Лиля против времени.. (1)
«Сдадим ее в психушку, а тебя женим на Зиночке»- услышав через радионяню разговор мужа и свекрови, Лиля поняла, что нужно собирать детей и бежать. Счёт шёл на минуты…"Об этом укромном месте под лестницей, возле черного хода, знали, конечно, все медики, работавшие в корпусе, а вот пациентки – не все. Не успевали узнать. У кого все обстояло благополучно, той этот уголок-«жилетка» совершенно был не нужен
Корпус трехэтажный: на первом этаже – женская консультация, на втором – роддом, там же лежали и те, кто «на сохранении», а на третьем – гинекология.
В женскую консультацию все свободно входили и выходили, в гинекологии тоже не было с этим проблем – больные и вниз спускали, и родных к ним пускали в палату, особенно, если кто после операции...
Роддом же был «закрытой зоной», но некоторые знал, что можно пройти в конец коридора, толкнуться в неприметную дверь, спуститься к служебному (девчонки меж собой звали его «черным») входу – и выйти в теплый летний день, обрести чуток свободы, хоть на полчасика. Главное потом – незаметно пробраться назад. Девочки из палаты могли выйти на разведку, проверить обстановку, а потом вернуться и кивнуть из окошка – мол, пусть свободен, пробегай скорее...
... Здесь они и встретились. Верка давно уже заприметила лавочку под лестницей, и смы-валась сюда – покурить. Лиле же невмоготу было сидеть в палате, и она ныкалась по всему этажу. Была у нее такая привычка – ходить в минуты тревоги и душевного смятения.
До этого они не успели познакомиться. И тремя словами не обменялись. Только видели друг друга в столовой. Но каждая знала, что дела у другой обстоят не так уж благополучно.
На этаже было восемь палат. В первых трех лежали беременные, в следующих четырех – родильницы, в маленькую же «восьмую», рассчитанную на двоих, переводили тех, у кого все кончилось или грозит кончиться неблагополучно.
Верку сегодня туда уже перевели, Лиле после обхода это пообещали.
Может, поэтому у Лили и хватило храбрости присесть на край скамейки. В другой обстановке они бы с Веркой вряд ли разговорились.
Лиле – двадцать шесть, обыкновенная «домашняя девочка» с русой косой, перехваченной резинкой, на ногах – белые носочки, а уж потом, на носочки надеты тапочки.
Верка постарше на самый чуток, но никто с первого взгляда не определит, что ей - двадцать девять лет. Неопределенного возраста, отекшая, вся какая-то полинявшая, в застиранном халате...Верка улыбалась редко, но когда это случалось, улыбка ее не красила – уж больно плохими были уцелевшие зубы...
Простите...можно вас спросить?..., – решилась Лиля.
Верка даже не ответила, только повернула голову, дыхнула сигаретным дымом. Ей сто раз тут говорили, что нельзя курить, но кто б слушал...
Я слышала, что вас...., - Лиля покраснела, ей не очень удобно было спрашивать дальше.
Хотя здесь, в отделении, велись самые откровенные разговоры, хотя здесь, больше, чем где бы то ни было стирались самые понятия о стыд-ливости, о каких-то пота-енных уголках тела, Лиля никак не могла себя переломить. Сейчас эта женщина спросит: «А тебе какое дело?»
Ну, – поторопила Верка.
Вас на завтра готовят? – спросила Лиля так тихо, что Верка не услышала и пришлось повторить.
Никакого неудовольствия Верка не высказала, кивнула как о деле самом обычном.
Пора уж... Я здорово перехаживаю...
Только это? Я хотела сказать – вас только из-за этого переводят в отдельную?
Не, – сказала Верка, – У пацана порок какой-то сложный предполагают по УЗИ, редкий... Ка-роч, инвалид у меня будет – это почти вер-няк.
Лиля больше ничего не говорила. Сидела, опустив голову, словно глубоко задумавшись.
А у тебя чего? – спросила Верка с невольным интересом, – Тебя вроде тоже ко мне хотят? Что у тебя не так, подруга?
Лиля странно дернула головой – склонила ее к плечу. Это было механическое движение, как у куклы.
Мне говорят... Он вроде... Не-живой....
Верка покивала сочувственно, нагнулась с трудом, затушила окурок в пустой консервной банке, стоявшей под лавочкой...Ей хотелось расспросить эту девочку, выглядевшую чуть старше школьницы – долгожданный ли это ребенок, и из-за чего всё произошло – сказали врачи или нет? Подобные разговоры были для Верки самым интересным здесь, заменяли новости, тем более, что телефон у нее был самым простым, кнопочным.
Но Верка чувствовала - заведи она подобные беседы – девчонка разревется, у нее и так уже вон, глаза блестят...
Тяжелый прогноз? – вдруг спросила Лиля, – У вашего мальчика - тяжелый прогноз?
Чего? – не поняла Верка.
Трудно будет ребенка с таким пороком поставить на ноги?
Верка подумала:
Да ф-иг его знает... Если живой родится – я отказ напишу.
Глаза Лили казались огромными в полутьме. Она смотрела на Верку этими округлившимися глазами и молчала.
А куда мне его? – продолжала Верка, – Знаешь, подруга, где мы живем? Есть такое место на окраине города – ты там точно не бывала. Нас там десятка два семей. У кого старый автоприцеп, у кого – вагончик... Типа это... Кемпинг... Там всех удобств – раз-два и обчелся. Свет подведен, воду набрать можно. Туалет типа сортир - деревянная будка... Там и со здоровым ребенком намучишься. А куда я больного принесу?
Верка не питала иллюзий. Хорошей жизни она не знала, зато привыкла выживать.
Лучше б мой – как твой, – сказала она, и Лиле показалось, что голос ее звучит бесстрастно, спокойно.
Ты что?! – ужаснулась Лиля, – Что несешь?.
А ты представляешь, что его ждет? Ну заберут его в какой-нибудь интернат или детский дом... Что за жизнь....
Несколько минут обе молчали. Но даже Верка, не отличавшаяся излишней чувствительностью – ощутила некое напряжение в воздухе. Оно росло, сгущалось...
Отдай его мне! – вдруг сказала Лиля, и страсть, звучавшая в ее голосе, поразила Верку.
Ко-го-о? Этого больного? Инвалида? Ты ч-ё? Совсем?!
Отдай!- повторила Лиля.
Кажется, она готова была схватить Верку за руки и умолять.
Да кто тебе разрешит? Да тебя муж выгонит, – вразумляла Верка, – Ты вон, молоденькая совсем. Через год –полтора другого родишь... Ну или усыновите с мужем нормального....
Ты права – мне никто не разрешит, – Лиля объясняла так торопливо, что глотала слова, – Мы с тобой поменяемся. Ты же все равно... не хочешь... Да? А моим уже деваться некуда будет, если я такого из роддома принесу. Оставят, никуда не денутся... И нянчить будут, и полюбят....
Нет! – сказала Вера так серьезно и твердо, как редко когда говорила, - Мне потом прилетит непременно. От твоих... В суд на меня подадут...И никто из врачей не согласится...
Я денег дам... У меня есть деньги.... Свои...Тебе и врачу...
В глазах молодой женщины Вера прочла такое неподдельное отчаяние, что у нее язык не повернулся снова сказать: «Нет».
Ты с ними поговори. С врачом. С акушеркой. Если они пойдут на такое, тогда.... Тогда и я подумаю...
*
Лилю вырастила мать. Про отца в семье не любили заводить разговоры. Лиля знала, что когда она была маленькой, отец куда-то уехал на заработки. Собирался сначала на несколько месяцев, потом на пару лет... Но так и не вернулся. Переезжал из одного северного города в другой, и где-то там, в необъятных снегах, затерялся его след. Потом, как эхо, донеслась весть, что у него появилась другая женщина, и вроде бы родились дети.
В самые трудные моменты – когда Лиля тяжело болела, или когда жить приходилось впроголодь, девочка думала с горечью - неужели отец совсем забыл ее? И ему даже в голову не приходит узнать – как живет дочка? Не нужно ли ей чего? Не болеет ли? Не бедствует?
Мать работала библиотекарем. У них был дом, оставшийся от бабушки.
Лиля думала, что живут они очень бедно. Дом хоть и стоял на окраине города, но был деревянным, достаточно ветхим, в народе такие называют «бабушатниками» И мебель в нем такая же, наследство старушки.
Детство было для Лили – сплошным ограничением, «Жизнью в рамочках».
Лиля знала, что можно – очень немногое.
Можно взять в библиотеке книги, можно купить самое необходимое – в основном, продукты. Можно сходить в гости к подружке Ане, которая жила на соседней улице. Еще мечтать можно...
Остальное относилось к «нужно» или «нельзя». Например, нужно было хорошо учиться и вести себя так, чтобы маме не было за нее стыдно. Нельзя было что-то просить. Лиля раз и навсегда усвоила: «То, что мама может позволить – она дочери обязательно купит. А просить то, на что в семье нет денег – это значит просто расстраивать мать».
А кроме матери у Лили никого не было.
Окончив девять классов, девушка поступила в педагогический колледж. Попасть туда было не так просто – конкурс большой. Маме хотелось дать дочери высшее образование, но на семейном совете они решили пойти таким путем. Сначала – колледж. Потом Лиля будет работать учительницей начальных классов, и поступит в институт на заочное отделение.
Но планам не суждено было сбыться. Нет, Лиля получила диплом и устроилась на работу в школу. Но в институт она не пошла, потому что встретила Алика.
Познакомилась она с ним на родительском собрании. Алик был разведен и воспитывал дочку Фаину. Для Лили эта девочка была - головной болью, она каждый день жаловалась на Фаину своей матери. Ученица донельзя избалованная, своенравная, упрямая. И уверена, что может вести себя как угодно – ей ничего за это не будет.
Но, хотя Лиля была учительницей начинающей, она понимала – никакому родителю не будет приятно, если о недостатках его ребенка станут говорить при всех.
Поэтому она попросила Альберта Николаевича задержаться. Они остались в пустом классе вдвоем. Лиля сидела за учительским столом – серьезная, даже печальная.
Я приучаю ребят покупать тетради одного образца, потом мы вот так , аккуратненько, оборачиваем их белой бумагой...подписываю я тетради сама, чтобы было красиво, и уже тогда, сверху надеваем стандартную прозрачную обложку... А Фаина демонстративно приносит тетрадки яркие, даже блестящие, и говорит, что ей – простите – наплевать на мои требования...
Позже Алик говорил, что в тот момент смотрел на руки Лили – какие они маленькие, белые, нежные, как у ребенка...
Смотрел и больше ничего не слышал.
С той поры он стал заходить в школу – и чем дальше, тем чаще. Предлог был благовидный – он много работает, ему трудно справляться с Фаиной. Поэтому он хочет посоветоваться с педагогом...
Мать Лили первой поняла, что Альберт Николаевич ухаживает за дочерью всерьез.
Подумай, – сказала она Лиле, – Он старше тебя на двенадцать лет. Не так уж много, но...Он – обеспеченный человек. Почему при всем при этом от него ушла жена? И ребенка ему оставила... И о Фаине тоже подумай. Если у вас... Сможешь ли ты воспитывать чужое дитя? При том, что потом родятся свои дети.... Тут или великое сердце нужно иметь, чтобы относиться ко всем ровно, либо...Фаина все равно почувствует... что ты....что родные для тебя дороже. И от Алика своего ты это не сможешь скрыть....
Неискушенная Лиля краснела, бледнела и готова была расплакаться от неловкости.
Когда Альберт Николаевич сделал ей предложение, Лиля спросила мать
Ты не хочешь, чтобы я выходила за него замуж? Хорошо, я откажу...
Не в том дело, чего я хочу или не хочу. Тебе с ним жить. С ними обоими жить...
На мать саму в ту пору надвигалась грозовая туча, и она думала, что пожалуй – это будет хорошо, если Лиля перейдет в дом мужа, под его защиту и опеку.
