Глава первая – Нерадивый Сын. Шёл 178 год нашей эры — эпоха, когда Восток, подобно старому, изношенному ковру, истаптывался бесконечными междоусобными войнами. Над миром витал густой, тревожный дух перемен, грозящий смести с лица земли древние царства, как ветер сметает пыль. На самом краю этих бурных земель, зажатые между могучими Персией и Парфией, а также гордыми, хранящими свои тайны в неприступных горах курдскими поселениями, располагались самые отдалённые владения Великого Каганата. Он, словно каменный исполин, стоял на перекрёстке путей, изнурённый бесконечными локальными войнами с Парфией на западе и Персией на востоке. И даже на берегах Аг-Дениз, что ныне зовётся Каспийским морем, не было покоя от вечных набегов огненно-волосых воинов с далёких северных земель, что приплывали на своих ладьях, неся с собой ужас, огонь и разорение. Под раскидистой тенью старого тутовника, чьи листья шелестели, словно шепчущие старые истории, на расшитом узорами ковре, сидел седовласый мужчина. В его глазах, казалось, отражались все восходы и закаты, что он повидал на своем веку. Он, с виду едва переваливший за сорок, держался так прямо, что казался старше своих лет — будто тяжесть прожитых лет придавила его плечи, но не сломила дух. К нему, легкий, словно лепесток, подступил юноша. Ему было двадцать, и он был высок и строен, как молодой кипарис, тянущийся к солнцу. В руках он держал глиняный кувшин, из которого доносился едва уловимый, тонкий аромат, совсем не похожий на резкие запахи повседневности. «Дорогой отец, — обратился он, протягивая кувшин, — я разгадал тайну древней индийской воды. Посмотри, она благоухает, как священные цветы байтерек». В его словах звенела искренняя радость, похожая на звонкий ручеек, бегущий с гор. Отец взял кувшин, глубоко вдохнул аромат. Его брови, словно две седые дуги, медленно поползли вверх, а глаза задумчиво прищурились. «Да, сынок, — с нескрываемым удивлением произнес он, — ты и правда достиг мастерства в алхимии». Он кивнул, и на его лице промелькнула тень гордости. Но тут же гордость сменилась тяжелым вздохом, который, казалось, вырвался из самой глубины его души. «Пойми, сынок, — продолжил он, с горечью, — в нашем мире ценна не благоухающая вода. И не пенные бруски, с которыми ты носишься, как одержимый, вот уже сорок лун…» Он махнул рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи. «В нашем мире ценны мечи и сабли! Я отдал последние сбережения, чтобы ты учился у мудрецов, надеясь, что ты станешь великим алхимиком. Ты десять лет корпел над старинными манускриптами, изучая языки Персов, Парфян, Арабов, и заморских Русов-варягов, чтобы прочесть их секреты. Я думал, ты научишься превращать железо в дамасскую сталь, что будет цениться на вес золота! А ты...» Отец сморщил лицо и продолжил укорять нерадивого сына… - И тот, кто кует их, тот и властвует. Он сможет позволить себе не только твои, никому не нужные, безделушки, но и дорогих коней, и шелковые ковры, и наложниц столько, сколько пожелает!» Глаза юноши, до этого сиявшие, потухли. Его плечи поникли, как увядшие цветы. «Тебе уже двадцать один год, Булот, — продолжал отец, и в его голосе теперь слышался укор, — в твоем возрасте я уже имел троих детей, а ты все носишься со своими никому не нужными забавами. Тебе нужно жениться!» Булот опустил голову еще ниже, будто прячась от резких слов. «Пойми, отец, — тихо прошептал он, — войны не вечны. Когда-нибудь на земле воцарится мир и покой, и вот тогда людям понадобятся мои изобретения. Ведь каждый человек, будь то мужчина или женщина, хочет быть красивым…» Булот произнес эти слова с восхищением, устремив свой взор куда то далеко, за горизонт… Отец нервно отмахнулся, в его жестах читалось отчаяние, смешанное с раздражением. «Войны были всегда! — почти выкрикнул он, — и я скажу тебе больше: именно войны двигают цивилизацию вперед! Именно войны заставляют изобретать пытливые умы: ковать металл, приручать коней и верблюдов, делать телеги на двух и четырех колесах!» Булот поднял голову, его глаза были полны слез, а губы дрожали. Но он молчал, и его молчание было громче любых слов. Он смотрел на отца, и в его взгляде была вся трагедия этого мира, где красота и мир вечно уступают место грубой силе и войне. Взгляд отца, до этого жесткий и решительный, сменился на более мягкий, почти умоляющий. Он опустил руки и продолжил, теперь уже не с укором, а с мольбой. «Пойми, ты один у меня сын! — его голос стал тише, почти доверительным. — Всевышний Тенгри дал мне шесть дочерей, и тебя посадил ровно посредине, как жемчужину». Он посмотрел на Булота с такой любовью и тревогой, что юноша невольно опустил глаза. «Я не просто так назвал тебя Булотом, «что на древнетюркском означает 'крепкий, настойчивый'». Когда я уйду, кто позаботится о моих дочках, о твоих сестрах? Или ты хочешь, чтобы их разграбили, как скот угнали в рабство персы, парфяне или курды? Пойми, ты — древо нашего рода! Только ты сможешь продолжить нашу кровь… Займись делом, пока не поздно!» Отец обвел рукой окрестности, словно в его жесте была вся широта степей и гор, окружавших их. «Вон посмотри, все соседские парни, твои друзья детства, все поступили и служат гвардейцами в каганате и получают хорошее жалование от Кагана! Твой лучший друг Ахмет уже дослужился до сотника! А ты все ходишь как посмешище на весь город, выдумываешь, как растопить пчелиные соты, чтобы смазать лицо и руки, и чтобы кожа стала мягкой, как шелк!» Отец сплюнул, как будто прогоняя горькую обиду. «Мне людям в глаза стыдно смотреть! Люди на рынке пальцами в меня тычут, смеются, кричат: 'Вон идет Демир, сын которого делает масло для волос и лица!'» Булот немного отстранился, его лицо стало мрачным. «Да, — тихо сказал он, — но именно мои изобретения держат на плаву нашу лавку и дают нам пропитание». Он провел рукой по дорогому ковру и добавил: «И неплохое пропитание. Все мои сестры и мать хорошо одеты, и вы, отец, прекрасно себя чувствуете!» Отец воздел руки к небу, будто пытаясь докричаться до самого Тенгри. «Да пойми ты, сын! — почти воскликнул он. — Я всю жизнь торговал: то коврами, то конями, то саблями. Сейчас я отошел от дел, оставил лавку на тебя, и что ты приносишь домой? Только то, чего нам хватает на пропитание! Ты же половину товара раздаешь бесплатно!» А служил бы в гвардии, приносил бы в два раза больше, чем зарабатываешь сейчас! Булот вздохнул. «Ну, специфика моего товара требует, чтобы человек сначала попробовал его, а потом он начинает покупать его постоянно в нашей лавке…» — его слова прозвучали как оправдание. Отец тяжело вздохнул. «Да с твоей головой, если бы ты создал нормальную кузницу и начал производить сабли из дамасской стали, наша семья бы уже могла сравниться по богатству с государственным казначейством! А ты все ходишь, людей смешишь и отца позоришь!» Булот сдвинул брови, его глаза стали темными и упрямыми. «Нет, отец, — произнес он твердо, — оружие я производить не буду никогда!» Отец, нахмурившись, посмотрел на сына, и его взгляд был так суров, будто он силился пронзить его насквозь, вырвав с корнем все нелепые фантазии. «Объясни мне, — в его голосе звенел металл, — почему ты строишь из себя святого? Ты что, не понимаешь: если не ты сделаешь оружие, его сделает кто-то другой! Людям не всегда так требовался хлеб, как оружие, понимаешь? А все твои "пакости" для омовения — это всего лишь забава для богачей. Люди как мылись золой и мочальными плодами, так и будут продолжать это делать! Или ты думаешь, что твоим кремом для зубов из воска и угля с добавлением ореховых корок будут пользоваться вечно? Не смеши меня! На следующий день, как только ты закроешь свою лавку, люди вернутся к тому, чем пользовались за тысячу лет до твоего рождения!». Не ты первый е ты последний кто пробовал разбогатеть на мыльных брусках, и поверь мне торговля оружием всегда была в приоритете… Отец криво усмехнулся, и эта усмешка, полная горькой иронии, лишь подчеркивала глубину его разочарования. «Заработал бы денег, — продолжил он, — подарил бы мне коня, а матери и сестрам — шелковые ковры!» Булот, чьи губы дрожали от обиды, не выдержал. Его слова вырвались, как прорвавшаяся плотина. «У четверых моих сестёр есть мужья, — с горечью проговорил он, — вот пусть они им и дарят подарки, а не бродят целыми днями возле нашей лавки, надеясь получить мой товар бесплатно, чтобы потом перепродать его на городских окраинах!» Затем он поник головой. «А насчёт коня для вас, отец, и самого красивого ковра для матери… — его голос стал тише, — я обязательно подумаю. Если мои расчёты верны, то через пару месяцев, когда люди поймут ценность благоухающей воды, весь город начнёт скупаться у меня. И вот тогда я куплю вам любого коня, какого вы захотите…» Отец, поправляя седые усы, хмыкнул, и в этом звуке было что-то снисходительное, будто он слушал рассказ маленького ребёнка. «Ай, молодец, сынок, — с теплотой, прозвучавшей как насмешка, произнёс он, — вот за что я тебя люблю, так это за то, что ты свято веришь в свою победу…» И добавил, глядя сыну прямо в глаза: «Хотя побед в твоей жизни не было ни одной». После этих слов отец звонко рассмеялся, и этот смех, пронзительный и полный отчаяния, разнёсся по саду, заставляя птиц взлететь. Булот стоял, как пораженный громом, его сердце сжалось от боли, но на лице его не дрогнул ни один мускул. Его глаза были наполнены решимостью, которая могла бы заставить горы сдвинуться. Глава вторая: Огненные стрелы Отряд женщин-воительниц оказался в ловушке. На высоком холме, где степной ветер свистел, как сотня кнутов, они сбились в тесный круг из семи воительниц. Их лица были покрыты пылью и решимостью, а глаза горели яростным, неукротимым огнём. Семь мо-лодых женщин, исчерпав свой колчан, вытащили мечи, их клинки вспыхнули на солнце, как серебряные молнии. Они стояли, готовые к последнему бою, против ухмыляющихся воинов в высоких папахах, которые окружили их, подобно стае хищных коршунов. Эти семь женщин были не просто воительницами, а личной охраной особой, приближен-ной к царской семье Парфии. Они сопровождали племянницу самого Царя Парфии, кото-рую тайно переправляли в Персию. Её свадьба с персидским принцем должна была стать залогом мира, объединив две великие державы, которые веками враждовали. Эти семь воительниц были лучшими из лучших, отобранными не только за невероятную красоту, но и за высочайшую военную выучку. Их путь пролегал через предгорья, когда они наткнулись на авангард Каганата, отряд в тысячу сабель, что возвращался из резерва, дабы сменить тех, кто три месяца охранял гра-ницу. Заметив свиту, девушки приняли единственно верное решение. Пожертвовав сво-ими жизнями, они остались, чтобы задержать отряд, выбрав удобное место в предгорье. Они дали племяннице царя шанс уйти, но сами оказались в ловушке. Женщины-воины — явление, известное во многих древних армиях, но в Парфии это ре-месло было возведено в культ. Считалось, что благодаря своей усидчивости, невероятной наблюдательности и природной гибкости, они превосходили мужчин во многих аспектах боя, особенно в стрельбе из лука. Их ковали с раннего детства, словно редкое оружие, от-бирая из завоеванных народов, или своих многодетных семей, где родители, не в силах прокормить всех, с лёгким сердцем отдавали пятилетних дочерей в военные службы. Там, вдали от дома и материнской ласки, из них выковывали безжалостных воинов-убийц. Их обучение было долгим и жестоким. С первых лет их учили стрельбе из лука, которая оттачивалась до идеального мастерства. Они могли поразить цель, не глядя, на слух, по лёгкому шелесту листвы или шороху в траве. Помимо этого, они были виртуозами руко-пашного и сабельного боя, их движения были быстрыми и смертоносными, подобно уку-су кобры. Но их арсенал был шире — их обучали искусству обольщения, ведь красота, как и стрела, могла стать оружием. Им было ведомо искусство создания и использования всевозможных ядовитых препаратов, что позволяло им незаметно устранять врагов, когда открытое сражение было невозможно. А теперь все их навыки должны были послужить одной цели — выжить в этом послед-нем, отчаянном бою, на этом проклятом холме. Их глаза, словно глубокие озера в обрамлении густых ресниц, горели яростью. Но оса-ждающих было так много, что любая попытка пробиться казалась безумием. Трижды на них накидывали сети, и трижды девушки с яростным остервенением разрывали пенько-вые верёвки своими короткими, острыми, как бритвы, саблями. Они отбивались оваль-ными щитами, заострёнными снизу, отражая ненавистные тычки копий, которые летели со всех сторон. Но их тела, измученные тяжестью кольчуг и бесчисленными ударами, наконец-то ослабли. Сети, накинутые с новой силой, смогли разделить их, пленив каж-дую усталую воительницу, обернув её, словно кокон, в крепкие верёвки. Воины в папахах с мерзкой ухмылкой обхаживали пленниц, рассматривая их глаза и во-лосы, которые у каждой воительницы были разного оттенка, словно лепестки в саду. Де-вушки лишь скалились в ответ, изрыгая из себя дикую, неукротимую ненависть к врагу. Они не собирались покоряться и смиряться с пленом. Чтобы усмирить их пыл, воины ста-ли стягать пленниц конными кнутами. Из их прекрасных глаз катились слёзы, но ни одна не произнесла ни слова. Наконец, сам Мюн-Баши, тысячник, пришёл взглянуть на славную добычу своих доб-лестных воинов. Он окинул взглядом пленниц, и его смех, глубокий и раскатистый, раз-нёсся над холмом. «Это и есть те самые непобедимые воины, что почти целый день держали узкий перешеек предгорья, через которые мы не могли пройти?» Хитро придумали, завалить оба прохода камнями и атаковать сверху, видимо хорошо обучены эти бестии! — произнёс он, глядя на своих людей. Грозные воины, смутившись, понурили головы. — Щадить без суда такого врага мы не имеем права!» «Но ни один волос не должен упасть с их голов до решения совета! — продолжил тысяч-ник!» Затем он оглядел своих воинов и произнёс: «Выношу на совет: что нам делать с ними дальше?» По древнему тюркскому обычаю, совет вынес решение — не казнить пленниц, а продать девушек на невольничьем рынке. Согласно их военной этике, насилие над пленными женщинами было строго запрещено, а связь с ними считалась позором на весь род для то-го, кто будет замечен в сношениях с врагом, даже по согласию. Это был их древний обы-чай, который они свято чтили, несмотря на войну и кровь, которая проливалась на их землях.
Глава третья: Случайная мысль
Полгода спустя. В лавке, что некогда была скромным пристанищем для торговца пенных брусков, кремов из воска и благовоний, теперь царила атмосфера восточной сказки. Стены были увешаны дорогой парчой, пол устилали персидские и тюркские ковры, а воздух был наполнен ароматами благовоний и экзотических трав. В окружении молодых наложниц и слуг, присланных богатейшими клиентами со всего Каганата, Булот, теперь уже успешный мастер, расписывал свой новый товар. Это была благоухающая вода, что не только дарила телу стойкий, чарующий аромат, но и, по его словам, способствовала заживлению ран. Он красочно описывал, как долго искал забытый секрет, что был спрятан в древних манускриптах. Булот говорил о той самой индийской воде, которая была способна создать вокруг человека атмосферу волшебства и несказанного уюта, а её аромат способствовал спокойствию тела и духа. И если этим средством помазать перед сном за ушком, то сон будет поистине волшебным. С блеском в глазах он рассказывал, как в старинных рукописях читал о древних индийских факирах, которые сначала подносили чашу с этим упоительно пахнущим эликсиром к самому пламени, а затем брызгали им на огонь. В этот момент капли превращались в яркие искры, и казалось, что само пламя питалось этой волшебной водой. Затем, чтобы доказать гостям, что он и впрямь раскрыл этот древний секрет, Булот достал маленький кувшин. Он взял в руки факел, и когда брызнул на него волшебной водой, присутствующие в изумлении издали тихий восторженный возглас: капли превратились в яркие искры, словно сотни светлячков, взлетевших над пламенем. И тут из толпы раздался недоверчивый голос. «Так это же обычная огненная вода! Её используют в медицине и на войне при осадах!» — гаркнул один из зевак, криво ухмыляясь. Я когда-то помогал, разливать ее по большим кувшинам, потом мы поджигали фитили и сбрасывали эти кувшины со стен осажденного города на врага… Не растерявшись, Булот подошёл к нему и поднёс флакончик с зельем к его носу. «Уважаемый, а вы уверены, что ваша огненная вода пахнет так же, как моё прекрасное зелье?» — вежливо, но уверенно спросил он. Мужчина с удивлением принюхался и поморщился. «Нет, конечно! От огненной воды запах, как из нижнего мира самого Эрлик-Хана!» «Вы совершенно правы, уважаемый, — ответил Булот, улыбаясь, — огненная вода из нижнего мира, а моя — словно небесный нектар. Словно капли дождя, что стекают с цветов самого Байтерека». Эти слова окончательно развеяли все сомнения. Покупатели, зачарованные волшебством и убедительной речью, тут же бросились раскупать маленькие кувшинчики с изумительным зельем. Продав всю воду ещё до того, как солнце поднялось в зенит, Булот махнул своим двум зятьям, Тагиру и Улукбеку, которые выполняли обязанности зазывал и управлялись с внутренней работой лавки. Те, быстро и сноровисто, стали закрывать ставни. «Чего так рано закрываешься, Булот?» — спросил Тагир, муж самой старшей сестры, оглядывая пустые полки. Булот, с улыбкой подсчитывая в уме прибыль, бросил каждому из зятьев по звонкой монете. «За полгода торговли этой волшебной водой, я заработал больше, чем за два года, что мы продавали масла, крема и пенные бруски. Так какой смысл сидеть здесь сиднем, когда основной товар уже распродан? Лучше пойду делать новую партию». Он кивнул на оставшиеся кувшины: «Остатки я ещё разолью по флакончикам. И да, кстати, Улукбек, — обратился он к мужу своей второй старшей сестры, — ты говорил, что в хороших отношениях со стеклодувами из Персии. Не мог бы ты поехать в Исвахан и заказать у них пять сотен прозрачных баночек вот такого размера?» Булот показал глиняный кувшинчик величиной с персик. Улукбек усмехнулся, и в его усмешке было больше жалости, чем веселья. «Да ты в своём уме, Булот? Или твоя волшебная вода тебе совсем мозг растворила? Мы третий месяц как воюем с Персией. Как же я туда поеду?» Булот нахмурился, его лицо омрачилось. После небольшой паузы он тихо произнёс: «Ох уж эти войны… Насколько же они тянут цивилизацию назад… Представить только, если бы все затраты, которые бросают на эти войны, пустили в мирное русло, мы бы уже, наверное, строили дворцы до небес и купались в реках из волшебной воды! Я всё ждал, когда мы прекратим воевать с Парфией, чтобы освоить их рынок, а Каган вместо того, чтобы закончить старую войну, начал новую — теперь уже с Персией… Это же просто разбазаривание людских и финансовых ресурсов нашего государства!» Оба зятя, Тагир и Улукбек, почти в один голос зашипели, испуганно оглядываясь по сторонам. «Тише ты, малахольный! — прошептал Тагир, хватая его за руку. — Да за такие слова любой гвардеец в праве тебя конями разорвать! И прав будет! Нечего тут антигосударственные настроения разводить!» Вернувшись домой, Булот выложил на топчан перед отцом увесистый мешочек с золотыми монетами. Он улыбнулся, но в улыбке этой сквозила грусть. «Вот, отец, — произнёс он, — тут хватит на самого хорошего коня, и на шелковый ковер для матери, и на новый дом для меня, с хорошими помещениями для производства волшебной воды, и пенных брусков …» Он вздохнул, и его взгляд, полный мечтаний, померк. «Одно только гложет: война кругом. Боюсь, что очень скоро людям будет совсем не до гигиены и хорошего запаха. Боюсь, что скоро люди будут не золотые монеты считать, а рисовые зёрна…» Отец, довольно щурясь, подсчитывал монеты, а затем надкусил одну, проверяя на подлинность. Он ехидно усмехнулся, и в этой усмешке было самодовольство победителя. «А я тебе что говорил? Оружие надо производить! Сейчас бы в золоте купался, балбес!» Булот посмотрел на отца с невыносимой грустью, тихо кивнул и прошептал: «В чём-то Вы правы, отец, в чём-то Вы правы…» Затем он поспешил в свои производственные помещения, но отец окликнул его. «Вот что, сынок, — сказал он, отдавая мешочек с деньгами, — ты деньги-то забери. А завтра приведи мне молодого жеребца, и чтобы он был с золотым отливом, как солнце на рассвете. А на него повесь шелковый ковер из самого Тебриза, чтобы и конь, и ковер горели в свете солнца. И преподнесёшь нам с Гулхар, твоей матерью, этот дар. Только ровно тогда, когда тень тутовника достигнет кустов фисташкового кустарника — тогда все соседи выйдут на улицу и увидят, какого сына я взрастил… И уже никто не скажет мне, что у меня шесть дочерей, и единственный сын, который лучше бы родился дочерью…» Булот усмехнулся, и в его смехе была горечь. «Отец, ну к чему эти представления? И забудьте Вы все эти сплетни, что злые языки распространяют за Вашей спиной. Порядочный человек либо в глаза скажет, либо промолчит. А те, кто несёт за спинами разную чушь, сами глубоко разочарованы жизнью». Отец недовольно нахмурился, в его глазах блеснуло раздражение. Он снова сунул мешочек с золотом Булоту. «Сделаешь, как я сказал, без лишних разговоров! Не зря же я тебя кормил, поил и учил у лучших мудрецов!» Булот, усмехаясь, покачал головой. «У этих мудрецов я научился только тому, как правильно обманывать людей. А языки я выучил, когда ездил с Вами каждую зиму за товарами то в Парфию, то в Персию, то за Сарай, проводя месяцы в кругу детей, которые говорили на другом языке…» Отец недовольно погрозил ему пальцем, и его голос зазвучал строго: «Поговори мне тут!»
