ПОЛУНОЧНИКИ (клуб любителей мистики)

1 июн

ЧУЖОЙ ВЗГЛЯД (2)

Автор Татьяна Дивергент

Я не знаю, – помолчав, откликнулась Алина, – Не знаю, где моя мама. Я ее помню совсем немножко. Маленькая еще была... Закрою глаза и вспоминаю, что у меня есть мама как у всех. Помню солнечный день, она включает утюг и пока он нагревается, читает мне сказку. «Кота в сапогах». Помню запах глаженого белья. Помню как на прогулке упала, разбила нос и мама плакала вместе со мной.
А потом – вообще ничего не помню.... Где мама, что с ней стало... Меня забрал отец. Я не знаю, он меня выкрал, или запугал маму – и она сама меня отдала, или с ней что-то случилось... Я учусь в закрытой школе, если что. Отец за меня платит. Он бы и на каникулы меня там с удовольствием оставил бы... Я там обычно все лето торчу, ну, иногда еще одна-две девчонки со мной за компанию...Но в этом году в школе затеяли ремонт, и велели, чтобы все родители забрали своих детей на три месяца. Вуаля – и вот я здесь...
ЧУЖОЙ ВЗГЛЯД (2) - 988443790575
...С тех пор Алина появлялась при каждой возможности – то есть, когда отца не было дома. Она усаживалась на ступеньки возле входа в подвал и говорила с Марией через дверь.

А Мария теперь сочиняла свою сказку специально для девочки, читала ей новые отрывки и чувствовала себя Шахерезадой. Сравнение с восточной сказочницей навеяло еще одну мысль.

Слушай, а если я не смогу больше писать? – спросила она Алину, – Не знаю, что дает мне твой отец, но рано или поздно... При такой нагрузке как у меня – все выгорают...Творческое выгорание, слышала о таком? Наверняка настанет день, когда я не смогу написать ни строчки.
Алина помолчала несколько мгновений, потом сказала:

Лучше не пробуй проверять, что тогда будет. Не надо...
Тогда твой отец заменит меня на кого-нибудь еще? А что будет со мной?
И снова – тишина в ответ. Потом Мария услышала, как Алина взбежала по лестнице. Только каблучки простучали.

...В следующий раз девочка сказала:

Дай мне номер.
Что?
Номер своих родителей дай. Отец повезет меня к зубному врачу. Сказал – оставит меня, сам смотается в издательство, потом заедет и заберет. Так что продиктуй номер, там администраторша нормальная, я с ее телефона позвоню, скажу, что свой мобильник забыла.
Торопясь и оговариваясь, Мария продиктовала номер. Что-то происходило с ней последнее время. Она ловила себя на этом – хотела сказать одно слово, а говорила – другое. Может, так уже начинало сказываться то темное, неизвестное вещество, которым ее пичкали.

На этот раз Мария не знала, как дождаться появления Алины. Говорят, что драгоценен каждый день жизни, наверное, это и вправду так, но если бы можно было сделать, чтобы Алина поскорее вернулась и сказала, что дозвонилась – Мария отдала бы за это целый год. Больше у нее ничего не было. Только та хламида, которую она носила здесь, страшная история, что она тайком сочиняла, и ее сознание, которое уже начинало меркнуть.

Шаги девочки она услышала и узнала еще в коридоре – до того, как Алина начала спускаться в подвал.

Ну что?!
Через маленькое окошечко они смотрели друг другу глаза в глаза.

Женщина взяла трубку. Голос такой... Высокий...чуть дрожащий. Она все спрашивала: «Алло? Кто это? Я не слышу...» А потом вдруг как спросит: «Машенька? Это ты?»
И ты... Ты ничего ей не ответила? – Мария чуть не плакала.
Это, конечно, была мама. Если Алина ничего ей не сказала, мама подумала, что ее просто разыграли. Еще одна обманутая надежда.

Нет, я сказала: «Ага. Она живая». И только потом бросила трубку.
Мария готова была расцеловать девочку, но через дверь это не получилось бы. Кроме того, она понимала – то, что произошло, может иметь самые плохие последствия. Если мама побежит в полицию, если там отследят телефонный звонок... Заинтересуются Алиной. В любом случае Троицкий успеет сделать так, что подвал – если полицейские придут и захотят туда спуститься – будет уже пуст.

И еще плохо было то, что с памятью у Марии становилось все хуже. Ей то и дело приходилось возвращаться, чтобы посмотреть – о чем она писала в предыдущей главе. Она начала забывать не только мелкие детали, но и имена героев, и сюжетные повороты. Скоро скрывать этого будет невозможно.

...Все произошло неожиданно. Мария не питала надежд, она думала, что плен ее будет продолжаться до тех пор, пока сама она не превратится в «отработанный материал». Что может сделать для нее девочка, если у Троицкого уже «налаженная схема»?

Может быть, Мария дотянет до конца осени, или даже до Нового года. Вряд ли дольше... Зимой в подвале становится совсем холодно. Мария вспоминала, как мерзла прошлый раз – до тех пор, пока на улице не сделалось тепло. А весной, летом и осенью - в подвале сыро...

Мария пыталась представить, что ей предстоит перед тем, как... Говорят, при-говоренным когда-то позволяли высказать пос-леднее желание.

Почему-то Марии очень хотелось услышать пение птиц. Все равно каких. Неземной весенний голос синицы: «Пить...Пить...», речитатив кукушки...сольные арии соловья... До сл-ез хотелось.

В тот вечер Троицкий был дома – Мария это знала. Он просмотрел то, что она написала за день, а потом сбросил это на флешку – и вид у него был недовольный.

Алину, конечно, Мария не ждала. В присутствии отца она и близко не подходила к подвалу. Поэтому тем более, Мария была поражена, когда услышала, как девочка сбегает по ступенькам.

Отец привел какую-то девку. Ему сегодня не до меня и не до тебя....
Может быть – это очередная студенточка, мне на замену?
Может быть. Но я достала ключ.
Постой... сколько сейчас времени?
Половина двенадцатого.
Ночи?
Ночи, конечно... Бед-няга, ты и времени суток здесь не знаешь... Я открою дверь и тебя выпущу.
У Марии оста-новилось сердце. Она просто физически это ощутила.

Ты думаешь, нам удастся выйти из дома?
Ага. Я ж тебе говорю. Такое редко бывает, но когда отец кого-то приводит... Мне велено идти спать.А завтра он встанет поздно и с такой головой, что и таб-летки, пожалуй, не помогут. Будет ходить злой. Сейчас...
Троицкий открывал дверь с одного поворота ключа. Алина возилась долго. И Мария все ждала, что вот-вот насмешливый голос сверху окликнет их:

Чем это вы заняты? Собрались куда-то?
Дверь, наконец, открылась и Мария на всю жизнь запомнила, как не могла заставить себя перешагнуть через порог. Какой-то внутренний запрет сформировался: дальше – нельзя. Точно она была вам-пиром, которого надо пригласить войти. Или выйти

Ну ты чего? – теперь Алина разговаривала шепотом, – Давай быстро.
Как во сне поднималась Мария по лестнице, шла по чужому дому. К счастью, путь был короток – буквально два шага – до входной двери. Здесь с замком Алина справилась в два счета.