Старым бабушкиным домом внезапно заинтересовалась сестра матери, ей потребовались деньги. Бабушка не оставила завещания, но долгое время Лилю и ее мать никто не тревожил – и казалось, претендовать на столь скромное наследство никто не будет.
Но неожиданно вопрос всплыл – кто-то там надумал то ли машину покупать, то ли в ипотеку вкладываться. Мать не поняла толком – сестра вывалила на нее целый ворох причин, по которым дом следовало как можно скорее продать, а деньги разделить пополам.
Мать не спорила – она считала требование сестры справедливым. Только не знала – куда ей самой идти?
Всю эту историю она скрывала от Лили почти до самой свадьбы. Благо, жених знал, что материальное положение невесты – наискромнейшее, и все расходы взял на себя.
Дом продали, мать купила себе крохотную комнату в бывшем общежитии, и у нее еще осталась некая сумма, которую она положила Лиле на счет.
Семейная жизнь – дело такое, – сказала она дочери чуть ли не шепотом, – Чтобы если... Если вдруг ты захочешь...тебе придется уйти... Чтобы не пришлось ни у кого одалживаться...на первое время.
Таким образом, у Лили был свой «НЗ» – неприкосновенный запас. Об этих деньгах сейчас и шла речь.
Корпус трехэтажный: на первом этаже – женская консультация, на втором – роддом, там же лежали и те, кто «на сохранении», а на третьем – гинекология.
В женскую консультацию все свободно входили и выходили, в гинекологии тоже не было с этим проблем – больные и вниз спускали, и родных к ним пускали в палату, особенно, если кто после операции...
Роддом же был «закрытой зоной», но некоторые знал, что можно пройти в конец коридора, толкнуться в неприметную дверь, спуститься к служебному (девчонки меж собой звали его «черным») входу – и выйти в теплый летний день, обрести чуток свободы, хоть на полчасика. Главное потом – незаметно пробраться назад. Девочки из палаты могли выйти на разведку, проверить обстановку, а потом вернуться и кивнуть из окошка – мол, пусть свободен, пробегай скорее...
... Здесь они и встретились. Верка давно уже заприметила лавочку под лестницей, и смы-валась сюда – покурить. Лиле же невмоготу было сидеть в палате, и она ныкалась по всему этажу. Была у нее такая привычка – ходить в минуты тревоги и душевного смятения.
До этого они не успели познакомиться. И тремя словами не обменялись. Только видели друг друга в столовой. Но каждая знала, что дела у другой обстоят не так уж благополучно.
На этаже было восемь палат. В первых трех лежали беременные, в следующих четырех – родильницы, в маленькую же «восьмую», рассчитанную на двоих, переводили тех, у кого все кончилось или грозит кончиться неблагополучно.
Верку сегодня туда уже перевели, Лиле после обхода это пообещали.
Может, поэтому у Лили и хватило храбрости присесть на край скамейки. В другой обстановке они бы с Веркой вряд ли разговорились.
Лиле – двадцать шесть, обыкновенная «домашняя девочка» с русой косой, перехваченной резинкой, на ногах – белые носочки, а уж потом, на носочки надеты тапочки.
Верка постарше на самый чуток, но никто с первого взгляда не определит, что ей - двадцать девять лет. Неопределенного возраста, отекшая, вся какая-то полинявшая, в застиранном халате...Верка улыбалась редко, но когда это случалось, улыбка ее не красила – уж больно плохими были уцелевшие зубы...
Простите...можно вас спросить?..., – решилась Лиля.
Верка даже не ответила, только повернула голову, дыхнула сигаретным дымом. Ей сто раз тут говорили, что нельзя курить, но кто б слушал...
Я слышала, что вас...., - Лиля покраснела, ей не очень удобно было спрашивать дальше.
Хотя здесь, в отделении, велись самые откровенные разговоры, хотя здесь, больше, чем где бы то ни было стирались самые понятия о стыд-ливости, о каких-то пота-енных уголках тела, Лиля никак не могла себя переломить. Сейчас эта женщина спросит: «А тебе какое дело?»
Ну, – поторопила Верка.
Вас на завтра готовят? – спросила Лиля так тихо, что Верка не услышала и пришлось повторить.
Никакого неудовольствия Верка не высказала, кивнула как о деле самом обычном.
Пора уж... Я здорово перехаживаю...
Только это? Я хотела сказать – вас только из-за этого переводят в отдельную?
Не, – сказала Верка, – У пацана порок какой-то сложный предполагают по УЗИ, редкий... Ка-роч, инвалид у меня будет – это почти вер-няк.
Лиля больше ничего не говорила. Сидела, опустив голову, словно глубоко задумавшись.
А у тебя чего? – спросила Верка с невольным интересом, – Тебя вроде тоже ко мне хотят? Что у тебя не так, подруга?
Лиля странно дернула головой – склонила ее к плечу. Это было механическое движение, как у куклы.
Мне говорят... Он вроде... Не-живой....
Верка покивала сочувственно, нагнулась с трудом, затушила окурок в пустой консервной банке, стоявшей под лавочкой...Ей хотелось расспросить эту девочку, выглядевшую чуть старше школьницы – долгожданный ли это ребенок, и из-за чего всё произошло – сказали врачи или нет? Подобные разговоры были для Верки самым интересным здесь, заменяли новости, тем более, что телефон у нее был самым простым, кнопочным.
Но Верка чувствовала - заведи она подобные беседы – девчонка разревется, у нее и так уже вон, глаза блестят...
Тяжелый прогноз? – вдруг спросила Лиля, – У вашего мальчика - тяжелый прогноз?
Чего? – не поняла Верка.
Трудно будет ребенка с таким пороком поставить на ноги?
Верка подумала:
Да ф-иг его знает... Если живой родится – я отказ напишу.
Глаза Лили казались огромными в полутьме. Она смотрела на Верку этими округлившимися глазами и молчала.
А куда мне его? – продолжала Верка, – Знаешь, подруга, где мы живем? Есть такое место на окраине города – ты там точно не бывала. Нас там десятка два семей. У кого старый автоприцеп, у кого – вагончик... Типа это... Кемпинг... Там всех удобств – раз-два и обчелся. Свет подведен, воду набрать можно. Туалет типа сортир - деревянная будка... Там и со здоровым ребенком намучишься. А куда я больного принесу?
Верка не питала иллюзий. Хорошей жизни она не знала, зато привыкла выживать.
Лучше б мой – как твой, – сказала она, и Лиле показалось, что голос ее звучит бесстрастно, спокойно.
Ты что?! – ужаснулась Лиля, – Что несешь?.
А ты представляешь, что его ждет? Ну заберут его в какой-нибудь интернат или детский дом... Что за жизнь....
Несколько минут обе молчали. Но даже Верка, не отличавшаяся излишней чувствительностью – ощутила некое напряжение в воздухе. Оно росло, сгущалось...
Отдай его мне! – вдруг сказала Лиля, и страсть, звучавшая в ее голосе, поразила Верку.
Ко-го-о? Этого больного? Инвалида? Ты ч-ё? Совсем?!
Отдай!- повторила Лиля.
Кажется, она готова была схватить Верку за руки и умолять.
Да кто тебе разрешит? Да тебя муж выгонит, – вразумляла Верка, – Ты вон, молоденькая совсем. Через год –полтора другого родишь... Ну или усыновите с мужем нормального....
Ты права – мне никто не разрешит, – Лиля объясняла так торопливо, что глотала слова, – Мы с тобой поменяемся. Ты же все равно... не хочешь... Да? А моим уже деваться некуда будет, если я такого из роддома принесу. Оставят, никуда не денутся... И нянчить будут, и полюбят....
Нет! – сказала Вера так серьезно и твердо, как редко когда говорила, - Мне потом прилетит непременно. От твоих... В суд на меня подадут...И никто из врачей не согласится...
Я денег дам... У меня есть деньги.... Свои...Тебе и врачу...
В глазах молодой женщины Вера прочла такое неподдельное отчаяние, что у нее язык не повернулся снова сказать: «Нет».
Ты с ними поговори. С врачом. С акушеркой. Если они пойдут на такое, тогда.... Тогда и я подумаю...
*
Лилю вырастила мать. Про отца в семье не любили заводить разговоры. Лиля знала, что когда она была маленькой, отец куда-то уехал на заработки. Собирался сначала на несколько месяцев, потом на пару лет... Но так и не вернулся. Переезжал из одного северного города в другой, и где-то там, в необъятных снегах, затерялся его след. Потом, как эхо, донеслась весть, что у него появилась другая женщина, и вроде бы родились дети.
В самые трудные моменты – когда Лиля тяжело болела, или когда жить приходилось впроголодь, девочка думала с горечью - неужели отец совсем забыл ее? И ему даже в голову не приходит узнать – как живет дочка? Не нужно ли ей чего? Не болеет ли? Не бедствует?
Мать работала библиотекарем. У них был дом, оставшийся от бабушки.
Лиля думала, что живут они очень бедно. Дом хоть и стоял на окраине города, но был деревянным, достаточно ветхим, в народе такие называют «бабушатниками» И мебель в нем такая же, наследство старушки.
Детство было для Лили – сплошным ограничением, «Жизнью в рамочках».
Лиля знала, что можно – очень немногое.
Можно взять в библиотеке книги, можно купить самое необходимое – в основном, продукты. Можно сходить в гости к подружке Ане, которая жила на соседней улице. Еще мечтать можно...
Остальное относилось к «нужно» или «нельзя». Например, нужно было хорошо учиться и вести себя так, чтобы маме не было за нее стыдно. Нельзя было что-то просить. Лиля раз и навсегда усвоила: «То, что мама может позволить – она дочери обязательно купит. А просить то, на что в семье нет денег – это значит просто расстраивать мать».
А кроме матери у Лили никого не было.
Окончив девять классов, девушка поступила в педагогический колледж. Попасть туда было не так просто – конкурс большой. Маме хотелось дать дочери высшее образование, но на семейном совете они решили пойти таким путем. Сначала – колледж. Потом Лиля будет работать учительницей начальных классов, и поступит в институт на заочное отделение.
Но планам не суждено было сбыться. Нет, Лиля получила диплом и устроилась на работу в школу. Но в институт она не пошла, потому что встретила Алика.
Познакомилась она с ним на родительском собрании. Алик был разведен и воспитывал дочку Фаину. Для Лили эта девочка была - головной болью, она каждый день жаловалась на Фаину своей матери. Ученица донельзя избалованная, своенравная, упрямая. И уверена, что может вести себя как угодно – ей ничего за это не будет.
Но, хотя Лиля была учительницей начинающей, она понимала – никакому родителю не будет приятно, если о недостатках его ребенка станут говорить при всех.
Поэтому она попросила Альберта Николаевича задержаться. Они остались в пустом классе вдвоем. Лиля сидела за учительским столом – серьезная, даже печальная.
Я приучаю ребят покупать тетради одного образца, потом мы вот так , аккуратненько, оборачиваем их белой бумагой...подписываю я тетради сама, чтобы было красиво, и уже тогда, сверху надеваем стандартную прозрачную обложку... А Фаина демонстративно приносит тетрадки яркие, даже блестящие, и говорит, что ей – простите – наплевать на мои требования...
Позже Алик говорил, что в тот момент смотрел на руки Лили – какие они маленькие, белые, нежные, как у ребенка...
Смотрел и больше ничего не слышал.
С той поры он стал заходить в школу – и чем дальше, тем чаще. Предлог был благовидный – он много работает, ему трудно справляться с Фаиной. Поэтому он хочет посоветоваться с педагогом...
Мать Лили первой поняла, что Альберт Николаевич ухаживает за дочерью всерьез.
Подумай, – сказала она Лиле, – Он старше тебя на двенадцать лет. Не так уж много, но...Он – обеспеченный человек. Почему при всем при этом от него ушла жена? И ребенка ему оставила... И о Фаине тоже подумай. Если у вас... Сможешь ли ты воспитывать чужое дитя? При том, что потом родятся свои дети.... Тут или великое сердце нужно иметь, чтобы относиться ко всем ровно, либо...Фаина все равно почувствует... что ты....что родные для тебя дороже. И от Алика своего ты это не сможешь скрыть....
