я отложил посох в сторону и встал, оглядевшись вокруг. Закат уже догорал, а восточный край неба стал темным. Ровный свет, пока еще позволяющий различать зеленый цвет листвы, заливал Тызыльский каньон, прорисовывая трех плановость уходящего вдаль пейзажа.
Илюха сидел метрах в десяти, спиной ко мне и возился с костром. Мы уже успели наспех поесть, как только разложили палатку. Две пустые консервные банки из-под тушенки лежали рядом с кострищем. У нас не было сил ждать, чтобы подогреть их, съели тушенку холодной, вместе с застывшим жиром. Сейчас же Илюха пытался разжечь огонь. Найденные им неподалеку, засохшие ветки шиповника, были то ли недавно промокшими, то ли недостаточно просохшими и никак не хотели нормально гореть. Он все раздувал и раздувал огонь своим походным пластиковым опахалом, коптясь в густом дыму и, время от времени, нецензурно выражаясь. Я немного постоял, посмотрев на его старания и, решив все же не вмешиваться, собрался идти в сторону края каньона, где всегда любил посидеть и поразмышлять. И, уже повернувшись спиной и сделав один шаг, вдруг вспомнил, что еще дома положил в рюкзак маленькую бутылочку жидкости для розжига. На вот такой, экстренный случай. Я совсем забыл о ней в походе, как оно обычно и бывает, но вот сейчас, по счастью, вспомнил. Я резко повернулся обратно и, чуть не споткнувшись, застыл на месте. Илюха сидел все в той же позе, а с другой стороны кострища, стоял, глядя на него сверху вниз, тот самый мертвец из каменного гроба, у которого в руках был посох. Я узнал его сразу. Ссутулившаяся фигура, на тонких, высохших ногах. Как будто с оскаленным ртом, в котором, из-за отсутствия губ, были видны оба ряда пожелтевших и почерневших зубов и черными провалами, вместо глаз. Я почувствовал, как у меня сердце, сначала один раз сильно дернулось, а потом замерло. Шок, испытанный мной в тот момент, трудно описать, я стоял как каменный и видел все это как будто со стороны. Илюха все продолжал раздувать костер, не замечая мертвеца, а тот стоял и молча в упор смотрел на него. А я все не мог ничего произнести, колючий ком стоял в горле.
Наконец, я смог шумно вдохнуть и заорать. Илья вскочил и уставился на меня широко раскрытыми глазами на застывшем лице. Выпустив крик, задрожавший на последней ноте, я осел на землю и Илья бросился бежать ко мне. Мертвеца нигде не было.
***
Весь вечер прошел в нервной обстановке, я рассказал Илье о том, что видел и пытался убедить его бежать отсюда поскорее. А он отмахивался от меня, считая, что я просто переутомился.
- Это все не совпадения и я в своем уме! Я знаю, что я видел ночью и сейчас! Это все из-за этого проклятого посоха!
- Нет, Дим, ты просто устал. Не было никакого мертвеца. По-твоему, я мог его не заметить, если бы он там действительно стоял? И ночью я не задыхался, а спокойно спал. Ты переутомился и тебе надо выспаться и ехать домой.
- Он нас прикончит за этот проклятый посох! Давай отнесем его обратно?
- Мертвецы никого не могут прикончить. И мы не пойдем обратно. У нас нет ни времени, ни припасов, чтобы ходить по Зольским туда-сюда. Мы сегодня поспим, и завтра пойдем в село на утренний автобус.
- Давай тогда пойдем уже сейчас?
- И что мы там будем делать посреди ночи? Сидеть на остановке до утра? Нет уж, я и так до смерти устал, давай нормально поспим.
- Да ты не понимаешь, он же ночью придет опять!
- Давай ты просто успокоишься, и все будет хорошо. Честное слово, у меня сил нет еще и это вот разгребать.
Последние слова прозвучали уже совсем недружелюбно, и я понял, что настаивать дальше бесполезно, мне не удастся его убедить. Что же мне делать?