На улице стояло лето, но ночной воздух показался Марии удивительно холодным. И этот ветерок, о существовании которого она уже забыла... В подвале воздух стоял неподвижно.

Ты босиком, – вдруг сообразила Алина, – Постой, я вернусь домой, возьму тебе хотя бы тапочки.
Не надо, – Мария сжала ее руку, – Даже если бы у меня сейчас вообще не было ног, я бы как-нибудь отсюда сбежала. Уползла... А уж босиком – и говорить нечего... Ты со мной?
Я...я не знаю...
Никогда еще Мария не видела, чтобы Алина была в таком смятении. Ей тоже пришлось принимать едва ли не главное решение в своей жизни совершенно неожиданно.

Давай вместе! – Мария тоже шептала, как и Алина, и слышалась в ее голосе страсть, – Ну сама представь, что будет, когда твой отец увидит... Тут даже дважды два складывать не надо, чтобы сообразить, что это ты помогла... Я не могу представить, моей фантазии не хватает – что он тогда сделает... Бежим со мной...
Ладно, ладно...
Оказавшись на улице – Алина в шортах и топике, Мария – в хламиде своей да еще и босиком, обе сообразили, что и добираться в город им придется как Бог на душу положит. Ни копейки денег у обеих, ни телефона под рукой.

...Они то шли, то бежали – но Мария быстро зады-халась с непривычки – и тогда они снова переходили на шаг. Пустой ночной город казался им сюрреалистическим. Мария отбила ступни, она уже не чувствовала их, они были замерзшие, грязные... Услышав шум редкой легковушки – девушки шара-хались в ближайший двор, спешили затаиться. Обеим казалось, что это за ними погоня.

И только неподалеку от дома Марии, над ними сжалился какой-то частник – и бесплатно подвез под подъезда. Кварталов пять.

...Потом была кутерьма. Вызывали «скор-ую» для матери, отец позвонил в полицию, после чего девушек самых увезли в медгородок, чтобы осмотреть, выполнить необходимые обследования. После этого они давали показания...

Мария плохо помнила суд над Троицким. Она в то время лежала в пси-хиатрической клинике. Ее привозили на заседания, потому что считали, что она в таком состоянии, что может отвечать на вопросы.

...После подвала бо-льничная палата казалась Марии тихой гаванью. Она почти все время спала. Ей не нужно было больше тер-зать свой мозг, «пахать» до полного истощения. Врачи обещали, что она восстановится. Правда, на это уйдет много времени. Ле-читься придется и после того, как ее выпишут.

Перед кем Мария ощущала свою вину, так это перед девочкой, которая ее спасла. После того, как Троицкий получил срок и было доказано, что последние книги его – имевшие большой успех – написаны отнюдь не им, Марии не только присудили компенсацию, ей стали выплачивать и гонорары. Громкое дело послужило книгам лучшей рекламой, и томики раскупались «на ура».

Выйдя из ле-чебницы, Мария переехала от родителей в квартиру, которая надежно охранялась. Ей не приходилось больше думать о куске хлеба. А вот Алина вынуждена была теперь жить в школе-интернате. Мария готова была – и с радостью – оплатить девочке учебу в той самой закрытой школе, где она занималась до сих пор. Но этого почему-то не разрешили.

А взять к себе девочку Мария не могла – ни одна медицинская комиссия не позволила бы ей стать опекуном: в таком она находилась состоянии.

И с каким-то ма-ниакальным упорством Мария ждала что Троицкий вот-вот окажется на свободе. Тем или иным путем. Она просто это знала
ЧУЖОЙ ВЗГЛЯД (2) - 988443789807
Мария сидела в кабинете своего психотерапевта. За последнее время она очень изменилась, и перемены эти были к лучшему. Их совместная долгая и нелегкая работа все-таки дала результаты.

Прежде девушка хотела изменить облик, будто стремилась спрятаться от самой себя и от того, кто мог ее преследовать. Отсюда и перекрашенные волосы, и одежда, которую она прежде никогда не надела бы, и жизнь затворницей в этой многоэтажной башне, куда постороннему человеку проникнуть было бы трудно... Все это словно служило скорлупой, в которую она пряталась

Теперь Мария во многом напоминала себя прежнюю, она не выглядела уже такой истощенной, короткая стрижка ей очень шла, и одета она была аккуратно и продуманно. Врач отметил, что и ногти, некогда обломанные, короткие, теперь отросли – и девушка сделала красивый маникюр.

Ну что ж, наверное, вы у меня на приеме в последний раз , – сказал врач, – Я не придаю значение этой игре слов «крайний, последний...». Безусловно, вы всегда сможете прийти, если возникнет такая нужда. Но регулярно мы теперь видеться не будем. Поэтому поговорим о ваших дальнейших планах. Конечно, вы еще долгое время можете «почивать на лаврах», книги, которые вы написали в тяжелое для себя время – продаются хорошо, и даже переиздаются. Но вы еще очень молоды. Нельзя же всю жизнь провести в праздности... Чем вы думаете заняться?
Мама недавно огорошила меня новостью – оказывается, бабушка оставила мне в наследство деревенский дом. Места там, говорят очень красивые, и я хочу поехать... Вернее, мы хотим... Алина окончила школу, теперь она может распоряжаться собой, и пока я беру ее жить к себе.
Понимаю ваши мотивы, но не считаете ли вы, что присутствие Алины будет постоянно возвращать ваши мысли к прошлому? И я не знаю, в каком состоянии психика у этой девушки... Мария, поймите, вы сейчас почти здоровый человек. Но ключевое слово тут «почти». Всё остается хрупким. Сильный стресс может сломать вас снова. Мне не хотелось бы приводить именно такой пример, но уж слишком он яркий. Помните роман «Иди-от»? Начинается он с того, что князь Мышкин, которого врач признал почти излечившимся, возвращается в Петербург, и тут-то разыгрывается дра-ма. В конце же князь теряет всякую надежду вновь стать вменяемым человеком. Вам нужно очень беречь себя, избегать сильных волнений.
Так и будет, я вам обещаю...
Чем же вы планируете заниматься в этой деревне?
Дело в том, что..., – Мария замялась, как будто речь шла о чем-то очень личном, – Я хочу снова начать писать. Сочинять... Честно говоря – я скучаю по этому...
Замечательно! Это еще раз убеждает меня, что мы с вами работали не напрасно. А как с личной жизнью?
Врач задал этот вопрос осторожно, и на лице его было сочувствие. В какой-то степени он привязался к своей пациентке, и желал ей только добра. Но он увидел, что Мария тут же замкнулась.