Неискушенная Лиля краснела, бледнела и готова была расплакаться от неловкости.
Когда Альберт Николаевич сделал ей предложение, Лиля спросила мать
Ты не хочешь, чтобы я выходила за него замуж? Хорошо, я откажу...
Не в том дело, чего я хочу или не хочу. Тебе с ним жить. С ними обоими жить...
На мать саму в ту пору надвигалась грозовая туча, и она думала, что пожалуй – это будет хорошо, если Лиля перейдет в дом мужа, под его защиту и опеку.
Старым бабушкиным домом внезапно заинтересовалась сестра матери, ей потребовались деньги. Бабушка не оставила завещания, но долгое время Лилю и ее мать никто не тревожил – и казалось, претендовать на столь скромное наследство никто не будет.
Но неожиданно вопрос всплыл – кто-то там надумал то ли машину покупать, то ли в ипотеку вкладываться. Мать не поняла толком – сестра вывалила на нее целый ворох причин, по которым дом следовало как можно скорее продать, а деньги разделить пополам.
Мать не спорила – она считала требование сестры справедливым. Только не знала – куда ей самой идти?
Всю эту историю она скрывала от Лили почти до самой свадьбы. Благо, жених знал, что материальное положение невесты – наискромнейшее, и все расходы взял на себя.
Дом продали, мать купила себе крохотную комнату в бывшем общежитии, и у нее еще осталась некая сумма, которую она положила Лиле на счет.
Семейная жизнь – дело такое, – сказала она дочери чуть ли не шепотом, – Чтобы если... Если вдруг ты захочешь...тебе придется уйти... Чтобы не пришлось ни у кого одалживаться...на первое время.
Таким образом, у Лили был свой «НЗ» – неприкосновенный запас. Об этих деньгах сейчас и шла речь.
Лиле было непросто адаптироваться к новой жизни. Выйдя замуж, и перебравшись к Алику, она будто переехала на другую планету.
Лиля любила Алика, считала его и сильным, и мудрым, ей никогда не хотелось претендовать на первенство в семье, она рада была «играть вторую скрипку».
Первое время Лиля испытывала и восторг и боль от того, какая «роскошь» ее теперь окружала. Слишком въелось в нее, что вещи можно покупать только из дешевых, а в продовольственном магазине и речи не идет о том, чтобы положить в корзину все, что хочется... Иначе деньги кончатся – и как тогда? Мама старалась не залезать в долги – разве что совсем край. А если случалось одолжить у знакомых - отдавала щепетильно, до копеечки, при первой же возможности.
Алика эта черта Лили – боязнь трат – сначала умиляла, уж слишком молодая жена отличалась от женщин, которых он знал до сих пор. Потом стала раздражать
Мы можем себе это позволить, – внушал он жене, почти затаскивая ее в те магазины, на витрины которых она едва осмеливалась смотреть, проходя мимо них по улице, – Перестань! Мне же обидно, в конце концов, что ты так жмотничаешь! Избавляйся от этого мышления нищенки!
Слов нет, было очень приятно спать на прекрасной кровати, пить превосходный кофе, носить вещи, которые тебе идут, а не те, что доступны по ценнику... Упоительно было увидеть в первый раз море. Да что там – Лиля долго не могла поверить, что в ее распоряжении теперь машина – сама она водить так и не научилась, но если нужно было куда-то поехать, муж отвозил ее. А как переоценить возможность помогать маме, избавить ее от страха за завтрашний день (хотя мама соглашалась брать у дочери лишь самую малость, и то после долгих уговоров). Но главным, конечно, Лиля считала то, что встретила «своего» человека, своё второе «я»...
А вот все остальное было не очень хорошо. Фаина очень долго не желала сходиться с мачехой. Лиля смотрела со стороны и видела, что девчонка одинока, и настраивается в ближайшие годы быть такой же «кошкой, которая гуляет сама по себе». Вернее, котенком.
Мать ееушла к другому мужчине и оставила Фаину отцу. Тот целыми днями работает, а вечером приезжает и - в первую очередь - замечает молодую жену. Порой он неделями не спрашивает о том, как у дочери дела? как она учится? не обижают ли ее в школе?...
У всех друзей Фаины – родители, в крайнем случае – любящие мамы, а Файка практически сирота.
Не могла она принять мачеху иначе, чем досадную помеху, и еще больше обособилась, замкнулась в себе....В открытую Лиле она теперь не хамила – отец бы живо это пресек, но вела себя так, словно мачеха – существо неодушевленное, обходила Лилю как предмет, стоящий на пути.
Очень нескоро начался перелом в их отношениях. Лиля тогда ждала ребенка и чувствовала себя преотвратно. Ни для кого в доме не было секретом, как ее выворачивает в ванной, а потом она лежит целыми днями, не поднимая головы, боясь шевельнуться, чтобы снова не побежать к «белому другу».
И все же, если только была хоть какая-то возможность, Лиля старалась приготовить своим домашним завтрак.
В то утро она выползла на кухню и обнаружила, что нет черного хлеба. Кончился.
Ты вчера забыл купить? – спросила она мужа.
Забыл, – сказал тот, не чувствуя вины, – Сегодня захвачу...
Фаина ест только черный хлеб. Бутерброды с ветчиной перед школой...
Алик не видел, в чем проблема. Еды – полный холодильник. Есть белый хлеб, есть печенье...
Ты не понимаешь, – тихо сказала Лиля, – Файка выпьет пустой чай, и пойдет в школу голодная. А кормят их только после четвертого урока.
Она кое-как собралась и пошла в булочную. Пусть та была в двух шагах от дома, но Лиле этот поход дался не так легко. Когда она вернулась, то заметила во взгляде падчерицы что-то, чего раньше не видела.
Оказывается, Файка все слышала. И поняла, что мачеха не подольститься к ней желает, не показать ее отцу, как ревностно она заботится о чужом ребенке. Нет, Лиля просто переживала, что девочка будет сидеть на уроках голодная, и станет думать не об учебе,а о том, как сосет в желудке...
После того дня, после несчастного этого черного хлеба, Фаина стала иногда подходить к Лиле, заговаривать с нею, спрашивать ее о чем-то, а иногда и помогать.
Хуже обстояли дела с матерью Алика – Еленой Викторовной.
До Лили не раз доходило окольными путями, что свекровь была «в шоке» от выбора сына. Она не верила в то, что Алик женится «на простой» – не верила почти до самой свадьбы. Думала, что сын берет Лилю в дом, чтобы та играла роль гувернантки при его дочери...Ну, если есть большое желание, или как Елена Викторовна говорила «чешется в одном месте», можно временно удовольствоваться и такой девушкой. Но именно временно! Не жениться же!
Елена Викторовна надеялась, что сын женится на Зиночке – миловидной девушке из очень обеспеченной семьи. Одно из главных достоинств Зиночки заключалось в том, что она дружила с Еленой Викторовной – забегала к ней «на кофе», почтительно слушала монологи пожилой женщины и всегда соглашалась с ее мнением.
К Лиле Елена Викторовна относилась так, как и Фаина в первое время – почти не замечала невестку. Вот только завоевать доброе отношение свекрови у Лили не получилось.
Хорошо хоть жили они довольно далеко друг от друга – в одном городе, но в разных районах.
Алик работал очень много. Он был человеком своего времени, и не жалел себя. Уходил одновременно с дочерью – Файка – в школу, отец – в фирму, а возвращался поздно, иной раз, когда Лиля уже засыпала. Часто срывался в офис и в выходные.
Лиля думала – может быть поэтому ей так хочется, чтобы ребенок поскорее родился. Она не мыслила для себя иной семьи, чем та, которая у нее была. Она не собиралась капризничать и упрекать мужа в том, что он уделяет ей мало времени. Ей просто хотелось кого-то любить и о ком-то заботиться. Быть не одной.
Беременность её протекала – как говорила врач – без особых осложнений, тошнота не в счет. Но не меньше мучило молодую женщину душевное состояние. Лиля стала нервной, частно плакала, ее раздражали громкие звуки, резкими начали казаться привычные запахи. Ее очень угнетало такое положение вещей. Ничего не хочется, ничего не радует, а слезы бегут и бегут по щекам.
Елена Викторовна заехала несколько раз, увидела невестку, которая совсем раскисла, и спросила сына:
Твоя Лиля – что, психические больная?
Почему? – удивился Алик.
У нее есть всё, о чем может мечтать женщина...Хороший муж, дом... А ты посмотри на нее....Я тебе предсказываю – следующим этапом будут истерики, а потом ты сам захочешь сбежать из дома.
Когда Алик предложил Лиле обратиться к психиатру, молодая женщина сразу поняла – откуда дует ветер. И все же она, как всегда проявила покорность. Алик отвез ее к врачу, тот выписал какие-то мягкие успокоительные средства, которые ничуть не помогли, на том и кончилось.
...Когда за пару недель до родов гинеколог встревожилась, погнала Лилю на УЗИ, а потом срочно отправила в стационар, молодой женщине показалось, что рухнул мир. Подобное в любом случае нелегко перенести, но Лиля настолько была зациклена на ребенке, что в это время состояние ее действительно граничило с одержимостью...
Никакие утешения сердобольных акушерок: «Ты такая молоденькая, еще нарожаешь детей» – ее не утешали.
Возможно, если бы среди ее знакомых были те, кто воспитывал ребенка с инвалидностью – Лиля не решилась бы просить о подмене младенцев. Но сейчас ей все казалось преодолимым, она готова была посвятить маленькому жизнь, поэтому дальше всё случилось так, как случилось.
*
Алик находился в такой растерянности, что решил посоветоваться с матерью. Разумеется, он знал, зачем Лилю заранее положили в роддом, горевал сам, был готов поддерживать жену, ожидал нелегкие времена....
Но звонок Лили застал его врасплох, и выслушав ее сбивчивую речь, он еще долго сидел с телефоном в руках. Потом потер ладонью лоб, встал, налил себе очень дорогой водки – и лишь когда его немного отпустило, набрал номер матери.
Лиля родила, – сказал он, – Но...
Мать не спросила «кого?», не кинулась поздравлять. Она заранее воспринимала ребенка от нелюбимой невестки как аркан, наброшенный на ее сына.
Мама, дело в том, что мальчик - инвалид и...., – Алик искал слова.
Елена Викторовна от-мерла не сразу:
В каком смысле? – тон у нее был такой, что Алик понял – мать не отцепится, придется выкладывать все подробности, а он их и сам не знал, – Дау- – ненок? Дэ—цэ—пэшник?
Мама, я тебя умоляю... Ты хочешь сказать, что ты любила бы только «первосортного» внука?
Я хочу сказать, что ситуация очень напоминает мне Пушкина.
В смысле?
Ну, ту царицу, которая родила в ночь...неведомую зверюшку... Только такое она смогла тебе родить, – мать особенно выделила слово «она», в этом сказалось все ее отношение к Лиле.
После слов о «первосортном» внуке, Елена Викторовна поняла – не стоит спрашивать сына, собираются ли они с Лилей забирать такого ребенка из роддома. Ронять себя в глазах Алика ей не хотелось. Но Елена Викторовна чуть не плакала.
Конечно, сын не откажется от мальчика, будет пахать еще больше и жизнь положит на этого у-рода, которого умудрилась ему подарить эта д-рянь... Елене Викоровне хотелось плакать. Б-ить кулаками о стену. Рвать на себе волосы. Всё одновременно.
Сегодня же съезди к врачу, – велела мать, – Поговори с ним сам. Один на один. Лучше с завотделением. Насколько тяжелые отклонения. Какие перспективы. Может, такому ребенку нужно воспитываться не дома, а сразу – в специальном лечебном учреждении.
Елена Викторовна сказала, а потом сама уцепилась за эту мысль. Лучше платить за интернат, чем держать такое все время дома, перед глазами. Нет, эта проблема тоже из тех, которые можно решить с помощью денег. Главное – уговорить сына. В каких-то ситуациях следует быть жесткими. Алик это умеет. Он – бизнесмен... Надо только обставить всё умело. Объяснить. Доказать. Может, этого ребенка можно даже не привозить домой, а сплавить сразу.