На следующий день, на оживлённом базаре, Булот прохаживался, словно искатель сокро-вищ. И он нашёл его. Прекрасный жеребец, конь из легенд, чья шкура имела оттенок пер-вых солнечных лучей и лёгкий золотистый отлив. Такого коня могли себе позволить только особы ханского рода, чьи кошельки были толще ковров. Недолго торгуясь, Булот уже вёл коня за узду, с гордо поднятой головой, словно и сам был Ханом, а не лавочни-ком торгующий ароматной водой. Соседский мальчик, увидев Булота, с восторгом поздоровался с ним двумя руками. «Бу-лот-ага, за сколько вы купили коня? И кому?» — с детской непосредственностью спросил он. Булот, всегда доверчивый и открытый, тут же рассказал, что конь куплен для его до-рогого отца. Мальчишка, недолго думая, побежал по улице, крича: «Булот, торговец пе-ной и волшебной водой, купил для своего отца лучшего в мире коня!» Демир, отец Булота, уже восседал у ворот своего дома. Соседи медленно собирались, словно мухи на мёд, а Демир, предвкушая сладостное представление, улыбался, поглажи-вая свои седые усы. Соседи, проходя мимо, здоровались и с завистью говорили: «Здрав-ствуй, Демир! Говорят, твой сын Булот купил тебе коня на рынке, достойного конюшен самого персидского Шейха?» На что Демир, со стеснительным довольством, отвечал, махнув рукой: «Да что вы, это всё слухи! Сами же говорили, что сын у меня нерадивый… Так что прекратите эти разговоры!» — но в его словах не было ни грамма убеждения. Тем временем Булот, купив шёлковый ковёр, который горел всеми цветами радуги, наки-нул его на золотого жеребца и повёл коня по оживлённому восточному базару. Дойдя до самого центра оживлённого базара, Булот вдруг услышал неистовый вопль за-зывалы, торгующего «живым товаром» - Покупайте люди добрые, любой товар на ваш выбор, сильные гуды для работы на земле и стройке, красивейшие молодые девушки и женщины, с запада и востока, всего за пятьдесят золотых вы можете приобрести прекрас-ную девственную наложницу о которой мечтали всю свою жизнь. «Стоит отметить, что торговля людьми, вопреки убеждениям, на Востоке считалась занятием низким и позор-ным». Вот и Булот, поморщившись, посмотрел на орущего невысокого пузатого мужичка в халате и чалме. Он уже хотел было обойти его стойбище стороной, как вдруг будто что-то остановило его, словно какое-то невидимое притяжение, немой призыв. Он оглянулся и увидел девушек. Их взгляды, из-под слипшихся волос и из-под изрисованных плетью прекрасных вырази-тельных лиц, покрытых свежими красными шрамами и старыми рубцами, смотрели пря-мо на него. В них не было ни страха, ни мольбы, лишь какой-то призыв, который исходил не то от них, не то откуда-то свыше. Булот развернулся, потянув коня за собой, и, подходя ближе, увидел, что девушки сидели в страшной тесноте, отдельные от всех остальных не-вольников, которые прохлаждались в тени, лишь связанные по рукам. Булот подошёл вплотную к зазывале и поинтересовался, почему девушки сидят в тесноте в кованой клетке, а не вместе с остальными гуллами. На это торговец невольниками от-махнулся, указав на хорошо одетых девушек-невольниц, которые, заметив Булота, широ-ко заулыбались, кокетливо хлопая ресницами. «Этот товар явно не для вас, господин», — ответил он. – Вам бы лучше, выбрать вон из того цветника… Но Булот стоял на своём и продолжил расспросы. Торговец, смахнув пот со лба и поправ-ляя чалму, начал рассказывать: «Я буду с вами честен, господин. Это некачественный то-вар. Эти семь бестий чуть не убили уже несколько покупателей. Я продавал их много раз, но с каждым разом их возвращали, избитых плетью, и требовали вернуть деньги за товар, который чуть не стоил им жизни! Честно скажу, я сам думаю вернуть этих ведьм этому проклятому тысячнику и получить обратно свои сто золотых». Булот посмотрел на девушек, которые ютились в клетке, словно стая волчат, кутаясь в грязные пеньковые серые накидки. «Могу я поговорить с ними?» — спросил он торговца. Торговец усмехнулся. «Да они ни с кем не разговаривают, только скалятся как звери…» Булот подошёл ближе к клетке, присел рядом и услышал из глубины стон. Одна из деву-шек прошептала на парфянском языке, глядя Булоту в глаза: «Ещё один покупатель. Но с этим-то будет справиться гораздо легче». Вторая недовольно проговорила: «Я тоже не пойму, для чего этому женоподобному евнуху вообще понадобились женщины…» Все девушки смотрели на него злобными глазами. Казалось, что если бы между ними не было кованых прутьев клетки, они бы набросились на него и сгрызли, как стая волков, оставив лишь кости. Услышав их слова, Булот искренне расхохотался. Его смех, чистый и звонкий, разнёсся по базару, создавая диссонанс с окружающим его "живым товаром". Он начал говорить с девушками на чистом парфянском языке: «Уважаемые девушки, поверьте, я не евнух, я просто торгую всевозможными средствами гигиены, поэтому хожу всегда предельно чи-стый, ухоженный и хорошо пахну». Девушки вдруг настороженно переглянулись, а затем одна из них, пряча взгляд, почти шёпотом спросила: «Ты парфянин? Находишься здесь с визитом от правительства?» Булот широко улыбнулся, показывая белоснежные зубы. «Нет, что вы, дорогие девушки, я же говорю, я всего лишь торговец пенными брусками, кремами и благоухающей во-дой». Девушки насупились, и их взгляды стали ещё более подозрительными. «А откуда наш язык знаешь так хорошо?» Булот с охотой рассказал о том, как до войны, будучи ещё ребёнком, он ездил с отцом в Парфию за товаром и проводил там тёплые зимние дни со сверстниками. Именно там он без труда и освоил язык великой Парфии. Затем он обратил внимание на старые рубцы, сильные ушибы и багровые полосы на но-гах и лицах девушек, и с тяжёлым вздохом добавил: «Вам бы раны обработать. У одной из вас ноги кровят», — он указал на девушку с окровавленными ногами. — «Это может привести к очень плохим последствиям». Девушка тут же спрятала окровавленные ноги под накидку и недовольно проговорила: «Иди, куда шёл, и на нас не пялься! Для нас честь дороже жизни! И ни тебе, ни кому-то из твоего рода мы не поддадимся, какие бы сладострастные речи ты нам тут не пел!» Булот удивлённо приподнял брови и, пожав плечами, ответил: «Да у меня и мысли не было покушаться на вашу честь, дорогие девушки. Просто, увидев ваши прекрасные глаза и стройные фигуры, у меня вдруг возникла идея: купить вас, привести в первозданную красоту, хорошо одеть, и вы бы бродили по моей лавке и рядом с ней, благоухая, как ро-зы, и завлекая тем самым гостей в мою обитель». Взгляд девушек, до этого полный злобы и ненависти, вдруг сменился на удивлённый и округлый, а их рты на мгновение приоткрылись. Та, что была с окровавленными ногами, в непонимании спросила: «Так ты согласен нас купить, излечить, одеть как первых краса-виц и давать нам кров и пищу только за то, что мы будем разряженные ходить по базару рядом с твоей лавкой, изображая богатых покупательниц?» Булот широко улыбнулся. В его глазах вспыхнул азарт истинного торговца, который по-чувствовал запах большой сделки. Он пододвинулся ближе и начал объяснять, понизив голос, чтобы не привлекать лишнего внимания: «Именно, дорогие мои. Вы будете не просто благоухать. Вы будете время от времени приходить в мою лавку и громко произносить с иностранным акцентом, что скупаете весь товар. Вы будете щедро одаривать меня мешочками с мелочью, но все вокруг будут думать, что в них — золотые монеты. Таким образом мы создадим искусственный ажио-таж, и люди будут стараться быстрее и побольше раскупать мой товар, пока какая-нибудь богатая госпожа не скупила его весь». Девушки уловили идею и вдруг заинтересовались. Они стали задавать вопросы, переби-вая друг друга: «А где мы будем жить? Что кушать? Как ты скроешь наши шрамы на ли-цах? И возможно ли полное освобождение, с выдачей вольной грамоты для пересечения границ?» Булот кивал, внимательно слушая каждую. «Питание у вас будет идеальное, ведь вы в ка-кой-то степени тоже атрибут моего магазина и выглядеть должны идеально. Жить буде-те... пока даже не знаю где, но на первых порах, думаю, в доме моих родителей... У меня есть прекрасные крема которые помогут скрыть ваши шрамы, и которые я разработал сам, для юных красавиц страдающих временной сыпью на лице… Полное освобождение, ко-нечно, возможно, но после того, как вы принесёте мне прибыль в десять раз больше той, что я заплачу за вас. По моим подсчётам, это займёт два-три года…» Девушки сбились в свой тесный кружок и стали шептаться. Булот, уважительно отвер-нувшись, отошёл в сторону. Спустя пять минут девушки замахали руками, подзывая его. Та, что с окровавленными ногами, произнесла: «Мы согласны на твои условия, молодой господин. Но учти: если с твоей стороны или со стороны твоих близких будут попытки покуситься на честь хоть одной из нас, мы вырвем тебе кадык. И тогда наши договорённости будут считаться не-действительными!» Булот кивнул с одобрением, словно это был самый обычный пункт договора. «Конечно!» — ответил он. Булот вернулся к торговцу, и его лицо было серьёзным. «Сколько вы хотите, уважаемый, за женщин в клетке?» — спросил