Пока я не готова возвращаться к этой теме.
Мария неизменно отказывалась говорить о том, что в ее жизни может появиться человек, которому она станет доверять. Даже с родителями она не была полностью откровенна. Хотя прошло уже довольно много времени, врач решил не торопить девушку. Всему свой черед.

В кабинете стоял шкаф. Обычный шкаф, в котором, висела одежда. Врач переодевался, приходя на работу. Сейчас же дверца была полуоткрыта, и Мария увидела зеркало, прикрепленное к ее внутренней стороне. Небольшое – если подойти, в нем можно было отразиться по грудь.

Внезапно Мария увидела в зеркале Троицкого. Он был там, за стеклом, точно стоял у окна – и смотрел на нее. Выглядел Александр не таким, каким она его помнила. Он похудел, постарел, в волосах было уже много седины. И одежда на нем какая-то старая, поношенная – прежде он такую бы и в руки не взял.

Мария даже не вздрогнула – слишком сильно была поражена. А за спиною Троицкого маячила та женщина – из страшной сказки, которую Мария сочиняла в заточении. Она так и пропала – та сказка, не до нее было девушке ни перед побегом, ни после. Несколько раз мысленно Мария возвращалась к ней – думала, может быть, стоит ее записать заново, сочинить продолжение. И каждый раз шарахалась от этой идеи. Слишком ясно вставали в памяти дни, проведенные в подвале.

А теперь - в первый раз с того времени – Мария видела свою героиню. Та смотрела на девушку своими почти белыми колдовскими глазами – и показывала на Троицкого, и делала знаки, что ей нужно его забрать.

Что с вами? – быстро, с тревогой спросил врач.
Мария поняла – если она сейчас расскажет о видении – никуда он ее не отпустит. Сочтет, что рано. И все планы пойдут коту под хвост.

Со мной все хорошо...
Но вы чего-то испугались. Это было написано на лице...
Почему-то подумалось, что забыла выключить газ дома. Со мной такое бывает. Я контролирую этот страх – поочередно кладу руку на каждую горелку и говорю себе: «Видишь, она холодная, огонь не горит, все в порядке, запомни это...» И если не меня вдруг накатывает па-ника – вспоминаю это действие и успокаиваюсь.
Это пройдет, – врач закрыл карту Марии, – поезжайте в свою деревню, пишите книжки...Надеюсь, что если увижу вас, то уже не в своем кабинете...
*

Мама, почему ты не рассказывала мне об этом раньше? И на по-хороны бабушки не взяла?
Я думала, что для тебя это будет... Не слишком полезно..., – мать замялась, – Мы берегли тебя от любых переживаний. Но теперь тебе нужно вступить в наследство. Съездишь, посмотришь дом, а потом решишь – продашь его, или – может быть – станешь сдавать. А то, если захочешь, сама какое-то время в нем поживешь... Там и вправду очень красиво. Леса вокруг густые, еловые – со стороны посмотришь, и кажется, что они непроходимы, настолько густы и темны. А еще, когда я была там, бабушка угощала нас зеленым медом. Представляешь? Я в первый раз видела такой...
Но почему она выбрала меня? Я же ее совершенно не помню...
Мы с отцом сами удивились. Никогда в жизни она не говорила о таких своих планах. Только один раз обмолвилась – когда мы предлагали ей переехать в город – мол, не отпустит ее этот дом. Уж что она имела в виду, я не знаю.
*

Александр Троицкий знал, что выйдет на волю раньше, чем закончится его срок. Все время, которое он прожил в коло-нии общего ре-жима, он вел себя безупречно. Чтобы придраться к нему – нужно было долго искать повод.Троцкий не возражал, «не нарывался», добросовестно исполнял любую порученную ему работу, в ссоры с другими не вступал. Через какое-то время стал библиотекарем – кому ж и заниматься книгами, как не писателю...А еще он сочинял сценарии для самодеятельности. И по просьбе других закл-юченных писал им прошения о помиловании. За это с ним делились кое-чем из посылок, Троицкий никогда ничего не вымогал, что давали, то и брал. Как ни странно – у него и на воле остались поклонницы, вероятно их тронула его «романтическая история», они и организовывали ему передачи.

К тому времени, как его выпустили на свободу, Троицкий хотя и выглядел гораздо хуже, чем до заключения, но в целом, здоровье сохранил, что в таких условиях было трудно.

Но у него была цель, она его и вела. Если прежде Троицкий считал, что он исписался, выгорел – и ни на что больше не способен (а жажда славы не давала ему покоя, ради нее он и затеял опасную игру с подвалом), то теперь все переменилось. Он ощутил это еще в ту пору, когда ждал суда. Похоже то, что он всегда считал наивным и недостоверным - оказалось правдой. Лишения, скудное и убогое существование – каким-то образом пробуждают жажду творить. Словно воображение хочет компенсировать тебе то, чего ты лишен.

... В одну из ночей, когда Троицкий ворочался на жесткой постели, под тонким пыльным одеялом, ему неожиданно привиделся сюжет будущей книги. Именно привиделся – он словно посмотрел кино, которое развернулось перед его глазами – с первого до последнего кадра.

Главных героев там было два – он и Мария. И там, в той истории, которую сочинил его бо-льной мозг – он отпр-авил девушку на тот свет, поквитался с ней за все, что она сделала – разрушила его жизнь, обрекла на годы заклю-чения... О, там он поквитался с ней жес-токо...

И после того - всё время, что пришлось ему отсидеть, Троицкий мысленно сочинял этот роман, дополняя его новыми сценами. Он ничего не записывал. Память, лишенная внешних впечатлений – впитывала, сохраняла каждую фразу. Троицкий не мог допустить, чтобы кто-то прочел его историю,но сам он мог бы закрыть глаза –и пересказать ее наизусть. Он не сбился бы ни в одном предложении.

Это был его лучший роман, он хорошо разбирался в таких вещах. Когда Троицкого выпустили на волю, он мог бы еще «остаться вегетарианцем». Сесть за компьютер, записать то, что хранилось до поры до времени в его голове – отослать эту вещь издателю... Нет сомнений, что ее напечатали бы. Более того, книга бы «зашла». Она доказала бы всем, что Троицкий не исписался, что он действительно большой талант! Вернулась бы известность, он получил бы хорошие деньги...

Но он жаждал иного.

На свободе он оказался «гол как сокол». И вместо того, чтобы узнать, где находится его собственная дочь (за все время Алина не прислала ему ни одного письма, и ему было неизвестно, как сложилась ее судьба) Троицкий стал наводить справки о Марии. Осторожно, чтобы не вспугнуть не девушку. Он был уверен, что для нее их встреча не прошла бесследно. Наверное, до сих пор вздрагивает от упоминания его имени.