И сразу от врача – ко мне, – то ли попросила, то ли велела Елена Викторовна.
Нет, я хочу сначала к Лиле. Отвезу ей цветы, поздравлю...
Не понимаю, с чем, – сказала мать и повесила трубку.
... Очень занятая, очень усталая врач всё же нашла для Алика время. Они сидели в её кабинете, и врач подбирала слова. Да, это генетическое забо-левание. Не хватило нескольких ге-нов. Природа ошиблась...Синдром очень редкий, но что ж, кому-то и такое выпадает на долю... У ребенка сформируется своеобразная внешность. Не то, что отталкивающая, но...особенная. Нужно обследовать сердце – это слабое место при таком диагнозе. Умственная отст-алость гарантирована, но общаться с сыном будет можно. У таких детей часто хороший музыкальный слух...
Врач говорила и отмечала про себя – насколько растерян, даже оглушен этот высокий, красивый мужчина. Казалось, он не знает, что делать дальше.
Потом Алика – вопреки всем правилам – проводили к Лиле, которая лежала в палате с женщиной неопределенного возраста, страшной как сме-ртный грех.
Лиля плакала. Алик стал ее утешать, но она сказала:
Слава Богу...я... Я счастлива, что он жив....
Лиля любила Алика, считала его и сильным, и мудрым, ей никогда не хотелось претендовать на первенство в семье, она рада была «играть вторую скрипку».
Первое время Лиля испытывала и восторг и боль от того, какая «роскошь» ее теперь окружала. Слишком въелось в нее, что вещи можно покупать только из дешевых, а в продовольственном магазине и речи не идет о том, чтобы положить в корзину все, что хочется... Иначе деньги кончатся – и как тогда? Мама старалась не залезать в долги – разве что совсем край. А если случалось одолжить у знакомых - отдавала щепетильно, до копеечки, при первой же возможности.
Алика эта черта Лили – боязнь трат – сначала умиляла, уж слишком молодая жена отличалась от женщин, которых он знал до сих пор. Потом стала раздражать
Мы можем себе это позволить, – внушал он жене, почти затаскивая ее в те магазины, на витрины которых она едва осмеливалась смотреть, проходя мимо них по улице, – Перестань! Мне же обидно, в конце концов, что ты так жмотничаешь! Избавляйся от этого мышления нищенки!
Слов нет, было очень приятно спать на прекрасной кровати, пить превосходный кофе, носить вещи, которые тебе идут, а не те, что доступны по ценнику... Упоительно было увидеть в первый раз море. Да что там – Лиля долго не могла поверить, что в ее распоряжении теперь машина – сама она водить так и не научилась, но если нужно было куда-то поехать, муж отвозил ее. А как переоценить возможность помогать маме, избавить ее от страха за завтрашний день (хотя мама соглашалась брать у дочери лишь самую малость, и то после долгих уговоров). Но главным, конечно, Лиля считала то, что встретила «своего» человека, своё второе «я»...
А вот все остальное было не очень хорошо. Фаина очень долго не желала сходиться с мачехой. Лиля смотрела со стороны и видела, что девчонка одинока, и настраивается в ближайшие годы быть такой же «кошкой, которая гуляет сама по себе». Вернее, котенком.
Мать ееушла к другому мужчине и оставила Фаину отцу. Тот целыми днями работает, а вечером приезжает и - в первую очередь - замечает молодую жену. Порой он неделями не спрашивает о том, как у дочери дела? как она учится? не обижают ли ее в школе?...
У всех друзей Фаины – родители, в крайнем случае – любящие мамы, а Файка практически сирота.
Не могла она принять мачеху иначе, чем досадную помеху, и еще больше обособилась, замкнулась в себе....В открытую Лиле она теперь не хамила – отец бы живо это пресек, но вела себя так, словно мачеха – существо неодушевленное, обходила Лилю как предмет, стоящий на пути.
Очень нескоро начался перелом в их отношениях. Лиля тогда ждала ребенка и чувствовала себя преотвратно. Ни для кого в доме не было секретом, как ее выворачивает в ванной, а потом она лежит целыми днями, не поднимая головы, боясь шевельнуться, чтобы снова не побежать к «белому другу».
И все же, если только была хоть какая-то возможность, Лиля старалась приготовить своим домашним завтрак.
В то утро она выползла на кухню и обнаружила, что нет черного хлеба. Кончился.
Ты вчера забыл купить? – спросила она мужа.
Забыл, – сказал тот, не чувствуя вины, – Сегодня захвачу...
Фаина ест только черный хлеб. Бутерброды с ветчиной перед школой...
Алик не видел, в чем проблема. Еды – полный холодильник. Есть белый хлеб, есть печенье...
Ты не понимаешь, – тихо сказала Лиля, – Файка выпьет пустой чай, и пойдет в школу голодная. А кормят их только после четвертого урока.
Она кое-как собралась и пошла в булочную. Пусть та была в двух шагах от дома, но Лиле этот поход дался не так легко. Когда она вернулась, то заметила во взгляде падчерицы что-то, чего раньше не видела.
Оказывается, Файка все слышала. И поняла, что мачеха не подольститься к ней желает, не показать ее отцу, как ревностно она заботится о чужом ребенке. Нет, Лиля просто переживала, что девочка будет сидеть на уроках голодная, и станет думать не об учебе,а о том, как сосет в желудке...
После того дня, после несчастного этого черного хлеба, Фаина стала иногда подходить к Лиле, заговаривать с нею, спрашивать ее о чем-то, а иногда и помогать.
Хуже обстояли дела с матерью Алика – Еленой Викторовной.
До Лили не раз доходило окольными путями, что свекровь была «в шоке» от выбора сына. Она не верила в то, что Алик женится «на простой» – не верила почти до самой свадьбы. Думала, что сын берет Лилю в дом, чтобы та играла роль гувернантки при его дочери...Ну, если есть большое желание, или как Елена Викторовна говорила «чешется в одном месте», можно временно удовольствоваться и такой девушкой. Но именно временно! Не жениться же!
Елена Викторовна надеялась, что сын женится на Зиночке – миловидной девушке из очень обеспеченной семьи. Одно из главных достоинств Зиночки заключалось в том, что она дружила с Еленой Викторовной – забегала к ней «на кофе», почтительно слушала монологи пожилой женщины и всегда соглашалась с ее мнением.
К Лиле Елена Викторовна относилась так, как и Фаина в первое время – почти не замечала невестку. Вот только завоевать доброе отношение свекрови у Лили не получилось.
Хорошо хоть жили они довольно далеко друг от друга – в одном городе, но в разных районах.
Алик работал очень много. Он был человеком своего времени, и не жалел себя. Уходил одновременно с дочерью – Файка – в школу, отец – в фирму, а возвращался поздно, иной раз, когда Лиля уже засыпала. Часто срывался в офис и в выходные.
Лиля думала – может быть поэтому ей так хочется, чтобы ребенок поскорее родился. Она не мыслила для себя иной семьи, чем та, которая у нее была. Она не собиралась капризничать и упрекать мужа в том, что он уделяет ей мало времени. Ей просто хотелось кого-то любить и о ком-то заботиться. Быть не одной.
Беременность её протекала – как говорила врач – без особых осложнений, тошнота не в счет. Но не меньше мучило молодую женщину душевное состояние. Лиля стала нервной, частно плакала, ее раздражали громкие звуки, резкими начали казаться привычные запахи. Ее очень угнетало такое положение вещей. Ничего не хочется, ничего не радует, а слезы бегут и бегут по щекам.
Елена Викторовна заехала несколько раз, увидела невестку, которая совсем раскисла, и спросила сына:
Твоя Лиля – что, психические больная?
Почему? – удивился Алик.
У нее есть всё, о чем может мечтать женщина...Хороший муж, дом... А ты посмотри на нее....Я тебе предсказываю – следующим этапом будут истерики, а потом ты сам захочешь сбежать из дома.
Когда Алик предложил Лиле обратиться к психиатру, молодая женщина сразу поняла – откуда дует ветер. И все же она, как всегда проявила покорность. Алик отвез ее к врачу, тот выписал какие-то мягкие успокоительные средства, которые ничуть не помогли, на том и кончилось.
...Когда за пару недель до родов гинеколог встревожилась, погнала Лилю на УЗИ, а потом срочно отправила в стационар, молодой женщине показалось, что рухнул мир. Подобное в любом случае нелегко перенести, но Лиля настолько была зациклена на ребенке, что в это время состояние ее действительно граничило с одержимостью...
Никакие утешения сердобольных акушерок: «Ты такая молоденькая, еще нарожаешь детей» – ее не утешали.
Возможно, если бы среди ее знакомых были те, кто воспитывал ребенка с инвалидностью – Лиля не решилась бы просить о подмене младенцев. Но сейчас ей все казалось преодолимым, она готова была посвятить маленькому жизнь, поэтому дальше всё случилось так, как случилось.
*
Алик находился в такой растерянности, что решил посоветоваться с матерью. Разумеется, он знал, зачем Лилю заранее положили в роддом, горевал сам, был готов поддерживать жену, ожидал нелегкие времена....
Но звонок Лили застал его врасплох, и выслушав ее сбивчивую речь, он еще долго сидел с телефоном в руках. Потом потер ладонью лоб, встал, налил себе очень дорогой водки – и лишь когда его немного отпустило, набрал номер матери.
Лиля родила, – сказал он, – Но...
Мать не спросила «кого?», не кинулась поздравлять. Она заранее воспринимала ребенка от нелюбимой невестки как аркан, наброшенный на ее сына.
Мама, дело в том, что мальчик - инвалид и...., – Алик искал слова.
Елена Викторовна от-мерла не сразу:
В каком смысле? – тон у нее был такой, что Алик понял – мать не отцепится, придется выкладывать все подробности, а он их и сам не знал, – Дау- – ненок? Дэ—цэ—пэшник?
Мама, я тебя умоляю... Ты хочешь сказать, что ты любила бы только «первосортного» внука?
Я хочу сказать, что ситуация очень напоминает мне Пушкина.
В смысле?
Ну, ту царицу, которая родила в ночь...неведомую зверюшку... Только такое она смогла тебе родить, – мать особенно выделила слово «она», в этом сказалось все ее отношение к Лиле.
После слов о «первосортном» внуке, Елена Викторовна поняла – не стоит спрашивать сына, собираются ли они с Лилей забирать такого ребенка из роддома. Ронять себя в глазах Алика ей не хотелось. Но Елена Викторовна чуть не плакала.
Конечно, сын не откажется от мальчика, будет пахать еще больше и жизнь положит на этого у-рода, которого умудрилась ему подарить эта д-рянь... Елене Викоровне хотелось плакать. Б-ить кулаками о стену. Рвать на себе волосы. Всё одновременно.
Сегодня же съезди к врачу, – велела мать, – Поговори с ним сам. Один на один. Лучше с завотделением. Насколько тяжелые отклонения. Какие перспективы. Может, такому ребенку нужно воспитываться не дома, а сразу – в специальном лечебном учреждении.
Елена Викторовна сказала, а потом сама уцепилась за эту мысль. Лучше платить за интернат, чем держать такое все время дома, перед глазами. Нет, эта проблема тоже из тех, которые можно решить с помощью денег. Главное – уговорить сына. В каких-то ситуациях следует быть жесткими. Алик это умеет. Он – бизнесмен... Надо только обставить всё умело. Объяснить. Доказать. Может, этого ребенка можно даже не привозить домой, а сплавить сразу.
И сразу от врача – ко мне, – то ли попросила, то ли велела Елена Викторовна.
Нет, я хочу сначала к Лиле. Отвезу ей цветы, поздравлю...
Не понимаю, с чем, – сказала мать и повесила трубку.