Оставаться с ним было страшно, но и оставлять его одного никак нельзя. Теперь я не сомневаюсь в том, что на самом деле произошло ночью. Можно верить в мистику или смеяться над ней, особенно когда сидишь дома. Но отрицать то, что видишь собственными глазами нельзя. Илья забрал его посох, и он пришел за ним. И, я нисколько не сомневаюсь, придет снова. Если я уйду, Илья останется один и неизвестно, что с ним случится. Остается всего одна, последняя ночь. Пережить ее и утром мы уже будем ехать домой, сидя в автобусе. Нет, больше я не убегу.
Я глубоко вдохнул и постарался унять дрожь в ногах.
- Хорошо, Илюх. Я успокоился. Ночуем и едем домой.
Он, посмотрел на меня внимательно и подозрительно. Как врач на буйного пациента. И, развернувшись, полез в палатку. Я посидел еще минут десять, наблюдая за тем, как затухают последние маленькие угольки в, так и не раздутом костре в уже полной темноте. И полез следом.
Илья спал. Спокойное, ровное дыхание доносилось с его места. Мой спальник лежал упакованным в чехол, где-то в ногах. Я бросил его туда еще засветло, поленившись сразу развернуть и расстегнуть. Сейчас же в темноте сделать это было бы не просто. Но я не собирался его разворачивать, просто нащупал рукой тугой чехол и положил себе под голову. Спать я не собираюсь, сегодня я буду готов к ночным происшествиям. И, оставив вход, который был с моей стороны наполовину не застегнутым, вытянулся и положил руки под голову.
День выдался тяжелым. После очень утомительного перехода и без того на излете сил, после недельного похода через горы, спина и ноги ныли и гудели. Виденное мной вечером у костра вытеснило все остальное, но сейчас, лежа в палатке, я почувствовал, насколько сильно я устал физически. Конечно, лучшее сейчас, это как следует выспаться. Тут Илья прав. Но я не сомкну глаз. Не знаю, как я выдержу завтрашний день, но, то будет завтра. А сегодня, в этой пустоши, когда неподалеку бродит дух не упокоенного жреца, или кем при жизни был этот человек, спать слишком опасно и страшно.
Из открытого наполовину полога доносились звуки ночи. Где-то совсем рядом ухала сова. Подальше щебетала какая-то ночная птичка. Звенели цикады, переливаясь тональностью звука, как спелая пшеница на ветру…
Резко проснувшись, я сел, задев головой тент купола палатки. Сердце билось учащенно, дыхание сбилось. Несколько мгновений я озирался по сторонам, все равно ничего не видя в темноте. Потом спохватился и прислушался. Все таки я заснул. Организм просто не выдержал нагрузки, погрузив сознание в целебный сон. Но соображал я сейчас совершенно ясно. Нужно бояться звуков. Я замер прислушиваясь. Ни хрипов, ни других посторонних звуков с той стороны, где спал Илья, не доносилось. Это меня сначала немного успокоило, но следом, взволновало еще больше. Я прислушивался изо всех сил, но не мог расслышать его дыхания вообще. Хотя он всегда дышит шумно. Перепугавшись не на шутку, я заставил себя протянуть руку в ту сторону. Каждый миг ожидая и боясь нащупать уже холодную плоть. Сердце, уже немного восстановившее ритм, снова забилось чаще и я почувствовал, как лоб покрылся испариной. Рука тянулась все дальше, но ничего не нащупывала в темноте. Поводив рукой по полу, и нащупав пустой спальник, я отдернул руку. Куда он делся? И как мог уйти бесшумно, и перелезть через меня так, что я даже не проснулся? Я снова нащупал в кармане свой походный фонарик. Луч света высветил серый каримат, надувную подушку и смятый спальник цвета ультрамарин. Рядом, у тканевой стенки, лежал проклятый посох. Полог с его стороны был цел, значит, его никто не вытащил, он сам вылез. Через меня. Выходит он не был сонным, встав, чтобы сходить в туалет. Он был очень бодр, если сумел так осторожно выбраться, не задев меня в темноте. Что тут происходит? Полог был с моей стороны, и был застегнут наполовину, точно так, как я его и оставил. Я взялся за собачку замка и поднял ее вверх, расстегнув вход до конца, и выбрался наружу. Первое, что я увидел, посветив фонарем под ноги, были его ботинки. Они стояли также, как он их и оставил с вечера. Я перевел луч выше и поводил вокруг. Недалеко, у самого обрыва, стояла фигура. Фонарь задрожал у меня в руке. Это был Илья, он стоял спиной ко мне, наклонив голову и глядя вниз, в каньон. И не шевелился. Он никак не отреагировал на свет от фонаря, осветивший его со спины. И я, заранее понимая, что он не отзовется, позвал его по имени.