Через некоторое время он уже знал адрес Марии, но не торопился показаться ей на глаза. А когда все-таки решил предпринять кое-какие меры, выяснилось, что девушка уехала. И не одна – она забрала с собой его дочь.

Он сорвался бы за ними тотчас в эту трек-лятую деревню, но за годы, проведенные в неволе, научился держать себя в руках. И теперь словно прохаживался кругами, подбирался в добыче, думал, кто сможет разузнать о жизни Марии – как можно подробнее, но так, чтобы девушка не насторожилась.

И, в конце концов, понял, кто ему поможет.

...Алексея он знал давно. Это был человек из той его, прежней жизни. Тогда он был совсем молод, может быть, поэтому, история Троицкого не поразила его, не осталась в памяти – у молодости свои интересы. Парень учился в институте,а Троицкому помогал с компьютером – починить ли что-то, новую ли программу установить. Был, своего рода технической ско-рой помощью.

Теперь же в жизнь Алексея пришла своя бе-да. Парень собрался жениться и сам не верил, что такая девушка дала свое согласие на брак. За Настей бегали многие ребята – она была очень красивой, и весьма уверенной в себе, этакая королева.

Родители Алексея были далеко не в восторге от его выбора, пророчили, что с Настей ему придется трудно.

Она всю жизнь станет смотреть на тебя и думать, что выбрала не того, могла бы найти кого-то покруче..., –говорила мать, – Лешенька, не обижайся. Покруче – это не значит лучше, просто побогаче, повлиятельнее... И я оговорилась – не всю жизнь, а до той поры, пока она от тебя не уйдет. Настя сменит многих, пока хоть немного не остепенится.
Алексей подсмеивался над словами матери, а в душе боялся задуматься над ними.

...В командировку его послали перед самой свадьбой. Он торопился окончить все дела, думал, что Настя, должно быть, сердится, что он уехал в такое время...И он решился на сумасбродство. Деньги, которые откладывал, потратил на очень дорогое кольцо. Обручальное он, само собой, наденет Насте на палец, но вот этот перстенек с бриллиантом пусть будет овеществленной толикой его любви.

... Из командировки он вернулся на два дня раньше – хотел сделать невесте сюрприз. И еще на пороге квартиры услышал голос лучшего друга.

Когда же он отпер дверь... Не приходилось сомневаться в том, что здесь происходило. Друг застыл соляным столбом, а Настя даже оправдываться не пожелала – усмехнулась только. Она сидела за столом в одной ночнушке, катала по столу крошки хлеба и смотрела на Алексея с вызовом. Мол, ничего не поделаешь, съешь и и это... Слишком любишь, не сможешь не простить.

Алексей сунул руку в нагрудный карман, достал коробочку с кольцом и подал другу.

Держи... Можешь встать на колени и сделать ей предложение. Я вам мешать не буду.
...Оставалось подхватить дорожную сумку, что стояла у двери – и уехать к родителям.

Отец и мать видели, что сын хорохорится, не желает признавать, как ему больно – и решили отправить его проветриться, сменить обстановку.

К бабушке, в ту самую деревню.

Когда Троицкий узнал об этом, то решил про себя, что они поедут вместе.
ЧУЖОЙ ВЗГЛЯД (2) - 988443790831
Право, бывает - в другую страну доехать легче, чем в глухую деревню, сообщение с которой едва налажено.

Самым легким этапом пути стала поездка на междугороднем автобусе до соседнего областного центра. Мария постаралась сделать все, чтобы дорога для Алины оказалась приятной. Она уступила девушке место у окна. , в специальных углублениях стояли бутылочки с лимонадом. С собой взяли и шоколадки и журналы. Зарядку телефонов обе решили экономить – неизвестно сколько времени в реальности займет дорога.

Напротив них в автобусе сидел очень красивый юноша, наверное, на пару лет старше Алины. И Мария заметила, что ее юная подружка не оставила молодого человека без внимания, то и дело цепляла взглядом. Мария втайне порадовалась этому – пусть парень даже и не заметил своих соседок. Но такое поведение Алины значило по крайней мере, что душевная рана, нанесенная девушке, почти затянулась. И Алина вновь открывается жизни, её радостям.

О себе Мария думала, что эта сторона бытия для нее закрыта, что уже никогда и ни в кого она не сможет влюбиться.

...Добрались они «с ветерком», в прямом смысле. В жаркий день люк в потолке автобуса был открыт.

В огромном здании автовокзала девушки задержались недолго – успели лишь выпить кофе из автомата.

Путь предстоял еще долгий. На пригородном автобусе нужно было добраться до райцентра, там - пересесть на катер, который перевезет их через залив – и пришвартуется у турбазы.

Ну а дальше – своим ходом, если только не подберет их какой-нибудь частник.

Но на такое везение лучше не рассчитывать, стоит настраиваться на десять километров пешего пути

... На пристань они приехали рано – никого тут еще не было. Только пыльный причал, будка, в которой несколько человек могли спрятаться во время непогоды - и старый матрос, которому предстояло встречать катер. Видимо, он чувствовал себя тут хозяином, счел, что молчать невежливо и заговорил первым.

На турбазу отдыхать?
Хотя, вроде бы это было и так ясно. Куда же еще? У всех здесь один маршрут. Алина промолчала, и пришлось отвечать Марии.

Нет, мы в Несветово.
Старик удивленно поднял брови, но потом покивал – мол, понимаю, понимаю...

А что тут удивительного? – не выдержала Алина, – Вы как-то странно среагировали...
Старик будто не заметил, что девушка огрызнулась

Вам рассказал кто-то про это место? Вы как про него узнали?
Мы по делам туда, – уклончиво сказала Мария.
Старик глянул на потертые часы на кожаном ремешке. Давно уже Мария не видела ни на ком наручных часов. До прихода катера оставалось еще минут сорок.

Старик закурил

Не буду про ваши дела спрашивать... Но странное это село... Обычно туда едут те, кто про него кое-что слышал, и находятся такие, которые там остаются.
А что там особенного? – не выдержала Алина.
Обычно она с недоверием относилась к новым людям, но тут ей правда стало интересно.

Уж больно оно наособицу стоит, словно отдельное государство. И еще... Мало ли таких крохотных сел загнулось, обезлюдело...Обычно, когда последние старики по-мрут – с тем и ко-нец деревеньке. Молодежь туда не на заманишь. Разве что природа там уж больно хороша – ну, тогда дачники едут.
А в Несветово как жило сотни полторы человек в прежние годы – так и сейчас столько же. Кто сразу оттуда не уехал, тот уж там и остается. И ничего власти для этого села не делают. Дорогу толком туда до сих пор не проложили – одна грунтовка. Магазин там единственный. Медиков тоже никаких нет, не то, что врача - даже медсестры...Сами понимаете – если что случится, до ближайшей больнички добираться проблема.. Места там красивые, конечно, но не такие, чтобы с ума сойти и остаться при этой красоте...