... Очень занятая, очень усталая врач всё же нашла для Алика время. Они сидели в её кабинете, и врач подбирала слова. Да, это генетическое забо-левание. Не хватило нескольких ге-нов. Природа ошиблась...Синдром очень редкий, но что ж, кому-то и такое выпадает на долю... У ребенка сформируется своеобразная внешность. Не то, что отталкивающая, но...особенная. Нужно обследовать сердце – это слабое место при таком диагнозе. Умственная отст-алость гарантирована, но общаться с сыном будет можно. У таких детей часто хороший музыкальный слух...
Врач говорила и отмечала про себя – насколько растерян, даже оглушен этот высокий, красивый мужчина. Казалось, он не знает, что делать дальше.
Потом Алика – вопреки всем правилам – проводили к Лиле, которая лежала в палате с женщиной неопределенного возраста, страшной как сме-ртный грех.
Лиля плакала. Алик стал ее утешать, но она сказала:
Слава Богу...я... Я счастлива, что он жив....
Елена Викторовна была крайне недовольна тем, что сын и его жена признали неполноценного ребенка и забрали его домой. Нет, она не стала устраивать сцен, не шантажировала сына и не доводила до слез невестку. Упаси Боже для нее было превращаться в этакую гротескную свекровь, злого духа всей семьи.
Елена Викторовна отстранилась. Она была уверена, что время сделает свое дело. Даже семьи, где на свет появился здоровый младенец, часто переживают нелегкие времена – меняется весь уклад жизни, и обоим супругам тоже приходится измениться, чтобы сохранить любовь и привязанность.
Еще сложнее, если ребенок болен. На жертвенный алтарь чаще кладется мама, основные тяготы ухода достаются ей, отец же нередко чувствует себя брошенным.
И совсем тяжело, если нет надежды, что ребенок выздоровеет и станет «как все».
Елена Викторовна знала своего сына и собиралась наблюдать за процессом со стороны. Как теперь говорят «сидеть с попкорном». Чтобы потом никто не обвинил ее в том, что она внесла раздор в семью.
Елене Викторовне было чем заняться – обычные возрастные болезни, которые стоило подлечить, любимая дача...
В это время она не просила у сына ни копейки денег, мягко отклоняла подарки.
Вам сейчас нужнее...У вас столько забот... Я понимаю, такой ребенок – говорила она.
Если Алик и задавался мыслью, почему мать так переменилась, он «не копал глубоко», а с благодарностью думал, что мама ведет себя как ангел... Но ему самому приходилось нелегко, и не всегда хотелось возвращаться домой.
Лиля не отличалась крепким здоровьем и устойчивой, «непрошибаемой» психикой. С одной стороны – она надышаться на сына не могла. Лиля назвала его Антоном – это имя казалось ей очень музыкальным – будто пальцем кто-то нажал на клавиши пианино, Ан - тон...Лиля запомнила слова врача – у мальчика почти непременно будет хороший слух.
С другой стороны – Лиля дрожала за ребенка, ей казалось, что он необыкновенно хрупок и слаб. Ночами Лиле стали сниться кошмары – ей представлялись самые несусветные вещи, например, что на Антона напал тигр. Откуда возьмется тигр в городской квартире? Но сны не поддавались логике...
У Антона никак не мог установиться сон, мальчик путал день с ночью, порой Лиля едва ли не до рассвета носила сына на руках, а днем ощущала себя з - омби, который еле передвигается по дому.
Естественно, она читала медицинские книги и обращалась к врачам. Аномалия у Антона была настолько редкой, что не все медики помнили о ее существовании, нередко им самим приходилось освежать «знания».
При таком положении вещей Алик действительно ощущал себя «заброшенным».
Хотя он приходил домой поздно и на считанные часы – чтобы поспать и утром вновь сорваться на работу, Лиля уже не сидела с ним за столом, не пила чай. Она не расспрашивала его о делах, канули в Лету совместные прогулки, походы в кино и по магазинам.
Алик старался помочь – он нанял женщину, которая занималась хозяйством. Та приходила на несколько часов в день, готовила еду, убирала квартиру.
Алик думал, что снял с Лили большую часть бремени. И его удивляло, а потом стало раздражать, что его жена постоянно озабочена, что меж бровей у нее залегла глубокая складка, что ей бывает все равно, как она выглядит. Почти все темы, на которые способна была говорить Лиля, сводились к детям вообще и Антону в частности.
Причем ясно было – даже если молодая женщина посвятит сыну все свои дни – до самого последнего, положение не исправится. Супруги все равно останутся родителями «особенного» ребенка. Их будут жалеть. И начнут обсуждать за их спинами – но так, чтобы и они слышали – стоит ли им заводить второго малыша? Вдруг они снова родят «у-рода»?
Алик сам не понимал ясно, чего он хочет.
Он пробовал говорить с Лилей о том, что нельзя забывать о себе, может быть – стоит подумать о няне?
Но потом состояние жены начало тревожить его. Постоянные слезы, бессонница, срывы... Кто-то говорил, что после родов женщине нужно прийти в себя, но Алик боялся заглядывать вперед. А вдруг это продлится долго? Несколько лет? Он не знал, как это выдержит. И выдержит ли вообще
Как-то само собой получилось так, что Алик стал чаще приезжать к матери. Там было чисто, уютно и спокойно. Елена Викторовна кормила сына теми блюдами, какие он любил, готовила превосходный кофе, наливала в красивую чашку. Мать всегда готова была выслушать и посочувствовать, она всегда жалела Алика.
Несколько раз сын засыпал у нее на диване – до утра. А собираясь в ранние часы на работу, спрашивал – не звонила ли Лиля, не искала ли его?
Я ей объяснила, что ты очень устаешь, и не стоит тебя будить, – невозмутимо отвечала мать, – В конце концов, семья сейчас держится на тебе. Да и всегда держалась...
Никаких упреков, косых взглядов, укоряющих без слов... С мамой было легко и просто.
Нередко у Елены Викторовны Алик заставал Зиночку. Цветущая девушка напоминала куколку – такая ухоженная, нарядная... Зиночка держалась с Аликом по-дружески, не пыталась его «клеить», он сам иной раз задерживался за столом, увлекшись разговором с нею. Сам переходил к флирту, той игре, о которой уже начал забывать.
...Первой неладное в семье почувствовала Файка. Лиля удивлялась тому, что после появления на свет Антона, девочка стала ее помощницей и в какой-то мере подругой.
Как-то Фаина призналась, что ей всегда хотелось иметь брата или сестру, причем с большой разницей в возрасте, чтобы можно было нянчить, опекать...
Казалось, Фаину совсем не смущает особенность Антона, она искренне считала его «красавчиком» и уже строила планы относительно его будущего. Она говорила, что брат мог бы, например, работать фотомоделью – его фотографировали бы в образе средневекового эльфа. Получалось бы классно.
Не то, чтобы Файка нежничала - это было совсем не в ее духе, просто она стала более открытой, чаще заговаривала с Лилей, чем-то делилась с ней.
Возможно, если бы девочка была любимой дочерью отца, и прежде он все свое внимание уделял ей - она бы теперь ревновала его к малышу. Но Фаине и самой всегда доставались крохи нежности и заботы, и она почувствовала в брате родственную душу.
Не утаила он от Лили и своих тревог.
Бабушка хочет отца женить на Зинке, - сказала она как-то раз, перебирая пеленки.
Лиля даже не поняла сразу.
Что? - переспросила она, Да не может такого быть....
Запросто. Бабушка терпеливая, она умеет ждать. А отец детей не любит. Надоест ему с нами возиться - он на Зинке женится.
Ты думаешь? - спросила Лиля растерянно, спросила как у равной.
С тобой он, наверное, просто разведется, - говорила Фаина, укачивая брата, - А меня сдаст в какой-нибудь закрытый интернет.
Да нет...ну что ты... Он нас любит...., - возражала Лиля.
Наивная ты. Он мне уже несколько раз про интернат говорил. И когда рассердится – угрожает: «Вот дождешься, сдам тебя на казенные хлеба...» И перед тем как на тебе жениться, спрашивал: «Может быть, ты в интернат хочешь переехать? Ну что тебе с нами, со взрослыми... Там у тебя будет другая жизнь, веселая, интересная, новые подружки...» Есть у него какое-то место на примете, и если Зинка будет «за» – он меня точно туда сплавит.
Постой...
Лиля не могла прийти в себя. Так вот с каким страхом девочка жила год за годом! Она боялась лишиться родного дома. Да и Алик открылся с неожиданной стороны. Прежде Лиля думала, что он просто очень занят, и ему не до нежностей.
А твоя мама? Что об этом мама думает? Как же она оставила тебя отцу, если он думает про интернат? Или это отец настоял, чтобы ты жила у него?
Нет, это мама. Я еще маленькая была, но я так поняла, что они друг друга разлюбили. И мама говорила, что женщине очень трудно построить свою жизнь, трудно заработать достаточно денег. А если я останусь с отцом – он обо мне позаботится, и у меня все будет. Она меня не уговаривала - это они с отцом без меня решили. Мама меня просто оставила....
Впервые Лиля не задумалась перед тем, как обнять Файку, и на несколько секунд прижала к себе ее лохматую голову. Девочка высвободилась почти сразу:
Да ладно....Лиль, если ты отсюда уйдешь, давай, ты возьмешь меня с собой?
Ты думаешь, всё так плохо?
До этого разговора с падчерицей Лиле и в голову не приходило, что она может лишиться семьи. Но сейчас она сопоставила кое-какие факты... И впервые подумала, что ей самой идти собственно некуда. К маме приехала какая-то родственница. Лиля ее не помнила, но мама говорила, что в детстве они какое-то время росли вместе... Две пожилые женщины относились друг к другу с большой теплотой. У родственницы были проблемы с близкими, и она осталась у матери. Вроде бы временно, а может, навсегда....Двое – в маленькой комнате.
Так что, если Алик захочет развестись с Лилей, многое будет зависеть от того, окажется он хоть сколько-нибудь щедрым или нет.
Впрочем, Лиле и на этот раз подвернулись неотложные заботы, и тревожные мысли опять вылетели из головы.
Как-то, гуляя с Антоном, возле торговых киосков - Лиля встретила Верку.
Лиля знала, что Верка не передумает, не раскроет никому правду о ребенке, и всё же внутренне сжалась.
Верка гуляла не одна. С нею был спутник, примерно ее ровесник, светловолосый мужичок, под глазом – здоровенный фингал. Верка заулыбалась щербатым ртом.
Вы здесь живете, что ли? Ну как вы – все хорошо? Растете?
Она с интересом заглянула в коляску, но интерес этот был отстраненным, так можно рассматривать ребенка подруги.
Что врачи говорят?
Кроме... Ну кроме основного диагноза... Вроде особых проблем нет... Я за сердце боялась...Там всегда сердце в зоне риска. Но, похоже, обошлось...
Ну, растите, – милостиво пожелала Верка, – А мы все там же, в том же кемпинге. Ну знаешь, где этот район... «Поле чудес»...
Она уже уходила вместе со своим другом, а Лиля всё стояла, покачивала коляску и смотрела им вслед. Черт знает отчего, но ей вроде бы стало чуть легче. В глубине души она не верила, что Верка может совсем не любить Антона. Ну вот ни капельки не любить родного сына.
Нет, если с ней самой что-нибудь случится, Верка, наверное, позаботится о мальчике.
На исходе зимы Лиле стало хуже. Все чаще накрывали ее приступы тоски, бывали дни, когда она еле находила в себе силы, чтобы встать и взяться за привычные дела, которые нельзя было не сделать.
Алик опять повез жену к врачу и тот посадил Лилю на «колеса».
Вот тогда все и произошло.
Это был тот редкий случай, когда к ним приехала Елена Викторовна. И как раз совпали «тридцать три несчастья». Домработница на неделю ушла в отпуск, холодильник оказался пустым – Алик только собирался съездить за продуктами. Зная свекровь, Лиля не сомневалась, что та расценит состояние квартиры как «бардак». Вдобавок в этот день Лиля и Алик поссорились из-за какой-то ерунды, а Фаина подхватила вирус: у нее бол-ело горло и совсем «протек» нос.