он, скрестив руки на груди. Торговец задумался, почёсывая подбородок. «Ну, если одна красавица стоит в среднем 50 золотых, то этих я готов отдать по 25». Булот нахмурился. «Как 25? Вы же сказали, что хотите вернуть их обратно тысячнику за сто золотых, и то вам придётся их кормить, а потом вести обратно, а мне прямо сейчас вы предлагаете купить их за 175? Да вы в своём уме?» Торговец хмыкнул, разводя руками. «Ну, купите не всех, а только тех, на кого у вас хва-тит денег…» Булот скрипнул зубами, снова повернулся к клетке и хотел было выбрать троих самых красивых, но голоса из клетки зашипели: «Мы договорились, что ты купишь нас всех! Ты либо всех нас покупаешь, либо ни одна из нас не выйдет из клетки!» Булот опять повернулся к торговцу. «Послушайте, уважаемый, я готов заплатить за всех девушек 80 золотых. Если нет, то я ухожу. Цена слишком велика за некачественный то-вар!» Торговец вдруг опешил и засмеялся. «Да ты что, смеёшься, что ли, надо мной? За восемь-десят я одну продаю, а тут целых семь!» Булот не унимался. «Да, одну, но прекрасную, добрую, работящую и покладистую, а тут целых семь озлобленных, агрессивных, израненных и опасных бестий!» Спор уже начал переходить на повышенные тона, как вдруг взгляд торговца упал на пре-красного молодого жеребца за спиной Булота. Он вмиг поменялся в лице и спросил, ми-ролюбиво улыбаясь: «Уважаемый, к чему этот спор, ведь два разумных человека всегда могут договориться… Если хотите, отдайте коня, и забирайте всех девушек разом». Булот махнул рукой. «Ты что? Ограбить меня хочешь? Этот конь один 200 золотых сто-ит!» Торговец насупился и отвернулся со словами: «Тогда сделки не будет!» Булот посмотрел на девушек, в глазах которых теплилась надежда, и сквозь зубы прого-ворил: «Ладно, будь по-твоему. Забирай коня!» Ударив по рукам с пузатым торговцем, Булот снял с коня шёлковый ковёр и свой вьюч-ный дастархан, а затем решительно произнёс: «Открывай клетку!» Торговец, притихнув, окликнул рослых охранников с копьями и испуганно проговорил: «Держите копья наготове, это сущие ведьмы, могут прямо из клетки броситься на челове-ка и попытаться выцарапать глаза!» Пятеро охранников, забыв про остальных рабов, нацелили острия копий на дверь клетки. Торговец снял замок и тут же отбежал назад. Де-вушки, поддерживая друг друга, вышли из клетки, хромая и спотыкаясь, а двое из них тут же упали. Остальные обессиленные рабыни словно в тумане поспешили им на помощь. Булот, сжимая кулаки, сквозь зубы начал протестовать: «Уважаемый, речь шла о семи женщинах, которые в состоянии идти пешим ходом, а что я вижу? Они еле стоят на но-гах! Я требую отменить сделку! Либо выплатите мне пятьдесят золотых разницы!» Торговец положил руки на грудь, а за его спиной выстроилась охрана, теперь уже с копь-ями, нацеленными на Булота. Ехидно улыбаясь, он ответил: «Уважаемый, мы сделали всё по закону, ударили по рукам, и теперь вы отказываетесь от сделки? Так нельзя. Если хо-тите, пойдёмте к судье, но тогда все узнают, что вы после нашего священного договора отказались от своих слов, а я уж постараюсь, чтобы об этом узнал весь Каганат!» Булот нервно выкрикнул: «Но на них даже одежды нету! Они кутаются в ткань из-под мешков для риса!» Торговец с пониманием произнёс: «Вы видели, что покупали, не надо было бить по ру-кам…» Булот посмотрел на обессиленных девушек, которые свалились почти в одну кучу. «Как же я вас до дома-то донесу?» — проговорил он с отчаянием. Тут торговец снова принял добродушный вид: «Уважаемый, я смотрю, у вас красивый ковёр… Если хотите, я могу вам предложить прекрасную арбу вместе с ишаком в обмен на ваш маленький коврик!» Булот цокнул языком: «Маленький коврик? Этот коврик стоит как три твои арбы!» Торговец продолжил, не обращая внимания на его слова: «Но моя арба — это не просто арба, это произведение искусства! Подобно колеснице, на которой восседали египетские цари, она домчит вас до дома в считанные минуты…» Булот снова посмотрел на девушек и недовольно бросил ковёр на землю: «Давай свою арбу!» Торговец было протянул Булоту руку, но тот, не удосужившись её пожать, дал понять торговцу своё неуважение. Тот лишь усмехнулся и продолжил лебезить, подводя арбу, запряжённую ишаком: «Вот, господин, арба и ишак в придачу, забирайте, не жалко, всё равно не сегодня-завтра издохнет!» Булот, помогая своим теперь уже «собственным» девушкам взобраться на арбу, разместил их с заботой, словно драгоценный груз. Затем он подстегнул ишака, и тот, кряхтя и спо-тыкаясь, поплёлся так медленно, что человеческий шаг по сравнению с его ходьбой пока-зался бы стремительным бегом. По дороге одна из девушек, молодая, с горящими глазами и косым рубцом на лице, с едва заметной улыбкой произнесла: «Что, господин, недоволен покупкой?» Булот сморщил лицо будто прожевал лимон, дёргая за верёвку. «Не надо называть меня господином, я не купил вас для забавы, мы заключили с вами договор!» Девушка с какой-то мягкой интонацией добавила: «Не переживай, мы люди чести и до-говор выполним до конца». Булот тяжело вздохнул. «Да я и не переживаю… Просто конь-то мой не 200 золотых сто-ил, а 120…» Девушка усмехнулась, и в её глазах мелькнула искорка. «А ты думаешь, что этот прохо-димец действительно заплатил за нас тысячнику 100 золотых?» Булот нахмурил брови. «А сколько?» — переспросил он. «Пятьдесят… на месяц прокорма для тысячи всадников…» — хмыкнула она. Булот сплюнул и, подгоняя ишака, выругался так, что даже ишак вздрогнул. Подъезжая к дому, Булот увидел отца, который вальяжно восседал у резных ворот, словно царь на троне. Заметив сына на арбе в непривычном окружении, отец вскочил, словно ужаленный, и, подбегая к нему, встревоженно спросил: «Сынок, тебя ограбили? Кто, где? – скажи дорогой, надо срочно сообщить гвардейцам, они в минуту найдут и накажут раз-бойников! Затем Демир оглядел арбу, и негромко спросил - И кто эти женщины рядом с тобой? Бродяжки?» В этот момент из ворот показались мать, сёстры и зятья, и, по сторонам конечно же, мно-гочисленные любопытные соседи. Булот, с улыбкой, полной трагического оптимизма, ответил: «Нет, отец, меня не ограбили. Я купил семь девушек. Есть у меня одна очень хо-рошая мысль, как с их помощью развить торговлю…» Отец, остолбенев, указал на измождённых женщин и произнёс: «Я надеюсь, они доста-лись тебе бесплатно? И, кстати, где мой конь? Тут вся улица кричит, что видела, как ты купил небесного жеребца неземной красоты, и прекрасный ковёр. Где они?!» Булот опустил плечи, посмотрел на девушек и честно признался: «Отец, да, я купил коня и ковёр за коня отдал 120 золотых, за ковер 5. Но впоследствии обменял их на девушек, и арбу с ишаком…» Лицо отца стало багровым. Он выхватил короткую плеть из-за пояса и замахнулся на сы-на. Булот, отбегая от него, завопил: «Отец, Вы не понимаете! Эти девушки принесут нам гораздо больше выгоды! Очень скоро я приведу Вам целый табун небесных жеребцов, а для матери застелю весь пол в доме шёлковыми коврами!» Булот бегал вокруг арбы, неуклюже оправдываясь и изворачиваясь от плети. Отец же кричал: «От славного города Сары – Ата, до Гер-Ата не сыскать такого глупца как ты, Таких малахольных не видело само небо! Ты позор на весь наш род! Подлец, верни коня и ковёр, и положи этих больных проказой женщин туда, где им и место!» Булот, не переставая бегать и уворачиваться от плети, кричал: «Нет, отец! Мы до дома ехали с полудня, торговец гуллами уже уехал!» Отец, не унимаясь, гортанно кричал, почти потеряв рассудок: «Верни моего коня, под-лец!» Весь этот спектакль сопровождался смехом соседей и укорами с их стороны: «Малахоль-ный он и есть малахольный». «А я говорил, что у Демира сын человеком никогда не ста-нет…» «Бедный Демир! Из шести дочек единственный сын, и тот хуже болезни…» Выдохшись от получасового бега, отец повернулся к Гулхар, матери Булота, схватился за голову и почти провыл: «Зачем ты мне его родила, жена? Это же не сын, это позор на мои седины…» Отец не переставал причитать, хватаясь то за голову, то за сердце, и, наконец, выдохнул, вознеся руки к небу: «Ну что может быть хуже, чем иметь сына-транжиру и глупца?!» Небо словно услышало его причитания. В этот самый момент ишак, который и так еле стоял на ногах, вдруг издал последний возглас. Ноги его подкосились, он рухнул замерт-во, выпуская белую пену изо рта. Смех соседей и зевак был подобен раскатам грома, а Демир закрыл лицо руками и зарыдал. Зятья и дочери подбежали к отцу, приподняли его и повели в дом. У самых ворот он обернулся, вытер глаза рукавом и произнёс, обращаясь к Булоту: «Я не знаю, для чего ты купил этих женщин, но наш род никогда не имел рабов, и ты никогда не будешь эксплуа-тировать людей, которые по тем или иным причинам оказались в рабстве! Я не буду гне-вить небеса и идти против древних обычаев, поэтому своих гостей можешь пригласить в дом, накормить, напоить, дать ночлег, а наутро пусть уходят! А с тобой мы завтра пого-ворим!» Продолжение следует… М.Оразов 19.08.2025.г.
Твоё чувство паранормального
:Максат Оразов
Цветы - Байтерек
Глава первая – Нерадивый Сын.