А что ж тогда?
Удача, – просто ответил старик, – Вот как поселишься ты там, так и начнут у тебя происходить какие-то хорошие перемены в жизни. В Несветово бедных людей – нет. Кто-то наследство получил, кто-то вахтой на хорошую работу устроился, и платят ему больше, чем прочим. Последний случай был – женщина у себя дома открыла старую икону...ну, в смысле киот открыла, а там – несколько старинных золотых монет. Кто-то когда-то спрятал за образом.
И тяжелых бо-лезней там не встречается, настанет пора старикам – уходят на тот свет легко. Дети родятся здоровые... Участковый туда никогда не заглядывал – по-моему за всю историю того села(а оно старинное) не было случая, чтобы какое-то пре-ступление совершилось...

Прямо рай земной, – в голосе Марии слышалось недоверие.
Об одном только я слышал, – старик продолжал, точно не обращая внимания на ее слова, – Редко, очень редко там пропадают люди. И тогда уже с концами – из тех, кто исчез – никого никогда не нашли.
Мария почувствовала, как вздрогнуло плечо Алины под ее рукой. Она хотела было сказать, что не стоит продолжать этот разговор – ведь старику неизвестно, через что они прошли. Но тут подошли две женщины – им тоже было нужно на катер. По разговору меж ними можно было понять, что отдыхают они на турбазе, но выбрались в райцентр кое-что купить. Стали потихоньку стекаться и другие пассажиры. И старик уж больше речь про странное село не заводил.

Подошел катер. Мария подумала, что он едва ли не ровесник старика. И еще ей показалось, что катер слишком глубоко сидит в воде даже сейчас, когда не взял на борт людей. Что же будет, когда они все сядут?

Начался мелкий дождичек и разместиться им пришлось внизу – в полутемном помещении, где ничего не было, кроме лавок вдоль стен. Когда закрыли дверь, чтобы внутрь не попадала брызги, стало еще и душно. Хорошо, что дорога заняла всего полчаса.

...Турбаза была самая обыкновенная, видно, сохранилась еще с советских времен. Маленькие фанерные домики, расписанные сказочными сюжетами, «стекляшка столовой» – вращался вентилятор и тянуло вкусными запахами.

У них нельзя купить поесть? – спросила Алина.
Мария вспомнила, что они с утра так и не перекусили – она как-то забыла об этом, и почувствовала себя виноватой. Девушки наскоро поели в лесу, за турбазой, устроившись на поваленном дереве. Доели бутерброды с сыром, допили лимонад. И потом, поблукав немного, нашли, ту самую «грунтовку», по которой им предстояло идти в лучшем случае часа два, то есть, до самого вечера.

Дома они рассматривали гугл-карту и убедились, что какие-то ориентиры на ней искать бесполезно. Поля, поля, поля... Дорога вилась меж ними до самой деревни.

...Они шагали уже минут двадцать, когда сзади послышался шум легковой машины.

Не надейся, – предупредила Мария, – Наверняка, мест нет – и нас не возьмут. Ничего, дойдем. Осталось не так уж много.
Но старенькие «Жигули» (Мария совершенно не разбиралась в марках, однако как бы это была не доисторическая «копейка») притормозили возле них и пожилой дядька сказал, будто знал их давно:

Садитесь.
Откуда вы знаете, куда нам надо? – Алина как всегда, была настороже.
Сейчас подумаем, – дядька сдвинул кепку, – Вряд ли вы собираетесь жать рожь на каком-нибудь дальнем поле. Оно, конечно, и лес там, дальше, есть, но туда только за грибами, а им пока не время...Значит, некуда вам больше направляться – садитесь, подвезу...
Вы сами из Несветово?
А откуда ж еще...
Я внучка Екатерины Ивановны, – сказала Мария, – Ну, Вольновой... Вы знали ее, наверное...
Девушки сидели на заднем сидении, и вроде бы ничего не изменилось в поведении дядьки – руки его по-прежнему лежали на руле, и не обернулся он, чтобы посмотреть на них. Но Марии показалось, что спина его окаменела.

Надолго вы к нам? – вот и в голосе прозвучали какие-то странные нотки.
На все лето, наверное. Бабушка завещала мне дом...Знаете, – продолжала Мария немного смущенно, – Тут нам на пристани один старик рассказал, что у вас – просто сказочное место. Все здоровы, красивы, богаты... Никто не хочет уезжать, вроде как своя община.
Ну...
Так что мы посмотрим, может и нам с Алей тут понравится так, что останемся надолго...
И сразу Мария поняла, что шутливый ее тон – не к месту, что человеку этому он кажется каким-то противоестественным. Но он ничего не сказал, только скорость прибавил.

Минут через десять показалась деревня. И ничего в ней не было необычного. Высокий деревянный крест у дороги, такие нередко можно увидеть при въезде в города и села, защита своего рода. Здесь же на отшибе стояла и церковь. Видно, очень старинная, но уже изрядно разрушенная. Не было здесь кровли, не осталось стекол, но колокольня уцелела. А штукатурка обвалилась, обнажив темно-красные кирпичи.

Это какой же век? – заинтересовалась Мария.
Конец восемнадцатого, – будто нехотя сказал дядька.
А как вас зовут? – спросила Алина.
Роман...., – водитель бросил взгляд на нее и поправился, - Дядя Роман
Они не ожидали, что он подвезет их к нужному дому, думали – просто высадит где-нибудь на деревенской улице. Но дядя Роман затормозил у самых ворот.

Сколько мы вам должны? – спросила Мария, готовясь достать кошелек.
Он посмотрел на нее едва ли не с бо-лью.

Тут никто с вас ничего не возьмет.
Оставшись одни, девушки переглянулись.

Ты что-нибудь понимаешь? – спросила Алина.
Не больше тебя. Но, похоже, самое трудное дело нам еще предстоит. Ключ- здоровенный, а открывать замки у меня всегда получалось плохо. Как только бабушка справлялась?
...Причем речь шла не об одном замке. На кольце их висела целая связка. Самый большой от ворот – их кое-как девушки открыли. Маленький гараж с трещиной на стене тоже был заперт на ключ. И летняя кухня. Но больше всего пришлось повозиться с входной дверью.

...Они знали уже, что дом был старинный, и жил в нем когда-то купец, торговец солью. Стены толстые – как в крепости. Две большие комнаты, а кухня – еще больше. Печь, выложенная красивой изразцовой плиткой. И много окон – по четыре в каждой комнате. Как раз проглянуло солнце – неяркое, вечернее, и комнаты наполнились светом.

Алине, конечно, хотелось осмотреть тут каждый уголок. Быстро обнаружила она, что из дома ход ведет в каменный сарай. Когда-то купец хранил здесь свой товар, а потом сарай переделали в конюшню. Тут еще пахло лошадьми, хотя бабушка, естественно, никаких коней не держала.