Свекровь и Алик устроились в детской, Лиля с Антоном на руках вышла в соседнюю комнату, и услышала их разговор – через радионяню.
Она продолжает пить таблетки? – спрашивала свекровь.
Лиля замерла. Она не знала, что муж ее так подставит. Теперь Елена Викторовна точно будет считать, что невестка у нее «с приветом».И всё же она не ожидала того, что последует дальше.
Надо как-то решать этот вопрос, – сказала свекровь, – Это ситуация, когда рубят с плеча. Лилю нужно отправить в пси-хушку, ты женишься на Зиночке...этого...в какой-нибудь интернат специализированный. Должны же быть интернаты для таких детей... А Файка с Зиной уживется – та добрая, не будет ее обижать.Ну а если – она уже девочка взрослая... Можно тоже найти ей какую-нибудь закрытую школу.
Елена Викторовна отстранилась. Она была уверена, что время сделает свое дело. Даже семьи, где на свет появился здоровый младенец, часто переживают нелегкие времена – меняется весь уклад жизни, и обоим супругам тоже приходится измениться, чтобы сохранить любовь и привязанность.
Еще сложнее, если ребенок болен. На жертвенный алтарь чаще кладется мама, основные тяготы ухода достаются ей, отец же нередко чувствует себя брошенным.
И совсем тяжело, если нет надежды, что ребенок выздоровеет и станет «как все».
Елена Викторовна знала своего сына и собиралась наблюдать за процессом со стороны. Как теперь говорят «сидеть с попкорном». Чтобы потом никто не обвинил ее в том, что она внесла раздор в семью.
Елене Викторовне было чем заняться – обычные возрастные болезни, которые стоило подлечить, любимая дача...
В это время она не просила у сына ни копейки денег, мягко отклоняла подарки.
Вам сейчас нужнее...У вас столько забот... Я понимаю, такой ребенок – говорила она.
Если Алик и задавался мыслью, почему мать так переменилась, он «не копал глубоко», а с благодарностью думал, что мама ведет себя как ангел... Но ему самому приходилось нелегко, и не всегда хотелось возвращаться домой.
Лиля не отличалась крепким здоровьем и устойчивой, «непрошибаемой» психикой. С одной стороны – она надышаться на сына не могла. Лиля назвала его Антоном – это имя казалось ей очень музыкальным – будто пальцем кто-то нажал на клавиши пианино, Ан - тон...Лиля запомнила слова врача – у мальчика почти непременно будет хороший слух.
С другой стороны – Лиля дрожала за ребенка, ей казалось, что он необыкновенно хрупок и слаб. Ночами Лиле стали сниться кошмары – ей представлялись самые несусветные вещи, например, что на Антона напал тигр. Откуда возьмется тигр в городской квартире? Но сны не поддавались логике...
У Антона никак не мог установиться сон, мальчик путал день с ночью, порой Лиля едва ли не до рассвета носила сына на руках, а днем ощущала себя з - омби, который еле передвигается по дому.
Естественно, она читала медицинские книги и обращалась к врачам. Аномалия у Антона была настолько редкой, что не все медики помнили о ее существовании, нередко им самим приходилось освежать «знания».
При таком положении вещей Алик действительно ощущал себя «заброшенным».
Хотя он приходил домой поздно и на считанные часы – чтобы поспать и утром вновь сорваться на работу, Лиля уже не сидела с ним за столом, не пила чай. Она не расспрашивала его о делах, канули в Лету совместные прогулки, походы в кино и по магазинам.
Алик старался помочь – он нанял женщину, которая занималась хозяйством. Та приходила на несколько часов в день, готовила еду, убирала квартиру.
Алик думал, что снял с Лили большую часть бремени. И его удивляло, а потом стало раздражать, что его жена постоянно озабочена, что меж бровей у нее залегла глубокая складка, что ей бывает все равно, как она выглядит. Почти все темы, на которые способна была говорить Лиля, сводились к детям вообще и Антону в частности.
Причем ясно было – даже если молодая женщина посвятит сыну все свои дни – до самого последнего, положение не исправится. Супруги все равно останутся родителями «особенного» ребенка. Их будут жалеть. И начнут обсуждать за их спинами – но так, чтобы и они слышали – стоит ли им заводить второго малыша? Вдруг они снова родят «у-рода»?
Алик сам не понимал ясно, чего он хочет.
Он пробовал говорить с Лилей о том, что нельзя забывать о себе, может быть – стоит подумать о няне?
Но потом состояние жены начало тревожить его. Постоянные слезы, бессонница, срывы... Кто-то говорил, что после родов женщине нужно прийти в себя, но Алик боялся заглядывать вперед. А вдруг это продлится долго? Несколько лет? Он не знал, как это выдержит. И выдержит ли вообще
Как-то само собой получилось так, что Алик стал чаще приезжать к матери. Там было чисто, уютно и спокойно. Елена Викторовна кормила сына теми блюдами, какие он любил, готовила превосходный кофе, наливала в красивую чашку. Мать всегда готова была выслушать и посочувствовать, она всегда жалела Алика.
Несколько раз сын засыпал у нее на диване – до утра. А собираясь в ранние часы на работу, спрашивал – не звонила ли Лиля, не искала ли его?
Я ей объяснила, что ты очень устаешь, и не стоит тебя будить, – невозмутимо отвечала мать, – В конце концов, семья сейчас держится на тебе. Да и всегда держалась...
Никаких упреков, косых взглядов, укоряющих без слов... С мамой было легко и просто.
Нередко у Елены Викторовны Алик заставал Зиночку. Цветущая девушка напоминала куколку – такая ухоженная, нарядная... Зиночка держалась с Аликом по-дружески, не пыталась его «клеить», он сам иной раз задерживался за столом, увлекшись разговором с нею. Сам переходил к флирту, той игре, о которой уже начал забывать.
...Первой неладное в семье почувствовала Файка. Лиля удивлялась тому, что после появления на свет Антона, девочка стала ее помощницей и в какой-то мере подругой.
Как-то Фаина призналась, что ей всегда хотелось иметь брата или сестру, причем с большой разницей в возрасте, чтобы можно было нянчить, опекать...
Казалось, Фаину совсем не смущает особенность Антона, она искренне считала его «красавчиком» и уже строила планы относительно его будущего. Она говорила, что брат мог бы, например, работать фотомоделью – его фотографировали бы в образе средневекового эльфа. Получалось бы классно.
Не то, чтобы Файка нежничала - это было совсем не в ее духе, просто она стала более открытой, чаще заговаривала с Лилей, чем-то делилась с ней.
Возможно, если бы девочка была любимой дочерью отца, и прежде он все свое внимание уделял ей - она бы теперь ревновала его к малышу. Но Фаине и самой всегда доставались крохи нежности и заботы, и она почувствовала в брате родственную душу.
Не утаила он от Лили и своих тревог.
Бабушка хочет отца женить на Зинке, - сказала она как-то раз, перебирая пеленки.
Лиля даже не поняла сразу.
Что? - переспросила она, Да не может такого быть....
Запросто. Бабушка терпеливая, она умеет ждать. А отец детей не любит. Надоест ему с нами возиться - он на Зинке женится.
Ты думаешь? - спросила Лиля растерянно, спросила как у равной.
С тобой он, наверное, просто разведется, - говорила Фаина, укачивая брата, - А меня сдаст в какой-нибудь закрытый интернет.
Да нет...ну что ты... Он нас любит...., - возражала Лиля.
Наивная ты. Он мне уже несколько раз про интернат говорил. И когда рассердится – угрожает: «Вот дождешься, сдам тебя на казенные хлеба...» И перед тем как на тебе жениться, спрашивал: «Может быть, ты в интернат хочешь переехать? Ну что тебе с нами, со взрослыми... Там у тебя будет другая жизнь, веселая, интересная, новые подружки...» Есть у него какое-то место на примете, и если Зинка будет «за» – он меня точно туда сплавит.
Постой...
Лиля не могла прийти в себя. Так вот с каким страхом девочка жила год за годом! Она боялась лишиться родного дома. Да и Алик открылся с неожиданной стороны. Прежде Лиля думала, что он просто очень занят, и ему не до нежностей.
А твоя мама? Что об этом мама думает? Как же она оставила тебя отцу, если он думает про интернат? Или это отец настоял, чтобы ты жила у него?
Нет, это мама. Я еще маленькая была, но я так поняла, что они друг друга разлюбили. И мама говорила, что женщине очень трудно построить свою жизнь, трудно заработать достаточно денег. А если я останусь с отцом – он обо мне позаботится, и у меня все будет. Она меня не уговаривала - это они с отцом без меня решили. Мама меня просто оставила....
Впервые Лиля не задумалась перед тем, как обнять Файку, и на несколько секунд прижала к себе ее лохматую голову. Девочка высвободилась почти сразу:
Да ладно....Лиль, если ты отсюда уйдешь, давай, ты возьмешь меня с собой?
Ты думаешь, всё так плохо?
До этого разговора с падчерицей Лиле и в голову не приходило, что она может лишиться семьи. Но сейчас она сопоставила кое-какие факты... И впервые подумала, что ей самой идти собственно некуда. К маме приехала какая-то родственница. Лиля ее не помнила, но мама говорила, что в детстве они какое-то время росли вместе... Две пожилые женщины относились друг к другу с большой теплотой. У родственницы были проблемы с близкими, и она осталась у матери. Вроде бы временно, а может, навсегда....Двое – в маленькой комнате.
Так что, если Алик захочет развестись с Лилей, многое будет зависеть от того, окажется он хоть сколько-нибудь щедрым или нет.
Впрочем, Лиле и на этот раз подвернулись неотложные заботы, и тревожные мысли опять вылетели из головы.
Как-то, гуляя с Антоном, возле торговых киосков - Лиля встретила Верку.
Лиля знала, что Верка не передумает, не раскроет никому правду о ребенке, и всё же внутренне сжалась.
Верка гуляла не одна. С нею был спутник, примерно ее ровесник, светловолосый мужичок, под глазом – здоровенный фингал. Верка заулыбалась щербатым ртом.
Вы здесь живете, что ли? Ну как вы – все хорошо? Растете?
Она с интересом заглянула в коляску, но интерес этот был отстраненным, так можно рассматривать ребенка подруги.
Что врачи говорят?
Кроме... Ну кроме основного диагноза... Вроде особых проблем нет... Я за сердце боялась...Там всегда сердце в зоне риска. Но, похоже, обошлось...
Ну, растите, – милостиво пожелала Верка, – А мы все там же, в том же кемпинге. Ну знаешь, где этот район... «Поле чудес»...
Она уже уходила вместе со своим другом, а Лиля всё стояла, покачивала коляску и смотрела им вслед. Черт знает отчего, но ей вроде бы стало чуть легче. В глубине души она не верила, что Верка может совсем не любить Антона. Ну вот ни капельки не любить родного сына.
Нет, если с ней самой что-нибудь случится, Верка, наверное, позаботится о мальчике.
На исходе зимы Лиле стало хуже. Все чаще накрывали ее приступы тоски, бывали дни, когда она еле находила в себе силы, чтобы встать и взяться за привычные дела, которые нельзя было не сделать.
Алик опять повез жену к врачу и тот посадил Лилю на «колеса».
Вот тогда все и произошло.
Это был тот редкий случай, когда к ним приехала Елена Викторовна. И как раз совпали «тридцать три несчастья». Домработница на неделю ушла в отпуск, холодильник оказался пустым – Алик только собирался съездить за продуктами. Зная свекровь, Лиля не сомневалась, что та расценит состояние квартиры как «бардак». Вдобавок в этот день Лиля и Алик поссорились из-за какой-то ерунды, а Фаина подхватила вирус: у нее бол-ело горло и совсем «протек» нос.
Свекровь и Алик устроились в детской, Лиля с Антоном на руках вышла в соседнюю комнату, и услышала их разговор – через радионяню.
Она продолжает пить таблетки? – спрашивала свекровь.
Лиля замерла. Она не знала, что муж ее так подставит. Теперь Елена Викторовна точно будет считать, что невестка у нее «с приветом».И всё же она не ожидала того, что последует дальше.