Шёл 178 год нашей эры — эпоха, когда Восток, подобно старому, изношенному ковру, истаптывался бесконечными междоусобными войнами. Над миром витал густой, тревожный дух перемен, грозящий смести с лица земли древние царства, как ветер сметает пыль. На самом краю этих бурных земель, зажатые между могучими Персией и Парфией, а также гордыми, хранящими свои тайны в неприступных горах курдскими поселениями, располагались самые отдалённые владения Великого Каганата. Он, словно каменный исполин, стоял на перекрёстке путей, изнурённый бесконечными локальными войнами с Парфией на западе и Персией на востоке. И даже на берегах Аг-Дениз, что ныне зовётся Каспийским морем, не было покоя от вечных набегов огненно-волосых воинов с далёких северных земель, что приплывали на своих ладьях, неся с собой ужас, огонь и разорение.
Под раскидистой тенью старого тутовника, чьи листья шелестели, словно шепчущие старые истории, на расшитом узорами ковре, сидел седовласый мужчина. В его глазах, казалось, отражались все восходы и закаты, что он повидал на своем веку. Он, с виду едва переваливший за сорок, держался так прямо, что казался старше своих лет — будто тяжесть прожитых лет придавила его плечи, но не сломила дух.
К нему, легкий, словно лепесток, подступил юноша. Ему было двадцать, и он был высок и строен, как молодой кипарис, тянущийся к солнцу. В руках он держал глиняный кувшин, из которого доносился едва уловимый, тонкий аромат, совсем не похожий на резкие запахи повседневности.
«Дорогой отец, — обратился он, протягивая кувшин, — я разгадал тайну древней индийской воды. Посмотри, она благоухает, как священные цветы байтерек». В его словах звенела искренняя радость, похожая на звонкий ручеек, бегущий с гор.
Отец взял кувшин, глубоко вдохнул аромат. Его брови, словно две седые дуги, медленно поползли вверх, а глаза задумчиво прищурились. «Да, сынок, — с нескрываемым удивлением произнес он, — ты и правда достиг мастерства в алхимии». Он кивнул, и на его лице промелькнула тень гордости.
Но тут же гордость сменилась тяжелым вздохом, который, казалось, вырвался из самой глубины его души.
«Пойми, сынок, — продолжил он, с горечью, — в нашем мире ценна не благоухающая вода. И не пенные бруски, с которыми ты носишься, как одержимый, вот уже сорок лун…» Он махнул рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи. «В нашем мире ценны мечи и сабли! Я отдал последние сбережения, чтобы ты учился у мудрецов, надеясь, что ты станешь великим алхимиком. Ты десять лет корпел над старинными манускриптами, изучая языки Персов, Парфян, Арабов, и заморских Русов-варягов, чтобы прочесть их секреты. Я думал, ты научишься превращать железо в дамасскую сталь, что будет цениться на вес золота! А ты...»
Отец сморщил лицо и продолжил укорять нерадивого сына…
- И тот, кто кует их, тот и властвует. Он сможет позволить себе не только твои, никому не нужные, безделушки, но и дорогих коней, и шелковые ковры, и наложниц столько, сколько пожелает!»
Глаза юноши, до этого сиявшие, потухли. Его плечи поникли, как увядшие цветы.
«Тебе уже двадцать один год, Булот, — продолжал отец, и в его голосе теперь слышался укор, — в твоем возрасте я уже имел троих детей, а ты все носишься со своими никому не нужными забавами. Тебе нужно жениться!»
Булот опустил голову еще ниже, будто прячась от резких слов. «Пойми, отец, — тихо прошептал он, — войны не вечны. Когда-нибудь на земле воцарится мир и покой, и вот тогда людям понадобятся мои изобретения. Ведь каждый человек, будь то мужчина или женщина, хочет быть красивым…» Булот произнес эти слова с восхищением, устремив свой взор куда то далеко, за горизонт…
Отец нервно отмахнулся, в его жестах читалось отчаяние, смешанное с раздражением. «Войны были всегда! — почти выкрикнул он, — и я скажу тебе больше: именно войны двигают цивилизацию вперед! Именно войны заставляют изобретать пытливые умы: ковать металл, приручать коней и верблюдов, делать телеги на двух и четырех колесах!»
Булот поднял голову, его глаза были полны слез, а губы дрожали. Но он молчал, и его молчание было громче любых слов. Он смотрел на отца, и в его взгляде была вся трагедия этого мира, где красота и мир вечно уступают место грубой силе и войне.
Взгляд отца, до этого жесткий и решительный, сменился на более мягкий, почти умоляющий. Он опустил руки и продолжил, теперь уже не с укором, а с мольбой.
«Пойми, ты один у меня сын! — его голос стал тише, почти доверительным. — Всевышний Тенгри дал мне шесть дочерей, и тебя посадил ровно посредине, как жемчужину». Он посмотрел на Булота с такой любовью и тревогой, что юноша невольно опустил глаза.
«Я не просто так назвал тебя Булотом, «что на древнетюркском означает 'крепкий, настойчивый'». Когда я уйду, кто позаботится о моих дочках, о твоих сестрах? Или ты хочешь, чтобы их разграбили, как скот угнали в рабство персы, парфяне или курды? Пойми, ты — древо нашего рода! Только ты сможешь продолжить нашу кровь… Займись делом, пока не поздно!»
Отец обвел рукой окрестности, словно в его жесте была вся широта степей и гор, окружавших их.
«Вон посмотри, все соседские парни, твои друзья детства, все поступили и служат гвардейцами в каганате и получают хорошее жалование от Кагана! Твой лучший друг Ахмет уже дослужился до сотника! А ты все ходишь как посмешище на весь город, выдумываешь, как растопить пчелиные соты, чтобы смазать лицо и руки, и чтобы кожа стала мягкой, как шелк!»
Отец сплюнул, как будто прогоняя горькую обиду.
«Мне людям в глаза стыдно смотреть! Люди на рынке пальцами в меня тычут, смеются, кричат: 'Вон идет Демир, сын которого делает масло для волос и лица!'»
Булот немного отстранился, его лицо стало мрачным.
«Да, — тихо сказал он, — но именно мои изобретения держат на плаву нашу лавку и дают нам пропитание». Он провел рукой по дорогому ковру и добавил: «И неплохое пропитание. Все мои сестры и мать хорошо одеты, и вы, отец, прекрасно себя чувствуете!»
Отец воздел руки к небу, будто пытаясь докричаться до самого Тенгри.
«Да пойми ты, сын! — почти воскликнул он. — Я всю жизнь торговал: то коврами, то конями, то саблями. Сейчас я отошел от дел, оставил лавку на тебя, и что ты приносишь домой? Только то, чего нам хватает на пропитание! Ты же половину товара раздаешь бесплатно!» А служил бы в гвардии, приносил бы в два раза больше, чем зарабатываешь сейчас!
Булот вздохнул.
«Ну, специфика моего товара требует, чтобы человек сначала попробовал его, а потом он начинает покупать его постоянно в нашей лавке…» — его слова прозвучали как оправдание.
Отец тяжело вздохнул.
«Да с твоей головой, если бы ты создал нормальную кузницу и начал производить сабли из дамасской стали, наша семья бы уже могла сравниться по богатству с государственным казначейством! А ты все ходишь, людей смешишь и отца позоришь!»
Булот сдвинул брови, его глаза стали темными и упрямыми.
«Нет, отец, — произнес он твердо, — оружие я производить не буду никогда!»
Отец, нахмурившись, посмотрел на сына, и его взгляд был так суров, будто он силился пронзить его насквозь, вырвав с корнем все нелепые фантазии.
«Объясни мне, — в его голосе звенел металл, — почему ты строишь из себя святого? Ты что, не понимаешь: если не ты сделаешь оружие, его сделает кто-то другой! Людям не всегда так требовался хлеб, как оружие, понимаешь? А все твои "пакости" для омовения — это всего лишь забава для богачей. Люди как мылись золой и мочальными плодами, так и будут продолжать это делать! Или ты думаешь, что твоим кремом для зубов из воска и угля с добавлением ореховых корок будут пользоваться вечно? Не смеши меня! На следующий день, как только ты закроешь свою лавку, люди вернутся к тому, чем пользовались за тысячу лет до твоего рождения!». Не ты первый е ты последний кто пробовал разбогатеть на мыльных брусках, и поверь мне торговля оружием всегда была в приоритете…
Отец криво усмехнулся, и эта усмешка, полная горькой иронии, лишь подчеркивала глубину его разочарования.
«Заработал бы денег, — продолжил он, — подарил бы мне коня, а матери и сестрам — шелковые ковры!»
Булот, чьи губы дрожали от обиды, не выдержал. Его слова вырвались, как прорвавшаяся плотина.
«У четверых моих сестёр есть мужья, — с горечью проговорил он, — вот пусть они им и дарят подарки, а не бродят целыми днями возле нашей лавки, надеясь получить мой товар бесплатно, чтобы потом перепродать его на городских окраинах!»
Затем он поник головой.
«А насчёт коня для вас, отец, и самого красивого ковра для матери… — его голос стал тише, — я обязательно подумаю. Если мои расчёты верны, то через пару месяцев, когда люди поймут ценность благоухающей воды, весь город начнёт скупаться у меня. И вот тогда я куплю вам любого коня, какого вы захотите…»
Отец, поправляя седые усы, хмыкнул, и в этом звуке было что-то снисходительное, будто он слушал рассказ маленького ребёнка.
«Ай, молодец, сынок, — с теплотой, прозвучавшей как насмешка, произнёс он, — вот за что я тебя люблю, так это за то, что ты свято веришь в свою победу…»
И добавил, глядя сыну прямо в глаза:
«Хотя побед в твоей жизни не было ни одной».
После этих слов отец звонко рассмеялся, и этот смех, пронзительный и полный отчаяния, разнёсся по саду, заставляя птиц взлететь. Булот стоял, как пораженный громом, его сердце сжалось от боли, но на лице его не дрогнул ни один мускул. Его глаза были наполнены решимостью, которая могла бы заставить горы сдвинуться.
Глава вторая: Огненные стрелы
Отряд женщин-воительниц оказался в ловушке. На высоком холме, где степной ветер свистел, как сотня кнутов, они сбились в тесный круг из семи воительниц. Их лица были покрыты пылью и решимостью, а глаза горели яростным, неукротимым огнём. Семь мо-лодых женщин, исчерпав свой колчан, вытащили мечи, их клинки вспыхнули на солнце, как серебряные молнии. Они стояли, готовые к последнему бою, против ухмыляющихся воинов в высоких папахах, которые окружили их, подобно стае хищных коршунов.