Мария обрадовалась тому, что в кухне есть электрическая плитка – значит, можно вскипятить чайник. Вот только вода в дом не была проведена, зато во дворе имелся колодец.

– Под лестнице еще есть погреб, – говорила Алина.

Мария не пустила ее к колодцу.

Я сама достану воды...
Огород зарос вездесущим американским кленом, неистребимым как баобабы на планете Маленького Принца. Но в самом доме было так чисто, словно хозяйка еще оставалась здесь. Вот разве что пыль не вытерла.

...Слава Богу, свет не отключили. Конечно, летние ночи коротки, но неприятно было бы первый вечер коротать в темноте.

... Они сидели в кухне, пили чай из бабушкиных кружек. Алина все приглядывалась к чему-то. Мария поняла – к часам с маятником, что висели на стене.

Ты обратила внимание, как они идут?
Как?
Первый раз такое вижу. Стрелки движутся не вперед, а назад...
Не может быть.
Глянь...И еще я видела в комнате шкафчик с иконами. Помнишь, что рассказывал тот дед? Давай посмотрим – вдруг и у нас там спрятан какой-нибудь клад?
ЧУЖОЙ ВЗГЛЯД (2) - 988443791343
Это был не киот, а шкафчик от кухонного гарнитура, красиво сработанный, угловой, с резьбой – лентой виноградных листьев – и со стеклянными дверцами. Внутри бабушка хранила иконы, большая часть которых были совсем дешевыми – изображение нанесено на картон. И лишь один образ привлекал внимание – Казанской Богоматери. Относился он, наверное, к началу двадцатого века. Киот закрывался на крошечный крючок. Но внутри, кроме самой иконы ничего не было.

Постой, – Алина вынула из самой глубины шкафчика свернутую в трубочку тетрадь, тоже очень старую, с пожелтевшими страницами, – А это что? О чем здесь написано?
Даже при дневном свете разобрать слова было нелегко. Фиолетовые чернила почти выцвели, почерк не слишком разборчивый, буквы мелкие, с сильным наклоном. А при тусклом потолочном освещении задача становилась почти безнадежной.

Завтра посмотрим, – Мария вдруг ощутила почти обморочную усталость, слишком длинным выдался этот день, – Может быть надо было привезти постельное белье, но честно говоря, мне сейчас уже все равно, я готова лечь хоть на полу... Тут есть бабушкина кровать и диван – выбирай, что тебе больше нравится...
К счастью, в шкафу обнаружились стопки чистого белья. Они даже пахли так, как помнила Мария – шалфеем. Алина уступила старшей подруге кровать, и заснули они обе, едва коснувшись головой подушек.

Заточение в подвале аукнулось Марии бессонницей, которая – как она сама думала – останется с нею на всю оставшуюся жизнь. Но тут – впервые за долгое время – она спала как в детстве. Бабушкин дом вернул ее в те безмятежные годы, когда ее приходилось будить.

Утром Мария встала первой, еще на рассвете, она подумала, что в доме нет ни крошки съестного. И первое дело, которое надо им с Алиной сделать – это прогуляться до магазина и сделать запас продуктов на ближайшие дни.

Ожидая, пока девушка проснется, Мария взялась за старую тетрадь. Начала – просто, чтобы посмотреть, нет ли там чего интересного. Но к тому моменту, когда Алина встала – Мария уже забыла обо всем за свете. На обращенные к ней вопросы она отвечала односложным: «М-м-м...». Алина обыскала кухню, после чего достала из сумки Марии кошелек и ушла. А Мария даже не подняла головы.

Минут через сорок девушка вернулась, впечатленная.

Не, я такого никогда не видела... Представляешь, магазин тут – это бревенчатый дом, и внутри продается все на свете. Грабли, тазики, зонтики, сапоги, и тут же хлеб, пироги, колбаса, молоко...
Типа сельпо, да...
И первое, что меня спросила тетка за прилавком, это: «К кому вы приехали?» А когда я ей сказала – видела бы ты ее лицо! Набираю я, значит, еду, пирог еще взяла под занавес – сейчас нам попить. С капустой пирог, еще теплый. Потом спрашиваю: «Сколько с меня?» А тетка эта отвечает: «Ничего. С вас – ничего». Так и не позволила мне рассчитаться. Что-то странное тут происходит...
Я знаю – что, – Мария, наконец, отложила дневник.
Она смотрела на девушку, и глаза у нее были как у человека, который сам не может поверить тому, что узнал.

Алька, это место и сама бабушка называла, и все в деревне зовут «дом с глазами», «дом, который смотрит», «взгляд из-под земли», «чужой взгляд»... Это происходит каждые сорок лет...Тут открывается... А подвале, как я понимаю, есть дверь... Или ход... Открывается ход между мирами. Можешь считать, что я поехала... Но я просто говорю тебе то, о чем прочитала. И место это – ждет. Жерт-ву ждет, представляешь? И если не получит ее... Даже не знаю, что тогда будет, потому что свое оно получало всегда. И платило за это. Платило следующими сорока годами мирной беспечальной жизни, когда в каждом доме достаток, люди не болеют, не знают горя...Не знаю, насколько далеко распространяется его влияние. Наверное, оно ограничено,именно поэтому люди, что собрались тут, не уезжают... Вроде, знаешь, как в холод сидят и греются у костра.
Постой...А твоя бабушка, раз она была хозяйкой этого дома – она, выходит, была не жертвой, а кем-то вроде хранительницы... И теперь она завещала дом тебе, чтобы ты заняла ее место? Когда там следующий срок? Ну, когда очередные сорок лет истекают? Что-то мне подсказывает – это произойдет нынешним летом...
Более того, вот-вот. Там есть такой календарик.
И судьба подстроила так, – Алина всегда соображала быстрее. – Чтобы ты приехала сюда не одна, а со мной. Кто я? Считай, бродяга... Детдомовская, си-рота, дочь пре-ступника... Мое исчезновение не то, чтобы никто не заметит, но никто не примет близко к сердцу. Я вроде как идеальная жер-тва получаюсь, так? Слушай, я хочу посмотреть на этот подвал....
Алька, что ты несешь...
Ну, я же поняла,что все происходит только в определенный день и час, так что сейчас нам ничто не угрожает. Пошли искать...Кажется, это то, что я вчера видела под лестницей. Какая-то такая небольшая дверка, запертая на висячий замок.
... К замку подошел тот единственный ключ, который им до сих пор не пригодился.

Дверь открылась, и на девушек пахнуло холодом. Вниз, в густую, какую-то плотную тьму вели ступени. И никакого выключателя на стене. Алина включила фонарик на телефоне.

Алька, я пойду первая.
Мария спускалась осторожно, хотя ступени были каменные и вряд ли могли обломиться под ее ногами. Сам подвал оказался не так уж велик – размером с комнату. И был он абсолютно пуст – только голые стены...