- Илюха…
Мой голос прозвучал хрипло. Мне показалось, что это было больше похоже на карканье вороны. Как во сне, как будто время замедлилось, я проживал эти мгновения. Долго и мучительно тянулось время, хотя прошло всего несколько секунд. И сейчас тоже, спустя много времени, я вижу все это в мельчайших подробностях. Как он стоит на краю обрыва, спиной ко мне, и смотрит вниз. Руки свободно висят вдоль тела, но пальцы слегка скрючены, как будто он держит что-то в руках. Что-то невидимое. Наконец он медленно повернулся ко мне. Неуклюже, как будто на негнущихся ногах. Луч фонаря высветил бледный овал лица и совершенно белые, лишенные зрачков глаза. Рот его растянулся в какой-то ужасающей ухмылке, руки поднялись и схватились за шею. Не переставая ухмыляться, он так сдавил собственную шею, что побелели пальцы. Лицо стало наливаться багрянцем. Я снова позвал его.
- Илюха…
И снова мой голос прозвучал глухо и хрипло, выдавая весь мой ужас.
Он не отреагировал, продолжая себя душить. Я не знаю, сколько времени это продолжалось. Мне показалось целую вечность. Непередаваемый ужас, который я ощущал, лишил меня возможности шевелиться. Я стоял на ватных ногах и молча смотрел. Я не смог бы пошевелиться, даже если бы прямо на меня, из темноты, бросилась та самая ходячая мумия, которую я видел вчера. Я стоял и смотрел, как стало совсем багровым, и задергалось лицо Ильи. Зрачки выкатились из-под век и на мгновение уставились на меня мутным, бессмысленным взглядом. Потом он завалился назад и упал, провалившись в темноту. И я услышал глухие удары тела выступы скал и звук сыпавшихся камней…
В ту ночь я бежал как ненормальный. Босиком, изранив и разбив в кровь ноги. Бежал и орал, пока не добежал до села и не перебудил несколько ближайших улиц. Меня поймали и потащили в чей-то дом. Я долго сидел на ярко освещенной кухне, пил какие-то капли и таблетки, которые мне давали. Все время приходили люди, мужчины и женщины, соседи приютившей меня семьи. Они смотрели на меня и пытались со мной заговорить. Но я не мог. Я сидел как в тумане, не отвечая на вопросы. На меня напала сильная икота. Потом приехала бригада скорой помощи и меня отвезли в город в клиническую больницу.
Там мне делали уколы и уложили на койку, где я сразу же забылся беспокойным сном. А утром ко мне приехали полицейские. Они задавали мне вопросы о том, где мы были с Ильей. По какому маршруту шли, сколько дней. Был ли с нами еще кто-нибудь.
Спрашивали, как погиб Илья. Почему мы поставили палатку так близко к обрыву. Что я видел и почему прибежал в село посреди ночи.
Я уже достаточно пришел в себя и отвечал, что Илья вышел ночью из палатки, видимо по нужде. А потом я услышал звук падающего тела и каменной осыпи со стороны обрыва. Я выскочил из палатки, посветил фонарем и никого не увидел. Я понял, что он сорвался вниз. Это напугало меня так сильно, что я побежал в село и звал на помощь. Видимо, от стресса слегка помутился рассудок.