Эти семь женщин были не просто воительницами, а личной охраной особой, приближен-ной к царской семье Парфии. Они сопровождали племянницу самого Царя Парфии, кото-рую тайно переправляли в Персию. Её свадьба с персидским принцем должна была стать залогом мира, объединив две великие державы, которые веками враждовали. Эти семь воительниц были лучшими из лучших, отобранными не только за невероятную красоту, но и за высочайшую военную выучку.
Их путь пролегал через предгорья, когда они наткнулись на авангард Каганата, отряд в тысячу сабель, что возвращался из резерва, дабы сменить тех, кто три месяца охранял гра-ницу. Заметив свиту, девушки приняли единственно верное решение. Пожертвовав сво-ими жизнями, они остались, чтобы задержать отряд, выбрав удобное место в предгорье. Они дали племяннице царя шанс уйти, но сами оказались в ловушке.
Женщины-воины — явление, известное во многих древних армиях, но в Парфии это ре-месло было возведено в культ. Считалось, что благодаря своей усидчивости, невероятной наблюдательности и природной гибкости, они превосходили мужчин во многих аспектах боя, особенно в стрельбе из лука. Их ковали с раннего детства, словно редкое оружие, от-бирая из завоеванных народов, или своих многодетных семей, где родители, не в силах прокормить всех, с лёгким сердцем отдавали пятилетних дочерей в военные службы. Там, вдали от дома и материнской ласки, из них выковывали безжалостных воинов-убийц.
Их обучение было долгим и жестоким. С первых лет их учили стрельбе из лука, которая оттачивалась до идеального мастерства. Они могли поразить цель, не глядя, на слух, по лёгкому шелесту листвы или шороху в траве. Помимо этого, они были виртуозами руко-пашного и сабельного боя, их движения были быстрыми и смертоносными, подобно уку-су кобры. Но их арсенал был шире — их обучали искусству обольщения, ведь красота, как и стрела, могла стать оружием. Им было ведомо искусство создания и использования всевозможных ядовитых препаратов, что позволяло им незаметно устранять врагов, когда открытое сражение было невозможно.
А теперь все их навыки должны были послужить одной цели — выжить в этом послед-нем, отчаянном бою, на этом проклятом холме.
Их глаза, словно глубокие озера в обрамлении густых ресниц, горели яростью. Но оса-ждающих было так много, что любая попытка пробиться казалась безумием. Трижды на них накидывали сети, и трижды девушки с яростным остервенением разрывали пенько-вые верёвки своими короткими, острыми, как бритвы, саблями. Они отбивались оваль-ными щитами, заострёнными снизу, отражая ненавистные тычки копий, которые летели со всех сторон. Но их тела, измученные тяжестью кольчуг и бесчисленными ударами, наконец-то ослабли. Сети, накинутые с новой силой, смогли разделить их, пленив каж-дую усталую воительницу, обернув её, словно кокон, в крепкие верёвки.
Воины в папахах с мерзкой ухмылкой обхаживали пленниц, рассматривая их глаза и во-лосы, которые у каждой воительницы были разного оттенка, словно лепестки в саду. Де-вушки лишь скалились в ответ, изрыгая из себя дикую, неукротимую ненависть к врагу. Они не собирались покоряться и смиряться с пленом. Чтобы усмирить их пыл, воины ста-ли стягать пленниц конными кнутами. Из их прекрасных глаз катились слёзы, но ни одна не произнесла ни слова.
Наконец, сам Мюн-Баши, тысячник, пришёл взглянуть на славную добычу своих доб-лестных воинов. Он окинул взглядом пленниц, и его смех, глубокий и раскатистый, раз-нёсся над холмом.
«Это и есть те самые непобедимые воины, что почти целый день держали узкий перешеек предгорья, через которые мы не могли пройти?» Хитро придумали, завалить оба прохода камнями и атаковать сверху, видимо хорошо обучены эти бестии! — произнёс он, глядя на своих людей.
Грозные воины, смутившись, понурили головы.
— Щадить без суда такого врага мы не имеем права!» «Но ни один волос не должен упасть с их голов до решения совета! — продолжил тысяч-ник!»
Затем он оглядел своих воинов и произнёс: «Выношу на совет: что нам делать с ними дальше?»
По древнему тюркскому обычаю, совет вынес решение — не казнить пленниц, а продать девушек на невольничьем рынке. Согласно их военной этике, насилие над пленными женщинами было строго запрещено, а связь с ними считалась позором на весь род для то-го, кто будет замечен в сношениях с врагом, даже по согласию. Это был их древний обы-чай, который они свято чтили, несмотря на войну и кровь, которая проливалась на их землях.
Глава третья: Случайная мысль
Полгода спустя. В лавке, что некогда была скромным пристанищем для торговца пенных брусков, кремов из воска и благовоний, теперь царила атмосфера восточной сказки. Стены были увешаны дорогой парчой, пол устилали персидские и тюркские ковры, а воздух был наполнен ароматами благовоний и экзотических трав. В окружении молодых наложниц и слуг, присланных богатейшими клиентами со всего Каганата, Булот, теперь уже успешный мастер, расписывал свой новый товар.
Это была благоухающая вода, что не только дарила телу стойкий, чарующий аромат, но и, по его словам, способствовала заживлению ран. Он красочно описывал, как долго искал забытый секрет, что был спрятан в древних манускриптах.
Булот говорил о той самой индийской воде, которая была способна создать вокруг человека атмосферу волшебства и несказанного уюта, а её аромат способствовал спокойствию тела и духа. И если этим средством помазать перед сном за ушком, то сон будет поистине волшебным.
С блеском в глазах он рассказывал, как в старинных рукописях читал о древних индийских факирах, которые сначала подносили чашу с этим упоительно пахнущим эликсиром к самому пламени, а затем брызгали им на огонь. В этот момент капли превращались в яркие искры, и казалось, что само пламя питалось этой волшебной водой.
Затем, чтобы доказать гостям, что он и впрямь раскрыл этот древний секрет, Булот достал маленький кувшин. Он взял в руки факел, и когда брызнул на него волшебной водой, присутствующие в изумлении издали тихий восторженный возглас: капли превратились в яркие искры, словно сотни светлячков, взлетевших над пламенем.
И тут из толпы раздался недоверчивый голос.
«Так это же обычная огненная вода! Её используют в медицине и на войне при осадах!» — гаркнул один из зевак, криво ухмыляясь. Я когда-то помогал, разливать ее по большим кувшинам, потом мы поджигали фитили и сбрасывали эти кувшины со стен осажденного города на врага…
Не растерявшись, Булот подошёл к нему и поднёс флакончик с зельем к его носу.
«Уважаемый, а вы уверены, что ваша огненная вода пахнет так же, как моё прекрасное зелье?» — вежливо, но уверенно спросил он.
Мужчина с удивлением принюхался и поморщился.
«Нет, конечно! От огненной воды запах, как из нижнего мира самого Эрлик-Хана!»
«Вы совершенно правы, уважаемый, — ответил Булот, улыбаясь, — огненная вода из нижнего мира, а моя — словно небесный нектар. Словно капли дождя, что стекают с цветов самого Байтерека».
Эти слова окончательно развеяли все сомнения. Покупатели, зачарованные волшебством и убедительной речью, тут же бросились раскупать маленькие кувшинчики с изумительным зельем.
Продав всю воду ещё до того, как солнце поднялось в зенит, Булот махнул своим двум зятьям, Тагиру и Улукбеку, которые выполняли обязанности зазывал и управлялись с внутренней работой лавки. Те, быстро и сноровисто, стали закрывать ставни.
«Чего так рано закрываешься, Булот?» — спросил Тагир, муж самой старшей сестры, оглядывая пустые полки.
Булот, с улыбкой подсчитывая в уме прибыль, бросил каждому из зятьев по звонкой монете.
«За полгода торговли этой волшебной водой, я заработал больше, чем за два года, что мы продавали масла, крема и пенные бруски. Так какой смысл сидеть здесь сиднем, когда основной товар уже распродан? Лучше пойду делать новую партию». Он кивнул на оставшиеся кувшины: «Остатки я ещё разолью по флакончикам. И да, кстати, Улукбек, — обратился он к мужу своей второй старшей сестры, — ты говорил, что в хороших отношениях со стеклодувами из Персии. Не мог бы ты поехать в Исвахан и заказать у них пять сотен прозрачных баночек вот такого размера?» Булот показал глиняный кувшинчик величиной с персик.
Улукбек усмехнулся, и в его усмешке было больше жалости, чем веселья.
«Да ты в своём уме, Булот? Или твоя волшебная вода тебе совсем мозг растворила? Мы третий месяц как воюем с Персией. Как же я туда поеду?»
Булот нахмурился, его лицо омрачилось. После небольшой паузы он тихо произнёс: «Ох уж эти войны… Насколько же они тянут цивилизацию назад… Представить только, если бы все затраты, которые бросают на эти войны, пустили в мирное русло, мы бы уже, наверное, строили дворцы до небес и купались в реках из волшебной воды! Я всё ждал, когда мы прекратим воевать с Парфией, чтобы освоить их рынок, а Каган вместо того, чтобы закончить старую войну, начал новую — теперь уже с Персией… Это же просто разбазаривание людских и финансовых ресурсов нашего государства!»
Оба зятя, Тагир и Улукбек, почти в один голос зашипели, испуганно оглядываясь по сторонам.
«Тише ты, малахольный! — прошептал Тагир, хватая его за руку. — Да за такие слова любой гвардеец в праве тебя конями разорвать! И прав будет! Нечего тут антигосударственные настроения разводить!»
Вернувшись домой, Булот выложил на топчан перед отцом увесистый мешочек с золотыми монетами. Он улыбнулся, но в улыбке этой сквозила грусть.
«Вот, отец, — произнёс он, — тут хватит на самого хорошего коня, и на шелковый ковер для матери, и на новый дом для меня, с хорошими помещениями для производства волшебной воды, и пенных брусков …» Он вздохнул, и его взгляд, полный мечтаний, померк. «Одно только гложет: война кругом. Боюсь, что очень скоро людям будет совсем не до гигиены и хорошего запаха. Боюсь, что скоро люди будут не золотые монеты считать, а рисовые зёрна…»
Отец, довольно щурясь, подсчитывал монеты, а затем надкусил одну, проверяя на подлинность. Он ехидно усмехнулся, и в этой усмешке было самодовольство победителя. «А я тебе что говорил? Оружие надо производить! Сейчас бы в золоте купался, балбес!»
Булот посмотрел на отца с невыносимой грустью, тихо кивнул и прошептал: «В чём-то Вы правы, отец, в чём-то Вы правы…» Затем он поспешил в свои производственные помещения, но отец окликнул его.