Что ж оно – открывается прямо в стене? Выходит из стены?
Подожди, – Мария вспомнила сон, который видела давным-давно.
Она присела на корточки, провела ладонями по полу.Алина направила луч света прямо ей в руки.

Вот, – Мария указала на квадрат, заметить который было почти невозможно, таким естественным образом он сливался по окраске с досками., – Видишь, туда есть лаз... И никакой ручки, никакого замка...
Что же? – Алина уже сидела на корточках рядом с ней, – И сопротивляться никак невозможно? И бороться с этим нельзя?Оно заберет тебя и всё? В любом случае?
Можно, – медленно сказала Мария, – Знаешь, говорят... Есть такое понятие «душа готова». Когда ты сама про себя решишь, что не боишься. Тебя не терзает страх, не мучает совесть. Нет на тебе таких больших грехов, чтобы ожидать там вечной муки... Тогда ты, может быть, устоишь перед всем этим... И еще, Алька, я давно хотела тебя спросить – но вот, боялась...Все те, кто сидел в подвале передо мной. Какова их судьба? Что с ними сталось? Я боюсь думать, что все они...
Да нет, – Алина дернула плечами, – Ты знаешь, если пить эту др-янь, которой пичкал тебя отец...Мозг сго-рает очень быстро. И человек... Как бы это сказать... Превращается в овощ...В конце концов, он уже и имени своего не помнит – тем более, не может сказать, где он был – и что пережил. Такого человека можно завести подальше – и просто отпустить. Я знаю, что одну женщину потом нашли родные. Ее показали по телевизору, мол, прохожие обратили внимание на такую особу – она не может сказать, кто она и откуда. Родные узнали ее, забрали, пытались лечить, но все бесполезно... Остальные, скорее всего, просто стали бом-жами...
*

Так ты тоже родом из этой деревни... Как все-таки тесен мир, – Троицкий оглядывал село, по улицам которого они проезжали.
Местечко казалось ему удивительно унылым. Он, который объехал полмира, не смог бы выдержать тут и недели. Жара, ни озера, ни реки – не сочтешь же речкой этот пересыхающий ручеек, через который неизвестно зачем построен мостик, хотя ручеек этот и перешагнуть можно. И местность вокруг голая, ровная – как ладонь, ни гор, ни каких-то живописных холмов.

Вернувшись из мест зак-лючения, Троицкий быстро растерял то, чему мог бы радоваться до кон-ца жизни. Это чувство свободы, возможность распоряжаться своим временем – идти куда угодно, что угодно делать... Наоборот, ему хотелось всего и сразу – будто компенсацию за годы лишений. Малым он не собирался довольствоваться. А меньше всего Троицкому хотелось соприкасаться со здешним населением – будучи за колючей проволокой – он насмотрелся на от-бросы рода человеческого. Вряд ли здесь, в этой глуши, народец лучше.

Алексей, который вел машину, старался сориентироваться. Он был здесь когда-то давным-давно, еще подростком. И вряд ли выбрался бы сюда в ближайшие годы, если бы не личная дра-ма.

Вот и бабушкин дом – коричневый, ставни на окнах выкрашены в голубой цвет, у крыльца – заросли флоксов.

Конечно, приезд внука в жизни старой женщины был огромным событием. Все уже ждало Алексея и его спутника. И пироги на столе, и отдельные комнаты. Дом был маленький, и бабушка собиралась перебраться на диван в гостиной, а комнатки крошечные – кровать и бок печки-голландки – вот и все, что в них помещалось – отдать дорогим гостям.

Но все тут сияло чистотой, и Алексею показалось, что тяжесть, лежавшая на его плечах, исчезла куда-то, истаяла... Что он вернулся в детство. Ему даже захотелось поспешить в сад, туда, на грядки с горохом, где он так любил «пастись», когда был маленьким.

Троицкий успел предупредить Алексея, чтобы тот не заикался бабушке о цели его приезда. Чем меньше людей будут знать о ней – тем лучше. Сам он собирался в тот же вечер, скорее даже – в ночь, навестить Марию, и если все пойдет так, как он задумал – уехать потом с Алиной затеряться, чтобы никто и никогда не нашел их.

Бабушка же пребывала в счастливом неведении, что гости задержатся надолго – будут дышать их деревенским несравненным чистым воздухом, отсыпаться, есть то вкусное, домашнее, что она станет готовить им.

И все же чем-то насторожил бабушку Троицкий и, улучив момент, сказала она внуку:

Какой-то твой друг...весь почерневший. Он не болеет часом?
Да нет, – думая о своем, откликнулся Алексей, – Трудная жизнь у него была – и только.
*

Не стоит идти со мной, – сказал Троицкий Алексею.
Уже почти десять вечера. Куда это вы собрались? – удивился тот.
Стемнело, а на улицах в этой деревне горело пять или шесть фонарей, и стояли они далеко друг от друга. Чтобы не споткнуться и видеть, куда ступаешь, люди носили с собой фонари, кто-то в руке, кто-то цеплял на одежду, кто-то крепил на лоб, как это делают шахтеры.

Алексей тем более удивлялся, так как приятель его говорил, что здесь и днем смотреть нечего, а вот гляди ж ты – хочет идти куда-то впотьмах.

Я плохо сплю, – сухо пояснил Троицкий, – Мне надо пройтись, иначе будут ворочаться полночи. Не беспокойся за меня – я большой мальчик.
Так, может, вместе?
Ну уж нет... Иди домой.. Я один.., – казалось, Троицкий был раздражен даже самим предложением.
Алексею оставалось только пожать плечами. Но стоило захлопнуться двери за его знакомым, как бабушка сказала Алекею:

Ступай за ним.
Так он не хочет – ты же сама слышала.
Мало ли что он говорит – а ты ступай. Тихо иди следом, так, чтобы на глаза ему не попасться. Негоже здесь чужому человеку одному ходить в темноте.
Да что тут может случиться? – недоумевал внук.
Иди.
... Троицкому пришлось поплутать, прежде, чем он узнал нужный дом. Хотя заранее записал он адрес, и, готовясь к поездке, над картой подолгу просиживал, но совсем другое дело – идти во тьме, пытаясь различить на домах, скрытых за высокими заборами – таблички с названиями улиц, номерами.

Но дома тут большею частью были деревянные, и тот старинный, каменный, который был ему и нужен, весьма среди них выделялся.

Троицкий попытался открыть калитку. Ему неожиданно повезло. В этот вечер Алина, посланная ее запереть, отвлеклась на что-то, да так и вернулась в дом, забыв ее запереть.

Троицкий смог подойти к самой стене дома и незаметно заглянуть в окно. Он едва узнал Алину – из подростка она превратилась во взрослую девушку.Между тем, Троицкий не сомневался, что страх перед ним - живет где-то в глубине ее души, и дочь не помешает ему сделать то, что он задумал.