Надо как-то решать этот вопрос, – сказала свекровь, – Это ситуация, когда рубят с плеча. Лилю нужно отправить в пси-хушку, ты женишься на Зиночке...этого...в какой-нибудь интернат специализированный. Должны же быть интернаты для таких детей... А Файка с Зиной уживется – та добрая, не будет ее обижать.Ну а если – она уже девочка взрослая... Можно тоже найти ей какую-нибудь закрытую школу.
Возможно, если бы Лиля была в другом состоянии, если бы не накрыло ее то, что знакомая деликатно именовала «гормо-нальным штормом», она бы и действовала по-другому.
Например, открыла дверь в детскую, встала на пороге и спросила:
Что это вы тут против меня затеяли?
Или дождалась, пока Елена Викторовна уйдет (ведь уйдет же она когда-нибудь) и разбиралась напрямую с мужем.
Но Лиля повела себя наихудшим образом. На нее нахлынула паника, руки затряслись, и внезапно явилась уверенность – ей надо бежать. Счет идет на минуты.
Фаина с удивлением смотрела, как мачеха кинулась одевать Антошку, а потом вытащила из шкафа синюю мятую дорожную сумку и стала бросать в нее свои и детские вещи, не разбирая – всё подряд.
Ты куда?!
Я слышала, что они задумали....я слышала..., – повторяла Лиля, – Меня в пси-хушку, Антона – сдадут государству...
А меня? – побледнела Фаина, – В интернат?
Отца женят на Зинке, если ты с ней не уживешься – то в закрытую школу...
Я с тобой! – Фаина даже не спросила, куда собирается мачеха.
Это невозможно...это нельзя...., – бормотала Лиля, застегивая молнию на сумке, – Он тебе родной отец, а я кто? Я даже не успела тебя усыновить... Удочерить....
Ты меня не возьмешь?!
Лиля понимала, что все может рухнуть в одну секунду. Да, в детской шел увлекательный разговор, и была надежда, что он продлится еще с полчаса. Файка не предательница, но она ребенок. Может невольно вскрикнуть, расплакаться. И тогда все сорвется.
Ладно, – она сунула падчерице сумку, – Понесешь вещи, а я Антона.
А куда мы? – теперь у Фаины горели глаза.
Подожди, нам еще надо тихо выбраться из квартиры.
Я умею, – Файка поставила сумку на пол, – Я первая проберусь, неслышно открою замок и дверь, а когда вы с Антошкой будете на лестничной клетке – закрою.
...Все прошло как по маслу. Лиля, держа на руках мальчика, на носках пробежала по коридору, скользнула в приоткрытую дверь... Заговорить с Фаиной она решилась только в подъезде.
Нам бы такси...Но через сколько оно приедет?
Яндекс-такси – это быстро, бывает, что через пару минут. Или я могу спросить вон того дядьку возле машины... Почему-то он мне напоминает таксиста. А куда мы поедем?
Лиля соображала. Самым логичным было бы поехать к матери. Но оказаться всем вместе в десятиметровой комнате, вынудить мать выставить родственницу на улицу... К тому же Алик их там сразу найдет, и тем более осуществит план Елены Викторовны – отправит Лилю в психушку, а всех остальных – по обстоятельствам. Интернат, детдом....
Но можно поехать к другой матери – к родной маме Антона. Лиля знает ее фамилию. Походить по этим вагончикам, поспрашивать...
Есть у меня одна идея, – сказала Лиля.
И когда Фаина договорилась с тем дядечкой, что копался в багажнике машины (он действительно оказался таксистом), Лиля назвала адрес:
Нам на Поле чудес... Вернее, там рядом есть что-то вроде кемпинга.
Таксист кивнул. Он знал это место. Ехать было сравнительно недалеко, минут двадцать. И вскоре беглянки уже подходили к проржавевшей ограде, за которой теснились «кибитки». Убогое зрелище! Гарлем... Старые вагончики, с которых облезала краска, натянутые веревки – тут и там сушилось белье...
Рядом женщины что-то обсуждали.
Лиля почувствовала, что даже Фаине, несмотря на всю ее браваду, страшновато выбираться из машины, покидать «последний островок цивилизации».
Возвращайся назад, – предложила Лиля, – Я заплачу. Тебя отвезут.
Нет, я с тобой...
Женщины замолчали, глядя на Лилю, которая подходила к ним.
Мне – Бельтюкаеву, – осторожно сказала Лиля, – Вера Бельтюкаева... Она же здесь живет?
Вы в гости, что-ли приехали?
Чувствовалось, что женщина была изумлена. Уж слишком резкий контраст был между видом приезжих - и обликом коренных обитателей.
Вера? – повторила она, чтобы убедиться – всё услышано и понято верно, – Верка вон там живет...Нет, лучше пойдемте, я вас провожу... Сами вы не найдете.
Мать Антона была поражена не меньше. В первую минуту она решила – Лиля приехала, чтобы вернуть ей сына. Но с облегчением убедилась, что речь пойдет не об этом.
Фаина оглядывалась по сторонам. Вагончик, который снаружи выглядел почти грудой металлолома, внутри оказался довольно уютным. Верка указала девочке, куда ей сесть, но Фаина даже не заметила приглашающего жеста. Она продолжала оглядываться, отмечая крохотную отгороженную «кухню», и старый диван, и столик с маленьким телевизором.
Я же говорила тебе, – сокрушенно сказала Верка, – Так и вышло. Из-за меня ты семью потеряла. Из-за моего мальчишки.... Может – еще обойдется? Еще помиритесь с мужем?
Спрячь меня, – попросила Лиля.
Что ты хочешь делать-то, подруга? Этой мелкой однозначно нужно домой возвращаться. Она ж не твоя дочь... Отец носом землю рыть будет, чтобы ее вернуть.
Файка встрепенулась, и теперь смотрела на Верку со страхом. Эта женщина была убеждена, что другого выхода нет – ей придется ехать назад.
От парнишки муж твой может и отступится. Зачем ему инвалид? Или...или ты ему напрямую хочешь сказать, что это не твой ребенок?
Нет, нет...Ни за что...
Отступится, – вслух думала Верка, – Если не сам, то мать его уговорит. Она понимает, что Зиночке этой такое добро не нужно. А ты... Ты вполне можешь потребовать какую-то долю при разводе...
Верка быстро поняла, что это разговор бесполезный. Лиля смер-тельно боялась возвращаться, не хотела больше показываться на глаза мужу и свекрови. С одной стороны она была уверена, что они ее уже не отпустят – запрут в больнице. С другой – Лиля считала, что честнее будет ничего не брать от мужа на содержание Антона. Ведь этот ребенок – чужой ему.
Это грех, наверное, что я не сказала ему правды. И вот...
Ладно, – бросила Верка, – Давайте думать, что делать будем.
Она побарабанила пальцами по столу.
Я не уйду, – Фаина смотрела на нее, – Я никуда не уйду.
А куда тебе деваться? – Верка говорила с ней, как со взрослой, – Теперь от тебя все зависит...Если ты домой не вернешься, отец твой полицию на ноги поднимет. День-два и всех тут найдут. Уезжай.
Поезжай, – попросила и Лиля и, видя, что девочка смотрит на нее как на предательницу, добавила, – Лучше ты потом отпросишься, добром...поговоришь с отцом...если будет хоть какая-то возможность, я тебя заберу к себе...
Фаина посидела, помолчала, потом поднялась. Лиля не могла не заметить, что девочка понурилась, отводила взгляд.
Как мне отсюда выбраться? – спросила Фаина.
Я тебя провожу до маршрутки, – сказала Верка, – Тут неподалеку – конечная. Молодец, что всё правильно решила.
А ему мне что сказать? Он же все равно будет спрашивать меня – где вы?
Лиля подумала:
Скажи ему, что такси нас высадило возле парка, ты осталась там стоять, а я дальше одна пошла. Куда – ты не знаешь. Я тебе сказала, что к подруге иду. Ты погуляла, попереживала, а потом вернулась домой. И найди возможность поговорить с бабушкой наедине. Скажи ей, что я хочу развестись, что ничего у ее сына требовать не буду... Пусть только Алик не пробует меня вернуть. Поняла, да? Елена Викторовна его уговорит, что так лучше, что так правильно....Женится он на своей этой.... Девочка моя, да не плачь же... Заберу я тебя, вот увидишь...
...Но долго еще вставала у Лили перед глазами эта сцена. Файка выходит из вагончика, повесив голову. Как на каз-нь идет.
*
Первую ночь Лиля с Антошкой провели у Верки – куда-то она отправила переночевать своего сож-ителя.
А потом Верка договорилась с кем-то – и для Лили открыли вагончик, который до сих пор стоял запертым. Хозяйка его уехала. Что-то изменилось в ее жизни, собралась она вроде бы на Север, старый друг ее туда позвал. Она хотела приехать, и продать прежнее жилье, да все никак не приезжала. Отыскали ключ, и заселили туда Лилю.
Сама понимаешь, – сказала ей Верка, – Если что, нужно будет быстро собраться, и все тут освободить.
Этой ночью они обе думали над тем, что Лиле делать дальше.
Всё равно мне кажется – это нереально, ты у нас надолго не задержишься, – говорила Верка, – Ну невозможно это – из нормальной жизни – на такое дно... И твой этот... Он же не совсем монстр, чай, поделится деньгами, чтобы ты квартиру с ребенком сняла...
Нет, – пугалась Лиля, – Его мать захочет гарантий. Что я снова не сяду Алику на шею, не буду шантажировать его ребенком-инвалидом... Она захочет, чтобы для ее сына вся жизнь началась с нуля...Если у меня будет клеймо псих-ической – это навсегда развяжет ей руки. Со мной можно совсем не считаться. А предпосылки есть. Врач подтвердит, что мне назначали антидепрессанты.
Все эти выражения были чужды Верке, она вслушивалась, будто не понимая.
Ладно, живи пока, – разрешила она, – Прокормим тебя как-нибудь.
Может я смогу что-то делать? Ну, подрабатывать, чтобы не сидеть у вас на шее?
Подрабатывать? С таким малЫм? За ним же глаз да глаз... А кто ты, подруга, по профессии, кстати?
Учительница, – сказала Лиля, и едва ли не чувство вины проскользнуло в ее голосе. Вот если бы она была швеей...
Верка подумала:
Может, ты с нашими детьми заниматься будешь? – предложила она, – У нас тут есть ребята... И из начальной школы, и чуток постарше. Как ты понимаешь – не отличники. Поможешь им домашние задания готовить... Родители рады будут... Еды тебе натащат.
Я не верю, – сказала Лиля, – Просто не верю, что так может быть... Конечно же...я всегда...
Ну вот и давай, – Верка погладила ладонью клеенку на столе, – Решили. Я поговорю с нашими.
...Они всё рассчитали правильно. Алик в конце концов нашел Лилю, но это случилось далеко не сразу. Елена Викторовна успела провести с сыном «работу». Сложными путями Фаина передала Лиле, что отец хочет развод, получив его – он даст Лиле полную свободу, пусть идет куда хочет и делает, что хочет.
Разводились они через суд, но это было чистой формальностью. Лиля сказала мужу – уже бывшему- что не будет брать у него алиментов. Тут удивился даже Алик.
Постой, но как же так...я готов помочь...
Это была исключительно моя идея, – твердо сказала Лиля, – Я настояла на том, что готова растить больного ребенка. Значит, мне и ставить его на ноги.
Но я же – отец...
Лиля смотрела под ноги. Алик махнул рукой.
Как хочешь...с твоим ослиным упрямством...Во всяком случае, ты знаешь мой телефон, и всегда можешь обратиться, если что-то будет нужно.
Как Фаина? – спросила Лиля.
Не знаю, – голос у Алика был раздраженным и усталым, – Зина делает все, чтобы с ней поладить, но этот чертов переходный возраст...Мне рекомендовали одну школу...закрытую...дорогую, но очень хорошую. Мне кажется, Фаине там будет лучше.