А какой смысл был рассказывать им правду? Кто бы мне поверил?
Они допрашивали меня много раз. Меня знакомили с материалами дела, среди которых была подробная опись вещей, найденных в нашем маленьком лагере. Небольшой топорик у потухшего костра, без следов крови. Две пары обуви. Палатка, внутри один развернутый и один упакованный спальные мешки. Две надувные подушки, два каримата. Рюкзаки, описи содержимого рюкзаков. И я совершенно не удивился тому, что нигде не было упоминания о деревянном посохе, из кизиловой ветви. Он пропал.
С тех пор прошло уже больше трех лет. Я ни разу не ходил в горы. И никогда не пойду. А при упоминании о Зольских пастбищах, у меня до сих пор по спине пробегает мороз.
Больше со мной не происходило ничего странного, все осталось там, в том месте и ушло в прошлое. Я не брал его посох. И я пытался отговорить от этого Илью. Видимо, поэтому я избежал похожей участи.
Иногда я забываю о том происшествии и подолгу, по несколько недель живу в привычном материальном мире. Но все равно, время от времени, я возвращаюсь к тем событиям и вспоминаю. Что жизнь на самом деле сложна и непостижима. Что мир, в котором мы живем, лишь ширма нашего коллективного сознания. Где нормальным считается только лишь усредненное видение большинства. Мы сами создаем этот мир, как замок из песка, сознательно скрывая от самих себя то, чего мы боимся.
Недавно, прогуливаясь по ярмарке на площади Абхазии, я повстречался со старым знакомым. Алан, бывалый походник и любитель гор, с которым вместе мы в былые времена прошли не один маршрут, сильно изменился за те несколько лет, что мы не виделись. Он похудел, в недельной щетине на лице и на висках появились белые нити седых волос. Но глаза горели все также, а бронзовый «индейский» загар, говорил о том, что он, по-прежнему, проводит все выходные в горах.
Мы отошли в тень деревьев у стены стадиона нальчикского «Спартака», где стояла бочка с квасом и работница, бойкая девчонка, школьного возраста, то и дело смело и очень метко подшучивала над прохожими, вызывая общий смех и получая щедрые «чаевые». Мы купили у нее по стакану кваса, получив и свою порцию острот, вызвавшую у нас искренние улыбки. Медленно прогуливаясь вдоль ряда «барахолки», собиравшейся под этой стеной и разглядывая разложенные на земле артефакты, от монет царских времен, старинных самоваров, до сковородок и граммофонов советской эпохи, я слушал Алана. Он рассказывал о найденных им недавно интересных вещах в одной из пещер с южной стороны Белой Скалы. Остатки кинжала и рассыпавшееся от времени седло.
- Видимо, там было убежище какого-то абрека. – Рассказывал он. – Зачем бы еще кому-то прятать вещи в пещере? Она совсем небольшая, там не поживешь. Так, только от дождя укрыться, или засаду устроить. Видимо однажды он погиб и не вернулся за свои добром. И представляешь, его за столько лет никто не нашел! Ну, никак не меньше ста! Так жаль, что вещи в таком состоянии, что можно только понять, что это было. Эх, если бы они сохранились получше!
Я хорошо понимал его чувства. Я испытывал такие же тогда, в том самом последнем походе. И наша с Ильей жадность и алчность обернулись в итоге ужасной трагедией. Ведь если бы мы их не трогали, если смогли хотя бы остановиться вовремя, все было бы совсем по-другому. Все подробности того происшествия, вернее той версии, которую я рассказал, были известны половине Нальчика. И, конечно же, всем без исключения моим знакомым, так же как и я раньше, болеющим горами. Все знали о моем помутнении рассудка и о том, что я месяц пролежал на реабилитации и ко мне до сих пор заходит участковый врач. Поэтому Алан не звал меня в горы, как раньше и старательно обходил стороной тему того, последнего похода. Это вызывало у меня и чувство благодарности и грусть одновременно. Кто знает, может быть, я еще сумею излечиться от этой нервной болезни и однажды вернусь туда. Увидеть розово-золотой рассвет на холодных заоблачных вершинах. А пока мне больно говорить об этом.