Кроме того, будучи в зак-лючении он научился вести себя так, что при желании мог зап-угать любого. Ну, почти любого... Ему потребуется немного времени, чтобы по-кончить со всем. А потом они с Алиной сядут в машину Алексея (пусть тот только попробует протестовать), доберутся до ближайшего города, и там - ищи-свищи.

...Мария почти не изменилась. Она оставалась такой же худенькой, какой – он помнил – она сидела у него в подвале. Темный халатик был на ней. Она сидела за столом и что-то читала.

И вдруг подняла глаза на темное окно. Взгляды ее и Троицкого встретились.

Мария не могла ничего сказать. Она только подняла руку, указывала на окно и беззвучно открывала рот. Алина взглянула тоже - и вскочила.

Троицкий знал, что ему вряд ли повезет второй раз. Не может же дверь в дом быть открытой тоже. Поэтому он сразу ударил в нее сильно – плечом и всем телом. И сорвал задвижку.

Подобие детской игры, а на самом деле – ловля жер-твы в комнате – не должна была затянуться.

Но Алина схватила Марию за руку и каким-то образом проскользнула мимо отца. Троицкий вытянул руки им вслед, и почти достал – пальцы его соскользнули , не удержали подол темного халатика. Мария без слов понимала, что хочет делать их пре-следователь, Скоро эти пальцы сожмут ее горло.

Она один выход видела, дававший шанс на спасение. Выскользнуть в дверь, убежать в темноту, спрятаться в ней. Но Алина тащила ее в подвал. Можно было подумать, что девчонка потеряла от стра-ха голову. Неужели она надеялась, что ее отец поскользнется на ступеньках, преследуя их?

...Они сами загнали себя в ловушку. Троицкий видел, что обе исчезли в двери под лестницей, ссыпались по ступенькам, топоча. Он стоял наверху. Теперь он мог позволить себе не спешить, быть осторожным.

Нельзя съера-шиться с этой чертовой лестницы и что-нибудь сло-мать. Он спускался медленно, нащупывая ногами ступеньки.

Он стоял уже на полу, как вдруг подвал осветился. В первую минуту показалось, что кто-то включил свет. Белый, мер-твенный свет, какой бывает в опера-ционных.

Посреди подвала, в полу, открылось окно.

И эта женщина, что поднималась оттуда... Ее лицо...В эти последние мгновения в Троицком вдруг проснулся художник.Он подумал, что если бы был гением, то именно такой он написал бы См-ер-ть...Эти длинные руки, на которых, казалось, не было плоти, лишь кос-ти и сухая кожа...Эти черные прямые волосы. И эти белые глаза. Посмотришь в них – и нахлынет такая тос-ка...Будто воедино собрались все стр-ахи, все бо-ли, все пос-тыдное, совершенное тобою в жизни, и уж труд-но дышать, и уж нечем....

Наверху, у входа в подвал, стоял Алексей и, не веря себе, смотрел на эту картину. Две девушки, прижавшиеся к стене. Оцепеневший Троицкий и это...существо перед ним...Ход, что открылся в земле... Почему-то он напомнил Алексею конец макаронины... Может быть, потому, что втянул, всосал эту пару с тем самым звуком, ут-робным свистом, с каким кто-то огромный, чу-довищный поглощает спагетти.

... И все кончилось... Свет погас... и все. Ровный серый пол....где тут ход – пойди разбери.

Алина хотела что-то сказать, но не могла. У нее мелко стучали зубы.

*

...Они сидели в доме Алексея, на террасе, зплетенной девичьим виноградом, и пили чай. Бабушка хлопотала теперь совсем не так, как в присутствии Троицкого.Того она словно боялась. А этим гостям – не знала, как выразить свою нежность.

Ватрушки на столе благоухали ванилью.Бабушка все подливала гостям чаю в большие чашки. То приобнимет Алину за плечи, то улыбнется Марии, чуть покачивая головой.

Всю правду они говорят... Всю правду, – повторяла бабушка.
Алексей же не мог поверить:

Что? Еще сорок лет покоя? Ну, слушайте, девчонки, я вам не верю.
Алина только плечами пожала.

И что – вы теперь хотите остаться здесь, хранить этот дом?
Не знаю, – честно сказала Мария, – Впервые за столько лет у меня так легко на душе. С того самого дня, как я попала в подвал – такого не было. И врач говорил, что уж и не будет. Но сейчас... Может быть, потому что теперь я знаю, точно знаю – что все кончилось. Окончательно. Навсегда. Что мой му-читель там, где он и должен быть. И он уж оттуда не вернется.
Потом она вдруг спохватилась. Ведь речь шла об отце Алины. Мария поспешно продолжала:

И сейчас мне не хочется отсюда уезжать. Я бы осталась тут, может быть, до осени...Сидела бы, сочиняла свое, а там – посмотрим... Вы говорите – что тут делать... Но бабушка Катя же здесь прожила всю жизнь, и даже не думала о том, чтобы отсюда уехать...
А девочка? Девочка же не сможет...
Я..., – Алина откашлялась, – Я хотела сказать потом, но... Мне сегодня мне написала моя воспитательница, из интерната. Она ко мне очень хорошо относилась. И она написала, что меня ищет мама. Мама нашлась...
Мария не верила своим ушам:

Господи, она жива? Где же она была до сих пор? Почему не объявилась раньше?
Отец ее запугал, как он умел запугивать всех, за кого брался всерьез. Она уехала, и даже не слышала про то, что он сидел. Мама ждала... Честно говоря, не знаю, чего она ждала, – Алина засмеялась, но так, что Мария почувствовала, насколько девушка внутренне напряжена, – Так что в любом случае я поеду, чтобы встретиться с ней.
А я не верил... Значит, и в твоей жизни произошло что-то доброе, благодаря этому месту...
Мне сейчас кажется, – подхватила Мария, – Что здесь не просто кто угодно может быть принесен в жер-тву раз в сорок лет... Уходит что-то исключительно злое, чему уже нет места на этой земле. И благодаря этому мир становится чище, что ли...
Сколько лет прожила она, боясь всего вокруг. Не смея лишний раз выйти за порог, страшась прохожих – тех, кто видом своим хоть отдаленно напоминал ее му-чителя, не прислушиваясь к своим желаниям. А теперь ей хотелось всего на свете... И малого, простого... Взяться за вышивку, отправиться вечером любоваться закатом, не страшась вернуться в темноте, долго смотреть на звездное небо. Ощущать жизнь, впитывать ее глазами, руками, даже нёбом... И писать ей хотелось, даже очень... И че-рт побери – может быть, наконец, полюбить.

Алексей пошел провожать их. И завидев издали белый каменный дом, Мария поняла, что он больше не напоминает ей крепость. Теперь это – место, где она по-настоящему стала сама собой, колыбель ее рода, ее прибежище, ее настоящий дом. И он ждет ее.

Конец

Автор Татьяна Дивергент
(ссылка на автора - в комментариях)

Комментарии