«Вот что, сынок, — сказал он, отдавая мешочек с деньгами, — ты деньги-то забери. А завтра приведи мне молодого жеребца, и чтобы он был с золотым отливом, как солнце на рассвете. А на него повесь шелковый ковер из самого Тебриза, чтобы и конь, и ковер горели в свете солнца. И преподнесёшь нам с Гулхар, твоей матерью, этот дар. Только ровно тогда, когда тень тутовника достигнет кустов фисташкового кустарника — тогда все соседи выйдут на улицу и увидят, какого сына я взрастил… И уже никто не скажет мне, что у меня шесть дочерей, и единственный сын, который лучше бы родился дочерью…»
Булот усмехнулся, и в его смехе была горечь. «Отец, ну к чему эти представления? И забудьте Вы все эти сплетни, что злые языки распространяют за Вашей спиной. Порядочный человек либо в глаза скажет, либо промолчит. А те, кто несёт за спинами разную чушь, сами глубоко разочарованы жизнью».
Отец недовольно нахмурился, в его глазах блеснуло раздражение. Он снова сунул мешочек с золотом Булоту. «Сделаешь, как я сказал, без лишних разговоров! Не зря же я тебя кормил, поил и учил у лучших мудрецов!»
Булот, усмехаясь, покачал головой. «У этих мудрецов я научился только тому, как правильно обманывать людей. А языки я выучил, когда ездил с Вами каждую зиму за товарами то в Парфию, то в Персию, то за Сарай, проводя месяцы в кругу детей, которые говорили на другом языке…»
Отец недовольно погрозил ему пальцем, и его голос зазвучал строго: «Поговори мне тут!»
На следующий день, на оживлённом базаре, Булот прохаживался, словно искатель сокро-вищ. И он нашёл его. Прекрасный жеребец, конь из легенд, чья шкура имела оттенок пер-вых солнечных лучей и лёгкий золотистый отлив. Такого коня могли себе позволить только особы ханского рода, чьи кошельки были толще ковров. Недолго торгуясь, Булот уже вёл коня за узду, с гордо поднятой головой, словно и сам был Ханом, а не лавочни-ком торгующий ароматной водой.
Соседский мальчик, увидев Булота, с восторгом поздоровался с ним двумя руками. «Бу-лот-ага, за сколько вы купили коня? И кому?» — с детской непосредственностью спросил он. Булот, всегда доверчивый и открытый, тут же рассказал, что конь куплен для его до-рогого отца. Мальчишка, недолго думая, побежал по улице, крича: «Булот, торговец пе-ной и волшебной водой, купил для своего отца лучшего в мире коня!»
Демир, отец Булота, уже восседал у ворот своего дома. Соседи медленно собирались, словно мухи на мёд, а Демир, предвкушая сладостное представление, улыбался, поглажи-вая свои седые усы. Соседи, проходя мимо, здоровались и с завистью говорили: «Здрав-ствуй, Демир! Говорят, твой сын Булот купил тебе коня на рынке, достойного конюшен самого персидского Шейха?» На что Демир, со стеснительным довольством, отвечал, махнув рукой: «Да что вы, это всё слухи! Сами же говорили, что сын у меня нерадивый… Так что прекратите эти разговоры!» — но в его словах не было ни грамма убеждения.
Тем временем Булот, купив шёлковый ковёр, который горел всеми цветами радуги, наки-нул его на золотого жеребца и повёл коня по оживлённому восточному базару.
Дойдя до самого центра оживлённого базара, Булот вдруг услышал неистовый вопль за-зывалы, торгующего «живым товаром» - Покупайте люди добрые, любой товар на ваш выбор, сильные гуды для работы на земле и стройке, красивейшие молодые девушки и женщины, с запада и востока, всего за пятьдесят золотых вы можете приобрести прекрас-ную девственную наложницу о которой мечтали всю свою жизнь. «Стоит отметить, что торговля людьми, вопреки убеждениям, на Востоке считалась занятием низким и позор-ным». Вот и Булот, поморщившись, посмотрел на орущего невысокого пузатого мужичка в халате и чалме. Он уже хотел было обойти его стойбище стороной, как вдруг будто что-то остановило его, словно какое-то невидимое притяжение, немой призыв. Он оглянулся и увидел девушек.
Их взгляды, из-под слипшихся волос и из-под изрисованных плетью прекрасных вырази-тельных лиц, покрытых свежими красными шрамами и старыми рубцами, смотрели пря-мо на него. В них не было ни страха, ни мольбы, лишь какой-то призыв, который исходил не то от них, не то откуда-то свыше. Булот развернулся, потянув коня за собой, и, подходя ближе, увидел, что девушки сидели в страшной тесноте, отдельные от всех остальных не-вольников, которые прохлаждались в тени, лишь связанные по рукам.
Булот подошёл вплотную к зазывале и поинтересовался, почему девушки сидят в тесноте в кованой клетке, а не вместе с остальными гуллами. На это торговец невольниками от-махнулся, указав на хорошо одетых девушек-невольниц, которые, заметив Булота, широ-ко заулыбались, кокетливо хлопая ресницами.
«Этот товар явно не для вас, господин», — ответил он. – Вам бы лучше, выбрать вон из того цветника…
Но Булот стоял на своём и продолжил расспросы. Торговец, смахнув пот со лба и поправ-ляя чалму, начал рассказывать: «Я буду с вами честен, господин. Это некачественный то-вар. Эти семь бестий чуть не убили уже несколько покупателей. Я продавал их много раз, но с каждым разом их возвращали, избитых плетью, и требовали вернуть деньги за товар, который чуть не стоил им жизни! Честно скажу, я сам думаю вернуть этих ведьм этому проклятому тысячнику и получить обратно свои сто золотых».
Булот посмотрел на девушек, которые ютились в клетке, словно стая волчат, кутаясь в грязные пеньковые серые накидки.
«Могу я поговорить с ними?» — спросил он торговца.
Торговец усмехнулся. «Да они ни с кем не разговаривают, только скалятся как звери…»
Булот подошёл ближе к клетке, присел рядом и услышал из глубины стон. Одна из деву-шек прошептала на парфянском языке, глядя Булоту в глаза: «Ещё один покупатель. Но с этим-то будет справиться гораздо легче». Вторая недовольно проговорила: «Я тоже не пойму, для чего этому женоподобному евнуху вообще понадобились женщины…»
Все девушки смотрели на него злобными глазами. Казалось, что если бы между ними не было кованых прутьев клетки, они бы набросились на него и сгрызли, как стая волков, оставив лишь кости.
Услышав их слова, Булот искренне расхохотался. Его смех, чистый и звонкий, разнёсся по базару, создавая диссонанс с окружающим его "живым товаром". Он начал говорить с девушками на чистом парфянском языке: «Уважаемые девушки, поверьте, я не евнух, я просто торгую всевозможными средствами гигиены, поэтому хожу всегда предельно чи-стый, ухоженный и хорошо пахну».
Девушки вдруг настороженно переглянулись, а затем одна из них, пряча взгляд, почти шёпотом спросила: «Ты парфянин? Находишься здесь с визитом от правительства?»
Булот широко улыбнулся, показывая белоснежные зубы. «Нет, что вы, дорогие девушки, я же говорю, я всего лишь торговец пенными брусками, кремами и благоухающей во-дой».
Девушки насупились, и их взгляды стали ещё более подозрительными. «А откуда наш язык знаешь так хорошо?»
Булот с охотой рассказал о том, как до войны, будучи ещё ребёнком, он ездил с отцом в Парфию за товаром и проводил там тёплые зимние дни со сверстниками. Именно там он без труда и освоил язык великой Парфии.
Затем он обратил внимание на старые рубцы, сильные ушибы и багровые полосы на но-гах и лицах девушек, и с тяжёлым вздохом добавил: «Вам бы раны обработать. У одной из вас ноги кровят», — он указал на девушку с окровавленными ногами. — «Это может привести к очень плохим последствиям».
Девушка тут же спрятала окровавленные ноги под накидку и недовольно проговорила: «Иди, куда шёл, и на нас не пялься! Для нас честь дороже жизни! И ни тебе, ни кому-то из твоего рода мы не поддадимся, какие бы сладострастные речи ты нам тут не пел!»
Булот удивлённо приподнял брови и, пожав плечами, ответил: «Да у меня и мысли не было покушаться на вашу честь, дорогие девушки. Просто, увидев ваши прекрасные глаза и стройные фигуры, у меня вдруг возникла идея: купить вас, привести в первозданную красоту, хорошо одеть, и вы бы бродили по моей лавке и рядом с ней, благоухая, как ро-зы, и завлекая тем самым гостей в мою обитель».
Взгляд девушек, до этого полный злобы и ненависти, вдруг сменился на удивлённый и округлый, а их рты на мгновение приоткрылись. Та, что была с окровавленными ногами, в непонимании спросила: «Так ты согласен нас купить, излечить, одеть как первых краса-виц и давать нам кров и пищу только за то, что мы будем разряженные ходить по базару рядом с твоей лавкой, изображая богатых покупательниц?»
Булот широко улыбнулся. В его глазах вспыхнул азарт истинного торговца, который по-чувствовал запах большой сделки. Он пододвинулся ближе и начал объяснять, понизив голос, чтобы не привлекать лишнего внимания:
«Именно, дорогие мои. Вы будете не просто благоухать. Вы будете время от времени приходить в мою лавку и громко произносить с иностранным акцентом, что скупаете весь товар. Вы будете щедро одаривать меня мешочками с мелочью, но все вокруг будут думать, что в них — золотые монеты. Таким образом мы создадим искусственный ажио-таж, и люди будут стараться быстрее и побольше раскупать мой товар, пока какая-нибудь богатая госпожа не скупила его весь».
Девушки уловили идею и вдруг заинтересовались. Они стали задавать вопросы, переби-вая друг друга: «А где мы будем жить? Что кушать? Как ты скроешь наши шрамы на ли-цах? И возможно ли полное освобождение, с выдачей вольной грамоты для пересечения границ?»
Булот кивал, внимательно слушая каждую. «Питание у вас будет идеальное, ведь вы в ка-кой-то степени тоже атрибут моего магазина и выглядеть должны идеально. Жить буде-те... пока даже не знаю где, но на первых порах, думаю, в доме моих родителей... У меня есть прекрасные крема которые помогут скрыть ваши шрамы, и которые я разработал сам, для юных красавиц страдающих временной сыпью на лице… Полное освобождение, ко-нечно, возможно, но после того, как вы принесёте мне прибыль в десять раз больше той, что я заплачу за вас. По моим подсчётам, это займёт два-три года…»
Девушки сбились в свой тесный кружок и стали шептаться. Булот, уважительно отвер-нувшись, отошёл в сторону.