Ты потеряешь дочь, – сказала Лиля, – Ты ее уже потерял.
Во всяком случае, как бы я ее ни воспитывал, до уровня Антона она не скатится.
Они смотрели друг на друга, потом Алик развернулся и ушел.
Продолжение сегодня, в следующей публикации..
Автор Татьяна Дивергент
Например, открыла дверь в детскую, встала на пороге и спросила:
Что это вы тут против меня затеяли?
Или дождалась, пока Елена Викторовна уйдет (ведь уйдет же она когда-нибудь) и разбиралась напрямую с мужем.
Но Лиля повела себя наихудшим образом. На нее нахлынула паника, руки затряслись, и внезапно явилась уверенность – ей надо бежать. Счет идет на минуты.
Фаина с удивлением смотрела, как мачеха кинулась одевать Антошку, а потом вытащила из шкафа синюю мятую дорожную сумку и стала бросать в нее свои и детские вещи, не разбирая – всё подряд.
Ты куда?!
Я слышала, что они задумали....я слышала..., – повторяла Лиля, – Меня в пси-хушку, Антона – сдадут государству...
А меня? – побледнела Фаина, – В интернат?
Отца женят на Зинке, если ты с ней не уживешься – то в закрытую школу...
Я с тобой! – Фаина даже не спросила, куда собирается мачеха.
Это невозможно...это нельзя...., – бормотала Лиля, застегивая молнию на сумке, – Он тебе родной отец, а я кто? Я даже не успела тебя усыновить... Удочерить....
Ты меня не возьмешь?!
Лиля понимала, что все может рухнуть в одну секунду. Да, в детской шел увлекательный разговор, и была надежда, что он продлится еще с полчаса. Файка не предательница, но она ребенок. Может невольно вскрикнуть, расплакаться. И тогда все сорвется.
Ладно, – она сунула падчерице сумку, – Понесешь вещи, а я Антона.
А куда мы? – теперь у Фаины горели глаза.
Подожди, нам еще надо тихо выбраться из квартиры.
Я умею, – Файка поставила сумку на пол, – Я первая проберусь, неслышно открою замок и дверь, а когда вы с Антошкой будете на лестничной клетке – закрою.
...Все прошло как по маслу. Лиля, держа на руках мальчика, на носках пробежала по коридору, скользнула в приоткрытую дверь... Заговорить с Фаиной она решилась только в подъезде.
Нам бы такси...Но через сколько оно приедет?
Яндекс-такси – это быстро, бывает, что через пару минут. Или я могу спросить вон того дядьку возле машины... Почему-то он мне напоминает таксиста. А куда мы поедем?
Лиля соображала. Самым логичным было бы поехать к матери. Но оказаться всем вместе в десятиметровой комнате, вынудить мать выставить родственницу на улицу... К тому же Алик их там сразу найдет, и тем более осуществит план Елены Викторовны – отправит Лилю в психушку, а всех остальных – по обстоятельствам. Интернат, детдом....
Но можно поехать к другой матери – к родной маме Антона. Лиля знает ее фамилию. Походить по этим вагончикам, поспрашивать...
Есть у меня одна идея, – сказала Лиля.
И когда Фаина договорилась с тем дядечкой, что копался в багажнике машины (он действительно оказался таксистом), Лиля назвала адрес:
Нам на Поле чудес... Вернее, там рядом есть что-то вроде кемпинга.
Таксист кивнул. Он знал это место. Ехать было сравнительно недалеко, минут двадцать. И вскоре беглянки уже подходили к проржавевшей ограде, за которой теснились «кибитки». Убогое зрелище! Гарлем... Старые вагончики, с которых облезала краска, натянутые веревки – тут и там сушилось белье...
Рядом женщины что-то обсуждали.
Лиля почувствовала, что даже Фаине, несмотря на всю ее браваду, страшновато выбираться из машины, покидать «последний островок цивилизации».
Возвращайся назад, – предложила Лиля, – Я заплачу. Тебя отвезут.
Нет, я с тобой...
Женщины замолчали, глядя на Лилю, которая подходила к ним.
Мне – Бельтюкаеву, – осторожно сказала Лиля, – Вера Бельтюкаева... Она же здесь живет?
Вы в гости, что-ли приехали?
Чувствовалось, что женщина была изумлена. Уж слишком резкий контраст был между видом приезжих - и обликом коренных обитателей.
Вера? – повторила она, чтобы убедиться – всё услышано и понято верно, – Верка вон там живет...Нет, лучше пойдемте, я вас провожу... Сами вы не найдете.
Мать Антона была поражена не меньше. В первую минуту она решила – Лиля приехала, чтобы вернуть ей сына. Но с облегчением убедилась, что речь пойдет не об этом.
Фаина оглядывалась по сторонам. Вагончик, который снаружи выглядел почти грудой металлолома, внутри оказался довольно уютным. Верка указала девочке, куда ей сесть, но Фаина даже не заметила приглашающего жеста. Она продолжала оглядываться, отмечая крохотную отгороженную «кухню», и старый диван, и столик с маленьким телевизором.
Я же говорила тебе, – сокрушенно сказала Верка, – Так и вышло. Из-за меня ты семью потеряла. Из-за моего мальчишки.... Может – еще обойдется? Еще помиритесь с мужем?
Спрячь меня, – попросила Лиля.
Что ты хочешь делать-то, подруга? Этой мелкой однозначно нужно домой возвращаться. Она ж не твоя дочь... Отец носом землю рыть будет, чтобы ее вернуть.
Файка встрепенулась, и теперь смотрела на Верку со страхом. Эта женщина была убеждена, что другого выхода нет – ей придется ехать назад.
От парнишки муж твой может и отступится. Зачем ему инвалид? Или...или ты ему напрямую хочешь сказать, что это не твой ребенок?
Нет, нет...Ни за что...
Отступится, – вслух думала Верка, – Если не сам, то мать его уговорит. Она понимает, что Зиночке этой такое добро не нужно. А ты... Ты вполне можешь потребовать какую-то долю при разводе...
Верка быстро поняла, что это разговор бесполезный. Лиля смер-тельно боялась возвращаться, не хотела больше показываться на глаза мужу и свекрови. С одной стороны она была уверена, что они ее уже не отпустят – запрут в больнице. С другой – Лиля считала, что честнее будет ничего не брать от мужа на содержание Антона. Ведь этот ребенок – чужой ему.
Это грех, наверное, что я не сказала ему правды. И вот...
Ладно, – бросила Верка, – Давайте думать, что делать будем.
Она побарабанила пальцами по столу.
Я не уйду, – Фаина смотрела на нее, – Я никуда не уйду.
А куда тебе деваться? – Верка говорила с ней, как со взрослой, – Теперь от тебя все зависит...Если ты домой не вернешься, отец твой полицию на ноги поднимет. День-два и всех тут найдут. Уезжай.
Поезжай, – попросила и Лиля и, видя, что девочка смотрит на нее как на предательницу, добавила, – Лучше ты потом отпросишься, добром...поговоришь с отцом...если будет хоть какая-то возможность, я тебя заберу к себе...
Фаина посидела, помолчала, потом поднялась. Лиля не могла не заметить, что девочка понурилась, отводила взгляд.
Как мне отсюда выбраться? – спросила Фаина.
Я тебя провожу до маршрутки, – сказала Верка, – Тут неподалеку – конечная. Молодец, что всё правильно решила.
А ему мне что сказать? Он же все равно будет спрашивать меня – где вы?
Лиля подумала:
Скажи ему, что такси нас высадило возле парка, ты осталась там стоять, а я дальше одна пошла. Куда – ты не знаешь. Я тебе сказала, что к подруге иду. Ты погуляла, попереживала, а потом вернулась домой. И найди возможность поговорить с бабушкой наедине. Скажи ей, что я хочу развестись, что ничего у ее сына требовать не буду... Пусть только Алик не пробует меня вернуть. Поняла, да? Елена Викторовна его уговорит, что так лучше, что так правильно....Женится он на своей этой.... Девочка моя, да не плачь же... Заберу я тебя, вот увидишь...
...Но долго еще вставала у Лили перед глазами эта сцена. Файка выходит из вагончика, повесив голову. Как на каз-нь идет.
*
Первую ночь Лиля с Антошкой провели у Верки – куда-то она отправила переночевать своего сож-ителя.
А потом Верка договорилась с кем-то – и для Лили открыли вагончик, который до сих пор стоял запертым. Хозяйка его уехала. Что-то изменилось в ее жизни, собралась она вроде бы на Север, старый друг ее туда позвал. Она хотела приехать, и продать прежнее жилье, да все никак не приезжала. Отыскали ключ, и заселили туда Лилю.
Сама понимаешь, – сказала ей Верка, – Если что, нужно будет быстро собраться, и все тут освободить.
Этой ночью они обе думали над тем, что Лиле делать дальше.
Всё равно мне кажется – это нереально, ты у нас надолго не задержишься, – говорила Верка, – Ну невозможно это – из нормальной жизни – на такое дно... И твой этот... Он же не совсем монстр, чай, поделится деньгами, чтобы ты квартиру с ребенком сняла...
Нет, – пугалась Лиля, – Его мать захочет гарантий. Что я снова не сяду Алику на шею, не буду шантажировать его ребенком-инвалидом... Она захочет, чтобы для ее сына вся жизнь началась с нуля...Если у меня будет клеймо псих-ической – это навсегда развяжет ей руки. Со мной можно совсем не считаться. А предпосылки есть. Врач подтвердит, что мне назначали антидепрессанты.
Все эти выражения были чужды Верке, она вслушивалась, будто не понимая.
Ладно, живи пока, – разрешила она, – Прокормим тебя как-нибудь.
Может я смогу что-то делать? Ну, подрабатывать, чтобы не сидеть у вас на шее?
Подрабатывать? С таким малЫм? За ним же глаз да глаз... А кто ты, подруга, по профессии, кстати?
Учительница, – сказала Лиля, и едва ли не чувство вины проскользнуло в ее голосе. Вот если бы она была швеей...
Верка подумала:
Может, ты с нашими детьми заниматься будешь? – предложила она, – У нас тут есть ребята... И из начальной школы, и чуток постарше. Как ты понимаешь – не отличники. Поможешь им домашние задания готовить... Родители рады будут... Еды тебе натащат.
Я не верю, – сказала Лиля, – Просто не верю, что так может быть... Конечно же...я всегда...
Ну вот и давай, – Верка погладила ладонью клеенку на столе, – Решили. Я поговорю с нашими.
...Они всё рассчитали правильно. Алик в конце концов нашел Лилю, но это случилось далеко не сразу. Елена Викторовна успела провести с сыном «работу». Сложными путями Фаина передала Лиле, что отец хочет развод, получив его – он даст Лиле полную свободу, пусть идет куда хочет и делает, что хочет.
Разводились они через суд, но это было чистой формальностью. Лиля сказала мужу – уже бывшему- что не будет брать у него алиментов. Тут удивился даже Алик.
Постой, но как же так...я готов помочь...
Это была исключительно моя идея, – твердо сказала Лиля, – Я настояла на том, что готова растить больного ребенка. Значит, мне и ставить его на ноги.
Но я же – отец...
Лиля смотрела под ноги. Алик махнул рукой.
Как хочешь...с твоим ослиным упрямством...Во всяком случае, ты знаешь мой телефон, и всегда можешь обратиться, если что-то будет нужно.
Как Фаина? – спросила Лиля.
Не знаю, – голос у Алика был раздраженным и усталым, – Зина делает все, чтобы с ней поладить, но этот чертов переходный возраст...Мне рекомендовали одну школу...закрытую...дорогую, но очень хорошую. Мне кажется, Фаине там будет лучше.
Ты потеряешь дочь, – сказала Лиля, – Ты ее уже потерял.
Во всяком случае, как бы я ее ни воспитывал, до уровня Антона она не скатится.
Они смотрели друг на друга, потом Алик развернулся и ушел.
Продолжение сегодня, в следующей публикации..
Автор Татьяна Дивергент
https://ok.ru/group/70000001811695/topic/158108985261551