Мы молча прошли до конца ряда, где на углу, пожилой, очень смуглый мужчина с длинными обвислыми усами, расставил на расстеленном прямо на земле пледе, с десяток кастрюль и разного размера эмалированных ведер. Впереди стояли три алюминиевые, начищенные до блеска кастрюли, большая, средняя и маленькая. На них висели бумажки с написанными от руки пояснениями. На самой большой красовалась надпись «Гаструл». На средней «Гаструлка» и на самой маленькой «Гаструлчик». Я пихнул Алана в бок, молча указывая на эту витрину, и мы оба прыснули. Поймав рассерженный взгляд усатого продавца, я постарался сделать серьезный вид, поймал Алана под локоть и потащил обратно. Мы молча прошли с десяток шагов. Вдруг Алан резко развернулся ко мне и спросил:
- А ты слышал, что недавно нашли на Зольских?
У меня сердце провалилось куда-то вниз, в пустоту. Сделав над собой страшное усилие, я повернулся к нему и снова встретил этот знакомый горящий взгляд.
- Нет.
- Большое курганное захоронение! Видимо был оползень несколько лет назад, там с холма сошел пласт почвы. А внутри каменные гробы! Никогда о таком не слышал! Говорят, весь холм рукотворный, там просто ярусами могилы. Ящики из каменных плит, внутри мумии. Высохшие. Ты представляешь? Оказывается когда-то на Зольских жил какой-то народ. Там холм, говорят, с девятиэтажку и весь насыпной. Могил там тысячи! Мне Эдик рассказывал, он сам там был, видел. Говорит, все травой и кустами заросло, давно этот оползень был. Но кто-то там уже покопался. Самый верх холма разрыт, там тоже каменный гроб. Обкопан со всех сторон и крышка сдвинута. Пустой.
Я почувствовал, как сердце очень ощутимо кольнуло. Изо всех сил стараясь изобразить удивление, я покачал головой.
- Ничего себе! Я бы никогда не подумал, что на Зольских жили люди. Не лучшее место для жизни.
- Да! Я бы тоже не подумал. Но климат на Земле меняется, и во времена, когда они жили, там могли быть совсем другие условия. Хотя в таком случае, надо представить, что жили они очень давно. Прям очень!
- И кто-то раскопал эти могилы?
- Эдик говорит, что это не раскопки, а точно оползень. Но самых верх именно разрыт. Как будто кто-то рыл всего одну могилу. Вырыл, открыл ящик и забрал то, что там было. Представляю что! Там, наверное, в каждом ящике на квартиру!
- То есть там только скелет остался?
- Нет, сказал пустой ящик. Видимо скелет выкинули, чтобы не мешал, когда грабили. Хотя он говорит, что там высохшие мумии, не скелеты и кости. Тоже удивительно! Наверное добра в ящике было столько, что даже не стали разрывать все остальные. Утащили то, что смогли.
- Ничего себе! А ты сам туда не собираешься сходить?
- А все уже, все в курсе. Законсервировали тот холм. Будет ждать раскопок.
- Понятно. Ладно, мне уже пора, я совсем забыл, что мне на работу еще. Блин, я уже опаздываю!
- Ага, ладно, давай. Не пропадай!
Я пошел быстрым шагом в сторону центра, не оглядываясь по сторонам. Мне хотелось как можно быстрее оказаться дома и закрыться на все замки. Что же мы разрыли с Ильей?
С той встречи прошло уже больше месяца. Я узнал все, что можно было узнать о найденном захоронении. Еще от нескольких людей я узнал, что верхний ящик оказался совершенно пустым. Я надеюсь, на этом все закончится, и я никогда не услышу о странных и таинственных происшествиях на Зольских. Очень надеюсь...
Конец.
Автор Записки горного гида | Рассказы
19.09.2024. г. Нальчик.