Спустя пять минут девушки замахали руками, подзывая его. Та, что с окровавленными ногами, произнесла: «Мы согласны на твои условия, молодой господин. Но учти: если с твоей стороны или со стороны твоих близких будут попытки покуситься на честь хоть одной из нас, мы вырвем тебе кадык. И тогда наши договорённости будут считаться не-действительными!»
Булот кивнул с одобрением, словно это был самый обычный пункт договора. «Конечно!» — ответил он.
Булот вернулся к торговцу, и его лицо было серьёзным. «Сколько вы хотите, уважаемый, за женщин в клетке?» — спросил он, скрестив руки на груди.
Торговец задумался, почёсывая подбородок. «Ну, если одна красавица стоит в среднем 50 золотых, то этих я готов отдать по 25».
Булот нахмурился. «Как 25? Вы же сказали, что хотите вернуть их обратно тысячнику за сто золотых, и то вам придётся их кормить, а потом вести обратно, а мне прямо сейчас вы предлагаете купить их за 175? Да вы в своём уме?»
Торговец хмыкнул, разводя руками. «Ну, купите не всех, а только тех, на кого у вас хва-тит денег…»
Булот скрипнул зубами, снова повернулся к клетке и хотел было выбрать троих самых красивых, но голоса из клетки зашипели: «Мы договорились, что ты купишь нас всех! Ты либо всех нас покупаешь, либо ни одна из нас не выйдет из клетки!»
Булот опять повернулся к торговцу. «Послушайте, уважаемый, я готов заплатить за всех девушек 80 золотых. Если нет, то я ухожу. Цена слишком велика за некачественный то-вар!»
Торговец вдруг опешил и засмеялся. «Да ты что, смеёшься, что ли, надо мной? За восемь-десят я одну продаю, а тут целых семь!»
Булот не унимался. «Да, одну, но прекрасную, добрую, работящую и покладистую, а тут целых семь озлобленных, агрессивных, израненных и опасных бестий!»
Спор уже начал переходить на повышенные тона, как вдруг взгляд торговца упал на пре-красного молодого жеребца за спиной Булота. Он вмиг поменялся в лице и спросил, ми-ролюбиво улыбаясь: «Уважаемый, к чему этот спор, ведь два разумных человека всегда могут договориться… Если хотите, отдайте коня, и забирайте всех девушек разом».
Булот махнул рукой. «Ты что? Ограбить меня хочешь? Этот конь один 200 золотых сто-ит!»
Торговец насупился и отвернулся со словами: «Тогда сделки не будет!»
Булот посмотрел на девушек, в глазах которых теплилась надежда, и сквозь зубы прого-ворил: «Ладно, будь по-твоему. Забирай коня!»
Ударив по рукам с пузатым торговцем, Булот снял с коня шёлковый ковёр и свой вьюч-ный дастархан, а затем решительно произнёс: «Открывай клетку!»
Торговец, притихнув, окликнул рослых охранников с копьями и испуганно проговорил: «Держите копья наготове, это сущие ведьмы, могут прямо из клетки броситься на челове-ка и попытаться выцарапать глаза!» Пятеро охранников, забыв про остальных рабов, нацелили острия копий на дверь клетки. Торговец снял замок и тут же отбежал назад. Де-вушки, поддерживая друг друга, вышли из клетки, хромая и спотыкаясь, а двое из них тут же упали. Остальные обессиленные рабыни словно в тумане поспешили им на помощь.
Булот, сжимая кулаки, сквозь зубы начал протестовать: «Уважаемый, речь шла о семи женщинах, которые в состоянии идти пешим ходом, а что я вижу? Они еле стоят на но-гах! Я требую отменить сделку! Либо выплатите мне пятьдесят золотых разницы!»
Торговец положил руки на грудь, а за его спиной выстроилась охрана, теперь уже с копь-ями, нацеленными на Булота. Ехидно улыбаясь, он ответил: «Уважаемый, мы сделали всё по закону, ударили по рукам, и теперь вы отказываетесь от сделки? Так нельзя. Если хо-тите, пойдёмте к судье, но тогда все узнают, что вы после нашего священного договора отказались от своих слов, а я уж постараюсь, чтобы об этом узнал весь Каганат!»
Булот нервно выкрикнул: «Но на них даже одежды нету! Они кутаются в ткань из-под мешков для риса!»
Торговец с пониманием произнёс: «Вы видели, что покупали, не надо было бить по ру-кам…»
Булот посмотрел на обессиленных девушек, которые свалились почти в одну кучу. «Как же я вас до дома-то донесу?» — проговорил он с отчаянием.
Тут торговец снова принял добродушный вид: «Уважаемый, я смотрю, у вас красивый ковёр… Если хотите, я могу вам предложить прекрасную арбу вместе с ишаком в обмен на ваш маленький коврик!»
Булот цокнул языком: «Маленький коврик? Этот коврик стоит как три твои арбы!»
Торговец продолжил, не обращая внимания на его слова: «Но моя арба — это не просто арба, это произведение искусства! Подобно колеснице, на которой восседали египетские цари, она домчит вас до дома в считанные минуты…»
Булот снова посмотрел на девушек и недовольно бросил ковёр на землю: «Давай свою арбу!»
Торговец было протянул Булоту руку, но тот, не удосужившись её пожать, дал понять торговцу своё неуважение. Тот лишь усмехнулся и продолжил лебезить, подводя арбу, запряжённую ишаком: «Вот, господин, арба и ишак в придачу, забирайте, не жалко, всё равно не сегодня-завтра издохнет!»
Булот, помогая своим теперь уже «собственным» девушкам взобраться на арбу, разместил их с заботой, словно драгоценный груз. Затем он подстегнул ишака, и тот, кряхтя и спо-тыкаясь, поплёлся так медленно, что человеческий шаг по сравнению с его ходьбой пока-зался бы стремительным бегом.
По дороге одна из девушек, молодая, с горящими глазами и косым рубцом на лице, с едва заметной улыбкой произнесла: «Что, господин, недоволен покупкой?»
Булот сморщил лицо будто прожевал лимон, дёргая за верёвку. «Не надо называть меня господином, я не купил вас для забавы, мы заключили с вами договор!»
Девушка с какой-то мягкой интонацией добавила: «Не переживай, мы люди чести и до-говор выполним до конца».
Булот тяжело вздохнул. «Да я и не переживаю… Просто конь-то мой не 200 золотых сто-ил, а 120…»
Девушка усмехнулась, и в её глазах мелькнула искорка. «А ты думаешь, что этот прохо-димец действительно заплатил за нас тысячнику 100 золотых?»
Булот нахмурил брови. «А сколько?» — переспросил он.
«Пятьдесят… на месяц прокорма для тысячи всадников…» — хмыкнула она.
Булот сплюнул и, подгоняя ишака, выругался так, что даже ишак вздрогнул.
Подъезжая к дому, Булот увидел отца, который вальяжно восседал у резных ворот, словно царь на троне. Заметив сына на арбе в непривычном окружении, отец вскочил, словно ужаленный, и, подбегая к нему, встревоженно спросил: «Сынок, тебя ограбили? Кто, где? – скажи дорогой, надо срочно сообщить гвардейцам, они в минуту найдут и накажут раз-бойников! Затем Демир оглядел арбу, и негромко спросил - И кто эти женщины рядом с тобой? Бродяжки?»
В этот момент из ворот показались мать, сёстры и зятья, и, по сторонам конечно же, мно-гочисленные любопытные соседи. Булот, с улыбкой, полной трагического оптимизма, ответил: «Нет, отец, меня не ограбили. Я купил семь девушек. Есть у меня одна очень хо-рошая мысль, как с их помощью развить торговлю…»
Отец, остолбенев, указал на измождённых женщин и произнёс: «Я надеюсь, они доста-лись тебе бесплатно? И, кстати, где мой конь? Тут вся улица кричит, что видела, как ты купил небесного жеребца неземной красоты, и прекрасный ковёр. Где они?!»
Булот опустил плечи, посмотрел на девушек и честно признался: «Отец, да, я купил коня и ковёр за коня отдал 120 золотых, за ковер 5. Но впоследствии обменял их на девушек, и арбу с ишаком…»
Лицо отца стало багровым. Он выхватил короткую плеть из-за пояса и замахнулся на сы-на. Булот, отбегая от него, завопил: «Отец, Вы не понимаете! Эти девушки принесут нам гораздо больше выгоды! Очень скоро я приведу Вам целый табун небесных жеребцов, а для матери застелю весь пол в доме шёлковыми коврами!»
Булот бегал вокруг арбы, неуклюже оправдываясь и изворачиваясь от плети. Отец же кричал: «От славного города Сары – Ата, до Гер-Ата не сыскать такого глупца как ты, Таких малахольных не видело само небо! Ты позор на весь наш род! Подлец, верни коня и ковёр, и положи этих больных проказой женщин туда, где им и место!»
Булот, не переставая бегать и уворачиваться от плети, кричал: «Нет, отец! Мы до дома ехали с полудня, торговец гуллами уже уехал!»
Отец, не унимаясь, гортанно кричал, почти потеряв рассудок: «Верни моего коня, под-лец!»
Весь этот спектакль сопровождался смехом соседей и укорами с их стороны: «Малахоль-ный он и есть малахольный». «А я говорил, что у Демира сын человеком никогда не ста-нет…» «Бедный Демир! Из шести дочек единственный сын, и тот хуже болезни…»
Выдохшись от получасового бега, отец повернулся к Гулхар, матери Булота, схватился за голову и почти провыл: «Зачем ты мне его родила, жена? Это же не сын, это позор на мои седины…»
Отец не переставал причитать, хватаясь то за голову, то за сердце, и, наконец, выдохнул, вознеся руки к небу: «Ну что может быть хуже, чем иметь сына-транжиру и глупца?!»
Небо словно услышало его причитания. В этот самый момент ишак, который и так еле стоял на ногах, вдруг издал последний возглас. Ноги его подкосились, он рухнул замерт-во, выпуская белую пену изо рта. Смех соседей и зевак был подобен раскатам грома, а Демир закрыл лицо руками и зарыдал.
Зятья и дочери подбежали к отцу, приподняли его и повели в дом. У самых ворот он обернулся, вытер глаза рукавом и произнёс, обращаясь к Булоту: «Я не знаю, для чего ты купил этих женщин, но наш род никогда не имел рабов, и ты никогда не будешь эксплуа-тировать людей, которые по тем или иным причинам оказались в рабстве! Я не буду гне-вить небеса и идти против древних обычаев, поэтому своих гостей можешь пригласить в дом, накормить, напоить, дать ночлег, а наутро пусть уходят! А с тобой мы завтра пого-ворим!»
Продолжение следует…
М.Оразов
19.08.2025.г.